Чудовищное облако застыло, как бы окаменело, и в центре его возникло огромное выпуклое каменное лицо. Агатовые раскосые жалящие глаза, короткий широкий нос, большой рот с плотоядными губами. Лицо изрезано глубокими морщинами, лоб вообще напоминал поперечную решетку. Волосы толстые, блестящие, хаотично перепутанные, да это и не волосы вовсе, а черные оцепеневшие змеи.

Лицо вдруг ожило, глаза нашарили спешащий прочь катер. Разверзся громадный рот, исторгнув громоподобные звуки.

— Вот они, — говорило чудище. — Скорее, мой верный Мамаут… Вы, жалкие козявки, как вы посмели?.. Кумара, почему не заступился? Обезглавленному делу долго не жить… Папа, папа, покарай их. Всех покарай, иначе и до тебя доберутся.

Чудище засипело, змеи-волосы неприятно зашевелились, потом по лицу пошли трещины, оно раскололось на массу фрагментов и с шумом ссыпалось во вспенившуюся воду.

Облако осело и превратилось в остров-крепость, ощетинившийся серыми шпилями и башнями, с неприступной стеной по периметру, с жерлами пушек в бойницах. Крепость была мрачная и неправильная, вроде бы устремленная вверх на высоту хорошего небоскреба, и в то же время как бы опрокинутая вниз. От неё веяло смертельным холодом, ощутимым даже на катере, который отошел уже достаточно далеко. Вот над самым верхним шпилем, увенчанным золоченым жестяным флагом, появился гигантский глаз с черным завораживающим зрачком, в котором что-то стеклянно дрожало и переливалось, и мутным в кровавых прожилках яблоком. В следующий миг глаз пропал, пушки выстрелили огненными шарами, и остров растаял.

Но там, на его месте, всё еще кипела какая-то бурая масса, выбрасывая созданных из каменного крошева и водяной пыли фантомов, которые застывали на мгновение, потом развеивались. Фантомы были совершенно феерические, однако порой в общей их картине встречалось нечто узнаваемое, земное. Не было никаких сомнений, что это видения умирающего Эрияура. Долго же он умирал.

Между тем, вылетевшие из пушек огненные шары оказались самыми настоящими, и нацелены они были на катер, и Шоммеру пришлось здорово потрудиться, чтобы вывести катер из зоны поражения. Один шар всё же зацепил флагшток, мгновенно расплавил его, а сам упал за борт. Что интересно, шары эти, попав в воду, гасли не сразу, а какое-то время еще существовали, шипя и далеко разбрасывая искры.

— Молодец, Френк, — сказал капитан, и Шоммер надулся, как индюк.

Резиновый мешочек был приятно увесист. Капитан порой встряхивал его, радуясь побрякиванию, издаваемому драгоценностями, ощупывал, поглаживал. В карман мешочек не помещался, а спрятать его куда-нибудь в тайное место как-то не хотелось. Не хотелось расставаться ни на секунду.

— Пойду-таки рому тяпну, — сообщил он, направляясь в каюту.

Для верности, чтобы хорошенечко продрало, осушил сразу стакан. Подождал, пока огненная жидкость побежит по жилочкам, закурил трубку, степенно вышел на палубу. И сразу увидел лупоглазого. Тот по-жабьи сидел у штирборта и сонно смотрел на капитана. Где же он, скотина, прятался всё это время?

— Пойдем, кэп, Эрияур кличет, — проскрипел лупоглазый. — Надобно вернуть золотишко.

Он скакнул на капитана, выбив изо рта трубку, чуть не опрокинул.

— Ах ты, сволочь, — взревел капитан, на сей раз выдержав натиск, и моряцким своим кулаком хватил тварь по носу, по дыркам по дурацким.

Лупоглазый хрюкнул, обхватил капитана длинными руками, прижал к себе. Руки у него были твердые, как резиновые шланги, и могучие — не разорвешь.

— Кто-нибудь, — прохрипел капитан, задыхаясь. — Черт возьми, помогите.

Вроде бы кто-то поспешил на помощь, вроде бы по палубе затопали башмаки.

Капитан боролся, упирался, но силы были слишком неравны. Лупоглазый подтащил его к борту и, не разжимая тесных объятий, вместе с ним перевалился в воду.

Оба камнем пошли ко дну. Капитан так и не выпустил резинового мешочка…

Энди был единственным свидетелем того, как капитан вышел из каюты, как его вдруг мотануло так, что трубка вылетела изо рта. Клюкнул, видать, старикан не слабо. Но что это? Капитан ругнулся и как будто бы начал с кем-то бороться. С кем? Энди никого не видел. Потом кэп позвал на помощь, этак боком-боком неуклюже пересек палубу и свалился за борт.

Энди, который уже спешил на помощь, не успел. Он ласточкой прыгнул в воду. Кэп погружался невероятно быстро, как будто ноги его были обуты в чугунные башмаки, и Энди понял — не догнать.

Когда Энди вынырнул, катер, развернувшись, направлялся к нему. Подошел, сверху упал веревочный трап.

— Быстрее, Энди, — потребовал Галахер. — У нас неприятности.

Энди, торопясь, полез вверх по трапу…

Джина первая увидела, как из ворочающейся над стальной поверхностью океана бурой массы вылетел хищный серебристый аппарат и, рассекая воду, помчался к катеру. Аппарат был открытый, типа моторной лодки, но мощный, как было мощным всё, произведенное в лаборатории Эрияура. Видно было, что внутри трое, но кто они — Джина не знала.

Шоммер тоже увидел хищную лодку. К несчастью, капитан и Энди были за бортом, и вместо того, чтобы уходить, пришлось возвращаться.

Наконец, с помощью Галахера Энди взобрался на палубу. Один, без кэпа. Помрачневший Шоммер вырулил на прежний курс и дал полный вперед.

Между тем аппарат был уже близко. За штурвалом сидел великан в надвинутой на глаза шляпе, из-под которой выглядывал могучий квадратный подбородок, рядом с ним — загорелый, весело скалящийся парень, на заднем сиденье — белокурая девица.

Парень послал им воздушный поцелуй, девица помахала рукой.

— Мадлен, — узнал Галахер.

— Вот стервь болотная, — процедил Энди.

— Деметрус, — сказала Джина, глядя, однако, не на ньюмена, а на великана, который снял шляпу. — Знакомьтесь, ребята, это Мамаут.

Катер шел очень быстро и, похоже, дюйм за дюйм отрывался от погони.

Мамаут встал, взмахнул рукой. Никто не понял, в чем дело. В воздухе со свистом промелькнуло что-то черное, и Джина, даже не охнув, повалилась на настил. Горло её было располосовано. Крови пролилось на удивление мало.

Мамаут поймал поразившую Джину и вернувшуюся к нему амигасу, водрузил на голову, после чего погрозил кулаком оцепеневшим людям. Я вам! Охмурили, поганцы, Модель — бедную заблудшую игрушку, она и рада стараться. Разворотила гравидвигатели так, что тарелка превратилась в металлолом, сама, дура, погибла. Хорошо — приводнились в ста ярдах от подводного ангара, где удалось разжиться этим вот прогулочным свиммером. Остальная техника была безнадежно повреждена взрывом. Оружие осталось на тарелке, на свиммере не было даже заурядного пулемета. К тому же он, как оказалось, уступал в скорости катеру, поэтому только и оставалось, что грозить кулаком. Ну, ничего, ничего, на суше разберемся.

— Ты будешь бегать, как заяц, — пробормотал Робинсон, опускаясь на колени перед Джиной и изучая рану на её горле.

— Что? — хмуро спросил Галахер.

— Да так, вспомнился один разговор, — ответил Робинсон. — Трудно нам будет без неё.

— Без кого? — уточнил Галахер. — Без Джины?

— Без Модели, — отозвался Робинсон. — А Джину мы, Бог даст, восстановим… Или не восстановим.

— Боб, — сказал вдруг Энди. — Что это с Френком?

Шоммер, повернувшись, смотрел на распростертую Джину. Лицо его, залитое слезами, каменело, превращаясь в маску, в маску смерти с узкой полоской губ и черными дырками вместо глаз — двумя пистолетными дулами.

Потом он оскалился и резко положил катер вправо, разворачиваясь.

Он не хотел больше убегать. Око за око, зуб за зуб. Он сам стал безжалостным охотником.

Дмитрий Баюшев