Переступая все границы Вранья, немецкие врали Какие только небылицы Про фронт колхозный не плели! Враг просчитался. Фронт колхозный – Хозяин в собственном дворе! – Дает ответ могучий, грозный Фашистской подлой немчуре. За заявленьем – заявленье: Спеша исполнить подвиг свой, И стар и млад, все населенье Свой вносит вклад на укрепленье Советской мощи боевой. И, от Москвы и до Турксиба К любому сердцу доходя, Звучит любовное «Спасибо!» Отца народов и Вождя. Под зимним звездным небосводом Пой гордо, радиоволна: «С победоносным новым годом, Непобедимая страна!»

С грустной матерью, ставшей недавно вдовой, Мальчик маленький жил в Верее под Москвой. Голубятник он ласковый был и умелый. Как-то утром – при солнечном первом луче – Мальчик с голубем белым на левом плече Вдруг без крика на снег повалился, на белый, К солнцу лик обернув помертвелый. Вечным сном он в могиле безвременной спит. Был он немцем убит. Но о нем – неживом – пошли слухи живые, Проникая к врагам через их рубежи, В их ряды, в охранения сторожевые, В их окопы и в их блиндажи.

По ночам, воскрешенный любовью народной, Из могилы холодной Русский мальчик встает И навстречу немецкому фронту идет. Его взгляд и презреньем сверкает и гневом, И, все тот же – предсмертный! – храня его вид, Белый голубь сидит На плече его левом. Ни травинки, ни кустика не шевеля, Через минные мальчик проходит поля, Чрез колюче-стальные проходит препоны, Чрез окопы немецкие и бастионы. «Кто идет?» – ему немец кричит, часовой. «Месть!» – так мальчик ему отвечает. «Кто идет?» – его немец другой Грозным криком встречает. «Совесть!» – мальчик ему отвечает. «Кто идет?» – третий немец вопрос задает. «Мысль!» – ответ русский мальчик дает. Вражьи пушки стреляют в него и винтовки, Самолеты ведут на него пикировки, Рвутся мины, и бомбы грохочут кругом, Но идет он спокойно пред пушечным зевом, Белый голубь сидит на плече его левом. Овладело безумие лютым врагом. Страх у немцев сквозил в каждом слове и взгляде. Била самых отпетых разбойников дрожь. «С белым голубем мальчика видели…»                     «Ложь!» «Нет, не ложь: его видели в третьей бригаде». «Вздор, отъявленный вздор!»                     «Нет, не вздор. Мальчик…»             «Вздор! Уходите вы к шуту!» «Вот он сам!»              Мальчик с голубем в ту же минуту Возникал, где о нем заходил разговор. С взором грозным и полным немого укора Шел он медленным шагом, скрестив на груди Свои детские руки.                    «Уйди же! Уйди!» – Выла воем звериным фашистская свора. «Ты не мною убит! Я тебя не встречал!» «И не мной!» – выли немцы, упав на колени. «И не мною!» Но мальчик молчал. И тогда, убоявшись своих преступлений И возмездья за них, немцы все – кто куда, Чтоб спастися от кары, бежать от суда, – И ревели в предчувствии близкого краха, Как на бойне быки, помертвевши от страха. Страх охватывал тыл, проникал в города, Нарастая быстрее повальной заразы. По немецким войскам полетели приказы С черепными значками, в тройном сургуче: «Ходит слух – и ему не дается отпору, – Что тревожит наш фронт в полуночную пору Мальчик с голубем белым на левом плече. Запрещается верить подобному вздору, Говорить, даже думать о нем!» Но о мальчике русском все ширилась повесть. В него веры не выжечь огнем, Потому – это месть ,                     это мысль ,                     это совесть! И о нем говорят всюду ночью и днем. Говорят, его видели под Сталинградом: По полям, где судилось немецким отрядам Лечь костьми на холодной, на снежной парче, Русский мальчик прошел с торжествующим взглядом, Мальчик с голубем белым на левом плече!

Снявши шапку, в день морозный, Бородат, седоголов, Богатырь-силач колхозный Боевых – на подвиг грозный – Выпускает соколов: «Ой вы, соколы родные, Крепкогрудые, стальные, Час, минутка дорога! Вылетайте на работу, Соколиную охоту, Бейте, соколы, с налету Распроклятого врага! Ни нутра его, ни пуха, Не щадите ничего, Чтоб в Стране советской – духа Не осталось от него!»

Таков фашистский мрачный фатум: Во славу фюрера-балды За отклоненный ультиматум Пожать кровавые плоды. Фашистам не дано отсрочки, И сталинградские цветочки Им предвещают там и тут, Какие ягодки их ждут!

Глуша фашистский брех бравурный, Москву включивши в аппарат, Благоговейно мир культурный Внимает слову – Ленинград . Уж сроки – верят все – недолги. Вновь прозвучат слова Москвы: «С врагом стряслося у Невы То, что стряслося с ним – у Волги!»

Есть символика в природе, В пышном солнечном восходе, Прочь гонящем темноту, Есть символика в народе, В трудовом его быту, В историческом сиянье Боевых его годов, – Есть символика в названье Русских рек и городов. Над великою Москвою, Над святыней мировою, Звезды вечности горят, И над Волгой и Невою Блещут славой боевою С младшим братом старший брат Сталинград и Ленинград. Ленинград со Сталинградом, Обменявшись братским взглядом, Завершают подвиг свой. Сколько силы, воли твердой В их уверенной и гордой Перекличке боевой, В их геройстве безграничном, В полыханье их знамен, В сочетанье символичном Их сверкающих имен! На врага победным строем, Расправляясь с подлым сбродом, Наступает фронт стальной. Слава воинам-героям! Слава братским всем народам! Слава всей стране родной!

Рычат, и щерятся, и пятятся враги    Пред мощным натиском с востока. Им ясно слышатся железные шаги    Их настигающего рока. Преступнейший маньяк сулил им навсегда Отдать наш край родной и нашу жизнь в награду. С какою лютостью разбойная орда Рвалася к Волге, к Сталинграду! Фашистских выродков, вошедших в буйный раж, Зверей, охваченных грабительским угаром,    Манил слепивший их мираж –    Решить борьбу одним ударом. Но волжский богатырь, как грозная скала, Стоял, громя врагов, кромсая их тела, Круша их технику, выматывая силу.     Здесь вражья наглость обрела     Свою позорную могилу!    Нет, не на вражьей стороне Возникли образцы для новых поколений:    В народом кованной броне Пред миром засверкал – в боях, в громах, в огне – Наш стратегический победоносный Гений! Враг отбивается, встать силясь на дыбы, Но Сталинград уже предрек исход борьбы, Событий мировых став вехою рубежной. Фашистам не спастись от ждущей их судьбы,     Заслуженной и неизбежной!

В работе огненно-кипучей Полна энергии стальной, Стоит Москва пред всей страной Такой незыблемо могучей, Такой несказанно родной! Ее доспехи боевые Хранят минувших сеч следы – Ей отбиваться не впервые От лютой вражеской орды. Но насмерть всех она косила, Кто гибели ее искал. Безмерны мощь ее, и сила, И героический закал.

   Мир не видал таких осад, Какой был осажден могучий Сталинград. Уж полчищ вражеских несчетные бойницы Приблизились почти до волжских берегов, Но город-богатырь, разгладив рукавицы, Обрушил свой кулак на головы врагов, И вот у вражьих тел, застывших средь снегов, Замерзшие глаза расклевывают птицы! Не так ли русскому Илье-богатырю, Чьей доблести пример нам особливо дорог,    - Я белу грудь твою вспорю! – В тягчайший час борьбы грозился лютый ворог? Но богатырская рука была туга – Илья ударом в грудь дух вышиб из врага И, мстя нахвальщику, исполнен гневной страсти,    Труп разметал его на части! Как много говорит народный этот сказ! В нем есть пророчество, в былинном сказе этом: Да, нашей Родине пришлось врагов не раз    Подобным потчевать ответом! Не раз вторгались к нам враги со всех сторон,    Но, отражая их вторженье, Мы не склоняли, нет, простреленных знамен    И, как завет былых времен, Всю мощь собрав, несли врагу – уничтоженье!    Так, силясь обратить в пустырь Цветущий Сталинград, злой враг удары множил, Но мести час приспел, и волжский богатырь    Всю вражью нечисть уничтожил! Победу, равную какой не видел свет, Встречает наш народ восторженным приветом:    Среди блистательных побед Она отмечена своим, особым, светом: В ней – прошлого итог и образец – векам; В ней – нашей доблести высокой утвержденье; В ней – гробовой удар по вражеским полкам;    В ней – плана вражьего крушенье; В ней – будущим, еще не явленным, врагам    Суровое предупрежденье. Непобедима та страна, борьбу ведя Под солнцем славы незаходным, Где гениальный план вождя Пронизан мужеством народным!

Поэмы сказочной часть первая готова. Захватывает дух от боевых страниц! Чрез сотни городов, селений и станиц,    от Сталинграда до Ростова Победный пройден путь. Ростов – советский снова!    Вот это – блиц!    На фронте, а верней – в Берлине, Вращая бельмами и тяжело дыша,    Фашистский фюрер – где он ныне Со страху корчится, проклятая душа!    «Философ» мюнхенско-трактирный, Разбоя дикого состряпав план обширный, Усвоил, чай, теперь пивною головой,    Конец провальный видя свой, Что славный наш народ – народ     на редкость мирный, Но и на редкость боевой ; Что всем, кто рабством нам грозил и униженьем,    Он, рабских не терпя оков, Отважно отвечал всегда – спокон веков –    Разгромом и уничтоженьем – Всех до последнего! – несчетных их полков. На нашей улице победный праздник! Слово Сбылося вещее! Ликует стар и млад. Двойною радостью народ советский рад: Два наших города врага изгнали злого:    Ростов и Ворошиловград! Раскатом громовым звучит сегодня снова: «Преступному врагу от кары не уйти!» Бойцы за родину, вам равных не найти! Какая славная заложена основа Победоносного дальнейшего пути! Громите ж варваров фашистских без пощады! Пусть знают злые псы, судьбе своей не рады,    Как мы за Родину стоим! Раздавленные, впредь грозить нам эти гады     Закажут правнукам своим!

Дочь Октября , росла и крепла ты в борьбе. Народ, труднейшую переживая пору,    Лелеял ревностно в тебе    Свою надежду и опору. Как любо видеть нам могучий твой расцвет! Нет большей радости, светлее счастья нет, Нет благороднее и выше наслажденья, Как средь громов твоих блистательных побед, Гордяся доблестью неповторимых лет, Приветствовать тебя в день твоего рожденья! Все: горы и леса, пески и чернозем, Зарниц над зрелыми полями полыханья – Все то великое, что мы в себе несем,    Размах труда и созиданья, Способность выдержать любые испытанья, Отражены в тебе – народная во всем. Ты обнаружила пред миром весь объем, Всю ширь и глубину народного дыханья! Враг на тебя напал, кичася и грозя, –    Ты доказала непреложно,    Что устрашить тебя – нельзя,    В боях осилить – невозможно! Народная во всем – ив мужестве своем,    И в несгибаемом упорстве, Ты выявила сил невиданных подъем    В невиданном единоборстве! Победоносная, тебе, в огне побед Несущей злым врагам суровую расправу, Наш вождь и весь народ шлют боевой привет    И гордо возглашают – славу!

Сестры наши и подруги, Вашу доблесть и заслуги, Ваши подвиги-дела Свято чтя, страна родная, Честь геройству воздавая, Лавром славы обвила Мрамор вашего чела! Сестры, мы ль бесславно сгинем?! Солнце знает в небе синем, Что мы боремся – за свет! Враг упрется – опрокинем! Горы встанут – горы сдвинем, Продолжая путь побед! Вам, народным героиням, Братский праздничный привет!

О русской женщине любовные слова    Волной разносятся эфирной, – Все, что поет о ней и говорит Москва,    Легендой сделалось всемирной.    Она – отважна и быстра, Помочь бойцам повсюду поспевая,    Она и снайпер, и сестра, И сандружинница на фронте боевая.    В тылу таких заводов нет,    - Немыслимо представить даже! – Где б не мелькал ее платок, или берет, Или шугай, давно свой потерявший цвет, Насквозь промасленный, весь в копоти и в саже, – Она у молота, токарного станка, В прохладной сборочной и в пламенной литейной, И гордо хвалится почетная доска    Работою ее первостатейной!    В колхозе на ее плечах Неизмеримая, гигантская работа. Волненье жаркое горит в ее очах И неустанная отражена забота. В колхозных сотах нет, куда ни загляни, Ячейки, где б она свой вклад не привносила, –    Здесь в боевые наши дни    Она – решающая сила! В дни эти грозные, средь тяжестей войны,    О сестры наши и подруги, Вы показали, как и духом вы сильны    И волею сталеупруги. Народом, всей родной страной оценены    И доблесть ваша и заслуги! Враг, рвавшийся на юг на наш и на восток, Он получил от нас убийственный урок. Мы поработали – и тыл и фронт – недаром! Но враг еще силен, упорен и жесток, И должен, сестры, стать ваш трудовой поток Еще полней, сильней, чтоб в надлежащий срок Нам повалить врага решительным ударом! Пусть новых подвигов могучая волна Обрушит на врага наш гнев неукротимый! Вас к этому зовет родная вся страна, Зовет наш фронт и – Вождь любимый!

Расскажем басенку, тряхнем… не стариной.    У деревушки у одной На редкость лютый волк в соседстве объявился: Не то что, скажем, он травою не кормился,    А убивал ягнят       Или телят, – Нет, он свирепостью был обуян такою,    Что людям не давал покою И яростно грибной и ягодной порой    Охотился за детворой. Не диво, что вошел волк этот лютый в славу: Мол, вепрю он сродни по силе и по нраву, И в пасти у него впрямь бивни, не клыки.    Засуетились мужики.    На волка сделали облаву. «Ату его! Ату!» – со всех сторон кричат. Лишася вскорости волчихи и волчат, Волк стал переживать, как говорится, драму:       «У мужиков коварный план. Того и жди беды: не попадешь в капкан,       Так угораздишь в волчью яму… Нагрянут мужики… Возьмут тебя живьем…       Какой бессовестный прием!.. Бить будут!.. Насмерть бить!..»       Волк жалобным вытьем Весь лес тут огласил, из глаз пуская жижу: «И уверял еще меня какой-то враль, Что, дескать, у людей есть этика, мораль!   Ан этики у них как раз я и не вижу!»

    Россия,  – слово о тебе,    О сказочной твоей судьбе, О мощи, гибельной для наглых сумасбродов, Пытавшихся грозой грабительских походов Сжечь все, что в доблестном твоем стоит гербе, О крепости твоих стальных основ и сводов, О героическом, испытанном в борьбе,    Содружестве твоих народов! Многоплеменная великая семья!    В едином строе бытия Она слилась в одно и кровно и духовно: Мухтара мужеством любуется Илья, О подвигах Ильи, восторга не тая,    Мухтар слагает песнь любовно; Самед на смерть идет, чтоб не погиб Семен, Собою жертвует Семен за жизнь Самеда,    И перекличка их имен Гремит в боях вокруг священных им знамен, Пароль их – Родина, и лозунг их – победа! Враг угрожает их родным полям, лесам, Родным лугам, горам, ущельям и долинам. Прислушайся к бойцам, к их грозным голосам: То рядом исполин с могучим исполином    В бой ринулись в строю едином, – Презренье, ненависть и месть фашистским псам В их львином натиске, в полете их орлином!    Сурово-боевым содружеством горды, Бойцы прошли сквозь дни неслыханной страды, Деля совместные и радости и беды,    И осеняет их ряды    Крыло сверкающей Победы! Но потесненный враг еще не сломлен, нет!     Канун блистательных побед     Есть боевой канун наигрознейшей схватки . Былинный помнить мы обязаны завет: «Не порешив врага, богатырям не след    Средь чиста поля на обед    Открыто разбивать палатки;     Пока не размозжил ты черепа змеи,     Успокоения не ведай! » Нам предстоят еще тягчайшие бои Пред тем, как увенчать все подвиги свои    Всесокрушающей победой! Фашистский лютый гад до смерти ядовит, Он яд опаснейший к концу борьбы таит. Богатыри, добьем израненного гада!     За нами Родина стоит! Победа – доблести награда!

   Оружье – страшное на вид – Фашистских выродков, зарвавшихся злодеев.    Оно чудовищный имело «аппетит», И вот – плененное – оно теперь стоит    В Москве на выставке трофеев! Уставя дула вверх, не зная, как им быхь, Все пушки – целые совсем и инвалиды –    Готовы, кажется, завыть    От оскорбленья и обиды! Площадка детская и детская игра. Еще не видел мир таких киноэкранов: Бескрайный ряд стальных фашистских великанов    И – безнаказанно толпится детвора    У вражеских аэропланов.    Танк создан не для детских игр: По тельцам он ходить предпочитал по детским!    Но этот зверь – по кличке «тигр» –    С нутром своим живым, немецким, Сержантом был подбит советским! А сколько взяли мы трофеев за войну! Не может их вместить одна Москва-столица. Фашистской техники всей, что у нас в плену,    Здесь только малая частица! Враг техникой богат и техникой силен. Но, вражьей технике дивясь – и впрямь могучей, Мы гордо думаем: враг бит и посрамлен     Мог быть лишь техникою лучшей! И Родина ее, мы знаем, создала В кузнечной не в одной и не в одной литейной! Советской технике и слава и хвала!        Она недаром прослыла     На мир на весь – первостатейной! О качествах ее нам говорят дела И чудищ вражеских остывшие тела На нашей выставке трофейной!

Тревожные пошли по избам разговоры:    Деревню осадили воры! Лишь одному Кузьме как будто горя нет.    «Есть у меня такой, – он объявил, – секрет:    Ворью не подобрать к нему вовек отмычки!» Какой секрет, Кузьма – резонный был мужик! –    Таился, прикусив язык:    Держался не худой привычки. И все ж одной душе открыл секрет Кузьма: Был пьян, разнежился ль, но оказал доверье          Куме Лукерье.       Кума на то кума,    С кумы не спрашивай зарока: Болтливая кума, что вызнает сама,    Всем расстрекочет, как сорока. Пошел секрет Кузьмы по всем дворам гулять.    А чрез неделю, глядь,    - Да как же буду жить теперь я!       Разо-о-ор!.. Разбо-о-й!.. – Взвыл обворованный Кузьма перед избой, В которой было всех остатков – пух да перья. «Как воры мой секрет открыли, не пойму!» «Наверно, сам его ты выболтал кому!» –       Журили мужики Кузьму,       А громче всех… кума Лукерья!       Сам подкузьмил себя Кузьма.       Простая басенка весьма,       Но поучительная крайне:        Болтливость – враг военной тайне! Вкруг нас – будь бдителен и не теряй ума! – Шныряет не одна «болтливая кума»!

   Как Гитлер яростно визжал:    Его дела – не надо краше!    «Орловский клин» в его руках «кинжал»,    И он направлен – в сердце наше! Мы вырвали из рук врага орловский клин, Не будем ждать, пока всем время растолкует, Куда вонзит кинжал советский исполин. Но признак, роковой для немцев, есть один:     Орел и Белгород – у нас, Москва – ликует,     И содрогается – Берлин!

Фашисты в диком изумленье: «Что получилося с войной!» Солдаты в зимнем настроенье, Хоть на дворе и летний зной. Ах, что все «тигры», «фердинанды»! Что все растрепанные банды Дивизий битых! Где их пыл! Они не слушают команды И норовят укрыться в тыл! В такой беде от Шпре до Тибра Вдруг раздалося: «Фёйер! Пли!» Фашисты страшного калибра Орудие изобрели. Вот это дуло так уж дуло! Заряд – в сто сорок три версты! Когда орудие «пальнуло», Хватились все за животы. Всех, даже самых нелюдимых Людей от смеху растрясло; Взметнулось «цифр неисчислимых Неисчислимое число!» Расходу немцам – на полушку, А между тем какая прыть: Изобрели такую «пушку», Что невозможно перекрыть. Продукт особых «инженеров»! Немецких армий стоит трех: Невероятнейших размеров Невероятный – самобрех!

В деревне был мужик Хаврош, головорез.    Он бесперечь со всеми в драку лез, Чужое загребал, не за свое боролся.    Косясь давно уж на Фому, В избу – непрошенный – вломился он к нему,    Решил: врасплох его возьму!    Не на такого напоролся:    Был встречен так Хаврош Фомой,       Что еле-еле С кровавыми отметками на теле       Дополз домой.    Деревня вся далася диву: «Хаврош-то, слышали? Поди, теперь его    Не будет уж тянуть к чужому пиву!» «Да, встретил, друг Фома, Хавроша ты… тово…    От угощенья твоего    Ему остаться вряд ли живу!»    «Как мог, так гостя привечал, –    Фома с улыбкой отвечал, –    Не важно встретил. Делать неча. Какой был гость. По гостю – встреча».

У немцев стынет кровь от фронтовых вестей:       Не чаяли такой закуски. Что делать? Русские – непрошенных гостей       Привыкли мы встречать по-русски.       Вломились «гости» к нам – враги.       Так «по гостям и пироги»!

События идут закономерным ходом. Враг тщетно силится – зарвавшийся игрок! – Замедлить, отдалить расплаты близкий срок. Перед фашистским подлым сбродом Встает неотвратимый рок. Над Харьковом взвилось родное наше знамя И засверкала вновь советская звезда., Он снова наш, он снова с нами, Освобожденный – навсегда! Враг защищается. Он в исступленье лютом. Но мощь его потрясена. И победителей торжественным салютом Приветствует Москва и вместе с ней страна! Пусть Харьков разорен, пусть он-полуруина, Неповрежденного пусть нету в нем угла,    Но в нем родная Украина    Залог победы обрела. Победа наша стала зримой, И истиной звучит уже неоспоримой, Что гибелью врагу грозит обратный путь, И в страхе чудится его орде смятенной, Что ей не избежать воды студеной В своей «Березине» глотнуть!

В честь победителей и мастеров войны    От имени родной страны, Всех городов ее и самой дальней хаты, По всей Москве гремят и вдаль разнесены    Салюта мощные раскаты, И звездной россыпью, распространяя свет, В ночную синь небес взвились огни ракет. Незабываемо-волшебная минута Сменяется другой. И пушки уж молчат, Но в сердце музыкой победною звучат    Раскаты гордого салюта! Уж нет огней ракет, но синий небосвод Весь в звездной россыпи; бессмертно-величавы, Свершают звезды в нем свой лучезарный ход – И сердцем чувствует восторженный народ:     То – звезды вечной нашей славы!

Гремели пушки за горой. Служа в депо «Орел второй», Отец в тот день, такой угарный, Был в рейсе: вел состав товарный. Да, машинист он был – герой. Осталися под немчурою Мать с Таней, младшей их сестрою, И вот они – два огольца, Два разудалых молодца. Спастись Володе и Сереже С Танюшей было б можно тоже, Но как больную мать спасти? Мальцы – взялась где сила! Чудо! – Ее пытались унести, Но шибко сделалось ей худо. Туда, сюда… А немчура Уже галдела у двора. Семья забилась в темный угол. Но от немецких серых пугал Сначала было полбеды: Рвалися немцы до еды – Уж до чего же жрать здоровы! Семья лишилася коровы, И боровка, и кур. Ну что ж! На то и немцы. Дело ясно. Лишь покосись – они за нож. С такими в спор вступать опасно, – Фронт от Орла ушел вперед, В Орел явились немцы-бесы С особым прозвищем – «эсэсы», Тут до людей дошел черед: Повсюду обыски, облавы, Людей хватали для расправы; Кто попадал в немецкий ад, Не возвращался уж назад. В семье Сереже и Володе Пришлось быть набольшими вроде И хлопотать насчет еды, Ходить в тайник на огороде Так, чтоб не выдали следы. В ту зиму был жестокий холод. На рынок – в довершенье бед – Привоза не было. «Обед» И «хлеб» – сменило слово «голод». Людей пошло вовсю косить. Всплошную семьи вымирали. Покойников не убирали: Их было некому носить. Семья Володи и Сережи До лета все же дожила. Денечки летние погожи, В избытке света и тепла, Да и с едою тож поправка. Хоть не заменит хлеба травка, Голодным вкусен всякий злак. Перебивались кое-как. За летом осень вновь сырая, За нею вслед зима. Вторая. Свалил и мать и Таню мор. Немецкий ставленник, квартальный, Фрол Сукин, пьяница и вор, Гад безобразный и нахальный, Ввалился с руганью во двор, Пристал к Володе и Сереже: «Больных скрывать! Вы это что же, Пошли на это, знать хочу, С ума большого или сдуру! Сейчас же марш в комендатуру, Объявку сделайте врачу!» Врач дал лекарство без отказу: «Вот капли. Свалит всю заразу» От этих капель – верно! Да' – Мать с Танечкой заснули сразу, Заснули сразу – навсегда! Отраву матери и Тане Дал врач. Каких еще улик! Ведь немцы знали всё заране: Пришел в предутреннем тумане К воротам крытый грузовик. В него забросили два трупа, А домик – ладный, не халупа – Был подожжен. Сгорел дотла. Сгорело их гнездо родное, Осталося сироток двое И без семьи и без угла. Пришлося – в зимнюю-то пору! – На огороде лезть им в нору (Картошка, благо, в ней была). Там и ютились до тепла. Пошли меж тем у нас на фронте Великолепные дела. Ярились немцы: их не троньте, Не отдадут назад Орла! Шли их полки на фронт и роты. Но уж в Орле огонь лизал Столбы немецкие. Вокзал Громили наши самолеты. Повеселел в Орле народ: «Слышь, наша сила верх берет!» Пустились немцы в эту пору Хватать орловцев без разбору. Людей ловили день и ночь, Чтоб их в Германию волочь. Пришлось Сереже и Володе Сидеть все время в огороде, Не вылезая из норы, Густой покрывшейся крапивой. Но тут их, выпялив шары, Накрыл квартальный шелудивый: «Хе-хе! Укрылись от жары! Ну, вылезайте, комары!» Мальцы подумали: «Пропали!» Так на вокзал они попали, Где пред погрузкою в вагон Загнали их в людской загон. В загоне уймища народу, Все, как опущенные в воду, У всех, видать, на сердце лед. «Сбежать! – вздохнул Володя. – Дудки! Забор. Сторожевые будки. У каждой будки пулемет». Всполох был ночью. Две сестры ли, То ль две подружки – раз и раз! – Себе ножами жилы вскрыли. «Жаль, нету ножичка у нас!» Мальцам хотелось сделать то же, Но передумали. «Не гоже! Дрожит немецкий гарнизон, Уж наши близятся, похоже, Так умирать какой резон! Устроить с жизнью-то разлуку Всегда успеется».             «Ай-ай!» – Горел костер, и невзначай Ожег себе Сережа руку. Тут повели два брата речь: «А ведь не плохо б руку сжечь. У немцев на здоровых виды. На кой им леший инвалиды!» «Давай сожжем. Прямой резон!» А подходил уж эшелон. Девиц два брата торопили, Костер плотней бы обступили. Ручонку, как кувшин гончар, Володя первый сунул в жар, Шипя, растрескалася кожа. Но, изо всех крепяся сил, Губу Володя закусил, Успев сказать: «Терплю, Сережа. Я маме с Таней подносил Рукою этою отраву. Казню теперь ее по праву!» Володя муку превозмог, В костре с минуту руку жег, Не вынимал ее оттуда, Пока ему не стало худо. Очнувшись, носом потянул: «Запахло жареным. Забавно!» На брата ласково взглянул: Сережа был испуган явно, Едва ворочал языком: «Володя… ты… – И тихо хныкнул. – Володя, ты меня… силком… И рот зажми… чтоб я не крикнул». «Силком. И рот тебе зажми. Я ж однорукий, в толк возьми. Девицы, может, вы… Готовы: Разрюмились! Годны на что вы! Хотите всполошить народ, Завывши всеми голосами! Ложись, Сережа… Мы уж сами…» Володя, в ход пустив живот, Зажал собой Сереже рот И придержал его ручонку. Потом хвалил его: «Ну вот! А то… изобразил девчонку!» Перед погрузкой в эшелон Явился офицер в загон Уродство мальчиков приметя, Сказал: «Зашем нам эта детя!» И приказал: «К шертям их! Вон!» Два мальчика, родных два брата, Лежат в палатке медсанбата. При возвращении Орла Их наша часть подобрала. Они и в ласке и в привете. О них прописано в газете По чистой правде, без прикрас. Ну, есть ли где еще на свете Такие дети как у нас!

О русской славе незаходной Отрадно петь ее певцам. Привычкой стало всенародной Салютовать своим бойцам. Вчера – победа в Приазовье, Взят Мариуполь, взят Бердянск, Сегодня пушек славословье – Салют бойцам, вернувшим Брянск. И вот сейчас, сию минуту, Родной народ по всей стране Внимает новому салюту: Стал наш – Чернигов на Десне! Все напряженнее и строже Взгляд у бойцов. Вперед! Вперед! Отрадно видеть до чего же, Что наша сила верх берет, Что не сегодня-завтра грянет Победоносное «ура»: То Киев к жизни вновь воспрянет И руки братски к нам протянет С крутого берега Днепра!

Названье славное Полтавы Звездой немеркнущей горит. Над полем доблести и славы Орел торжественно парит. Здесь наша русская отвага Свершила чудо наяву, Когда «воинственный бродяга» [3] Искал дороги на Москву. Другой «искатель» – легендарный! – Изведал легендарный крах [4] , «Искатель» третий – сверхбездарный! – Летит в провал на всех парах. Погибнет он на Украине, То ль в Белоруссии падет, То ль мы добьем его в Берлине, – Злодей от кары не уйдет! Зверь в огневом кольце облавы. Он обречен. Пощады нет. Освободителям Полтавы, Борцам за Родину – привет!

Седой наш Днепр нам не преграда И не ограда для врага. Для победителей отрада – Очистить от гнилого смрада Его святые берега! Днепр – в новой силе, в новой славе – В места, где вражеской ораве Грозы смертельной не отвесть, О богатырской переправе Несет ликующую весть! Отважно овладев стремниной Родной прославленной реки, Исполнены отваги львиной, Правобережной Украиной Идут советские полки! То, взяв в охват простор раздольный, Через леса и пустыри Идут победно в город стольный Былинные богатыри!

Освобожденный, отомщенный, С израненным боями видом, Завод-гигант неосвещенный Стоит ослепшим инвалидом. Вдруг – сноп лучей. Он был так ярок! Восторгом озарились лица: Энергопоезд, свой подарок, Прислала им Москва-столица! И вот поэму в новом роде Поют турбины на колесах. Зажегся свет на всем заводе И отразился в ближних плесах. В цехах завода-исполина, Где бесновались вражьи дзоты, Раскрылась яркая картина Восстановительной работы. Завод остывший искр не мечет, Все взорвано – котлы и краны Но уж народ усердно лечит Его зияющие раны. К нему стремятся строй за строем Отряды срочного ремонта. Привет строителям, героям Восстановительного фронта!

Генерал бойцов-героев После боя награждал. Автоматчик Новостроев Награждения не ждал. Вдруг он вызван! Дрогнув бровью, Задышал он горячо. Генерал его с любовью Взял рукою за плечо, И сказал при всем он строе: «Честь герою и хвала За отличье боевое, За отважные дела! Смерть неся фашисту-гаду, Ты собой не дорожил И высокую награду За геройство заслужил!» Гордый радостью такою, Верный Родины солдат Тронул ласково рукою Свой надежный автомат И ответил, сдвинув брови, Все в слова стремясь вложить: «До последней капли крови Рад Отечеству служить!»

Колдун уральский бородатый, Бажов , дарит нам новый сказ. «Живинка в деле » – сказ богатый И поучительный для нас. В нем слово каждое лучится, Его направленность мудра, Найдут чему здесь поучиться Любого дела мастера. Важны в работе ум и чувство. В труде двойное естество, «Живинкой в деле» мастерство Преображается в искусство , И нет тогда ему границ, И совершенству нет предела, Не оторвать тогда от дела Ни мастеров, ни мастериц, Их вдохновение безмерно, Глаза их пламенем горят. Они работают? Неверно. Они – творят!

Не видел Гитлер летом света, Жару почувствовал зато… Забормотал он: «Это лето Совсем не то, Совсем не то…» И осенью прохвост в горячке, Прохвоста клонит к зимней спячке, Томит об отдыхе мечта… Но холод жара не остудит! Пусть Гитлер нас не обессудит – Зима для немцев будет… та.

Одолевая гнет смертельного недуга, На боевом посту стоял он до конца. В нем наша родина лишилася бойца, Бойцы – испытанного друга. Глашатай пламенных идей, Разивший всех врагов, вскрывавший их подвохи, Войдет он в пантеон блистательных людей Великой ленинской и сталинской эпохи.

Берлинская «ночь под рождество». Геббельсовское естество Протестовало против довр е менной кончины. Из-за этой причины Сидел Геббельс в бомбоубежище за столиком Этаким меланхоликом: «Канун рождества Без праздничного торжества, Без хвастовства О победном марше!» В припадке тоски Растирая себе виски, Геббельс диктовал секретарше:

Над убежищем грохот и шум: «Бум-м!.. Бум-м!.. Бум-м!.. Бум-м!..» Куда попало, интересно? В убежище душно и тесно. Но, сделав на бодрость установку, Геббельс продолжал диктовку:

Геббельс вздохнул: «Ох, житье! Бывало, раздуешь кадило, Любое вранье С рук сходило. А нынче без правды нельзя: Извиваясь, скользя, Приходится вкрапливать правду частично. Надо врать эластично! Развелось столько нытиков, Критиков, Подпольных политиков! Куда от них скрыться? Разве в землю зарыться Или в воду нырнуть? Тьфу! Сбиваюся с тона. В конце фельетона Надо ввернуть Лирическое что-нибудь:

Фашисты, в разбойной войне Дойдя до неслыханного окаянства, Присвоить пытались в чужой стороне Как можно побольше пространства. И вдруг – какой оборот! «Веселися, немецкий народ: Нам пришлось потесниться!» Могло ли фашистам такое присниться? Неважно для них обернулись дела, Но им главное – не обнаружить испуга. Теснота вдруг им стала мила: Теснота помогла Распознать им друг друга! Для каких это все говорилось ушей? При какой обстановке? Что мы вправе сказать о подобной трактовке? Это – пляска мышей В мышеловке.