1

Выйдя на улицу, мы обнаружили, что там так темно, как только может быть темно в Исландии летом. Ночь была безлунной, но видимость в туманном сумраке оставалась относительно сносной. Среди грифонов с горячей водой раздался мягкий взрыв, и в небо поднялся жуткий призрак Строккура, развеянный порывом ветра на многочисленные лохмотья. В воздухе возник сильный запах серы.

Я невольно вздрогнул. Ничего удивительного в том, что карта Исландии пестрит местами, чьи названия связаны с гигантскими троллями, жившими когда-то в недрах гор, а старики до сих пор рассказывают легенды о людях, вступивших в борьбу с духами. Молодые исландцы, захваченные двадцатым веком с его радиоприемниками и ставшими обычным делом воздушными перелетами, смеются и называют это суевериями. Может быть, они и правы, но я порой замечал, что смех их звучит принужденно и веселья в нем совсем немного. По крайнем мере, я знал точно, что если бы я был древним викингом и неожиданно темной ночью наткнулся на Строккур, то испугался бы до смерти.

Я думаю, на Кейза тоже подействовала царящая вокруг атмосфера, поскольку после того, как Строккур исчез, он посмотрел по сторонам на тонкую завесу тумана и спросил тихо:

— В этом есть что-то необычное, не правда ли?

— Да, — ответил я коротко. — Машина припаркована вон там. До нее нужно пройти достаточно много.

Мы шли по дороге вдоль длинного ряда выкрашенных белой краской столбиков, отделяющих проезжую часть от источников, и под нашими подошвами хрустели мельчайшие частицы лавы. Я слышал, как бурлит горячая вода, и запах серы стал сильнее. Если вы посмотрите на источники при дневном свете, то обнаружите, что они имеют различную окраску, некоторые белые и прозрачные, как джин, другие с оттенком голубого или зеленого, и все близки к точке кипения. Даже в темноте я мог видеть белый пар, клубящийся над ними в воздухе.

Кейз произнес:

— По поводу Слейда. Что было?..

Я так и не услышал окончания его вопроса, так как внезапно нас окружили три тяжелых фрагмента темноты. Кто-то схватил меня за руку и сказал:

— Stewartsen, stanna!

Что-то твердое уперлось мне в спину.

Я и на самом деле остановился, но не так, как они ожидали. Я позволил себе обмякнуть точно так, как это сделал Маккарти, когда я ударил его дубинкой. Мои колени подогнулись, и я опустился на землю. Раздался приглушенный возглас удивления, захват моих рук в тот же момент ослаб, и перемещение в совершенно неожиданном направлении избавило меня от упиравшегося в ребра пистолета.

Оказавшись на земле, я сразу же сделал быстрый разворот, подогнув под себя одну ногу и выбросив вперед другую. Вытянутая нога с силой ударила моего говорящего по-шведски друга под колено, и тот, как подкошенный, рухнул на землю. Его пистолет был готов к использованию, поскольку при падении он выстрелил, и я услышал визг срикошетившей пули.

Несколько раз перекатившись, я наткнулся на один из столбиков, огораживающих дорогу. Мой силуэт слишком хорошо выделялся на его белом фоне, поэтому я ползком покинул дорогу и скользнул в темноту, выхватив на ходу пистолет. Позади меня раздался крик:

— Спешите!

А другой, более низкий голос воскликнул:

— Нет! Слушайте!

Замерев в полной неподвижности, я услышал топот ботинок, когда кто-то побежал по направлению к отелю.

Только банда Кенникена могла обратиться ко мне по-шведски, назвав Стюартсеном, а потом перейти на русский. Я опустил голову пониже к земле и посмотрел назад в сторону дороги — так, чтобы каждого, кто там появится, я мог различить в виде темного силуэта на фоне тускло-серого неба. Совсем близко мелькнула какая-то тень и раздался шорох шагов. Я послал пулю в этом направлении, вскочил на ноги и побежал.

Бежать здесь было чертовски опасно, поскольку в темноте я вполне мог провалиться в один из бездонных резервуаров с кипящей водой. Я сбавил скорость и попытался установить, где находятся горячие источники, которые я часто видел при дневном свете и в более спокойных условиях. Источники по диаметру грифонов отличались достаточно сильно — от ничтожных шести дюймов до гигантских пятидесяти футов. Подогреваемая глубинной вулканической активностью вода постоянно изливалась из грифонов и растекалась по поверхности земли, образуя сеть горячих потоков, покрывающих большую площадь.

Пробежав примерно сто ярдов, я остановился и опустился на одно колено. Передо мной клубы поднимающегося пара покрывали землю сплошным покрывалом, и я подумал, что это сам Гейзер. Следовательно, Строккур находился где-то слева и чуть позади меня. Я хотел держаться подальше от Строккура — оказаться рядом с ним во время извержения было бы слишком рискованно.

Обернувшись назад, я ничего не увидел, но смог различить приближающиеся звуки шагов, доносившиеся с того направления, откуда я прибежал, и еще откуда-то справа. Не могу сказать, знали ли мои преследователи местность, но случайно или намеренно они гнали меня прямо к источникам. Человек справа включил карманный фонарь, по мощности напоминающий небольшой прожектор. К счастью для меня, он направил луч на землю, так как его, по-видимому, больше беспокоило, как бы самому не превратиться в гуляш.

Я поднял пистолет и сделал три выстрела в его направлении, после чего свет внезапно погас. Не думаю, чтобы я в него попал, скорее всего, ему пришло в голову, что фонарь делает из него отличную мишень. Меня не беспокоил поднятый мною шум, поскольку это было в моих интересах. Прозвучало пять выстрелов — слишком много для тихой исландской ночи, и в окнах отеля уже начал зажигаться свет, и я также услышал, как в той стороне кто-то кричит.

Человек позади меня сделал еще два выстрела, и я увидел, как совсем рядом, не более чем в десяти ярдах от меня, из дула его пистолета вырвалось пламя. Пули улетели далеко в сторону; одна — не знаю куда, а другая подняла фонтанчик на водной поверхности Гейзера. Я не стал стрелять в ответ, а побежал налево, огибая по краю грифон. Я наткнулся на поток горячей воды, но его глубина не превышала двух дюймов, поэтому мне удалось перебраться через него достаточно быстро, не причинив себе никакого вреда, и меня больше обеспокоило то, что поднятый мною плеск может выдать мое местонахождение.

Со стороны отеля донеслись новые крики, сопровождаемые стуком открываемых окон. Кто-то с громким скрежетом завел машину и включил фары. Я не обратил на это внимания и продолжил свой бег, под углом приближаясь к дороге. Тому, кто завел машину, пришла в голову светлая идея — прошу прощения за невольный каламбур: он развернул машину и поехал по направлению к источникам, освещая фарами всю территорию.

Я был рад, что он так сделал, поскольку это помешало мне провалиться в один из грифонов. Я увидел отражение фар на поверхности воды как раз вовремя для того, чтобы успеть остановиться на самом краю, отчаянно замахав руками. Мое чувство равновесия не улучшилось, когда кто-то выстрелил в меня с неожиданной точки — с другой стороны водоема — и что-то резко ударилось в рукав моей куртки.

Хотя меня освещали фары этой проклятой машины, атакующий находился не в лучшем положении, поскольку он был между мной и источником света и его силуэт был прекрасно очерчен. Я выстрелил в ответ, и он, уклонившись всем телом, отступил назад. В тот же момент лучи фар ушли в сторону, и я побежал вокруг водоема, в то время как мой противник послал пулю туда, где я только что стоял.

Затем лучи вернулись и замерли на месте, и я увидел, как он пятится назад, нервно вращая головой из стороны в сторону. Меня он не замечал, поскольку к этому времени я уже лежал на животе. Он медленно отступал, пока его нога не погрузилась на шесть дюймов в кипящую воду. Судорожно вздрогнув, он отскочил в сторону, но двигался недостаточно быстро, поскольку большой газовый пузырь, предвещающий очередной взрыв Строккура, уже поднялся позади него, как монстр, вынырнувший на поверхность.

Извержение Строккура происходило с неистовой энергией. Пар, перегретый далеко внизу расплавленной магмой, поднял в воздух на высоту шестидесяти футов колонну кипящей воды, которая обрушилась вниз смертоносным дождем. Человек отчаянно закричал, но его вопль потонул в реве Строккура. Он взмахнул руками и рухнул в грифон.

Я двигался быстро, описывая широкие круги, чтобы уклониться от света фар, и постепенно приближаясь к дороге. Отовсюду доносились встревоженные крики, и еще несколько машин включили фары, чтобы добавить света, и я увидел, что к Строккуру бежит целая толпа людей. Я подошел к грифону и бросил в него пистолет вместе с запасными обоймами. Каждый, у кого этой ночью найдут пистолет, остаток своей жизни может провести за решеткой.

Наконец я выбрался на дорогу и присоединился к толпе. Кто-то спросил:

— Что случилось?

— Не знаю, — я махнул рукой в сторону источников. — Я слышал, как там кто-то кричал.

Он бросился вперед, торопясь стать свидетелем волнующего зрелища — должно быть, он побежал бы так же быстро, чтобы посмотреть на последствия кровавой автокатастрофы, а я осторожно растворился в темноте за линиями машин с горящими фарами.

Пройдя около ста ярдов по дороге по направлению к фольксвагену, я повернулся и посмотрел назад. Там собравшиеся люди оживленно махали руками, отбрасывая длинные тени на покрытые паром источники, а возле Строккура собралась небольшая толпа, державшаяся на некотором удалении от края грифона, поскольку Строккур имел короткий семиминутный цикл. Я с некоторым удивлением осознал, что со времени, когда мы с Кейзом вышли из отеля и увидели извержение Строккура, до того момента, когда человек упал в грифон, прошло всего семь минут.

Затем я увидел Слейда.

Он стоял, освещенный фарами машин, и смотрел в сторону Строккура. Я пожалел о брошенном пистолете, поскольку застрелил бы его тогда, если мог, не думая о последствиях. Его спутник поднял руку в указующем жесте, и Слейд рассмеялся. Затем его приятель повернулся, и я увидел, что это Джек Кейз.

Я обнаружил, что весь дрожу, и мне пришлось приложить большое усилие, чтобы заставить себя продолжить поиски фольксвагена. Он находился там, где я его оставил. Сев за руль и запустив двигатель, я некоторое время оставался неподвижен, чтобы дать утихнуть внутреннему напряжению. Ни один человек, в которого стреляли с близкого расстояния, не способен сохранить полную невозмутимость — его вегетативная нервная система реагирует на это. Железы начинают работать с удвоенной активностью, в крови бурлит адреналин, мышечный тонус повышается, в животе появляется слабость, и когда опасность остается позади, обычно чувствуешь себя еще хуже.

Мои руки отчаянно тряслись и мне пришлось положить их на руль. Вскоре дрожь унялась, и я почувствовал себя лучше. Я уже собрался включить скорость и тронуть машину с места, когда ощутил затылком прикосновение холодного металла, и тут же хриплый, хорошо знакомый голос произнес:

— God dag, Herr Stewartsen. Var forsiktig!

Я вздрогнул и заглушил двигатель.

— Привет, Вацлав, — сказал я.

 

2

— Я окружен толпой идиотов, наделенных непроходимой глупостью, — сказал Кенникен. — Их мозги сосредоточены в пальцах, которые нажимают на курок. В наши дни все было по-другому, не так ли, Стюартсен?

— Меня теперь зовут Стюарт, — ответил я.

— Да? Хорошо, герр Стюарт, можешь заводить двигатель и трогать с места. Я буду тебя направлять. Предоставим моим неумелым помощникам самим выбираться из создавшегося положения.

Дуло пистолета побудило меня приступить к активным действиям. Я завел машину и спросил:

— Куда ехать?

— В сторону Лаугарватна.

Я медленно и осторожно направил автомобиль по дороге, ведущей от Гейзера. Пистолет больше не упирался мне в затылок, но я знал Кенникена достаточно хорошо, чтобы не пытаться играть в глупую героику. Он был расположен к легкой беседе.

— Ты доставил нам массу неприятностей, Алан, — и ты способен разрешить проблему, которая давно меня волнует. Что случилось с Тадеушем?

— Кто такой Тадеуш?

— Он должен был остановить тебя в тот день, когда ты приземлился в Кьеблавике.

— Так, значит, это был Тадеуш — он назвал себя Линдхольмом. Тадеуш — это, кажется, польское имя.

— Он русский; его мать родом из Польши.

— Она потеряла его.

— Вот как! — Некоторое время он сохранял молчание, а затем сказал: — Бедный Юрий, ему ампутировали ногу сегодня утром.

— Бедный Юрий должен был знать, что не стоит размахивать комнатным пистолетом перед человеком, вооруженным винтовкой, — заметил я.

— Но Юрий не знал, что у тебя есть винтовка, — сказал Кенникен. — По крайней мере, такая винтовка. Она оказалась для нас сюрпризом. — Он прищелкнул языком. — Тебе не следовало калечить мой джип подобным образом. Это было некрасиво.

Такая винтовка! Для него не явилось неожиданностью то, что у меня есть винтовка, сюрпризом оказалась только та камнедробилка, которую я позаимствовал у Флита. Это показалось мне интересным, поскольку другой винтовкой могла быть только та, что я забрал у Филипса, а откуда ему удалось про нее узнать? Только от Слейда — очередная улика против него.

Я спросил:

— Двигатель сильно пострадал?

— Ты насквозь пробил аккумулятор, — сказал он. — И полностью вывел из строя систему охлаждения. Мы потеряли всю воду. Это, наверное, классное оружие.

— Точно, — согласился я. — Я надеюсь использовать его снова.

Он хмыкнул.

— Вряд ли тебе представится такая возможность. Тот маленький эпизод поставил меня в затруднительное положение. Чтобы из него выйти, мне пришлось говорить очень быстро. Пара любопытных исландцев задавали вопросы, на которые мне совсем не хотелось отвечать. Например, почему канатный транспортер оказался привязан и что случилось с джипом. И большой проблемой было заставить Юрия молчать.

— Это, вероятно, был самый неприятный момент, — предположил я.

— И теперь ты сделал то же самое, — сказал Кенникен. — На этот раз в общественном месте. Что там произошло на самом деле?

— Один из твоих мальчиков сварил себя на пару, — ответил я. — Он слишком близко подошел к фонтану.

— Теперь ты понимаешь, что я имел в виду, — посетовал Кенникен. — Некомпетентность — это норма для большинства из них. Казалось бы, три к одному неплохое соотношение сил, не так ли? Но нет, они и тут споткнулись.

Соотношение на самом деле было три к двум, но что произошло с Джеком Кейзом? Он не пошевелил и пальцем, чтобы помочь. В моем мозгу ярко запечатлелась картина того, как он стоит и разговаривает со Слейдом, и, представив ее снова, я почувствовал, как во мне закипает ярость. Каждый раз получалось так, что те, кому я доверял, в итоге предавали меня, и эта мысль жгла меня изнутри, как кислота.

Бушнера-Грахама-Филипса я еще мог понять, он был членом Департамента, которого обманул Слейд. Но Кейз знал расклад — он был в курсе подозрений, имевшихся у меня против Слейда, — и он не сделал ничего для того, чтобы мне помочь, когда на меня налетели люди Кенникена. А десятью минутами позже он непринужденно болтал со Слейдом. Складывалось такое впечатление, что весь Департамент наводнен агентами оппозиции, а ведь за исключением Таггарта, Кейз был последним человеком, которого я мог заподозрить в измене. Я с горечью подумал, что даже Таггарт может находиться на содержании у Москвы — это позволило бы упаковать весь пучок в один аккуратный сверток.

Кенникен сказал:

— Я рад, что не позволил себе тебя недооценить. Я подумал, что если ты ускользнешь от этих идиотов, то мне придется надеяться только на себя самого, поэтому я и забрался в твою машину. Предусмотрительность всегда окупается, тебе не кажется?

Я спросил:

— Куда мы едем?

— Тебе нет необходимости знать детали, — ответил он. — Просто сконцентрируйся на вождении. И когда поедешь через Лаугарватн, будь очень осторожен, соблюдай все ограничения скорости и постарайся не привлекать к себе внимания. Никаких внезапных нажатий на клаксон, например. — Холодная сталь на секунду коснулась моего затылка. — Понимаешь?

— Понимаю.

Я почувствовал внезапное облегчение. Я думал, что, возможно, он знает, где я провел последние двадцать четыре часа, и что теперь мы едем к дому Гуннара. Это не сильно бы меня удивило; Кенникен, казалось, знал все остальное. Он поджидал меня в засаде у Гейзера, и ловушка была поставлена весьма аккуратно. При мысли о том, что Элин схватили, и представив себе, что могло случиться с Сигурлин, я почувствовал, как кровь стынет у меня в жилах.

Мы миновали Лаугарватн и направились дальше к Сингвеллиру по рейкьявикскому шоссе, но в восьми километрах от Сингвеллира Кенникен приказал мне свернуть влево, на дорогу, идущую вокруг озера Сингваллаватн, которую я хорошо знал. Я никак не мог понять, куда мы едем.

Но мое недоумение развеялось достаточно скоро, поскольку, повинуясь Кенникену, я снова свернул с дороги, и мы затряслись по наезженной колее в сторону озера и огней небольшого домика. Одним из символов материального благополучия в Рейкьявике являлось собственное летнее шале на берегах Сингваллаватна, еще более желанное из-за того, что закон запретил возводить новые строения и цены на них взлетели вверх. Собственное шале на берегах Сингваллаватна в Исландии равноценно картине Рембрандта на стене в гостиной.

Я подъехал к домику, и Кенникен сказал:

— Нажми на клаксон.

Я прогудел, и из дома кто-то вышел. Кенникен приставил пистолет к моей голове.

— Осторожно, Алан, — предупредил он. — Будь очень осторожен.

Он тоже соблюдал осторожность. Меня ввели внутрь, не предоставив ни малейшей возможности вырваться. Комната была обставлена в том стиле шведского модерна, который в Англии выглядит тускло и несколько фальшиво, но в скандинавском исполнении кажется естественным и производит хорошее впечатление. В камине горел огонь, что представляло из себя довольно необычное зрелище. В Исландии нет ни угля, ни деревьев, которые можно было бы использовать как дрова, поэтому открытое пламя являлось здесь большой редкостью; многие дома обогревались природными термальными водами, остальные имели центральное отопление на мазуте. В этом камине горели брикеты торфа, тлея ярко-красными углями, по которым пробегали маленькие язычки голубого пламени.

Кенникен дернул своим пистолетом.

— Садись у огня, Алан, обогрейся с дороги. Но сначала Ильич обыщет тебя.

Ильич был коренастым человеком с широким, плоским лицом. В разрезе его глаз было что-то азиатское, и я подумал, что, по крайней мере, один из его родителей появился на свет где-то за Уралом. Он тщательно меня обшарил, затем повернулся к Кенникену и покачал головой.

— Никакого оружия? — спросил Кенникен. — Он, наверное, слишком хитер для тебя. — Он мило улыбнулся Ильичу, а затем повернулся ко мне и сказал: — Помнишь, что я говорил, Алан? Меня окружают одни идиоты. Закатай свою левую штанину и покажи Ильичу свой симпатичный маленький ножичек.

Я повиновался, и Ильич с недоумением уставился на нож, в то время как Кенникен принялся его распекать. Русский язык гораздо богаче английского по части крепких выражений. Сген дабх был конфискован, и Кенникен жестом пригласил меня сесть, а Ильич, с красным лицом, занял место у меня за спиной.

Кенникен отложил в сторону свой пистолет.

— Что бы ты хотел выпить, Алан Стюарт?

— Скотч, если он у тебя есть.

— У нас он имеется. — Он открыл шкафчик рядам с камином и наполнил стакан. — Ты будешь пить его чистым или с водой? К сожалению, у нас нет содовой.

— С водой, — попросил я. — И разбавь посильнее.

Он улыбнулся.

— Ах да, тебе необходимо сохранять ясную голову, — произнес он язвительно. — Раздел четвертый, пункт тридцать пятый: когда представители оппозиции предлагают вам выпить, попросите что-нибудь послабее. — Он плеснул в стакан воды, а затем передал его мне. — Надеюсь, это тебя удовлетворит?

Я сделал осторожный глоток и кивнул. Если бы он разбавил еще сильнее, то эта жидкость не смогла бы просочиться сквозь мои губы. Он вернулся к шкафчику, налил себе полный стакан исландского бреннивина и наполовину осушил его одним глотком. Я с некоторой долей изумления смотрел на то, как он, не морщась, пьет чистый спирт. Кенникен быстро катился под гору, если теперь пьянствовал открыто. Я был удивлен, что Департамент до сих пор не поймал его на этом.

Я спросил:

— Ты не смог достать в Исландии кальвадос, Вацлав?

Он усмехнулся и приподнял стакан.

— Это моя первая выпивка за четыре года, Алан. У меня сегодня праздник. — Он сел в кресло напротив меня. — У меня есть причины для того, чтобы устроить себе праздник — не так часто в нашей профессии встречаются старые друзья. Департамент хорошо обращался с тобой?

Я сделал небольшой глоток разбавленного скотча и поставил стакан на столик рядом со своим креслом.

— Я не работаю в Департаменте уже четыре года.

Он приподнял брови.

— Я располагаю другой информацией.

— Может быть, — согласился я. — Но она ошибочна. Я ушел в отставку после того, как вернулся из Швеции.

— Я тоже ушел в отставку, — сказал Кенникен. — Данная операция первое мое задание за последние четыре года. Я должен поблагодарить тебя за это. Я должен поблагодарить тебя еще за многое. — Его голос был спокойным и ровным. — Я отошел от дел не по своей воле, Алан: меня послали перебирать бумажки в Ашхабад. Ты знаешь, где это?

— В Туркменистане.

— Верно. — Он ткнул себя в грудь. — Меня — Вацлава Викторовича Кенникена — послали прочесывать границу в поисках контрабандистов, переправляющих наркотики, и шуршать бумагами за столом.

— Так падают могущественные люди, — сказал я. — Так, значит, тебя откопали специально для этой операции. Ты, наверное, был очень доволен.

Он вытянул ноги.

— Ох, еще бы. Я испытал глубокое удовлетворение, когда узнал, что ты тоже находишься здесь. Ты ведь помнишь, когда-то я считал тебя своим другом. — Его голос стал немного громче. — Ты был мне близок, словно родной брат.

— Не говори глупостей, — сказал я. — Ты разве не знаешь, что у разведчиков не бывает друзей? — Я вспомнил Джека Кейза и с горечью подумал, что плохо усвоил этот урок, так же как и Кенникен.

Он продолжил, словно бы не услышав моих слов.

— Ты был мне даже ближе, чем родной брат. Я мог доверить тебе собственную жизнь — я и на самом деле доверил ее тебе. — Он посмотрел на бесцветную жидкость в своем стакане. — И ты продал меня.

Резким движением он поднял стакан и осушил его одним глотком.

Я произнес ироническим тоном:

— Заканчивай, Вацлав; на моем месте ты сделал бы то же самое.

Он посмотрел на меня пристальным взглядом.

— Но я верил тебе, — сказал он, словно бы жалуясь. — Вот что самое обидное. — Он встал и подошел к шкафчику. — Ты знаешь, какие у нас люди, — произнес он, не поворачиваясь. — Они не прощают, ошибок. И вот… — он пожал плечами, — …стол в Ашхабаде. Они впустую расходовали мои силы. — Его голос стал хриплым.

— Это могло оказаться и чем-нибудь похуже, — заметил я. — Тебя могли отправить в Сибирь. В Хатангу, например.

Когда он вернулся в свое кресло, его стакан снова был полон.

— Так почти и произошло, — сказал он тихо. — Но мне помогли друзья — мои настоящие русские друзья. — С некоторым усилием он заставил себя вернуться к действительности. — Но мы теряем время. У тебя есть некая деталь электронного оборудования, которая попала в твои руки по недоразумению. Где она?

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

Он кивнул.

— Разумеется, ты должен был это сказать, я и не ожидал ничего другого. Но ты также должен понимать, что отдашь ее мне в любом случае. — Он достал из кармана портсигар. — Ну так что?

— Хорошо, — сказал я. — Я знаю, что она у меня, и ты знаешь, что она у меня; нет никакого смысла препираться из-за пустяков. Для этого мы слишком хорошо знаем друг друга, Вацлав. Но ты ее не получишь.

Он достал из портсигара длинную русскую сигарету.

— Я думаю, что получу, Алан. Я знаю, что получу. — Он отложил портсигар и похлопал себя по карманам в поисках спичек или зажигалки. — Ты сам понимаешь, что для меня это далеко не ординарная операция. У меня есть множество причин желать сделать тебе больно, которые никак не связаны с этим электронным устройством. Я совершенно уверен, что смогу его получить. Совершенно уверен.

Его голос был холодным, как лед, и я почувствовал, по моей спине пробежали мурашки. «Кенникен захочет поработать над тобой с острым ножом». Так сказал Слейд, и Слейд же отдал меня в его руки.

Обнаружив, что при нем нет никаких средств для того, чтобы зажечь свою сигарету, он раздраженно хмыкнул, и из-за моей спины появился Ильич с зажигалкой в руке. Когда кремень высек сноп искр, Кенникен нагнул голову, чтобы приблизить сигарету к пламени. Зажигалка щелкнула снова, но пламя так и не появилось. Он пробурчал:

— Ох, все у тебя не слава Богу!

Он нагнулся вперед и, взяв из камина щепку, сунул ее в огонь, а затем прикурил свою сигарету. Я заинтересовался тем, что делает Ильич. Он не вернулся на свой пост за моим креслом, а подошел к шкафчику, в котором хранились спиртные напитки — позади Кенникена.

Кенникен затянулся сигаретой и, выпустив облако дыма, поднял голову. Как только он увидел, что Ильича нет на месте, в его руке появился пистолет.

— Ильич, что ты делаешь? — Пистолет был направлен точно на меня.

Ильич повернулся, держа в руке баллончик с бутаном.

— Заправляю зажигалку.

Кенникен раздул щеки и закатил к небу глаза.

— Сейчас это неважно, — сказал он резко. — Иди на улицу и обыщи фольксваген. Ты знаешь, что искать.

— Там ничего нет, Вацлав, — заверил я его.

— Ильич поможет нам в этом убедиться, — сказал Кенникен.

Ильич поставил баллончик с бутаном обратно в шкафчик и вышел из комнаты. Кенникен не отложил пистолет в сторону, а по-прежнему сжимал его в руке, но уже более небрежно.

— Разве я не говорил тебе? Команду, которую мне дали, наскребли с самого дна бочки. Я удивлен тем, что ты не попытался воспользоваться удобным моментом.

Я сказал:

— Может быть, я и совершил бы такую попытку, если бы ты не находился рядом.

— О да, — произнес он. — Мы знаем друг друга очень хорошо. — Он пристроил сигарету на край пепельницы и взял свой стакан. — Я не уверен, получу ли я удовольствие от того, что поработаю над тобой. У вас англичан кажется есть такое выражение — «Это доставит мне такую же боль, какую испытаешь ты». — Он взмахнул рукой. — Но может быть, я и ошибаюсь.

— Я не англичанин, — возразил я. — Я шотландец.

— Различие, в котором нет отличия, не является различием. Но я скажу тебе кое-что — ты сильно изменил меня и мою жизнь. — Он сделал глоток бреннивина. — Ответь мне, та девушка, которая была с тобой, — Элин Рагнарсдоттир, ты ее любишь?

Я почувствовал, что весь напрягся.

— Она здесь совершенно ни при чем.

Он рассмеялся.

— Не беспокойся. Я не собираюсь причинять ей какой-либо вред. С ее головы не упадет ни один волос. Я не верю в Библию, но я готов на ней поклясться. — Его голос стал сардоническим. — Я даже могу поклясться на работах Ленина, если такая замена приемлема. Ты веришь мне?

— Я тебе верю, — ответил я.

Между Кенникеном и Слейдом не было ничего общего. Я не поверил бы слову Слейда, поклянись он хоть на тысячи Библий, но я мог положиться на любое обещание Кенникена и верить ему, как он когда-то верил мне. Я знал и понимал Кенникена, и мне нравился его стиль; он был джентльмен — жестокий, но все же джентльмен.

— Что ж, хорошо, тогда ответь на мой вопрос. Ты ее любишь?

— Мы собираемся пожениться.

Он рассмеялся.

— Это не совсем точный ответ, но я тебя понял. — Он наклонился вперед. — Ты спишь с ней, Алан? Когда ты приезжаешь в Исландию, вы лежите вместе под звездами, сжимая друг друга в объятиях, пока не смешается пот с ваших тел? Называете ли вы друг друга нежными именами, обмениваетесь ли ласками, пока не придет этот последний порыв страсти, который заставляет вас вспыхнуть в экстазе, а затем, когда пожар потухнет, вытянуться в изнеможении. Так это происходит, Алан?

Его голос был вкрадчивым и жестоким.

— Ты помнишь нашу последнюю встречу в сосновом лесу, когда ты попытался меня убить? Я не раз пожалел о том, что ты промахнулся. Я долгое время лежал в госпитале в Москве, пока врачи ставили на меня заплаты, но одну деталь им не удалось пришить на место, Алан. И вот почему, если ты даже выберешься отсюда живым — что я еще не решил, — ты ничего не сможешь сделать для Элин Рагнарсдоттир или любой другой женщины.

Я сказал:

— Мне бы хотелось выпить еще.

— На этот раз я сделаю тебе покрепче, — сказал он. — Судя по твоему виду, ты в этом нуждаешься. — Он подошел ко мне и взял мой стакан, после чего попятился к шкафчику с напитками. Не выпуская из руки пистолета, он налил в стакан виски и добавил туда немного воды. — Тебе необходимо вернуть на щеки румянец, — сказал он.

Я взял у него виски.

— Мне понятна твоя горечь, но каждый солдат должен ожидать, что его ранят: это профессиональный риск. Но по-настоящему тебя ранит то, что тебя предали. Не так ли, Вацлав?

— Среди всего прочего, — согласился он.

Я попробовал виски, на этот раз оно оказалось крепче.

— Но твоя беда в том, что ты до сих пор не знаешь, кто это сделал на самом деле. Кто в то время являлся твоим боссом?

— Бакаев — в Москве.

— А кто был мой босс?

Он улыбнулся.

— Выдающийся английский аристократ сэр Давид Таггарт.

Я покачал головой.

— Нет. Таггарт нас не интересует, в то время его занимала более крупная рыба. Тебя продал Бакаев, твой собственный босс, вступив в сговор с моим боссом, а я был простым инструментом в их руках.

Кенникен взревел от хохота.

— Мои дорогой Алан, ты слишком много читаешь Флеминга.

Я сказал:

— Ты не спросил, кто был моим боссом.

По-прежнему посмеиваясь, он произнес:

— Хорошо, кто им был?

— Слейд, — ответил я.

Смех внезапно прекратился. Я продолжил:

— Все было спланировано очень тщательно. Тебя принесли в жертву для того, чтобы создать Слейду хорошую репутацию. Все должно было выглядеть абсолютно подлинно. Вот почему тебе ничего не сказали. Ты отчаянно вел свою борьбу, но Бакаев, который передавал информацию Слейду, постоянно выбивал у тебя из-под ног опору.

— Это нонсенс, Стюартсен, — сказал он, но лицо его побледнело, и на щеке заалел рубец шрама.

— И ты проиграл, — продолжил я. — И само собой тебя следовало наказать, так как в противном случае это выглядело бы неестественно. Да, мы знаем, какие у вас существуют правила, и если бы тебя не сослали в Ашхабад или куда-нибудь еще, у нас могли возникнуть подозрения. И ты провел четыре года в глуши только для того, чтобы все выглядело как следует, четыре года ты перебирал бумажки, чтобы до конца выполнить свою роль. Ты обязан был это делать, Вацлав.

Его взгляд окаменел.

— Я не знаю, кто такой Слейд, — сказал он коротко.

— Тебе следовало бы знать. Это тот человек, от которого ты получаешь приказы в Исландии. Возможно, ты счел вполне естественным то, что тебе не доверили командовать данной операцией. Твое руководство не стало бы возлагать всю ответственность на человека, который однажды ошибся. Ты, должно быть, подумал, что тем самым они проявили благоразумие, и, вероятно, решил вернуть свою былую репутацию и вес, успешно выполнив эту миссию. — Я рассмеялся. — И кого же они назначили тебе в начальники? Того самого человека, который торпедировал тебя в Швеции.

Кенникен поднялся на ноги. Его пистолет был твердо направлен мне в грудь.

— Я знаю, кто разрушил шведскую операцию, — сказал он. — Я могу дотронуться до него, не сходя с места.

— Я просто выполнял приказы, — возразил я. — Всю мозговую работу вел Слейд. Ты помнишь Джима Брикби?

— Никогда не слышал о таком человеке, — произнес он твердо.

— Разумеется, не слышал. Он был тебе известен как Свен Хорнланд — тот, которого я убил.

— Британский агент, — сказал он. — Я его помню. Тем самым ты заставил меня полностью тебе поверить.

— Идея принадлежала Слейду, — заметил я. — Тогда я не знал, кого мне пришлось убить. Вот почему я покинул Департамент — узнав правду, я поднял большой шум. — Я наклонился вперед. — Вацлав, все это было сделано по одному шаблону, ты разве не видишь? Слейд принес в жертву хорошего человека, чтобы заставить тебя поверить мне. Его совершенно не волновало, сколько наших агентов погибнет. Но Бакаев принес в жертву тебя, чтобы Таггарт еще больше поверил Слейду.

Серые глаза Кенникена походили на камни. Его лицо оставалось спокойным, за исключением уголка рта, к которому спускался шрам, подергивающегося от легкого тика.

Я откинулся назад в своем кресле и взял в руки стакан.

— Теперь Слейд устроился совсем неплохо. Здесь, в Исландии, он руководит операцией с обеих сторон. Бог ты мой, какое завидное положение! Но неприятности начались, когда одна из марионеток отказалась прыгать, повинуясь подергиванию веревочек, находящихся у него в руках. Это, должно быть, сильно обеспокоило его.

— Я не знаю этого человека, — упрямо повторил Кенникен.

— Да? Тогда почему ты так взволнован? — Я усмехнулся. — Я посоветую тебе кое-что. Когда в следующий раз будешь с ним разговаривать, попроси его рассказать тебе правду. Он, разумеется, ничего тебе не скажет; Слейд за всю свою жизнь не сказал ни слова правды. Но своей реакцией он может выдать себя такому проницательному человеку как ты.

За задернутыми шторами мелькнули лучи, фар и донесся звук остановившейся возле дома машины. Я сказал:

— Подумай о прошлом, Вацлав; подумай о потер5шных годах, проведенных в Ашхабаде. Поставь себя на место Бакаева и сам подумай, что для него было более важно — операция в Швеции, которую можно провести снова в любое время, или шанс переместить своего человека в верхние ряды иерархии Британской разведки — настолько высокие, что теперь он обедает с премьер-министром.

Кенникен неловко переместился с ноги на ногу, и я знал, что мои слова задели его за живое. Он глубоко погрузился в свои мысли, и дуло его пистолета больше не смотрело прямо на меня. Я сказал:

— Интересно, сколько времени потребовалось для того, чтобы создать новую агентурную сеть в Швеции? Готов поспорить, что немного. Я даже уверен, что Бакаев уже имел организацию, работающую параллельно и готовую вступить в действие сразу после того, как твоя провалится.

Это был выстрел наугад, но он пришелся в цель. У меня было такое впечатление, словно я смотрю на «однорукого бандита», у которого выпал максимально возможный выигрыш; колесики вращались, жужжали и щелкали, и у меня в мозгу громко и чисто зазвенел звонок. Кенникен хмыкнул и повернул голову. Он смотрел вниз на огонь, и рука, держащая пистолет, повисла вдоль тела.

Я внутренне собрался, приготовившись совершить прыжок, и сказал мягко:

— Они не верили тебе, Вацлав. Бакаев не доверил тебе разрушить собственную организацию и сделал это так, чтобы со стороны все смотрелось как следует. Меня тоже лишили доверия; но я был продан Слейдом, который является членом вашей банды. Ты — совсем другое дело, тебе дали зуботычину твои же люди. Как ты при этом себя чувствуешь?

Вацлав Кенникен был спокойным человеком и хорошим агентом — он не позволил эмоциям взять над собой верх. Он повернул голову и посмотрел на меня.

— Я выслушал эту сказочную историю с большим интересом. Ты хороший рассказчик, Алан, но это не поможет тебе избавиться от своих проблем. Ты не…

Дверь открылась, и в комнату вошли два человека.

Кенникен повернулся и спросил нетерпеливо:

— Да?

Более крупный мужчина сказал по-русски:

— Мы только что вернулись.

— Я вижу, — произнес Кенникен без выражения. Он махнул рукой в мою сторону. — Позвольте мне представить вам Алана Стюартсена, человека, которого вы должны были привезти сюда. Что случилось? Где Игорь?

Они переглянулись, и крупный мужчина сказал:

— Его отвезли в госпиталь. Он получил сильные ожоги. Когда…

— Превосходно! — воскликнул Кенникен с сарказмом в голосе. — Просто замечательно! — Он повернулся и обратился ко мне: — Что ты на это скажешь, Алан? Юрия мы тихо и незаметно переправили на траулер, но Игорь оказался в госпитале, где ему начнут задавать вопросы. Что бы ты на моем месте сделал с такими идиотами?

Я усмехнулся и сказал без особой надежды:

— Пристрелил бы.

— Сомневаюсь, что пуля сможет пробить их чугунные черепа, — произнес он едким тоном. Он с ненавистью посмотрел на большого русского. — И почему, черт возьми, вы начали стрелять? Можно было подумать, что разразилась революция.

Тот беспомощно показал на меня.

— Он это начал.

— У него не должно было появиться такой возможности. Если трое не могут без лишнего шума взять одного, тогда…

— Их было двое.

— Вот как! — Кенникен бросил на меня быстрый взгляд. — Что произошло со вторым человеком?

— Не знаю, — он убежал, — ответил верзила.

Я бросил небрежно:

— Ничего удивительного. Это был просто турист из отеля.

Внутри я весь кипел. Так, значит, Кейз просто убежал, бросив меня в трудном положении. Он не сдал меня в руки Кенникену, но если я смогу выбраться из этой переделки, то должен буду предъявить ему определенный счет.

— Вероятно, он и поднял тревогу в отеле, — сказал Кенникен. — Способны вы хоть что-нибудь сделать как следует?

Верзила начал оправдываться, но Кенникен сразу лее его оборвал.

— Чем занят Ильич?

— Разбирает на части машину. — Голос его был угрюмым.

— Так иди и помоги ему. — Они оба повернулись, но Кенникен быстро произнес: — Не ты, Григорий. Ты останешься здесь и присмотришь за Стюартсеном. — Он передал свой пистолет коротышке.

Я спросил:

— Могу я выпить еще, Вацлав?

— Почему бы и нет, — ответил Кенникен. — Тебе не грозит опасность стать алкоголиком. Ты не проживешь так долго. Смотри за ним получше, Григорий.

Он покинул комнату, закрыв за собой дверь, и Григорий занял передо мной свой пост. Я очень медленно подтянул под себя ноги и поднялся с кресла. Не сводя с меня ничего не выражающих глаз, Григорий поднял свой пистолет, и я улыбнулся ему, показав на свой пустой стакан.

— Ты слышал, что сказал начальник? Мне позволено выпить еще.

Дуло пистолета опустилось вниз.

— Я буду стоять сразу позади тебя, — сказал он.

Я пересек комнату и подошел к шкафчику с напитками, разговаривая на всем пути.

— Я готов поспорить, что ты родом из Крыма, Григорий. Твой акцент весьма характерен. Я прав?

Он сохранил молчание, но я продолжил свою болтовню.

— Здесь, кажется, нет водки, Григорий. Самый близкий к ней напиток это броннивин, но он приводит к плохим последствиям — сам я предпочитаю его не пить. Честно говоря, я не особенно люблю и водку. Для меня нет ничего лучше скотча. Да разве и может быть иначе, если я и сам шотландец?

Позвякивая бутылками, я слышал, как Григорий дышит мне в затылок. Скотч оказался в стакане, а следом за ним и вода, после чего я повернулся, держа стакан в приподнятой руке, и обнаружил Григория, стоящего в ярде от меня с пистолетом направленным точно мне в пупок. Как я уже говорил, пистолет имеет свое предназначение, и сейчас он ему полностью соответствовал. Это превосходное комнатное оружие. Едва я сделаю что-нибудь глупое, например, выплесну ему в лицо свою выпивку, как он аккуратно прострелит меня насквозь до самого позвоночника.

Я поднял стакан на уровень рта.

— Skal, как мы говорим в Исландии.

Я был вынужден держать свою руку высоко поднятой, так как в противном случае баллончик с бутаном выпал бы из моего рукава, и поэтому прошел через комнату в несколько жеманной манере, после чего снова сел в свое кресло.

Григорий смотрел на меня с оттенком осуждения в глазах.

Я сделал маленький глоток из стакана, а затем переместил его из одной руки в другую. Когда я закончил свои манипуляции, баллончик с бутаном был зажат между сиденьем и подлокотником моего кресла. Посмотрев на Григория, я снова приветственно приподнял стакан, а затем принялся с интересом изучать огонь, жарко пылающий в камине.

На каждом баллончике с газом для зажигалок имеется торжественное предупреждение: КРАЙНЕ ОГНЕОПАСНАЯ СМЕСЬ. НЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ВОЗЛЕ ОТКРЫТОГО ОГНЯ. ХРАНИТЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ ДЕТЕЙ. НЕ СЖИГАТЬ ПОСЛЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ. Коммерческие фирмы не любят помещать такие пугающие надписи на своей продукции, и обычно делают это только под давлением закона, так что во всех случаях подобные предупреждения являются полностью оправданными.

Горящий в камине торф давал сильный жар, испускаемый толстым слоем красных углей. Я подумал, что если баллончик положить в огонь, то произойдет одно из двух — он либо взорвется, как бомба, либо взлетит, как ракета, — и обе возможности соответствовали моим целям. Единственная трудность заключалась в том, что я не знал, сколько времени понадобиться для того, чтобы баллончик взорвался. Положить его в огонь было достаточно легко, но кто-нибудь, например Григорий, мог извлечь его оттуда раньше, чем он нагреется до нужной температуры. Мальчики Кенникена, возможно, были вовсе не настолько некомпетентны, как он пытался их представить.

Кенникен вернулся назад.

— Ты говорил правду, — сказал он.

— Я всегда говорю правду; проблема в том, что большинство людей не способны отличить ее от лжи. Так, значит, ты согласен со мной насчет Слейда?

Он нахмурился.

— Я имел в виду не эту глупую историю. Того, что я ищу, нет в твоей машине. Где оно?

— Я не скажу тебе, Вацлав.

— Скажешь.

Где-то зазвонил телефон. Я предложил:

— Давай заключим пари.

— Я не хочу, чтобы этот ковер оказался испачканным кровью, — сказал он. — Вставай.

Кто-то снял телефонную трубку.

— Могу я сначала допить свой виски?

Ильич открыл дверь и жестом подозвал Кенникена, который бросил на ходу:

— Тебе лучше допить его к тому времени, когда я вернусь. Он вышел из комнаты, и Григорий занял свой пост прямо напротив меня. Это не соответствовало моим планам, поскольку пока он так стоял, у меня не было ни малейшего шанса подбросить в огонь баллончик с бутаном. Я потрогал свой лоб и обнаружил, что он покрылся легкой испариной.

Вскоре Кенникен вернулся в комнату и задумчиво посмотрел на меня.

— Человек, с которым ты был у Гейзера, — это турист из отеля, так ты, кажется, сказал.

— Верно.

— Имя — Джек Кейз — ни о чем тебе не говорит?

Я безучастно посмотрел на него.

— Абсолютно.

Он печально улыбнулся.

— И это тот человек, который утверждал, что он говорит только правду. — Он сел. — То, что я ищу, по-видимому, утратило свою важность. Или более точно — важность этого устройства уменьшилась в сравнении с твоей. Ты знаешь, что это означает?

— Ты потерял меня, — ответил я, искренне надеясь на то, что не ошибся. Очевидно, в событиях произошел какой-то резкий поворот.

Кенникен сказал:

— Я должен был любым способом вытянуть из тебя информацию. Однако теперь мне дали новые указания. Тебя не будут пытать, Стюартсен, так что можешь расслабиться.

Я с облегчением перевел дыхание.

— Спасибо, — сказал я от чистого сердца.

Он с сожалением покачал головой.

— Я не нуждаюсь в твоей благодарности. Мне приказали убить тебя немедленно.

Телефон зазвонил снова. Мой голос сорвался на хрип.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Ты встал у кого-то на пути.

Я сглотнул.

— Может быть, тебе стоит подойти к телефону? Вдруг инструкции изменились снова?

Он криво усмехнулся.

— Отсрочка, пришедшая в последнюю минуту? Я так не думаю, Алан. Знаешь, почему я рассказал тебе о данном мне указании? Как тебе известно, обычно так не делают.

Я знал, но не собирался доставлять ему удовольствие своим ответом. Телефон замолчал.

— В Библии порою попадают мудрые изречения, — сказал он. — Например, «зуб за зуб, око за око». Я уже все приготовил для тебя и теперь сильно сожалею о том, что моим планам не суждено осуществиться. Но я, по крайней мере, смогу увидеть, как ты покрываешься холодным потом, то, что происходит с тобой сейчас.

Ильич просунул голову в приоткрытую дверь.

— Рейкьявик, — сказал он.

Кенникен раздраженно взмахнул рукой.

— Иду. — Он поднялся. — Подумай об этом — и попотей еще немного.

Я вытянул руку.

— У тебя есть сигарета?

Он остановился на полпути и громко рассмеялся.

— Ну конечно, Алан. Вы, британцы, строго придерживаетесь традиций. Ты несомненно имеешь право на свою традиционную последнюю сигарету. — Он бросил мне портсигар. — Тебе хотелось бы чего-нибудь еще?

— Да, — сказал я. — Мне хотелось бы оказаться на Трафальгарской площади в канун сочельника 2020 года.

— Сожалею, но тут я не могу тебе помочь, — произнес он и покинул комнату.

Я открыл портсигар, сунул в рот сигарету и беспомощно похлопал себя по карманам; затем очень медленно наклонился, чтобы поднять с пола у камина одну из приготовленных там щепок. Я сказал Григорию:

— Я просто собираюсь прикурить сигарету, — и нагнулся вперед к огню, надеясь на то, что он не покинет свой пост у двери.

Я держал щепку в левой руке и, когда нагнулся вперед, постарался сделать это так, чтобы закрыть телом свою правую руку, и, вынимая из огня пылающую щепку, в тот же момент сунул в угли баллончик, после чего сразу вернулся на место. Взмахнув щепкой в воздухе, чтобы отвлечь внимание Григория, я прижал ее кончик к сигарете и, сделав глубокую затяжку, выпустил облачко дыма в направлении своего сторожа. Я намеренно позволил пламени разгореться, чтобы оно добралось до моих пальцев.

— Ах! — воскликнул я и энергично затряс рукой. Все, что угодно, лишь бы не позволить ему смотреть прямо на огонь.

Мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы не бросить туда взгляд самому.

Телефонная трубка с треском опустилась на место и в комнату вернулся Кенникен.

— Дипломаты! — произнес он едким тоном. — Можно подумать, что у меня не хватает собственных проблем. — Он вытянул палец в мою сторону. — Хорошо, поднимайся.

Я показал на сигарету.

— Как насчет вот этого?

— Ты можешь закончить ее на улице. У тебя как раз будет…

Грохот от разорвавшегося в замкнутом пространстве баллончика был оглушающим, и пылающий в камине торф разнесло по всей комнате. Поскольку я ожидал взрыва, то прореагировал на него быстрее, чем остальные. Я проигнорировал кусок тлеющего торфа, ужаливший меня в шею, но Григорий не смог сделать то же самое с угольком, прилипшим к тыльной стороне его руки. Он закричал и уронил пистолет.

Я прыгнул головой вперед через всю комнату, сжал пистолет в руке и прострелил Григорию грудь в двух местах. Затем я повернулся, чтобы разобраться с Кенникеном до того, как он пришел в себя. Он стряхивал со своей куртки огненно-красные кусочки торфа, но, услышав выстрелы, тут же поднял голову. Я поднял пистолет, а он схватил со стола стоявшую там лампу и бросил ее в меня. Я пригнулся, и мой выстрел пришелся мимо, а настольная лампа, пролетев у меня над головой, ударила точно по лицу Ильича, который как раз в тот момент открыл дверь, чтобы посмотреть, что здесь происходит.

Это избавило меня от необходимости открывать ее самому. Я оттолкнул Ильича в сторону и, ворвавшись в прихожую, обнаружил, что входная дверь открыта. Кенникен изрядно попортил мне нервы, но как бы я ни хотел с ним рассчитаться, сейчас на это не было времени.

Я выскочил из дома и промчался мимо фольксвагена, который лишился всех четырех колес, по пути выстрелив в большого русского и заставив его тем самым спрятать голову за машину. Затем я бросился в темноту, показавшуюся мне не такой темной, как следовало бы, и побежал по пересеченной местности.

Пересеченная местность представляла из себя нагромождения из обломков лавы, покрытые толстым слоем мха и кое-где поросшие карликовыми березами. Максимальная скорость, которую здесь мог развить человек при дневном освещении без риска сломать себе лодыжку, составляла что-то около одной мили в час. Я промчался по ним, не снижая скорости, зная, что если сломаю лодыжку или хотя бы растяну ее, меня легко настигнут и, возможно, пристрелят на месте.

Постепенно удаляясь от берега озера и приближаясь под углом к дороге, я пробежал около двухсот ярдов, прежде чем остановился. Оглянувшись назад, я увидел окна комнаты, в которой меня держали; за стеклами что-то мерцало, и, приглядевшись повнимательнее, я понял, что занавески охвачены пламенем. Раздались отдаленные крики, и кто-то подбежал к окну, но меня, как казалось, никто не преследовал. Никто из них, очевидно, не заметил, в каком направлении я скрылся.

Обзор спереди загораживал гребень, образованный древним лавовым потоком, и я решил, что дорога находится где-то за ним. Я начал карабкаться вверх. До рассвета оставалось совсем немного, и я хотел убраться подальше от этого дома.

Я на животе взобрался на вершину лавового гребня и только после того, как перевалил на другую сторону, поднялся на ноги. В некотором удалении мне удалось разглядеть прямую черную линию, которая могла оказаться только дорогой, и я уже почти до нее добрался, когда кто-то накинул мне на шею удавку и с силой сжал запястье.

— Брось пушку! — раздался хриплый шепот на русском.

Я бросил пистолет, после чего сразу же почувствовал резкий толчок в спину, от которого потерял равновесие и упал. Я посмотрел вверх на яркий луч карманного фонарика, освещающий направленный на меня пистолет.

— Боже, это ты? — воскликнул Джек Кейз.

— Убери этот проклятый фонарь, — сказал я, потирая свою шею. — Куда, черт возьми, ты подевался, когда у Гейзера прозвучал сигнал тревоги?

Свет погас, и Джек сказал из темноты:

— Я пытался помочь…

— Как бы не так! — оборвал я его. — Ты побежал обратно к отелю. Как ты оказался здесь?

— После того, как ты ускользнул от мальчиков Кенникена, я заметил, как один из них садился в машину. Я проследил за машиной, и она привела меня сюда.

Это звучало не слишком убедительно, но я не стал вдаваться в подробности. Я сказал:

— Я видел, как ты говорил со Слейдом. В какой момент он появился возле Гейзера?

— Мне жаль, что так произошло, — произнес Кейз виновато. — Он уже был в отеле, когда я прибыл.

— Но ты сказал…

В голосе Кейза появились нотки раздражения.

— Боже, я не мог тебе сказать, что он где-то поблизости. В том настроении, в котором ты находился, ты был способен его убить.

— Хорошим же другом ты оказался, — произнес я с горечью. — Но сейчас не время об этом рассуждать. Где твоя машина, мы можем поговорить позднее.

— Чуть подальше, возле самой дороги.

Он убрал свой пистолет.

Я быстро принял решение, в создавшейся ситуации нельзя было доверять Кейзу или кому-нибудь еще. Я сказал:

— Джек, ты можешь передать Таггарту, что я доставлю его сверток в Рейкьявик.

— Хорошо, но давай поскорее отсюда убираться.

Я подошел к нему поближе.

— Я не верю тебе, Джек, — сказал я и погрузил три сжатых вместе пальца в его солнечное сплетение. Воздух стремительно покинул его легкие, и он согнулся пополам. Я рубанул его по шее ребром ладони, и, не издав ни звука, он рухнул к моим ногам. Мы с Джеком всегда находились на одном уровне в поединках по правилам рукопашного боя, и вряд ли мне удалось бы одолеть его так легко, если бы он ожидал нападения.

Где-то вдалеке завелась машина. Я увидел свет фар, появившийся в темноте справа от меня, и упал на землю. Я услышал, как машина поравнялась с ответвлением дороги, ведущем к шоссе, но она тут же развернулась и поехала в противоположном направлении — в сторону Сингвеллира.

Когда шум двигателя окончательно затих, я поднялся с земли и обыскал карманы Кейза. Я забрал ключи от машины и освободил его от наплечной кобуры и пистолета. Пистолет Григория я отбросил в сторону, предварительно тщательно его протерев. Затем я отправился на поиски автомобиля Кейза.

Это оказалась машина марки «вольво», которую я нашел припаркованной возле самой обочины дороги. Двигатель завелся сразу, и, не включая фар, я тронулся с места. Мне предстояло проделать долгий путь вокруг Сингваллаватна и далее по шоссе до Лаугарватна, но покидал я это место в настроении значительно более приподнятом, чем то, в котором пребывал по дороге сюда.