— Кто я? — переспросила Джина. — Сядь в кресло, Джим, а то стоишь в этих плавках, как укор совести.

Шоммер сел в кресло.

— Давай лучше спросим, кто есть вы? — сказала Джина, возлежащая на кровати в весьма соблазнительной позе. — И по какому праву узурпировали Землю?

— То есть, как? — удивился Шоммер. — Живем мы тут.

— Что от вас бедняжке Земле? — сказала Джина. — Вы — туповатые, похотливые существа, объявившие себя царями Природы, насилуете несчастную Природу самым нещадным образом. Мало того, что вы всё вырубаете, выкачиваете, высасываете, у вас еще руки худые, как у последних дурней. То у вас горят леса, то шахты рвутся, то нефть разливается. Всюду проплешины от вашей деятельности, мусор и вонь. Хорошо же вы живете.

— Как умеем, — кисло ответил Шоммер. Джина была права.

— Поехали дальше, — сказала Джина. — Вы любите объявлять себя избранными. Например: вы, земляне, единственные разумные существа во Вселенной. Почему? Потому что на ваши идиотские радиозапросы никто не отвечает. Хоть стой, хоть падай. Кто же вам ответит, если прочие давно уже ушли из трехмерного мира? Повзрослели и ушли. Но вы этого понять не хотите, поэтому скоро объявите себя царями Вселенной и будете насиловать уже её. Свалки — в космос, радиационные отходы — в космос. Провозгласите, что Земля — живым, и будете умерших хоронить в космосе. Всё равно ведь ничей, то есть ваш. Самозванцы вы. Нечего вам на Земле делать.

— Ну, ты гвоздишь, — сказал Шоммер. — Ну, ты пули отливаешь. Тебе, милая моя, нужно в проповедники. Пафосу в тебе, как молока в корове.

— Не нравится? — Джина ухмыльнулась. — Тогда нечего дурить. Марш в постель.

— Пара вопросов, — сказал Шоммер, не трогаясь с места. — Первый: вы будете вместо нас?

— Будем.

— А по какому праву? Вы что — тоже Божьи твари?

— Мы клонированы, как и вы, — сказала Джина. — Или ты уверен, что вы произошли от обезьяны? Что же касается одухотворяющих матриц, то они у нас и у вас одинаковые. В чем между нами разница? В том, что мы лучше приспособлены к этому миру. Мы здесь рождены, а пришельцы-то на самом деле вы. Мы угодны Земле, мы её обустроим, как игвы обустроили подземное царство, от вас же, лиходеев, она хочет избавиться.

— Запугала ты меня, аж жуть, — сказал Шоммер, вставая. — Ладно, подвинься. Чего терпеть-то, если матрицы одинаковые?..

Потом уже, в ресторане, где они уплетали нежных омаров, к ним за столик подсел веселый грек Деметрус, да так и прилепился, шутя и балагуря. Так с ними потом и таскался.

День был какой-то странный, кувырком. Они ходили из бара в бар, пили в своё удовольствие, помаленьку набираясь, ржали, дурачились, в общем напрочь вышли из обычного графика. Посуду не били, но вели себя эпатажно, вызывая косые взгляды барменов.

Шоммеру нужно было выплеснуть свои эмоции, и он их щедро выплескивал. Джина и Деметрус прекрасно подыгрывали. Зачем им это было нужно — непонятно. Шоммер подозревал, что Деметрус того же поля ягода, что и Джина. Им-то зачем выплескивать эмоции, которых быть не должно? Но они подыгрывали, и слава Богу.

К вечеру они изрядно нагрузились, и в очередном баре подрались с еще более пьяными морячками.

Морячков было семеро. Чтобы выделяться среди прочих, не морячков, они были в белых моряцких шапочках. По поводу этих шапочек и прошелся шаловливый Деметрус, найдя их похожими на миски для собачьего корма.

Разумеется, ближайший морячок, сидящий на прицепленном к стойке стульчике, развернулся и дал ему в глаз. Деметрус сатанински захохотал и дал в глаз морячку, сшибив его со стульчика.

Морячок улетел под стол, но быстро оттуда вылез. Тем временем грек сцепился уже с другим морячком — жилистым и прыгучим. Еще один поспешил прыгучему на помощь, но его перехватил Шоммер. Незаметно как в драку была вовлечена Джина, которая работала кулаками не хуже Деметруса.

В зале поднялся визг.

Первый морячок, тот, что побывал под столом, подобравшись сзади, треснул Деметруса по голове пустой бутылкой. Грек упал, морячок начал отплясывать на нем джигу. Прыгучий, которого Деметрус успел послать в нокаут, очнулся, поднялся с пола и присоединился к товарищу. Джигу он отхватывал не так резво, заплетались еще ножки-то, однако топал старательно.

Морячки владели боксом, но не как чемпионы, а где-то на четверочку. Однако при этом все они были физически крепки, резки и феноменально держали удар. Дашь такому в пятак, он укатится куда-нибудь, потом с криком бежит назад. И молотит, молотит кулаками по воздуху, как заведенный, устанешь уворачиваться. Глядишь, не увернулся вовремя — он и попал, паршивец. А кулачки-то с арбуз, трудовые.

Шоммер понимал, что ситуация не в их пользу. Он уже свалил двоих, свалил надежно, намертво, но оставались еще пятеро. Деметрус лежал на полу и не шевелился, и это было плохо. Против Шоммера дрались сразу четверо, пятый сражался с Джиной. Сражался на полную катушку, норовя засветить кулачищем в глаз или челюсть. Несчастная нежная Джина.

Шоммер чувствовал, что начинает уставать — не было у него моряцкой закалки, но вот один морячок попался на прием, затем через несколько секунд другой. Первому Шоммер своротил набок нос, второму вывернул в суставе руку. Кровавые сопли, мат. Всё, это не бойцы.

Тем временем Джина, звонко крикнув, ударила ногой в кадык своего противника. Тот захрипел, взявшись за горло, встал на колени, потом лег. Ай да Джина.

За какие-то несколько секунд положение выровнялось, против них были двое, и один из этих двоих неожиданно сказал:

— Всё. Будя. Ваша взяла.

И опустил кулаки. Второй тоже опустил. Оба стояли, тяжело дыша, приходили в себя, смотрели не в глаза — в сторону. Понять их было можно — всемером сдались трем штатским, один из которых баба.

— Ну и ладно, — сказал Шоммер. — Разбегаемся, а то полиция на носу.

Действительно, к бару уже подъезжал полицейский «Кадиллак».

Шоммер взвалил на плечо Деметруса, отпихнул стоящего на дороге бармена, нырнул в дверь рядом со стойкой и очутился на кухне. Здесь были двое поваров с негритянкой-поварихой, которые немедленно показали, где запасной выход. Сзади ходко шла Джина, за нею поспешали пятеро морячков, несущие на плечах двух своих так и не пришедших в себя товарищей.

Выскочили на задний двор, оттуда в пустой переулок и какое-то время бежали вместе, потом Шоммер с Джиной свернули направо в проходной двор, а морячки налево. Никто, кстати, их не преследовал, хотя хозяин заведения, требуя компенсации, настаивал на этом. Полисмены, а их было двое, посоветовали ему заткнуться. Не велик урон — поднял столы да стулья, помыл полы — и всё. Их можно было понять — кто же вдвоем преследует десятерых, к тому же пьяных и драчливых?..

— Сюда, — сказала Джина и постучала в металлические ворота.

В ответ ни звука, потом раздались шаги, и глуховатый мужской голос спросил:

— Кого принесло на ночь глядя?

— Это я, Джина, — сказала девушка.

Лязгнул засов, щелкнул замок, и ворота приоткрылись. При скудном свете Шоммер рассмотрел крупного пожилого мужчину в легкой рубашке и шортах.

— Кто с тобой? — спросил мужчина, стоя в проходе.

— Это Джим, Вилли, — ответила Джина. — Он всё знает.

— Всё знает и на свободе? — проворчал Вилли, отходя в сторону. — Что с Деметрусом?

— В драке потоптали, — ответила Джина, заходя вслед за нагруженным Шоммером.

Вилли закрыл ворота и показал рукой на стоящий в глубине двора длинный, поблескивающий под луной ангар. Двор, окруженный высоким бетонным забором, был огромен, не двор, а дворище. Сплошь заасфальтированный. Кроме металлического ангара здесь была еще пара каменных построек, в каждой из которых без труда уместилось бы с полдюжины пожарных машин.

Ангар, как водится, имел большие въездные ворота, но они зашли через калитку и очутились в помещении, где, очевидно, должен был сидеть дежурный. Вот у дверей его стол, на столе журнал, ручка, телефон, лампа. Был здесь также старинный диван, полка с книгами, и на этом всё. Вглубь ангара за очередные закрытые ворота уходили утопленные в пол рельсы.

Шоммер уложил Деметруса на диван и с облегчением вздохнул. Упарился он с этим Деметрусом, семь потов сошло. Тяжел оказался поверженный грек, а тащить его пришлось почти на окраину, чуть ли не милю. Ну полмили — это уж точно. Деметрус лежал и не дышал, задрав в потолок острый подбородок. Что, выходит, мертвого тащил?

Вилли, приоткрыв ворота, ушел в ангар и вернулся с белой больничной каталкой на резиновых колесах. Шоммер помог ему погрузить на каталку Деметруса, после чего сел на диван. О, блаженство, как приятно просто сидеть и ничего не делать, но Джина сказала: «Чего расселся-то? Ты должен это видеть», — и взяла его за руку. Пришлось встать.

За воротами всё было по-другому, не так, как представлялось. Поначалу был тамбур, этакий обычный, выкрашенный суриком тамбур, а за ним открылся ослепительный зал с золотыми спиралями на стенах. Сложные белые агрегаты, заставленные приборами столы, стеллажи вдоль правой стены, содержимое которых закрыто пластиковыми шторами, ряд комнат вдоль левой.

Сразу вспомнилась пещера на Черном Острове, короткое видение, золотые спирали на белых стенах.

Вот черт, подумал Шоммер. Замкнутый круг. Откуда убежали, туда и прибежали.

Вилли тем временем завез каталку в одну из комнат, оказавшуюся операционной, с помощью Шоммера перегрузил тяжелого Деметруса на тумбообразный операционный стол, принялся сдирать с него штаны и рубашку. Интересно, он слышал о таком понятии, как стерильность?

— Что стоишь? — бросил ему Вилли, борясь со штанами, которые за что-то на Деметрусе зацепились и никак не желали сниматься. — Помогай.

Шоммер дернул, из штанов на перепачканную подстилку посыпалась мелочь.

— Может, сначала его помыть? — предложил Шоммер.

Джина хихикнула.

— Не требуется, — ответил Вилли, перегружая мелочь в свой карман.

Вдвоем они быстро раздели Деметруса. Он был ладный парень, этот грек, загорелый, крепкий, без капли лишнего жира. Удивительно, как это морячкам удалось вот так запросто завалить его?

Вилли нажал на кнопку чуть ниже изголовья, тотчас из недр тумбы выплыла панель, похожая на киборд, но пошире, и плавно поднялась на уровень Виллиного пупка. Она соединялась с тумбой суставчатым приводом. Вилли пробежал пальцами по клавишам. Деметрус с подстилкой уехал вниз, в тумбу, на два фута, верхняя плоскость тумбы затянулась прозрачным пластиком. Миг, и закупоренная полость с Деметрусом начала заполняться желтоватой жидкостью.