Студдом № 1

Настало лето 1959 г., и я по бесплатному билету как работник железнодорожного транспорта вновь поехал в Горький, где уже осознанно и без колебаний подал документы на кораблестроительный факультет политехнического института им. А. А. Жданова. Денег у меня было в обрез и рацион питания в некоторые дни составляли только батон и три бутылки сладкой горячей воды. В результате к концу приемных экзаменов на шее и теле образовалась россыпь фурункулов и карбункулов, но вступительные экзамены я сдал, правда, последний экзамен — опять физику — с трудом и только на тройку. Этого хватило с запасом, и вот я — студент первого курса. Короткий визит домой за вещичками и: здравствуй Горький! Радость поступления была омрачена непредоставлением общежития, и мне пришлось начинать студенческую жизнь на частной квартире в полуподвале на ул.

Свердлова с молодой по моим нынешним меркам хозяйкой, которая явно имела на меня виды и крайне огорчилась, когда недели через две мне все же предоставили общежитие — место в шестиместной комнате № 1 студдома (Дома Студентов) № 1, бывшего Вдовьего дома, построенного в 1887 г. нижегородским купцом-старовером Н. Бугровым.

Жизнь в студдоме была веселой. В один из выходных дней к нам в комнату зашел пятикурсник-металлург, познакомивший желторотиков с традициями общежития, которые заключались в том, что за трудовую неделю каждый из нас должен скопить 1 руб. 50 коп на пьянку в субботу и 1 руб. — на выпивку в воскресенье. Имелась ввиду одна бутылка (0,6 л) крепленого румынского вина «Рымникское» стоимостью 2 руб. 50 коп на двоих и пара плавленых сырков «Дружба» в субботу и одна бутылка того же вина на троих с одним плавленым сырком — в воскресенье. В те времена рубль для нас был довольно большой суммой — в студенческой столовой можно было пообедать за 40–60 коп при бесплатном хлебе, который не нормировался.

Студдом № 1 в настоящее время

В каждые субботу и воскресенье в актовом зале были танцы (теперь дискотека), на которую пускали девушек из соседнего общежития педагогического института, да и всех девушек, которые желали с нами познакомиться. Атмосфера бурсы царила в комнате и студдоме, об учебе вспоминалось в последнюю очередь. Я тут же записался в духовой оркестр, в котором играл на втором альте, а иногда на барабане, во всяком случае, когда-то у меня была фотография, сделанная 7 ноября 1959 г. на демонстрации, где я запечатлен в пальто, в кепке и с большим барабаном на шее.

Вино моей студенческой поры

Все, о чем я рассказываю, происходило вечерами в нерабочие дни, а в рабочие дни мы, увы, работали и учились.

Тот же недоброй памяти Н. Хрущев придумал еще один способ повышения квалификации будущих инженеров и приближения студенчества к народу — студенты первых курсов очного обучения всех вузов должны были работать в штатных должностях на производстве, а учиться должны были вечерами. Наша группа СУ-2 была направлена на завод «Красное Сормово», и когда я поехал оформляться, то на остановке «Дарьино» я увидел картину, иллюстрирующую быт рабочего класса тех времен: у павильона остановки валялся в пыли молодой парень с расстегнутой ширинкой и вываленным наружу хозяйством, одна нога которого лежала в луже сами знаете чего.

Завод «Красное Сормово»

Меня оформили слесарем судомеханического цеха № 4.

Каждый день нужно было вставать в 5 утра, впроголодь бежать на ул. Маслякова на трамвай (на автобус денег не было, а в трамвае даже иногда удавалось проехать бесплатно), затем у Московского вокзала пересаживаться на другой трамвай и еле-еле успевать к 7-00 проскочить проходную завода. В 16-00 работа заканчивалась, и мы на трамвае ехали в филиал института, расположенный на улице Страж Революции.

Занятия были с 18–00 до 21–00, после чего мы ехали в студдом, в 11 часов вечера наскоро ели и падали в койку.

Катастрофически хотелось спать, а ведь суббота была рабочим днем, и можно было отоспаться только в воскресенье. Я спал везде: стоя в трамвае и держась за верхний ремень, в обед в раздевалке, лежа на крыше шкафчиков с рабочей одеждой, сидя с поднятой головой на лекциях в филиале, если можно было сесть на задний ряд аудитории. Какие уж тут знания! Их и не было, и я до сих пор ощущаю недобор фундаментальных основ математики, физики и химии на институтской скамье.

Но зато я увидел, как на самом деле работает рабочий класс с его разделением на избранных и остальных. Избранные – передовики производства, депутаты советов и пр. — всегда были обеспечены высокооплачиваемой работой, наверное, требующей более высокой квалификации и опыта, а остальные, вроде меня, пробивались низко оплачиваемыми операциями типа нарезки внутренней резьбы в отверстиях крепления крышек захлопок. Наверное, такое разделение труда применительно к нам, студентам, было правильным – лично я при выполнении простейшей операции нарезания резьбы поломал немало метчиков.

Весной меня перевели в 1-ый судомонтажный цех в качестве слесаря-монтажника 3-его разряда, жизнь стала веселее, я участвовал в достроечных работах на теплоходах проекта № 576 типа «Шестая пятилетка», появились ростки интереса к специальности. Но и здесь были свои заморочки, старые слесари в погоне за рублем халтурили и меня принуждали к этому. Увидев однажды, что я пытаюсь рассверлить в рулевой рубке неточно расположенные отверстия в судовом фундаменте для крепления рулевой колонки, опытный напарник обругал меня и показал, что нужно делать в таких случаях: он просто забил ручником болты в несостыкованные должным образом отверстия, снеся всю резьбу, после чего гайки оказались ненужными. В один из дней в гавани завода утонул достраивающийся лайнер «Советский Союз» — по слухам кто-то забыл закрыть принимающие воду отверстия. Вчера уходили с работы — лайнер стоял у достроечной стенки во всей красе, наутро пришли — из воды видна только часть надстройки.

Естественно, отверстия закрыли, воду откачали, но в душе осадок остался. Зато выйдешь во время работы на палубу, вокруг красивые особой красотой линий суда, река, незабываемый запах масла, краски и чего-то еще, волнующего, далекого.

Теплоход проекта № 576 (вид с кормы)

Днем по воскресеньям я много играл в настольный теннис, часто успешно, и были даже мысли отказаться от баскетбола в пользу настольного тенниса. Правда, эти мысли так и остались мыслями.

Ребята в комнате были хорошими товарищами. Помню, я болел чем-то простудным с высокой температурой, но ночью встал в туалет, расположенный на втором этаже (наша комната была на первом). Вова Любимов забеспокоился моим долгим отсутствием и пошел проверить, все ли в порядке. Он нашел меня без сознания на лестничной площадке между этажами и приволок обратно в комнату. На следующий день он принес мне большой апельсин, купленный, видимо, в коммерческом магазине, то есть по нашим тогдашним меркам втридорога. С этого апельсина началось мое выздоровление, и я помню его до сих пор.

Кстати, не нужно верить злопыхателям, которые клевещут на быт советских людей в те годы. В магазинах горками стояли банки крабовых консервов и черной икры, повседневные продукты, крайне дешевые, были всегда, на Средном рынке рядом с общежитием продавались даже ананасы. Ситуация испортилась в 1962 г., когда проявили себя во всей «красе» хрущевские сельскохозяйственные «реформы». Реформы трясли Советский Союз как в лихорадке, создавались и упразднялись новые министерства и ведомства, партийные и хозяйственные структуры то разделялись на городские и сельские, то вновь объединялись, в стране царила такая кадровая неразбериха, что целые отрасли нашей экономики на фоне сталинского порядка были буквально парализованы. Из продажи в магазинах пропало мясо и молоко, в 1963 г. начались перебои с хлебом, в столовых бесплатный хлеб пропал, а в продаже хлеб стал крайне низкого качества и порой похожим на замазку, потому что выпекался из невообразимой смеси ржаной, кукурузной и гороховой муки с какими-то добавками. Так продолжалось до конца 1964 г., пока, наконец, горохово-кукурузного шута, безграмотного разоблачителя «культа личности Сталина» не сняли со всех постов, и уже в 1965 г. ситуация нормализовалась. В публикациях либеральных «историков», во множестве появившихся в 90-е годы прошлого века, его время называли «хрущевской оттепелью», а самого Хрущева – либералом. Но на самом деле никаким либералом Хрущев не был. В реальности это был типичный малограмотный партаппаратчик с узким кругозором жителя украинской глубинки, хотя украинцем по паспорту он не был. Он любил ходить в «вышиванке» — как нынешние «укры» — и гордился своей малограмотностью «от народа», а выдвинулся на первые роли благодаря стечению обстоятельств, вызванному борьбой кланов за власть после смерти великого диктатора, природной хитрости, подлости (убитый им Берия был лучшим другом Хрущева), беспринципности. Исторические факты свидетельствуют — правление Хрущева дорого обошлось нашей стране и послужило началом ее конца.

Те, кто обвиняют советскую власть в дефиците продуктов питания, умалчивают, что это был дефицит крайне дешевых продуктов. Продукты, продававшиеся по так называемым коммерческим (читай рыночным) ценам, лежали в изобилии на прилавках коммерческих магазинов. Простое сопоставление цен показывает, что цены в коммерческих магазинах и магазинах потребкооперации были на уровне нынешних цен в обычных сетевых продовольственных магазинах, а в дефиците были продукты питания, цена на которые была в примерно в два — три ниже, чем в коммерческих магазинах. Это все равно, что сейчас появились бы магазины, в которых продавалась бы высококачественная колбаса по цене 150 руб. за килограмм, цена на которую в нынешних магазинах составляет 500 — 600 руб. за килограмм. Думаю, что в такие магазины и сейчас выстраивалась бы очередь, сметавшая все с прилавков.

Украинский вопрос, если и не начался с Хрущева, но был им основательно продвинут в самом негативном смысле этого слова. Свидетельствует бывший генерал КГБ Ф. Бобков:

«Долгое время проработавший на Украине и пользовавшийся всяческой поддержкой украинских коллег, Хрущев явно продолжал заигрывать с ними… В отличие от других республик, Украина, с точки зрения обмена кадров, оставалась закрытой для Москвы, тогда как из Киева, Днепропетровска и других украинских городов на работу в Москву прибывали руководители различных рангов, Украина же россиян к себе почти не принимала». Есть слух, что Хрущев намеревался перенести столицу СССР в г. Киев, но, к счастью, не успел. По требованию Хрущева в национальных республиках русский язык в системе школьного образования, как обязательный для обучения, был отменен, оставлен только факультативно.

Предпочтение отдавалось изучению национальных культур и традиций. Это привело к ослаблению связей республик с союзным центром и резкому всплеску националистических настроений, открыто вылившихся наружу в годы недоброй памяти горбачевской перестройки и породивших, в том числе, нынешнюю «братскую» Украину.

О студентах

Но вернемся в общежитие. В комнате со мной жил Эдуард Мельников, с которым я прожил все шесть лет учебы в одной комнате в разных общежитиях и с которым подружился на долгие годы. Он был очень способным, и уж у него кратковременная память была отменной. На лекциях он в основном развлекался игрой в морской бой, а к экзаменам и зачетам готовился не более одного дня, валяясь на кровати, читая чужой конспект и дрыгая ногами. Так продолжалось и на старших курсах, когда я уже стал серьезно относиться к учебе. Представьте себе ситуацию, он в своей манере готовится к экзамену один день, балбесничая остальные три-четыре, а я сижу дни и ночи напролет четыре-пять дней в читальном зале, «поднимая» не менее трех-пяти учебников и справочников, идем на экзамен, он получает «пять», а я — не всегда.

Поступали в институт и случайные люди. Один из таких жил в нашей комнате два года, развлекая нас утробным воем, спрятавшись в наше отсутствие в прикроватной тумбочке, и рассказами о своих похождениях. После второго курса летом он пропал по пути на практику. Позже нам объявили, что он был арестован — оказался поездным вором — и осужден. В другой комнате жил более старший, чем мы, уроженец Чебоксар с восточной кровью. Этот проявил себя на работах по подготовке котлована для фундамента будущего студдома

№ 3, место для которого власти отвели за студдомом № 2 института рядом с бывшим Кресто-Воздвиженским монастырем на месте его кладбища, на котором, как стало известно мне только сейчас, был погребен писатель П.И.

Мельников (Андрей Печерский). Пока мы развлекались перебрасыванием друг другу кладбищенских черепов, чебоксарский товарищ продавал надгробные плиты с этого кладбища желающим. Помню, при нас он привел маленького, толстого красноносого еврея, небрежно водрузил ногу в сапоге на могильную гранитную плиту и сказал: «Вот! Но – самовывоз». После чего они ударили по рукам. К третьему курсу и он отсеялся.

Были и другие колоритные персонажи, но это уже в студдоме № 2, в который нас переселили по окончании второго курса. В комнате № 162 мы жили вчетвером, к нам с Эдуардом подселили еще одного Эдуарда Мельникова (он учился уже на четвертом курсе и потом перешел на вновь образовавшийся физико-технический факультет) и «женатика» Феликса, корабела. Думаю, что безусловное лидерство старшего Эдуарда (он занимался боксом и ввязывался в любую драку на улице) и его более серьезное, чем у нас, отношение к учебе способствовало перестройке моего менталитета — я стал интересоваться своей будущей специальностью. Но это были только ростки интереса.

О терпении

Жизнь так повернулась ко мне, что для освоения специальности нужно было научиться искусству терпения.

Потом я узнаю, что в научном исследовании 90 % работы — это рутина, черновая работа, переделка сделанного, и поэтому нужно уметь терпеть.

К умению терпеть приходят разными путями. В моем случае было так. 1960 г. ГПИ им. А. Жданова. С 1 сентября плавательская практика (после второго курса) продолжительностью 1 мес. Я готов, то есть отрастил бороду.

Меня бросила девушка. Стипендии я не получаю — двойка по сопромату в весенней сессии. Беда не приходит одна — так получилось, что по направлению Волжского объединенного речного пароходства (ВОРП) на грузовой теплоход меня и еще двоих сокурсников не взяли, потому что нас опередили более подготовленные студенты речного училища. В общежитии, не утепленном на зиму, жуткий холод — конец августа выдался очень холодным. Дневной рацион — батон и бутылка горячей воды из титана, чуть подслащенной. Не берут и на другой теплоход — никому не нужен работник всего на один месяц. Не берут и на следующий. Я в отчаянии. Наконец, сердобольная дама из отдела кадров пароходства обещает, что через пять дней придет пассажирский теплоход «Карл Маркс», на который меня обязательно возьмут. Наконец, приходит «Карл Маркс». Капитан — Константин Иванович Бабушкин, его супруга — третий штурман. Посмотрели на меня, посовещались взглядами и взяли в штат кормовым матросом. Кто-то отвел меня на камбуз. До сих пор помню вкус замечательного борща и макарон по-флотски, которыми меня накормили. Поставили на вахту, указали каюту, койку, посоветовали отдохнуть до вахты. В каюте тепло, но иллюминаторы открыты. Я тут же их задраил и залег. Проснулся от мощной русской речи: «Какой м… закрыл иллюминаторы?» — это старые (по возрасту — так мне показалось) матросы пришли с вахты/подвахты и выразили свое недовольство, подкрепленное «хорошими» словами и нужными действиями. Вот так приняли меня на «Карле Марксе», и помнить это я с глубокой благодарностью буду до конца дней своих. Работа в штате, то есть за деньги, с бесплатной кормежкой на теплоходе означала, что я обеспечен пропитанием на несколько месяцев вперед, а это было для меня больше, чем спасательный круг.

Опять «Карл Маркс»

Работа на теплоходе запала мне в душу, и на третьем курсе я был одержим идеей работы будущим летом на теплоходе «Карл Маркс», тем более что зимой 1961 г. мне пришел перевод с премией от пароходства (спасибо К. И. Бабушкину) всего за месяц работы. Всю весеннюю сессию я сдал досрочно в апреле-мае, естественно, на тройки, в том числе «Детали машин» и «Термодинамику», причем обе названные дисциплины сдал с большим трудом и скрипом. Скорее всего, профессора просто пожалели меня, поставив тройки вместо двоек. Судьба потом надсмеялась надо мной — я читал термодинамику в вузе и издал в соавторстве с В. М.

Селиверстовым учебник «Термодинамика и теплопередача», детали машин пришлось изучать самостоятельно, а положения этой дисциплины применять, работая уже в Речном Регистре.

Итак, теплоход. Работа матроса довольно напряженная: помимо вахты четыре через восемь на всех стоянках погрузка «ресторана» (продуктов для туристов) не менее часа и подвахты на очистку корпуса, авральную приборку и т. д. — и на личную жизнь на теплоходе с праздной публикой, в которой около 70 % молодых и не очень женщин, времени не оставалось. И я решил перейти в машинную команду — для ее членов подвахты были редкостью. Капитан рекомендовал меня, и ст. механик Маслов (И.А.?) предложил мне должность кочегара. Меня поставили на первую вахту с 0-00 до 4-00 утра и с 12–00 до 16–00 с первым помощником механика И.П.

Петровым. Это была колоритнейшая личность со своим видением эффективности обучения новичков. Между нами часто происходил примерно такой диалог:

— Пашка, неси ключ (это означало, что я должен принести гаечный ключ со стеллажа).

— Какой ключ?

— Ты че, чувашин? (это означало, что я должен посмотреть на головку болта или на гайку и определить размер зева гаечного ключа на глаз).

— Сейчас.

— Ты че мне принес? (это означало, что я неправильно установил размер зева ключа). Ты че, чувашин?

Естественно, диалог сдабривался изрядной порцией непечатного русского языка с упоминанием падших женщин, гениталий, родителей и т. п. в каждом предложении наставника. Если приходилось точить заменяемые детали в судовой мастерской на токарном станке, то он прыгал от нетерпения и подгонял меня, не давая порой правильно отрезать выточенную деталь от заготовки, отодвигал меня от станка и быстро, но порой криво отрезал деталь ножовкой.

Во всем остальном это был хороший человек, понимавший человеческие слабости и легко прощавший их, хороший специалист с «золотыми руками».

В составе машинной команды была и студентка механического факультета ГИИВТа Таня, нещадно облапываемая сыном ст. механика при всем честном народе.

Ей это, по-моему, даже нравилось.

Был и еще один колоритный персонаж, дальний родственник капитана, работавший мотористом. Мне приходилось будить его на вахту, начиная с 3-45. Он жил в одноместной каюте в корме трюма над винтами и чуть ли не каждый день приводил к себе в каюту, несмотря на шум и вибрацию, новую туристку, голые ноги которой порой мне удавалось разглядеть. Количество моих попыток поднять его на вахту доходило до пяти, и вот, наконец, в 4-10 или даже в 4-30 он появлялся в машинном отделении с эрегированным другом, которым он демонстративно подкручивал маховики изменения частоты вращения главных двигателей или делал вид, что он их подкручивает. Достаточно часто он выпивал и озорничал на судне. Терпение капитана лопнуло после его очередной выходки, когда он в пассажирском мужском туалете исхитрился наложить кучу в писсуар, и был списан на берег.

Вы понимаете, что в такой обстановке я не мог оставаться в стороне от женского вопроса. Парень я был нецелованный и успеха, созвучного с успехами моих теплоходских друзей-наставников на этом поприще, я никак не мог достигнуть – видимо сказывалось отсутствие должного опыта вкупе с излишней деликатностью. И только в конце навигации, наконец, случилось. Девушка была старше меня на восемь лет.

Был бурный роман со всеми атрибутами, включая ревность и ежедневные телеграммы от нее, который быстро сошел на нет после моего возвращения в институт.

Для меня открылось и другое. К полноценной работе плавсостава я оказался непригоден. Для того, чтобы плавать, работать на судах, нужно иметь особую организацию нервной системы, которая передается по наследству или приобретается в раннем возрасте, если ребенок постоянно находится в тех же условиях, что и его плавающие родители, в противном случае трудно выдержать в течение несколько месяцев монотонность судового быта без выходных и праздников, даже на пассажирском судне. Я, во всяком случае, с трудом доработал до конца навигации и психологически едва не сломался. И от этого у меня на все жизнь осталось огромное уважение к плавающим людям, их профессия крайне нелегка.

О пьянстве

Конечно, дорогой мой читатель, ты догадываешься, что в описанные выше годы рюмки мимо меня не проходили. Что сказать? Конечно, пьянство — это плохо, плохо для здоровья сердечно-сосудистой системы, плохо для работы (похмелье), плохо для умственных способностей. Но в России ты только тогда свой, когда выпиваешь с народом.

Цитата из http://8soft8.livejournal.com/148220.html: «От одного стакана водки может умереть до двух миллионов клеток головного мозга — нейронов. На организацию работы мозга без погибших нейронов уходит примерно две недели.

Новые нейроны не генерируются. То, что утекло, уже не вернуть. Две недели человек не имеет ресурсов для творчества.

Что это означает? Творчество — процесс, при котором человек находит решение какой-то проблемы не из своих воспоминаний, а придумывает что-то принципиально новое.

Две недели после выпивки у человека полностью отсутствует способность творчества. Творчество требует работы всего мозга в целостности, а из-за повреждений мозг не может работать как единое целое. Из-за повреждения мозга он может пользоваться только теми вариантами, которые были заложены ранее. Ничего нового человек в этот период придумать не может».

Этот популярный миф опровергли еще в 1993 году две ученые дамы — Грете Бадсберг Йенсен и Бенте Паккенберг — из нейрофизиологической лаборатории университета города Орхус (Дания). Для своих исследований они препарировали мозги 11 покойников, бывших при жизни алкоголиками, и других 11 мертвых граждан, которые на этом свете предпочитали трезвость. Подсчитывая количество клеток в одинаковых участках неокортекса головного мозга у пьяниц и трезвенников, исследователи не обнаружили никакой существенной разницы в количестве нейронов. Зато было отмечено снижение плотности белого вещества в старой коре (архикортексе) мозга. Старая кора включает в себя, как известно, гиппокамп — структуру мозга, отвечающую за память. В самом белом веществе нет нейронов, есть лишь их отростки, а также глиальные клетки. Алкоголь не убивает нейроны, но вредит их отросткам, и, таким образом, разрушает связи между нейронами и разными участками мозга. В частности, этим можно объяснить проблемы с памятью, которые испытывают пьющие люди. Однако, по мнению датских ученых, разрушение связей (в отличие от гибели нейрона) не носит необратимого характера. Достаточно человеку прекратить злоупотреблять спиртным, и плотность белого вещества восстановится (https://www.popmech.ru/science/53513).

Так что решайте сами, пить или не пить. В последнее время считается, что умеренное питие вина, примерно 350 г в неделю в водочном эквиваленте при равномерном употреблении для здоровья полезно. Регулярное пьянство, равно как и полный отказ от алкоголя приводят к сокращению длительности жизни.

Внутрироссийские скрепы хорошо характеризует следующий анекдот: «И о погоде: в Лондоне +24, по ощущениям +20, в Париже +28, по ощущениям +25, в Москве +18, по ощущениям — надо выпить».

Окончание института

Но вот пролетел четвертый курс, нас с Эдуардом младшим перевели в новый, третий студдом, с нами поселили Петю из Работок, корпусника, и Алексея, парня из Правдинска на два курса младше, мастера спорта по конькам. Почему-то в шутку мы присвоили ему псевдоним «Поршень». Надо сказать, что студенты моего времени, хотя и были менее жестоки, чем дети, но доставляли своим друзьям порой немало неприятностей в виде «шуток». Это и падающая швабра, выливающееся при входе в комнату на голову входящего ведерко воды, прибитые к полу тапочки, и наполненный чайником воды расползшийся по поверхности матраса презерватив, аккуратно накрытый простыней и лопающийся при попытке лечь на него. Издевались мы таким образом и над Петей, и над Лешей, пока они не стали полноценными членами нашего коллектива. Еще бы, конькобежец Поршень выпивал с нами редко — тренировки, соревнования, но когда веселящая жидкость у нас кончалась, он, не участвующий в возлиянии, немедленно подключался: «Ребята, давайте я сбегаю!» и бежал в Кирилловский магазин исключительно в целях тренировки.

Я сам к этому времени затвердился во второй команде института по баскетболу, но в первую не проходил, как я сейчас понимаю, вследствие недостаточной физики (скорости дриблинга, прыжка) и неправильного понимания функций разыгрывающего защитника. Тренируясь с ребятами из первой команды или с городскими звездами В. Худовым, Б.

Дьячковым из вечных соперников политехов — строительного института, в играх двое на двое, трое на трое я им ничуть не уступал в защите и забивал как с точки, так и в проходе не хуже чем они (поэтому они меня и приглашали), а когда начиналась игра пять на пять, то все мои навыки куда-то пропадали. В команде менялись тренеры: В. Ковалев, Ю.

Свиридов, В. А. Темченко, а к моему шестому курсу команда вовсе осталась без тренера, и я взял на себя его функции, с чем ребята были почему-то согласны, но я был скорее не тренер, а организатор.

На пятом курсе я вдруг пристрастился читать журнал «Судостроение», порой даже не понимая сути вопроса, излагаемого в специальных статьях, а также реферативные журналы по судостроению, причем без рекомендаций преподавателей. С преподавателями было по-разному. По происшествию лет многих уже не помню — значит, они не оставили от себя ничего или ничего хорошего. Яркое впечатление оставили лекции А.С. Хряпченкова по котлам, обратное — доцента В.Н. Свободова по двигателям внутреннего сгорания, известного в г. Горьком двигателиста. Однако ему, видимо, было в тягость читать лекции, и поэтому он легко «покупался» на возглас с задней парты: «А вот в Южной Америке, говорят, есть рыбка…» и час занятий рассказывал нам о пираньях Амазонки и обитателях джунглей Южной Америки. Звенел звонок, он спохватывался, что не донес до нас важное по теме занятия, и задавал это на самостоятельную проработку. Итог: несмотря на то, что я получил у него «пятерку», знания по теории двигателей внутреннего сгорания после окончания института у меня практически отсутствовали.

Преддипломную практику уже на шестом курсе я проходил в Опытном конструкторском бюро машиностроения (ОКБМ), получившем в 1964 г. такое название после реорганизации в системе управления атомной отраслью. Возглавлял эту организацию И.И. Африкантов, известный тогда в узких кругах конструктор и организатор работ по созданию ядерных реакторов и оборудования для атомной промышленности, гражданского и военно-морского флота, доктор технических наук, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Сталинской премий. Практика плавно перешла в работу над дипломным проектом по тематике ОКБМ, который из соображений секретности выполнялся в стенах ОКБМ. Все шло к тому, чтобы после получения диплома я оставался работать в одном из конструкторских отделов ОКБМ, но внутри меня грыз червячок сомнений. Причина, видимо, имела давние корни. В мае 1961 г. от кораблестроительного факультета отпочковался новый закрытый физико-технический факультет, организатором которого был И.И.

Африкантов. Нам, студентам уже третьего курса, предложили выбор: оставаться на кораблестроительном факультете или перейти на новый факультет. Многие написали заявление о переводе, но не я — что-то меня держало, и приобщаться к передовым технологиям почему-то не хотелось. Вот и перед защитой дипломного проекта в ОКБМ внутри меня зазвучала музыка дальних дорог, и я задумался о другом месте своей дальнейшей работы. Петрозаводск? Но климат там хуже, чем в Сибири. Херсон? Я колебался. Когда однажды я приехал с соревнований (я там не играл, а судил), мой дружок Эдуард Мельников, с которым мы было написали запрос на один из Херсонских судостроительных заводов о возможности работы после окончания института, радостно сияя, сообщил мне, что на факультет пришел запрос с Дальнего Востока, и он (Эдуард) дал согласие на работу в Комсомольском-на-Амуре вечернем политехническом институте, и если я согласен, то места еще есть. Победила романтика, дал согласие и я, думая при этом, что отработаю годок и подамся дальше, во Владивосток или на Сахалин, а может быть на Камчатку или на Курилы.