Агент НКВД Цецилия, она же капитан военной контрразведки, с душевной радостью включилась в разоблачение вражеской агентуры. Ее абсолютно не смущало, что вокруг тяжко жили и мучились ее единокровные женщины. Цецилия привыкла быть беспощадной к тем, кто посягал на ее вторую Родину. Ее отец — старый антифашист, эмигрировав в Советский Союз после прихода Гитлера к власти, внушал: «Дочь моя, сколько будет сил, борись с людьми, носящими коричневые повязки». Уже в спецшколе НКВД Цецилию многократно отмечало командование за бескомпромиссность и твердость характера. На фронте ей совсем не было страшно, даже по-своему интересно. Главное, что воюет с Гитлером, самым ненавистным врагом, пристрастно допрашивала захваченных «языков», лично дважды переходила фронт, добывала нужные сведения, выдавая себя за сотрудницу магистра, вела передачи по громкоговорящей связи, как тогда говорили, «на разложение войск противника». И когда Цецилию вызвали в Особый отдел фронта и предложили выполнить специальное задание наркома внутренних дел, она не раздумывала. Самолетом была отправлена в Москву. Один из заместителей Наркома подробно рассказал о предстоящей операции в Республике Немцев Поволжья. Что же там произошло? Оказалось, что до сведения органов НКВД на местах доходили слухи о том, что в Поволжье готовятся достойно встретить фашистов, возможно, даже попытаются ударить в тыл Красной Армии. С целью проверки этой версии в ряд населенных пунктов Республики ночью были выброшены ложные немецкие десанты — сотрудники НКВД были обмундированы в немецкую форму, в каждой пятерке один говорил по-немецки. И что же? Жители хуторов и поселков не выдали «диверсантов» властям, не сообщили куда следует, мало того, укрыли врагов от чужих глаз. Узнав об этом, товарищ Сталин приказал выселить предателей в Сибирь и Среднюю Азию, подальше от Волги, что и было успешно проведено. Она ни на йоту не усомнилась в правдивости рассказанного генералом. Немцев выселили, однако главарей и явных пособников фашистов выявить так и не удалось. Вот почему она, агент НКВД, особо доверенный сотрудник СМЕРШа, оказалась в бараке бывшего «Сиблага», расположилась на нарах рядом с новоявленными подружками — Маргаритой, Анной, девчонкой Эльзой, старостой барака, бывшим директором средней школы фрау Ряшке…

Цецилия забеспокоилась, приподнялась на локте: дневальные Анна и Эльза пошли за кипятком и до сих пор не вернулись в барак. Такие мелочи ее не касались, но Цецилия возмутилась в душе: «Куда смотрят эти полусонные вохровцы? Да и Кушак хорош, бродит где-то». Хотела спуститься с нар, но… распахнулись двери, и с клубами пара появились ее новые «подруги».

Цецилия впервые пробовала себя в так называемой «охоте на лис», проще говоря, в провокаторской деятельности. В быту слово «провокатор» стало чуть ли не ругательным, на самом деле это — большое искусство. Она в спецшколе тщательно знакомилась с этой премудростью. Вызов огня на себя с целью дальнейшего подавления его огневых точек — такова была формулировка ее действий. Цецилии казалось, что ее задание походило больше на рыбную ловлю — закидываешь крючок с жирной наживкой и ждешь с замиранием сердца: «клюнет — не клюнет». Работала она мастерски, профессионально, не трудно было ссыльным клевать на ее наживку, ведь Цецилия с дрожью в голосе заводила разговоры об отчем крае, о братстве немцев, о немецкой порядочности и аккуратности, о церкви, детях и милых бабушках. И осторожно, как бы между делом, бросала одну-две фразы о том, что сидеть в тылу сложа руки нельзя, надо как-то помогать «своим». И тут же замолкала, ждала откровений. Дневников не вела, отлично запоминала каждое сказанное слово и уже мысленно комплектовала досье на особенно рьяных женщин, которые без опаски делились с ней самыми «вольнолюбивыми» мыслями.

Тяготы быта, трудная работа в прессовом цехе агента Цецилию не смущали, наоборот, закаляли, злили. Гнев ее был направлен на тех, по чьей вине приходилось жить под чужим именем, носить волчью шкуру. Явных симпатий или антипатий у нее не было, отдавала должное, «всем сестрам по серьгам». Особенно радовалась, что в поле ее зрения попали Анна Пффаф и фрау Ряшке. Первая была осторожна в разговорах, но иногда у нее прорезалась откровенная злоба на советскую власть. Вызывало подозрение еще одно обстоятельство: Анна, по всей вероятности, не должна была подвергнуться выселению, считалась невестой русского и готовилась переезжать в город Энгельс, но, по отзывам знакомых, она сама явилась на сборный пункт и заявила, что должна разделить участь своего народа. Все это, по мнению агента, сделано с какой-то скрытой целью, возможно, с желанием попасть на секретный военный объект. Фрау Ряшке смущала Цецилию неистребимой верой в победу здравого смысла, так она называла несправедливое выселение немцев, не стеснялась ругать всех и вся, виновных, как ей казалось, в беззаконии.

Цецилия начала дремать, когда ее дернула за ногу дневальная.

— Иди к капитану. Вызывает срочно! Зол, как дьявол.

— Почему меня? — поинтересовалась Цецилия, будто дневальная могла знать ход мыслей начальника режимной зоны.

— Да не тебя одну, — отмахнулась женщина, — уже семь человек за вечер вызывал.

«Не глуп, капитан, — удовлетворенно подумала Цецилия, — ради встречи со мной устроил такую показуху». Она набросила на плечи свое тряпье, глянула на себя в крохотное зеркальце, состроила скорбную мину и направилась в кабинет капитана Кушака…