Номер 13? Вот сейчас-то мы и узнаем, что приносит эта цифра – счастье или беду. Ну-ка, кто у нас там занял это место?… Ага, Сартр! Значит, число 13 – несчастливое.

Жан-Поль Сартр (1905—1980) занимает тринадцатое место в этом хите с его долгоиграющим хитом «Бытие и ничто», вышедшим в 1943 году. Наше демократическое голосование не лишено странностей: лично я выбрал бы из всего Сартра скорее «Слова» (его автобиографию) или «Тошноту» (Антуан Рокантен видится мне постмодернистским героем, опередившим свое время). Я не очень уверен, что все сто процентов голосовавших поняли (или прочли до конца) «Бытие и ничто», с его подзаголовком «Опыт феноменологической онтологии», ибо речь идет о философском трактате, написанном чрезвычайно сложным языком, где Сартр обосновывает экзистенциализм, опираясь на Гуссерля, Хайдеггера, Кьеркегора и Ясперса. Грубо говоря, в этой книге – «Бытие и ничто» – Сартр поступает с Хайдеггером точно так же, как я поступаю с ним здесь, составляя некий reader's digest (только его собственный будет подлиннее). Излишне уточнять, что читателю редко будет выпадать счастье распутать фразу типа: «Это Я-объект есть Я, которым я являюсь, ровно в той мере, в какой оно ускользает от меня, и я, напротив, отвергну его как свое, если оно совпадет со мною самим в чистой индивидуальности». Вам ясен уровень мышления? Вам не хочется перечитать еще разок? Я уверен, что хочется. Мне гораздо больше нравится другое изречение: «Вся сущее рождается без причины, влачит свои дни по слабости и умирает по случайности» (написано пятью годами раньше в «Тошноте»).

Представьте себе, что экзистенциализм состоял не только в том, чтобы одеваться в черное и напиваться в «Табу» вместе с Жюльетт Греко и Борисом Вианом в послевоенные годы на улицах Сен-Бенуа и Дофин. Речь идет об идее гораздо более серьезной: «Существование предшествует сущности». Вам кажется, будто вы – некто, но в действительности этим «некто» вы стали, а вначале вам достаточно было просто существовать, вот и все. Ладно, предположим, я не открыл вам Америку («Он обнаруживает, что кузнецом становятся, взявшись за ковку», – напишет потом Блонден), но все же вспомним изречение Декарта «Я мыслю, следовательно, я существую». Так вот, Сартр слегка меняет диспозицию, для него это звучит так: «Я поступаю, следовательно, я существую». Каждый из наших поступков отдаляет нас от небытия и в то же время заключает в границах нашего бытия; мы «осуждены быть свободными». Мы все играем некую роль: официант в кафе играет официанта в кафе, я притворяюсь, будто понимаю «Бытие и ничто». (Как-никак, а мой двоюродный дед Марк Бегбедер написал предисловие к книге «Экзистенциализм – это гуманизм», значит, я просто обязан разбираться в таких вещах.)

«Бытие и ничто» позиционирует Сартра как философа, хотя он заслуживает гораздо больше доверия как писатель. После этой книги нам придется принимать его всерьез до самого конца того, что Бернар-Анри Леви, со свойственной ему душевной щедростью, окрестил веком Сартра. Что касается меня, я все-таки процитирую словцо одного юмориста: «Как можно верить интеллектуалу, у которого один глаз смотрит налево, а другой направо?» И добавлю: особенно если он балансирует на бочке, крепко-накрепко закрыв глаза на сталинизм (ведь сказал же он, что «всякий антикоммунист – собака», отчего так и хочется залаять). Однако все это не помешало ему дожить до присуждения Нобелевской премии по литературе в 1964 году и отказаться от нее, дав повод Бернару Франку сострить следующим образом: «Не думаю, что он умрет от скромности, так же как не считаю, что умрет от скромности некий бригадный генерал во временном звании, если он объявит, что отказывается быть маршалом Франции» (намек на Де Гол-ля и Петена). Продолжая в том же духе, можно задать себе вопрос: не является ли «Бытие и ничто» скорее автобиографическим романом о супружеской чете Сартр-Бовуар? В каковой паре они по очереди изображают один – Бытие, а второй – Ничто?