Прибыв на место, Иванов представился подполковнику Мирину. Мирин оказался крепко скроенным, среднего роста моложавым офицером примерно одних лет с Ивановым. Своей внешностью и какой-то мужицкой неторопливостью подполковник органично вписывался в полевые условия, в которых действовали его подчиненные. Принял Мирин Иванова как хозяин гостя – в своей палатке. Беседовали долго. Оказалось, что Мирин окончил штурманское училище и даже успел полетать, пока не списали по здоровью. Вспоминая авиацию, подполковник предложил выпить, а там пошли разговоры за жизнь. Потом снова вернулись к делам служебным. Подполковник, насколько позволяла обстановка, объяснил задачи и тактику работы авианаводчиков.

– Работа авианаводчика тебе покажется интересной, майор, – пообещал Мирин в конце беседы. Район действий Иванов для себя выбрал сам.

На следующий день в составе группы авианаводки майор Иванов прибыл в мотострелковый полк. В тылу за позициями полка располагались артиллеристы. Группа авианаводки состояла из офицера-авианаводчика и солдата-связиста. Иванов при них имел полномочия одновременно и инспектора, и стажера.

В этот же день вышли на задание. Иванову понравилось наблюдать с земли за работой штурмовиков. Но больше всего он радовался появлению вертолетов. Все-таки двенадцать лет он летал на этих машинах.

Для себя Иванов все задачи по авианаводке уяснил быстро, и особых сложностей они у него не вызывали. На другой день он уже сам руководил наведением авиации на наземные цели.

В самой авианаводке не было ничего сложного, главное – выбрать позицию. Но наши войска, загнав дудаевцев в горы, теперь оттуда хорошо простреливались, потому что позиции федералов лежали перед боевиками как на ладони. На стороне боевиков тоже были лес и горы. Это затрудняло авианаводку. А если добавить сюда плохую связь, неточные данные разведки, быструю смену оперативной и тактической обстановки, запаздывание решений штабов, постоянные радиоперехваты противником, то авианаводка становилась архитрудной задачей. Чувствовался недостаток в опытных специалистах – авианаводчиках.

Пробыв только день на позициях, Иванов сделал вывод, что нашим войскам нельзя в такой ситуации сидеть на месте – нужно входить в горы и бить противника там. Также необходимо скоординировать действия штабов всех родов войск. При налаженном взаимодействии хотя бы пехоты, артиллерии и авиации весь процесс уничтожения боевиков занял бы по времени не больше недели. А никому не нужное сидение наших войск возле гор оборачивалось бессмысленными потерями. По этому поводу мнения солдат и офицеров, смотрящих противнику в лицо, совпадали. Но, видимо, в Москве строились другие планы.

Через три дня в составе группы авианаводки Иванов с автоматом на броне боевой машины пехоты (БМП) выдвигался вместе с передовым батальоном полка на новые позиции. Колонна в пути остановилась. Ветер донес запах горелой резины и мяса. Иванов рассмотрел впереди на обочине рядом с дорогой сгоревшую БМП и группу солдат в камуфляжах, которые стояли возле лежавшего на земле человека. Когда Иванов подошел, то понял, что это женщина. Джинсы и безрукавка на ней показались Иванову знакомыми. Женщина лежала на спине, неестественно закинув одну руку. От лица осталось страшное кровавое месиво с вывернутыми наружу зубами. В трех местах на груди след от автоматных пуль окрасил серо-голубую ткань в темно-красный цвет. По разбитой фотокамере, лежащей рядом с убитой, Иванов узнал свою недавнюю пассажирку, которую вез на вертолете из Чечни в Моздок вместе с группой разведчиков майора Быстрова. Тогда Быстров отрекомендовал ее как французскую журналистку.

– Что произошло? – поинтересовался Иванов.

– Эта сука БМП командира разведроты подожгла из гранатомета. Ротный сгорел вместе с экипажем, – ответил один из солдат, указав на дымящийся остов боевой машины у обочины. – Мы их в лесу догнали.

– Не она это, – прервал его другой. – Она с «духами» была, но не стреляла. Просто не успела уйти. А те остальные ушли. Гады!

– Много ты знаешь! Не стреляла! – стоял на своем первый. – Была с ними, значит, стреляла!

Иванов отошел от убитой. «Обидно, – подумал Иванов. – Такая красивая женщина, могла принести в этот мир красоту, быть любимой, родить детей. Что ей нужно было на войне? Сенсация? Деньги? Не стоит жизнь того! Война – штука очень жестокая. Не щадит и женщин. Отнимает жизнь у будущих детей. И обезображивает красоту. А Быстров, видимо, в ней ошибся». Иванов решил пока никому не говорить о своих догадках.

Дальше до места добрались без приключений. В группу Иванова авианаводчиком был назначен капитан Козлов, или просто Гена. Чуть старше Иванова, упрямым характером он соответствовал своей фамилии. В мирной жизни Козлов служил руководителем посадки на одном из аэродромов Московского военного округа. Дотошный во всем, несмотря на свои тридцать три года, Козлов, по его словам, лишь недавно женился и имел красивую жену, которая была сейчас беременна. В Чечню вызвался добровольцем и воевал уже две недели. Невысокого роста, но очень подвижный, Гена, казалось, успевал всегда и везде. Гордостью Гены была трехкомнатная квартира его жены в центре города.

Радистом в группе оказался молодой парень, недавно отслуживший «срочную» и оставшийся на сверхсрочную службу. Звали его Игорем. Его жена с маленькой дочкой дожидалась дома – в офицерском общежитии. Игорь с Геннадием прибыли из одной части. А Иванов познакомился с ними прямо перед выходом на задание. Парни Иванову понравились.

На первом совместном задании Иванов с Козловым сделали несколько наводок самолетов и вертолетов на позиции боевиков. Иванов, как и обещал своему звену, выходил в эфир под позывным «Иван». Но его звено в эфире так и не появлялось. Завтра будет последний, седьмой день командировки Иванова. Значит, послезавтра, если все пойдет по плану, он увидит своих ребят! За шесть дней Иванов соскучился и по своему вертолету, и по экипажу. По незаменимому Ващенке.

Время приближалось к обеду, когда после очередной наводки штурмовиков на позиции сепаратистов Иванов уловил в эфире знакомый позывной и голос Фархеева:

– «Иван», рады слышать тебя! Через пару минут будем над тобой.

– Здорово, мужики! – крикнул в эфир Иванов, ощутив накатывающуюся волну радости.

Действительно, через две минуты низко над позициями батальона, грохоча винтами, пронеслась камуфлированная «вертушка» со знакомыми номерами на борту. Иванов сразу узнал вертолет Фархеева, и к горлу подкатил ком. Его место – место командира звена – было там, в небе! Пролетевший вертолет – как весточка от родных и близких людей, частичка настоящей жизни летчика, частичка его, Иванова, настоящей судьбы! Сердце рвалось обратно в полк, в небо, оно хотело летать! Иванов, забыв про рацию, выскочил из окопа, сдернул с головы каску и закричал, изо всех сил размахивая ею:

– Ребята! Я здесь!

Вертолет на виду у чеченцев сделал «горку» с крутым боевым разворотом и снова прошел над позициями мотострелков.

Иванов кинулся обратно в окоп, вспомнив о радиостанции.

– Видел вас, мужики! Очень вам рад! – прокричал он в микрофон.

– Наблюдаем тебя, командир! – открытым текстом появился в эфире голос Ващенки. – От всех наших тебе большой привет! Ждем!

– Спасибо, ребята! – радостно ответил Иванов, чувствуя, что ему сделали самый дорогой в жизни подарок. – Передавайте всем привет от меня! Скоро буду! Как я по вас соскучился, черти пятнистые!

Вертолет на высоте ста метров сделал еще один заход на позиции батальона. Прямо над головой Иванова винтокрылая машина неожиданно резко заложила левый крен в девяносто градусов, затем так же резко вышла из него и со снижением почти до самой земли ушла на северо-запад в сторону Грозного.

«Ну, я надеру задницу Фархееву за этот «цирк»!» – решил Иванов. Не каждый бывалый летчик рискнет выделывать на вертолете «Ми-8» такие опасные крены. С земли такой пилотаж смотрится очень захватывающе, но, по инструкции, максимально допустимый крен на этом типе машин – сорок пять градусов. Более глубокий приводит к моментальной потере высоты и даже может привести к потере управляемости, если за штурвалом окажется менее опытный летчик. Но вместе с чувством беспокойства за экипаж Иванов ощутил, как его переполняет чувство гордости за своих подчиненных. Редко какой командир мог похвалиться таким мастерством пилотажа своих летчиков.

– Счастливого полета, «циркачи»! – по-доброму напутствовал Иванов в эфир свой уходящий экипаж.

– Удачи, командир! – отозвался Фархеев.

– Ну твои и летают! – восхищенно произнес Генка Козлов, слышавший весь радиообмен. – Такого я еще не видел.

– Они у меня все – орлы! – ответил Иванов, переполняемый чувством гордости.

После обеда по целям работали штурмовики. За позициями боевиков находилось село, которое авианаводчики со своего наблюдательного пункта (НП) не видели. А что там? Какие резервы подходят из села? Где стоят минометы? Для ответа на эти вопросы нужно было менять НП. Посоветовавшись с Козловым, решили вместе обратиться к командиру батальона.

Артиллерия работала слабо. За весь день через позиции батальона в сторону сепаратистов пролетел десяток снарядов. Противник в ответ вяло вел пулеметно-минометный обстрел позиций федералов. Зато чеченский снайпер успел «уложить» прямо в окопах трех солдат и одного прапорщика. Еще двух бойцов ранил. Работа вражеского снайпера создавала нервозную обстановку и мешала сосредоточиться на выполнении основной задачи. Иванову самому тоже часто казалось, что он находится на прицеле у невидимого противника. Это нервировало и раздражало.

Против вражеского снайпера ежедневно выходил на охоту снайпер из мотострелкового полка. Сидя на закрытой позиции в окопе, он через оптический прицел почти безотрывно осматривал склоны, камни, деревья, пытаясь вычислить вражеского коллегу, но – безрезультатно. Опытный чеченский снайпер стрелял, прикрываясь звуком разрывающихся снарядов и мин. Возможно, он часто менял замаскированные позиции.

В конце дня на командном пункте батальона командир мотострелкового полка ставил перед командирами подразделений задачи на следующий день:

– Наступления не будет. Но есть приказ на проведение утром массированного артобстрела. Будут работать гаубицы. Поэтому ночью необходимо незаметно для противника отвести основной личный состав с передовых позиций на вторую линию. Оставить в окопах передовое охранение и пулеметчиков. Артиллеристы постараются нанести противнику максимальное поражение. Но село пострадать не должно. Понимаю, что это трудно. Позиции дудаевцев – рядом с селом. Основная часть боевиков ночует там по хатам. Поэтому за пятнадцать минут до начала артобстрела пулеметчики должны начать демонстративно активную стрельбу по противнику. Вся батальонная техника должна запустить двигатели. Пусть чеченцы думают, что мы собираемся в атаку. Учитывая близость села, огневой налет будет коротким. Далее вступят в дело вертолеты-штурмовики. Ваша задача, – обратился командир полка к Иванову, – чистая работа авиации. Ни одна ракета, ни один снаряд не должны упасть на село! Всем все понятно?

– Мне задача понятна, товарищ полковник, – ответил Иванов на вопрос старшего по званию. – Только авианаводке надо поменять позицию – нам отсюда село не видно.

– Вы что-нибудь подходящее уже приглядели?

– Так точно.

– Покажи, – командир полка склонился над картой.

– Вот здесь, слева, в стороне, – Иванов провел тупым концом карандаша по карте, – между нашими и вражескими позициями находится высотка. С нее село должно просматриваться. Разрешите утром оборудовать на ней наш НП, товарищ полковник?

– И как вы на нее заберетесь? – озабоченно спросил командир мотострелков. – Высотка у чеченцев на виду. Если заметят вас – из гранатомета достанут.

– А мы ночью, по темноте, – предложил Иванов. – А когда начнется артобстрел, «духам» уже не до нас будет.

– От этой высоты до противника – четыреста метров, до нас – почти пятьсот. – Измерил расстояние на карте комбат. – Товарищ полковник, может, не стоит рисковать?

– Что думаешь, майор? – полковник посмотрел на Иванова.

– Нам вертолеты наводить. А если не поменяем позицию, останемся «слепыми», – сказал Иванов, глядя на командира полка.

– А своих снарядов не боитесь? – стоял на своем комбат.

Иванов посмотрел на командира батальона и ответил:

– Чтоб так мазать, очень постараться надо!

– Товарищи офицеры, все согласны с майором? Может, у кого-то есть свои соображения? – обратился командир полка ко всем присутствующим.

Все офицеры одобрили предлагаемый Ивановым план. Хотя посоветовали во время артналета уйти с высотки. Комбат пообещал предупредить артиллеристов.

– Тогда слушай задачу, – командир полка обвел взглядом офицеров, стоявших вокруг стола с полковой картой. – Выход группы Иванова – ровно в три ноль-ноль. Командиру батальона выделить в охранение двух надежных бойцов. Причем одного – снайпера. Позиция на горушке – очень удобная для обстрела чеченских позиций. Да и вообще, снайпер им там не помешает. Иванов, – командир посмотрел на вертолетчика, – твоему радисту постоянно быть на связи. В случае непредвиденных обстоятельств сразу же по радио даешь нам информацию. Если напорешься на противника – дублируй красной ракетой. Минометчики прикроют ваш отход. Двигайтесь осторожно. Маскируйтесь. Учитывайте, что луна почти полная.

– Спасибо, – поблагодарил Иванов. – Учтем, товарищ полковник.

– Вопросы?

– Все ясно.

– Тогда иди готовь группу. И отдыхайте. Подъем – в два ноль-ноль. Выход – в три.

– Есть! – козырнул Иванов и направился в расположение авианаводчиков.

Когда он доводил задачу до своей маленькой группы, на небе прорезались первые блеклые звезды.

– Могли бы и сейчас выйти, – предложил Козлов, глядя в небо. – Взяли бы в обход. Кто бы нас троих засек? Зато мы дорогу видели бы. А ночью тащиться по камням – еще на засаду наткнемся или на мину-растяжку – шуму наделаем.

– По темноте нам будет спокойнее, – возразил Иванов. – И в сопровождение нам выделяют двух опытных бойцов. Берем по полному боекомплекту. Надеюсь, что вы стрелять не разучились. Пойдем осторожно. Чтобы не напороться на мину – всем смотреть под ноги.

– Да, с сопровождением спокойнее, – сказал радист. – Только батальонную волну «духи» пеленгуют. Лучше работать на запасной.

– Значит, на запасной, – подвел итог Иванов. – А теперь всем спать. Подъем в два часа.

Продумывая вновь и вновь каждую мелочь предстоящей операции, Иванов долго лежал с открытыми глазами. Не спалось. Осторожно, чтобы не разбудить товарищей, майор вышел из палатки. На черном небе висела яркая луна. «Фонариков не надо», – подумал Иванов. Ласковая летняя ночь располагала к размышлениям. В голову приходили лирические мысли.

– Эх, сейчас бы с девчонкой в стогу посидеть! – услышал Иванов возглас за спиной.

Он обернулся, у выхода из палатки стоял Козлов.

– Не спится? – спросил Иванов.

– Да, что-то мысли о прошлом одолевают, – признался Козлов.

– Ну пойдем, прогуляемся.

– Давай.

Миновав пост с парой часовых, офицеры вышли из лагеря в темноту ночи.

– Саня, – обратился Козлов, когда они остановились и стали смотреть в сторону черных очертаний гор, куда через несколько часов им предстояло идти, – хочу тебя попросить: если меня убьют, съезди, пожалуйста, к моей жене. Она у меня беременная. Скоро родит. Врачи обещают сына… Скажи им, что я их очень люблю.

– Гена, перед боевым выходом такие мысли нужно гнать из головы. Не то призовешь на свою голову несчастья.

– Не в голове это у меня. А вот тут, – Козлов стукнул себя кулаком по груди. – Ты в предчувствия веришь?

– Хандра это все! – Иванов хотел казаться искренним, слова Козлова ему не нравились. – Завтра взойдет солнце, и настроение станет другим.

– Не знаю. Только пока сейчас лежал, всю свою жизнь вдруг вспомнил. До мелочей. К чему бы это?

– Бывает. Хочется вспомнить.

– И у тебя бывает?

– И у меня.

– Саня, ты вот на войне давно. Хочу спросить: ты чего-нибудь боялся? – и, увидев по глазам, что Иванов еще не совсем его понимает, уточнил: – Страшно тебе бывает?

– Ну конечно, бывает. И очень страшно бывает, – признался Иванов. – Только соберешь всю волю в кулак и решаешь: «Сделаю!». И делаешь все как нужно. Может, потому и жив до сих пор.

– А может, потому, что везет тебе, – задумчиво протянул Козлов. – А мне всю жизнь не везло. Хотя нет – с женой повезло. Красивая она у меня. И умная: кандидатскую диссертацию по медицине пишет. Она из семьи профессоров, а вот полюбила меня.

– А говоришь – не везет. Везение – оно от человека зависит. Если какое дело с верой делаешь – повезет. Если не веришь – не жди удачи. Верить надо в правоту своего дела.

– А судьба? Она есть?

– Я думаю, что есть. Только многое в ней зависит от того, что и как ты делаешь, какие люди вокруг тебя.

– Саня, а ты считаешь, что мы правы в этой войне?

– Война – всегда дело неправое. Но это – на совести тех, кто развязывает войны. Не мы с тобой, Гена, будем отвечать перед Богом за гибель тысяч людей. Но мы с тобой не должны терять человеческий облик, человеческие ценности. Человеком надо оставаться в любой ситуации. До конца.

– А как же бандиты? Они же – звери. Ты сам видел, что они делают с пленными!

– Потому и нет у них будущего. Не мы, так Создатель их покарает.

– Странно слышать это от тебя. Как будто ты в Бога веришь, – произнес Козлов и поспешно добавил: – Ты только не обижайся.

– Почему странно? – Иванов совсем не обиделся. – Верю.

– Ну, ты же стрелял. Убивал людей.

– Я никогда не стрелял в безоружных, детей и женщин. Но мы с тобой – люди военные, и оба знаем, что такое приказ. Так что пока у нас на плечах погоны, будем исполнять то, что нам Родина прикажет. А Бог – он потом всех рассудит.

– Да, – вздохнул Козлов. – Вроде все правильно. А жизнь после смерти есть?

– Думаю, что-то там есть. Не зря же наши предки придумали рай и ад. Но, наверное, там все иначе.

– Я тоже верю, что душа после смерти продолжает свое существование. И если ты мало грешил и каялся, то быть твоей душе в раю, а грешной душе – в аду. А ты как думаешь?..

– Пошли спать, – предложил Иванов. – Недолго нам до подъема осталось.

«Что заставляет людей идти на ежедневные, никому не известные подвиги? – думал Иванов, лежа в палатке. – Если мы не вернемся с задания, разве кто-нибудь узнает о нашей стойкости и мужестве, о нашей любви к Родине? О нас быстро забудут. Более того, скажут: погибли по нелепой случайности. А там, в далеком мире, за тысячу километров… У капитана Козлова семья, счастье, любимая женщина, ожидающая тревожно и терпеливо… Какое горе может прийти в ее квартиру вместе с похоронкой?».

– Товарищи офицеры, подъем! – тихо прозвучал голос дежурного. – Два часа.

Иванов, тяжело разлепив веки, поднес к глазам руку с часами. Стрелки на циферблате показывали без минуты два.

– Ну что, господа, встаем! – громко произнес Иванов, стряхивая остатки сна.

Ровно в три часа под покровом темноты группа из пяти человек, стараясь не нарушать безмолвную тишь, осторожно вышла из передового укрытия и, вытянувшись в цепочку, направилась в сторону еле различимых очертаний гор. Тягучая ночная тишина с чистым блеском июльских звезд в черном холодном небе еще властвовала над нетронутой рассветом землей. Но уже начинала тускнеть на небосклоне надкушенная лепешка луны. Она вместо фонаря освещала путь маленькой группе в пятнистых комбинезонах. Передний край федеральных войск ничем себя не выдавал. А за позициями чеченцев гуляли красноватые отблески пламени, подсвечивая кромку гор и неба на той стороне.

Пять безмолвных теней, сливаясь с местностью, почти неслышно скользили по еле угадываемой тропинке. Впереди группы шел солдат-разведчик, хорошо ориентирующийся и знающий этот путь. За ним в метрах пяти – Иванов с автоматом наизготовку. За Ивановым – Козлов. Далее – радист. Замыкал группу снайпер, держащий винтовку поперек туловища на согнутом локте. Разведчик, возглавляющий группу, иногда на короткое время останавливался, включал фонарик, не отбрасывающий луч, осматривал подозрительные участки тропинки – нет ли мин-растяжек – и неслышно двигался дальше. Шли очень осторожно, стараясь ничем не обнаружить себя. Примерно через тридцать минут достигли вершины нужной высотки. Стараясь не шуметь, стали занимать указанные Ивановым позиции. Основное внимание Александр решил сосредоточить на чеченской стороне. Поэтому секторы наблюдения снайпера, авианаводчика и радиста он указал в этом направлении. Солдата-разведчика Иванов оставил возле себя, определив ему сектор позиции федералов – тыл группы.

На краешке неба на востоке уже появился легкий налет ультрамарина, заставляющий блекнуть мирно сверкающие звезды. В той стороне, откуда пришла группа, царила ночь, и оттуда не доносилось ни звука. Со стороны чеченского села послышалась непонятная речь, затем заунывное мычание коровы. Иванову даже показалось, что пахнуло знакомым с детства деревенским запахом сена и навоза. В ночном воздухе звуки разносятся далеко, поэтому группа, заняв позиции на остывших за ночь камнях, вела себя очень тихо. До начала артобстрела оставалось чуть больше трех часов. Чуть больше трех часов ожидания. Иванов выбрал себе удобную позицию так, чтобы наблюдать сразу несколько направлений.

Находясь почти в центре высоты, он видел и всю группу. Постепенно мысли из настоящего перетекли на воспоминания. Он успел заново прожить весь отрезок времени от встречи с Наташей до ее гибели, прежде чем его размышления прервал солдат-разведчик, призывно замахавший рукой. Осторожно приблизившись, Иванов лег рядом с ним на камни и стал смотреть в сторону позиций дудаевцев. На востоке утро только-только начинало выкрашивать полоску неба в розовые тона, слегка подсветив шпили высоких горных вершин и лишь только подбираясь к лежащей в распадках гор ночи. Стараясь что-нибудь разглядеть в той стороне, куда указывал разведчик, Иванов, кроме темноты, ничего не увидел. Тогда солдат прошептал ему в самое ухо:

– Кто-то идет.

Иванов снова стал напряженно вглядываться в ночь. Сначала он услышал тихую поступь мягких шагов и шорох потревоженного ходьбой камня, а затем разглядел метрах в ста два движущихся темных силуэта.

– Чеченцы! – прошептал разведчик.

«Что им тут надо в такое время? – пронеслось в голове Иванова. – Может, разведка?».

Легко щелкнув пальцами, привлекая внимание всей группы, Иванов поднял правую руку, что означало команду «Внимание!». Две фигуры, не сворачивая, продолжали двигаться по направлению к высоте, занимаемой группой. Перспектива быть обнаруженными Иванова не устраивала, поэтому, вглядываясь в темноту, он просчитывал возможные варианты действий. Подошедшие ближе, фигуры уже просматривались четко. Но ни автоматы, ни снайперская винтовка сейчас помочь не могли – звуки выстрелов разнесутся очень далеко. Вся группа, слившись с камнями, неотрывно следила за приближающимся противником. Тронув разведчика за руку, Иванов показал глазами на закрепленный на бронежилете штык-нож. Солдат осторожно потянулся за ним. Иванов приготовил свой нож и принял решение: как только противники приблизятся на длину броска, кинуться на них. Он на пальцах показал свое намерение разведчику. Тот понимающе кивнул. Иванова не смущало то, что ножевой бой он сам изучил только в теории. Расчет был на внезапность. И на том, что рука не дрогнет в нужную минуту.

Вдруг чеченцы остановились. Звук покатившегося камня в напряженной тишине прозвучал, как обвал. Ладонь Иванова, сжимающая нож, стала мокрой от пота. До противника оставалось метров двадцать. Далеко. Иванов, обернувшись к группе, приложил палец к губам; «Тихо!». Камень, вылетевший из-под ботинка одного из идущих, еще немного прокатился вниз по склону, и звук затих. Иванову показалось, что в наступившей тишине он слышит свое прерывистое дыхание. Группа не выдавала себя. Горцы, постояв, перекинулись парой тихих фраз на родном языке и неожиданно свернули влево – туда, где от высотки в сторону позиций федеральных войск отходил выступом небольшой карниз. У одного из них на плече Иванов рассмотрел винтовку с оптическим прицелом. Иванов сделал знак снайперу, тот просигналил в ответ: «Вижу!». Достигнув карниза, оба силуэта будто слились с камнями и исчезли из поля зрения группы, растворившись в темноте. Но их присутствие там, на выступе, выдавали редкие переговоры и осторожное шевеление. Группа ничем себя не выдавала, и чеченцы ее пока не обнаружили.

Через полчаса, когда рассвет красным барсом стал лениво вытягиваться из-за горных вершин, Иванов, наконец, рассмотрел противников со спины. Чеченцы в зеленых камуфляжах, не выказывая беспокойства, сидели на солдатских вещмешках на расстоянии метра друг от друга, перед невысокой стенкой, сложенной из камней, в которой были проделаны бойницы для оружия. Расстояние до врага составляло метров пятьдесят, и сейчас для всей группы эти две фигуры представляли отличную неподвижную мишень. Тем более что они находились метров на десять ниже группы авианаводки, тем самым обеспечивая ей удобный угол обстрела. Но Иванов решил немного подождать. Возле чеченца справа лежала снайперская винтовка. У того, что слева, – автомат и бинокль. Передавая бинокль друг другу, чеченцы вели наблюдение за позициями мотострелков. Видимо, за свой тыл они не беспокоились, потому что ни разу не оглянулись назад. Внимание Иванова отвлек солдат-снайпер, жестами просящий его разрешения «снять» обоих противников. У Иванова тоже «чесались» руки, но все-таки правильнее было подождать и не стрелять первыми: совсем близко находились позиции боевиков. До начала артобстрела оставалось совсем немного времени. Поэтому Иванов в ответ на немые просьбы солдата лишь несколько раз мотнул головой и показал на часы: «Ждать!».

Как и было условлено, за пятнадцать минут до начала артобстрела с позиций федеральных войск заработали пулеметы. Затем прошелестели мины, и среди укреплений дудаевцев несколько раз ухнули взрывы. Несмотря на начавшуюся стрельбу, выстрел чеченского снайпера прозвучал для Иванова неожиданно. Звук выстрела из винтовки СВД отличается от выстрела автомата Калашникова и звучит сухо и хлестко. Передергивая затвор автомата, Иванов подал отмашку снайперу: «Стреляй!». Почти сразу Иванов перевел переключатель темпа стрельбы с автоматического огня на одиночный. «Только бы успеть! Только бы не дать ему сделать второй выстрел!» – стучало в голове Иванова, пока он ловил спину вражеского снайпера в прицел. Но все-таки Иванов не успел: чеченский снайпер произвел второй выстрел. В то же мгновение рядом справа «хлестнула» СВД, и Иванов увидел, как дернулся сраженный пулей мотострелка напарник вражеского снайпера. Чеченский снайпер резко обернулся на звук прозвучавшего выстрела. В этот момент Иванов, совместив мушку прицела с нижней половиной туловища врага, нажал на спуск. Чеченец откинулся на спину, привалившись к каменной кладке. Между двумя выстрелами не прошло и секунды. Теперь под музыку перестрелки между федеральными и чеченскими позициями группа могла немного расслабиться и размять затекшие кости.

– Надо бы за трофеями сходить, – предложил подползший к Иванову Козлов. – Там снайперская винтовочка и еще чего-нибудь.

Иванов посмотрел вниз. До двух тел, лежащих без признаков жизни, было метров пятьдесят. Боевики, увлекшись ответным огнем по федеральным войскам, скорее всего, не обращали внимания на высотку в стороне. Иванов решил использовать момент и преимущества крутого склона, непростреливаемого с чеченских позиций.

– Козлов, засекаешь координаты чеченских минометов! Снайперу – работать по позициям противника! – приказал Иванов. – А я сползаю за трофеями.

Иванов полз, стараясь не отрывать тело от камней. Сам выступ, на котором неподвижно лежали два тела, хорошо просматривался боевиками. Иванов очень надеялся, что в суматохе боя чеченцы не вспомнят о своих снайперах. Подползая к сраженным врагам, Иванов услышал хриплый стон. Тот, в кого стрелял Иванов, был еще жив. Иванов, достав пистолет и взведя курок, подполз ближе и присел на корточки. В нос ударил запах свежей человеческой крови. Снайпер полулежал, привалившись спиной к невысокой каменной кладке. Правая нижняя сторона его камуфляжа вся пропиталась кровью. Отверстие от пули виднелось над офицерским ремнем в районе печени. Но самое страшное – Иванов сразу понял, что перед ним женщина. Точнее, девушка. Чеченка. Он никогда не стрелял в женщин!

– У-у-у! – схватившись за голову, простонал Иванов.

Второй чеченец, которого сразил солдат-снайпер, полусидел рядом в луже собственной крови, упершись лбом в зеленой повязке в каменную стену около бойницы. Бинокль валялся перед ним. Пуля солдата-снайпера вошла точно в позвоночник между лопаток. Этот чеченец не мучился.

– А-а! – снова издала тяжелый хриплый стон девушка.

Сквозь стрельбу этот стон показался Иванову самым громким в мире! Иванов видел умирающих людей, и в том, что эта чеченка умрет, у него не было сомнений. Но что сейчас творилось у него в душе? Он убил женщину! Убил женщину! Он уже не видел врагов. Перед ним лежал страдающий человек. Нужно было прекратить его мучения, но у Иванова не поднималась рука.

– Господи, прости меня! – встав на колени прямо в кровь и подняв глаза к небу, взмолился Иванов. – Прости, Господи!

Позабыв о бое, он стоял на коленях и, не мигая, смотрел расширенными глазами на умирающую чеченку. Издав стон, она посмотрела на Иванова из-под чуть приоткрытых век.

– Стреляй, Иван! – одними губами произнесла девушка.

Иванов бросил пистолет и стал судорожно разрывать свой медицинский пакет первой помощи.

– Будешь жить! Будешь жить! – зло твердил Иванов, разрезая ножом пропитанный кровью комбинезон. – Будешь жить!

Он сделал ей обезболивающую инъекцию. Затем, сняв с нее ремень с гранатами и срезав низ куртки, оголил рану и увидел выходное пулевое отверстие в районе правой почки. Руками, перепачканными кровью и грязью, он оборачивал чеченку бинтом, тут же густо напитывающимся бурой массой.

– Ты должна жить! Слышишь? – говорил он теряющей сознание девушке.

– Застрели, Иван! – просила раненая.

Иванов понимал, что с такой потерей крови она не выживет. Нужна срочная операция. Иначе все его усилия тщетны. Но он хотел ее спасти. Он должен был ее спасти! До позиций батальона – всего пятьсот метров. А там санбат. Он должен успеть. Он ее донесет! Иванов поднял теряющую сознание раненую на руки, встал во весь рост и сделал первый нетвердый шаг. «Лишь бы не упасть. Лишь бы успеть!» – стучало в голове.

– Иванов! Саня! – сквозь стрельбу услышал он с вершины высотки крик Козлова. – Ты куда? Давай к нам!

– Повоюйте пока без меня! Я скоро! – сорвавшимся голосом прокричал Иванов и, осторожно держа свой груз, стал спускаться по еле проглядывающей между камней тропинке.

Он не сделал и десяти шагов, когда услышал противный резкий вой и увидел высокие фонтаны разрывов, поднявшихся через секунду за позициями боевиков. Страшный грохот больно ударил в уши, оглушая и с резонансом отдаваясь по всем внутренним органам. Иванов ощутил подрагивание скал под ногами от каждого взрыва. Стрельба с обеих сторон, как по команде, стихла.

– Это что? – прокричал Иванов в повисшей глухой тишине в сторону высотки.

– Пушки… Гаубицы… – ответили оттуда сразу несколько голосов. – Пристреливаются пока. Сейчас врежут!

В этот момент картина чего-то очень страшного пронеслась в голове Иванова.

– Все вниз! – закричал он, испытывая нехорошее предчувствие. – Вниз с высоты!

Но было уже поздно. Исполняя свою страшную песню смерти, новые снаряды целыми партиями стали ложиться перед позициями боевиков, накрывая все большую площадь. В уши ударил вал оглушающего рева и грохота, земля закачалась под ногами. И вдруг какая-то мощная сила, забив мелкой каменной крошкой и песком рот и глаза, опаляя лицо и волосы и обжигая тело, не давая выдохнуть, оторвала Иванова от земли, закружила, вырвав из рук ношу, перевернула несколько раз и ударила о камни…

Последнее, что помнил Иванов, – это рев, пекло, боль, гудение и дрожь земли…