Под номером 45 у нас стоит Жорж Бернанос (1888—1948) и его «Под солнцем Сатаны», но не «Под самым солнцем» – последнее название принадлежит песне Генсбура; будьте, пожалуйста, внимательнее!

Должен честно признаться, что до начала этой моей хроники я никогда не читал Бернаноса. Обычно литературные обозреватели делают вид, будто знают все на свете; даже под пыткой они будут твердить, что плоть грустна и что они прочли все книги на свете. Но тут я купил себе «Под солнцем Сатаны» в издательстве «Плон» и вопреки своим предубеждениям (Бернанос – известный-католический-памфлетист-тары-бары-растабары-господи-спаси!) был потрясен этой колдовской, абсолютно фантастической книгой, исполненной горькой и возвышенной жестокости. «Экзорцист» просто отдыхает!

Нужно сказать, что Бернанос написал свой первый роман задолго до смерти Бога: в 1926 году в Него верили так же, как в Дьявола, и еще боялись ада; сегодня в аду живут, а стало быть, к нему привыкли. Итак, Бернанос одним из первых понял, что XX век – это время, когда Богу суждено умереть, а Сатане – извергнуть адский огонь. Трудно даже представить себе, каким триумфальным успехом увенчалась эта книга сразу после выхода. Бернанос, работавший страховым агентом, совсем как Кафка (только в Бар-ле-Дюке, что не так шикарно, как Прага), мгновенно сделался звездой в национальном масштабе.

Судите сами: он рассказывает историю Мушетты, молоденькой провинциалочки из Па-де-Кале, забеременевшей от некоего маркиза. Поскольку маркиз не желает признавать ребенка, она убивает своего соблазнителя, затем лишается ребенка. Уж не одержима ли она дьяволом? Появляется деревенский кюре, аббат Дониссан; он встречает Сатану (переодетого вполне симпатичным конским барышником, ибо в те времена Дьявол еще не принял облик Мерилина Мэнсона) и предлагает ему свою собственную душу в обмен на спасение от вечного проклятия души Мушетты (я, конечно, упрощаю, да простит меня святой Бернанос!). И все это воплощено в стиле одновременно и насыщенном, и одухотворенном, в полном смысле этих слов. В стиле… сверхъестественном, как называет его Поль Клодель (другой исступленный мистик) в письме, адресованном автору: «Самое прекрасное – это мощное ощущение сверхъестественного, не в смысле внеестественного, но естественного в выдающейся степени». Я ожидал занудного чтива про сутаны, а нашел мистическое сказание, поистине фаустовский экстаз, захватывающую религиозную легенду; сценарий по такому сюжету нужно было доверить не Морису Пьяла, а Мартину Скорсезе!

И потом, как не восхититься первой фразой этого романа: «Вот он, тот вечерний миг, который так любил Поль-Жан Туле, вот он, горизонт, что меркнет, пронизанный струящимся безмолвием…» Не правда ли, это в высшей степени современно и смиренно – начать книгу с цитирования собрата по перу?! Вы можете представить себе Пруста, начинающего свои «Поиски» фразой «Я долгое время ложился в постель засветло, чтобы почитать Сент-Бёва»? (Правда, требовать от него такого подвига – это уж слишком!)

Прочтите этот сатанинский и мрачный роман; даже если временами он кажется чересчур напыщенным, он увлечет вас не меньше, чем Стивен Кинг, только написанный в стиле какого-нибудь Гюисманса, одуревшего от ЛСД, или, как весьма тонко заметил Рено Матиньон, в стиле «симуляции безумия». Бернанос был переполнен энтузиазмом подозрительности, энергией сомнения: в начале жизни он был роялистом, затем антифранкистом, затем участником Сопротивления, а после войны стал антиголлистом. Трижды он отвергал присуждаемый ему орден Почетного легиона. Ну как же не восторгаться этим автором, скорее НРБ, чем НРФ! Он хотел спасти не только свою душу, но и души остальных: если уж страдать, то страдать по-крупному. «Ибо твоя боль бесплодна, Сатана!» Мне кажется, возглас этот достаточно ясно отражает тоскливый настрой обитателей нашей планеты, приунывших с тех пор, как им объяснили, что Бог умер, а вместе с ним и Ницше: им уже надоела бесплодная боль.

Мне, конечно, стыдно говорить о Сатане так коротко: вдруг он возьмет да испепелит меня прямо посреди этой книжки, в тот миг, когда я только-только соберусь заорать: «А твоя мать – сосалка в аду, ха-ха-ха!» Или отвернет мне башку напрочь…