– У нас проблема.

Энтони остервенело жмет кнопки мобильного телефона. У Энтони проблема. Именно это не давало ему покоя, но он не решался нам сказать. И потому в глубине его глаз – бездонная печаль.

– Что? В чем проблема?

– Моего ключа недостаточно, чтобы открыть дверь. Нужно, чтобы служба безопасности внизу, на своем посту, нажала кнопку. А я не могу до них дозвониться. С мобильного звонок не проходит, а внутренние телефоны отрезаны…

– Spare me the bullshit! (Данное выражение переводится вполне изящно: «Убери от меня бычье дерьмо». Я бы мог сказать: «Cut the crap», но это было бы не так изысканно.) Да где ж она, эта служба безопасности?

– Командный пост находится на 22-м этаже, он не отвечает. Черт, если оперативно-контрольный центр эвакуирован, я ничего не смогу поделать. Они должны разблокировать замок своим buzzer'ом, а иначе мы заперты. И меня это радует не больше, чем вас.

Джеффри выходит из столбняка:

– Тем хуже для этого говняного buzzer'a! Мы взломаем дверь к чертовой матери!

Энтони хотел бы быть таким же оптимистом.

– Дверь заблокирована, ее невозможно открыть даже дрелью. А у нас нет дрели.

– МАТЬ ВАШУ ЗА НОГУ, НО КАК ЖЕ НАМ ОТСЮДА ВЫЙТИ?!

Джеффри хватает ламинатор, длинную, тяжелую литую штуковину, и начинает колотить ею, как молотком, по ручке двери. Он лупит по замку как полоумный. Энтони и я отступаем назад, чтобы не получить по башке: увесистая дубина так и летает в его мускулистых руках, накачанных регулярными занятиями гимнастикой в Ист-Виллидж.

Энтони качает головой. Я вдруг понимаю, что ненавижу этого человека; Джеффри нравится мне гораздо больше. Коллеги надеются на него, и он не хочет обмануть их ожиданий. Терпеть не могу фатализм, лучше энергия отчаяния, буйство природы, инстинкт самосохранения. Я признаю себя побежденным, только когда разобью себе плечи об эту дверь. Я хочу потеть, хвататься за любую возможность, продолжать верить. В конце концов под ударами палицы Джеффри ручка подается, но дверь по-прежнему герметично заперта. Он оборачивается к нам, его руки бессильно повисли, но эта горечь внушает только уважение. Надеюсь, Джерри и Дэвид ничего не слышали. Они стоят с Лурдес на самом краю окна. С тех пор как стало трудно дышать, страх высоты пропал. Салфетка Джерри испачкана кровью, майка тоже. «Это только с виду ужасно, ничего страшного, у него часто идет носом кровь», – я твержу себе эту фразу, я пытаюсь в нее поверить.

Энтони сгорбился над мобильником, он все жмет и жмет зеленую кнопку. Надо дозвониться до секьюрити на 22-м этаже или хотя бы копам. С той стороны двери доносится стрекот полицейских вертолетов. Я отказываюсь гореть заживо только потому, что запасной выход не дает нам выйти. Девять-один-один. Nine-One-One. SOS. SOS. Как в конце «Джонни берет свое ружье». Спасите Наши Души.

Я возвращаюсь к детям, подышать свежим воздухом. Восседая на плечах Лурдес, громко читающей молитвы, они повторяют за ней слова. В свое время на зданиях для защиты устанавливали гаргульи, как на Крайслер-билдинге. Эти скульптуры, изображавшие драконов, чудовищ, демонов, как на башнях Нотр-Дам, должны были отпугивать чертей и захватчиков. Дети мои, две маленькие светленькие гаргульи, висящие над бездной; хватит ли им сил отогнать злых духов? Почему архитекторы перестали считать небоскребы соборами? Ведь не просто так они ставили гаргульи на башнях, наверно, была причина. Какая? Непонятно, разве что они… предвидели то, что случилось с нами. Знали, что однажды опасность нагрянет с воздуха. В эти жуткие моменты молитва приходит сама собой. В нас просыпается религиозность. В следующие минуты Всемирный торговый центр, международный храм атеизма и наживы, постепенно превратится в импровизированную церковь.