Курепов «воскресил» Боцмана, как «воскресил» ранее Полозова, вслед за чем в глотку сановника, будто в водопроводную трубу, были опорожнены две бутылки водки — якобы он где-то кутил и упился до чертиков.

Гаврилов отвез Боцмана на Цветной бульвар, посадил на скамеечку в позе гуляки.

Всё получилось весьма правдоподобно: Боцман сидел на скамейке, закинув на спинку обе руки, и, глядя в одну точку, вяло нечленораздельно ругался. Такова была природа сущностей, которых Курепов внедрял в «оживляемые» им трупы, — только и умели что ругаться.

Далее Гаврилов позвонил в ближайшее отделение милиции, что, мол, там-то и там-то сидит на скамейке пьяный, матерится, примите меры. На вопрос, кто звонит, отвечать не стал, а отключил свой мобильник и укатил в Резиденцию.

Менты приехали, кто-то из них узнал в пьяном весьма уважаемую в столице персону. К счастью, бульвар был пуст, свидетелей позора не было.

Несчастный сановник, несмотря на теплый вечер, совсем окоченел. Менты погрузили его в ментовозку и на малой скорости, дабы не заблевал салон, отвезли к месту проживания, которое находилось в двух шагах от бульвара.

Жена его, впервые увидевшая благоверного в таком невменяемом состоянии, заахала, заохала, но менты её успокоили. Ничего страшного, сказали они, навидавшиеся всякого. Проспится, утром не узнаете…

Полночи, мешая спать, сановник нёс в своей спальне какую-то чушь, потом затих. Вошедшая к нему супруга обнаружила, что муж безнадежно мертв…

Самым странным в этой темной истории, начавшейся с похищения сановника, было то, что тот пил мало, предпочитая вину и водке пиво. Бутылочку, максимум две «Пльзеньского». А тут сразу литр водяры. Друзья и соратники Боцмана, одним махом потерявшие шансы на лучезарное будущее, видя в этом деле абсолютную пассивность властей затеяли собственное расследование, но постепенно увязли в нём, не умея свести концы с концами, которых, кстати, было на удивление мало…

Следующие два дня характеризовались тем, что треть кабинета отсутствовала на рабочих местах — министры залечивали раны кто в спецдиспансере, кто дома. К последним относились бедолаги, имеющие характерные отметины на лице, которые трудно было скрыть даже гримом. Сволочь всё же был этот Боцман — в основном бил по харе.

Раны на министрах зажили удивительно быстро, уже на третий день все появились в своих рабочих кабинетах.

Венька со своим несчастным ребром отлеживался дома и на работу вышел аж в следующий понедельник.

Заботу об одиноком Веньке взяла на себя Елена Карповна.

Женщина эта, будучи замужем за подполковником милиции, втюрилась в Веньку не на шутку. Подполковник был бравый сорокалетний дядька, неутомимый труженик в постели, приносящий домой неплохие деньги, сильно не пьющий и не распускающий руки даже если на то были основания. Лену он любил, частенько дарил цветы, вроде бы что еще нужно? Сыну было уже восемь, дочке три, но как бес вселился в Елену Карповну. Часа не могла прожить без Венечки, особенно после того знаменательного момента, когда он воспользовался её дамскими услугами. По вечерам тосковала, а во время соития с мужем (происходило это каждый день) представляла, будто она с Венькой.

К Веньке она приходила в 13.00 — покормить обедом, и вечером после работы. Вечером она приносила свежего мяса, жарила его либо вертела фарш на котлеты. Также к ужину покупала хорошего дорогого вина, что-нибудь из фруктов, торт. На хозяйственные нужды Венька выделил ей две тысячи долларов, так что в деньгах она стеснена не была.

Ужинали при свечах, потом аккуратно, чтобы не разбередить Венькину рану, занимались любовью. Он снизу, она сверху. Лена была ненасытна, и когда действие переваливало на третий час, Венька вынужден был врать, что ему больно. В самом деле, сколько же можно? Оно, конечно, занятие приятное, но должен же быть предел.

Между прочим, в один из таких вечеров в достаточно ответственный момент зазвонил стоящий на прикроватной тумбочке телефон, и Лена по привычке подняла трубку и очень даже мило, не прерывая акта, поговорила с Венькиной мамой. Веньку это здорово возбудило. Будто забрался в чужой сад, того и гляди тебя засекут, внутри всё ёкает, но запретный плод так сладок.

Потом они, выжатые, как лимон, лежали просто так, обвеваемые бесшумным японским вентилятором, и Венька думал: отчитать или не отчитать Лену за то, что цапнула трубку. Не у себя дома. Впрочем, всё это были такие мелочи. Как поется в одной старинной песне: любите пока любится. Что будет потом — один Аллах знает, однако сейчас, Венька отдавал себе в этом отчет, Лена была ему дорога. Если вдуматься — дурь немыслимая. Ей тридцать один, ему двадцать два. Куда к чёрту? И тем не менее, тем не менее.

Позже, оставшись один, он позвонил матери, извинился, что не взял трубку, занят был.

— Дело молодое, — понимающе сказала Людмила Ильинична. — Как, говоришь, её зовут?

Венька ответил, что зовут её Лена, но что это ничего не значит. Жениться он не собирается.

— И то правильно, на всех не переженишься, — сказала Людмила Ильинична. — Должны приехать Романовы. Желают с тобой переговорить.

— Много таких желающих, — сухо ответствовал Венька.

— Сынок, ты несправедлив, — упрекнула мать. — Тебе сейчас помочь — раз плюнуть. Короче, они приедут в субботу.

— Там посмотрим, — буркнул Венька.

Так и знал, что кто-нибудь да прилепится, присосется…

Но вернемся к нашей любовной паре. Именно к любовной, занятой лишь плотскими утехами.

На разговоры времени не было, быстренько выпили, закусили — и в постель, там уже не до разговоров. Далее у Лены короткий отдых, дабы не появляться на улице взмыленной, несколько минут у зеркала, и вот она, безукоризненно одетая, с безупречными прической и макияжем, покрутившись перед Венькой, чтобы он обнаружил какие-нибудь изъяны, говорит ему: «До свидания, милый», — посылает воздушный поцелуй и исчезает.

Какие тут могут быть разговоры? Только ахи, охи, сладострастное бормотание и бесконечные признания, что кто-то любит кого-то. Знание друг о друге на уровне амёб.

Мужу Елена Карповна, появляющаяся дома в девятом часу, объяснила, что нагрянула комиссия из Минфина, работы невпроворот. Комиссия действительно была, но хлипенькая, вяленькая, из двух клерков-забулдыг, осуществляющих плановую проверку текущей отчетности, так что тут она не врала. Другое дело, что клерки всё своё время проводили в бухгалтерии и никакого отношения к Елене Карповне не имели.

Бравый подполковник к комиссии отнесся весьма спокойно — надо, так надо. Кормил ужином, журя, что Лена мало ест, терпеливо ждал, пока дети улягутся, затем как голодный зверь набрасывался на красавицу жену. И она его ласк отнюдь не отвергала, напротив, была весьма активна. Только думала при этом о Веньке.

Закончилось всё это довольно неожиданно и печально.

Была пятница, впереди маячили длинные пустые выходные, которые предстояло провести с детьми и мужем, и Лена торопилась насытиться любовью досыта, впрок.

В самый неподходящий момент запиликал телефон. Лена, озоруя, взяла трубку, сказала «Алло». Можете себе представить, как это прозвучало. Попробуйте бегом взобраться на седьмой этаж и произнести после этого «Алло». Никто не ответил. Лена посоветовала перезвонить, но тут в трубке прозвучало:

— Комиссия, значит?

— Володя, Володя, — заторопилась Елена Карповна, мигом соскочив с постели. — Я только что вошла. Тут лифт не работает. Только подпись и сразу назад.

— Правильно люди доложили, — сказал подполковник. — Стерва ты, Леночка. Передай привет своему сопливому министру.

Бросил трубку.

— Черт меня дернул, — забормотала Елена Карповна, голышом бегая по комнате и в волнении не находя своей одежды.

Метнулась из спальни в гостиную, начала торопливо одеваться.

Венька молчал, раздумывая, какие же всё-таки сволочи эти люди. Вынюхали, выследили и немедленно донесли мужу. Даже номер телефона узнали, которого нет в справочнике. Экие шустряки. Зависть, что ли, всю плешь проела? Плохо им, когда кому-то хорошо, дурнёхонько.

— Лена, — произнес он. — Скажи своему благоверному, что министр, я то есть, болен, и что дома у него служанка — старая такая усатая бабища. Трубку, мол, взяла по привычке. А люди врут. Они всегда врут, потому что в них дерьма много. Так и скажи.

Елена Карповна, уже одетая, вошла, присела на кровать, спросила отрешенно:

— Как думаешь — обойдется?

— Всё будет о-кей, — сказал Венька.

— Предчувствие у меня плохое, — призналась Елена Карповна.

Через пять минут, как всегда расфуфыренная и неотразимая, она ушла.