Старый город был маленький, поэтому и развалины у него были небольшие. Место для революционных собраний было много удобнее пустыря, что за базаром, — вокруг лес и до города не очень далеко, но и не близко. Если спросят, где был, всегда готов ответ: в лес, мол, ходил по грибы, только съедобные кто-то уже собрал, остались одни поганки, вот и иду порожняком.
В семь вечера развалины кишели народом. Такого разнообразия проявлений трансформации Генка еще не видел: помимо достаточно стандартных особей с веточками вместо рук и шишками вместо голов попадались индивиды с туловищем из моркови или репы, или же с развесистыми ягодными стеблями на месте головы, или же с руками-лопатами, как у крота, или же полностью похожие на древесный сучок, передвигающиеся прыжками и разговаривающие неизвестно чем. А один вообще был похож на вырытый из земли куст, ходил на ногах-корнях со множеством корешков-ответвлений и имел на ветвях листья и даже цветы — внешность, сами понимаете, для революционера слишком вызывающая.
Шалалиха скромно стояла на краю развалин, у ног ее лежал большой мешок. Вновь прибывшие здоровались с ней и вливались в толпу.
Вскоре Фриандр открыл собрание.
Не будем повторять, о чем он говорил, а говорил он добрых полчаса, но народ он пронял до печенок. Впервые высший разговаривал с низшими на равных и не просто разговаривал, а делился своими планами. Он знал их беды, знал отчего они происходят и как от них избавиться. И так у него складно всё получалось — не подкопаешься, хотя известный спорщик Ватычка и пытался оппонировать.
Например, Ватычка спрашивал:
— А вот, мил человек, ты говоришь, что нами помыкают, поскольку мы неграмотные. Вот вы дюже грамотные, что же о вас-то ноги вытирают?
— Потому что мы противостоим власти, — отвечал Фриандр. — А вы никому не противостоите, вы просто соглашаетесь со всем, что с вами делают. Вас заставляют работать шесть дней в неделю, а платят за три, да еще надувают при этом. К вам в дом приходят стражники и забирают урожай, потому что, мол, вышел указ о дополнительных сборах в городскую казну. А никакого указа, оказывается, нет. Те, кто живет в общих домах, знают, что домовладельцы отпускают воду за отдельную плату. Якобы, так положено. Так вот — не положено.
— Ага, — говорил Ватычка. — Значит, если в дом пришли стражники, то это не положено. Берешь, значит, веник и гонишь их, родимых, прочь, аж до лагеря квадрапетов. Так, что ли?
Некоторые из присутствующих хихикали, а те, что посерьезнее, советовали: «Заткнись, Ватычка, надоел».
— Будь вы грамотные, знали бы, какие существуют законы и указы, — отвечал Фриандр невозмутимо. — Знали бы также, что положено, а что не положено.
Ну и так далее, потому что Ватычка на этом не успокаивался.
Но, честно говоря, зануда Ватычка оказался, что называется, лыком в строчку. Даже самые тупые поняли, о чем идет речь и согласились участвовать в революции.
В девять вечера, несмотря на то, что страсти кипели и в Ватычке занозами сидели коварные вопросы, Фриандр закрыл собрание. Поздно, нужно еще добраться до города, да и там, в городе, желательно не ходить толпой, а рассеяться по переулкам, на что тоже уйдет время.
Когда развалины опустели, к философам подошла Шалалиха с мешком на плечах.
— Вот, — сказала она, опустив мешок на землю. — На нужды революции.
В мешке оказались деньги, украшения, изделия из золота. Многое Генка узнал — это была его добыча в бытность службы у мини-Буало, которую он за ненадобностью отдавал Шалалихе.