Нашим предкам, жившим на рубеже XVIII и XIX веков, о многом говорило имя Александра Семёновича Шишкова, президента Российской Академии Наук, адмирала, мечтавшего исключить из русского языка все слова иноязычного происхождения, заменив их исконно русскими. Многим известна фраза-пародия на эту идею: «Хорошилище в мокроступах идёт по гульбищу из ристалища в позорище…» — что означало «франт в галошах идёт по бульвару из цирка в театр».
Понятно, что Шишков предлагал нечто неудобовразумительное… Белинский писал: «Слово «мокроступы» очень хорошо могло бы выразить понятие, выражаемое совершенно бессмысленным для нас словом «галоши»; но ведь не насильно же заставить целый народ вместо «галоши» говорить «мокроступы», если он этого не хочет. Для русского мужика слово «кучер» — прерусское слово, а «возница», такое же иностранное, как и «автомедон». Для идеи «солдата», «квартиры» и «квитанции» даже и у мужиков нет более понятных и более русских слов, как «солдат», «квартира» и «квитанция».
А вот что писал Чуковский: «…слово: зодчий. Коренное старорусское слово, крепко спаянное с целой семьёй таких же: здание, создатель, созидатель, зиждитель и т. д. Но (это было в 20-х годах) прохожу я как-то в Ленинграде по улице Зодчего Росси и слышу, как один из юных сезонников спрашивает у другого, постарше: что это такое за зодчий?
— Зодчий, — задумался тот, — это по-русски сказать: архитектор».
Действительно, иногда иноязычное слово более знакомо нам и его предпочтительнее употреблять при переводе.
Именно поэтому удивительно мне, что одну фразу из Первого Послания к Коринфянам перевели совершенно по-шишковски…
Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговорёнными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков (1 Кор. 4:9).
Слово «позорище» для современного читателя означает некое позорное явление. А ведь Павел употребил греческое слово, которое на русский язык и переводить-то не нужно. Это слово θέᾱτρον — театр. В переносном смысле это слово может означать «посмешище», но здесь Павел явно говорит своим читателям о римском театре, где «гвоздём программы» было выступление гладиаторов, сражавшихся с дикими зверями.
В связи с этим несколько неуклюже звучит и выражение «последним посланникам». Непонятно, почему же это Павел считает себя последним из посланников (в оригинале «апостолов»)? Смущает также и выражение «как бы», которое воспринимается, как «якобы», тогда как Павел действительно отождествляет себя и своих соратников с приговорёнными к смерти.
Мне представляется, что точнее будет перевести эту фразу как: «Потому что полагаю, Бог нас — апостолов — последними показал как смертников. Потому что мы стали театром гладиаторов для мира, для ангелов и людей».
Павел намекает, что апостолы стали последним номером в театре гладиаторов (или, если угодно, в цирке гладиаторов). Культурно-исторический комментарий к Новому Завету сообщает: «Сам Бог демонстрирует миру страдания апостолов… они выступали в последнем дневном представлении, на которое обычно выводили самого отпетого преступника, обречённого погибнуть на арене».
Кассиан, кстати, переводит этот стих именно так: «Ибо думаю, Бог сделал нас, апостолов, последними, как бы приговорёнными к смерти, потому что мы стали зрелищем для мира и ангелов и людей» (1 Кор. 4:9).
Так что не просто о позоре идёт речь. И даже не просто о зрелище. А о публичной смерти за Христа.
Даже если принять во внимание, что в XIX веке слово «позорище» было понятно большинству культурных людей, всё равно ничем нельзя объяснить присутствие этого слова в современных изданиях «синодального перевода». Ведь заменили же слово «влагалища» на слово «хранилища» в Лук. 12:33. А тут ведь не меньшая путаница.
Таким образом, русское «позорище» существенно исказило смысл текста. Уж лучше использовать фразу из двух нерусских слов — «театр гладиаторов», но зато точно передать мысль апостола, чем некоторой псевдорусскостью вводить читателя в заблуждение и плодить мифы.