"Крепок наш морской оплот?"                         Гвоздь парламентских запросов,                         "Вуй, месье! В такой-то год                         Мы удваиваем флот!"

                        Ну, а хватит ли… матросов?!

                        Коль поедет кто в Тулон,                         Передайте мой поклон,                         Сами знаете, кому.                         Адрес правильней: "В тюрьму,                         Самый строгий каземат…                         Шесть матросов и солдат!"

                 У кулака, у Прова Кузьмича,                     С советом рядом — лавка.                  Пров перед лавкою стоит с попом, ворча:                     "Как, батя, думаешь? Для ча                  У сельсовета, глянь, сейчас такая давка?                     Там — видишь? — стол. А за столом                  Какой-то городской фабричный… костолом.                     — Ломать приехал наши кости! —                  Рабочий, значит, шеф пожаловал к нам в гости.                  Не к нам с тобой, не, не! Я б на него — ату! —                  Спустил бы всех собак, а ты, отец, от злости                  Пред алтарем, забыв святую лепоту,                  Завыл бы матерно, взамен "Премудрость! Прости!"                  Шеф стал мне сниться. Сплю — проснуся: весь в поту!..                     Четвертый день уже аль пятый                  Он все толчется здесь — шеф этот распроклятый:                     Ор-га-ни-зу-ет бед-но-ту.                  Чтоб, значит, вся она "продуманно, по плану                     Шла на борьбу сплошной стеной".                  С кем на борьбу? С тобой, а главное — со мной!                  Не по башке начнут лупить, а по карману,                  Снимать штаны с меня, последнее пальто! —                  Кто мне поможет, а? Скажи мне без обману!"                  "Никто, как бог! никто!.."                     "Вот то-то, что… никто! —                  Ворчит кулак, словам поповским злобно вторя. —                  Сам не придумаешь, останешься без ног".                  "Никто как бог!"                     "Молчи! Заладил: бог да бог!                  Он много нам — твой бог — доселева помог!                  Эх, ты!.. Пойдем-ка, что ль, да выпьем лучше… с горя!"

                 "Ну-к что? — куражился над беднотой кулак; —                  Был шеф? Подзуживал вас всех держаться вкупе                     Да насулил вам черта в ступе?                  Получите, хе-хе, от падали… мослак!                  Посульщиков таких видали мы, ребятки:                     Раз в год приедут, погалдят,                  Да вас же обопьют, да вас же объедят, —                     Нажравшися, намажут пятки,                        И все с них взятки                           Гладки!"                  Куражился кулак неделю, две и три,                  А на четвертой — "Пров! — ему кричат. — Смотри!                  Шеф!.. Ей же богу, шеф!.. На трахтере явился!"                  Пров глянул, обомлел, а в горле — словно ком:                     Кулак своим предлинным языком                        Едва не подавился!                  Впрямь — шеф на тракторе. Ту-ту, ту-ту, ту-ту!                     Гудком сзывает бедноту:                  "Вот, братцы, конь так конь! Садись! Бери за холку!                  Железный этот конь вам натворит делов,                  А перво-наперво сломает вам трехполку.                  Всяк знает, кто не безголов,                  Что с многополья-то куда побольше толку!"                  Шеф держит речь, ну прямо агроном!                  По старенькой сохе справляет панихиду!                  А Пров Кузьмич, кулак, укрылся за гумном,                          Осатанев от этакого виду,                  Под шефские слова озлобленно рыча:                  "Трах-те-ри-за-ция!.. Заветы Ильича!..                     Так!.. Бедноту не дать в обиду!..                  Так, так!.. Оно видать: парнишка развитой!..                  Подохнуть бы тебе с твоею беднотой!..                     Так!.. Трахтер!.. Есть чем похвалиться!..                  Сквозь землю бы тебе с ним вместе провалиться!!"

                 Посмотришь на небо: такая синева!                  И радостно глядеть на золотое поле!                  А Пров Кузьмич, кулак, сварился: "Жив едва!..                     Трещит — без хмелю — голова!                  Да как ей не трещать?.. О господи, доколе!..                     Видала? — Пров пристал к жене. —                  Что шефы делают?.. Для мужиков? Не, не!                  На этот раз у них подходец… к "женской доле":                  "Мы женщину хотим раскрепостить вполне!                  Довольно, говорят, ей жить по старине:                     В двойных цепях, в двойной неволе!                  Трудна работа, но… рабочий класс упрям!                  Мы перво-наперво поможем матерям,                  Начнем с главнейшего покуда!"                     И вот из города недели две назад                  Сюда явилася какая-то паскуда,                  Арендовала дом Михеевский и сад.                  Теперь в дому — всего: игрушки, и посуда,                  И умывальнички — всё шефские дары                     Для деревенской детворы.                  Подумай: сопляку и кукла и лошадка, —                     Заплачет — пряничек дадут.                  На доме вывеска, что, дескать, "_ясли_" тут                     И "_детская площадка_".                     Для деревенских баб-дурех,                  Для Глашек, Машек да Матрех,                  Теперь — лафа: весь день на полевой работе                  Уж не метаться им в двойной, тройной заботе:                     Тут дело, жаркая пора,                  А рядом просит есть и хнычет детвора,                  И пес — не догляди — забрался детям в миску.                  Теперь же — "ясли", детский рай!                  Матрехе горя нет: знай, поле убирай!                     Нет ни хлопот былых, ни риску.                  За детворой надзор и ласковый уход.                     Да, шефы — что сказать? — смекалистый народ,                  На бабьей струночке играют самой слабой:                     Ведь бабьи думки все о ком?                  О детях!.. Ну, так вот… Ах, мать, не дураком                  Подмечено: сумей поладить только с бабой,                  Так после в пять минут поладишь с мужиком!"

                 У кулака, что день, то настроенье хуже.                  Пров — некого пилить, так он пилит попа:                     "Сидеть, сидеть нам, батя, в луже!                  И в лавочку мою народ валит не дюже,                  И к лавочке твоей становится все уже                     Травой заросшая тропа.                  Исправить мужиков нет никакой надеи:                     На шефов молятся злодеи!"                     "Никто, как бог!"                     "Опять!.. Уж ты меня не зли!..                  Давно ли шефы-то свой трахтер привезли,                     А нынче новые затеи:                     Наладили "_сельхозкредит_" —                  Мол, бедноте кредит весьма не повредит, —                  Потом "_Машинное товарищество_" — нате! —                  С припевом на такой оскоминный мотив:                  Чтоб стала жизнь светлей в бедняцкой каждой хате,                  Вся беднота должна сплотиться… в коллектив!                  Пусть крепче бьется в ней общественная жилка!                  За коллективом-де никто не пропадет!                     Слышь, поп, машина как гудёт?                  То кол-лек-тив-ная — сгореть ей! — молотилка!                  Везет снопы Аким, а следом — Клим, Федот.                     Сегодня общий обмолот.                  Гудёт!.. В башках у них весь век бы так гудело!                     Один старается, ретив, —                  Другой — того быстрей!.. Общественное дело!..                     Поганый этот… коллектив!..                     Ста-ра-ют-ся!.. Глядеть противно!..                  Машина за снопом глотает жадно сноп.                  Ну, что ж нам делать, а? Скажи мне, глупый поп!                  То ль в петлю вместе лезть? То ль… выпить…                                                    кол-лек-тив-но?"                  "Ник!.. Ник!.. Ник!., то, как… бог!"                            "Икаешь богом?.. Во!..                     Ты, вижу, батенька, хвативши без того!"

                    "_Изба-читальня_". У избы                  На новом столбике две радиотрубы.                  Пред сельской беднотой — на общем совещанье —                  Рабочий держит речь о радиовещанье,                  Насколько от него нам польза велика:                  Чем селам, деревням — с пустого языка                  Кормиться слухами да всякой небылицей,                  Тут — разговор прямой с советскою столицей!                  О чем? Да обо всем: как выбирать быка?                  Корову как кормить жмыхом да свекловицей,                  Чтоб два ведерка в день давала молока?                  Как поле засевать? Где — рожью? Где — пшеницей?                     Что дал "_Октябрь_" для мужика?                  Как наш Союз живет? Что слышно за границей?                  Как можно бедноте стреножить кулака?                  Как церковь заменить хорошею больницей?..                     Кулак у церкви пред звонницей                  На это зрелище глядит издалека.                  Увидевши, что поп Лука                     Бежит к нему, закрывши уши,                  Кулак смеется: "Что? Придется бить баклуши?                     Шеф-то меня пока,                  А нынче уж тебя хватает за бока?                  Мужицкие — не ты, а он — спасает души?                  Теперь другой закон!.. Совецкая скрижаль!                     Ха-ха!.. Одначе, батя, жаль,                     Что не попал ты на начало,                     Когда тут радиё кричало!                     Вот чудеса-то каковы!                  Путь от Москвы до нас — ты знаешь, как он длинен?                  Так вот по радию — сейчас вот — из Москвы                  Кто говорил-то, а? Подумай! Сам Калинин!                  — Крестьяне! — говорил Калинин из трубы. —                     Приветствую!.. И все такое:                  Про Чимбирлена там и каменные лбы                  Врагов, что не хотят оставить нас в покое.                  Я ж думал, слушая: — Эх, если б да кабы                  Пришли спасители… ну, те же Чимбирлены!                  Нет, не дождаться нам желанной перемены                     Лихой теперешней судьбы!                  Вот эту радию с каким сравнишь ты ядом?                  Калинин говорит — слыхать во всей стране,                  А я вот не в Москве, а с мужиками рядом,                  Но вроде нет меня: толкаюсь в стороне!                     Вон середняк Пахом, гляди-ко.                  Мать за рукав его схватила, воет дико:                     "Куда ты? Господи-Христе!                  Там бес кричал в трубу, усевшись на шесте!"                  Одначе, слышь, Пахом, уже не веря в беса,                  Орет на мать, что та не смыслит ни бельмеса,                  И тянется туда… к трубе и бедноте!                  Новинка шефская… Влечет само собою!..                  Да, времена пошли не те,                  Досель нам был не мед. А с этою трубою…                     Труба нам, батюшка, с тобою!"

                    Пред сельскою "избой-читальней"                     Звонкоголосый смех, галдеж:                  Рабочий-отпускник, гость из столицы дальней,                     Организует молодежь.                  Лет двадцать самому приезжему парнишке,                  Одначе — голова! Работа не легка.                  Иное разъяснять приходится по книжке,                     По "памятке отпускника".                  Вопросов уймища. Не напастись ответов:                  Тот спросит про войну, а тот про власть Советов,                  Один — про Волховстрой, другой — про комсомол,                     Кто — про зерно, кто — про помол,                  Кто — про Китай, а кто — насчет декретов,                  Тому — дай книжечку, тому — пяток портретов,                     Тому — крестьянский календарь,                     Мужицкий справочник настенный.                     "Демьяна Бедного видал?"                        "Видал".                        "Сухарь?"                  "Сложить меня с тобой".                     "Да ну? Такой толстенный?                     А хлестко пишет как стишки!"                  "И просто так — не надо проще!"                     "Учитесь, милые дружки,                  Так сами будете писать того похлеще!"                  "Учиться надобно!"                     "Учиться!" — общий крик.                  "А то вон в Змиевке пьют волсовет и рик,                  А глядючи на них, все тонут в самогонке!"                     На молодежь любуяся в сторонке.                  Согнувшись на костыль, стоит Корней, старик.                  "Слышь? — Он толкает в бок середняка Евсея. —                  Слышь, речи там ведут о чем с отпускником?                  Хор-р-ро-ший молодняк!.. С таким молодняком                     Не пропадет Совецкая Расея!"                  А где же Пров, кулак? Он дома заперся                  И сына запер тож: "Что рвешься? Не туда ли?..                  Мне эта молодежь осточертела вся!                     Глаза бы лучше не видали!"

                 Кулак глядит в окно и материт сынишку:                  "Брось книжку, говорю!.. Брось, говорю я, книжку!..                  "За-ве-ты Ле-ни-на"!.. Сопляк! Небогомол!                     Идти желаешь в комсомол?                     Вот в эти самые — ну ж ловок! —                  Что учатся стрелять из боевых винтовок?..                  А кто их учит, ась?.. Кого он учит, ась?..                  Стрелять он учит их в кого, скажи, дубина?                  Не понимаешь, ась — чай, родился вчерась! —                  Что под пристрелом тут… — от-цов-ска-я судьбина?..                     Слышь?.. Слышь, палят как? Тра-та-та!!                  Кто учит? — Красный шеф! Палит кто? — Беднота!                     А ты, слепой щенок, туда же!                  Пристрелка бедноте нужна. И очень даже!                  Ей власть Советская не мачеха, кажись!                     Ей без нее хоть в гроб ложись!                  Им есть что защищать — всем этим голодранцам!                  Они дадут отпор не только иностранцам,                  Ну, Чимбирленам там или еще кому,                  А могут штык всадить еще врагу иному.                  Кому, рассукин сын?.. Па-па-ше тво-е-му!                     Отцу-у-у род-но-о-му!!                  Я — враг унутренний!.. Что выпялил белки?                  Рискни я только вновь затеять заварушку,                     Как эти самые стрелки                     Меня в секунт возьмут на мушку!                  "А! скажут, ты, подлец, вновь тянешь нас к царю?                  Вновь нас мутишь?" И — бац!! Брось книжку, говорю!                  И на стрелков в окно не пялься обалдело!                  Как бишь… Язык свихнешь от этих слов одних!..                     Во-ен-ни-за-ци-я у них!..                  Пущай стараются. Не наше это дело.                  И книжку эту тож… Швырни ее в пустырь!                  Вот лучше на, читай божественный псалтырь…                  Псалом… Псалом… Не то! Кафизма… Вот поди ты!                  Ну ж буквы! Без очков слило всю мелюзгу.                 …Во-ен-ни-за-ци-я!.. Стреляют!.. У, бандиты!                  Стреляло б до смерти у вас у всех в мозгу!"

                 Средь мужиков кулак пустил такой слушок:                  "Вы шефов нюхали, какой от них душок?                  Тьфу! Благодетелей нашли!.. Эх, вы, Митрохи!                  Поди-ко-сь, ближе им казенный-то мешок,                  Нахапают себе, а чтоб прикрыть грешок,                  Так вам какие-то суют с обеда крохи!..                  Рядятся — ше-фа-ми!.. Де-рев-не по-могать!                     А сами, надо полагать,                  Хоть говорят: "Живем в Москве по-пролетарски",                     Живут однакоже по-барски:                  За восемь часиков работы — цап деньжат!                     И на боку потом лежат                  Да ездят в отпуска, а кто — и на курорты,                  Где за казенный счет в тени под деревцом                  Едят пирожные да сладенькие торты                     И забавляются… винцом!                     Да мне б такую жизнь, примерно,                  Я б тоже "шефом" был не хуже их, наверно!"                     Бранились мужики, что шеф, мол, не таков,                        Что про рабочих, бедняков,                  Кулак любую чушь готов плести со злости.                  А под конец… в Москву послали ходоков:                  "Вы, значит, на завод… нежданно. Вроде в гости!"

                    "Ну, что? — когда назад вернулись ходоки,                        Их обступили мужики. —                    Как шефы там живут и как вас принимали?                  Да много ль правды в том, что Пров про шефов нес?"                  "А где он, этот гад, брехливый этот пес?                  Будь здесь он, ребра бы ему мы поломали!"                  "Таких, как Пров, за их бесстыжую брехню                  Всех изничтожить бы не жалко на корню!..                  Про шефов что сказать? Народ они — затейный,                  Работают вовсю. А их житье-бытье…                  Не знаешь, чем живет из них иной семейный                  А урывает нам — затем, что он — идейный,                  На пользу общую привык давать — свое,                  А не казанное, как брешет Пров злодейный!..                  Попали, стало быть, мы на завод литейный,                     Где шефы делают литье.                  Вот где, ребятушки, нагрето-перегрето!                     Да у такого-то огня                     Наш брат-мужик, в такой жаре-то,                  И часу б выстоять не мог, не то что дня!                  А взять горячий цех, где делают прокатку                  Железных раскаленных змей,                     Где повернуться не сумей,                  Так кончишь горестно с такой змеею схватку:                  Останешься с одной ногой или рукой.                  Вот он — рабочий труд! Идут на труд такой,                  Коль говорить всю правду-матку,                  Не с жиру, братцы, нет, не с лишнего достатку!"                  "Где Пров, язви его?!" — Метнулася толпа.                     Пров тем лишь избежал жестокого погрома,                        Что не нашли его ни дома,                           Ни у попа:                  Учуяв, что сулит для них мужичья злоба,                  И Пров и пьяный поп куда-то скрылись оба!