Уже второе утро подряд Винни Фостер просыпалась рано. Оголтелый Я птичий хор в листве деревьев, окружавших пруд, славил на все лады W начало нового дня. Выбравшись из-под лоскутного одеяла, Винни подошла к окну. Еще не совсем рассвело, над водой клубился туман. Все было каким-то призрачным, и, проснувшись здесь, в измятой одежде, с всклокоченными волосами, Винни сама себе казалась ненастоящей. Она протерла глаза. Под окном, прямо по росистой траве, прыгала жаба. Винни внимательно пригляделась к ней. Но нет… конечно же, это не та самая жаба. И вспомнив ту, другую жабу (мою, сказала она про себя почти с нежностью), Винни подумала: кажется, будто целая вечность прошла… Чердачная лестница заскрипела. Щеки Винни вспыхнули — «Джесс!».

Но это был Майлз. Он вошел в гостиную и, увидев, что девочка уже встала, улыбнулся и шепотом сказал:

— Проснулась? Хорошо… Пойдем, поможешь наловить рыбы на завтрак.

* * *

На этот раз Винни старалась не шуметь, залезая в лодку. Она пробралась к своему сиденью на корме, и Майлз протянул ей две старые тростниковые удочки, предупредив: «Осторожней с крючками!», и банку с наживкой — свиным салом, нарезанным маленькими кусочками. Из-под лопасти весла, прислоненного к сиденью, вспорхнула большая темная ночная бабочка и, трепеща крылышками, полетела неизвестно куда. А с берега что-то плюхнулось в воду. Лягушка? Винни лишь успела заметить, как она мелькнула, рассекая воздух. Вода была такая чистая, что можно было разглядеть крошечных бурых рыбок, снующих у самого дна.

Майлз запрыгнул в лодку, оттолкнув ее от берега, и вскоре они заскользили к тому месту пруда, куда впадал ручей. Уключины скрипели, но весла погружались в воду без малейшего плеска: Майлз греб умело. При каждом взмахе с весел падали капли, и позади лодки по воде тянулись дорожки из плавно разбегающихся кругов. Вокруг стоял такой покой…

«Сегодня меня отвезут домой», — подумала Винни. Она почему-то не сомневалась в этом, и ей уже становилось радостно. Ее похитили, но ничего плохого не случилось, и теперь уже почти все закончилось. Вспоминая сейчас ночные визиты, она улыбнулась… и поняла вдруг, что полюбила эту самую странную на свете семью. Они все же стали ее друзьями. Единственными друзьями.

— Как ты спала? — спросил Майлз.

— Хорошо, — ответила Винни.

— Приятно слышать. Ты когда-нибудь удила рыбу?

— Нет.

— Тебе понравится. Это забавно. — И Майлз улыбнулся ей.

Туман уже немного рассеялся, и над деревьями показалось солнце. Майлз направил лодку к листам кувшинок, лежащим на воде словно раскрытые ладони.

— Ну, тут и начнем, — сказал он. — Видишь, вон трава и камыши? Там форель водится. Дай-ка мне удочки, наживлю их.

Винни сидела тихонько, наблюдая, как он готовит снасти. Майлз был и похож, и не похож на Джесса. У Джесса щеки круглые, а у Майлза лицо худое и бледное, и волосы у него почти прямые, аккуратно подстриженные ниже ушей. И руки не такие, как у Джесса: пальцы толще, кожа чистая, но на костяшках и под ногтями темная. Винни вспомнила, что ему иногда приходилось работать кузнецом. И действительно, под изношенной рубашкой видно было, какие у него широкие, мускулистые плечи. Он выглядел крепким, как весло, а Джесс… ну, Джесс, подумала Винни, был словно вода: тонкий и подвижный.

Майлз, видимо, почувствовал, что за ним наблюдают. Он поднял глаза от банки с наживкой, и его мягкий взгляд встретился с ее взглядом.

— Помнишь, я говорил, что у меня было двое детей? — спросил он. — Так вот, одна из них была девочка. Я тоже брал ее с собой ловить рыбу. — Лицо его омрачилось, и он покачал головой. — Ее звали Анна. Боже, какой прелестной она была! Странно подумать, что сейчас ей около восьмидесяти, если она еще жива. А моему сыну… должно быть, уже восемьдесят два.

Винни взглянула на его молодое лицо и спустя мгновение спросила:

— Почему ты не отвел их к роднику и не дал им этой самой воды?

— Ну, ведь когда мы жили на ферме, то не знали, что все дело в роднике. А позже я собирался отыскать их. Ей-богу, я хотел этого! Но только что бы из этого вышло? Моей жене к тому времени было уже около сорока. А детям… в общем, какой смысл? Они были уже почти взрослыми. Их отец оказался бы одного возраста с ними. Нет, все так странно перепуталось, что вряд ли бы что-то вышло. Да еще наш па, он был решительно против. «О роднике знаем только мы, — сказал он, — и это должно остаться между нами». Держи, вот тебе удочка! Просто опусти крючок в воду. Когда начнет клевать, сама поймешь.

Сидя сбоку на корме, Винни крепко держала удилище и глядела, как крючок с наживкой медленно погружается в воду. Синяя стрекоза, словно яркий самоцвет, стремительно вспорхнула над листьями кувшинок, зависла на миг, затем взмыла вверх и исчезла. С ближнего берега донесся голос лягушки-быка.

— Как тут много лягушек, — заметила Винни.

— Да, — ответил Майлз. — И еще больше будет, если черепахи не появятся. Стоит этим обжорам заметить лягушку, как ее уже нет.

Винни вздохнула. Как жалко лягушек!

— Вот было бы здорово, если б никто никогда не умирал!

— Уж не знаю, — сказал Майлз. — Только представь, сколько на свете будет живых существ, и людей тоже, и как мы все станем давить друг друга.

Винни мельком взглянула на леску и попыталась представить себе этот битком набитый мир.

— М-м… да, думаю, ты прав.

Удочка в ее руке дернулась и изогнулась дугой, кончик ее потянуло вниз, почти к самой воде. Широко раскрыв глаза, Винни крепко вцепилась в удилище.

— Эй! — крикнул Майлз. — Гляди! У тебя клюет! Вот и свежая форель на завтрак.

Но так же внезапно удочка вновь распрямилась, и леска ослабла.

— Черт, — скривился Майлз. — Сорвалась.

— В общем, я того… рада, — призналась Винни, ослабляя хватку. — Это ведь ты хотел ее поймать, Майлз. А я не знаю, хочу ли.

Они еще немного проплыли по течению. Остатки тумана растаяли, в голубом бездонном небе солнце поднималось все выше над деревьями, уже припекая спину. Первая неделя августа снова набиралась сил после ночного отдыха. Наступал еще один знойный день.

Прилетел комар и уселся Винни на колено. Она рассеянно прихлопнула его, размышляя над словами Майлза. Если бы все эти комары жили вечно, а вместе с ними и все комарики, которые продолжали бы у них появляться, — вот был бы кошмар! Да, Туки правы. Лучше, если никто не узнает о роднике, в том числе и комары. Она никому не выдаст эту тайну.

Винни взглянула на Майлза и спросила: у А что ты собираешься делать, раз у тебя такая уйма времени?

— Когда-нибудь, — ответил Майлз, — я придумаю, как сделать что-нибудь важное.

Винни кивнула. Именно этого хотела и она.

— Как я это понимаю, — продолжал Майлз, — вовсе не стоит зарывать голову в песок, как па и многие другие. И в том, чтобы думать лишь о собственном удовольствии, нет ничего хорошего. Люди должны делать что-то полезное, если хотят прожить недаром.

— Но что же ты хочешь сделать? — не отставала Винни.

— Еще не знаю. У меня нет образования, понимаешь, и это все затрудняет. — Он стиснул зубы и добавил: — Но я найду способ. Я что-нибудь устрою.

Винни снова кивнула. Она потянулась к листу кувшинки, лежавшему на воде у самой лодки, и погладила его. Лист был теплый и очень сухой, как промокашка, но в самой середине его блестела капелька воды, выпуклая круглая капелька. Винни прикоснулась к ней, и палец стал мокрым, но капля воды, хоть и немного всколыхнулась, осталась все такой же круглой и выпуклой.

И тут Майлз поймал рыбу. Она забилась на дне лодки, хватая ртом воздух, жабры ее раздувались. Поджав колени, Винни уставилась на нее. Какая красивая рыба! Блестящая, радужно переливающаяся чешуя, глаза словно мраморные… Но они тускнеют… И крючок, вонзившийся в верхнюю губу… Как это ужасно!

У Винни навернулись слезы на глаза.

— Отпусти ее, Майлз, — потребовала она. — Отпусти немедленно!

Майлз запротестовал было, но, взглянув ей в лицо, поднял форель и осторожно вынул зазубренный крючок.

— Ладно, Винни.

Он выбросил рыбу в воду, и та, взмахнув хвостом, исчезла под листом кувшинки.

— С ней все будет хорошо? — спросила Винни, чувствуя себя такой глупой и одновременно счастливой.

— Конечно, — успокоил ее Майлз. И добавил: — Люди иногда едят мясо. Это естественно. Им приходится убивать животных.

— Знаю, — прошептала Винни. — И все же…

— Да, — кивнул Майлз. — Я понимаю.