У Льва       Болела голова    И кости старые ломило.    «Ох, ничего-то мне не мило,    И опротивели вы все! –    Сказал он кумушке Лисе,    Своей советнице сановной. –    Казнить вас казнью поголовной,    Чтоб понимали, значит… м-да!.. Ох, как под ложечкой сдавило… Ох, беда!.. И сердце: то замрет, то больно заколотит… На что ни погляжу, ото всего воротит. С чего бы это все?.. Аль помирать пора?..» «О царь! – Лиса в ответ. – Ты, помнится, вчера    Поужинать изволил очень плотно».    «Вчера? Я б и сейчас подзакусил охотно. Да чем? Тому назад не больше два денька       В лесу я видел оленька: Красавец этакий, с ветвистыми рогами. Что, ежели б его ты привела сюда?       Вот это – царская еда: Поесть – и закусить оленьими мозгами!»          Чрез полчаса          Неслась Лиса,    По высочайшему веленью,    Искать в лесу тропу оленью.    Нашла и двинулась по ней. К исходу двух иль трех (не помню точно) дней Олень разыскан. Вид принявши важно-строгий,          Лиса к нему:          «О дивнорогий! Тебе я в качестве смиренного посла Известье важности великой принесла, Веленье нашего священного владыки. Осиротеть должны мы скоро, горемыки: Лев – при смерти. И вот пред тем, как жертвой стать,    Беспомощной, печальной жертвой тленья, Царь – так милы ему олений ум, и стать,          И прыть оленья! – Царь, долго думая, размыслил передать       Тебе бразды правленья.    Волк, дескать, лют, медведь – ленив,    Свинья – глупа, а тигр – хвастлив… Лишь об одном тебе нет двух различных мнений. Пресекся львиный род, да здравствует олений!    Спеши же к дряхлому царю, Пока уста его злой смертью не сомкнуты. Пусть вместе с воющим народом я узрю Его последние счастливые минуты. О благороднейший, иди к нему скорей!»       И новый царь зверей, Принявши льстивые слова Лисы на веру,    Ввалился в львиную пещеру, – Но в тот же миг, вконец испуганный и злой, Последней клятвою проклявши лисьи речи, Весь окровавленный от доброй львиной встречи,       Махнул назад стрелой. «Держи его!.. Лови!.. Да что же я?.. Да где я?.. – Ревел взбешенный Лез, собою не владея. –    Вы шутки шутите со мной?.. Лиса! Верни его! Какой ни есть ценой,    Но притащи его, злодея!»    Лиса застыла: «Вот так раз!       Вот так задача!»    Но делать нечего: приказ!    Пустилась в лес, едва не плача, От свежего следа не отрывая глаз. По следу выбравшись на тихую полянку,    Лиса настигла беглеца. «Не подходи! – вскричал Олень. – Убью подлянку!»    «Ах, все равно я жду конца!    И без того уж я убита.    Мне не страшны твои копыта    И не страшны твои рога. На, бей! От жизни мне равно не ждать уж толка: Лев хочет посадить теперь на царство Волка, Да, Волка, моего презлейшего врага! Олень, ты – жалкий трус: к кому ты шел с опаской? К царю, который ждал – с отеческою лаской    Прижать тебя к своей груди, Кто, встав на радостях с постели без подмоги, Встречал тебя: „Мой сын, наследник мой, гряди!“ А ты… Какой позор! Скорей давай бог ноги! Мне вспомнить совестно! Я от стыда горю!..»       Размяк Олень совсем:       «Утешься, друг мой верный!..    Я совершил поступок скверный!.. Я… я покаюся… Веди меня к царю!..» Лев ждал дружка: «А ну, теперь задай-ка тягу!» Схватил и уписал до косточки беднягу. Покамест Лев глотал кишки да потроха,    Лиса… мозгами закусила. Хватился Лев мозгов: «Тьфу, дьявольская сила!          Да где ж мозги?»          «Мозги, ха-ха? – Осклабилась Лиса в приличном отдаленьи. – Что выдумал искать, ха-ха: мозги оленьи! Да разве ж могут быть мозги у дурака, Которому помял однажды Лев бока, А он, доверившись посулам, самолично В объятья львиные пожаловал вторично?!»

Мораль Эзопову боюсь переводить,       Хоть перевод вполне возможен. Стал ныне и Эзоп не очень-то надежен,       С моралью надо погодить.

   На клетку с птичками не раз Мурлыка-Кот глядел, не отрывая глаз:    «Ну что за миленькие пташки». Но пташки знали уж мурлыкины замашки.    Прослышав как-то стороной, Что нездоровится затворнице одной,    Наш Кот на хитрости пустился:    Надел очки, принарядился, Стал перед клеткою и, лапкой в дверь стуча, Мурлычит ласково: «Не надо ли врача? Как чувствовать себя изволите вы, детки?» «Спасибо, хорошо, – ответили из клетки, –    Так хорошо, вообрази, Как будто бы тебя совсем и нет вблизи».

   «Спа…си…те!.. Ай!.. То…ну!» «Вот видишь! – стал корить несчастного прохожий. –    Зачем же ты, малец пригожий,       Полез на глубину?       Ай-ай! Ну, разве можно    Купаться так неосторожно?    Ужо, дружок, вперед смотри…» Прохожий говорил с великим увлеченьем, А мальчик, втянутый в водоворот теченьем,    Давно пускал уж пузыри!

   Есть тьма людей: нравоученьем Они готовы вам помочь в беде любой,    Отнюдь не жертвуя собой!

        Бог весть из-за какой                Такой                Причины,             Среди морской                Пучины Вели с Китами бой                Дельфины. То увидал Пескарь: «Ой, братцы! Что я зрю?             Голубчики, да что вы?!             Давайте я вас помирю!» «Вон! – гаркнули бойцы. – Да мы скорей готовы Все лечь костьми, чем дать мирить нас –                     Пескарю».

   Какой-то бойкий паренек    На людях в праздничный денек, Для смеха всякие откалывая штуки, Слепому старику волчонка сунул в руки:       «Вот, распознай-ка, что за зверь?»    «Да что ж, он мал еще… Узнай его теперь! Одно могу сказать, – старик ответил парню, – Что этого зверька не след пускать в овчарню!»

Лишившись дочери любимой, Антигоны,    Богач Филон, как должно богачу    (Не скареду, я т о сказать хочу), Устроил пышные на редкость похороны. «О матушка, скажи, как это понимать? – В смущенье молвила сквозь слезы дочь вторая. – Сестре-покойнице ужели не сестра я       И ты – не мать, Что убиваться так по ней мы не умеем, Как эти женщины, чужие нам обеим?       Их скорбь так велика       И горе – очевидно,    Что мне становится обидно: Зачем они сюда пришли издалека При нас оплакивать им чуждую утрату?» «Никак, – вздохнула мать, – ты, дочь моя, слепа? Ведь это – плакальщиц наемная толпа, Чьи слезы куплены за дорогую плату!» В годину тяжких бед умейте отличать Скорбь тех, кто иль привык, иль вынужден молчать, От диких выкриков и воплей неуемных Кликуш озлобленных и плакальщиц наемных!

      Седая старина Отмечена великими делами. У зайцев как-то шла война       С орлами. Спасаясь от когтей и клювов мощных птиц,       Герои серые в тревоге       Молили о подмоге             Лисиц. «Помочь вам? – был ответ. – Нам это слышать лестно.       Покинув тихий наш овраг, Охотно с вами в бой пошли бы мы совместно,       Когда б нам не было известно,       Кто – вы и кто – ваш враг».

Каким-то случаем сошлись – Медведь с Китом,    И так сдружились крепко оба,    Что, заключив союз до гроба,    Друг другу поклялися в том, Что каждый помогать другому будет в горе, Ну, скажем там, болезнь случится иль война…    Вот, как на грех, пришлося вскоре    Нарваться Мише на Слона.    Увидевши, что близко море,    Стал Миша друга звать скорей:    «Кит-братец, помоги осилить эту тушу!» Кит в берег тычется, – увы, царю морей    Не выбраться на сушу! Медведь Кита корит:    «Изменник! Продал душу!» «Кому? – ответил Кит. – И в чем моя вина?    Вини мою природу! Я помогу тебе, как только ты Слона    Швырнуть сумеешь в воду!» «Дурак! – взревел Медведь. – Не знал бы я беды, Когда б я мог Слона швырнуть и от воды!»

В телеге колесо прежалобно скрипело.    «Друг, – выбившись из сил,    Конь с удивлением спросил, –       В чем дело?    Что значит жалоба твоя? Всю тяжесть ведь везешь не ты, а я!»

Иной с устало-скорбным ликом, Злым честолюбьем одержим, Скрипит о подвиге великом, Хвалясь усердием… чужим.

У Волка Лев отбил овцу.    «Грабеж! Разбой! –    Волк поднял вой. – Так вот какой ты есть защитник угнетенных!    Так вот изнанка какова    Твоих желаний затаенных! Вот как ты свято стал чужие чтить права!    Пусть льстит тебе низкопоклонник, А я… Когда при мне нарушил царь закон,    Я, не боясь, скажу, что он Из беззаконников – первейший беззаконник! Но, царь, есть божий суд! Есть справедливый гнев!..»    «Брось! – усмехнулся Лев. – Все это без тебя мне хорошо известно,    Как не в секрет и волчий нрав. В своих упреках ты, конечно, был бы прав, Когда бы сам овцу добыл ты честно!»

     Волк тяжко занемог:      Почти лишившись ног,      Лежал он, как колода,      Без ласки, без ухода. В такой беде, увидевши Овцу, Взмолился Волк:           «Роднулечка-Овечка,      Остановись на два словечка! Ты видишь: жизнь моя приблизилась к концу. Ах, знаю, я – злодей, и нет мне оправданья! Но злость ко мне растет пусть в ком-нибудь другом, А ты, ты сжалишься в порыве состраданья      Над умирающим врагом! Предсмертной жаждою томимый нестерпимо, Святая, кроткая, я об одном молю: Помочь мне доползти к реке, текущей мимо, Где я жестокие страданья утолю!»      «Ужель, – Овца в ответ, – я сделаюсь виною   Того, чтоб ты остался жив,   Себя водою освежив   И закусивши после… мною?»

   Пав жертвой дровосека, Вздохнул могучий Дуб на весь зеленый бор:       «Как ни обидно мне, друзья, на человека       И на его топор, Но во сто крат больней мне видеть клинья эти, Которые меня стремятся расколоть: Все из моих ветвей – мои родные дети Зубами острыми впились в родную плоть!»

   Покинув бренный этот мир,    Обожествлен душой и телом,    Геракл на небе первым делом    Попал к богам на пир.    Геракла боги обступили,    С ним вместе чокались и пили,    Вели душевный разговор, И, хоть, подвыпивши, несли порою вздор, Геракл их слушал терпеливо, Всем крепко руки жал и кланялся учтиво,    Ответив дерзостью Плут о су одному.    «Скажи, Гераклушка, – Зевс подошел к нему, – За что ты богача Плут о са так обидел?»    «За то, – сказал Геракл, – что в жизни я не видел Его друзей средь честной бедноты,    Что все Плут о совы приятели-любимцы    Сплошь негодяи-лихоимцы       И первые плуты!»

   «Друзей мы ценим не числом,  А качеством», – читал я где-то, Ан вот подите же: Лев дружбу свел с Ослом.    Ну, что вы скажете на это?    Лев! С кем? С Ослом? Да почему?       А потому!    Мне ж все подробно знать откуда?    Должно быть, царская причуда!    Льву… Все дозволено ему!    Ослов ли брать к себе на службу    Иль заводить с ослами дружбу. Хоть, впрочем, нет большой диковинки и в том, Что просто Лев с тоски, чтоб отогнать зевоту, Решил обзавестись не другом, а шутом. Так это аль не так, мы выясним потом. Однажды, взяв Осла с собою на охоту,    Лев дал ему работу: Зайдя вперед, пугать зверей, чтоб, ошалев, Они неслись туда, где притаился Лев.    Осел в усердии великом    Всех всполошил ослиным криком.    Добычи вдосталь было Льву. В час отдыха, со Львом разлегшись важно рядом, «Что, друг, – спросил Осел, – а страшно я реву?»    Окинув «друга» хитрым взглядом,       Лев отвечал: «Беда как страшно! Я – оглох!    Не только ты переполох    На всех зверей навел немалый, Но в страхе жители бегут из ближних сел;    Да сам я струсил бы, пожалуй, Когда б не знал, что ты – осел!»

Расхвастался Медведь перед Лисой:    «Ты, кумушка, не думай,    Что я всегда такой угрюмый:    Злость на меня находит полосой,    А вообще, сказать не лицемеря,    Добрей меня не сыщешь зверя. Спроси хоть у людей: ем мертвых я аль нет?»    «Ах, кум, – Лиса в ответ, –    Что мертвые?! Я думаю другое: Слух добрый о себе ты всюду б утвердил, Когда бы мертвецов ты менее щадил,    Но… оставлял живых в покое!»

   Смысл этой басенки не нов    Для лицемеров и лгунов: Прочтут, поймут… и не покажут вида,    Что их касается обида!

   Однажды Барс перед Лисою Хвалился силою своею и красою: «Уж не прогневайся, я говорю любя:    Как погляжу я на тебя, Чем, думаю, со мной поспорить ты могла бы?    И ростом ты мала,    И силой не взяла,    И ноги слабы… Тогда как у меня…»                     «Прости свою рабу, –       Лиса ответила лукаво, –       Нашел ты с кем равняться, право! Я за одно лишь то благодарю судьбу, Что ты, по милости своей, со мною дружен. Твои достоинства… Я знаю их сама! Когда бы к ним еще немножечко ума…»    «Что? – ухмыльнулся Барс. – Ум?!                    Разве так он нужен?!»

Какой-то токарь, плут известный и повеса, Состряпав наскоро из дерева Гермеса И притащив его на рынок продавать, Стал покупателей умильно зазывать: «Для лиц всех возрастов и для любого пола    Гермес – за три обола!       За три обола! Купив его, нужды не будешь знать ни в чем, Весь век свой проживешь в довольстве и покое:       Кто беден – станет богачом, А кто богат – разбогатеет вдвое!» «Ба! – кто-то из толпы, задетый за живое, Взял на смех продавца, – чудак же ты, видать, Что сам сбываешь с рук такую благодать!» «Эх, – продавец в ответ, – иди ты, братец, к шуту! Ведь то пойми: сказать Гермесу не в укор,       Он хоть отзывчив, да не скор, А три обола мне нужны сию минуту!»