Том 4. Стихотворения 1930-1940

Бедный Демьян

1931

 

 

О писательском труде

*

Склонясь к бумажному листу, Я – на посту. У самой вражье-идейной границы, Где высятся грозно бойницы И неприступные пролетарские стены, Я – часовой, ожидающий смены. Дослуживая мой срок боевой, Я – часовой. И только. Я никогда не был чванным нисколько. Заявляю прямо и раз навсегда Без ломания И без брюзжания: Весь я – производное труда И прилежания. Никаких особых даров. Работал вовсю, пока был здоров. Нынче не то здоровье, Не то полнокровье. Старость не за горой. Водопад мой играет последнею пеною Я – не вождь, не «герой». Но хочется так мне порой Поговорить с молодою сменою. Не ворчать, Не поучать, Не сокрушенно головою качать, Не журить по-старчески всех оголтело. Это – последнее дело. Противно даже думать об этом. Я буду доволен вполне, Если мой разговор будет ясным ответом На потоки вопросов, обращенных ко мне: «Как писателем стать?»             «Как вы стали поэтом? Поделитеся вашим секретом!» «Посылаю вам два стихотворения И басню „Свинья и чужой огород“. Жду вашего одобрения Или – наоборот». Не раз я пытался делать усилие – На все письма давать непременно ответ. Но писем подобных такое обилие, Что сил моих нет, Да, сил моих нет Все стихи разобрать, все таланты увидеть И так отвечать, чтоб никого не обидеть, Никакой нет возможности При всей моей осторожности. После ответного иного письма Бывал я обруган весьма и весьма. Человек, величавший меня поэтом, У меня с почтеньем искавший суда, Обидясь на суд, крыл меня же ответом: «Сам ты, дьявол, не гож никуда! Твое суждение глупо и вздорно!» Благодарю покорно! Я честным судом человека уважил И – себе неприятеля нажил. Вот почему нынче сотни пакетов Лежат у меня без ответов. Лечить стихотворно-болезненный зуд… Нет, к этим делам больше я не причастен. А затем… Может быть, и взаправду мой суд Однобок и излишне пристрастен. И сейчас я тоже никого не лечу. Я только хочу В разговоре моем стихотворном Поговорить о главном, бесспорном, Без чего нет успеха ни в чем и нигде, О писательском – в частности – _тяжком и черном, Напряженно-упорном, Непрерывном труде_. Вот о чем у нас нынче – так и прежде бывало! – Говорят и пишут до ужаса мало. Убрали мы к дьяволу, скажем, Парнас, Ушли от превыспренних прежних сравнений, Но все же доселе, как нужно, у нас Не развенчан собой ослепленный, Самовлюбленный, Писательский неврастенический «гений». «Гений!», это порожденье глупцов И коварных льстецов, Это первопричина больных самомнений И печальных концов.    Подчеркиваю вторично И категорично, Чтоб сильней доказать мою тезу: Не лез я в «гении» сам и не лезу, – Я знаю, какие мне скромные средства Природой отпущены с детства. Но при этаких средствах – поистине скромных – Результатов порой достигал я огромных. Достигал не всегда: Писал я неровно. Но я в цель иногда Попадал безусловно. Врагов мои песни весьма беспокоили, Причиняли порой им не мало вреда. Но эти удачи обычно мне стоили Большого труда, Очень, очень большого труда И обильного пота: Работа всегда есть работа. Зачем я стал бы это скрывать, Кого надувать? Перед кем гениальничать, Зарываться, скандальничать? Образ был бы не в точности верен – Сравнить себя с трудолюбивой пчелой, Но я все же скрывать не намерен, Что я очень гордился б такой похвалой. И к тому разговор мой весь клонится: Глуп, кто шумно за дутою славою гонится, Кто кривляется и ломается, В манифестах кичливых несет дребедень, А делом не занимается Каждый день, Каждый день, Каждый день ! Гений, подлинный гений, бесспорный, Если он не работник упорный, Сколько б он ни шумел, свою славу трубя, Есть только лишь дробь самого себя. Кто хочет и мудро писать и напевно, Тот чеканит свой стиль ежедневно.   «Лишь тот достоин жизни и свободы,   Кто ежедневно с бою их берет!   Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной,   Дитя, и муж, и старец пусть идет».                     Гете. «Фауст». Мы все в своем деле – солдаты, Залог чьих побед – в непрерывной борьбе. Творец приведенной выше цитаты Сам сказал о себе:

Меня всегда считали за особенного счастливца, и я не стану жаловаться и хулить течение моей жизни. Однако в сущности она была только труд и работа, и я могу сказать прямо, что вряд ли за свои семьдесят пять лет я провел четыре недели в свое удовольствие. Моя жизнь была вечным скатыванием камня, который требовалось подымать снова.
Гете. Разговоры, собранные Эккерманом. Запись от 27 января 1824 г.

А можно ли наш жизнетворческий строй Сравнить с той далекой-далекой порой, Когда Гете не мог оторваться от мифа О бесплодной работе Сизифа? Наше время иное, Пролетарско-культурно-победно-стальное! Мы не зря ведь училися в ленинской школе. Нам должно подтянуться тем боле, Чтоб в решающий час не попасть нам впросак. Наша литература – не дикое поле, Пролетарский писатель – не вольный казак. Не нужна, ни к чему нам порода писак Богемски-разгульной, ленивой повадки. Писатель культурно-творческой складки, Колоссальный, стихийно-могучий Бальзак, Болел разрешеньем «ужасной загадки»: Что в искусстве главнейшее – в литературе, В музыке, в живописи и в скульптуре?

Скульптура есть непрерывное осуществление того события, которое в живописи единственный раз и навеки олицетворилось именем Рафаэля! Разрешение этой ужасной загадки основано исключительно на непрерывном, постоянном труде , так как тут физические трудности должны быть настолько побеждены, рука должна быть до того выправлена, послушна и покорна, что скульптор может бороться заодно с тем неуловимым духовным началом, которое приходится олицетворять, облекая его плотью и кровью. Если бы Паганини, который умел передавать свою душу в струнах скрипки, провел три дня, не упражняясь в игре, он бы внезапно превратился в обыкновенного скрипача.
Бальзак. «Бедные родственники». Собр. соч. в русск. перев. Изд. 1896 г. Т. II, стр. 196–197.

Непрерывный труд есть закон для искусства точно так же, как закон для существования, так как искусство есть идеальное творчество. Потому-то великие артисты, истинные поэты не ждут ни заказов, ни покупщиков: они производят сегодня, завтра, вечно. Из этого вытекает привычка к труду, это непрерывное столкновение с трудностями , поддерживающее их в постоянном сочетании с музой, с ее творческими силами. Канова жил в своей мастерской, и Вольтер жил у себя в кабинете. И Фидий и Гомер, должно быть, поступали так же.

Я наспех пишу. По заказу. Всего не высказать сразу. Тороплюсь основное сказать как-нибудь, Не дав своим мыслям надлежащей чеканки. Молодых творцов, лишь начавших свой путь, Спешу отвлечь от опасной приманки. Нет «жрецов», «алтарей» и «лавровых венков», – Ни к чему атрибуты нам дряхлых веков И эстетическое худосочие. _Соцстроительство – дум наших всех средоточие. Мы у письменных наших – не столов, а станков – Мастера и рабочие. Подчинись трудовому режиму суровому, Осознав, как подъем наш опасен и крут, Окультурим и облагородим по-новому Боевой, пролетарский писательский труд_!

 

Электро-жар-птица

*

С новым годом ! С решающим годом! С основным трудовым переходом! С крутым перевалом, Который надо перевалить! Речь идет не о малом! Большевистским закалом Все себя мы должны закалить, Чтоб препятствия все удалить, Чтобы нам – с напряженьем всего организма И хозяйственного механизма – Достроить фундамент социализма ! Скрепим его сталью, бетоном. А потом – за стены, за свод, Наконец займемся фронтоном! Наступил решающий год! «Решь-шяющий?!. Вот!» Кто там шамкает где-то? Надо вдуматься в это! Надо это понять! Кто не хочет понять Иль понять неспособен, Чем год по-особому этот особен, Тому неча пенять, Если при перекличке строителей И победителей В советской земле Повсеместно Прозвучит его имя в числе Или темных вредителей, Поступавших Бесчестно, Иль в числе безнадежно отставших И пропавших Безвестно. Кто там шамкает про неувязки? Кто там, полный опаски, Боится – чего? Не борьбы ль? Какой трухлявый бобыль Унылые мямлит побаски? Разве наша советская быль Не упоительней сказки? Что мы в сказках слыхали? Что деды и прадеды наши пахали, Пред царем и пред богом дрожали, вздыхали, Тому и другому бухаясь в ноги, Платили налоги, Сами часто перебивались едой – Хлебом с водой, Да и хлеб-то нередко бывал с лебедой, – Покоряясь начальства орде тунеядной, Жили век в темноте непроглядной , – И сказочный только Иван-дурачок, Мужичок-серячок, Однажды дорвался до света. Всем известна нам сказочка эта О сиявшей в царской столице Волшебной «жар-птице», Как Ивашка, до царских добравшись хором, Поживился жар-птицыным светлым пером. До чего эта сказочка кажется детской В сравнении с былью советской! Как поблекли все старые сказки, поверья! Поглядите, какие волшебные перья Сверкают у нас пред глазами! Какими сверхсказочными чудесами Нас новая жизнь ежедневно дарит! Перед нами горит, Покорив необъятный размах расстояний, Миллиардами солнечно-ярких сияний, За пером распуская перо, Чудо-птица, Электро-жар-птица, – Зовется она так хитро – ГОЭЛРО ! В ее свете обильном, С каждым днем все более сильном, Пролетарская наша сверкает столица, Новой стройкой охваченные города, Заводы и шахты, поезда и суда, За деревней деревня, за станицей станица, Суша, вода, Вся страна под флагом пролетарского цвета Торжественно, празднично входит сюда – В потоки гигантского электросвета. Дивной электроптице всего десять лет, Но какие она уж преграды сносила! ГОЭЛРО – не только электросвет , Но и электросила ! И она, эта сила, Ускоряя темпы движения, Умножая свои достижения, Побивая свои же рекорды. Покажет, что все буржуазные Форды Перед силою коллективного, Творчески-дивного Пролетарского гения Не заслуживают никакого сравнения. За работу! В поход! Перед нами – решающий год! Кто там шамкает где-то? Надо вдуматься в это, Надо это понять, Надо крепко понять, На каких дрожжах наша жизнь забродила, Чтобы после на нас не пенять, Очутившись в зубах… « Крокодила ».

 

Вместо привета

*

Я думал – зычно и солидно Вам дать развернутый привет. Но получилось так обидно: Болезнь подкралася ехидно И весь мой план свела на нет. Я не из тех, кто без умолку Трезвонит модным докторам. (От них я видел мало толку!) Зато, читая « Комсомолку », Я оживаю по утрам. То, что сожмет она, спрессует (Бумажный голод строки ест!), Воображенье дорисует: Вот – обсуждает, голосует Девятый комсомольский съезд! Оратор. Что ни мысль, ни фраза, То комсомольский динамит. Так жарко, тесно – до отказа. Весь зал, исполненный экстаза, Рукоплесканьями гремит. В нем столько крепкого задору И полнокровного отпору Всем, всем пророчествам худым! Какое счастье в нашу пору Здоровым быть и молодым!

 

«Перекопская»

*

Походная, песня

Уж как мы под Перекопом С белым скопом Бой вели. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! С белым скопом бой вели! Тлю господскую густую Всю вчистую Подмели. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Всех буржуев подмели! Нынче снова строят плутни Злые трутни И шмели. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Заграничные шмели! Но… скажи нам только: «Хлопцы, Перекопцы, Навали!» Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Где очутятся шмели?! Воют в страхе чуть живые Биржевые Короли. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Биржевые короли! Их машины и вагранки, Биржи, банки На мели! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Вражье дело на мели! А у нас иные думы. Все в поту мы И в пыли. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Все в поту мы и в пыли! Заводских громадин только Эвон сколько Возвели! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Сколько фабрик возвели! Пахнет слаще нам, чем роза, Дух навоза И земли! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли, Прут колхозы из земли! Чтоб свалить судьбу-недолю, Всю мы волю Напрягли! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Всю мы волю напрягли! Не собьет нас вражья жалость, Чтоб мы малость Прилегли. Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Чтоб всхрапнуть мы прилегли! Чтоб враги нас, вялых, шалых, Оплошалых, Взять могли! Эх-х! Лю-ли, лю-ли лю-ли! Чтоб нас сонных взять могли! Вражья жалость дышит местью! Кто там – с лестью? Стань вдали! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Просим честью Стать вдали! С богатырской силой дивной, Коллективной, Не шали! Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Нынче с нами не шали! А не то… Нам скажут: «Хлопцы, Перекопцы, Навали!» Эх-х! Лю-ли, лю-ли, лю-ли! Где очутятся шмели?!

 

Уберем с пути

*

«Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна…» Очутилася у кручи Меньшевистская шпана. Шпанка явно увядает. Срам страшнее, чем террор. Беспощадно наседает Большевистский прокурор. Соскребет кусочек грязи, А под грязью хлещет гной: «Есть с рабочим классом связи?» «Сорвалося! Ни одной!» «Где видалися вы с Даном?.. Вандервельде что сказал?.. Были в смычке с белым станом?» – Напряжен судебный зал. Гвоздь вопроса всеми понят, Подсудимые сдают. «Сколько их? Куда их гонят? Что так жалобно поют?» Меньшевистски-безобразны В продувной своей игре, «Закружились бесы разны, Словно листья в ноябре». «Мы мечтали вместе с Даном: Интервенция вблизи!» «Мы с торгпромовским карманом Находилися в связи!» Им и стыдно и обидно… Все глядят по сторонам. «Хоть убей, следа не видно: Сбились мы. Что делать нам?» Фразы деланно-трескучи, Но вся гниль насквозь видна. Треск словесный не из тучи, А из кучи… Вот она! К ней сумеем – к неопрятной! – Мы с лопатой подойти И с брезгливостью понятной Уберем ее с пути !

 

«Общий блок»

*

Языки б хоть прикусили! Нет, « Соц-вестники », « Рули » Вдруг в одно заголосили, Желто-белые врали. Прикрывая с фронтом белым Общей гнусности этап, Врет с нахальством отупелым Меньшевистский желтый штаб. «Не слыхали! Не видали! Нет на нас грехов и вин. Финн сказал – мы деньги дали! Провокатор этот Финн!» Так они невинно-просты, Финн, однако, на суде Заявил: «Не все прохвосты И в ответе и в беде: Мы тут влипли, дуралеи, А в Берлине главари „Унтер Линден“ вдоль аллеи Ходят, черт их побери!» Обоснованная злоба. Финн взывает из суда: «Абрамович с Даном, оба, Не угодно ли сюда?!» «Не угодно» им, конечно. Знают, ждет какой их блин, Но, однакоже, не вечно Будет раем им Берлин! Грянет гром и над Берлином, Стены прошлого валя. И тогда сойдется клином Под прохвостами земля. И тогда совместно с Даном Абрамович даст ответ: «Да, мы жили век обманом. В нашем прошлом правды нет. Мы рабочим нагло врали, Мы втирали им очки. У буржуев деньги брали И ходили в кабачки. Сочиняли там мы планы За стаканами винца. Приезжали к нам болваны Вроде Финна-шельмеца. Обращались к нам и Шеры За получкой директив: «Принимать какие меры? Как сколачивать актив? С кем нам в блок вступать уместно?» Мог ли быть ответ иным: «Да работайте совместно Хоть с жандармом отставным! Хоть с погромщиком отпетым! Общий блок необходим ! Общий лозунг: прочь советы! Мы другого не хотим. Пусть империей расейской Правит барин. Он умней. Мы привыкли жить в лакейской, И останемся мы в ней!» Абрамович с Даном, оба, Будут жалобно тужить: «Дайте как-нибудь до гроба Нам смирнехонько прожить!» Мы ж – по ясной всем причине – Эту пару по трудам, Хоть она в лакейском чине, Приравняем к господам, К родовитым фон баронам, К живоглотам-богачам, К политическим шпионам, К старым царским палачам, Блоку барства и лакейства – «Общий блок необходим!» – Мы за общие злодейства Общей мерой воздадим !

 

«В Америке нет рабского труда»

*

Ах, правду пишут о большевистских тиранах! Да, да, да! Только в буржуазных культурных странах Рабского нету труда! Особливо в Америке! Ах, в свободной Америке! Можно прийти от нее в экстаз! Вы не слыхали о гражданине Ерике? О Никанор Аполлоныче Ерике?.. Так вот его собственный рассказ. Он, голодая в белой эмиграции, Очутился на фордовской плантации. Дошла до него молва Такова (Не подумал Ерик, что молва эта хламная, Вербовочно-рекламная): Заработки-то, дескать, у Форда До какого доходят рекорда! Лишь почудиться может спросонку! На реку Амазонку Гений этот залез, Сводит там дикий лес И землю, жирную сказочным туком, Засаживает каучуком На предмет эксплуатации Резиновой плантации. Всех, кому подработать не лень, Привлекает такая приманка: От пяти до пятнадцати долларов в день Выдается у Форда рабочим из банка! Моментально наш Ерик помчался туда. А нынче он вопит оттуда: «Ай, беда! Ай, беда! Ай, беда!» (Этот вопль оглашает газета-паскуда, Называемая эмигрантским « Рулем », Помеченная 27-м февралем.) Жалкий Ерик вопит в истерике О «свободном труде» в Америке:

Узнав, что на резиновых плантациях Форда постоянно нужны рабочие, я решил, что это самый благоприятный случай познакомиться с заманчивой рекой Амазонкой и ее возможностями.
«Руль» от 27 февр. 1931 г. № 3118. Очерк «На плантациях Форда».

Из каких-то неведомых источников ползет по миру слух, что у Форда на плантациях платят от 5 до 15 долларов. И со всех сторон приезжают сюда специалисты по разным отраслям. Но всех их ждет неприятное разочарование . Не многим удается получить более 10 мильрейсов в день (около 1 доллара на американские деньги). И большинство соглашается, так как обычно едут на последнее и на обратную дорогу денег нет… Медицинскому осмотру подвергаются все, желающие поступить на работу, и бракуют около половины желающих .

…Оказалось, что все рабочие спят по ночам в собственных самодельных гамаках, так как на них трудно взобраться муравьям, змеям, крысам и т. д. Зато москитам открыт доступ со всех сторон.

…Работать приходилось под отвесными беспощадными лучами тропического солнца. Тракторы подымают целые тучи мельчайшей пыли. Она проникает во все поры и в легкие трактористов, и смертность выше среди них, чем среди остальных рабочих . При вскрытии в легких обнаруживаются целые залежи этой пыли.

…Хлеба не дают. Пища вареная, но очень плохого качества, часто с душком и весьма однообразная : обычно мясо и прелый, недоваренный рис в шелухе. За это продовольствие высчитывается чуть не половина заработка.

Жизнь проходит в полном однообразии , развлечений никаких… Правда, было одно празднество в день годовщины освобождения от рабства . Уж в пять часов утра запиликали, запищали, затрубили любители-музыканты из рабочих, не чувствуя, повидимому, горькой иронии этого торжества .

…В здешних лесах – масса всевозможных животных, гадов, диких хищников… Масса зверей, о существовании которых я и не подозревал… Но, кажется, всего разнообразнее микробы, особенно охотно нападающие на утомленных, измученных жарою европейцев. Есть микроб, который размножается под кожей, умерщвляя тело… Захватить лихорадку тут очень не трудно… Смертность здесь колоссальная среди рабочих. Штук пятнадцать могил всегда стоят наготове: умирают ежедневно .

Ну, чем не сплошная идиллия? Свобода. Никакого насилия. Никакого похабства. Праздновали освобождение от рабства ! Говорили ораторы темные, Несомненно, прохвосты наемные, О рабском труде, Чуть не о забастовках – Ну, известно, где: На советских лесных заготовках! Культурнейшие господа иностранцы, Американцы, Нынче леса у нас не берут. Принудительный труд! Говорили ораторы темные, Прохвосты наемные, Ловко пряча улыбку в усах, О советских засыпанных снегом лесах, – Говорили, собравши цинично собрание У могил, для рабочих нарытых заранее . Говорили, кусая с о смеху губы:    «О, если б советские лесорубы Увидали плантацию эту, К нам попали б на праздник сюда! Они б убедились, что в Америке нету Принудительного труда!»    Ораторы темные, Прохвосты наемные, Не жалели слов блудливо-умильных, Прибегали к газетным буржуазным статьям, Толпа рабочих больных и бессильных Понуро их слушала… возле могильных Срежевырытых ям!

 

До решительной…

*

Пятилетка нефтяная Завершилась в полусрок. Эх ты, милая, родная, До чего нам это впрок! Точно раннею весною Первой ласточки прилет: Далеко еще до зною, Но уж рухнул зимний лед. Но уж дни теплей и ярче, Но уж соки всюду прут. Но бодрей, Спорей И ярче Боевой весенний труд! За границей с кислой миной Все враги поднимут лай: «В два, представьте, с половиной!» «Ай-ай-ай!»    «Ай-ай!»       «Ай-ай!» Лайте, сколько вам угодно, – Нам на это наплевать. Вы ж кричали. «Сумасбродно!» «Пятилетке не бывать!» «Несерьезно!» – «Водевильно!» «Дураков лишь надувать!» «Невозможно!» – «Непосильно!» «Пятилетке не бывать!» Вы кляли ее словами И грозили ей войной. А она вот – перед вами В виде вышки нефтяной В виде вышки небывалой – С морем нефти в глубине, Со звездою яркоалой На гигантской вышине! Нефтяной фонтан ударно Выполняет наш заказ! Это зрелище кошмарно Для горящих вражьих глаз! Но для нас картина эта – Выполняемый обет, Боевая эстафета Наступающих побед! Вслед за нею, за досрочной, За победой нефтяной, Загремит на базе прочной Фронт чугунный и стальной! Пятилетка поначалу Вышла в море – хлябкий плот. Но к победному причалу Подойдет могучий флот. Подойдет. И станет грозно. И опять, скопив пары… Сумасбродно?! Несерьезно?! До решительной поры!!

 

За технику и за учебу!

*

Вот уперся во что весь вопрос-то: Не все то просто, что выглядит просто. Это не ново. Есть вещи простые до смешного, Всем, как говорится, известные. Разговоры о них – разговоры неуместные, Чего, дескать, тут толковать! Ан – хвать! – На проверку не то получается. Толкуют о красоте: «Красота – в простоте!» Но такой простоте человек обучается . Известно, к примеру, от века, Что у нормального человека Имеются две ноги. Натянув на них сапоги Иль ботинки, вообще, что имеется, – Не рукавицы, разумеется! – Человек идет, куда ему нужно, Походкой простой, но простой лишь наружно: Один идет – хилым задом виляет, Другой – не идет – ковыляет, Третий ступню выворачивает, Четвертый ноги раскорячивает, Пятый, как утка, качается… Что на проверку получается? Походка, и та Не так-то проста. Плетется иной, согнувшись фигурою Уныло-понурою, Волочит и этой и тою ногой. Но его не узнать, если годик-другой Обработать его физкультурою. Подойдет к нему кто-то, понимающий дело, Повернет раскоряку умело Направо, налево, кругом, Заставит пробежаться бегом, Пройтись твердым шагом, – тут скажет, Там примером покажет, Подберет раскоряке живот, – Глядь, Федот Уж не тот: Был тюфяк, вдруг – полнейшее преображение! Стройность вместо унылой дуги! Другое совсем выражение! Другие шаги! На стройных ногах окрепшее тело ! Похож на тюфяк? Не похож! Вот так и всякое дело. Писательство тож. Кажется просто так сразу: Наматывай фразу на фразу, Рассказывай, Щедро размазывай – Не рассказ, так смешной анекдот, Авось да что-либо получится! Нет, в писатели выйдет лишь тот, Кто писательству каторжно учится , «Стиснув зубы», как Сталиным сказано точно. Лишь что взято упорной борьбою, то – прочно , И к тому моя речь, Чтобы юных соратников предостеречь От погони за легкими пусто-успехами. Тяжел на редкость писательский труд, Подъем к мастерству очень крут , Перевалы отмечаются вехами, – Берется упорно этап за этапом, Этап за этапом, Устремив точно натиск, не вкривь и не вкось, Чтобы не сорвалось, А не так – разудалым нахрапом: Выйдет, нет ли! – эх, дуй на авось! Я пишу вам про эту механику Не затем, чтоб нагнать на вас панику. Наоборот! Вы все – молодые. Вы – храбрый народ. Речь к тому моя клонится, чтобы Перед штурмом учебы Вы не дрогнули, взяли б учебу в штыки, – Виноват, по-писательски: в перья!! Ваши свежие силы так велики! Больше к собственной силе доверья ! Пролетарская сила все преграды берет, Гору сносит, сметает лесную чащобу! Веселее, смелее, задорней – вперед! За технику и за учебу !

 

Новая победа

*

Пьянит сильнее, чем вином, От радостной отметки: «Ур-ра! На фронте нефтяном Победа « пятилетки »! Но вот побед уж нынче две (По «спаренной» методе!): Шум ликования в Москве На Электрозаводе ! Потом еще, еще завод!.. Потом, как мощный ледоход, «Торжественно и чудно» Вступать начнут гиганты в ход!.. Эх-ма! Что будет через год, Представить даже трудно !

 

Потонут!

*

Французское правительство решило посадить на престол Сирии сына бывш. гаджасского короля Гуссейна, принца Али.
«Руль» от 11 апреля.

Еще один свалился с пьедестала Короною венчанный дуралей. Рискованна беда как нынче стала Профессия несчастных королей. «Уж океан вздымается опасно. Эй, берегись! – кричу князьям земли. Кто скажет мне: я брежу? Дело ясно: Потонут все бедняжки короли! В монетный двор спровадят их короны!» Смеялся так когда-то Беранже. Что Беранже пророчил им в дни оны, То, почитай, свершилося уже! В Испании у короля Альфонса – Мы знали все – под ним земля горит. И вот теперь дождались мы анонса: «Нет короля!»- Безумствует Мадрид. Такой восторг! Сплошное ликованье: Все заглушил республиканский «звон». Но кое-где уж слышно завыванье: «С рабочими взять надо твердый тон!»    Француз Эрве – есть этакая гнида! – Уже скулит: «Испания!.. Увы!.. Увидите потом, что от Мадрида Путь не совсем далекий до… Москвы!» Французский штаб тем временем готовит В Сирии трон для принцика Али. Но бурных сил ничто не остановит. Потонут все бедняжки короли!    Ведь сколько их осталось в самом деле? В Европе их по пальцам перечесть. И те сидят на тронах еле-еле. Не прежняя уже их сану честь. Сидят они – живые? Неживые? «Сиди и – цыц! Ничем не шевели!» И правят всем владыки биржевые, Еще пока живые короли. По шее дав испанскому кретину (Он ни себя, ни их в беде б не спас!), Они плетут гнилую паутину Для трудовых, для пролетарских масс. Но мир, весь мир, а не одна Европа, Ждет грозных бурь. Всё тучи облегли. Владыкам бирж не всплыть среди потопа: Потонут все – и эти! – короли!!

 

Новые времена – новые песни

*

У поэтов в оны годы Социальный был заказ: Воспевалися походы На «погибельный Капказ». С боевым клеймом картинок Всякий школьник был знаком. Всем известен поединок Делибаша с казаком: «Мчатся, сшиблись в общем крике… Посмотрите! Каковы?.. Делибаш уже на пике, А казак – без головы». Раньше были – «те» и «эфти». Нынче лагерь – общий, наш : Делибаш – герой Азнефти, А казак – крепит Сельмаш! Из завода ли, иль с поля Прежде несся стон раба: «Эх ты, доля наша, доля!» «Эх ты, горькая судьба!» Клокотали в общем хоре – Брань, проклятья, плач и вой. «Вьется коршун – злое горе – Над покорной головой!» Сбит проклятый коршун! Ныне Власть у горя отнята. Нет покорности в помине. Песня сделалась не та : Нет созвучий « доли-боли », Новых рифм растет запас. Взять меня: махнуть мне, что ли, На Урал или в Донбасс? На Урал ! Там зреет чудо Под Магнитною горой ! В первомайский день не худо Повидать Магнитострой ! А потом трубить победу: Вот где песен я набрал! …До свиданья, братцы! Еду! От « Известий » – на Урал!

 

Вытянем!!

*

Приветствую рабочих и руководящий состав Магнитогорска с первой серьезной победой.
И. Сталин. «Известия» 19 мая.

Вперёд, товарищи, к новым победам!

Читать заграничную белую печать И карандашом отмечать Все ее благоглупости, Образцы тупой и злобной тупости – В этом не ахти как много наслаждения. Но ведь создает все эти «Возрождения» , «Последние новости», «Дни» и «Рули» Бывшая «соль русской земли». «Соль» эта сделалась пресной И малоинтересной? В ее безотрадной судьбе Не будет уже изменения? Эта «соль» о себе, Однако, обратного мнения. И, выводя музыкальные фуги Про свои заслуги В попытках вернуть старину И на нашу страну Бросить вражью ватагу военную, Отмечает она особливо одну Заслугу свою наиболее ценную:

Наиболее ценным результатом нашей работы в иностранной среде является тот замечательный факт, что в подавляющем большинстве случаев иностранцы, выступая против коммунистической власти Москвы, пользуются именно нашими сведениями и в особенности нашими аргументами.
«Руль», № 3173.

Что верно, то верно: Прибегая к «сведениям» и «аргументам», Гады белые служат нелицемерно Господам интервентам. Интеллигентные литераторы, «Доносители» и «аргументаторы», Бешеные агитаторы Против рабоче-крестьянской власти, Клеветники и поджигатели, Шпионы и предатели Патриотической масти – Где только они не таскаются, На какие приемы не пускаются, Чтоб только стану биржевиков И мелко-буржуазной гниде Показать большевиков В «соответственном виде», Дескать, вот – поглядеть не хотите ли: Разорители И расхитители, Старой России погубители! Как-кую страну, Как-кую страну Превратили в руину! – Тут белые доки скорей – ай да ну! – Нам подбрасывать «стр-р-р-раш-ну-ю» мину, Стряпать кинокартину «Русская старина И советская новизна» . «Первым делом покажем картину Берлину! Запузыривай!.. Р-р-раз!.. Бож-же царь-ря!.. Начинай царским балом!» Среди зрителей – русских отбросов – экстаз. Монархисты ревут в озверении шалом, Но немцы сидят в настроении вялом: «Вас ист дас?!»         «Вас ист дас?!» Сверкающий белым накалом Стряпни монархической первый показ Окончился треском, провалом. Надо было состряпать агитку умней, Чересчур нитки белые видно. В буржуазных немецких газетах над ней – Над картиною глупой – смеялись ехидно:

Полюбоваться картиной собрались типичные представители дореволюционного русского общества, прежние офицеры, помещики, сановники, старые дамы.
«Франкфуртская газета» от 2 мая с. г.

Картина состоит главным образом из старых обрывков тех еженедельных обозрений, где фигурировал последний русский царь. Царь на парадах, церковных ходах, торжествах, царь при встречах с иностранными монархами, царь в ставке.

Кинополотно очаровывает взоры собравшихся зрителей. Время от времени раздается подавленный возглас, когда на полотне всплывает интимно-близкое лицо. Из мелькающих фотографий вырастает старая Россия в том виде, в каком она удержалась в головах эмигрантов: Россия светского общества и верхних правящих слоев – с царскими парадами, духовенством, процессиями, придворными дамами, генералами и мундирами. Вечно праздный, от жизненных тягот отгороженный мир.

Наступает перерыв. Какой-то господин требует, чтобы дети оставили зал, так как будут показываться снимки революции и «большевистских ужасов». Дети и дамы удаляются.

Следуют снимки революционного времени. Эти снимки явно «сделанные», до крайности неуклюжие фальшивки. В паноптикуме иной раз показывается нечто более внушающее доверие. Перед нами – плохо разыгранное театральное зрелище.

Последний снимок показывает парад врангелевской армии, интернированной, уже в чужой стране. Врангель прощается с солдатами.

Тут и картине конец.

Неужели это – Россия прежде и теперь?

Старая Россия состояла не из одних царских парадов и жизни высшего общества. Были и другие явления, например: бедные крестьяне и рабочие, развращенное государственное управление, подавление каждого свободного движения, угнетение национальных меньшинств, притеснение всех вероисповеданий, не принадлежащих к господствующей церкви, еврейские погромы под руководством полиции…Обо всем этом новый фильм молчит.

Да и новую Россию определяют не одни только ужасные для эмигрантов чекисты, но и « пятилетка ». Об этом настоящий фильм ничего не знает.

Уважаемый автор немецкой заметки, Не порочьте вы нашу эмигрантскую знать! Успехов советской трудовой « пятилетки » Ей да не знать! Знают, знают белогвардейские гады, Как воюют ударные наши бригады Из-за сроков – не месяцев даже, а дней, – Знают, знают белогвардейские гады, Сокрушает какие « пятилетка » преграды, Чтобы сделать Союз наш культурней, сильней, Чтобы он устоял против вражьей блокады, – Знают, знают белогвардейские гады, Сколько новых зажгут нам электроогней, Сколько новых машин и электроконей Создадут новостройные наши громады, – Знают, знают белогвардейские гады, Что нам трудно – да, трудно! Чего уж трудней! Но фундамент заложен и крепнут фасады , Злобный мир буржуазный не скрывает досады: Бурный ход нашей стройки ему стал видней. «Пятилетки » ль не знают эмигрантские гады?! Но о чем каждый день, каждый день их доклады, Их статьи и дискуссии? Только о ней! Только о ней! Планомерны, прочны ли ее достижения? Развивается ль скорость ее продвижения? Утешительно ль это, что пишут рабкоры Большей частью про срывы, прорывы, заторы? Сами большевики – и строители И руководители – Не застрянут в воздвигнутых ими лесах? И нельзя ли, прислушавшись, в их голосах Уловить отражение острой тревоги? Не собьются ль они с генеральной, дороги? Выводить не начнут ли зигзаги и петли? Вытянут? Нет ли? На все эти вопросы «Соль земли», эмигрантские, то-бишь, отбросы, Знают только один – им приятный – ответ: «Нет, нет, нет! Уж трещат большевистские тросы! Поезда „пятилетки“ летят под откосы! Фантастичен размер ее планов и смет! Все строители голодны, рваны и босы. Им ли вытянуть? Дудки! Не вытянут! Нет! Большевистской погибели близятся сроки!» …Про-ро-о-о-о-ки!! Я – злой. Я крестьянски ушиблен Россией былой. Когда я выхожу против старой кувалды, То порою держать меня надо за фалды, Чтобы я, разойдясь, не хватил сгоряча Мимо слов Ильича, Что в былом есть и то, чем мы вправе гордиться: Не убог он, тот край, где могла народиться Вот такая, как нынче ведущая нас, Революционная партия масс, – Не бездарный народ дал – не только отечеству, А всему человечеству – Славный ряд образцов, Беззаветных борцов За свободу, за творчество социализма, – Беззаветных борцов Против банков, дворцов, Против гнета царизма, Против хищно-разгульного капитализма, Против ржавых цепей темноты, Нищеты, Против рабской забитости и одурелости, Против яда церковного и духоты, Против дряблости, ветоши, плесени, прелости… Да, былое держали большие «киты», И «китов» этих мы не оставили в целости: В Октябре повернувшись к былому спиной, Стали строить мы жизнь на опоре иной, Не свято-кабальной, не зло-окаянной, Не лубяной И не деревянной, А рабоче-социалистической И металлической ! Прочь былые тюремно-больничные нары! Крепнет родина наша! Она уж не та! И не сломят уже никакие удары Ее станового стального хребта ! Похвальба?.. Похвальбы было в прошлом немало, Старина похвальбой заменяла дела: Вот ее как порой похвальбою вздымало! Ан гора, смотришь, мышь родила. Потому-то и заваль вся старорасейская, Эмигрантщина подлая, белогвардейская, Услыхав из Москвы голоса ликования, Когда радуют нас наши завоевания, Выполнения планов и сверхвыполнения, Скрыть не может волнения: «Что за выдумки! Магнитогорск? Ерунда! Худосочье строительное! Золотуха! Вот уже Демьян Бедный поехал туда. Ясно с целью какой: для поднятия духа!» Верно. Так. Для поднятия духа. Чьего? Духа магнитогорцев? Ничуть. Своего! Я об этом в газете трубил ведь заране – Мало видеть постройки на киноэкране: Вот, мол, первых две домны – растут в одно лето! Вот, мол, первая шахта, откуда руда! Нет, _лишь тот, кто на месте увидит все это, Тот поймет и почувствует пафос труда_ И увидит невиданные стариною масштабы, Как средь голых просторов растут города, Как у крепко-бетонного чудо-пруда Восемь домен – могуче-волшебные бабы! – Свой чугунолитейный ведут хоровод. Вот! К октябрю – первых две, а все восемь – чрез год Запоют они песню свою гулко-звонкую, Когда станет литье из них бурно хлестать: «Полюбуйтесь на нашу железобетонную Богатырскую стать! Эй, руды нам! Руды нам! Вагоны! Вагоны! Поскорей! Поскорей! Поскорей! Поскорей! Мы родим вам мильоны, Мильоны, Мильоны Металлических богатырей! В пролетарской стране мы повысим культуру! Нашу родину мы от врагов оградим! Вместо старого лыка ей мускулатуру Мы стальную, Стальную, Стальную Дадим!» Заграничные беглые лжелитераторы, «Доносители», «аргументаторы», Уж пред вражьими штабами подняли вой, Сообщая про «гвоздь пятилетки» подробности: «Кар-р-р-ра-ул! Приглядитесь! Ведь это ж Москвой Укрепляется сила ее боевой Обороноспособности!» Доносители только ль одни так умны? Надо думать, что их не глупей их патроны. Ну, конечно ж, для новой, советской страны Поискать мы должны Новых средств обороны. Мало – вражьи полки у себя увидать И, увидевши, «шапками их закидать»: Шапки царские из перетлевшей материи Подготовили гибель российской империи! Если б к нам вражьи своры с ножами пристали И навязана б ими была нам война, Мы б врагам наготовили «шапок» – из стали И чугуна! В том лишь наша вина,  Что умнее мы прежних «правителей» стали И сильнее советская стала страна! Бюрократических Папок И патриотических Шапок Отошли времена! Было – сплыло. Навек улетело. Нет, словесная нам похвальба не нужна: Пусть за нас наше хвалится дело ! Во Францию два инженера – Вредители! – след замели. И оба душой приуныли, Дойдя до немецкой земли. Сказал старший грустно: «Пр-рок-лятье! Попали в ловушку мы, брат: В немецкой земле – безработных Мильончиков пять аккурат!» Но младший ответил: «Что – немцы! Во Францию ведь мы идем. Добраться нам лишь до Булони: В Булони мы не пропадем! Приятель мой, Миша Зарудный, Простым там рабочим пока, Доход все ж имеет не скудный. Я друга возьму за бока, Скажу ему весело: „Друже, Москву мы… того… ко всем псам!“ И он нас устроит не хуже. Чем там он устроился сам!» «Не хуже?.. Возьми вот газетку. – Зло старший промолвил:- Ты – глуп. Прочти-ка вот эту заметку. Что может быть хуже, чем труп?» И точно: в газетном отделе, Где траурный выдержан тон, Анонс был о « трупе в отеле » В Булони на ля рю Медон:

 

Самоубийство русского

В комнате отеля на улице Медон, номер 26, в Булони покончил с собой русский рабочий Михаил Зарудный, 29 лет. Самоубийца оставил письмо, в котором заявляет, что кончает самоубийством, отчаявшись найти работу .
«Последние новости» от 8 мая с. г.

Еще нет буржуазной предсмертной агонии, Но народ задыхается в гнойном зловонии Чуть не в каждой уже буржуазной стране – Даже в жирной Америке, даже в Японии, Хоть она нажилась на всемирной войне [2] . А в советской стране в это самое время Не скребут – по-былому – лохматое темя, Не царапают тощей сохой пустыри, Не несут – «для целенья» – телесные шрамы И душевную боль в церковушки и храмы, Не орут в кабаках от зари до зари, Нет, Советский Союз – в трудовом напряжении , Бой за темпы ведут в полном вооружении Самоподлинные чудо-богатыри. О победе их песни, а не поражении, Дьявол всех буржуазных кликуш побери! Труд ударный – враг часа прогульно-досужего, И все меньше, все меньше прогульных часов, И растет и все гуще становится кружево Сверхгигантских строительных наших лесов! Прозябавшие сотни веков в неизвестности, Пустовавшие глухо-безлюдные местности. Полустанки, заброшенные закоулки Стали людны и шумны, по-новому гулки. Кто не скажет, что дивная наша страна – Лишь теперь только строиться стала она ! И в такое-то время Эмигрантское племя, «Соль земли», обомшело-безмозглые доки Нам пророчат последние грозные сроки?! …Про-ро-о-оки! В Магнитогорском рабочем совете Я сказал в первомайском привете: «Что ж, товарищи, ждет нас в решительном споре За тот клад, что заложен в Магнитной горе? Чай, слыхали былину вы о Святогоре, Старорусском бахвальщике-богатыре? Похвалился он, плечи свои разминая: „Эх, кабы мне в руки да тяга земная, Всю бы землю я, кажется, перевернул!“ И только он так хвастанул, Как на ветошь лежалую, Как на суму переметную, малую, Он наехал средь белого дня. „И сходил Святогор да со добра коня, Он за ту за суму да принимается, А сума-то и с места не сдымается, А все жилы-суставы у Святогора распушаются, И по колени-то в землю Святогор убирается“, Тут ему была и кончина. Что за причина? Тянул Святогор, сам не зная, Что в суме была тяга земная. Эта тяга была его смерти виной. Не вытянул он страшной тяги земной, Надорвал богатырскую силу, бедняга. Мы теперь – не в такой ли мы точно поре? Не такой ли искус, не земная ли тяга Нас влечет к этой дивной Магнитной горе? Что ж? По силам, товарищи, нам тяга эта? Загрузит наши домны руда И – когда? Домны первые в ход пустим мы к концу лета? Нашу тягу земную мы вытянем?»                     «Да!» – Раздалось где-то там в глубине горсовета. И весь зал Досказал Свой ответ громогласно: «Вы-тя-не-е-е-ем!» Вытянем! Ясно! Былинный сказ о Святогоре Звучит далекой стариной. Там богатырь – себе на горе – Тягался с тягою земной. «Дай тягу мне – сверну полсвета!» Так Святогор хвалился зря. Втянула в землю тяга эта, Угробила богатыря. Был Святогор в тяжелой пробе Богатырем, но – кустарем. Мы на пути к земной утробе Иной ухваткою берем, Ухваткой дружной, коллективной, Несокрушимо-волевой. На штурм горы Магнитно-дивной Идем колонной трудовой. Мы не сдадим! Напор утроим И, раздобыв заветный клад, Мы наш, мы новый мир построим На большевистский крепкий лад!

 

Боевой «комсомолке»

Так тебе наступает уж годик седьмой? Ой, ой, ой! Время сколь быстротечно. Поздравляю сердечно!.. Что еще, бишь?.. Не делай досадливой мины. Я не так уже вял, не настолько я плох. Но меня, признаюся, твои именины Застали врасплох. Хотя возраст твой, как говорится, Не ахти уж каков: Шесть годков, – Но большая, однакоже, ты мастерица Вот как радовать нас, стариков! Нет, была ты не просто печатной бумагой: С юным жаром, с комсомольской отвагой, С песней – гимном победным борьбе и труду – Налетала ты буйно на вражью ораву. «Орден Ленина» ты получила по праву В минувшем году.    Где-нибудь вдалеке и вблизи – с нами рядом – Пусть троцкисты, пусть гнусные меньшевики, Наши парт-обыватели с правой руки, Обыватели просто и вражьи шпики С помутнелым от злобы и одури взглядом Все исходят чернильно-клеветническим ядом И строчат мемуары свои, дневники, Освещения И сообщения О советских вождях, о рабочих, поэтах, О партийных и о комсомольских газетах, В том числе и о самой «лихой» – о тебе, – Наши думы и чувства, всех сил напряжение Отданы одному только – острой борьбе За темпы строительства, за вооружение Пролетарской страны Боевым снаряжением, Оружьем, способным Дать отпор сокрушительный хищникам злобным, Что готовят для нас скорпионы войны! Пусть клевещут на нас крикуны, Шептуны, Социал-каракатицы, плесень, полипы, – Пусть полит-Хлестаковы – прожженные типы Изводят бумаги огромные кипы Для хранения их мемуарной блевоты, Где помножены вымыслы на анекдоты, – Пусть, страдая от честолюбивой занозы, Становясь пред потомством в геройские позы, Комментируя, Аргументируя И потомству напыщенный брех «презентируя», Шавки жалкие брызжут бессильной слюной И кольнуть нас хотят клеветой уж неколкой, – Что все это в сравненье с тобою одной, С боевой «Комсомолкой», Где, что ни строка, То удар молотка, Где, что ни страница – строительство бурное, Индустриально-культурное, – А ты вся – ты заряд, динамит, – Каждый номер твой – взрыв: он гремит, Он зовет, веселит, он бодрит, обещает, Славит наши успехи и нам предвещает Величайший показ величайших побед.    Комсомольскому рупору и агитатору, Вдохновителю-организатору Мой – горячий большевистский привет!

 

«Темпа не сдам!!»

*

(По материалам зернотреста)

Довольно языками плескать, Довольно поэтам героев искать В классической древности: Герои в советской трудовой повседневности ! Их не надо искать. Все они на виду. В черной работе, не в героических «позах». Я сегодня один образец приведу Из тех, что орудуют в зерносовхозах. Зерносовхозы сегодня – гляди! – Бона где, впереди! Сегодня в центре внимания Выполненная посевная кампания. Результаты совхозных весенних трудов Урожай нам сулят свыше всяких канонов: Двести миллионов пудов! Двести миллионов! Сто шестьдесят миллионов товарности! Стоит это нашей благодарности?! Сколько радости для трудового народа В переживанье победных моментов! «Выполнена пятилетка в три года С превышением на сто процентов!» Н а сто! Н а сто! Н а сто! Ровно вдвое! Успешность видна-с? Это у нас-то? У нас-то? У нас-то? Да! У нас! Пусть глазищи враги наши пучат! Впредь они не такие сюрпризы получат! А с последним сюрпризом их черт заберет! Герои, вперед! Пою – нынче знать должны все его! Громче, громче, мои узловатые струны! Пою тракториста, комсомольца Федосеева Из зерносовхоза «Волжской коммуны»! Это он, темп работы стремяся сберечь, Темп работы ударной, напряженной и тяжкой, Заткнуть попытался в катерпиллере течь, Заткнуть на ходу комсомольской фуражкой. Сбитый с места нежданным толчком – На бугре трактор вдруг чересчур накренился – От руля Федосеев волчком На гусеницу повалился. Парня гусеница – гибель! Страшно взглянуть! – Стала быстро под трактор тянуть. Миг – и все! Тракторист – жертва страшного случая! Смерть неминучая! Движет силу машинную электроток! Но парень рванулся, ободрал себе бок, Грудь поранил и руки, напрягся всем телом И движеньем отчаянно-смелым Он электропровод достал И pвaнyл! Перервал! Трактор стал! Федосеев – вот только едва не задавленный, Измятый, изодранный, весь окровавленный, – Соединив провода, – Что там кровь! не беда! – Вновь стрелою за руль на машину проворно И пош-ш-шел по ложбинам, буграм и кустам, Крича на все поле задорно: «Я темпа не сдам! Я темпа не сдам! Не сдам!!» Пою – знать обязаны все его! Громче, громче, мои узловатые. струны! Пою тракториста, комсомольца Федосеева Из зерносовхоза «Волжской коммуны»! Он герой. Но герой нынче только ли он ?! Их в Советской стране не один миллион!!

 

Немецкая ступа

*

Гитлер, Зельдте, Гугенберг, Дюстерберг, Прихвативши Шахта за компанию, Спасают в Гарцбурге Германию. Национал-социалисты, Промышленные и банковские капиталисты С восемнадцатью старыми генералами вкупе Толкут воду в патриотической ступе. Вода брызжет, ступа качается. Из воды масла не получается. Растут мозоли на языках. Вот ступа у Гитлера в руках. Тяжела проклятая ступа. Вспотел Гитлер от шеи до пупа. Мозг у бедняги еле варит. Глаза глядят безумно и устало. «Мы, Гитлер говорит, Решили, говорит, Во что бы то ни стало, Не щадя государственного организма, Защитить страну от большевизма!» И пошел Гитлер выводить вавилоны О роковой большевистской звезде.    Против нас не люди, граммофоны Ораторствуют нынче всюду и везде. До чего она уж не новинка – Антибольшевистская пластинка,    До чего заиграна она,    Повторяется до какого излишка.    Хотя бы какая-либо одна    Прозвучала новая мыслишка! Тянется Гитлером песня все та же, Все та же, Звучит она даже Не немецки-фашисто, А чан-кай-шисто. Подхватив Чан-кай-шистский мотив Без перелицовки, Гитлер хочет допеться до его же концовки: «Чем большевистский победный напор, Чем растоптанная банкирская рента, Лучше слизывать пыль с окровавленных шпор Озверелого генерал-интервента!» Но… в такую вступили мы бурную полосу, Что… хватило бы голосу У немецкого горе-певца Дотянуть до такого конца: В час, когда загремят пролетарские фуги, Не сорваться б ему от натуги!

 

Трагедия и фарс

*

Ехали славные вояки – Юссами-Такаяки, Каци-Кацияма, Кинтаро-Мацуяма, Умисаци-Куроки, Хидесаци-Аоки, Хико-Хиного И еще много С другими именами. Впереди всех Таро-Садзанами. Ехали вояки, досадовали, По сторонам поглядывали. Руки у вояк чесалися, А почесать их вояки опасалися: Лежат перед ними владения                    пространные, А вдоль межи наклейки охранные: «Пакт Келлога!» «Пакт Келлога!» «Скучная дорога! – Вздохнул Таро-Садзанами И прибавил в остром гневе: – Следят сторожа за нами В городе Женеве! Эх, когда б не эти сторожа, Было бы нам прихватить в карман чего!» А маньчжурская межа Манит к себе так приманчиво! Поехали дальше славные вояки – Юссами-Такаяки И другие с другими именами, Спереди Таро-Садзанами. Вдруг им навстречу, завывая дико, Моногуси-Хико, – Рысака нахлестывая яро. Подскакал он к Садзанами-Таро И сказал ему немногосложно: «Можно!!» Поползли межою огневые змейки, Боевая вдоль межи пошла тревога. Словно не было, исчезли все наклейки: «Пакт Келлога!» «Пакт Келлога!» Той порою во Женеве-граде На публично-фарсовой эстраде Труппа пестрого подбора и ранжира Выступает с трогательным фарсом: «Торжество богини мира Над кровавым Марсом!» Ставлю точку здесь демонстративно. Об игре пошлейшей из эстрад Всем читать, я думаю, противно, А писать – противней во сто крат!

 

Мимо… мимо!..

*

Да, милостивые государыни и государи, Ошметки старой стари, Кусковы, Милюковы, Аргуновы И тому подобные Белогвардейцы злобные, Блудословы и блудодеи. Защитники русской великодержавной идеи, Журналисты, помещики и фабриканты, Обомшелые эмигранты! Да, Господа, Сидели вы долгие годы, Ждали подходящей погоды, Но счастье вам не улыбнулося. Прошлое к вам само не вернулося, А мы вам тоже его не вернем.    Ах, прошлое! Поплачьте о нем, В стиле торжественно-высоком! Новое растет и крепнет с каждым днем, Наливается жизненным соком. Если бы из вас кому Посчастливилось хоть одному, – Сие, предупреждаю гласно, Оч-чень опасно И не очень похвально! – Посчастливилось не во сне, а наяву В советскую Москву Пробраться нелегально, То счастливец такой Дрожащей рукой Среди бодрой рабоче-крестьянской столицы Протирал бы себе, скажем пышно, «зеницы», То есть пялил бы – проще – глаза, И, не смысля ни в чем ни аза, Рассудком своим не владея, Бормотал, как в бреду: «Это ж… собственно… где я? Да неужто в Охотном ряду?!» Поглядел бы в сторону в эту И в эту, Ан Охотного ряда и нету: Нету лавок былых, Нету вони, стоявшей здесь густо и прочно, – Остатки подвалов и вертепов гнилых На грузовиках увозятся срочно, – А напротив – от самой Тверской До «Благородного» – в прошлом – собрания… Тут москвич-эмигрант простонал бы с тоской: Куда же девались питейные здания? Вон там торговали грибною закуской, А вон там был кабак с пьянкой истинно-русской, А против кабацкого причала Параскева-Пятница торчала, – Рядом люди толпились, молились, пьянели, Торговалися, жуля, бранясь и мирясь: Клятвы, песни, похабщина, а на панели – Грязь, Грязь, Грязь! А теперь… На какую попал ты планету? Распивочной нету, Параскевы-Пятницы нету, Нету узкой панели с булыжной укладкой, Нету грязи обычной, привычной, родной: Вдоль, панели – широкой, асфальтовой, гладкой ( Моссовет щегольнул тут древесной посадкой!) Протянулись деревья зеленой стеной, Да какие деревья! Иные в охвате… Вам хотелося чуда? Любуйтеся, нате! Да, Москва нынче стала иной На окраинах и на просторном Арбате, На площади Красной и на Страстной! А заводы, Заводы, Заводы, Заводы! А рабочие – сколько их стало! – дома!    Эмигранты плешивые! Годы и годы Вы сидели у моря и ждали погоды И теряли последние крохи ума. Над газетами вашими и беллетристикой Сколько раз хохотать мне случалось до слез: Невозможно сравнить ни с какой юмористикой Того бреда, что пишется вами… всерьез И… так глупо, так старчески-пустоголово! Все статьи ваши – несообразный курьез, Столько лживого в них, преднамеренно-злого, – Но по глупости явной и ложь их и брань На такую смешную возводятся грань, Что – честное слово! – Иной раз я не мог даже сразу постичь, Как пороть могут люди столь дикую дичь. А они ее порют. И как: ежедневно!    Да, делишки, мил-сдари, у вас таковы… Положение ваше до жути плачевно И – непоправимо, увы! Непоправимо. Там, где строится новое неутомимо, Волны жизни гремят и проносятся мимо Заклинателей, чьи идеалы мертвы. Мимо… Мимо!..

 

Поэтический привет поэту А. Жарову

*

(в связи с исполнившимся десятилетием его творческой работы)

Поэта младшего приветствую охотно.    Да, так-то, Саша, милый друг! Годочки юные ушли бесповоротно,    Десятилетний пройден круг. Мужает, крепнет стиль работы общей нашей. Нам стала выдержка важнее, чем «ура!».    Ты был доселе резвым Сашей.    Серьезным мужем стать пора. Сильны мы в творчестве не стороной парадной. Наш творческий Парнас – рабочая среда. Поменьше лихости эстрадной, Побольше строгого, упорного труда! Триумфы легкие валяются на свалке, Лишь у глупцов от них кружится голова. Не только сталь одна нуждается в закалке: Закалки требуют и мудрые слова. А мудрость не лежит открыто при дороге: К ней путь тернист и крут, и полон многих бед, Но сколько радости в сверкающем итоге!    Приветствую тебя, друг Жаров, на пороге Мук творческих твоих и творческих побед!

 

Мировые судьи

*

Женевский бюллетень Мямлит невнятные вещания. В Лиге Наций который уж день – Непрерывные совещания, Со многих сторон инспирированные, Закрыто-комбинированные; Вчера, например, чуть не с рассвета Разводили антимонии Все члены совета – Без Китая и Японии (Но с участием американского эксперта Джильберта), – Затем «комитет пяти» Старался деликатное название найти Для японского военного танца (В присутствии американца), – Затем – без японского и китайского члена, – Четыре каких-то джентельмена Договаривались честно (С американцем совместно). Но все нету и нету развязки. Дело коснулося не пустячка, Тут не просто вариация сказки Про белого бычка.

* * *

   Вовсе дело не так бело.    Для слепого ясен цвет.    Но женевцы опупело    Уверяют: «Не приспело    Объявлять – война иль нет?    Кто побитый? Кто задира?    Не решить в один момент».    Инструмент женевский мира –    Снизу пушка, сверху лира,    Очень ловкий инструмент. Стонет лира. Вся в томленье: «Ах, японец!.. Дорогой!» Вот в советском направленье Разговор бы был другой,    Посвежей была б погодка,    Обратился день бы в ночь,    Медно-пушечная глотка    Заревела б во всю мочь:    «Коминтерновской работы    Вырвать корни все – войной!»    А Японии нет ноты,    Резкой ноты ни одной.    И японцы, зная это,    Так развязны в грабеже.    И сказать хотели б «вето»,    Так сказали бы уже. Кончит все – «святой обычай»: Суд, не выискав вины У разбойной стороны, Поделившись с ним добычей , Скажет: «Не было войны !»

 

Бойцам за красную жизнь

*

Октябрьский праздник… Речи… Флаги… Нет смятых дракою боков. Не воют пьяные ватаги У деревенских кабаков. Сосредоточенно и строго Колхозник складывает речь. Работы срочной, новой много, И время надобно беречь. Чересполосица и давка Кому, отсталому, мила? Сохе-кормилице – отставка: Плохой кормилицей была. Доселе дикой целиною Идут ряды стальных коней. Кулак лишь бредит стариною, – Не беднякам рыдать по ней. Как жили? Полосы делили. Земля была худа, тесна. И сельский «мир» за то хвалили, Что « на миру и смерть красна! » Октябрь был битвой не напрасной, Иным крестьянский стал уряд: В собраньях не о «смерти красной», О красной жизни говорят. Вперед от старого бурьяна! Бойцы за Ленинский завет, Вам всем от Бедного Демьяна Октябрьский пламенный привет!

 

Дорога гигантов

*

Призывно-бодрый клич и трудовой всполох… В бетон и сталь свою переключая волю, Свершая славный путь на рубеже эпох, Горды мы жребием, нам выпавшим на долю. Не малый путь лежит за нами, и видней Все, нами сбитые, заторы и помехи. Пусть враг пророчит нам, что самых черных дней Еще должны мы ждать. Пусть! Чем борьба трудней, Тем будут радостней добытые успехи. Мы знаем: наш напор – он крепнет с каждым днем, Хотя каких бойцов работа подкосила! Со сменой юною, клокочущей огнем Порыва бурного, с пути мы не свернем, И не собьет с него нас никакая сила. В потомстве будет свят наш коллективный труд И святы имена всех, чей подъем был крут, Всех – от простых бойцов до вождевых талантов, Всех – от искателей подземных жильных руд, Сталелитейщиков, ученых лаборантов, До пламенных певцов и музыкантов, – И путь, наш славный путь, потомки назовут Путем – строителей, дорогою –                      гигантов .

 

Перед грозой

*

Поэт? Какой? Кому выразить наше одобрение? Нет, жизнь сама своею рукой Написала это стихотворение, Песню в прозе с преобладаньем одной, Основной, Элегической ноты. Уж заглавие стонет больной, Надрывной струной:

Ищу работы!!
«Последние новости», 10 октября 1931 г.

Близ Потсдамер-плац, в Берлине, среди самой гущи движения, несколько часов простояла на днях молоденькая, очень красивая девушка. На спине и на груди у нее висели плакаты с таким текстом:

«Ищу работы!

Безукоризненно говорю и пишу по-немецки, по-английски и по-французски.

Очень хорошо умею вести домашнее хозяйство. Готова на любую работу, какую может выполнить человек с нормальными способностями».

В руках у девушки был карандаш и блокнот, вероятно для того, чтобы записывать адреса тех, кто предложит работу.

Но равнодушная толпа проходила мимо.

В Берлине, На людной площади, словно в пустыне, Словно в месте вымершем, голом, Стоит девушка жутким символом Капиталистического грабежа и вражды И человеческой горькой нужды, Стоит, словно столп, недвижимо, А мимо, Словно мимо столпа, Равнодушно проходит толпа, На площади людной – так нелюдимо! Мимо девушки бедной – глуха и слепа – Проходит толпа… Мимо… Мимо… Капитализм? В какой полосе ты? Смотри веселей! Ну, смотри ж веселей!     У «Франкфуртской газеты » Был на днях юбилей, Отовсюду ей были приветы. Стукнуло семьдесят пять годков С ее основания. Но прислушайтесь только, каков Был голос ее ликования? Газетный торгово-промышленный дом На юбилейный раскошелился том. А первая в томе страница – Сплошная слезница. Заглавие первой статьи для сердец Буржуазных полно – элегизма? Какое! – Трагизма! Юбилярша-газета рыдает: «Отец, Отец наш небесный! Ужели конец Капитализма ?» Юбилярша конец признать не решается, Она утешается И дает не статью, а сонет: «Положение капитализма тревожно. Он совсем поседел. А какой был брюнет! Что же? Старость? Конец?.. Нет, нет, нет! Страшно думать! Нельзя! Невозможно! – Юбилярша губы поджимает жеманно: – В настоящем… ужасный такой камуфлет… И близкое будущее так туманно… Но будет же, будет желанный рассвет: Выйдет солнце, лучи засверкают живые!.. Ведь туман не впервые… Нужен острый хозяйственный глаз… Ясно: в послевоенные злые моменты В наш честный торгово-промышленный класс Худые сумели пролезть элементы. От них вся беда. Капитализму от них так недужно. Система отнюдь не худа. Были старые кадры у нас хоть куда, А теперь нам… почиститься нужно! Чистка – вот наш пароль! Вот наш пароль!»    Ну, не хитро ль? До какой юбилярша додумалась истины: «Спаситель! Приди и очисти ны!» Ждет спасителя… чуда… Интересно, откуда? Спасителя вышлет какая… обитель? Не оказался бы этот спаситель В своем облике чистом – Фашистом?    «Что? Советская власть укрепляется где-то? Только не это! Ах, только не это!» Юбилярша истошно орет И отчаянно врет, Врет, не видя особого в том прегрешения, Врет для самоутешения: «Хозяйственно-крепкой системы пример СССР? От этой системы избави нас, боже! План хваленый советский не ладится тоже. Машин накупили высоких культур… Но люди… Ведь их не улучшить декретом?.. В Сталинграде на тракторном… Фейлер Артур… Вот герр Фейлер что пишет об этом:

Только незначительная часть машин в ходу. Большинство рабочих стоит около машин без дела или производит движения, которые, как это может понять без труда даже не специалист, являются не более, как театральным зрелищем для иностранных посетителей.
(Nachkrlegskapitalismus. Eine Untersuchungder Handeisredaktion der «Frankfurter Zeitung».)

Так газетная барыня в юбилейные дни, Чтоб утешиться и чтоб вздохнуть посвободней, Ничего не сыскала пригодней Журналистской продажной брехни, Да к тому же брехни… прошлогодней! А барыне нынче всю правду раскрой, Расскажи ей, так станет ей дурно, Что наш тракторный сверхбогатырь той порой, Освоив машины культурно И работая бурно, Стал вводить нынче в тракторный строй По три тысячи в месяц готовых Тракторов новых Для советских колхозных, совхозных полей. Это что ж? Театрально? Нет, стальные лошадки, как есть, натурально! И крестьянству милы – быть нельзя уж милей! Мейне даме, могла ты приврать в юбилей, Но не так уж нахально, Петому что, прибегши к такому вранью, Буржуазную чтоб возвеличить механику, Ты лишь наглым враньем обнажила свою Невероятную панику. Сталинградский пример для тебя – острый нож. Но сильны мы примером не одним сталинградским. Утешаешься ты не от радости тож, Представляя крестьян наших скопом дурацким:

Если случится в сельском хозяйстве приступить к новой работе, то созывается сход, и когда не приходят к единомыслию, то обращаются за решением вопроса к районному агроному, а той порой погода изменяется и в полях многое погибает.

До сих пор, мол, Митроха сидит на Митрохе, Ум и стать те же, что при царе при Горохе… Отрыгнулось у барыни в чванных строках, Как в дни оны держали крестьян в дураках: «Хам-мужик! Идиотская рожа!» Но, как звон похоронный, ответ прозвенел, Слух господский народной издевкой корежа: «На дурака у господ вся надежа,    Ан, дурак-то и поумнел!» Поумнел и ума не желает лишаться. В барских снах только есть «хам-мужик, дуралей». Меньше врать и умнее, мадам, утешаться Не сумели вы в свой юбилей, Аргументов серьезных найти не сумели, Вам дающих надежду на новый рассвет, А признаться вы в том не посмели, Что таких аргументов в природе уж нет. Невеселы аргументы в Европе И в Америке тож не ахти, Хоть спасителя там уж сумели найти В замечательном мистере Свопе. Мистер числится в звании Председателя «электрокомпании». Мистер Своп по башке себя хлопнул И такое намедни в собрании свопнул, Что взревели банкиры, от восторга балдея: «Вот это – идея!» А свопский идейный нарост Так краток и прост, Как заячий хвост: «Ново! Ново! Ново! Лечение капитализма больного В целях преодоления Анархии производства И потребления – В утвержденье капитало-господства В аппарате всего эконом-управления! – Для спасения общей мошны Все тресты должны Объединиться И подчиниться, Как можно скорей, Возглавляющему всю механику эту „Высшему комитету“ Из капиталистических главарей! Капитал – царь царей! Вот тогда-то пойдет регулирование И планирование: Машины и люди, цена и товар, Все, все подчинится одному механизму!» «Это будет смертельный удар По коммунизму!» «Да здравствует торгово-промышленный класс!» «Да здравствует планово-дивная… Свопия!» Но… и тут раздается меланхолический глас: «Свопия – это утопия! И опасная очень к тому же. С ней не вышло бы хуже. Упраздненье хозяйственно-оперативной свободы И частной инициативы… Это козыри вовсе не нашей колоды, В этой песне – не наши мотивы. Пролетарии скажут однажды нам: „Стоп!!“ По башке „комитет высший“ – хлоп! И – построят не наши – свои! – коллективы. Нет, нет, нет, мистер Своп, Вы слишком ретивы И… не слишком умны. Нам, конечно, уже не вернуть старины. Свои методы строить нам надобно наново Но… зачем чересчур уж так планово? Что хорошо для советской Москвы, То для Нью-Йорка…»    Попавши в провалы и глубокие рвы, Капиталисты ищут отнорка, Они выхода ищут, коммунизму грозя И пороча Москву кучей всяческих басен. По былому пути им идти уж нельзя, Новый путь им не люб и опасен!    Попавшим в такой переплет Капиталистам, спеша на подмогу, Папа римский послание шлет: «Молитеся богу И обрящете вновь вы к богатству дорогу, И вы будете в вечном буржуазном раю!» Всю эту священную литературу Рассылает он через свою Церковно-промышленную агентуру. (Худо папским агентам в советском краю!)

АПОСТОЛЬСКОЕ ПОСЛАНИЕ

святейшего господина нашего промыслом божием папы Пия XI

к досточтимым братьям… состоящим в мире и общении с апостольским престолом,

об обострении экономического кризиса,

о бедственном положении множества безработных.

…Досточтимые братья, мир вам и апостольское благословение!

Нам угрожает новое бедствие, которое уже в значительной степени поразило вверенную нам паству… Мы видим такое множество честных и трудолюбивых рабочих вынужденными к бездействию и вместе с их семьями доведенными до крайней нищеты, а между тем они ничего более не желают, как честно, в поте лица своего, согласно божественной заповеди зарабатывать насущный хлеб, который они ежедневно испрашивают у господа. Их стенания потрясают наше отеческое сердце… Теперь приближается зима, а с нею целая вереница страданий и лишений, которые холодное время приносит беднякам… Поскольку не позаботятся о нуждах стольких несчастных семейств и о их покинутых детях, они (чего не дай бог!) дойдут до ожесточения.

Гвоздь «апостольского» поучения – Страх рабочего «ожесточения». Отсюда «апостольская» тревога: «Подкормите их малость, ради бога, А то ведь… понимаете сами!» Растекся папа словесами. Аминь, аминь, глаголю! Наболтавшися вволю, Шаманствуя и пророча, Чтоб вытравить ненависть из рабочих очей, Безработных бедняков мороча Милосердием богачей, Переходит папа к главному сюжету, К своему бюджету, К организации сверхнормального, Повального Трехдневного моления… Для прибавления Божественной казны. В этом новизны Особенной нету: Гребут монету Служители неба Со всех сторон, С крестин и похорон, С черствого хлеба И гнилых макарон.

Поскольку все человеческие усилия не достаточны для осуществления цели без божией помощи, то мы воссылаем горячие молитвы подателю всякого блага, чтобы он сократил период страдания… Приближается праздник царя Иисуса Христа… Нам представляется чрезвычайно подходящим, чтобы при подготовлении к этому празднику в приходских церквах устраивали торжественные трехдневия, во время которых молили бы бога…

Молили бы бога… Молили бы бога… Ах, уж эта «апостольская» тревога! Надо дать папской пастве хоть немного еды, Подкормить богомольную папскую шпанку, Чтоб она, озверев, не причинила беды… Ватиканскому банку! Капиталисты рыщут, Выхода ищут, Плана хочется, но план колется… Папа римский молится… А в Берлине – И в одном ли Берлине? – На людной площади, словно в пустыне, Словно в месте и мертвом и голом, Стоит девушка жутким символом Капиталистического грабежа и вражды И человеческой горькой нужды, Стоит, словно столп, недвижимо, А мимо, Словно мимо столпа, Равнодушно проходит толпа. На площади людной так нелюдимо! Мимо девушки бедной – глуха и слепа – Проходит толпа… Мимо… Мимо… Мимо девичьей незримой слезы… Мимо нужды, кричащей плакатами… Это голос отчаянья, не голос грозы. Гроза загремит громовыми                      раскатами !

 

Смелей!

*

Не заражен я глупым чванством, Покаюсь честно, не солгу: Перед моей родней, крестьянством, Я остаюсь в большом долгу. Мой голос в годы фронтовые Подобен часто был трубе. Писал я песни боевые И призывал народ к борьбе. К борьбе с судьбой былой, кровавой. К борьбе с попом и кулаком, К борьбе с помещичьей оравой, С Деникиным и Колчаком. Вновь баре жить хотели жирно. Мы им сказали: «Черта с два!» В борьбе прославилась всемирно Красноармейская братва. Потом пошли другие годы, Пора иных забот, хлопот: Живил и нивы и заводы Крестьянский и рабочий пот. Нам было знойно и морозно, Но – шла работа, как война. И вот пред вражьей силой грозно Стоит с деревнею колхозной Индустриальная страна! Деревня, жившая так бедно, Рванулась к свету и красе. Стальные кони мчат победно На коллективной полосе. Легли квадратами гектары – Пять тысяч га! Семь тысяч га! Вот – коллективные амбары, Вот – коллективные стога. Вот – ну, подумать! – спортплощадка, Вот комсомольский уголок: Где были образ и лампадка, Плакат под самый потолок. Дурман поповского глагола Томится в собственном гною, Совет, лечебница и школа Победу празднуют свою. О, сколько их на фронте этом Не всеми знаемых побед! Но ни одним еще поэтом Фронт этот ярко не воспет. Есть грех и мой в немалой доле, Но… нету вечных силачей. Мне одному хрипеть доколе? Вина на тех певцах поболе, Кто и моложе и бойчей. Ребята! Юные поэты! Певцы – ударники полей! У вас возможностям нет сметы, У вас и краски и сюжеты! Ударней действуйте, смелей! Чтоб боевая ваша нота Все перекрыла образцы. Где гениальная работа, Там – гениальные певцы!

 

Жить и работать!

*

…Колоссальной важности факт, что колхозное движение, принявшее характер мощной, нарастающей, антикулацкой лавины, сметает на своём пути сопротивление кулака, ломает кулачество и прокладывает дорогу для широкого социалистического строительства в деревне.
Из речи т. Сталина на 1 Всесоюзной конференции аграрников-марксистов в Коммунистической академии 27 декабря 1929 г.

…Разве можно отрицать, что колхозы (я говорю о колхозах, а не о лжеколхозах) представляют при наших условиях базу и очаг социалистического строительства в деревне, выросшие в отчаянных схватках с капиталистическими элементами?

Речь – веха. Ей всего исполнилось два года.    В два эти года – только в два! – Как много старого ушло из обихода, Как много нового в свои вошло права! Уже теперь каким рисуется уроком Путь, измеряемый всего двухлетним сроком!    Кулак – давно ли жег он бедноту огнем И ночью выходил с обрезом из овина? И вот – кулацкая крушится сердцевина: Идет, и ширится, и крепнет с каждым днем Антикулацкая колхозная лавина. Антикулацкий фронт собрать, вооружить, Социализм в деревне заложить, В два года укрепить его очаг и базу… _Как хочется в такую пору жить! Жить и работать без отказу_!