Гидра выбегает на выстрелы и не успевает опомниться, как вновь оказывается практически впихнута в выделенную ей спальню. Гранит закрывает дверь, скрипит замок.

— Я должна знать! — кричит Гидра.

— Не забывайся. Ты тут в заложниках, — раздается глухо из-за двери. Шагов она не слышит, просто ощущает, что Гранита там больше нет. И тогда хватает хрупкий столик у кровати, надеясь с его помощью открыть дверь.

Шаги Акросса на лестнице напоминают ему о чем-то крайне неприятном. Именно так Кай прислушивался, будучи маленьким, когда возвращался домой пьяный отец, чтобы не упустить момент, когда нужно бежать прятаться: в пропахший нафталином шкаф или под ванную. Отец никогда не искал его специально, просто Каю доставалось, если он попадался под руку.

И все же, от воспоминания о том, как вышвырнул Акросса в окно, Кай не может не улыбаться, и ждать уже не так страшно.

Первыми он пытается вывести из игры близнецов, стреляет не целясь, почти наугад, прежде чем перевернуть стол и спрятаться за него. Раз у Кая есть пистолет, то трогать его побоятся. Но в гомоне взволновавшихся, испугавшихся слуг, Кай слышит стук собачьих коготков по каменному полу замка с обоих сторон от своего нехитрого укрытия, и двигаются они так синхронно, что Кай понимает — ни один из близнецов не ранен. Притихают слуги, как бы стараясь не мешать, и Кай не выбирает — стреляет сначала вправо, потом влево, как дорогу переходит, и замок оглушает скулеж подстреленного оборотня. Кай выпрямляется, поворачивается в сторону звука и следующим выстрелом добивает пытавшегося отползти, второй враг кидается со спины, но лишь оставляет на ней отметину когтями, с ним Кай расправляется, перерезав горло на выпаде в его сторону. Теперь его трясет, он сам себе шепчет что-то, будто молитву читает. Слуги, пускаются врассыпную, испугавшись, наверное, того, что он сейчас призовет своего Бога, как чернокнижники Дьявола. В дверях они едва не сбивают Гранита, но тот подстать имени стоит непоколебимо, смотрит и сам ошарашенный увиденным. Акросс отодвигает его в сторону, чтобы пройти в зал, выходит вперед так тихо, что может разобрать слова Кая. Это не молитва, он повторяет: «Они не были собаками. Они не настоящие собаки… Все это игра. А это были люди в шкурах собак».

Акросс, пожав плечами, протягивает руку снова к оружию Кая, но тот разом опоминается, направляет дуло на него.

— Ты не сможешь меня обезоружить, — сквозь зубы цедит Кай. Его трясет, он никак не может прицелиться даже с такого близкого расстояния. И спокойно, будто у ребенка, у него забирает пистолет Гранит, напомнив, кивнув на свою татуировку:

— Я могу. Хватит.

— Она меня испытывала, — говорит Кай, снова переведя взгляд на мертвых оборотней. — Но они ведь не были собаками…

Тогда вздыхает уставший от этого Акросс, подходит ближе и бьет — сначала в живот, потом пинком отшвыривает к стене.

Когда дверь наконец разламывается настолько, что Гидра может пролезть в эту щель как в дырку в заборе, в коридоре снова образуется Гранит. Чуть наклонившись, он находит глазами за проломом запыхавшуюся девушку.

— Акросс снова зовет на ужин.

— Пусть провалится со своими ужинами, — зло чеканит Гидра, пытается поправить волосы. Единственное, что нашлось у нее взамен платью — ночная сорочка, похожая на летний сарафан. Гранит вздыхает тяжело, пробует на прочность остатки двери, потому что в сделанную щель он со своим телосложением не пролезет, и угрюмо добавляет:

— У него есть и второй гость сегодня. Он сказал, что ты в курсе, кто это.

— Просто чтобы наш разговор продлился дольше — Гранит может выкинуть тебя в то же окно, если попытаешься разрешить Гидре использовать свою способность, — предупреждает Акросс. Он ставит длинный банкетный стол на место, особо не напрягаясь и не приглядываясь, аккурат так, чтобы Кай, до этого смирно сидящий на стуле посреди столовой, оказался за этим столом. Акросс выпрямляется, стоя напротив, смотрит, чтобы прикинуть, понял ли его противник, но так ничего и не добившись идет подбирать стулья. Хотя трупы из столовой вынесли, на полу осталась кровь.

После всего случившегося Кай кажется слишком тихим, а ведь именно к такому Акросс и привык, но в этот раз его противник совсем ушел в себя, отключившись от внешнего мира. Он опоминается только, когда его окликает вбежавшая в зал Гидра.

Акросс садится на один из стульев, наблюдая за происходящим.

— Кай, что случилось? У тебя лицо такое, будто убили кого-то.

Он выдыхает, не сразу сориентировавшись, как бы возвращаясь в игру, от которой сильно отвлекся.

— Это я убил. Близнецы были оборотнями и… они были в собачьем обличии.

Гидра понимает. Акросс точно помнит, что этот стул ставил дальше, но сейчас она сидит настолько близко к Каю, что, протянув руку, гладит его по щеке, успокаивая, как ребенка:

— Все в порядке. Они думали, что ты не станешь убивать животных. Что они смогут выставить тебя дураком, а ты их обманул.

— Знаю, — соглашается Кай, но ему вроде и в самом деле становится легче, и руку ее он пусть мягко, но убирает, хотя Акросс уверен — это только потому, что сам он на них смотрит.

Войдя в столовую, Гранит откашливается, и, будто этим очень многое только что сказал, выразительно глядит на Гидру. Секунду-две у них происходит борьба взглядов, но девушка сдается первой — встает, отходит на другую сторону огромного стола.

— Это что, ночная рубашка? — усмехнувшись, наконец спрашивает Акросс. Не дав им начать новую перепалку, Кай сообщает:

— Он убил Хаски.

— Черт, — ругается Гидра, занимая свое место за столом. — Он там один в штабе точно погром устроит.

И атмосфера, уже было ставшая не такой напряженной, снова нарушается, когда один из сморщенных слуг Акросса в смокинге ввозит в зал на тележке, какие показывали в фильмах про отели, неприкрытую тарелку. Посреди светлой белизны ее, не испорченной никаким рисунком, парит свежеприготовленное мясо с кисточкой зелени, как бы в издевательство. Кай наблюдает за тарелкой, правильно расценив жест, не отрывается, даже когда ее ставят перед ним на стол. Как только слуга выходит из зала, Кай пытается отсесть от блюда подальше, но Гранит, надавив на плечи, усаживает его обратно. Вид у Кая бледный, кажется, что и его сейчас стошнит, да и Гидра снова ощущает позывы, прикрывает нос салфеткой.

— Однажды Вега сказала, что ты попросил ее оставить что-то из потребностей в играх, чтобы чувствовать себя живым. Как насчет голода, Кай? — предлагает Акросс. Он сидит не напротив, чуть в стороне от Кая, и в то же время на одинаковом расстоянии от гостей.

— Нет, — сквозь стиснутые зубы выдыхает Кай, старательно отворачиваясь. Произносит так, будто к нему поднесли какое-то пыточное устройство. — Ты меня не заставишь.

— Тогда может быть сон? — не обращая на это внимания, рассуждает Акросс. — Но оставлять сон здесь — глупо. Я лучше вас всех знаю, как сложно во время игры полноценно поспать.

Гранит улыбается, отечески прибавляя:

— Акросс спит по двенадцать-восемнадцать часов, когда возвращается в штаб.

Гидра пробирается осторожно. Конечно, глупо думать, что ее передвижение к своему капитану не заметно, но ею владеет иллюзия, что пока она не делает резких движений, ее не попытаются остановить. В конце концов Гидре тоже приходится сделать над собой усилие, чтобы взять тарелку с человеческим мясом и вышвырнуть в угол, от стола подальше. Гранит ей не мешает, даже когда она быстро возвращается на место, хотя Гидра уверена — попытайся бы Кай избавиться от «угощения», ему бы не позволили.

— А оставлять себе боль в мире, где главное правило — любыми способами тебя убить — глупо, — тон Акросса все же меняется, Гидра и Кай настораживаются от этого и даже Гранит подавляет улыбку, откашливается.

— Какой дурак из всего предложенного ему выберет боль, — смеется Гидра, откидывается на спинку стула. — Да и какая же это потребность — в боли?

Получается у нее настолько искусственно, что Акросс переводит на Кая такой торжествующий взгляд, будто она только подтвердила догадку.

— Она права. Я не мазохист. В этом нет смысла, — Кай, напротив напряженно-серьезный, отрицательно качает головой, но улыбка Акросса становится шире, поза вольготнее, будто мало того, что он тут хозяин, а они его пленники. Отвечает он как бы и не Каю, а Гидре:

— Ну да. Я неудачно выразился. Потребности в боли нет. К тому же, Кай ведь мог ничего не выбирать и не просить. Значит, что-то такое, с чем в придачу получил и боль.

— Я не чувствую боли, — уже более упрямо возражает Кай, не отводя глаз. И снова напрягается, когда за его спиной Гранит достает один из своих охотничьих ножей. — Ты что, собрался проверять? И что это даст?

— Понятно же, что тот, кто чувствует боль и не чувствует ее — реагирует по-разному, — пожимает плечами Акросс.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем Дроид добирается до более-менее обитаемых камер. Хаски он обнаруживает по запаху крови. И вот что странно — никакой стражи тут нет. Наверное потому, что на весь замок всего пятеро слуг, а стальные двери и так сдержат оставленных здесь гнить. И все же, Дроид до самого открытия камеры ждет подвоха, поэтому в ужасе орет даже когда из темноты камеры выходит давно уже знакомый ему Хаски в собачьем обличии. Не благодаря, он втягивает носом воздух, задрав морду вверх.

— Да, я слышал, что дела у нас снова не очень, — оправившись, пытается храбриться Дроид, поправляя очки трясущимися руками. — Близнецы тут. И Гранит. Бросили Кая на одну только девушку.

Хаски фыркает, будто чихнул, идет к лестнице, оставляя на полу темные следы. Дроид мельком заглядывает в камеру, из которой он вышел, просто чтобы убедиться, что преследовать их некому и, выдохнув с деланным облегчением, закрывает дверь и уже уверенней бежит за собакой.

Гидра могла бы надеяться на то, что Акросс слишком хороший для пыток в его присутствии, но по-прежнему не питает иллюзий о характере их противника. Она знает, что когда доходит до Кая — Акросс чуть ли не садист. Во всяком случае, Акросс не считал необходимым убивать Хаски как можно более жестоким способом, хотя вот к нему как раз ему и было за что мстить. Но Кай еще ни разу не выбрался из игры после быстрой и безболезненной смерти.

Гидра поднимается со своего места снова, но на этот раз Гранит реагирует — жестом приказывает сидеть, и, когда она не слушается, приставляет нож в паре сантиметров от лица Кая:

— Я твоему капитану ухо отрежу, если не сядешь.

— Какой сложный выбор, — Гидра третьим широким шагом останавливается у плеча Акросса. Тот смотрит на нее как бы насмешливо. Может, потому что она безоружна, может, потому что слабее. — Если не сяду на место — Каю отрежут правое ухо, если сяду, то левое. К чему этот концерт, Акросс?

— Было бы лучше, если бы я вас пытал?

— А сейчас ты что, по-твоему, делаешь? — фыркает Гидра, сложив руки на груди. Иногда ей не верится, что Акросс старше ее на девять лет, а потом она вспоминает, что все парни с возрастом так и остаются мальчишками.

— Спрашиваю. Ваш капитан чувствует боль? Гидра?

Она молчит и, хотя это стоит усилий, продолжает смотреть на него как мама в ожидании, что ребенок поймет, что заигрался. Тогда Акросс отворачивается к другому собеседнику:

— Кай?

Кажется, ничего страшного, если признаться. Может, Акросс даже перестанет так издеваться. Но Гидра принимает Акросса таким, какой он есть. А какой он есть — узнав правду улыбнется и прикажет Граниту воткнуть Каю нож в спину и провернуть, чтобы убедиться и осознать, что не только сделал больно, но и боль эта дошла по адресу, а не пронеслась пустым осознанием.

— Кай, — зовет Гидра, не отрывая глаз от Акросса. Напрягается за спиной Кая Гранит и, не доживаясь никаких приказов, меняет направление ножа, чтобы приложить лезвие к горлу. Акросс снова оборачивается к ней, готовый отскочить. — Пятнадцать секунд.

— Действуй.

Это становится условным сигналом для всех четверых в комнате. Кай, который за два года игры уже привык убегать, успевает вытащить из-за пояса нож, царапнуть им по руке Гранита, заставив того отступить и, не теряя времени, перескакивает через стол. Акросс не успевает даже обернуться, тем более, что у него другая проблема. Гидра, можно сказать, что обнимает его при попытке вскочить и броситься следом.

— Не церемонься с ней! — орет Гранит. — Почему ты не обыскал его, не отобрал все оружие?!

Он медленнее, чем Кай, но все же торопится, перелезает через стол, оказавшись рядом с капитаном. Гидра прижимается сильнее, не отпуская Акросса, но теперь ей страшно. Она успела досчитать только до шести. Гранит, чтобы не тратить время, заносит нож, держа обеими руками, как для жертвоприношения, но Акросс отталкивает своего, качнувшись в его сторону всем телом. И после такого спасения холодной рукой перехватывает запястья Гидры и, легко оторвав от себя, швыряет ее об пол. Она забывает считать на тринадцать, долго кашляет, и, уже отдышавшись, не осмотревшись толком, убеждает себя, что пора.

Кай почти падает на Хаски с Дроидом, спрыгнув с лестницы второго этажа на пол первого. Подталкивает к выходу споткнувшегося Дроида, цепляет бесцеремонно за шкирку опешившего Хаски, тащит к двери. Дроид из-за этого успевает первым, рывком снимает засов, распахивает дверь.

И тогда замок начинает рушиться: со столовой на втором этаже, как мощным взрывом, как если бы ударная волна была материальна и оставалась на месте разрушения.

Оно ростом метров в пять, где-то три в окружности. Как и Хаски, оно после превращения не говорит, и стены замка плавятся от соприкосновения с кожей существа. Полупрозрачное, похожее чем-то на улиток, что летом сидят под широкими листьями, скользкое. И даже усики на голове такие же.

Кай наблюдает спокойно, высматривая Акросса и не надеясь даже, что тот мертв. Дроид тяжело дышит, глядя вокруг, в темный лес, куда угодно, но не на то, во что может превращаться Гидра. Ему не противно само существо, но ему не по себе от того, что этот монстр большую часть времени их друг. Время заканчивается. Сначала затихает утробный вой, опускаются усики, Гидра начинает уменьшаться, а значит и возвращаться в свой обычный вид. И тогда до Кая доходит, что Хаски здесь и он жив. Грязный, в крови и песке, сидит рядом и смотрит на капитана выразительным собачьим скептическим взглядом, но Кай все равно не понимает, что он хочет ему сказать.

— Превратись и скажи нормально, — командует Кай. Хаски открывает рот так, будто у него вдруг онемела нижняя челюсть. Кай этому улыбается, но все равно отрицательно мотает головой:

— Не понимаю.

Может, Хаски играл бы и еще в «Понимай меня как хочешь», но он отвлекается на шорох. Вторым реагирует, выхватив пистолет, Дроид. И вся его меткость и бесконечные патроны не спасают — он падает на спину после грохота выстрела. Звук от ущелья, как раз того, куда выходили окна столовой.

Хаски срывается с места, звучат еще два выстрела, но мимо, и Хаски смыкает челюсти на запястье Гранита. Он терпит недолго, хмурясь, и, размахнувшись, бьет собакой о землю, но тот цепляется намертво, не отпускает. Еще один удар, прежде чем опоминается Кай, тратит время на то, чтобы забрать у Дроида с дырой во лбу его пистолет, но обернуться не успевает — он спиной чувствует присутствие Акросса.

— Далеко убежал? — вслух с издевкой интересуется Акросс, отклоняется от выстрела и, перехватив запястье Кая, сжимает свои пальцы, ломая его. И тогда Кай кричит, пытается вырваться, но только делает себе больнее, останавливается. И смотрит на Акросса дико-загнанно, потому что не просто попался — только что сдал себя же, вскрикнув. Даже если бы он не чувствовал боли и вскрикнул — этот взгляд все подтверждает. Акросс сразу же отвлекается, чтобы через плечо бросить:

— Не добивай его.

Хаски хрипит, пригвожденный к земле охотничьим ножом Гранита. Выглядит пес так, как будто каждый следующий вздох будет последним.

Акросс находит Гидру на руинах столовой. На белой ночной рубашке кровь от разреза через тело, по диагонали. Она лежит лицом вниз. Не похоже, что она страдала или пыталась ползти, но все же Акросс холодно спрашивает:

— Кто?

И тогда появляется один из слуг, что скрывался до этого в руинах. Молчаливо и покорно протягивает Акроссу один из его же мечей, подставляет голову. Но Акросс не бьет.

Так часто получается после превращения. Как людей пугают своей уродливостью пауки до того, что те торопятся размазать их газетой, так обычно те, кто видел Гидру монстром, стремятся ее убить при возвращении в женское тело. Боятся, что она снова сможет повторить превращение, и не знают, что эта способность действует только один раз за реальность.

— Ты же не бросишь ее тут? — с надеждой спрашивает Кай. Руки у него уже связаны. Перед ним — мертвая Гидра, зарезанная тем, кто в игре не участвует. Сзади него Гранит не церемонясь тащит на плечах, как добытого волка, Хаски. Сам он связан, со сломанной рукой, эта игра точно проиграна.

У Акросса еще остается почти половина замка. Даже если крыши в ней дырявые и туда проникает дневной свет — есть подземелье. Сыро, грязно, зато достаточно темно, чтобы не бояться солнца. Однако почти утро, небо уже розовеет, и Акроссу некогда подбирать и закапывать трупы, а Гранит и так достаточно занят.

— Она враг. Попыталась тебя убить, и сама была убита. Все логично, — подает голос тот. — И не заставляй меня каждый раз объяснять тебе ее смерть. Или забирай ее в команду.

— Она не уйдет, — оборачивается к нему Кай, снова собранный. Понимает, что просить бесполезно, и потому храбрится. — Я могу остаться тут и похоронить ее и…

— С чего вдруг? — припечатывает обернувшийся Акросс, глядя на него сверху вниз. Кай напомнил ему, что да, Гидра никогда не перейдет в другую команду, она будет защищать своего капитана. Не Акросса. Даже если позвать ее в штаб, показать свою комнату, познакомить с Тимом и Барсом — она вернется и расскажет обо всем Каю, который ничего знать не должен. Ни о прошлой команде, ни о том, куда делся Легион, ни о том, что когда-то Акросс был еще слабее, чем этот мальчишка. Возможно, поэтому они до сих пор и остаются в этих непонятных недоотношениях. Да и о какой любви может быть речь, если Кай, просто друг, ей дороже?

Кай под его прямым взглядом становится только решительнее, смотрит на него теперь как на фашиста, но так даже лучше. Их противостояние для Акросса не укладывается в понятие «игры», потому что он, загнав Кая в угол, не может просто пожать ему руку и пожелать удачи в следующий раз. Есть люди, которых ненавидишь ни за что, и Вега придумала ему именно такого противника. Будь они шахматистами, в конце партии Акросс бы как мальчишка кидался в Кая «съеденными» пешками.

И все же, той же ненависти Вега не дала Каю, и шаг за шагом Акросс сам воспитывал это в нем. И сейчас как раз был нужный для этого момент.

— Можешь пожаловаться ей на это в штабе, — прибавляет Акросс.

Вампиры — в подземелье замка, поэтому комфортные верхние комнаты с дырявым потолком остаются Каю под надзором Гранита.

Каморка небольшая, для прислуги, здесь помещается только кровать, шкаф и маленький столик на одного. Но все же, кровать есть и на нее можно положить еще дышащего Хаски. Кай не уверен, понимает ли тот, что происходит вокруг или давно уже в агонии, во власти предсмертных кошмаров.

В комнате нет окон, она заперта и снаружи иногда слышатся шаги занятого чем-то еще кроме их охраны Гранита. Кай закутал Хаски в одеяло, перевязал как мог обрывками простыней и сел на пол рядом, сам не зная, чего ждет. Возможно, Акросс приказал не добивать Хаски потому, что сейчас тяжелый хрипящий пес — гиря на ноге Кая, как у арестанта. Он слышит неровное собачье дыхание, и оно отвлекает его от боли в запястье. Ему кажется, что Хаски больнее. Он вздрагивает от неожиданности, услышав совсем рядом человеческий голос:

— Акросс заставил тебя смотреть на то, как я умираю? Вот же…

— Ты превратился, — констатирует зачем-то Кай, обернувшись. — Повязки не жмут?

— Эй. Я не чувствую боли, — напоминает Хаски и облизывает губы. Он лежит, завернувшись в одеяло до самых ушей, лицо покрыто испариной, хотя в комнате прохладно и сквозняки.

— Зато Акросс теперь знает, что ее чувствую я, — с сожалением сообщает Кай. Хаски, пропустивший этот момент, как и весь тот разговор в столовой, тяжело вздыхает, ойкает, и снова дышит часто какое-то время, но успокаивается, чтобы говорить размеренно:

— Серьезно, даже я никогда не понимал, почему ты выбрал боль. Мы оба знаем, что ты не мазохист.

— И мы так же оба знаем, что я выбирал не боль, а способность чувствовать мир… И что чувствую я его тоже не полностью. Не так, как Акросс.

— Слышу зависть в твоем голосе. Если бы ты чувствовал так, как Акросс, ты бы больше никогда сюда не сунулся. Насколько реальны ощущения?

— Меньше, чем в половину, — отзывается Кай, глядя перед собой. Он понимает, Хаски больно, но тот разговаривает как ни в чем ни бывало — не нужно, чтобы Кай видел его страдания. Хватит и того, что Акросс приготовит дальше, не зря же так суетится за дверью Гранит.

— Я бы на твоем месте попытался получить от игр более приятные ощущения. Хотя бы тут перестанешь быть девственником.

Кай, кажется, передумывает переживать по поводу того, что Хаски больно, и он умирает — улыбка получается кривой, не настоящей:

— Опять ты, — ворчит Кай, Хаски смеется — все же осторожно, чтобы не задеть раны. — Ты это специально?

— Специально что?

— Поддеваешь меня. Чтобы я не сожалел о том, что ты умираешь?

— Нет. Просто решил лишний раз напомнить. Надеюсь, Акросс не подслушивает под дверью, а то у него будет еще один козырь против тебя.

— Да? Интересно, и как же он сможет его использовать? — ворчит Кай. Тема ему не нравится, Хаски сейчас оправдывает только его ранение, поэтому тот даже не смеется, хотя Кай готов поклясться, что он все равно улыбается. И, когда молчание затягивается настолько, что Кай готов поверить в наличие у Хаски совести, тот продолжает:

— А мы все гадали, спишь ты с Королевой или нет.

Кай ругается себе под нос, потом мстительно предлагает:

— Давай попробуем тебя добить. Нож у меня отобрали, но есть шкаф. Если уронить на тебя шкаф, то отправишься в штаб дальше обсуждать с Дроидом мою личную жизнь.

— Ну да. И оставить тебя тут одного? — с проступающей в голосе смешинкой парирует Хаски, но тут же трагично закашливается, кутается сильнее, пряча кровь. — Знаешь… Это его «Далеко ли убежал?», в этом же тоне кажется таким знакомым. Может ли быть, что мы встречались с ним раньше?

— Может, ты что-то путаешь? — пожимает плечами Кай. Становится легче от того, что Хаски перестал его подкалывать.

— Разве оборотни не должны регенерировать? — снова меняет тему, как и настроение, Хаски.

— Охотничий нож. В смысле из наших охотников. Серебряное освещенное лезвие, все такое… Если бы была надежда на то, что ты выживешь… Думаю, они сделали бы в тебе еще пару дырок.

— Как насчет уронить шкаф на себя, Кай? Обломать ему победу.

— Не поможет.

Хаски за его спиной снова возится, накручивая на себя одеяло. Кай думает о том, что одному — не так страшно и стыдно. Куда хуже, когда кто-то из команды остается в живых, чтобы увидеть, как его убьют.

Акросс сам открывает комнату с заходом солнца. В полутьме Кай по-прежнему сидит на полу, прислонившись к кровати спиной. Поднимает голову от своих колен, пытается рассмотреть, кто на пороге, но не нападает. Смерть команды всегда немного лишает его той силы воли, с которой он обычно начинал игру.

Одеяло на кровати с огромным красным пятном по центру, кровь просочилась даже через шерсть и ткань. И Хаски точно остается внутри этого кокона, только человеком, а не собакой, как его тут оставили. Акросс думает, что Кай, наверное, не оборачивался после того, как тот умер. Подсознательно чувствовал и потому не смотрел. А еще о том, что после смерти команды держать Кая в реальностях подольше было бы еще одной пыткой. Но у Акросса нет никакого желания соревноваться с ним в упрямстве.

Кай не шарахается и когда Акросс от двери проходит вглубь комнаты, к нему, видному в том неровном свете, что идет от проема. Каю приходится задрать голову, чтобы смотреть в лицо противника.

— Выглядишь как человек, которому уже все равно, — бросает Акросс разочарованно.

— Разве это может избавить меня от того, что ты приготовил в этот раз? — неожиданно отзывается Кай. Акросс ожидал, что он замкнется, уйдет в глухую оборону и попытки не уронить лицо.

— Никогда не задумывался над тем, почему я всегда побеждаю?

— Нет, — без паузы отвечает Кай. И с пола, из расслабленного и безвольного положения обреченного вдруг подскакивает так, чтобы перехватить Акросса поперек тела и по инерции вытащить в коридор, на свет свечей. Гранит молча наблюдает за дракой, прежде чем произнести:

— Честное слово, я бы чувствовал себя воспитателем в детском саду, не сжигай ты его в конце игры.

Потасовка заканчивается тем, что Кай оказывает прижат к каменному полу, запыленному после вчерашнего разрушения.

— Гранит, я вроде бы крест его убрать просил, а не любоваться на нашу возню, — Акросс говорит так длинно назло, будто ему не стоит никаких усилий удерживать противника. Кай вскидывает голову, пытаясь разбить ему нос затылком и, конечно, у него не получается. А потом Кай замирает, потому что Гранит, устав от их перепалки или просто подчиняясь приказу, оставляет широкое лезвие ножа над огнем одного из факелов. Кажется, Кай забыл, что крест у него не на цепочке, а вытатуирован на коже. Просто так его не сорвешь, на то и рассчитан.

— Я не собираюсь вырезать его. Только прижгу, — успокаивает Гранит, как безразличный стоматолог, старающийся, чтобы пациент дергался меньше, но Кай, как еж, сворачивается клубком, спрятав татуировку, и дышит так глубоко, что Акросса кК волны качают. «Он почувствует», — вспоминает Акросс и, сам морщась от того, что делает, будто его самого вынуждает кто-то, одной рукой перехватывает волосы на затылке Кая, другой прижимает к полу его плечо, чтобы открыть крест.

Когда лезвие прикладывают, к горлу подкатывает тошнота от запаха горелого мяса, но Кай не кричит, и по расфокусированному взгляду Акросс понимает — он пытался сбежать, ему все еще есть куда. Ему сложно представить, что такое ощущать боль и в играх, ведь это значит быть реальным в обоих мирах, то есть сделать то, чего сам Акросс никогда не мог. Кай еще медитирует, пытаясь не замечать боль. Он похож на спящего с открытыми глазами.

Кай приходит в себя уже со связанными руками и в одной из повозок, так похожую на те, в которых перевозят «мясо» для вампиров, только он тут один. По этой повозке он и понимает, наконец, что именно Акросс приготовил на этот раз.

И уже после этого на него сваливается ощущение боли — резкой, над ключицей и ноющей в сломанной руке. Ворот порван и крест прерывается красным треугольником ожога. Его не могли съесть из-за этого креста, во всяком случае не целиком, а теперь пропала последняя защита. Чтобы как-то отвлечься, Кай представляет себе штаб — взволнованного Хаски, который не знает даже, к чему готовиться, расстроенную проигрышем Гидру и Дроида, этот с ними сидит только за компанию. Он с радостью запирался бы в комнате, когда Кай возвращался после игр. Да и сам Кай предпочел бы быстро прошмыгнуть к себе.

Акросс прав — они всегда проигрывали. Казалось бы, игр прошли — не счесть, но все время что-то мешало, и все заканчивалось вот так.

— Разве не приятно будет вернуться к своим?

Кай вздрагивает от неожиданности — он и не заметил, что в повозке не один. В другом углу, в темноте, у решетки сидит Акросс — впервые в одной клетке с ним.

— Ты меня преследуешь? — как можно безразличнее спрашивает Кай, отвернувшись. — Куда мы едем?

— На бал.

— Не вижу на тебе бального платья.

— Шутник, — усмехается Акросс, все еще едва различимый в этой темноте. Кай сидит к свету ближе, луна сегодня почти полная. Ему видно и широкую дорогу в лесу, по которой они едут. — Думаешь, что чувство боли нас объединяет? Разве ты не выключился из игры, когда к тебе приложили раскаленное железо? Разве ты не сбегаешь в штаб до того, как умрешь по-настоящему?

— Меня отпускает Королева. Сам бы я сбежать не мог. К тому же… Кто тебе сказал, что я вообще чувствую боль?

— Хочешь продолжить эксперимент? Окон тут нет, чтобы от меня избавиться.

— Я понял. Еще одна пытка. Необходимость разговаривать с тобой перед казнью, — кивает Кай, на всякий случай сменив тему. Пропадают сосны по бокам дороги, повозка начинает подниматься по склону в горы. Кай замечает крепостные стены далеко вверху. Это тупик, значит — уже скоро.

— Гидра не считает разговор со мной пыткой. Во всяком случае, не в том смысле, который вкладываешь в эти слова ты.

Кай больше не отвечает. Он чувствует близость развязки и снова пытается отвлечься. Опять представляет себе штаб. В этот раз его заставил ввязаться Хаски, которому не сиделось на месте, пока капитан у Королевы. Теперь Кай хочет остаться в штабе чуть-чуть подольше и подумать хорошенько над тем, почему они всегда проигрывают. Может, стоит начать стрелять Акроссу в спину, когда выдается такая возможность?

Тщедушные слуги Акросса не могут с ним справиться, поэтому конвоирует его Гранит. Он и сам охотник на нечисть, но вместо рясы на нем белая рубашка с высоким горлом и совсем не подходящим ему кружевом. Черт его знает, что могут подумать остальные вампиры, если выяснится, что Акроссу помогает один из охотников — станут уважать или сочтут и самого предателем.

Кая, пыльного и связанного, сначала приносят на кухню — мрачную, больше похожую на пещеру. И Кай отворачивается, насколько это возможно, находясь на плече у Гранита, чтобы не видеть происходящего здесь: кандалов и разделочных ножей.

— Этого только отмыть, — в наступившей тишине командует Гранит, но никто Кая не забирает, и он сам скидывает ношу в большой котел, в котором обычно готовят суп, но в этом до краев теплая мыльная вода. Кай чувствует, что у него начинает щипать глаза, но не может их потереть — все еще связаны руки. Он как бы превращается в кусок мяса и ничего не в состоянии с этим сделать, оставшись безоружен, один и в полной власти Акросса, который в любом мире изначально сильнее.

Гранит и сам спешит. Кая нельзя переодеть из-за связанных рук, поэтому его лишь наскоро вытирают шершавой тканью с неприятным запахом дыма, и возвращают на плечо Гранита.

Акросс ждет у перил, беседует при этом с какой-то женщиной в маске и пышном платье. В главном зале тоже почти нет света, зато шумно от разговоров. И все они стихают, когда, подойдя к перилам ближе, Акросс обращается к гостям:

— Господа!

Кай слышит прерывистое и громкое свое дыхание. Это как оказаться в собственном кошмаре.

— Как я и обещал. Главное блюдо — молодой охотник, разрушивший недавно мой замок. Еще живой и теплый.

И тогда Гранит сдвигается с места, вызвав в Кае желание цепляться за что угодно, но остаться на месте, не туда, не к перилам. И постепенно его взгляду открывается первый этаж с неровным светом свечей и оттуда все как один устремленные на него красные глаза замерших хищников.

— Я попросил не разделывать его. Был уверен, что живым он будет вкуснее, — заканчивает с улыбкой победивший Акросс.