Целую неделю Фройт безвылазно сидел у компьютера, якобы знакомясь с положением по мелиоративному обеспечению, а на самом деле изучая экономическую структуру государства. Где еще, как не в правительственных архивах можно было найти схему финансовых потоков, пусть упрощенную, пусть неполную, но схему. Засекреченные её части, а таких было большинство, что в целом делало схему абсолютно нечитаемой, Фройт известным только ему способом вскрывал и копировал на свой винчестер. Через неделю у него была вся информация по бюджету, по банкам, по внутренним и внешним связям.

Он знал теперь, как фирмачи отсасывают из госбюджета сотни тысяч евро, умело манипулируя льготами, предоставляемыми госзаказом. Знал, что на государственных денежках греют ручонки строители, транспортники, сырьевики, генералитет и прочие, кому не лень. Знал, что самые прибыли у продавцов переработанного сырья. У этих деятелей всё запутано до предела, проконтролировать их невозможно, и хотя налоги они платят бешеные — это лишь крохи от объедков с барского стола. В каждой стране это элита, в мировом масштабе это мировая элита, слившаяся в единый змеиный клубок, поэтому утечки информации почти нет. Если бы не это почти, у Фройта её тоже не было бы, а так, зацепившись за имеющийся мизер и логически достроив отсутствующую конструкцию, он теперь имел понятие о данной экономической структуре.

Перечислять его новые познания можно было бы долго, главное не это. Главное, что он знал, за какую веревочку нужно дернуть, чтобы определенная кукла в костюме от Версаччи и золотым Ролексом на запястье разинула рот либо почесала репу. Знал где, как и сколько воруется, где хранится ворованное, что на ворованное покупается.

Земля покупается на веки вечные, так что обычному землянину по ней уже ни проехать, ни пройти. Острова покупаются, улицы, дома. Крепкая такая недвижимость, которая охраняется законом, которой не отнять.

К сожалению полномочий, чтобы дергать за веревочки, заставляя ворюг-кукол делать что-то общественно полезное, было маловато, и Фройт это тоже знал.

Но ничего, ничего, всему своё время.

Разумеется, всю эту неделю ему, как начальнику комитета, приходилось подписывать какие-то бумаги, присутствовать на каких-то совещаниях, вразумлять подчиненных и одновременно вразумляться самому по принципу: «Уча — учись». И вот, вгрызаясь в суть, Фройт сделал для себя совершенно неожиданный вывод, что толку от руководимого им комитета, как от козла молока. Напрочь не нужен этот комитет ни государству, ни людям, ибо с вопросами полива прекрасно справляются дождь и дождевальные установки. Подача воды строго дозирована, поэтому заболачивание исключено. Вот и вся мелиорация.

Следующее умозаключение Фройта было не менее неожиданным, но так же логически строго выверенным: вопрос вовсе не в том, нужен или не нужен какой-нибудь комитет, какая-нибудь фирма или какое-нибудь министерство, а в том, что должно быть определенное количество кресел, куда необходимо посадить склонных к руководящей работе субъектов.

Именно эти субъекты, стремясь показать, что они не просто общественно полезны, а и абсолютно незаменимы, что без них ну никак, вырабатывают тонны инструкций и положений, которые делают жизнь законопослушных обывателей совершенно невозможной.

Вот это уже было что-то определенное. Не социально несправедливый, ведущий в исторический тупик строй, не заблудшая цивилизация, с которой и легион прогрессоров ничего бы не смог сделать, а нечто конкретное, локальное. Вышибать из кресел по одному, вносить сумятицу, перессоривать, выставлять в глупом виде. Делать всё это скрытно, чтобы комар носу не подточил, и, глядишь, народ потихоньку проснется, потихоньку начнет понимать, что что-то вокруг не то. И вот тут самое время сеять разумное, доброе, вечное…

Всю эту неделю Фройт не особенно беспокоил Клайна-Цеткин и Дустера-Завоевателя. За дисциплиной бдил, чтоб сидели на месте, а не болтались по коридору, заигрывая с девицами, и чтоб вовремя ходили на обеденный перерыв, но работой не загружал. Вечерами навещал в снятой для них квартире, приносил еду, поскольку подопечные не привыкли еще ходить по магазинам, удостоверялся, что они паиньки, и уходил.

С понедельника всё изменилось.

В понедельник утром Фройт нагрянул в кабинет Клайна и Дустера, смёл фигуры с многомерной шахматной доски и сказал:

— Хватит в цацки играть, ребята. Будем делать дело. Напрягать извилины…

Первое письмо — некоему господину З., директору известной строительной фирмы — они написали вместе, затем Фройт, сказав «Валяйте в том же духе», оставил подопечным список должностных лиц, замеченных в грязных делишках, и удалился к себе.

Клайн и Дустер с воодушевлением принялись за дело, но прежде мы, наверное, ознакомимся с письмом господину З.

«Привет, хапуга.

Знаем, что воруешь и берешь взятки, что являешься членом мафиозной лиги Золотого Мастерка.

Ты, старый кизяк, никак не угомонишься. Мало тебе молоденьких девчушек, так еще мальчиков подавай. Что, если фрау З. об этом узнает?

Когда ремонтировал Торговый Центр, сколько уворовал? А когда строил дворец русскому лидеру, сколько на пару стащили? Напомнить?

Всё о тебе знаем, всё.

Что пивко любишь под свиные ножки, что храпишь, что мучают газы.

Вот тебе совет: улепетывай, пока цел. А лучше добровольно сдайся правосудию — всё равно ведь найдут.

Не послушаешь — пеняй на себя.

Доброжелатели».

По данному образцу Клайн и Дустер быстренько настряпали еще пять посланий, вслед за чем отнесли их Фройту. Тот похмыкал, вымарал проскользнувший матерок, велел набрать на компьютере. Компьютер был тут же, в его кабинете.

Сменяя друг друга, методом орла (полетал — клюнул), чудики с грехом пополам набрали текст. Фройт в это время, откинувшись в своем кресле, лениво поучал, что нечего тут кряхтеть, что всякий труд полезен, а труд машинистки тем более, и что грамоте нужно учиться сызмальства, тогда не будешь гадать, как правильно писать слово «фрикаделька».

В конце концов письма были распечатаны на принтере, после чего Фройт сказал:

— Эй, Уцуйка, сослужи службу.

В углу за шкафом что-то стукнуло. Не вылезая из своего укрытия, гном проворчал недовольно:

— Чего вам?

— Надобно разнести письма по адресам, — сказал Фройт. — Но так, что вот сидит господин З. за столом, а перед ним письмо — шварк. Внезапно.

— В суп? — уточнил гном. — Чтоб с брызгами?

— Зачем же в суп. Сидит он, понимаешь, один, без супа. А перед ним письмо — шварк.

— А-а, — понятливо отозвался гном.

— Да ты вылезай, не бойся, — сказал Фройт. — Тут все свои.

— А я и не боюсь, — пробурчал гном, выбираясь из-за шкафа.

Был он весь в пыли и паутине, оттого, наверное, и раздражен.

— Вызывают, нагружают, — ворчал он, отряхиваясь. — Лучше б по углам да за мебелью пропылесосили.

— Эвон, — сказал Дустер-Завоеватель. — Да я этого Уцуйку знаю. Он у нас сушеные грибы тырил.

Гном зыркнул на него из-под клочкастых бровей и расцвел.

— Здорово, малахольный. Уже выпустили? Считай — повезло. Они таких не выпускают.

— Кто они? — спросил Завоеватель.

— Да люди, люди, — ответил Уцуйка. — Человеки. У них, у человеков, как? Если неправильно думаешь, значит в дурдом тебя. А кто знает — что правильно, а что неправильно? Гномы есть — правильно? Неправильно! В дурдом тебя. Но я же существую.

— К делу, к делу, — непререкаемо сказал Фройт. — Давай, Уцуйка, работай.

— А можно мы вместе? — попросил Дустер. — Уцуйка подкинет письмо, а я буду заместо внутреннего голоса.

— Валяйте, — сказал Фройт.