Елдынбаев в этот вечер, конечно же, был ни к селу, ни к городу, планировалось, что это будет чисто семейное торжество без конкретизации предмета торжества. Но не погонишь же, тем более, что человек замечательный. Философ, умница. Вдумайтесь только: начальник котельной — и подарил котел. Чувствуете, какая тонкость, какая глубина? И котел этот, между прочим, в хозяйстве оказался незаменим.

Крепкий ароматный напиток под копченые колбасы, ветчины, ресторанные салаты и киевские котлеты шел очень хорошо. К середине застолья Олег Васильевич признал-таки, что «Метаха» (он придерживался такого названия, считая, что так оно ближе русской идее. Метать «Метаху», лакать «Метаху»), пожалуй, будет получше самогонки.

Потом он возвестил, что нынче дал козлу-директору моральной сдачи. Ответил, как подобает. Показал, что не все тут перед ним на цырлах бегают. Далеко не все.

— Отец, — произнес Венька укоризненно. — Я уж думал, ты ушел из этого задрипанного клуба.

— Ну, не скажи, — возразил старший Рапохин. — Дом культуры — это не клуб, это далеко не клуб. Клуб — это как горошина, а дом культуры — как тыква. Клуб — Луна, дом культуры — Земля. Но вообще-то ты прав, сынок. Гори они огнем, все эти дома культуры. Стоило заканчивать университет, чтобы быть администратором в каком-то ДК. Верно, Самат?

Елдынбаев пожал плечами и спросил:

— Чем тебе плох твой ДК?

— А что козла-то терпеть? — сказал старший Рапохин. — Вон Венька взял да ушел. Теперь живет, как король.

— Смотря куда уйдешь, — заметил Елдынбаев. — Вася Лаптев ушел, так теперь разгружает ящики с куриными ногами. Между прочим, профессор.

— Действительно, — сказал Олег Васильевич. — Нам, старым пням, и податься-то некуда. Эх, жизнь поломатая.

— Податься-то можно, — возразил Елдынбаев. — Только непременно на нового козла напорешься. Если что в этой жизни предписано, от этого не отвертишься. Предписано стать богатым — станешь, не предписано — хоть тресни, не станешь. Тебе, Олег, предписан козел.

— Не, ну ты заклеймил, — возмутился Рапохин-старший. — Ну ты ярлык навесил.

— Ой, да ну вас с этими ярлыками, — легкомысленно бросила Людмила Ильинична, которой было хорошо и приятно за обильным столом. — Ты, Самат, расскажи-ка лучше, что с тобой сегодня приключилось. Грозился ведь.

Самат пожал плечами и рассказал.

А приключилось с ним вот что.

Едва Елдынбаев, не выпивший даже, лишь небритый с дороги, сошел с поезда, к нему прицепился мент. Ни к кому не прицепился, а к нему прицепился.

— Ну-ка, папаша, — говорит, — что у тебя в твоем мешке?

В мешке был бюст Ленина, который Самат вез в местную пионерскую организацию. Прослышал где-то, что в Москве есть пионерская организация, вот и вез. Как же им, пионерам, без Ленина-то? Бюст был легкий, из алюминия, и Самат ради экономии места напихал в него вяленой воблы. Вобла предназначалась Рапохиным.

— Так, динамита нету, — говорит мент, а сам пару самых больших рыбин себе в карман суёт. — А что у тебя, папаша, в другом мешке?

Во втором мешке были пять камышинских арбузов, один арбуз пионерам, четыре Рапохиным.

— Это на проверку, — говорит мент и берет самый большой арбуз под мышку. — Ну-ка, а что в третьем мешке?

В третьем мешке было барахло Самата и свежий чеснок с огорода.

— Закрой-закрой, — говорит мент, а сам нос воротит. — Иди, папаша, у тебя всё в порядке.

Едва Елдынбаев вошел в здание вокзала, к нему подлетел другой мент. И тоже туда же: открой, покажи, проверка на динамит. Короче, еще двух рыбин и арбуза как не бывало.

А народ-то, между прочим, по вокзалу ходит, и с такими сумищами ходит, что о-го-го. Ни одного не остановили.

Третий мент встал стеной у входа в метро, прямо у касс.

— Не пущу, — говорит, — хоть ты лопни. Не могу рисковать сотнями человеческих жизней. Ты, каргалык нерусский, езжай в свою Каргалыкию, там и подрывай поезда метро. У нас это не принято. Нам это не нравится.

— Может, вы меня с кем-то путаете? — говорит ему Елдынбаев. — Я не диверсант, я начальник котельной из русского города Волжский. Фамилия моя Елдынбаев. Документ показать?

— Я верю, что ты Елдынбаев, — говорит мент. — У тебя на роже написано, что ты Елдынбаев. Поклянись, что у тебя в мешках нету взрывчатки.

— Клянусь, — честно отвечает Самат.

— Не верю, — говорит мент. — Открывай.

Чувствуете, как всё труднее и труднее было Самату продвигаться по столице? Бдительная на сей раз попалась милиция, ох, бдительная.

Но с одной стороны труднее, а с другой легче — мешки-то пустели, рыбы поубавилось, и из пяти арбузов остались два. Вот ведь что интересно: хоть бы один страж польстился на бюст вождя или на носки Елдынбаева. В первом случае ржали, во втором — морды воротили. Дураки глупые. Носки-то были много ценнее арбузов и воблы. Ну и что, что они припахивали и липли к пальцам, зато в них хранилось семейное золотишко. Золотишко Самат намеревался поменять в пункте приема драгметаллов на деньги. В Волжском и Волгограде аналогичные пункты не работали, а деньги были нужны.

На четвертом менте терпеливый Елдынбаев сломался. Этот мент шлялся с дубиной по улице и от однообразия, похоже, совсем озверел. Он уже издалека заметил Самата с мешками, для ускорения пошел навстречу.

Подошел и говорит по-хамски:

— Стоп, узкоглазый. Какого черта по столице нашей Родины шаришь? Наркокурьер? Отвечай живо.

— Никак нет, — отвечает Елдынбаев, которому обидно за напраслину. — Не наркокурьер. Житель России, прописан в городе Волжском.

— Мешки, стало быть, оставляешь, и чтоб я тебя здесь больше не видел, — говорит мент. — Понял?

— Вещички-то хоть забрать можно? — спрашивает Елдынбаев, которому страсть как не хочется накалять межнациональную обстановку. — Бельишко, носочки, портяночки.

— Это забирай, — разрешает мент.

Елдынбаев со своими носочками потрюхал дальше, а у этого мента вдруг заработала рация, и он начал общаться с другим ментом, и Елдынбаев, обладающий отменным слухом и хорошими логическими способностями, понял вдруг, что разговаривают о нём, что рыбка жирна и вкусна, что арбузы — сахар, что все эти проверки на динамит подстроены и что менты пасут его, передавая друг другу, и тогда он, ни грамма, заметьте, не выпивший, сломался.

Он вернулся и загнул менту такие салазки, что тот офонарел. А что вы хотите — Самат был в свое время чемпионом СССР по самбо и не растратил еще борцовских навыков.

После этого Елдынбаев подхватил свои мешки и пошел себе, но пройти сумел лишь сотню метров. У троллейбусной остановки, с которой он намеревался добраться до пионерской организации, его взяли.

Дальше не шибко интересно, дальше пришлось сидеть в закутке. Четвертый мент, на котором Самат сломался, сидел рядом с клеткой и злобствовал. Не мог простить салазки. Поначалу он живописал, какие пытки ожидают террориста Елдынбаева, наводнившего Москву взрывчаткой и наркотой. Потом, по звериному чутко определив, что Елдынбаев голоден, сгонял за шашлыком и начал жрать его, чавкая, причмокивая, распространяя запах жареного мяса с репчатым луком. Изверг, мучитель.

Дежурный между тем тарахтел и тарахтел по телефону, записывая порой что-то на бумажке.

Пришел начальник, капитан. Осведомился, что за тунгус сидит в гадюшнике. Заметьте, прямо при Елдынбаеве назвал Елдынбаева тунгусом. Самат понял — это не защитник. И ошибся.

Дежурный подал начальнику паспорт Елдынбаева и бумажку.

Капитан изучил и то, и другое, потом спрашивает:

— Елдынбаев Самат Бекенович? Начальник котельной?

— Так точно, — отвечает Елдынбаев, чувствуя, что скоро выйдет. Примета такая — как только менты узнают, что он начальник котельной, сразу добреют, проникаются и отпускают.

— Характеризуетесь положительно, — говорит капитан. — Почему тут?

И глядит на подчиненных.

В ответ все молчат. А что скажешь? Что менту салазки загнул? Молодому, здоровому, в два раза младше тунгуса и на голову выше его. Так за это можно нахлобучку получить. Наш мент лучший в мире и ему так просто салазки не загнешь.

И тут этот четвертый мент вякает:

— Проверка, товарищ капитан. Личность подозрительная, к тому же с габаритным бюстом. Вот и взяли.

И раскрывает мешок с Лениным.

— А, с этим бюстом, — говорит капитан. — С этим не возбраняется. За бдительность хвалю.

Вслед за чем распоряжается отпустить Елдынбаева.

Вот и всё.