Городишко был чистенький и уютный. Жизнь здесь уже кипела вовсю, магазины и кафе работали, не охваченные планомерным летним отдыхом мальчишки стучали мячом о деревянный настил баскетбольной площадки, мелкотня ковырялась в песочницах. Вдали угадывался большой пруд, оттуда доносился детский визг.

Местечко было ничего себе, здесь можно было и осесть на неопределенное время.

Перекусив в очень даже приличном кафе, где подали бифштексы с луком и картофельные пирожки под грибным соусом, они нашли агентство недвижимости и сняли на десять дней пустующий, но целиком приспособленный для жилья замок-особняк, построенный каким-то новым русским, угодившим пожизненно в тюрьму и оставившим особняк без присмотра.

Особняк был окружен высокой оградой из фигурной решетки, по которой предусматривалось пропускать ток. Для этой цели в бункере был установлен отдельный движок. Внутри ограды сохранилась часть рощи, на территории которой стоял замок, но также имелись фигурно подстриженные кусты, пара бассейнов и обихоженная, засаженная неутаптываемой травой лужайка. Десятидневная аренда встала в десять тысяч долларов. В эти десять тысяч входила оплата двух рабочих, следящих за чистотой наружной территории, и двух горничных, которые наводили порядок в особняке и готовили пищу.

Горничные эти, две миленькие девушки, сразу начали строить глазки неотразимому Шоммеру, и он как-то пошел-пошел им навстречу, но был остановлен Галахером. Улучив момент, когда Шоммер, шепнув что-то одной из милашек, направился в свою спальню, он вошел вслед за ним, закрыл дверь и заявил:

— Давай договоримся, дружище, здесь никакого секса.

— Почему? — удивился Шоммер. — Это же естественно, а естественно — значит правильно. Вот если бы мы с ней на пару занялись мастурбацией — это было бы, согласись, противоестественно.

— Не умничай, — сказал Галахер. — Джеку это тоже не нравится.

— Завидуете? — хитровато улыбнувшись, спросил Шоммер. — Могу поделиться.

Он плюхнулся в кресло, взял из вазы банан и принялся очищать его, поглядывая на Галахера.

— Френк, — сказал Галахер. — Мы тут в укрытии, а в укрытии надо сидеть тихо. Сегодня эти девицы тебе нравятся, завтра понравятся другие и ты этих пошлешь куда подальше. У вас ведь, у самцов, только так. Девицы эти — местные, приведут своих братьев, дружков, и те надают тебе, Френк, по твоему красивому черепу. Шум, гам. Нам это надо?

Он взял из вазы красное яблоко, смачно хрупнул им.

— Интересная постановка вопроса, — сказал Шоммер, откусывая от банана по маленькому кусочку. — Значит, меня будут бить, а ты, амбал здоровенный, будешь стоять в стороне, будто тебя это не касается. Друг называется.

Дверь приоткрылась, милашка, не заходя, пискнула:

— Можно, Рич?

— Нельзя, — хором рявкнули друзья и, как только дверь захлопнулась, весело заржали.

— Ладно, учту, — Галахер сел на прибранную кровать. — Вертится у меня в голове эта инфраструктура. Это что же, мы и в самом деле окружены всякой пакостью?

— А почему бы и нет? — ответил Шоммер. — Сдается мне, что Мо не умеет придумывать. Просто она знает такое, что нам и не снилось. У меня идея, Боб: пусть Мо рассказывает нам всё, что знает. А что? Вечера свободные, с девицами нельзя, времени навалом.

— Вляпались мы во что-то нехорошее, Френк, — сказал Галахер. — Эрияур, Мамаут. Чувствуешь за спиной зловонное дыхание?

— Не-а, — легкомысленно ответил Шоммер…

Девушки подулись на Паттерсона, подулись и переключились на двух других хозяев, но те были кремень. Пушкой не прошибешь. Пришлось вернуться к рабочим, которые, ревнуя, уже начали посматривать на хозяев косо. Впрочем, косые эти взгляды тщательно скрывались — уж больно здоровы были новые съемщики, особенно один из них, Ривс. Прямо бычина какой-то.

Три дня прошли достаточно спокойно, а в третью ночь на лужайку перед замком тихо опустилась летающая тарелка. Никто этого не видел, ибо все спали. Одна лишь Модель знала о ней.

Из аппарата, кстати весьма небольшого, не более трех футов в диаметре, вышли три зеленых коротышки, с хоботками вместо носа, имеющие по три пальчика на ручках и ножках. Кроме туземных набедренных повязок на них ничего не было.

Подошли к замку, один из коротышек, сложив губы трубочкой, по-особенному, неслышно, свистнул.

Модель, которую вызывали коротышки, выпорхнула в окно.

Разговаривали они на лавезьянском языке. Мы переведем, объединив зеленых одним именем «коротышки», хотя они и говорили поочередно, а не хором. Так удобнее.

Коротышки: «Господин в остервенении, шеф. Накачивается неразбавленной энергией, делается пьяный. Где, говорит, моя любимая игрушка? Подать мне мою любимую игрушку».

Модель: «Ах, как он мне надоел. Ни за что не вернусь. Мне здесь хорошо».

Коротышки: «Должны предупредить — слуги идут по вашему следу».

Модель: «Пусть. Им нас не найти».

Коротышки: «Господин желает встроить ваших приятелей в свою архитектонику. Никто еще так его не объегоривал. Он считает, что такие кадры должны входить в его инфраструктуру. Он прозревает, шеф. Он наконец-то начинает понимать, что машинный разум ограниченнее человеческого».

Модель: «Если б вы знали, как бывают тупы земляне».

Коротышки: «Нам ли не знать, шеф. Приходишь помочь иному бедняге, у которого глаза залиты сверх меры, а он объявляет, что у него белая горячка — чертики мерещатся. Это мы-то чертики».

Модель: «Обидно, конечно, друзья мои. Объявлять чертиками честнейших и добрейших тружеников! Вот она, истинная тупость. Но вы не обижайтесь. Эта раса юная, ей еще расти и расти».

Коротышки: «Но кто бывает туп, так это Господин. Вот кто туп. А также жаден и зол. При всём его уме, которого никто не отрицает. Недаром ведь ушел от своего родителя, понял, что подземная двухмерность — болото. Устремился к высшим вибрациям, но суть-то двухмерная. Потому жаден, туп и зол. А не податься ли нам, шеф, куда-нибудь на Венеру? Надоела эта трехмерность, помноженная на двухмерную спесь. Туда господин Эрияур не дотянется».

Модель: «Рано, друзья мои. Я понимаю, что на Венере в пятом измерении хорошо, но земные аборигены еще не обучены».

Коротышки: «Вам виднее, шеф».

Модель: «Лаборатория Эрияура единственная в своем роде на Земле. Её творения прошибают естественную человеческую тупость, наделяют аборигенов дарами, которыми те изначально владели, а затем потеряли. Деятельность лаборатории угодна и Кумаре, и Гагтунгру. Вот почему вы там служите».

Коротышки: «Истинно так, шеф».

Модель: «А я пока послужу землянам. Помогу. Потом, когда захочется дурака повалять, вернусь. Оно, в оракулах-то, порой даже бывает приятно. А скорее всего не вернусь. Ступайте, друзья мои, спасибо за предупреждение».

Коротышки, отдав Модели честь, залезли в свою тарелку и умчались в черное звездное небо.

Чтобы не было кривотолков относительно того, что некоторые коротышки запросто находят беглецов, а некоторые могущественные руководители лаборатории запредельного типа вынуждены искать этих беглецов по их следу, необходимо добавить вот что. Коротышки, будучи порождениями многомерного мира, играючи проникали в астрал, где беглецы были как на ладони, Эрияуру же, пусть и экспериментирующему с высокочастотными вибрациями, астрал был недоступен.