Жилище Валентиныча представляло собой типовой рощинский домик из шлакоблока, порядком обветшавший внешне, но по-прежнему крепкий и исправный внутри. Граффити со словом «свобода» Игорь не обнаружил, зато здешние стены, словно полотна, служили основой для ярких психоделических картин: тут и космос, населенный причудливыми существами, и подводный мир, и нездорово цветастые урбанистические пейзажи. Одна из картин привлекла внимание Игоря больше остальных. На всю стену протянулась до боли знакомая можжевеловая пустошь. Горизонт голубел вдали, а над ним разверзлась звездная пропасть. Все застыло в неестественном спокойствии, будто каждой шестереночке вселенского механизма здесь и сейчас снизошло некое откровение или дирижер всего сущего вдруг задумался о чем-то и перестал размахивать палочкой.

В комнатах на самодельных стеллажах хранилось множество книг. Вероятно, местные обитатели тащили их сюда как трофеи и не брезговали читать. На полках кроме книг виднелось множество посторонних предметов: кружки, баночки с кофе, пепельницы, сигареты, замызганные сахарницы, вязаные шапки, перчатки, фотографии в рамках, прочий хлам.

У Валентиныча коротали время несколько ребят и девчонок. По их неуверенным взглядам Игорь сделал вывод, что они новички, на Скале от силы месяц и теперь отчаянно ищут фундаментальное обоснование своим импульсивным решениям об отшельничестве. Эти – комсомольцы, идейные, запросто не отступятся: если уж решились, так будут держаться до последнего и обоснование добудут. Парадокс: ДОТ воспитал крепких людей, и теперь вся их крепость противостояла Солнечному и самому ДОТу.

Дарья бросила спальники на пол в просторной комнате с электрическим обогревателем в центре и отправилась на кухню. Спецкостюм она не сняла, очевидно, не хотела снова замерзнуть или рассчитывала подкопить тепла в организме впрок. Игорь вымыл руки под ржавым краном, выбрасывающим воду рывками, с бульканьем и шипением. От пережитого недавно пальцы еще дрожали, ледяная вода помогала унять дрожь. Затем Кремов забрался в спальник и уснул.

Пробудился он от негромкого смеха и беседы нескольких человек. Рядом с обогревателем, будто у костра, сидели на матрацах Валентиныч, Дарья и пара парней. Они явно старались не потревожить спящего, хотя тема обсуждения их волновала.

– Привет, брат! – с милой фамильярностью поздоровался один из ребят, когда заспанный Игорь сел в спальнике. Кремов вытащил руку и молча махнул ею в ответ.

Часы показывали одиннадцать вечера.

– Слыхал, как мы сегодня ДОТовских умыли? – продолжил парень. – Это эпохальный вин, как по мне! Нас бульдозерами давили, а «Альтернативе» хоть бы хны – держимся, не отступаем, красочкой гадов поливаем. Они и опешили!

– Да не, чувак, они не потому отлезли, – солидно протянул его друг, – все дело в концепции несопротивления Махатмы Ганди. Помнишь, Ларка Файерривер выступила вперед с бумажным цветком тюльпана? Это их и сломило: прикинь, они такие навороченные, мощные, с техникой и щитами, а тут мир, пис, красота! Любовь, чувак, их обезоружила, а не наша решительность.

– Ты голова, Дитер, теперь я вспомнил этот момент! – с жаром согласился собеседник. – Ларка этот тюльпан даже на ковш бульдозера приладила, и железо не устояло!

Дарья с горящими глазами внимала друзьям, Валентиныч что-то помечал в толстой тетрадке шариковой ручкой. Он невнимательно слушал ребят.

Дарья, вдруг спохватившись, вытащила из-под свернутого рядом свитера алюминиевый котелок и протянула придвинувшемуся Игорю.

– Поешь, еще теплое.

В котелке лежали дольки печеной картошки и крупно нарубленное мясо с целлофановым привкусом, сверху все укрывалось ломтями распаренного хлеба. Игорь с удовольствием поел, отметив попутно, что Дарья все еще в костюме, пусть комбинезон и расстегнут до пояса.

Постепенно восторги парней утратили интенсивность, Дитер все ленивее пускался в философские разглагольствования, а его друг без интеллектуального поводыря не знал, о чем говорить. Наконец они решили, что пора бы вздремнуть, и потянулись к выходу из комнаты. Уставшая Дарья последовала их примеру, прихватив спальник.

– Молодец девчоночка, – сказал Валентиныч, когда молодежь ушла, – стойкая, умная, еще б опыта ей поболя – и цены б не было.

– Не доживет она до опыта, – хмуро ответил Игорь, – с такими, как ваш Док, любая болячка превращается в смертельно опасное происшествие.

Валентиныч посуровел.

– Док неплохой специалист, но как личность слабоват, конечно. Помню, как он сюда пришел, через вахту на КПП. Сначала дежурил от ДОТа, к нему на прием все «альтернативщики» бегали, и он помогал. Да еще как! Потом «Альтернатива» его сманила окончательно, а на Скале мало быть специалистом, здесь нужно уметь остаться человеком. У Дока не получилось, прогнулся под Дрима, теперь тоже в оппозиции к ДОТу. Отказывается от сотрудничества с городскими докторами, лечит чем есть, а этого не хватает. Дашку угораздило под его принципы… Напасть!

– А я думал, он свою некомпетентность выгораживает и равнодушие, – протянул Игорь с горечью.

– Проехали. Ты мне о себе расскажи. Зачем сюда пожаловал и чего это наша верхушка на тебя взъелась?

Игорю нравился Валентиныч, чувствовалось, что можно довериться этому человеку. Кремов рассказал об эксперименте тестя, о приступах, последовавших за этим, о перепрофилировании, о прожитой во сне жизни, о первом приезде на Скалу и о Кате, даже о «Борзом». Валентиныч не мог скрыть изумления, но внимательно слушал не перебивая.

– Во сне я жил в мире, где наркотики не были чем-то недоступным, я сам регулярно прикладывался к стимулирующему напитку Хижэ Клур. Так что опыт, пусть и виртуальный, подсказывает мне лишь один выход – найти порошок. В городе это невозможно. Конечно, не факт, что, раздобыв наркотик, я получу избавление, но угасать на глазах жены и детей невыносимо. Понимаете? – закончил Игорь.

– Так вот что Дарья имела в виду под «расслабиться»! – после долгой паузы ответил Валентиныч. – Док не поможет тебе с наркотиками, хотя они у него, конечно, есть. Дрим не позволит. Теперь он знает, чем тебя пронять. Послушай внимательно. Ты был со мной откровенен, и я отплачу тебе тем же. Только за мои секреты можно и голову сложить. Так что молчком, договорились?

Игорь кивнул.

Валентиныч на цыпочках подкрался к дверному проему и выглянул в коридор. Убедившись, что там никого нет, он подошел к стеллажу, взял увесистый том и вернулся к обогревателю. Игорь с интересом наблюдал за происходящим. Валентиныч уселся поудобнее и извлек из книги блестящую упаковку… из-под чипсов! Ошарашенный Игорь взял ее в руки и при неярком свете от обогревателя прочел надпись на английском: «Чипсы „Крутая тусовка!“ с паприкой». Под надписью крутили задницами разноцветные барбиподобные существа, а справа чернел улыбающийся негр за диджейским пультом.

Игорь изумленно посмотрел на Валентиныча. Тот отобрал упаковку, вернул ее в книжное межстраничье и захлопнул том. Кремов успел заметить, что это «Идиот» Достоевского.

– Где еще хранить? В Маяковском, что ли? – будто оправдываясь, прошептал Валентиныч. – Маяковского зачитывают до дыр, там шила не утаишь, а вот князь Мышкин – могила! Никто не позарится!

– Откуда у вас эта пачка?!

– Терпение мой друг, терпение!

Он закурил подозрительную самокрутку, которую извлек незадолго до этого из кармана.

– Слушай, а травка тебе не подсобит?

– Вряд ли, – отказался Игорь от протянутой самокрутки, – это другое совсем.

– Как знаешь, – равнодушно произнес Валентиныч и, уставившись на раскаленную спираль обогревателя, начал свой рассказ: – Сорок лет назад первые из «Альтернативы» совершили маленькую революцию, взбунтовавшись против ДОТовского плана, и остались на Скале жить. Поначалу никто из нас не считал Солнечный врагом. Скорее архаичным и закостеневшим родителем, но не врагом. Мы бренчали на гитарах и рисовали картины, а по вечерам собирались у костра обсудить планы на будущее. Обсуждать нам нравилось, но конкретные дела давались тяжелее. Что обязан продемонстрировать родителю ребенок, заявивший о самостоятельности? Способность выживать без внешней помощи! Хороши же мы были, если б остались на ДОТовском обеспечении. Поэтому первым делом «альтернативщики» принялись за выращивание собственных овощей. Вскоре выяснилось, что здешние земли не слишком-то плодородны, а мы не особенно ответственны и сноровисты. Делянки быстро приходили в упадок, картошка напоминала горох, не сильно отличались помидоры, да и корявенькие огурцы не радовали. Тем не менее что-то удавалось запасать, правда от ДОТовских поставок это не избавило. Тогда половина ребят из первой волны сдались. Они вернулись в город, перепрофилировались, а Скалу решили считать хорошим опытом, о котором следует помалкивать в обществе. Я все никак не мог смириться с неудачей. Для меня и сейчас ДОТовское планирование будущего сродни кафкианскому кошмару, где я – ничтожный винтик, бегущий по треку и не смеющий свернуть ни вправо, ни влево. Такими же соображениями руководствовались и другие из оставшихся на Скале. Мы с удвоенной энергией принялись за земледелие, сманили к себе парочку агрономов, и дело заспорилось. Но именно тогда началось охлаждение между нами и ДОТом. Город не простил Скале потерю своих граждан и к «Альтернативе» начал относиться как к заразе. С приходом новых ребят и девчонок, на единственном перешейке, соединяющем Скалу с внешним миром, появился КПП. Там не задерживают и не проверяют до сих пор, но он стал психологическим барьером, отсекающим колеблющихся новичков от нас. На КПП всегда работали доктора, пожарные и строители. Самые выдержанные и идейные. Такие, которые могли противостоять очарованию нашего общества, но в то же время помогать нам – лечить, ремонтировать, спасать. Золотой период! Я не знаю, почему и отчего, но «Альтернатива» только тогда напоминала союз свободных и равных людей, каждый брал все, что хотел, и уважал ближнего, но дальше… Дальше все покатилось под уклон… Взять Дока Брауна. Как я тебе уже говорил, он пришел сюда с КПП. Поначалу, как и все новички в оранжевых комбинезонах, проводил много времени в моем доме и тогда рассказал свою историю. Кажется, она является ключом к происходящему… Итак, молодой терапевт Борис Соколов, закончивший мед с отличием, начал взрослую жизнь по плану ДОТа. Его все устраивало: и работа, и девушка Рита – первая из списка, и друзья, и перспективы. Он чувствовал себя счастливым! Как любой молодой человек Солнечного, Борис много двигался, ходил на спортивные мероприятия, спектакли и обожал маевки, где в шумной компании можно было повеселиться, поболтать, поесть шашлычка. Шашлычок Док любил особенно! Контуры трагедии обозначились внезапно: на одной из маевок к Борису подкатил мех и сообщил, что ДОТ не рекомендует ему есть мясо, которое парень уже держал в руках. Док, по его словам, почувствовал такой приступ внутреннего возмущения, что приказал меху убираться, а сам решил съесть злополучное мясо во что бы то ни стало, из принципа. И не смог! Привычка повиноваться ДОТу оказалась настолько сильна, что он пришел в отчаяние. Настроение испортилось, и Борис, к у дивлению друзей, просидел в подавленном состоянии до конца праздника… Вечером того же дня мех доставил ему в квартиру медицинское предупреждение о вреде жирной пищи и неутешительный прогноз по будущим заболеваниям. Борис совсем потерял покой. Он вошел в состояние перманентного кошмара, о котором я тебе рассказывал в своем случае. С Ритой отношения разладились, подкралась депрессия. Он запросился в северные экспедиции, но, как назло, попал в межсезонье. В общем, командировали Бориса на КПП от безысходности. К тому моменту на Скале уже все неслось к чертям. Основатели, кроме меня, отошли – кто в мир иной, кто в дом престарелых, общество разделилось на нечеткие классы. Наверху разместился Виктор и его дружина, под ними остальные. Наверное, это закономерно, но в то же время ужасно. Когда Виктор влился в наши ряды, бывалые «альтернативщики» поспешили назвать его новым Че Геварой: мы ждали от него энтузиазма, энергии и авансом передали эстафетную палочку. Наверняка Витек вообразил, что это что-то типа скипетра; с тех пор никто его в обратном переубедить не сумел… Так вот, приехав как-то с КПП к заболевшему «альтернативщику», будущий Док Браун увидел, насколько неформально вели себя местные, увидел ребят, жаривших на костре мясо, и самое главное – никаких мехов вокруг, никаких предписаний! Дока покормили ужасно пережаренным и пересоленным шашлыком, самым вкусным в его жизни! И в светлой докторской голове щелкнуло. Можно, конечно, здесь посчитать, мол, продался человек за еду, сморщить нос, но, понимаешь, Док уверен, что это та самая свобода, ради которой кучка музыкантов в далеком прошлом затеяла свой уникальный концерт, что возможность потреблять канцерогены без навязчивого ДОТовского зуда – есть высшее проявление смелости, ответственности за личное «хочу во что бы то ни стало». Здесь ходит такая мантра – «принимать себя каким есть», – оправдывающая почти любые грехи, кроме вреда соседу. Я помню, что раньше в нее вкладывался совсем другой смысл. Дарья, например, стремится «принимать себя какой есть», исходя из способности самой вершить свою судьбу: выбирать мужчин, ошибаться, падать, вставать и идти дальше. С шишками и горьким опытом, но своим! Она, как стебелек степной травы, треплемый ветром, гнется, но не ломается и только крепчает. А ДОТ… Он добился в искусстве селекции поразительных успехов: вы, жители города, породистые произведения искусства, безупречные в заложенном предназначении, здоровые, но в то же время – неестественные! Как… роботы! Я был уверен, что когда-нибудь настоящие «природные» люди только на Скале и останутся. Теперь вижу, что если в городе дело идет к роботам, то тут – к первобытно-звериному строю. Только на Дарью да горстку таких как она вся моя надежда.

Валентиныч прикрыл глаза и сладко затянулся. В ходе его рассказа Игорь погрузился в оцепенение. Казалось, будто слова Валентиныча мягкими подсолнечными семечками проникают в сознание и, пройдя через барабаны логики, легко сминаются в теплую кашку, из которой пахучее масло каплет на измученные нервы Игоря тягучими целебными каплями. Голова легкая и ясная, никакая отключка не грозит!

– Валентиныч, твоя трава волшебная? – неожиданно для себя спросил Игорь.

– Изумительно волшебная, – охотно согласился тот, – может, все-таки ну его, Дока Брауна, в пень? Я тебе целый портсигар чудодейственных капсул сваляю. Хошь?

– Неа, – удивительно беспечным тоном и по-прежнему будто бы не от своего ума ответил Кремов, – масло у этих зерен недостаточно густое, Валентиныч. Прольется быстро с моих струн. Только тут, у костра, и действует. Мне надо химию вонючую. Скорблю, но уповаю.

Произнесенное показалось Игорю настолько запутанным и бессмысленным, что от Валентиныча он приготовился принять лишь недоуменное «что?», а «скорблю, но уповаю» вообще хулигански щекотало нос позывами к хохоту.

Валентиныч прыснул первым, мгновенно спровоцировав Кремова. Они зашлись в удушающих приступах, покатываясь на матрацах и то и дело смахивая слезы. Когда кому-то хотелось остановиться, он обхватывал колени, сжимал губы трубочкой и выпучивал от напряжения глаза. Тем временем второй, наблюдая потуги соседа, срывался в истерику и принимался выколачивать из матраца пыль кулаками. Щеки же несчастного страстотерпца быстро надувались шарами, следовал выдох «ф-ф-фпр-р-р-р-р-р…», напоминающий реактивный помпаж, – и вот уже оба снова покатываются в приступе неконтролируемого хохота.

Валентиныч подполз на четвереньках к Игорю и, превозмогая конвульсии, схватил того руками за щеки, как ребенка. Затем задержал дыхание и выпалил:

– Тебе пора возвращаться в реальность!

Кремов отстранился и еле выдавил:

– Не могу!

Веселье оборвалось так же внезапно, как началось. Игорю пришло в голову, что Команданте вряд ли обрадовался бы сравнению с каким-то заштатным Дримом, да и вообще… Валентиныч затих синхронно и с опасливым восхищением посмотрел на окурок.

– Вот это купаж, дери его!

Часы показывали половину третьего ночи.

– Время уходит, – спохватился дядька.

Игорь кивнул.

– Люди не дураки, и многие потянулись в гардеробную, – продолжил Валентиныч. – Нравы портились, вольница умирала, виной чему были те же застарелые проблемы с продовольствием и внутренние распри. Скала, казалось, исчерпала себя. Я, признаюсь, готовился к отправке в Солнечный тоже, на покой. Однако внезапно случилось происшествие: в горах к югу сошел сель. Даже здесь слышался его рокот. Партия ребят с Дримом во главе отправилась на разведку. Нужно заметить, что Скала – это южная оконечность северо-восточного плато, на котором построен Солнечный, и, как шишка, со всех сторон окружена отвесной пропастью. Въехать сюда можно со стороны города через КПП на перешейке, и больше никак. Наш поселок расположен у самого «устья» Скалы; что там творится на ее границах, местные детально не знали – ну, обрыв и обрыв, чего еще? На юг мы ходили нечасто, хотя вид оттуда открывается эпический, целый мир под ногами… необозримая пустошь, да… На вылазку Дрима местные про себя рассчитывали как на избавление: вот сейчас он с ребятами вернется, расскажет, что поселку грозит беда и что жаль, конечно, но пора сворачивать лавочку и уносить ноги. Все для приличия погоревали бы, но с внутренним облегчением отправились бы в Солнечный… Наших путешественников не было два дня, мы не на шутку разволновались и собрались уже идти к КПП за помощью, как из лесу показались Дрим с парнями. Витек, заметно волнуясь, сообщил, что южнее произошло землетрясение с оползнями, что ходить туда отныне нельзя, слишком опасно, и что, к большому горю, в расселинах погиб наш соратник Андрей Простаков, по прозвищу Славянин. Последнее стало страшным горем. Андрей вызвался идти в горы, несмотря на возраст, – он примерно моих лет, даже старше, – и вот такая гибель. Тем более что именно Славянин считался экспертом по выживанию и чаще иных пускался в скитания к южным окраинам. Естественно, на юг больше никто ни ногой. Проход к южному ущелью мы завалили камнями, и лишь изредка дримовские орлы наведываются туда проверить, как обстоят дела и не грозит ли нам новый обвал или сель… Ни один «альтернативщик» не спустил курок – не озвучил идею вернуться в город. Духу не хватило. Но странное дело, с тех пор проблемы с запасами провианта рассосались! На складе перестала заканчиваться картоха, а если и маячила опасность, то Витек откупоривал НЗ и мы благополучно коротали до очередного урожая. А тот оставался вроде и прежним, но кладовщики рапортовали о гораздо больших поступлениях, чем раньше!

– ДОТ? – спросил Игорь. – Какая-то игра Солнечного?

– Об этом я подумал первым делом, но… – Валентиныч потряс в руке «Идиотом», – ассортимент больно необычен! Эту пачку я добыл совершенно случайно, можно сказать, украл, и ничего подобного в открытую на Скале не обращалось. Но и без нее странностей много: мясо, отдающее химией, макароны мудреной формы. Дрим убеждает, что эти еще с давнишней гуманитарной помощи Солнечного, остатки. Но, во-первых, года идут, а «остатки» не иссякают, а во-вторых, я в жизни ничего подобного в Солнечном не видел!

Игорь вспомнил про «Крутую тусовку», провалившуюся в глубины подсознания под мерное течение дядькиного рассказа.

– Они нашли там склад со жратвой, вот что! И склад не нашенский, очевидно, – убежденно заявил Валентиныч, прежде чем Игорь придумал хоть одно объяснение неимоверному феномену чипсов на Скале. – Для капиталистов здешние места – крайний северо-восток, для нас близкий юго-запад. Их поисковые партии наверняка добирались до оконечностей плато и в районе Скалы устроили солидную закладку провианта. Тут же медвежий угол! После Пакта о разделе зон развития они отказались от северных экспедиций, закладку забросили, а землетрясение ее вскрыло! Как думаешь?

– Правдоподобно, – задумчиво потер подбородок Кремов. – Дайте-ка посмотреть еще раз.

Упаковка выглядела очень старой, таких в своем сне Игорь не видел. Впрочем, он с раздражением отмел виртуальные воспоминания как навязчивый шлак. Мало ли что он понапридумывал себе на Ложе! Почему это должно совпадать с реальностью всамделишного Мегаполиса? Может, именно такие чипсы там сейчас выпускают, а не образцы из убогого магазинчика дяди Ашота близ офиса «Пули»? Каков он, настоящий Мегаполис, вообще?

На упаковке столбцами мелкого шрифта струилась информация о составе продукта, производителе и дате изготовления. 1962 год! Да эта «тусовка» старше всего сущего! Старше Земли и человеческой истории! «Наверное, Валентиныч прав, – подумал Игорь, – похоже на провизию первых поселенцев».

Валентиныч вновь спрятал вещь, которой здесь не должно было быть, в «Идиота» и теперь молчал, глядя на раскаленную спираль обогревателя.

Вот чертовщина! На контакт с Мегаполисом не похоже, Солнечный обеспечивал своим границам хирургическую стерильность. Если б капиталисты попробовали сунуться на Скалу, советская армия узнала бы об этом еще на этапе планов. Лазутчиков неизбежно схватили бы, и Нервы однозначно поучаствовали в допросах. Игорь – Нерв не последнего ранга, а учитель и подавно, тайно ДОТ такое бы не провернул.

Выходит, все же закладка. Если и впрямь она огромна, становится понятным норов «Альтернативы»: пусть не сами, пусть удачей, но получили продуктовую независимость от города-прародителя. Теперь уплетают тысячелетний импортный фаст-фуд и строят далеко идущие планы. Планы, планы… В чем они? Какая перспектива у Дрима и его банды? В Солнечный их не пустят, сидеть на Скале даже с неисчерпаемым запасом еды – не самоцель, так что же? Неужели смысл альтернативной борьбы лишь в демонстрации ненависти?