Переходить к моему главному делу в жизни — науке — пока рано, потому что в детстве и юности не было никаких предпосылок, что я буду научным работником. Поэтому расскажу о других интересных для меня событиях моего детства и юности. Хотелось бы, чтобы читатель обратил внимание на то, в каких обстоятельствах появлялись ростки моей будущей личности.
Купянск
В 1949 году после окончания строительства Рогачевского завода сухого и сгущенного молока отцу предложили возглавить строительство такого же завода в г. Овруч Житомирской области и далее пошло-поехало: 1,5–2 года на одном месте, затем перевод на новое строительство и т. д.
Рогачев, Овруч, Купянск Харьковской области, с. Ижевское Рязанской области, р. п. Баланда Саратовской области (в 1962 г. преобразован в г. Калининск), р. п. Аркадак Балашовской области (ныне город Саратовской области), г. Борисоглебск Воронежской области. Из Овруча отца перебросили на строительство завода сухого и сгущенного молока (сейчас молочно-консервный комбинат) в г. Купянск Харьковской области, маленький городок, но крупный железнодорожный узел, выгодно расположенный на реке Оскол при впадении в нее реки Купянка. Почему-то в моей памяти эти реки поименованы как Старый и Новый Оскол. Здесь я научился плавать. Дело было так. Родители не препятствовали моей самостоятельности, скорее способствовали ей, и летом я днями пропадал на речке без попечения взрослых. Взятого с собой куска хлеба с яблоком на день не хватало, и весь подножный корм — рогатые, но мучнистые водяные орехи, какие-то съедобные корешки, ежевика, дикая малина — мне был хорошо известен и освоен.
Водяной орех (чилим) живет в воде, его гибкий плавающий в воде стебель прикрепляется ко дну прошлогодним орехом, как якорем, а на поверхности воды плавают листья-«звезды», похожие на вязаные ажурные салфетки. Хотя водяной орех закрепляется в воде на мелководье, но для его добычи приходится нырять, а так как есть хочется всегда, то следствием такого времяпровождения был постоянный насморк.
Водяной орех
Я не был первым, история знает много случаев, когда чилим спасал людей от голода. Не помню только, кто-то показал мне этот орех как еду, или я дошел до этого самостоятельно. Теперь-то я знаю, что семена водяного ореха содержат много питательных веществ, они вкусны и очень полезны. Водяной орех (его еще называют рогульник, чертов орех, рогатый орех, водяной каштан) едят в сыром виде, запекают (на вкус он похож на жареные каштаны), отваривают с солью. Из чилима готовят муку и крупу, разнообразные блюда и кондитерские изделия. В азиатских странах его подают как закуску, поджаренным и подсоленным. Могу со знанием дела отметить трудность раскусывания водяного ореха в полевых условиях.
Почему-то место впадения речки Купянка в Оскол я не запомнил. Сама эта речка не помнится мне широкой или глубокой. Во всяком случае, я регулярно переправлялся с ее правого берега на левый за водяными орехами и корешками, не умея плавать. Но вот пришла какая-то необходимость форсировать Оскол, тоже неширокую реку, протекавшую метрах в 200-х от Купянки. Привязав к голове (или к шее?) свою нехитрую одежонку, я самонадеянно вошел в воду и начал движение в нужном направлении. Может быть, я передвигался прыжками — погрузился, оттолкнулся от дна вперед, помогая себе руками, снова погрузился и т. д. Видимо, теоретически я был подкован в том, что касается техники плавания, но на практике реализовать эти знания не получалось. Но вот метров за 15 до левого берега Оскола дно ушло из-под моих ног. Секундная паника, но быстро взял себя в руки. Барахтаясь, думаю: или возвращаться или — вперед.
Вперед! И вдруг поплыл, правда, по-собачьи. С тех пор плаваю, брасс, кроль, дельфин, баттерфляй — эти техники я освоил самостоятельно уже лет в 20. Думаю, что успехи в индивидуальном (без помощи других) преодолении трудностей, подобных описанной, и сформировали мое эго (часть человеческой личности, которая осознается как «Я» и находится в контакте с окружающим миром посредством восприятия), сообщившее мне, что на собственные силы можно полагаться, и способствующее в конечном итоге трансформации девизов от «Надеяться только на себя!» до «Если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам!» (последний девиз приписывается Фердинанду Порше.
Этот девиз сопровождает всю мою сознательную жизнь).
В Купянске мы впервые жили в многоэтажном многоквартирном доме, а не в одноэтажном максимум двухквартирном строении, как в Рогачеве и Овруче. Каким-то образом я подружился со старшими ребятами, жившими в соседнем подъезде. Они были взрослыми, учились в восьмом или даже в девятом классе, были отличниками, играли в шахматы и даже участвовали в городских шахматных соревнованиях. У одного из них был патефон (или проигрыватель?) и коллекция виниловых пластинок с ариями из оперетт, которые произвели на меня сильное впечатление, и другой популярной тогда музыкой. «Ария Периколы», «Выходная ария Сильвы», «Куплеты Нинон из оперетты «Фиалка Монмартра» (Карамболина)», Чардаш Монти — я готов был слушать их чарующие меня звуки часами. Позже, уже в зрелом возрасте, я понял, почему в той коллекции пластинок было так много оперетты — в нашем доме жила очень известная впоследствии солистка оперетты Татьяна Шмыга с мужем-генералом. Об этом «престижном» факте я узнал уже потом от матери.
Общаясь со своими старшими товарищами, я не мог не быть вовлеченным в атмосферу шахматной игры. Испанская партия, Защита Нимцовича, Королевский гамбит, Контргамбит Альбина, Берлинская защита — от такого у любого сместятся ориентиры. Не сразу, но все-таки я понял, что для шахмат я не рожден. Позже была осознана и причина — малый объем кратковременной памяти. В шахматах, в карточных играх и даже в домино необходимо заполнять кратковременную память большим объемом информации, комбинировать данные, просчитывать возможные ситуации. Это мне не дано.
В шахматы с той поры я больше не играл — почему-то стало неинтересно. Как шутка судьбы, на 75-летие получил от Речного Регистра подарочные шахматы. Отец любил и умел играть в преферанс, видимо, с кратковременной памятью у него все было в порядке. Преферанс я тоже люблю, но играю плохо, потому что могу контролировать только максимум две масти, а надо — четыре.
Ижевское
Родители рано начали приучать меня к труду и начали с сельхозработ, в результате чего я навсегда возненавидел прополку, окучивание, уборку урожая, огородничество, садоводство и агрономию. Свой вклад внесла и провинциальная школа, школьники в малых городах и поселках в те времена регулярно оказывали «шефскую» помощь колхозам и совхозам в прополке свеклы, уборке картофеля, капусты и т. п. Беспредельно уходящие к горизонту свекольные и картофельные поля с тех пор вызывают у меня легкую дрожь и поднывание поясницы. Думаю, что именно на сельхозработах детства и юности, когда часами приходилось работать полусогнувшись вперед, я и «подготовил» спину к регулярным с 45-летия спазмам поясничных мышц, причиняющим порой невыносимую боль.
Первый раз я получил деньги за выполненную работу в с. Ижевском. Мне исполнилось 12 лет, и отец, будучи начальником строительства, оформил меня (как я понимаю, противоправно) с таким же несовершеннолетним другом на работу по разборке кирпичной кладки в каком-то подвале.
Работать, высвобождая кирпичи, приходилось полулежа, в полутьме, с минимумом инструмента. Зато потом мы получили деньги в кассе, и я был страшно горд содеянным.
Как я истратил первый заработок, память не сохранила, вполне возможно, отдал матери под ее нажимом — такая привычка у нее была.
В Ижевском меня застала смерть И.В. Сталина. Первого или второго марта 1953 г. я услышал, как рано утром отец, слушавший «Голос Америки», возбужденно будил мать:
«Надя, Надя, Йоська сдох!», что покоробило меня. Третьего марта по радио официально объявили о смерти Иосифа Виссарионовича Сталина. Позиции отца не разделял и не разделяю сейчас. В детстве благодаря хорошему идеологическому воспитанию советской школой, а в зрелом возрасте по результатам анализа достижений Советского Союза в сталинское время и понимания (надеюсь) психологии русского человека считаю Иосифа Виссарионовича самым выдающимся деятелем нашей истории. Наш народ талантлив, но «ленив и нелюбопытен», но если к нему подобрать ключи, то с ним можно горы свернуть. Вот такие ключи и подобрал к народу И.В. Сталин, и с таким народом он свернул горы, да так, что Гитлер, Черчилль, Наполеон, русские цари нервно курят в сторонке.
В Ижевском жить к нам на лето приехала моя сводная сестра Мила. Ей было тогда 15 лет, и за ней стал ухаживать работник райкома комсомола, порой действуя через меня. По-моему, у него ничего не вышло — сестра знала себе цену. Надо сказать, и старшая сводная сестра Нина также подолгу гостила у нас летом в 1949–1951 гг., когда у нее в медицинском институте были каникулы. Закончив институт, она резко оборвала все связи с отцом и нашей семьей. Нина мне ничем не запомнилась, у меня даже ее зрительный образ не сохранился. Сестра Мила после того как вышла в самостоятельную жизнь тоже плохо говорила об отце — обе его дочери не могли простить ему, что он бросил их мать.
Все повторяется, и мой старший сын Юра тоже не простил мне мой уход от его матери.
Знакомство с Бахусом
В Ижевском я впервые напился допьяна. Дело было так. В пасхальное воскресенье (мои родители в бога не верили, но как и многие с удовольствием праздновали Пасху) родители послали меня поздравить своих коллег Луценко (теперь я думаю, что просто потому, что хотели остаться дома одни, ну вы понимаете, о чем я). Молодая пара из Полтавы, муж (прораб) не стеснялся при мне хватать свою аппетитную женушку за грудь и другие мягкие места, решила пошутить и уговорила меня выпить рюмку, потом вторую. Не помню, сколько было рюмок, но домой я пришел «на бровях» и меня рвало целый день. Так я узнал, что пить вредно, что впрочем, не помешало мне воздавать Бахусу всю мою самостоятельную жизнь. Видимо, что-то наследственное, отец тоже любил выпить.
Несправедливость
Несправедливости со стороны взрослых за свое детство я натерпелся. Об одном таком случае я рассказал в эпизоде 10.
В Ижевском мать попрекала меня тем, что я, якобы, тайком съел трехлитровую банку клубничного варенья, хранившуюся не то в погребе, не то в кладовке. Такого не было, рвотные судороги после сгущенки и патоки на всю жизнь отбили у меня интерес к сверхсладкому, но мои оправдания не действовали и года два — мать с отцом в шутку и без просили меня признаться в том, чего я не делал. Нет худа без добра, и у меня на всю жизнь сложился комплекс справедливости, и тем, что у меня на одном из первых мест в оценке поведения человека является справедливость, горжусь. Но понял я то, что многие положительно оценивают меня исключительно за справедливость, только в возрасте около 50 лет. До этого о своих качествах я и не подозревал.
Учитель русского языка и литературы
Смена мест жительства влекла за собой смену школ, учителей, никто из них не остался в памяти, кроме учительницы математики Матрены Филипповны (вернее, запомнилась не она, а ее редкое имя) и учителя русского языка и литературы (Н. С.?) Полуляха. Он прибыл в нашу школу в Аркадаке после окончания института, и сразу жизнь в школе забурлила. На переменах стала звучать музыка — популярные тогда «Мишка», «Ландыши», — образовался литературный кружок, но вот что странно — его уроки, оказывается, я не помню.
Далее память переносит меня в зал Дома культуры, где я, 15-летний, в праздничный вечер со сцены читаю взрослым (наверное, рабочей молодежи) стихотворение С. Есенина:
Где-то рядом Н.С. Полулях — это он привлек меня к рабочей «эстраде». Думаю теперь, что этот учитель был слишком молод, чтобы соизмерять возраст и личность чтеца и смысл читаемого им произведения, но именно он привил мне любовь к хорошей литературе, русскому языку, поэзии.
Правда, читать книги я полюбил раньше. В детстве я часто болел, переболел всеми детскими болезнями, но чаще всего меня мучила простуда. И вот однажды, когда я валялся в постели с температурой (это было в Ижевском), мне принесли книгу Жюль Верна «Таинственный остров». Читая ее, я испытал потрясение: бывают же такие умные люди как этот инженер и ученый Сайрес Смит! Оказалось, что читать – крайне интересно! С тех пор книга — мой неизменный спутник всегда и везде.
Отметим важный момент — первая книга, оставившая след в моем мироощущении, это книга научно-популярного жанра, книга-пропагандист высокого профессионализма, инженерных знаний и роли науки в достижении успеха. Не тогда ли проклюнулись во мне ростки интереса к техническим наукам, обильно политые великолепием русского языка?
Трудовое воспитание
В 1956 г. отца перевели в г. Борисоглебск, который и стал последним местом его жизни. Здесь мне довелось начать свою рабочую карьеру и закончить среднюю школу-десятилетку, но в марте 1956 г. я был только принят в 8 «б» класс средней школы № 4 г. Борисоглебска.
Учебный год вскоре закончился, пришло лето, но вместо каникул пришлось по воле родителей встать к токарному станку и осваивать профессию ученика токаря в механической мастерской строительно-монтажного управления, начальником которого был отец, — так мне прививали любовь к труду и учили жизни (ругаться матом я научился именно тогда). Из всего периода обучения помню, что начальственность отца мне помогала мало, может быть, даже наоборот, производственные учителя драли с меня три шкуры, и мне очень не хотелось каждую смену убирать стружку со станины и поддона станка, смазывать направляющие для суппорта до и после смены, работать в защитных очках.
Последним я часто пренебрегал, за что неоднократно, а точнее, систематически «награждался» раскаленными частичками стружки, летящими мне в лицо и прижигающим веки у внешних уголков глаз и подглазья. То, что мой левый глаз сейчас практически не видит, можно считать расплатой за подростковое легкомыслие. Зато я научился затачивать резцы различного назначения, нарезать наружную и внутреннюю резьбу, торцевать и точить фланцы, работать с люнетом. Учеба кончилась присвоением мне в конце августа одновременно с увольнением квалификации токаря 3-ого разряда из семи возможных разрядов. Следующим летом после окончания девятого класса в мае я вновь встал к токарному станку ДИП-250 и работал токарем 3-го разряда до конца августа, когда мне присвоили 4-ый разряд и, наконец, уволили в связи с уходом на учебу в 10-ый (последний тогда) класс. Напомню, что и летом 1956 г., и летом 1957 г. я был несовершеннолетним, и видимо, был оформлен на работу не без нарушения отцом трудового законодательства. Работать летом мне, конечно, страшно не хотелось, и до 40 лет я не мог простить родителям, что они лишили меня летних подростковых забав, и только в зрелом возрасте пришел к выводу, что этот этап рабочей карьеры был для меня достаточно полезным.
О спорте и раках
По примеру сверстников у меня возникло стойкое желание заняться спортом, правда, непонятно каким. Парнем я был хлипким, болезненным и, видимо, подсознательно спортом хотел укрепить здоровье. Один школьный товарищ зазывал меня в спортивную гимнастику, другой в классическую (теперь греко-римскую) борьбу. В гимнастике нужно было накачивать силу рук, это мне не понравилось. Пошел в классическую борьбу и мне сразу дали понять, что спорт — это тяжелая многочасовая работа, порой только сопутствующая чисто спортивным занятиям. Чистка и выбивание ковра до и после тренировки (как не хотелось этого делать!), отсутствие душа, работа на тренажерах, отработка приемов с манекенами и только в конце занятия — с партнерами — работа в стойке, партере, на «мосту». Хватило месяца на два — занятия пришлось прервать вследствие слабой кожи на поверхности носа в его верхней части. Эта кожа каждый раз при переходе на борцовский «мост» слезала с носа, и он начинал обильно кровоточить. От борьбы осталась памятка на всю жизнь – проблема с шейными позвонками, напоминающая о себе регулярным обострением остеохондроза шейного отдела позвоночника (лечится физическими упражнениями для мышц шеи).
Воскресенье было моим днем, и я проводил его на речке.
Борисоглебск с северо-запада обрамляет река Ворона, которая уже за городом впадает в реку Хопер. На Хопре я ловил рыбу и реже раков, на Вороне я проводил часы в воде, ощупывая рачьи норы в поисках их обитателей. Техника этого дела такова. Выявляется наличие обрывчика у берега и устанавливается наличие нор на нем. Обрывчик — это почти вертикальная стенка подводного грунта, чаще всего глинистого, высотой от 40 см до 1 м и более. Визуально (если ты в маске) или на ощупь локализуется нора — отверстие в грунте диаметром 5–7 см. В нору засовывается кисть руки, чаще правой (я правша), сгруппированная таким образом, что большой, безымянный пальцы и мизинец прижаты к внутренней стороне ладони, а указательный и средний пальцы образуют рогатку, выставленную вперед. С помощью этих пальцев, перемещающихся по верхнему своду норы, выявляется наличие в норе рака. Чаще всего «рогатка» натыкается на два острых хитиновых отростка, защищающих рака спереди.
Речной рак
Тогда пальцы рогаткой как можно быстрее задвигаются вперед на 2–3 см и резко в растопыренном виде опускаются вниз, охватывая тело рака сверху и не позволяя ему пустить в ход клешни. Далее рак вытаскивается из норы, промывается болтанием его в воде и помещается в сумку ловца или выбрасывается на берег, если там ждет вас напарник. В норах иногда (чаще всего на Хопре) попадался небольшой налим, но ходили слухи, что можно наткнуться и на водяную крысу.
Этой встречи я боялся всегда, но она меня миновала. Думаю потому, что крысы живут в таких норах, в которые отрыт доступ воздуху, а я лазил в основном под водой на глубине не менее 0,5 м.
В донных норах крупный рак сидит ближе к выходу, выставляя одну клешню в воду в раскрытом виде — ждет зазевавшихся рыбок. В этом случае ловец ухватывается за эту клешню и перехватывается для более надежного захвата тела рака. Наверное, не нужно пояснять, что ловля сопровождается многочисленными порезами пальцев от щипков раков клешнями, на что ловец обращает внимание только по возвращению домой. В верхнем течении Вороны (до города) было много раков — если ты зашел в воду, например с удочкой, и постоял в ней несколько минут спокойно, без перемещения ног и шевеления пальцами ног, то гарантировано получаешь пробный щипок ступни или пальцев пробегающим мимо раком.
На Хопер в те годы массово стал заходить донской синец (сапа), видимо на нерест, и весь народ переключался на ловлю этой вкусной в вяленом виде рыбы. Лично я ловил ее на «закидушку» с берега или с железнодорожного моста через Хопер. Под мостовым полотном с обеих сторон моста его конструкцией предусматривались своеобразные стальные U-образные ниши, попасть куда не представляло никакого труда, несмотря на то, что высоты я боюсь. Из этих убежищ сверху опускается та же «закидушка» грузилом вниз с двумя — тремя поводками с крючками, прикрытыми насаженными на них червями. Леска наматывается на кисть руки или палец. Сапа клюет резко, засекается сама, трудность только в том, чтобы поднять ее на примерно 20-метровую высоту — примерно в 40
% случаев она, изгибаясь всем телом, под собственной тяжестью рвет губы или мышцы, куда вошел крючок, и срывается. По берегам иногда ходили парни лет 20-ти и отбирали у нас, одиноких пацанов, пойманную рыбу. Причем отбирали обманом:
— Мальчик, покажи, что поймал. И это все ты?
— Да.
— Молодец!
В конце такого диалога грабители малолеток, не прощаясь, уходили с сеткой или куканом с рыбой. У меня отбирали раза два, и я до сих помню отчаяние от своих глупости и тщеславия, горечь обиды и возмущение несправедливостью ситуации.
Баскетбол и аккордеон
С началом учебы в 10-м классе я увлекся баскетболом, естественно, в его уличном варианте — играли мы на школьной спортплощадке. Игроки мы были еще те — помню как я и все мои друзья по баскетболу восхищались одним парнем, который из 10 отрывов (убегания с мячом один на один с чужим кольцом) мог забить раз девять. Но тут родители решили, что я должен научиться играть на аккордеоне, и наняли учителя — местного музыкального работника и даже композитора. Он смог предоставить мне инструмент, который выдали ему как руководителю музыкального кружка в Доме офицеров, и через полгода я смог помимо гамм играть три-четыре песни типа «Осенние листья» (Осенние листья кружат и кружат в саду…). Помимо аккордеона он открыл у меня зачатки вокальных данных (где они теперь?) и на нескольких избирательных участках в день выборов я выступал со сцены с песней «Если бы парни всей земли», а учитель мне аккомпанировал на аккордеоне. Голоса у меня, естественно, не было, спасал слух и энтузиазм. В один прекрасный день все кончилось — озорничая дома, я уронил инструмент на пол и сломал его. Но урок не прошел даром — у меня стал формироваться навык выступлений перед большой аудиторией, который помог мне и в научной карьере.
Сводная сестра и русофобия
В Борисоглебске к нам вновь приехала моя сводная сестра Мила, вскоре поступившая в Борисоглебский педагогический институт на физмат. На Украине, откуда она приехала, человеку без связей и денег поступить в вуз было невозможно (так она говорила), а в Борисоглебске это оказалось легко. Она сразу же обросла кучей поклонников, приличных и не очень. Я запомнил одного: курсанта Борисоглебского военного училища летчиков — высокого, стройного, белокурого венгра – тогда в этом училище обучались посланцы стран Варшавского Договора. Я мало обращал внимания на ее тогдашнюю жизнь, но запомнил ее балетные пуанты и уличных поклонников, пытавшихся с моей помощью снискать ее расположение.
Закончив институт, она уехала по распределению в какой-то поселок в Средней Азии и, отработав, вернулась на Украину и вскоре оказалась в Киеве, в институте кибернетики АН УССР и защитила диссертацию на соискание ученой степени кандидата экономических наук. Мы с ней долгое время дружили, она приезжала к нам в гости с семьей и без, я же, бывая в Киеве, часто останавливался у них. Одно время я рассорился с ней — она, следуя курсу хохляндской упертости руководства своего института, не смогла или не захотела организовывать отзыв на мою докторскую диссертацию, дескать, по системному подходу мы (институт кибернетики) — головная организация, а ты у нас не докладывался.
Возможно, ее руководство хотело поставить на место «москаля».
Через много лет она нашла мой электронный адрес, наверное, с помощью ярого самостийника А. Белокурица, работника Регистра судоходства Украины, с которым мы встречались неоднократно на совещаниях рабочей группы Международной Ассоциации органов технического надзора и классификации судов по НИР в Сопоте (Польша). Несколько лет мы с сестрой обменивались электронными посланиями, но все закончилось в 2015 г.: для нее и ее семьи стало опасным поддерживать переписку с российским адресатом. Что с ней теперь, я не знаю. Мой сводный племянник, Сергей Ершов, сын сестры, защитил в Киеве докторскую диссертацию, наверное, в 2015 г. Тематику его научных интересов можно понять из названия одной из его статей: «Модель интеллектуальных агентов, основанная на нечетной логике высшего типа», которую я нашел в интернете.
Интересен факт развития антирусских настроений на Украине в 70-е годы прошлого века, в период внешнего благоденствия нашего народа. Сережа должен был получать паспорт и встал вопрос, какую национальность ему записать.
Отец (Ершов) хотел записать сына русским, но тут стеной стала Мила, никогда не замеченная мной в русофобских настроениях: — только украинец. Когда я спросил ее об этом, она намекнула мне, что у русского в Киеве перспектив не будет, и что процесс украинизации уже набрал полный ход. А муж сестры Володя иногда в шутку вещал: «Увага! Увага!
Говорыть радио Стэпана Бандеры». И это в 70-е годы, в 70-е!
Я же, несмотря на свои украинские корни, никогда не чувствовал родство с украинцами, «щирыми» или нет. Их менталитет всегда был мне неприятен. Родители и даже бабушка никогда не разговаривали со мной по-украински, хотя между собой общались иногда на суржике. Одно время мне нравились некоторые украинские народные песни, но с «революцией гидности» прошло и это. Считаю, что украинский национальный характер, характер деревенского жлоба, ни к чему иному, как к национализму, бандеровщине, привести не мог. Семена, посеянные «незалежными» масс-медиа, упали на благоприятную почву, подготовленную украинским национальным характером, и породили дикую русофобию, которая разгулялась теперь на просторах бывшей «братской» республики. Никакие они нам не братья, видимо, братских народов не бывает в принципе — просто они могут иногда казаться таковыми.
Учиться или работать?
Где бы мы ни жили, во всех школах я учился хорошо. За это я должен благодарить мать, которая за каждую четверку закатывала мне скандал с подзатыльниками. Начиная с четвертого класса, каждый учебный год заканчивался экзаменами, что формировало лично у меня привычку не бояться публичных отчетов. Школу я закончил с серебряной медалью в 1958 г., но как раз в этот год отменили привилегии для медалистов при поступлении в вуз (до этого года золотые медалисты принимались в вуз без экзаменов, серебряные медалисты сдавали, по моему, только один экзамен). Это начались бессмысленные реформы Н.С. Хрущева, что уже тогда не способствовало моей любви к этому партийному бонзе. Впоследствии я убедился в своей правоте — Хрущев принес моей Родине столько вреда, что до сих пор проявляются последствия его волюнтаристических начинаний.
Лично я считаю, что именно с Хрущева началось движение моей страны СССР к «революции хищников» 1992 г. — прежде всего я имею в виду выведение партноменклатуры из-под контроля соответствующих органов и наделение ее привилегией безнаказанности. Это послужило причиной морального разложения партийных боссов и идеологического перерождения членов их семей, прежде всего детей.
Но вернемся к учебе. Встал вопрос, где учиться дальше.
Может и были советы родителей на эту тему, но я о них не помню. Москва меня, провинциала, пугала, Ленинград казался далеким и неприветливым, Воронеж, Рязань, Тамбов — слишком провинциальными. Однажды я увидел на карте точку-кружок Горький, и этот город отныне стал моей idee fix.
В какой институт там поступать? Конечно, в политехнический.
А факультет? Вопрос, потому что никакого круга предпочтений в отношении будущей специальности и работы у меня не было. Мне нравилась радиотехника, и я стал думать о ней, пока не приехал в институт — конкурс на радиотехнический факультет был самым высоким. Какой же факультет выбрать? Наверное, сказалась романтика — я выбрал кораблестроительный факультет.
Видимо, в душе я мало ценил свою серебряную медаль и понимал, что провинциальные школы вряд ли могут дать хорошие знания. К этому подсознательному заключению в процессе подготовки к вступительным экзаменам добавилось неприятное понимание, что в школе меня учили, но не тому, потому что обнаружил, что другие абитуриенты используют при подготовке к экзаменам пособия, о существовании которых я и не подозревал, и которые представляют знания на совсем другой платформе, чем та, которая сформирована у меня. Относительно медали я оказался прав, моя серебряная медаль оказалась не свидетельством знаний, а скорее свидетельством прилежания за годы учебы в школе. В общем, на заключительном приемном экзамене — физике — мне поставили двойку, что автоматически поставило крест на всех моих абитуриентских надеждах, и мне пришлось возвращаться под родительскую опеку в Борисоглебск — я еще был несовершенолетним.
В маленьком городке трудно найти работу по вкусу, и я направился устраиваться на Борисоглебский вагоноремонтный завод МПС, расположенный прямо за железнодорожным вокзалом в 30 минутах ходьбы от дома. Теперь этот завод сменил специализацию и стал ООО «Борисоглебский ордена Трудового Красного Знамени завод химического машиностроения».
Перемена специализации в постсоциалистические времена постигла многие заводы и заводики в малых городах. Тогда, в 1958 г., конечно, предположить такие промышленные метаморфозы было трудно.
Токари моей квалификации на этом заводе оказались не нужны, мне предложили стать строгальщиком, естественно с периодом ученичества. Делать было нечего, начал учиться строгательному делу. Работа была в три смены, и каждую третью неделю в тяжелом пальто, перешитом из отцовской офицерской шинели, в снег и слякоть, в темноте, проклиная все на свете, в половине двенадцатого ночи я шел на работу.
Со временем нашлись и приятные моменты, например, подглядывания в женский душ из мужского туалета через дыры в стене, выполненные кем-то с любовью и замусоленные до блеска. В одну смену со мной работала токарем приятная молодая женщина, с которой я договорился об уроках правильного поцелуя. Нет, ничего интимного она не позволяла, а учеба осуществлялась с помощью помидорин среднего размера. Почему-то я вспоминаю ее с теплотой.
Другая женщина-токарь запомнилась рассказами о том, как она выдавала мужу в ее критические дни три рубля и посылала к своей подруге во избежание потери навыков.
Перед Новым годом я сдал нужные квалификационные экзамены, получил квалификацию строгальщика 3-го разряда, и мы с другим бывшим учеником пошли благодарить учителя к нему домой. Не помню, какой подарок мы ему приготовили, но помню, что в винный презент входили две бутылки ликера, чем вызвали его осуждающее покачивание головой. В результате оба ученика напились до положения риз и еле-еле нашли дома. На первую зарплату я купил проигрыватель, чем немало огорчил мать, которая надеялась, что я принесу эту зарплату домой в бюджет семьи.
В то время загруженность завода была крайне неравномерной, и через пару месяцев меня временно на месяц перевели разнорабочим на стройку. Как сейчас помню, за работу разнорабочим в течение месяца я получил зарплату в размере 62 руб. 50 коп. Носил носилки с раствором или кирпичами на третий этаж (крана не было), вязал узлы арматурной сетки и настолько отупевал к концу рабочего дня, что мечтал только о том, как бы напиться по его окончании.
Именно тогда я решил во что бы то ни стало поступить в институт и начал прикладывать максимальные усилия по подготовке к вступительным экзаменам. При заводе была своя баскетбольная команда, играющая на первенство города, в которую меня приняли на вторые роли, и здесь впервые я получил от тренера, одного из лучших баскетболистов города Юрия Блинова по прозвищу «Пышка», первые уроки осмысленной игры в баскетбол. В тот год мы стали чемпионами города, что, видимо, способствовало зарождению моей сохраняющейся до сих пор любви к этому виду спорта.