По делам завода Рулеву надо было увидеться с управляющим бумажной фабрики. По этому обстоятельству он сошелся с Вальтером.

В обширной кладовой, где на полках была навалена разных сортов бумага, где стояли сундуки, шкафы, у стола сидел высокий молодой человек, носивший бороду, заплатанные сапоги и довольно потертое платье. Он выдавал жалованье фабричным рабочим, конторщикам и приказчикам. Это и был Вальтер. Когда пришел Рулев, Вальтер покуривал сигару и отсчитывал деньги поодиночке входившим в кладовую рабочим.

– Что вам угодно? – спросил он, приподнимаясь при входе Рулева.

– Я имею поручение переговорить с вами, – сказал Рулев. – Мне кажется, вам лучше кончить ваше занятие, и тогда уже я передам вам мое поручение.

– Как знаете, – заметил Вальтер и опять сел к столу.

Рабочие один за другим приходили и уходили. Вальтер молча отдавал деньги, предлагал книгу, где получивший расписывался или ставил кресты, и, покуривая, ожидал следующего. Пришел, наконец, какой-то бледный и оборванный юноша.

– Четверг и пятницу не работал? – спросил Вальтер.

– Болен был, – отвечал рабочий.

– Знаю. По шестнадцати копеек за день – за два дня тридцать две копейки – остается получить четыре рубля шестьдесят восемь копеек.

Рабочий закашлялся.

– В этом ты и домой пойдешь? – тихо и угрюмо спросил Вальтер, взглянув на изорванную рубаху рабочего.

– В этом, – отвечал тот.

– Недолго проработаешь, – заметил управляющий. – Не умеешь жить, – продолжал он тихо. – Вас, рабочих, здесь тридцать человек… Следует держать одну квартиру и иметь общие харчи, а деньги держать в артели; тогда и пропьешь немного, да и на одежду останется.

Рабочий молчал.

Вальтер отдал ему деньги и встал.

– Здоровье у тебя плохое, – тихо продолжал он: – пить, я знаю, не бросишь, – значит, не сегодня, так завтра можешь в самом деле сильно заболеть… Что тогда будет? – спросил он, становясь лицом к лицу перед рабочим.

– Ничего не поделаешь, – угрюмо отвечал рабочий.

– А вот посмотрим, – сказал Вальтер, запирая кассу. – Завтра я переговорю с другими… Совет, разумеется, советом, а там уж делайте, как сами знаете…

Затем Вальтер обратился к Рулеву.

– Фамилия ваша мне положительно знакома, – сказал он, когда Рулев передал ему все, что нужно было: – да и лицо кажется знакомым. Где вы были лет… восемь назад?..

Рулев назвал школу.

– Я был в тех местах, – сказал Вальтер задумчиво… – и там должен был вас видеть.

Вальтер предложил Рулеву курить и заговорил о школе, в которой был Рулев. Оказалось, что и он был в этой же самой школе. Оттуда его выгнали в кантонисты; из кантонистов Вальтер бежал, как необыкновенно гибкий и ловкий юноша попал в труппу вольтижеров, ехавших в Валахию, и через несколько лет вернулся в Россию Вальтером и немцем, хотя был такой же русский, как Рулев или Скрыпников. Разговор незаметно перешел в минорный тон.

О прошедших молодых годах мы вспоминаем с тоской потому, мне кажется, что в те годы были свежие силы, иные стремления и планы, большею частью не осуществившиеся потом, и нам жаль становится сил и времени, растраченных большею частью даром. Вальтеру же, кроме того, вспомнилось много нравственной и физической ломки… Затем Рулев заговорил о рабочих. Вальтер знал их так же хорошо, как если бы с детства жил с ними вместе. Злость и горечь так и слышались в каждом его слове…

– Горько жить с этим народом… Злость берет, – повторял он несколько раз.

Рулев не переставал расспрашивать, а Вальтер делался все разговорчивее.

– Послушайте, – сказал он наконец, остановившись перед Рулевым… – Если вы не заняты и интересуетесь здешним рабочим народом – пойдемте ко мне…

– Пойдемте, – сказал Рулев.