Всю вторую половину дня Мам ломала себе голову над неразрешимым вопросом. То, что произошло с Эдной в полдень, не могло, конечно, ее не взволновать. Но главное, беспокоил ее финал всей этой истории. Во–первых, она не понимала, почему Джин, которая так хорошо себя показала, когда Эдна находилась в больнице, вдруг набросилась на нее из–за Бюнефо. Странным казалось ей и другое обстоятельство: Джин ушибла руку по вине той, которой она за несколько минут до этого угрожала, и та же самая Джин вдруг стала на защиту виновницы происшествия. Мам все пыталась найти разгадку, вспоминая ответы Эдны на свои многочисленные вопросы, но напрасно: она окончательно запуталась.

Не было у Мам на свете никого дороже Эдны, И каждый раз, когда с внучкой случалась какая–нибудь неприятность или беда, бабушка считала, что ей самой приходит конец. Старость ее не пугала, спасала мысль, что у нее есть замена: «ее девочка» Эдна продолжит дело, которое она сама некогда начинала в нищете и убожестве, но со временем сумела поставить его так, что многие считали Мам богатой. Лишняя морщина на лбу ничуть не умаляет бодрости духа, способного даже самые дождливые дни заполнить солнечным светом. Длинное, до щиколоток, широкое темное платье Мам — в нем она ежедневно ходила на рынок — отнюдь не было символом печали, просто рабочее платье, просторное и немаркое. Впрочем, это платье из ткани темно–табачного цвета с неярким узором, состоящим из зеленых тыкв и бордовых цветов, очень к ней шло. Оно придавало Мам вид благородного достоинства, и именно поэтому торговки относились к ней с большим почтением. Вырез платья красиво окаймлял ее длинную шею с изящно посаженной головой — типичный признак женщин с северных окраин Ганы. Мам и впрямь знала, что в ее жилах течет кровь не только племени ашанти, но и племени пель. В душе она даже гордилась этим обстоятельством, хотя и охотно признавала, что не только выходцы из Мали способны порождать красавиц. Если уж говорить начистоту, она обожала Эдну именно за то, что узнавала в ней себя в молодости, когда Мам была такой же красивой, когда у нее была матовая кожа, как у статуи из черного дерева, и зубы, словно только что выточенные из слоновий кости, сверкали в ослепительной улыбке, а все это придает женщине утонченность, сразу выделяет ее из толпы и даже совсем неграмотную делает равной образованным людям.

На рынке кипела обычная жизнь: шум, зной, многообразие красок. Вот торговка перцем, эта твердо убеждена, что, несмотря на поздний час, ее товар еще свежий, и клянет на чем свет стоит покупательницу, не оценившую его по достоинству. Она грозится распродать все по дешевке, и пусть люди знают, что она приносит на рынок только высококачественные продукты. Странная манера привлекать покупателей, но таковы уж рыночные торговки! А рядом, то замолкая, то возвышая голос, кто–то выводит куплеты, прославляющие достоинства целого семейства горшков, только что вышедших из рук гончара: «Вот отец всех горшков, он большой и крепкий, раз уж пойдет на реку, то не вернется оттуда пустым, без воды…» Можно подумать, что горшок, будь он отцом или матерью, приобретают для того, чтобы ходить с ним на реку и возвращаться оттуда без веды. «…А вот мать горшков, она ходит за отцом.» — разливается певица. А разве ваши горшки не продаются порознь, мадам? Еще в нескольких метрах на угольях жарятся в кипящем масле лепешки, они аппетитно скворчат и терпеливо ждут своего часа, когда их с жадностью проглотят. Приятный запах носится в воздухе, и кажется, он тоже непременный участник этой изумительной симфонии красок и звуков.

Но Мам не обращала на все это никакого внимания.

— Ты виделась с Бюнефо после того, как он заходил справиться о твоем здоровье, когда ты вышла из больницы?

Эдне этот вопрос пришелся не по душе: выходит, бабушка ей не доверяет? С минуту внучка смотрела на Мам, не зная, как поступить: ответить ли колкостью или же притвориться пай–девочкой, и пускай старый человек мучается недоверием, которое, кстати, неведомо современной молодежи. К счастью для Эдны — да, думаю, и для Мам тоже, — в эту минуту появился покупатель. Чтобы встретить его достойным образом, Эдне предстояло мобилизовать всю свою сноровку и услужливость — качества, необходимые в торговле, ибо они весьма ловко скрывают истинный ее смысл, порой вызывающий упреки: погоню за прибылью. Эдна с милой улыбкой предоставила в распоряжение покупателя все свое профессиональное умение и весь свой товар. Задача была не из легких, так как клиент, видно, толком и сам не знал, что ему надо купить. Вы, конечно, знаете, что существует множество сортов мыла. Есть даже такие, что доставляют прямо из Европы, на больших судах, которые в прежнее время превращали берега Африки в настоящие прибрежные рынки, тем более удобные, что в иных местах они не были даже защищены естественным барьером скал. Хозяйничали на этих судах работорговцы, чье ремесло служило процветанию обоих континентов, расположенных по ту сторону Атлантического океана. Торговцы морской солью и прессованным табаком до сих пор с успехом продолжают дело своих предшественников, эксплуатируя неприхотливых покупателей, лишь недавно покинувших джунгли и жаждущих поскорее приобщиться к миру культуры, гигиены и денег.

Итак, вам известно — существует множество сортов мыла. Оно бывает разных цветов: белое, красное, серое, в голубую и белую полоску, зеленое, бежевое — так называемое марсельское, есть мыло желтого цвета, придающее коже особую бархатистость, и мыло цвета слоновой кости, в форме куриного яйца. Так вот, покупатель не знал, какое мыло выбрать. А для продавца это последнее дело. Если вы заранее решили, что должны купить, вас не так уж трудно разубедить в необходимости такой покупки и предложить вам нечто совсем противоположное. Но если вы понятия не имеете, для чего покупаете мыло — то ли отмывать свою черную кожу, то ли старую, потрескавшуюся от времени фарфоровую посуду, — как же тогда за вас может решить такой вопрос Эдна?

Но внучка Мам торговала не первый день. И когда покупатель, расплатившись, отошел от прилавка, в руках у него был целый пакет с кусками мыла разных сортов, из которых по крайней мере три четверти были ему явно ни к чему. Эдна еще раз выдержала экзамен на звание торговки, достойной занять место среди своих талантливых компаньонок.

Она от души радовалась. Поэтому через каких–нибудь десять минут после того, как Мам задала ей щекотливый вопрос, внучка подошла к ней, улыбаясь как ни в чем не бывало.

— Так, значит, ты хочешь знать, виделась ли я с Бюнефо после ‚того, как он заходил справиться о моем здоровье? Неужели ты думаешь, что, если я его видела; я бы скрыла это? Ты же прекрасно знаешь: я бы тебе обязательно сказала!

— Ты права, девочка моя! Права. Извини, у меня в голове все перепуталось, я и сама толком не знаю, о чем спрашиваю.

— Тебе нужно отдохнуть, Мам.

— Ты хочешь сказать, я старею?

— Что ты! У меня этого и в мыслях не было. А если бы даже и было, то я сразу бы поняла, какая я идиотка.

— Почему?

— Почему? Да потому что никто, ни здесь, на рынке, ни в деревне, ни в городе, никто из тех, кто тебя знает, не считает тебя старухой. И да будет тебе известно, мне это очень и очень приятно.

— Почему же?

— Сейчас тебе скажу почему, Мам: я счастлива, что ты еще не старая и никогда, никогда не состаришься, поэтому–то я могу без угрызения совести мечтать о человеке, который, возможно, станет моим мужем.

— Что? Ради мужчины ты готова оставить место на рынке? Надеюсь, ты не это имела в виду?

— Мам…

— Эдна, ты же знаешь, я рассчитываю только на тебя. На тебя одну. И все, что я делала до сих пор, я делала только ради тебя. Ради тебя одной. Поэтому, если когда–нибудь тебе вздумается соединить свою судьбу с мужчиной и он навсегда войдет в твою жизнь, следует прежде всего спросить его, одобряет ли он твою работу на рынке. Таков закон нашего ремесла… твоего ремесла, если хочешь знать.

— Знаю, Мам, знаю. Но ведь Спио сейчас находится в Тамале. А Тамале это так далеко! И если я вдруг выйду за него замуж, придется…

— Раз уж ты собралась за него выходить, девочка моя, то, конечно же, не завтра. Во–первых‚ нужно, чтобы он вернулся из Тамале, и пускай поторопится, если хочет застать тебя в Аккре еще свободной… К тому же мы должны твердо знать, что у него спокойная совесть и что там, на севере, он не дал другой обещания на ней жениться.

— Мам…

— Да, да, я знаю, что говорю. Можно ли рассчитывать на мужчину, если он живет так далеко и к тому же он сам не уверен, что при встрече у вас установятся прежние хорошие отношения?

— Мам…

— Спио, Спио… Мне твой Спио нравится, даже очень. Честно говоря, я его люблю… Долго я не могла свыкнуться с мыслью, что в один прекрасный день он вздумает отобрать тебя у нас, но после дела Амиофи поняла: этого со Спио опасаться нечего…

— Конечно, он сделал все, что в его силах, лишь бы помочь нам в трудную минуту.

— И не только из–за этого, девочка моя. Вижу, ты совсем ничего не поняла. Я теперь хорошо отношусь к Спио только потому, что…

— Так угодно господу богу‚ – насмешливо подхватила Эдна.

— Эдна! Помни, господу богу не угодны такие речи. И все–таки я должна тебе сказать, почему я перестала ненавидеть Спио: раз он способен на такие поступки, лишь бы заслужить внимание простой рыночной торговки, значит, если он захочет взять тебя в жены, то, не задумываясь, примет все твои условия.

— По этим условиям выходит, что я всю жизнь просижу на рынке в Аккре, даже если мой муж будет работать где–нибудь в другом месте?

— Перестань, дитя мое, брось насмешничать. Напрасно ты стараешься меня убедить, что я зря потратила на тебя время: ты, видно, так и не набралась ума–разума и ровным счетом ничего не поняла.

— Мам, я все, чему ты меня учила, прекрасно поняла. Только…

— Что только?

— Понять–то поняла, и впредь буду следовать всем твоим советам, потому что они всегда уместные и правильные. Но ты же сама видишь: Спио доказал мне свою любовь.. Поэтому я не думаю, что нужно ставить ему какие–то жесткие условия, словно первому встречному. А потом, ты же знаешь, что у меня получилось с Джин и Анжелой: они мне завидуют, как будто я только и делала, что вечно отбивала у них поклонников. Если я не буду защищаться, то они отберут у меня всех женихов. А не могу же я, в самом деле, взять себе в мужья рыночный прилавок.

В этот предзакатный час Мам вдруг почувствовала, что надежды, которые она лелеяла вот уже столько лет, неожиданно рухнули… Впервые у них с внучкой произошел такой разговор, и она поняла: молодые не представляют себе будущего без столь нелепой вещи, как любовь мужчины, или, еще точнее, без брака с ним. Мам вздохнула, но вздох этот отнюдь не означал одобрения, напротив, она хотела таким образом выразить свою досаду. Однако мысль о Джин и об Анжеле до сих пор не давала ей покоя. Она никак не могла понять, что замышляют эти девицы против Эдны. «Она права, моя девочка, — подумала Мам. — Правда, ведь будет несправедливо., если эти две злюки отнимут у нее всех ее поклонников. И потом она гораздо красивее этих завистниц, и скорее уж Эдне пристало отбивать у них женихов. Опа права, моя девочка, но… Но все–таки долг есть долг. Жених, муж — в конце концов, все это сегодня есть, завтра нет. А если развод, тогда где она, скажите на милость, любовь?.. И все же мне бы хотелось знать, что эти злодейки задумали. Нет, нет, моя девочка должна взять над ними верх, разбить их в пух и прах. Вы только посмотрите, какая она красивая под нежными лучами уходящего солнца! Какой мужчина сможет устоять перед такой красотой и не влюбиться в нее? Правда, она не умеет ни читать, ни писать… во всяком случае, если и умеет, то в грамоте не особенно сильна. Но что из того? Это вовсе не значит, что она должна связать свою жизнь только с рыночным прилавком».

Мам и впрямь была самой замечательной из всех бабушек!

Она встала со стула, подошла к Эдна и сказала:

— Конечно, девочка моя, ты права, не тебе выходить замуж за рыночный прилавок. Как ты понимаешь, я тебя не собираюсь удерживать здесь на всю жизнь, тем более если тебе не нравится твоя работа.

— Мам, ты же прекрасно знаешь, что я обожаю свою работу.

— Да, но ведь ты торговка нового закала и хочешь иметь и работу, и любовь. И я тебя понимаю, тем более что твои так называемые подружки воображают, будто могут унижать тебя в любом месте и в любое время только потому, что чему–то там выучились, в этой своей школе.

— А знаешь, Мам, мне на них ровным счетом плевать.

— Что тебе на них наплевать, я верю, но им на тебя совсем не наплевать.

— Что же мне тогда делать? Не возвращаться же мне снова в школу?

— Да кто же об этом говорит? Я просто хочу одного: утри–ка им нос, что той, что другой.

— А они потом скажут, что у нас с тобой «много денег» и поэтому я взяла верх.

— Ну и что? Если они такие образованные, то пусть тоже зарабатывают деньги. Кто им мешает?

— Спроси их.

— Нет, Эдна, вот тебе мой совет: выбирай мужчину себе по душе, любого выбирай, плюнь ты на завистниц, но места своего на рынке все–таки не оставляй… Во–первых, потому что я трудилась здесь всю жизнь, чтобы тебе обеспечить это место, во–вторых, оно всегда будет приносить тебе доход и, наконец, кто знает, что станется с тобой завтра, даже если мужчина сегодня тебя и любит. Возьми, к примеру, твоего отца, который сбежал из дома, даже никого не предупредив. А мне не хочется, чтобы с тобой произошла такая же история и ты потом не знала бы, что делать… К тому же, дитя мое, ты жертвовала своей жизнью ради нашего общего дела, нашей общей работы, и бросать ее теперь из–за мужчины не стоит.

Эдна стояла рядом с Мам, пристально смотрела на нее и внимательно слушала, стараясь не пропустить ни слова. Она понимала: все, что сказала Мам, основательно продумано. В ней говорит убеждение, то, что сильнее разума, и ей снова пришлось признать истину: бабушка, как всегда, права.

— Я, Мам, все время спрашиваю себя, что бы я делала без твоих советов?

— Значит, ты считаешь, что я права? Ты это хочешь сказать?

— Ну, конечно же, права.

— Девочка моя, я тебе хочу только добра, и ты это знаешь. Ну, а если эти две дурехи, Джин и Анжела, будут снова портить тебе жизнь, то я, даст бог, еще что–нибудь придумаю и обеспечу тебе самое что ни на есть счастливое будущее.

__ Ты вот говоришь — они дурехи. А они не такие уж и дурехи, Мам. Они ведь образованные, а это много значит!

— Можно и образованными быть, да с пустой головой. Ты же сама видишь, при всем своем образовании они просто сгорают от зависти к тебе. Зависть их гложет день и ночь. Поэтому–то они все время цепляются к тебе. Хоть и учились они в школе, да, видно, им это впрок не пошло, раз не могут найти свою дорогу к счастью. Они даже не знают, как заработать столько денег, чтобы удовлетворить свою гордыню, ну и пытаются отравить тебе жизнь и даже подорвать твое здоровье.

— Что правда, то правда, Мам. Я, наверное, так и не пойму никогда, зачем понадобилось Джин именно теперь придираться ко мне. Ведь верно, она действительно старалась вывести меня из себя, но только зачем, не понимаю.

— Ты же говоришь, что ничего плохого ей не сделала?

— Мам, можешь не сомневаться в этом.

Не беспокойся, девочка моя. В конце венцов мы разберемся, в чем тут дело. В один прекрасный день все прояснится вот увидишь.