Когда Луц, всю ночь не спавший, выбрался из палатки, у прогоревшего костра сидели послушно трое волков, по центру тот, что в два раза больше остальных. Кэйсар черно-белым псом лежал, укрытый снегом, не сводил глаз с врагов.

Глейн спал. В самом деле спал, хотя и ворочался во сне, но правда решил, что разговоры подождут до утра. И Луц, которому не спалось, отправился собирать дрова. Уже окончательно рассвело.

Сонный Глейн выбрался из палатки на запах супа, посмотрел на волков так, словно они должны были сбежать за ночь или приснились ему. Но, поразмыслив, подсел к костру. Утро теплое, а с улучшением погоды подобрел и Глейн.

Самый большой волк обернулся человеком, полез тут же одеваться в камзол и шубу. Кэйсар приподнял голову, сощурился подозрительно.

— У меня, конечно, щенков много, — начал оборотень, — многие из них даже в человека превращаться не научились. Из помета Руслана только он и смог человеком стать. Но это не значит, что я буду своими щенками разбрасываться. Ты, Охотник, наверное, спишь и видишь, как бы на него ошейник надеть.

— На кого? — переспросил Глейн.

— На Руслана, — оборотень кивнул на Кэйсара, тот отвернулся, стоило Глейну повернуться к нему.

— А, Кэйсар… Нет, он просто за нами увязался.

— Ага. И за стену с тобой просто увязался. После этого я и узнал, с какой мерзкой компанией он связался.

— Я его не держу, он даже не в ошейнике.

— Именно, бать! — зарычал Кэйсар, тут же и одевался. — Что хочу, то и делаю! Что за бред?!

— Не, Руслан, ты не что хочешь делаешь, ты шерсть и клыки мои позоришь. Ты пойми, я бы простил, если ты за стену ездил вампиров погрызть, но ты на оборотней нарвался.

— Да беспредельщики потому что! Людьми торговали!

— А если и торговали, ты не суйся. Мне теперь высказывают, что ты Охотникам прислуживаешь.

— Так то же не Охотник, то Глейн. Он тем и знаменит, что за наших!

— «За наших»? — переспросил отец. — Вольфраги два месяца назад. Вольфесы в прошлом году. Какие-то шалудивые стаи раза три.

— Глейн бы просто так убивать не стал, значит, было за что!

— Руслан, они оборотни! Если в тебе собачья порода и ты свинину любишь больше, чем человечину, то ты себя с ними не равняй.

— Кстати, я бы поел, — безразлично вполголоса произнес Глейн, и Луц отвлекся от семейной ссоры, полез в мешок за жестяной тарелкой.

— А я что, виноват, что ты с кем попало трахался?!

— Руслан, я никогда не трахался с кем попало, — гордо поправил его отец. — По собачьим меркам она была графиней, такие собаки ценнее людей. Оборотни тебя, кажется, ни разу за твою мать не упрекнули, это все людишки с их взглядами!

Луц едва не выронил полную тарелку супа, Глейн успел ее перехватить, спокойно отхлебнул.

— Как насчет меня?! Я из кожи вон лез, чтобы доказать, что не хуже!

— Кому доказать?!

— Себе!

— Чем? Тем, что к Охотнику прицепился! Видишь, он тебя не ценит даже! Да если я тебя в карету впихну и домой увезу, он только выдохнет с облегчением!

Глейн отложил тарелку, из-за пояса достал нож и воткнул в бревно, потом вернулся к супу.

— На языке Охотников это значит, что ему не понравится, если ты так сделаешь.

— Я поддержу только выбор, Кэйсар, — пояснил Глейн. — Если захочет ехать домой — грустно, но я не буду задерживать. Но Кэйсар, кажется, не хочет.

— Бать, иди к черту, — перевел Кэйсар. — Мне с этим Охотником интереснее.

— Это все твоя собачья кровь! И с какой стати он вмешивается?! Ну-ка превращайся, так поговорим!

Двое волков сидели, как дрессированные, слушали, пока Кэйсар с отцом лаяли и рычали друг на друга. Луц сначала посматривал в их сторону настороженно, потом взял пример с Глейна и начал есть. Налил в миску Кэйсара, предложил волкам, но те проигнорировали, старались даже не смотреть в сторону котелка.

— …и сучку твою новую туда же! — превращаясь, договорил Кэйсар, оперся о Луца и залпом выпил остывший суп, ссыпал в рот овощи со дна, подцепил пальцами прилипшее. Волк снова зарычал и рявкнул, Кэйсар среагировал, показав ему средний палец. — Глейн, ты, блин, прости, что он у меня такой недалекий.

— Ничего, — пожал плечами Глейн. — В отцах я пока очень хорошо разбираюсь. У меня два, и оба не подарок.

— А ну рот закрой! — рявкнул старший оборотень, снова превратившись. Так своим перевоплощением владели только кровные оборотни, укушенные не могли это контролировать, они становились неуправляемыми собаками в полнолуние.

— Не похоже, чтобы Кэйсар скучал по дому, — невозмутимо продолжил Глейн. Даже вечно правильный Луц, который сам сбежал из дома, не возражал и не пытался говорить Кэйсару о значении родителей.

— Дом, как же, — фыркнул Кэйсар. — По-твоему, сколько живут собаки? После превращения мать меня за своего перестала признавать. Да и прожила до десяти — отличный возраст для собаки, слишком мелкий для человека.

Глейн закончил с едой, поднялся, снова взялся за нож:

— Как бы там ни было, а вы на нас напали. Охотники не слишком уравновешенные ребята и такого обычно не прощают.

— Да он на тебя ошейник оденет через полгода, и будет прав! — самый крупный игнорировал Глейна, напирал на Кэйсара, который уже сворачивал ткань палатки. Тот отмахнулся, не обернулся. — Руслан! Мне плевать, как ты живешь, но ты же не дворняга!

— Они меня не замечают, — попытался пожаловаться Глейн, но Луц хлопнул его по плечу, забрал у Кэйсара ткань, впихнул в мешок.

— Нам пора, — Луц сам забрал из рук Глейна нож, отдал рукояткой вперед.

* * *

Оборотни остались на месте стоянки, отец еще кричал что-то, но Кэйсар мало того, что не слушал, он еще и был непривычно многословный, не затыкаясь говорил с Луцом. Но их не преследовали, и Глейн вздохнул с облегчением.

До села они добрались ближе к ночи, и Луц с Кэйсаром выглядели довольными — они были правы, скоро ночлег Глейн бы не нашел. Но в крайнем доме не горел свет и были занавешены окна, хотя слышны людские голоса.

— Похороны, — понимающе произнес Глейн, распутал с шеи шарф. В следующий дом их впустили сразу, только увидев его крест, потому что рядом с Охотником даже трехглавый гоблин — не враг. Не было еще такого, чтобы монстр, следующий за Охотником, кого-то при нем растерзал. Наверное потому, что Охотники сами добивали всех монстров, а самых опасных и ненадежных к себе предпочитали не брать. Но Глейн отчего-то был уверен в Кэйсаре. Возможно, обманывался его собачьей природой, а может, судил по делам, все-таки они уже несколько месяцев вместе путешествовали. Кэйсар был задирой, мог напугать, но вреда никому не причинял.

— Ты правда прости, что отец так себя вел, — шепотом начал Кэйсар, пока Луц общался с хозяйской дочкой. Рыцарь — завидная партия, поэтому девушки к нему льнули, игнорируя оборотня и Охотника, который выглядел начинающим. — Я его до этого лет пять не видел. Тут как у собак — вырос и хрен с тобой, с кем попало только не путайся.

— Я же сказал, что все в порядке, — пожал плечами Глейн. Он был еще более добрый, чем обычно — сказывалась обретенная крыша над головой и стены вокруг. Кэйсар, задумавшись об этом, сменил тему:

— Тебе не очень подходит бродячая жизнь, да? Почему согласился?

— Мне семь было, откуда я знал, что мне подходит, — Глейн тут же огорчился, но быстро вернулся к прежнему спокойствию. — К сожалению, нельзя сидеть в тепле и ждать, что чудовища сами придут.

— Хеган так может, — пожал плечами Кэйсар. Первым заметил, что вернувшийся Луц бледнее обычного, тут же зацепился за это, как за повод для шутки: — Если тебя звали в кровать, то иди, конечно. Глейн же почти священник, грехи тебе отпустит.

— Пойдем поговорим? — предложил Луц, и эта нервозность стерла с лица Кэйсара улыбку. Он приподнялся, чтобы выйти с рыцарем, но Глейн перехватил Луца за край рубашки, заглянул в глаза Кэйсару, скорее приказал, чем попросил:

— Тут говори.

— Это невежливо, — проворчал рыцарь. — Это касается Кэйсара, и ему, может быть, неловко за это.

— Я не почти священник, — понизив голос, произнес Глейн. — Я к духовному сану имею только формальное отношение. И я с вами так давно, что у вас уже не должно быть никаких неловких тайн от меня.

— Хорошо, — кивнул Луц. — Кэйсар, вода вскипела. Готовить придется тебе.

Глейн сам себе не верил: Луц только что нагло соврал, зная, что его ложь заметят. Переобщались. Хорошо, что на Кэйсара невозможно плохо влиять — куда уж дальше?

— Неловко-то как, — наигранно расстроился Кэйсар, и поднялся разобраться с готовкой. Еще несколько секунд Глейн смотрел в честное и открытое лицо Луца, потом выбрался со своего места, мазнув пыльный пол подолом рясы, ушел не к Кэйсару, а на улицу.

В доме с темными окнами ему открыли не сразу, тут тоже выручил крест — стоило коренастому мужчине увидеть Охотника на пороге, и Глейна затащили внутрь, без предупреждения.

— Трое их было, — вскоре поспешно рассказывал он. Вся его многочисленная семья слушала: старый беззубый дед с печи изучал Глейна недоверчивым взглядом; из-за печки осторожно выглядывали двое детей, мальчик и девочка; в углу под иконой жена беззвучно плакала — закрывала лицо платком, а по щекам непрерывным потоком бежали слезы. — Все одеты богато. На одном волчья шуба, он у них вроде главного, сир какой-то… Ну нелегкая меня и толкнула. Думаю, а чего гостей не пустить. Девчонка маленькая еще, не позарятся. И впустил на ночь. А они поздно уже прибыли, еще и мороз. Ну, я… — начавшийся задорно рассказ лишился той искры, стал тише, искренней, паузы длиннее, — сам не пошел… сына старшего послал. Мол, пойди лошадей господ накорми. А он… ленивый. Может, и накормил, да сеном только. Причесал абы как… Ну я ж и не договаривался с ними, чтоб еще и лошадей их кормить, да оставить как-то совестно и…

Глаза стали блестящими, смотрели куда-то не на Глейна, а назад, в прошлое.

— Откуда поняли — не знаю. Да только в конюшне волками двое из них обратились, и… и все… Завтра хороним. Да ведь карета богатая, не простой ведь оборотень, да, Охотник?..

— Не простой, — кивнул Глейн. Он не мог сказать, что они встретили его в лесу. Любой другой Охотник убил бы оборотней на месте, тем более после того, как они напали первыми. Конечно, тогда ситуация не выглядела серьезной, больше походила на злую шутку, но вот теперь все оборачивалось по-другому.

— Значит, нельзя его к ответу-то?

Каждый взгляд в Глейна — как вбитый гвоздь. Если он скажет, что нельзя, ведь потом проблем не оберешься, они поймут. Любой заезжий аристократ мог убить крестьянского сына, и никак ему нельзя отомстить. Но дело было не в статусе, дело было в Кэйсаре, который мог с отцом лаяться, а убить бы его не позволил.

Иногда люди врали. Глейн относился скептически к чужим рассказам. Иногда преувеличивали. Эти же говорили правду, да и как тут соврешь — описание то же, в сенях свежий гроб, заколоченный.

Когда Глейн вернулся в темный дом, на столе стояла какая-то похлебка, но Кэйсар и Луц сидели в мрачной тишине — поговорили, значит.

— Я уж думал, ты в лес ночевать собрался, понравилось, — усмехнулся Кэйсар, но взгляд у него был нездешний и немного виноватый.

— Вам надо было поговорить, — пожал плечами Глейн, стащил рясу через голову.

Ночью снова выпал снег. Очень долго пришлось ждать, когда заснет Кэйсар, самому Глейну не спалось — как всегда, если есть незаконченное дело. Когда оборотень засопел, Глейн выскользнул из-под шерстяного одеяла, надел рясу и шарф, забрал оружие и вышел.

Оборотни нашли его сами, как Глейн и надеялся — после того, как селение скрылось из вида, на тропинке между сосен, настолько широкой, что могла проехать лошадь с повозкой. Больше всего Глейн боялся, что они попытаются договориться, но нагнали его уже три волка, два помельче первыми бросились вперед. Ближайший получил пулю в подбородок, второй успел вцепиться зубами в руку, обмотанную шарфом, прежде чем Глейн ножом в левой вскрыл ему горло. Все быстро, не раздумывая, потому что больше всего проблем будет с крупным волком. И тут снова желательно не думать, хотя отчего-то внутри ныло при мысли о том, как отреагирует Кэйсар на то, что он не посоветовался, не предупредил. Но Глейн боялся, что Кэйсар предложит свою жизнь взамен отцовской.

— Руслан сам перегрызет тебе горло после этого, — напротив поднялся с четверенек уже человек, но оскал был по-прежнему звериный. — К тому же, Охотник, как думаешь, почему такие, как я, живут дольше и на виду? Я тебе не по зубам.

— А вас он от моей смерти не возненавидит? — Глейн, не глядя, перезарядил пистолет.

— Возненавидит, — кивнул оборотень. — Я оторву тебе ногу. Или руку. Будешь сидеть и не высовываться… Впрочем, тогда снова скажут, что мой сын прислуживает покалеченному Охотнику. Приятного мало. Пусть уж лучше ненавидит.

— Жаль, что вам нельзя просто что-нибудь оторвать, — заканчивая с перезарядкой, произнес Глейн, отступил на шаг назад и снова — нож в левой, пистолет в правой.

Волк огромный настолько, что на четвереньках где-то по плечо Глейну. От выстрела он уходит, пригнувшись. После сшибает Глейна с ног, лапой придавливает к снегу, разевает пасть, и лезвие ножа вонзается в твердое нёбо, но погружается лишь на несколько сантиметров. Не смертельно, но и челюсть не сомкнуть, отхватив Охотнику голову.

У пистолета серебряная рукоять. Охотники вообще пихали серебро и чеснок во все, что только могли. Рукояткой оборотню попадает в ухо, тот ослабляет хватку настолько, что у Глейна получается выскользнуть, но выдернуть нож — уже нет. И Глейн бежит, напролом, в лес, цепляясь в темноте за ветки, спотыкаясь, на ходу пытаясь перезарядить пистолет снова. Белой лавиной за ним, сшибая деревья, ударяясь о стволы — огромный волк. Нож выплюнул сам, настолько неглубоко тот засел. Волк обычного размера был бы в зарослях быстрее, эффективнее, но и этот нагоняет, пока Глейн роняет пулю в снег, достает следующую, загоняет в патронник, заряжает порохом. Инстинктивно падает на спину и видит, как над ним с раскинутыми лапами пролетает в стремительном прыжке волчье мягкое светлое брюхо. Именно в эту беззащитную при нападении мягкость Глейн и стреляет.

* * *

Проснувшись, Кэйсар ощутил, что рядом пусто. Полез проверять — сначала наощупь, наткнулся на лежащего поодаль Луца, переполз через него, пока он ворчал. В комнате еще темно, светало теперь поздно, и Кэйсар не сразу заметил свернувшегося у печи Глейна. Он был накрыт шарфом, рясой, и сверху еще тулуп Луца. Стоило Кэйсару приблизиться — Охотник открыл глаза, но взгляд тут же стал сонным, он перевернулся на другой бок.

— Замерз? — осторожно спросил Кэйсар, наклонившись.

— И очень хочу спать, — пробормотал Глейн, заворачиваясь плотнее. Печка остывающая, едва теплая.

— А от меня холоднее?

— Пинаешься во сне.

Кэйсар сидел рядом еще некоторое время, держа руку поверх комка из одежды, под которой спал Глейн, потом осторожно серьезно спросил:

— Тебе рассказали? Теперь ты ненавидишь меня? Прогонишь?

— Ты не виноват, — так же сонно отозвался Глейн. — Мы оба тебя понимаем, и я, и Луц. Ты не виноват. Ты не отвечаешь за своего отца.

— Глейн… — вздохнул Кэйсар, собрался с мыслями, прежде чем продолжить: — Я ему глотку перегрызу, когда снова увижу.

— Не надо, — промямлил Глейн. — Пожалуйста… можно я посплю?..

— Конечно, — согласился Кэйсар.

* * *

Чем ближе к столице, тем мрачнее становился Глейн. Луц пытался его подбадривать:

— Увидишь ваших ребят. Там ведь есть те, с которыми ты вместе учился, они еще живы? Вот, встретитесь. Хеган, вроде, больше не пытается тебе голову оторвать. Значит, будешь рад их всех увидеть. Тем более, что и опасности никакой нет, просто собрание.

Который день сияло солнце, морозило. Кэйсар вместо подбадриваний подшучивал:

— А что у вас там на собраниях? Наливают бесплатно? Мне в лесу ждать или ты представишь меня Варину? Ошейник не надену, так и знай.

— Туда можно с друзьями, — пояснил мрачный Глейн, снова завернутый в шарф до самых глаз, и одинаково угрюмый и ворчливый, где бы они не ночевали. — На собрание само вас не пустят. Ну и, так как Кэйсар без ошейника, любой Охотник может попытаться его прирезать.

— Пусть попробуют, — задорно отозвался Кэйсар.

— Я не думаю, что попробуют. Они знают, что ты очень помог мне за стеной. С ошейником или без, но для них ты свой.

— А вот сейчас обидно было, — прекратил веселиться Кэйсар.

Столица шумная, огромная, окруженная зубчатыми крепостными стенами. Даже вокруг — деревушки и поля. Нечисти тут не бывало, это исключительно человеческие земли, и на Кэйсара горожане сначала смотрели удивленно, а потом Глейн распутал шарф и показал крест на шее. Вопросы исчезли, так и не возникнув, и стража на воротах их пропустила внутрь спокойно.

Собрание — то событие, когда за все платил король и церковь. Они снимали все комнаты на постоялом дворе: для Охотников, их друзей и спутников. Но все равно на эти собрания Охотники не любили тащить всех, чтобы воспользоваться такой щедростью. Особенно Охотники предпочитали оставлять в другом месте девушек, которым надеялись понравиться.

— Земли не пустеют, пока вы все на собрании? — спросил Луц, хотя глазел по сторонам на улочки, на совсем по-другому одетых девушек, на разукрашенные богатые дома.

— У нас два собрания в год. Летнее и зимнее. Охотников делят на две группы, одни должны являться летом, другие зимой. Именно чтобы нечисть не наглела в это время. Но еще, если не успеваешь, не можешь посетить свое собрание — через полгода все равно обязан будешь присутс…

Глейн замолк — на пороге постоялого двора стоял Хеган, при виде Охотника с его свитой издевательски-почтительно посторонился, пропустил.

— Что такое, белобрысый? Потерял своего вам… — попытался поддеть Кэйсар, проходя мимо. Глейн успел подхватить, когда тот упал, и втащить на постоялый двор. Замыкал шествие Луц, который извинился за поведение оборотня.

— Не зли Хегана, — попросил шепотом Глейн. — Все и так на взводе.

Оно и заметно — когда их ждала битва, когда они были одни в опустевшем городе — все и то были веселее, задорнее. Сейчас же их встретили вежливыми кивками, недружелюбным приветствием, и снова уткнулись в свои кружки. Скорее всего, Хеган просто не выдержал этой атмосферы.

Глейн выбрал место рядом с Мэтсом, который сидел, обхватив голову руками, над тремя пустыми кружками.

— Так плохо? — вежливо спросил Глейн.

— Трактирные девки, будь они неладны… Ну что я сделаю, если мне бесплатно не дают, а?..

— Ничего, — мягко успокоил Глейн. — Не смертельно.

— У тебя смертельно? Кого ты отпустил опять? — отвлекся Мэтс.

— А что, у меня не может быть трактирных девок? — почти возмутился Глейн, но Мэтс смотрел так, словно ждал, когда Глейн сам осознает свою ошибку.

— Ничего, нас одинаково взгреют. Зубы выплюнем и дальше пойдем, на год свободны.

— Почему все такие мрачные? — удивленно спросил Луц, который попадал на веселую пьянку Охотников. Кэйсар просто сел, закинул ноги на стол. — В том городе на смерть веселее собирались.

— Тебя дома мама или нянька ругали? — снова зажегся Мэтс, полез через Глейна объяснить, и рыцарь смутился, сникли плечи.

— Ругали.

— И как? Радостно тебе было, когда они тебя ругали? Или радостнее в пещеру на окраине жуткую лезть?

— Дисциплина, — понял Луц. Глейн чуть отодвинул Мэтса, чтобы тот не лез в его личное пространство, пояснил:

— Если сильно напортачил — завтра же свои и повесят. Тоже радости не добавляет. Даже если повесят не тебя.

— Завтра зато будем в вине выбитые зубы купать, — успокоил Мэтс. — Че мы правда носы повесили, будто впервые?

И все равно, на собрание — как на смерть, и на постоялом дворе тихо, как в доме покойника. Словно и правда живые мертвецы среди них, потому что никто не признается, если его завтра есть за что казнить.

И Глейн посматривал украдкой на Кэйсара, хотя и избегал его. На том же собрании Варин мог приказать либо надеть на оборотня ошейник, либо прирезать. Ночью, разглядывая неровный потолок, Глейн думал о том, что каждого Охотника, пожалуй, есть за что ругать. И для обычных людей эти проступки незначительны — продажная любовь, жалость к нечисти, трусость. Но не для них, их пестовали как новые легенды, и даже если бы учителя прощали их, формально все равно обязаны были наказать.

Утром, кроме Луца и Кэйсара, Глейна внизу ждал мальчик-паж в бархатной ливрее, и Охотнику обрадовался как родному. Вскочил и с улыбкой протянул конверт из плотной коричнево-серой бумаги с вензелями.

— В прошлый раз вы сказать велели, что я вас не нашел, в этот раз, видите, с рассвета прислала. Чтобы я вас не пропустил. Теперь отказаться не получится.

Поднялся взволнованный Кэйсар, заметив бледность Глейна и сжатые в линию губы, но Охотник жестом показал, что все в порядке, он разберется сам. Забрал конверт, вскрыл, вернул не читая.

— Милый мальчик, — ласково произнес Глейн, — скажи, что я согласен и за мной нужно будет зайти вечером. А вечером погуляй где-нибудь, когда придет пора позвать меня. А потом вернись и скажи, что Охотник Глейн так от своего учителя схлопотал, что стесняется в таком виде показаться ей на глаза.

— Плакать будет, — предупредил расстроенный мальчик.

— И что мне очень неудобно, — продолжил Глейн. Мальчик пожевал свои губы, раздумывая, выпалил:

— Ну хоть платок свой дайте.

— Какой платок, — вступил Кэйсар, подтолкнул слугу к дверям. — Не носят Охотники платков, им некогда сопли подтирать. Давай, выметайся.

Как только он выпроводил мальчика на улицу, сидящий до этого в углу молча Вайс сорвался на нервный, булькающий смех.

— Глейн, блин. Ну прям как барышня, — подытожил он. Глейн молча, плечом задев Кэйсара, опустился на свое место.

— В столице опасно? — подойдя ближе, с пониманием переспросил Кэйсар.

— Сразу после собрания уезжаем, — скомандовал Глейн. Луц грустно качнул головой:

— Да уж, с чудовищами проще. Она знатная дама? Некрасивая?

— Красивая, — вздохнул Глейн, и Кэйсар расплылся в улыбке. — Замужняя.

— Ну ты герой-любовник, — Кэйсар хлопнул его по плечу, шепотом прибавил: — Еще и старше тебя, небось?

* * *

Наискосок, по касательной в живот, и потом — в промежность. Без жалости. Мэтса сложило в ноющий комок, отдалено похожий на человека. Половина круга уже такие ноющие куски мяса, остальные стояли, как изваяния, заложив руки за спину, и смотрели перед собой безразличными пустыми глазами.

— Девок покупать понравилось? Как вещи? — прокряхтел его учитель, пытаясь отдышаться после наказания. Били всегда те учителя, что натренировали, исключение — только если воспитывавший уже мертв, или не смог появиться. Били на свое усмотрение, куда и как сильно. Получалось, что Охотнику единственный судья — это человек, его создавший.

В мягкое подбрюшие Свеину, потому что нечего ждать подмоги, с одним оборотнем мог и сам справиться. А все же учитель его пощадил, да и проступок несерьезный. Каждый удар приходился резонансом куда-то во внутренности Глейна, и своей очереди он ждал, как избавления. И вот напротив остановился Варин, начал чуть ли не с отеческой мягкостью:

— Глейн, — а потом в зубы, так, что хрустнуло, и еще удар по касательной, наискосок, чтобы упал. Рефлекторно дернулись руки, защититься, удержал их только силой воли, сплюнул на каменный пол просторной темной залы кровь и, когда посчитал, что уже все — еще один удар в спину локтем, в вывернувшуюся от боли лопатку. — Химера на севере, ее потом видели дальше в лесах. Тебя ее убить просили, а не дальше спровадить. Русалку в Перепутье не тронул, так она рыбаков там и пугает!

— А третий за что? — прохрипел Глейн.

— Так уж и не за что? — сурово спросил Варин, и Глейн больше не возражал. Даже если попытаться сказать, что раз не рассказали, то ничего и не было — Варин ведь узнает, и тогда вдвое всыплет. Да и ладно, виноват.

Крайза за пьяный дебош в каком-то городе, и второй раз под ребра — отказался убирать устроенный им бардак после драки. Как-то получилось, что последним стоящим на ногах остался Хеган, и до него очередь дошла, когда остальные уже начинали подниматься, отплевываясь и вытирая кровь из разбитых носов. Глейн почти верил, что к Хегану не за что придраться и ему все сойдет с рук, тем более, что его учителя тут не было. Но распахнулись со скрипом двери, и в сопровождении двух плечистых ребят вошел согнувшийся Хекк. Осмотрел всех хитрым прищуром, словно на урок зашел, а не в разгар наказаний. У Глейна жгло скулу, у него было ощущение, что лопатка вывернулась в обратную сторону, все время хотелось проверить ее рукой. С появлением Хекка все затихло, тот остановился напротив Хегана, и у Охотника были губы белые, сжатые в линию, а взгляд все такой же — свысока.

— То ли ты вымахал, то ли я усох, — прокряхтел Хекк, глядя снизу вверх. Подошел почти вплотную и — быстрым ударом под ребра выбил из Охотника весь воздух. Хегана сложило пополам, и он, как и остальные, терпел, не сопротивлялся. Обычная картина, значит и Хегана есть за что, но все изменилось, когда выпрямившийся Хекк произнес:

— Графское поместье в Локрафте. К ним постучался высокий светловолосый Охотник. Без рясы, но крест-то твой видели… Хеган, ты понимаешь, что делаешь? — перехватил Охотника за волосы, заставив смотреть на себя. — Охотников после этого боялись в дом на ночь брать. Кто знает, может тоже что-то в голову взбредет, и зарежет хозяина по утру… Почему ты его убил, Хеган?

— Меня там не было, — спокойно отозвался тот, тут же получил удар в подбородок, от которого, должно быть, прикусил язык.

— Еще и врешь мне, — Хекк отшвырнул его, снова ударил в живот, в спину — прямо в позвоночник. Не жалел, с такой силой, что Хеган упал на пол, потом перевернулся на спину. Тогда учитель поставил ногу ему на горло. Что-то дернулось не только в Глейне, все Охотники подобрались ближе, но смотрели так, словно происходило все за прутьями клетки. Они хотели помочь, они верили, что какой бы сволочью ни был Хеган, он не станет убивать просто так. Потому что если сейчас скажут, что Хеган совсем рехнулся и теперь убивает направо и налево — это сломает весь смысл клана Охотников.

— Тебя ж повесят, — прошипел Хекк. — Соври, сука. Скажи, что он оборотням продался. Что он детей на завтрак жрал, тебе поверят.

Хеган молчал, цепляется за ногу учителя, но порыв освободиться затух. Охотник не сопротивлялся. Когда Хекк устало отступил, все выдохнули с облегчением. Держась за содранное грязное горло приподнялся Хеган, дышал с хрипом, и все ждали, что Хекк либо простит, либо прикажет подать веревку. Но казнь Хегана — нечто слишком страшное, чтобы быть правдой. Старым, безобидным дедушкой Хекк проковылял обратно к ученикам, и там, глубоко дыша, скомандовал устало:

— Ваша очередь. Если убьете — то заслужил.

Ученики заколебались, но взгляд Хекка подогнал их, как кнут. Двумя окаменевшими монументами они подошли ближе, пока Хеган снова поднимался на ноги.

— Он не станет сопротивляться, смелее, — напутствовал Хекк.

* * *

Бедвир выскочил на крыльцо, цеплялся за стену, стараясь оставаться под навесом. Дышал, как выброшенная на берег рыба, и Кэйсар, который хотел было пошутить, увидел, как до красных ссадин затягивался ошейник на шее вампира.

— Хегану плохо, — пояснил Бедвир глухо.

— Ну, — Кэйсар пожал плечом, накинул на него свое пальто, чтобы поберечь от солнца, — он заслужил.

— Ничего он не заслужил! — горячо возразил Бедвир. — Он все правильно сделал… И он знал, что его за это казнят.

— Так его там убивают? — Кэйсар попытался шутить, но по спине холодком — а если и Глейн в чем-то виновен? Если ездить за стену нельзя, даже чтобы кого-то спасти? Или ему припомнят убитых близнецов?

— Не могут его убить! — упрямо твердил Бедвир, съехал по стене на пол, но вроде отпустило, уже не задыхался. Ошейник выглядел вросшим в шею. — Это же Хеган.

— И что? Если он что-то натворил, то и его повесят, — возразил Кэйсар, и вампир перестал с ним спорить, как с недалеким, который не понимал.

Но прав Бедвир. Хегана принесли к вечеру — руки закинуты на плечи других Охотников, голова опущена. Он в сознании — вздернул подбородок, стоило пройти мимо Бедвира, и кончики разбитых губ подернулись, словно в улыбке.

Собрание кончилось, значит до следующего его не убьют. Бедвир собрался бежать следом, в спальню, куда волокли Хегана, но его перехватили остальные Охотники — их все еще слишком много: восемь человек, и среди них Глейн. Смотрели с примесью брезгливости и надежды.

— Что хозяин натворил? — мрачно спросил Мэтс, который держал Бедвира за руку. Тот осторожно попытался отобрать свой рукав, обернулся на лестницу, но та пуста: Хегана уже унесли.

— В деревне сказали… — Бедвир откашлялся, приглушил голос, — что лорд любит девочек молоденьких к себе в замок брать. Совсем молоденьких, не шестнадцати даже. Одной тринадцать было, когда она родила от него. Ребенка отдал ее родителям, девочку оставил при себе. И, вроде как, жаловаться на него некому…

— И они пожаловались Хегану, — кивнул Глейн. Охотники выглядели как мальчишки после драки — встрепанные, с ссадинами, треснувшими губами, у Вайса заплывал синяком правый глаз.

— Ну да… А у Хегана это просто больная тема. Если б он их убивал там, Хеган бы еще подумал. А тут его переклинило.

Мэтс отпустил, с облегчением сделал вывод:

— За дело, короче.

— Да по закону Хеган мимо пройти должен был, — напомнил Слайз, стоящий позади всех и просто задержавшийся посмотреть, не дойдет ли до драки.

— Хеган неприкасаемый для них, — произнес Глейн, часто моргая. Поодаль остановился Луц, который хотел подбежать к другу спросить, как все прошло. От перил наблюдал вышедший из комнаты Кэйсар, с ним еще несколько спутников Охотников. Ближе не подходили. Из спальни Хегана выбрались двое, спустились по лестнице к собравшимся, вокруг которых словно меловой круг, и внутрь войти могли только Охотники и Бедвир.

— Ни фига себе неприкасаемый. Как Бог черепаху отмудохали, — Мэтс сплюнул на пол, и видно было — ему жаль, невероятно стыдно, что не заступился.

— Так его просто так отпустить и не могли. Иначе мы бы вдруг решили, что…

— Эй.

Хеган стоял, опершись о перила, будто на прогулку вышел, а что лицо в кровь разбито — так он всегда так ходит, привык уже.

— От вампира отошли. И хорош меня обсуждать, как базарные бабы.

Наверное, из Хегана получится отличный учитель, если он доживет. Потому что ребята, все как один уже закаленные, некоторые и старше его, смутились, смешались, начали расходиться. Кэйсар перехватил Глейна на лестнице, шепотом спросил:

— Так что за богатая особа?

— Забудь, — так же глухо ответил Глейн. — Нам пора.

— Нет, Глейн, ну если тебе мешает, то просто скажи, я ей объясню.

— Никому ничего не надо объяснять. Собирайся.

— Что, и без праздника? Халявной выпивки? И за Хегана волноваться больше не будем?

— Кэйсар, какая к чертям выпивка и Хеган, если меня убьют, задержись я тут еще на несколько дней? — уже с отчаянием закончил Глейн. Кэйсар криво улыбнулся, уже без того задора продолжил:

— Что-то очень многие тебя убить пытаются.

* * *

Парень в пропыленном камзоле нагнал их уже у ворот, и сначала Глейн напрягся в ожидании беды, но слуга не к нему.

— Сэр Луц, — обратился он, и в интонации было что-то просящее, жалкое, — отец ваш при смерти.

Глейн сделал шаг назад, чтобы не мешать разговору, одернул заинтересованно прислушивающегося Кэйсара. Луц дважды порывался начать что-то говорить, и лицо его менялось, то морщилось, то разглаживалось. Он ответил выбранным:

— Он это заслужил…

— Луц, — осуждающе окликнул Глейн. Странно, Луц всегда был примером нравственности, но отчего-то Охотник знал, что в этой ситуации он именно это и ответит.

— Я не могу вернуться, — горячо возразил Луц. — Мне не нужен замок, не нужны деньги отца. Я хочу приносить пользу, а не сидеть на богатствах.

— Ты будешь очень полезным, если будешь Охотников пускать на ночлег, — серьезно объяснил Глейн. Луц полностью развернулся к нему:

— И слушать про их интересные приключения?! А самому оставаться там же? Глейн, пойдем со мной?!

— Ты еще женись на нем, — проворчал недовольно Кэйсар, выступил вперед, между Глейном и Луцом. Рыцарь паниковал не потому, что нужно было их покинуть, просто он понимал — если отец правда умрет, то из замка Луц будет выбираться только на охоту и в боевые походы, а гулять по стране с Охотником ему будет уже не по статусу. — Ты чего за Глейна цепляешься, как маленький? Без мамки уже ничего не можешь? А «при смерти» это такое дело — может ты прискачешь, а отец уже по дому в бархатном халате бегает, а «при смерти» — только похмельем и было.

— Кэйсар, — снова одернул Глейн, промямлил что-то слуга. Луц взглядом вцепился в Охотника, в глаза, отчаянно, почти что с мольбой.

— Эти месяцы были очень интересными. Даже если я только помогал… я чувствовал, что занимаюсь тем, что мне действительно по душе.

— Да, спасибо за твою помощь, — кивнул Глейн, и словно стену между ними строил. — Я буду всегда рад тебя видеть. Но тут дело даже не в том, чего хочешь ты. Дело в людях, которые без тебя не смогут. В матери, которая, конечно, привыкла управлять одна замком, но… но у нее все же был ты, а теперь хочешь ее совсем одну оставить.

Луцу, пожалуй, стало стыдно, он рывком вернулся к слуге, схватил того за плечо.

— Лошадь есть? Как давно отец болен?

И Глейн больше здесь не был нужен, развернулся, смешался с многочисленными повозками, выезжающими из ворот города.

— Я присмотрю, чтобы Глейн ни во что больше не вляпался! — пообещал Кэйсар, но Луц, наверное, и не слышал.

Они шли в человеческом потоке, как в бесконечном косяке рыб, и, устав от присутствия людей, Глейн свернул в лес, где совсем не было тропинки. Просто, напролом, через поваленные деревья, по кочкам, покрытым снегом.

— Как насчет тебя, Глейн? Я часто слышу, что ты не выбирал, чем заниматься. Но не представляю тебя… крестьянином, землевладельцем или… даже певцом.

— Потому и неплохо, что все выбрали за меня, — произнес Глейн.

— И кем бы ты хотел быть?

Глейн остановился, подождал, когда Кэйсар поравнялся с ним.

— Конечно, я предпочел бы сидеть дома, в тепле, не искать где заночевать каждый вечер, не рисковать жизнью всякий раз, когда находится работа, и не получать в зубы за всякий случай, когда оказался слишком добр. Но… нас и так мало. И даже такой маленький и слабый Охотник, как я, смог столько сделать. Значит не зря, значит можно и потерпеть.

— Что, а к старости учителем станешь?

Охотники вольны выбирать, куда отправиться доживать свои годы и чем заниматься. В учителя уходят не все.

— Я не думаю, что доживу, — серьезно отозвался Глейн и, кажется, даже сам стеснялся своего печального настроя.

В последнее время ему очень везло — два года путешествовал один, и тут появился Луц, потом и Кэйсар. Глейн и не заметил, насколько это стало важно для него. Не задумывался — рыцарь предложил составить ему компанию по дороге до города, а потом оказалось, что тому все равно куда идти, и почему бы не пойти с Глейном? Он мог выбрать любого другого Охотника, но прикрепился к Глейну. И с тех пор Охотника не оставляли одного — даже когда Луц исчез, рядом был Кэйсар. Его друзья ждали, когда он оправится после ранения. Ввязывались с ним в опасные приключения и всегда были на его стороне. Глейн уже и забыл, что они — не части его, они сами по себе и всегда могут свернуть с опасного пути. Не по малодушию, нет. По зову долга. А ведь Кейсар не знал еще ни о смерти отца, ни о его убийце…