I

Форестер с жадностью поглощал вареную фасоль. Резкий свет «летучей мыши» порождал резкие тени на его лице, смягчавшиеся по мере того, как за окном занималось утро.

— Один день в руднике, — рассуждал он, — два дня на перевал и еще два — на поиски помощников. Много. Надо во что бы то ни стало сократить время. Когда мы переберемся на ту сторону, надо действовать очень быстро.

Пибоди мрачно уставился в стол и, казалось, не замечал Форестера. Все никак не мог окончательно решить, правильно ли поступил он, Джо Пибоди, напросившись идти в горы. Путь, судя по тому, что говорили эти парни, предстоял нелегкий. А, черт с ним, подумал он наконец, что он, хуже их, что ли, особенно этого индейца?

Родэ сказал:

— Мне показалось, что я слышал ночью стрельбу, сразу после заката. — Его лицо приняло беспомощное выражение.

— С ними должно быть все в порядке. Коммуняки не могли же так быстро починить мост и переправиться на эту сторону, — заметил Форестер. — Этот О'Хара — толковый парень. Он, наверное, что-нибудь уже предпринял с керосиновой бочкой, и мост уже зажарен.

Родэ вымученно улыбнулся.

— Надеюсь.

Форестер доел фасоль.

— Ладно, — сказал он вставая. — Пошли проведем показательное выступление. — Он повернулся на стуле и посмотрел на груду одеял на лавке. — А как же Виллис?

— Пускай спит, — сказал Родэ. — Ему пришлось тяжелее, чем каждому из нас.

Форестер подошел к мешкам, которые они соорудили для своего горного похода, и оглядел их. Да, их снаряжение далеко не соответствовало их задаче. Он вспомнил то, что когда-то читал об альпинистах — о специальной их пище, о легких нейлоновых шнурах и палатках, о ветровках и альпинистских ботинках, о ледорубах и крючьях. Да, и у них еще были носильщики. Он криво усмехнулся.

У группы Родэ ничего этого не было и в помине. Их рюкзаками были мешки, сшитые из одеял, и у них был ледоруб — грубо обработанная железка, которую Виллис смог насадить на палку от щетки. Веревки были гнилые, разномастные, с многочисленными узлами, сплетенные в жгуты. И их было мало. На ноги они надели шахтерские башмаки, грубые, из негнущейся кожи и страшные на вид. Но когда Виллис откопал их где-то, Родэ пришел в неописуемый восторг.

Он поднял свой мешок. Он не был слишком тяжел, но, к сожалению, это означало лишь то, что в нем было мало необходимых вещей. Ночью они долго трудились, изобретая то одно, то другое. Наиболее удачливыми в этом были Виллис и Родэ. Родэ разорвал одеяло на длинные лоскуты, и они сделали лямки для мешков, а Виллис голыми руками почти разрушил один из домиков, чтобы набрать длинных гвоздей для изготовления крючьев. Родэ при виде их неодобрительно покачал головой.

— Металл слишком мягок, — сказал он. — Но ничего не поделаешь, другого все равно не сыщешь.

Форестер взвалил мешок на спину и закрепил лямки грубыми, сделанными из проволоки застежками. Хорошо, что они день пробудут на руднике, подумал он, может, там найдется что-нибудь получше. Там остались чемоданы с настоящими застежками. Там остался самолет — в нем наверняка можно найти что-нибудь полезное. Он застегнул молнию на кожаной куртке О'Хары и мысленно поблагодарил его за щедрость.

Когда Форестер выходил на улицу, до него донеслись проклятия, произносимые Пибоди, нацепившего свой мешок. Не обращая на них внимания, зашагал через лагерь на дорогу. Минуя требуше, подумал, что тот похож на какое-то скорчившееся допотопное животное. Родэ догнал его и, показывая на тащившегося сзади Пибоди, негромко сказал:

— От этого типа жди неприятностей.

Лицо Форестера внезапно посуровело.

— Я уже говорил вам, Мигель. Если он начнет бузить, мы избавимся от него тут же.

Дорога к руднику отняла у них много времени. Воздух стал сильно разреженным, и сердце в груди Форестера колотилось, как тяжелый каменный маятник. Он часто дышал, следуя совету Родэ не дышать слишком глубоко. «Боже мой, — думал он, — что же нас ждет на перевале?!»

Они добрались до посадочной полосы в полдень. Форестер чувствовал страшную слабость, его подташнивало, и когда они вошли в один из заброшенных сараев, он рухнул на пол, как подкошенный. Пибоди уже давно где-то отстал. Они не обращали внимания на его просьбы остановиться, и он шел все медленнее и медленнее, пока совсем не исчез из виду.

— Он скоро появится, — сказал Форестер. — Коммунистов он боится больше, чем меня. — Он язвительно улыбнулся. — Но я изменю его умонастроения и довольно скоро.

Родэ, хотя он и был привычен к горам, тоже чувствовал себя плохо. Он сел на пол сарая тяжело дыша и не в силах даже освободиться от своего мешка. Они сидели так около получаса, прежде чем Родэ смог начать действовать. Застывшими пальцами он расстегнул лямки и сказал:

— Доставайте керосин. Надо согреться.

Пока Форестер снимал и развязывал свой мешок, Родэ с маленьким топориком, взятым с «Дакоты», вышел наружу. Скоро послышался стук, и Форестер понял, что Родэ рубит что-то на дрова для костра. Он вынул из мешка бутыль с керосином, поставил ее рядом с собой и стал ждать возвращения Родэ.

Час спустя в середине сарая горел небольшой огонь. Родэ сложил пирамидой щепки и, чуть-чуть смочив их керосином, поджег. Форестер усмехнулся.

— Вы, наверное, были бойскаутом?

— Был, — ответил Родэ серьезно. — Отличная организация. — Он потянулся. — Теперь надо поесть.

— Что-то не хочется, — заметил Форестер.

— Верю, мне — тоже. Тем не менее надо. Мы должны перед завтрашним днем запастись энергией. — Он посмотрел в окно в сторону перевала.

Они подогрели банку фасоли, и Форестер с трудом проглотил свою порцию. Ему не хотелось ни есть, ни двигаться. Все члены его тела были словно наполнены ватой и болезненно откликались на любое усилие. Мозг тоже работал плохо, мысли были вялыми и все время разбегались. Он просто сидел в углу сарая, механически пережевывая фасоль и ненавидя каждую новую ложку.

— Господи, я чувствую себя просто ужасно, — проговорил он с трудом.

— Это — сороче, — сказал Родэ, зябко поводя плечами. — От этого никуда не денешься. — Он сокрушенно покачал головой. — Жаль, что у нас так мало времени на акклиматизацию.

— Но, когда мы вылезли тогда из самолета, так плохо ведь не было.

— Не забывайте, что тогда у нас был кислород. И мы довольно быстро двинулись вниз. Теперь понимаете, насколько опасна высота?

— Опасна? Я просто отвратительно себя чувствую, вот и все.

— Несколько лет тому назад в этих местах побывала американская экспедиция. Они поднимались в горы к северу отсюда. Один из ее членов потерял сознание, когда они были на высоте около пяти тысяч футов, как сейчас мы с вами. И хотя в группе был врач, тот все же умер, когда его стали спускать вниз. Так что все это очень опасно, сеньор Форестер.

Форестер слабо улыбнулся.

— В момент опасности нам надо называть друг друга по именам, Мигель, — сказал он. — Меня зовут Рэй.

Через некоторое время снаружи кто-то зашевелился.

— Это Пибоди, — сказал Родэ и подошел к двери. — Мы здесь, сеньор.

Пибоди ввалился в сарай и тут же растянулся на полу.

— Вы паршивые негодяи, — зашептал он. — Почему вы не подождали меня?

Форестер ухмыльнулся.

— Когда мы пойдем отсюда, мы пойдем быстро, — сказал он. — То, что было пока, это легкая воскресная прогулка по сравнению с тем, что ожидает нас в дальнейшем. Но ждать мы вас не будем, Пибоди.

— Ах вы, сукин сын! — прошипел Пибоди. — Я вам покажу.

Форестер рассмеялся.

— Я заставлю вас подавиться этими словами, но не сейчас, попозже. Времени будет достаточно.

Родэ протянул Пибоди банку с фасолью.

— Ешьте. А у нас есть дела. Пошли, Рэй.

— Я не хочу есть, — застонал Пибоди.

— Как хотите, — сказал Форестер. — Можете хоть уморить себя голодом. — Он встал и вышел из сарая вслед за Родэ. — Потеря аппетита — это тоже сороче?

Родэ кивнул.

— Теперь мы будем есть понемногу. Будем использовать резервы организма. Для подготовленного человека это нетрудно. Но для этого? — Он повернулся в сторону сарая. — Не знаю, сможет ли он все выдержать?

Они медленно шли по полосе в сторону «Дакоты». Форестеру показалось удивительным, что О'Хара нашел эту полосу слишком короткой. Для него она растянулась на несколько миль. Он брел по ней, механически переставляя ноги, а холодный воздух застревал в горле и рвал его легкие, и каждое усилие сопровождалось судорожным вздохом.

Наконец они дошли до края полосы и заглянули в обрыв, в место падения «Дакоты». Ее крылья были припорошены недавно выпавшим снегом, который смягчил углы изломанного фюзеляжа, острые края зиявших ран. Форестер сказал:

— Мне кажется, что с самолета ее не увидят. Снег здорово замаскировал ее. Так что если будут какие-нибудь поиски, с воздуха они ничего не найдут.

С трудом спустившись вниз, они проникли внутрь самолета через дыру, пробитую О'Харой. Внутри было сумеречно, и Форестер поежился, но не от холода, который здесь ощущался еще сильнее, а при мысли о том, что они находятся в трупе когда-то живого, дышащего существа. Он постарался отогнать от себя эту мысль и сказал:

— На багажной полке были какие-то ремни с пряжками. Они нам могут пригодиться. А в кабине, говорил О'Хара, есть перчатки.

— Хорошо, — сказал Родэ. — Я посмотрю впереди, что там можно найти.

Форестер пошел назад, и у него перехватило дыхание, когда он увидел останки Кофлина — куски мороженого мяса с торчащими костями на заднем сиденье. Он отвел глаза и посмотрел на багажную полку, где были ремни. Пальцы замерзли и не слушались его, движения были неуклюжи, но ему удалось отцепить четыре широких брезентовых ремня, которые можно использовать для их самодельных рюкзаков. Ему пришла в голову идея посмотреть также и ремни на креслах, но они были прикреплены к ним столь крепко, что без инструментов снять их было невозможно.

Подошел Родэ с ящичком — аптечкой первой помощи, который он обнаружил в кабине. Он положил его на сиденье, открыл и посмотрел содержимое.

— О, морфин, — сказал он с удовлетворением.

— Черт, — отозвался Форестер, — мы могли бы его дать миссис Кофлин.

Родэ вытащил одну ампулу, потом другую, осмотрел их.

— Нет, не могли бы, они все разбиты.

Он взял из ящичка несколько бинтов, пузырек с какими-то таблетками.

— Это аспирин, — сказал он. — Пузырек треснул, но таблетки все целы. Они нам пригодятся. — Они взяли по таблетке, положили в рот, и Родэ сунул пузырек в карман. Больше ничего из аптечки использовать было невозможно.

Форестер прошел в кабину. Тело Гриваса лежало в какой-то неестественной позе, глаза с застывшим удивлением смотрели на приборную доску. Форестер сделал шаг вперед, и его нога задела какой-то предмет, со звяканьем отлетевший в сторону.

Он посмотрел вниз и увидел револьвер.

«Боже мой, — подумал, — как же мы забыли о нем?» Это был револьвер Гриваса, о котором в суматохе совершенно забыли. Он бы очень пригодился сейчас внизу, но говорить об этом уже не имело смысла. Он нагнулся и поднял его. Металл был холодным и обжег ему руку. С минуту он простоял в нерешительности, затем положил револьвер в карман, думая и о Пибоди, и о том, что может их ждать на другой стороне перевала.

Вот и все снаряжение для альпинистов, подумал он саркастически. Один автоматический револьвер.

Больше ничего полезного они в «Дакоте» не нашли и вернулись к сараю. Форестер стал сооружать новые лямки для мешка, используя найденные им ремни и оставленную мисс Понски сумку. Из этих разномастных частей он соорудил рюкзак, который сидел на плечах гораздо лучше.

Родэ подошел к руднику, а Пибоди, как мешок, лежал в углу и смотрел потухшими глазами на то, что делает Форестер. Он не съел своей порции фасоли и даже не позаботился о том, чтобы поддержать огонь в сарае. Форестер, когда вошел, бросил презрительный взгляд на Пибоди, но ничего не сказал. Взяв топор, он вновь вышел наружу, нарубил щепок от досок, принесенных Родэ, и возобновил костер.

Вернулся Родэ. Отряхивая снег с ботинок, он сказал:

— Я нашел для О'Хары подходящую штольню. Если противник переберется все же на эту сторону, О'Хара должен всех привести сюда. В лагере обороняться бесполезно.

Форестер кивнул.

— Я тоже так думаю, — сказал он, вспоминая, как они «брали» этот лагерь, спустившись с гор.

— Большинство штолен, — продолжал Родэ, — идет прямо в глубь горы. Но одна имеет резкий поворот — метрах в пятидесяти от входа. Там можно укрыться от винтовочного огня.

— Пошли посмотрим повнимательнее, — предложил Форестер.

Родэ повел его за сараями к руднику и показал штольни. Их было шесть.

— Вот эта, — указал он на одну из них.

Форестер подошел поближе. Вход в туннель был не больше, чем десять футов в высоту и примерно столько же в ширину, — просто дыра, проделанная взрывом в скале. Он вошел и медленно двинулся внутрь. Свет быстро тускнел, и вскоре стало совсем темно. Он вытянул руки и нащупал каменную стенку. Туннель резко повернул влево, и, оглянувшись назад, Форестер увидел, как скрывается из вида светлое пятно входа. Он остановился и пошел назад. С чувством облегчения различил впереди силуэт крупной фигуры Родэ на фоне голубого неба и вскоре оказался рядом с ним.

— Ничего себе жилище! — сказал он. — Мурашки по коже ползут.

— Возможно, это потому, что тут умирали люди, — сказал Родэ.

— Умирали?

— Да, и много. Правительство закрыло этот рудник, когда сеньор Агиляр был президентом.

— Удивительно, что Лопец не пытался ничего выжать отсюда.

Родэ пожал плечами.

— Запустить вновь этот рудник стоило бы огромных денег. Да и когда он действовал, особой выгоды от него не было. Скорее, это был эксперимент по организации работ на большой высоте. Рано или поздно его все равно бы закрыли.

Форестер оглянулся.

— Когда О'Хара придет сюда, у него будет мало времени. Что, если построить здесь для него защитную стенку перед входом? В одном из сараев оставим для него записку.

— Хорошая мысль, — согласился Родэ. — Камней тут полно.

— Это надо делать втроем. Пойду приволоку Пибоди.

Он пошел к сараю и застал Пибоди в той же позе в углу, тупо смотрящим в стену.

— Пошли, голубчик, — сказал он. — Вставайте-ка и с песней на работу.

Глаза Пибоди блеснули.

— Оставьте меня в покое, — хрипло проговорил он.

Форестер наклонился, схватил Пибоди за лацканы пальто и оторвал его от пола.

— А ну-ка вставайте, ничтожный негодяй! Я же сказал вам, что вы будете подчиняться приказам и быстро. Учтите, что у меня точка кипения ниже, чем у Родэ, поберегитесь!

Пибоди стал слабо отбиваться, и Форестер, резко встряхнув его, полуживого, швырнул на стену.

— Я болен, — сползая вниз и хватая ртом воздух, пролепетал Пибоди, — мне трудно дышать.

— Вы можете ходить, можете подносить камни, — сказал Форестер, не обращая никакого внимания на стенания Пибоди. — Дышите вы в это время или нет, меня не интересует. Лично я предпочел бы, чтобы вы и впрямь прекратили дышать. Ну так что, сами пойдете или мне вытолкать вас отсюда?

Бормоча всевозможные ругательства, Пибоди с трудом поднялся и шатаясь побрел к двери. Форестер направил его к туннелю и велел собирать камни и подносить их к входу. Это было тяжелое испытание, и ему самому приходилось часто останавливаться и отдыхать, но он неотступно следил за Пибоди и безжалостно погонял его.

Они таскали камни, а Родэ сооружал стенку. Когда стемнело, они прекратили работу, и Форестер, тяжело оседая на землю, окинул мутным взором однорядную каменную кладку.

— Не бог весть что, — проговорил он, — но, надеюсь, сойдет. — И начал хлопать себя по бокам. — Господи, холодина-то какая!

— Нам надо вернуться в жилище, — заметил Родэ. — Сделали все, что могли.

Они отправились в сарай и подогрели себе тушенки. Пибоди опять отказался от еды, но Форестер и Родэ заставили себя есть, давясь пропитанным соусом мясом.

 

II

Форестер спал плохо, лишь время от времени впадая в тяжелую дремоту. Тогда его посещали жуткие сны, полные зловещих предзнаменований. Судя по всему, другие тоже почти не спали и постоянно ворочались на своих местах. Родэ дважды вставал, подходил к двери и выглядывал наружу. Светила полная луна, и Форестер видел, что Родэ пристально вглядывался в вершины гор.

Странно, но когда он встал, усталости почти не чувствовалось. Дышать стало намного легче. Еще день — еще бы один день, и самочувствие было бы куда лучше, можно было бы думать о перевале с уверенностью. Но времени не было, и эти мысли пришлось отбросить.

В тусклом свете утра он увидел, как Родэ завязывает вокруг ног сделанные из одеяла обмотки. Он стал делать то же самое. Никто из них не произнес ни слова. Закончив с обувью, он пошел в угол, где посапывал Пибоди, и стал его тормошить.

— Убрр… прг… — проворчал Пибоди неразборчиво.

Форестер вздохнул и носком ботинка двинул Пибоди по ребрам. Это подействовало. Он сел и начал ругаться. Форестер молча повернулся и отошел от него.

— Кажется, ничего, — сказал Родэ с порога. Он вновь внимательно смотрел на горы.

Но в его голосе Форестер все же услышал нотку сомнения. Небо было кристально чистым, и вершины, начавшие золотиться от восходящего солнца, ярко, как бриллианты, сверкали на фоне еще темного неба. Форестер спросил:

— Что-то все-таки не то?

— Очень ясно, — сказал Родэ. И опять в его голосе прозвучало сомнение. — Пожалуй, слишком ясно.

— Как мы пойдем? — спросил Форестер.

— Перевал вон за той горой. Мы должны ее обойти и там выйти на него. После этого будет легче. Самое главное — эта сторона.

Вершина, на которую показывал Родэ, освещенная утренним светом, казалась такой близкой, что хотелось потрогать ее рукой. Он вздохнул с облегчением.

— Ну, это выглядит не так страшно.

Родэ фыркнул.

— Вы даже не представляете себе, как это будет страшно. — Он отвернулся. — Давайте поедим.

Пибоди вновь отказался есть, и тогда Форестер, поймав многозначительный взгляд Родэ, произнес угрожающим тоном:

— Вы будете есть, даже если мне придется затолкать пищу вам в глотку. Мне надоели ваши штучки, Пибоди. Предупреждаю вас: если вы упадете от слабости, если задержите нас хотя бы на минуту, мы бросим вас.

Пибоди метнул на него полный ненависти взгляд, но взял теплую банку тушенки и стал есть с отвращением. Форестер спросил:

— Как ваши ботинки?

— Надеюсь, в порядке, — огрызнулся Пибоди.

— Никаких «надеюсь», — отрезал Форестер. — Мне наплевать, если вы вдребезги разобьете свои пальцы, мне наплевать, если у вас будут волдыри размером с пинг-понговый мячик, мне наплевать на то, что вы будете чувствовать. Я забочусь только о том, чтобы вы не задерживали нас. Так что если ваши ботинки беспокоят вас, скажите лучше сразу.

— Нет, не беспокоят, — ответил Пибоди.

Родэ встал.

— Выходим. Надевайте рюкзаки.

Форестер взял свое изделие, стал закреплять его на спине и остался им удовлетворен. Родэ взял в руку самодельный ледоруб, а топорик с Дакоты заткнул за пояс. Отрегулировав застежки так, что поклажа стала удобной, он выразительно посмотрел на Пибоди. Тот возился со своим мешком и наконец взвалил его на плечи. И в этот момент что-то выпало из него, звякнув о пол.

Это была фляжка О'Хары.

Форестер наклонился и поднял ее.

— Так, значит, вы еще и вор, — сказал он, сверля Пибоди ледяным взглядом.

— Нет! — завопил Пибоди. — О'Хара сам дал мне ее!

— Как же, так О'Хара и даст вам ее, — язвительно проговорил Форестер. — Он потряс фляжку. Она была пуста. — Ах ты, сволочь! — крикнул он и швырнул ее в Пибоди.

Тот согнулся, но увернуться не успел, и фляжка угодила ему прямо в лоб над правым глазом.

Родэ постучал рукояткой ледоруба о пол.

— Довольно, — сказал он решительно. — Этот человек не может идти с нами, мы не можем на него положиться.

Пибоди в ужасе взглянул на него.

— Но вы должны взять меня с собой, — прошептал он. — Вы должны. Не оставляйте меня тем негодяям внизу.

Родэ неумолимо сжал губы, и Пибоди стал хныкать. Форестер глубоко вздохнул и сказал:

— Если мы оставим его, он вернется к О'Харе и наделает там дел, в этом можно не сомневаться.

— Мне это все не нравится, — сказал Родэ. — Он нас, еще чего доброго, убьет в горах.

Форестер нащупал в кармане пистолет и принял решение.

— Ладно, вы идете с нами, Пибоди. Но еще одна выходка с вашей стороны и… адью. — Он повернулся к Родэ. — Он не задержит нас ни на минуту, я обещаю. — Он посмотрел на Пибоди в упор, и тот молча кивнул. — Надевайте мешок, Пибоди. И двигайтесь быстро.

Пибоди оторвался от стены и, как-то весь сжавшись, стал поднимать свой рюкзак. Затем, стараясь держаться подальше от Форестера, затрусил к двери. Форестер вынул из кармана клочок бумаги и карандаш.

— Я оставлю записку О'Харе, — сказал он. — Сообщу ему о штольне. И — пошли.

 

III

Поначалу идти было сравнительно легко, во всяком случае, так позже вспоминалось об этом Форестеру. Хотя они оставили дорогу и шли по целине, движение было довольно быстрым. Возглавлял группу Родэ, за ним следовал Пибоди, и замыкающим был Форестер, который следил за тем, чтобы Пибоди не отставал. Но в этом, как выяснилось, необходимости не было, так как тот шагал, словно его преследовал сатана.

«Он не так уж никчемен», — подумал Форестер.

Сначала снег был неглубоким, сухим, как порошок, но дальше он становился глубже и жестче. Тогда Родэ сделал небольшой привал и сказал:

— Нужны веревки.

Они вытащили свои жалкие припасы, и Родэ тщательно осмотрел каждый узел. Затем они образовали связку и в том же порядке двинулись дальше. Форестер посмотрел вверх на белый склон, который простирался до самого неба, и понял, что Родэ, видимо, был прав — переход предстоял нелегкий.

Они шли и шли, и Родэ пробивал дорогу во все густеющем снегу. Склон, который они пересекали, был крутым и головокружительно уходил вниз. Форестер пытался представить себе, что будет, если кто-нибудь из них упадет. Наверное, тогда полетят все трое и поплатятся своими жизнями; они покатятся вниз клубком из рук, ног и веревок, пока не достигнут острых скал внизу. Но он отогнал от себя эту мысль. Все же они были связаны веревкой, и падение можно предотвратить. Впереди раздался какой-то звук, словно глухо прогремел гром.

— Что это? — прокричал Форестер.

— Лавина, — отозвался Родэ, продолжая путь.

«Бог ты мой, — подумал Форестер, — о лавинах я и не подумал. Они могут быть смертельно опасными». Но тут же расхохотался про себя. Как будто он был в большей опасности, чем О'Хара и другие — там, у моста. Некоторое время он размышлял об относительности всего на свете, а потом мозг его отключился, и он шел, механически передвигая ноги, поднимаясь по белому склону, словно муравей, ползущий по простыне.

Внезапно он обо что-то споткнулся, и сознание его вернулось к действительности. Это был Пибоди, лежавший на снегу, словно выброшенная на лед рыба, и судорожно хватавший воздух широко открытым ртом.

— Вставайте, Пибоди, — сказал он тихо. — Я вам сказал, что произойдет, если вы нас будете задерживать. Вставайте, черт вас возьми!

— Это Родэ… Родэ остановился… — выдавил Пибоди.

Форестер посмотрел вперед и зажмурился от яркого блеска расстилавшегося перед ним пространства. Перед глазами закружились какие-то темные точки и сложились в туманную фигуру, подошедшую к ним.

— Извините, — сказал Родэ приблизившись. — Я дурак. Совсем забыл об этом.

Форестер стал тереть глаза. «Я, кажется, слепну», — подумал он, и волна ужаса охватила его.

— Успокойтесь, — сказал Родэ, — закройте глаза, дайте им отдохнуть.

Форестер опустился в снег и закрыл глаза. Ему казалось, что под ресницы набились сотни острых песчинок, по щекам поползли слезы.

— Что со мной? — спросил он.

— Ослепление льдом и снегом, — ответил Родэ. — Не волнуйтесь и подержите глаза закрытыми.

Постепенно он почувствовал себя лучше, передышка пошла на пользу, но он вдруг ощутил страшную усталость. Ему показалось, что никогда в жизни он так не уставал.

— Сколько мы прошли? — спросил он.

— Немного, — ответил Родэ.

— Который час?

— Девять, — сказал Родэ после паузы.

— И всего лишь? — Форестер был просто потрясен. Он был уверен, что они шли уже чуть ли не весь день.

— Я сейчас полечу вас кое-чем, — сказал Родэ и стал массировать веки Форестера холодными пальцами. Они были покрыты каким-то веществом, одновременно мягким и слегка колючим.

— Что это, Мигель?

— Древесная зола. Она немного предохраняет от блеска. Я слышал, что так делают эскимосы. Может быть, она поможет.

Через некоторое время Форестер рискнул открыть глаза. К своему облегчению, он обнаружил, что видит. Не столь ясно, как обычно, но все же видит. Потрясение от мысли, что он потерял зрение, прошло. Он посмотрел вбок — Родэ хлопотал над Пибоди. Да, вот еще одна вещь, необходимая альпинистам и которой они лишены, — темные очки.

Родэ повернулся, и Форестер вдруг расхохотался.

Прямо через его глаза шла широкая черная полоса и Родэ выглядел, как индеец, вступивший на тропу войны. Он улыбнулся.

— Вы тоже выглядите смешно, Рэй. — И добавил уже серьезным тоном. — Сделайте капюшон из одеяла. Так вы отгородитесь от лишнего блеска.

Форестер снял свой мешок и с сожалением оторвал от него кусок одеяла. Из этого куска получилось три капюшона, но нести мешок Форестеру стало менее удобно. Родэ скомандовал:

— Пошли.

Форестер оглянулся, увидел далеко внизу сараи и прикинул, что они поднялись не больше чем на пятьсот футов. Дернулась веревка на поясе, и он опять пошел вслед за спотыкающимся Пибоди.

К полудню они смогли завернуть за гору и вышли на точку, откуда был виден перевал. Форестер со стоном повалился на колени, не в силах больше идти, а Пибоди просто рухнул как подкошенный. Только Родэ остался стоять на ногах и, сощурив покрасневшие глаза, смотрел в сторону перевала.

— Да, вот таким я его помню, — сказал он. — Здесь мы сделаем привал.

Словно не замечая Пибоди, он подошел к Форестеру и опустился на корточки.

— Все в порядке?

— Я чувствую, словно меня избили. Но отдых, я думаю, поможет восстановить силы.

Родэ снял свой рюкзак, начал вытаскивать еду.

— Сейчас мы подкрепимся.

— Боже, боюсь, что не смогу.

— Ничего, это хорошо пойдет, — сказал Родэ, показывая ему фруктовые консервы. — Это сладкое придаст нам энергии.

Откуда-то из-за хребта подул холодный ветер, и Форестер поплотнее запахнул куртку. Родэ стал копать снег.

— Что вы делаете? — спросил Форестер.

— Надо отгородить примус от ветра, — ответил Родэ, доставая примус из мешка и ставя его в приготовленную лунку. Он зажег его и затем вручил Форестеру пустую консервную банку.

— Наберите снега, мы вскипятим немного воды. Надо выпить чего-нибудь горячего. А я пойду посмотрю, что там с Пибоди.

Из-за низкого давления снег таял медленно, и вода из него получилась лишь тепловатой. Родэ бросил в нее бульонный кубик.

— Пейте.

Форестер, захлебываясь, выпил, затем опять наполнил банку снегом. Следующая порция была для ожившего Пибоди, и Форестер приготовил воду в третий раз.

— Как там перевал? — спросил он у Родэ, открывавшего банку с фруктами.

— Ничего хорошего, — ответил Родэ. — Там ледник, большие трещины. — Он помолчал. — Но я, собственно, об этом знал.

Он протянул банку Форестеру, и тот начал есть. Фрукты оказались отличной едой: пожалуй, с момента крушения самолета он не ел ничего лучшего и вскоре почувствовал прилив сил. Он опять посмотрел вниз. Рудник уже скрылся из глаз, зато теперь далеко-далеко было видно речное ущелье. Мост был где-то в стороне.

Он встал и прошел вперед к краю обрыва, чтобы взглянуть на перевал. Тут его взору предстал ледник — нагромождение ледяных глыб, лабиринт трещин. Он заканчивался тремя тысячами футов ниже в голубых водах горного озера. В этот момент раздался резкий, словно удар громадного кнута, звук, затем словно далекие раскаты грома, и над озером поднялся фонтан белого цвета.

Подошедший сзади Родэ сказал:

— Это лагуна. Такие озера всегда бывают между ледником и мореной. Мы должны идти туда. — Он показал рукой через ледник и наверх.

Над долиной, где находился перевал, вдруг появился столб белого дыма, и спустя секунд десять раздалось грозное ворчание.

— Горы всегда наполнены движением, — сказал Родэ. — Движется лед, движется снег, сходят лавины.

— Сколько нам еще подниматься? — спросил Форестер.

— Около пятисот метров — но сначала мы немного спустимся, чтобы пересечь ледник.

— Да, обойти его, видимо, не удастся, — предположил Форестер.

Родэ показал на озеро.

— Если мы пойдем в обход, мы потеряем слишком много времени, и нам придется провести еще одну ночь в горах. Две ночи здесь убьют нас.

Форестер разглядывал ледник с неудовольствием. То, что он увидел, ему совсем не понравилось, и в первый раз с начала их перехода он почувствовал где-то в низу живота холодный комок страха. До сих пор все, что они делали, было тяжелой работой в непривычных условиях. Но то что им предстояло, было воплощением опасности — опасности попасть под неустойчиво лежащую глыбу льда или провалиться в припорошенную снегом трещину. Даже за то время, что он наблюдал за ледником, картина изменилась — постоянно шли какие-то подвижки, и время от времени оттуда доносился глухой рокот.

— Надо идти, — сказал Родэ.

Они вернулись к своей поклаже. Пибоди сидел, безразлично глядя на свои сложенные на животе руки.

— Пошли, человече, надевайте рюкзак, — сказал ему Форестер.

Пибоди не двигался. Форестер вздохнул и толкнул его ногой в бок — не слишком сильно. Физическое воздействие было единственным, на что Пибоди еще реагировал. Он покорно встал, забросил на спину свой мешок, застегнул лямки. Родэ вновь обвязал его веревкой и тщательно проверил крепления. И они пошли дальше.

Спуск к леднику — около двухсот футов — обернулся для Форестера кошмаром, хотя для Родэ в нем не было ничего особенного. Что касается Пибоди, то он был погружен в себя и об опасности просто не задумывался. Здесь были голые скалы, облизанные ветром, дувшим со стороны перевала, и покрытые тонкой коркой льда. Любое передвижение по ним было опасно. «Это какое-то безумие, — думал Форестер, — здесь же нельзя идти без кошек!» При каждом скольжении сердце его замирало, и он ругался про себя.

Спуск к леднику занял час времени. Последние сорок футов были отвесной стеной, и Родэ показал, что нужно делать. Он вбил в трещины скалы самодельные крючья, пропустил через них веревку и велел, держась за нее, спускаться. Теперь они пошли обратным порядком — Форестер был впереди. Родэ страховал его сверху. Он сделал петлю, в которой можно было как бы сидеть, и посоветовал Форестеру не торопиться.

— Держитесь все время лицом к скале, — сказал он. — Ногами отталкивайтесь от нее и не допускайте вращения…

Форестер был вне себя от радости, когда он вновь почувствовал под ногами землю — альпинизм явно не доставлял ему удовольствия. Ему пришла в голову мысль, что если он доживет до следующего отпуска, то проведет его так далеко от гор, как только возможно, и предпочтительнее где-нибудь в центре Канзаса.

Спустился Пибоди, механически следуя инструкциям Родэ. На его лице не было страха — на нем вообще ничего не было, так же, как и в его мозгу. Страх улетучился из него вместе со всеми человеческими чувствами. Он стал роботом, который подчинялся приказам, правда, лишь в том случае, когда ему давали тумаков.

Последним спустился Родэ. Его никто не страховал, и последние десять футов он почти пролетел, так как крючья вылетели из расщелины, и он тяжело упал вместе со свившейся в кольца веревкой. Форестер помог ему встать.

— Все в порядке?

Родэ, шатаясь из стороны в сторону, проговорил задыхаясь:

— Крючья, где крючья? Найдите их.

Форестер пошарил в снегу и нашел три. Четвертый куда-то запропастился. Родэ угрюмо улыбнулся:

— Хорошо, что я упал, а то пришлось бы крючья оставить в скале, а они могут нам еще пригодиться. Но вообще надо держаться подальше от скал — они покрыты ледяной коркой, без кошек нам по ним не пройти.

Форестер до глубины души был с этим согласен, по вслух ничего не сказал. Он подобрал веревку, закрепил один конец на поясе, затем посмотрел на ледник.

Зрелище было фантастическим, словно лунный пейзаж, и столь же лишенное жизни и далекое от человека. Глыбы льда были вздыблены громадным давлением снизу и, подвергшись воздействию солнца и ветра, приняли самые гротескные формы. Там были скалы из льда с опасно нависшими карнизами наверху, колонны с подточенным солнцем основанием, готовые в любой момент рухнуть, какие-то взгорбления и повсюду были трещины, частью открытые, а частью — Форестер это хорошо знал — предательски замаскированные снегом. И вот через этот лабиринт они должны были проложить свой путь. Он спросил:

— Какова ширина ледника?

Родэ подумал.

— Три четверти вашей американской мили. — Он перехватил получше ледоруб. — Давайте двигаться, время дорого.

Он шел впереди, прощупывая путь ледорубом. Форестер обратил внимание на то, что он сократил интервалы в их связке и удвоил веревку, и это не предвещало ничего хорошего. Теперь они шли на довольно близком расстоянии друг от друга, и Родэ часто подгонял Пибоди, так как тот постоянно отставал, и веревка то и дело натягивалась. Форестер на ходу нагнулся и зачерпнул рукой немного снега. Он был сухим, как порошок, и не годился для снежка, но все равно, всякий раз, когда Пибоди отставал, Форестер осыпал его снежной пылью.

Путь был извилистым, и они часто заходили в тупик, образованный либо ледяной стеной, либо внушительной трещиной. Приходилось возвращаться и искать места, по которым можно было бы пройти. Однажды, когда они очутились просто-таки в ледяном лабиринте, Форестер совершенно потерял ориентировку и с отчаянием подумал, что им уже никогда не выбраться из этого ледяного ада.

Ноги его занемели, пальцев на них он уже не чувствовал. Сказал об этом Родэ. Тот медленно остановился.

— Садитесь, — сказал он, — снимайте ботинки.

Форестер размотал обмотки и попытался негнущимися пальцами развязать шнурки. Это простое дело заняло у него около пятнадцати минут. Пальцы застыли, шнурки обледенели, а мозг плохо контролировал действия рук. Наконец ему удалось снять ботинки и две пары носков, которые на нем были.

Родэ внимательно осмотрел его ноги.

— Начало обморожения, — сказал он. — Растирайте свою левую ногу, а я буду растирать правую.

Форестер энергично набросился на свою ногу. Первый палец совершенно потерял чувствительность и был белым, как кость. Родэ был совершенно безжалостен — он бешено тер его ногу и не обращал внимания на мольбы и вопли, вырывавшиеся у него от страшной боли. Наконец нормальная циркуляция крови возобновилась, нога была словно в огне. Родэ строго сказал:

— Не допускайте этого впредь. Все время работайте пальцами — представьте, что вы играете на рояле ногами. Дайте-ка мне посмотреть ваши руки.

Форестер протянул ему руки.

— Хорошо, — заключил Родэ. — Но следите за пальцами рук и ног, за кончиками ушей и носом. Трите их все время. — Он повернулся к Пибоди, сидевшему на снегу, как мешок. — А с этим что?

С трудом Форестер всунул ноги в замерзшие ботинки, завязал шнурки и обмотки. Затем он поднялся и помог Родэ снять ботинки с Пибоди. Это было все равно, что обхаживать чучело, — он не мешал и не помогал им, позволяя делать с собой все, что угодно.

Пальцы его ног были сильно обморожены, и они начали их массировать. Через десять минут он вдруг застонал, и Форестер увидел, как в его глазах промелькнула искра сознания.

— Дьявол! — запротестовал Пибоди. — Вы делаете мне больно.

Они продолжали работать, не обращая на него никакого внимания. Внезапно Пибоди вскрикнул и стал вырываться, но Форестер крепко держал его.

— Будьте благоразумны, — прокричал он ему в ухо, — иначе потеряете ноги!

Ему удалось утихомирить Пибоди, и Родэ еще некоторое время тер ему ноги, пока не счел, что опасность миновала.

— Двигайте все время пальцами, — посоветовал он то же, что и Форестеру.

Пибоди стонал от боли, но эта боль, кажется, вывела его из летаргического состояния. Он смог сам надеть носки, ботинки, завязать обмотки. Пока он все это проделывал, с его уст срывался монотонный поток проклятий и ругательств, направленных в адрес гор, Родэ, Форестера и судьбы, которая затянула его в эту переделку.

Форестер переглянулся с Родэ, который слегка улыбнулся и, беря ледоруб, сказал:

— Все. Пошли. Надо выйти отсюда.

Где-то на середине ледника, после нескольких бесплодных попыток пройти дальше, Родэ подвел их к трещине и объявил:

— Здесь мы будем перебираться на ту сторону. Другого выхода нет.

В этом месте был снежный мост, соединивший два края трещины, — хрупкая снежная полоса. Форестер подошел поближе и посмотрел вниз. Дна он не увидел. Родэ сказал:

— Снег может выдержать нас, если мы будем ползти, чтобы распределить вес на большую площадь. — Он тронул Форестера за плечо. — Вы идете первым.

Пибоди внезапно проговорил:

— Я не буду переходить на ту сторону. Что я, сумасшедший, что ли?

Форестер поначалу хотел сказать примерно то же самое, но то, что это сказал такой человек, как Пибоди, пристыдило его.

— Вы будете делать то, что вам говорят, — рявкнул он грубо, ощущая, что адресует эту фразу не столько Пибоди, сколько самому себе, допустившему минутную слабость.

Родэ опять удлинил соединявшие их куски веревки, чтобы каждый мог спокойно преодолеть пятнадцатифутовое пространство, и Форестер подошел к трещине.

— Не на коленях, а по-пластунски, — сказал Родэ.

С внутренним трепетом Форестер лег на живот и извиваясь вполз на мост. Он двигался вперед, вспоминая, чему его учили в армии, и видел, как по краям перемычки осыпается и с шелестом пропадает в пропасти снег. Он был рад тому, что сзади него вилась веревка, хотя понимал, что в случае чего она вряд ли выдержит его, и с еще большей радостью ощутил себя, наконец, на другом краю трещины, где некоторое время лежал, задыхаясь и обливаясь потом. Затем он встал и повернулся.

— Все в порядке? — спросил Родэ.

— Прекрасно, — ответил он и вытер пот со лба прежде, чем он успел замерзнуть.

— К черту! — закричал Пибоди. — Вам не удастся загнать меня на эту штуку.

— Вас же страхуют веревкой с обеих сторон, — сказал Форестер. — Вы не можете упасть. Правда, Мигель?

— Конечно, — подтвердил Родэ.

Пибоди смотрел затравленным зверем. Форестер сказал:

— Ладно, черт с ним. Перебирайтесь, Мигель, и оставьте этого глупца там.

Голос Пибоди дрогнул.

— Вы не можете оставить меня здесь! — закричал он.

— Неужели? — с издевкой сказал Форестер. — Я ведь вас обо всем предупреждал.

— Господи! — произнес Пибоди душераздирающим голосом и медленно подошел к трещине.

— Ложитесь! — скомандовал Родэ.

— На живот! — крикнул Форестер.

Пибоди лег на живот и стал медленно ползти. Его трясло, и дважды он останавливался, когда снег с сухим шорохом обрывался с края моста. По мере приближения к Форестеру его движения участились, он пополз быстрее. Вдруг он не выдержал, встал на четвереньки и почти побежал.

— Ложитесь, вот идиот! — завопил Форестер.

И тут же вверх взвился столб снежной пыли, Пибоди врезался в Форестера и сбил его с ног. Мост с шумом рухнул, и глухое эхо покатилось по горам. Когда Форестер поднялся, то сквозь пелену оседающего снега увидел беспомощно стоявшего на другой стороне Родэ.

Он резко повернулся и схватил Пибоди, который вцепился в снег в дикой радости оттого, что ощутил под собой твердую основу. Вздернув его вверх, он дважды ударил его кулаком по лицу.

— Ты, гнус, подонок, хоть раз ты можешь что-нибудь сделать правильно?

Голова Пибоди мотнулась из стороны в сторону, в глазах была пустота. Форестер отпустил его, и он свалился на снег, бормоча что-то бессвязное. Ударив его еще раз ногой, Форестер повернулся в сторону Родэ.

— Что же теперь делать, черт возьми?

Родэ казался невозмутимым. Он поднял ледоруб и, нацелив его, как копье, сказал:

— Отойдите!

Размахнувшись, он бросил ледоруб, и тот вонзился в снег рядом с Форестером.

— Вгоните его в снег как можно глубже, — сказал он. — Я попробую перебраться с помощью веревки.

Форестер потрогал рукой веревочную петлю на поясе.

— Знаете, она не очень прочная. Вашего веса может не выдержать.

Родэ смерил глазами расстояние.

— Я думаю, что если сложить ее втрое, выдержит.

— Речь идет о вашей шее, — заметил Форестер и начал вбивать ледоруб в снег.

Но он отдавал себе отчет в том, что в действительности речь идет и о его жизни. Без Родэ он ни за что не выберется отсюда, тем более обремененный Пибоди.

Он вогнал ледоруб в снег на три четверти и проверил, крепко ли он сидит. Затем он подошел к Пибоди, хныкавшему на снегу, снял с него веревку и перебросил конец Родэ. Тот обвязался им и сел па край трещины, глядя вниз, в пропасть, так спокойно, как будто он сидел в кресле на террасе дома.

Форестер закрепил тройную веревку вокруг пояса, вдавил каблуки ботинок в снег.

— Я постараюсь принять возможно больше веса, — сказал он.

Родэ натянул веревку, подергал ее и остался доволен.

— Подложите что-нибудь под веревку, чтобы она не перетерлась, — попросил он.

Форестер снял капюшон, сложил его вдвое и подоткнул под веревку там, где она соприкасалась с ледяным краем трещины.

Родэ опять потянул веревку, смерил глазами расстояние, нашел на противоположной стене трещины точку своего соприкосновения с ней — оттолкнулся.

Форестер увидел, как он исчез из виду, и почувствовал, как резко натянулась веревка. Затем послышался стук — ботинки Родэ ударили по стене. К счастью, натяжение веревки не ослабло, значит, все идет удачно. Родэ оставалось теперь только вскарабкаться вверх. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем голова его появилась над краем трещины. Форестер подбежал к Родэ и помог ему выбраться. Вот человек! Он с восхищением смотрел на него. Дьявольски отличный парень. А Родэ в это время сидел недалеко от края и вытирал пот со лба.

— Нехорошо так вести себя, — сказал он, имея в виду Пибоди.

«Да уж, — подумал Форестер, — это самое мягкое, что можно тут сказать». — И, глядя на Пибоди, произнес:

— Ну что будем делать с этим негодяем? Он же погубит нас! — Форестер достал из кармана револьвер, и глаза Родэ начали расширяться от ужаса. — Что ж, я думаю, что здесь путь Пибоди и закончится.

Пибоди в это время лежал на снегу, что-то бормоча себе под нос и, по-видимому, был не в состоянии осознать то, что говорил о нем Форестер.

Родэ посмотрел Форестеру прямо в глаза:

— Вы способны застрелить беззащитного человека? Даже его?

— Да, сейчас я на все способен, черт возьми, — отрезал Форестер. — Потому что думаю не только о наших жизнях, а еще и о тех людях, которые там внизу, у моста, ждут помощи. А этот спятивший дурак всех нас угробит.

Он поднял револьвер и навел его в затылок Пибоди. В тот момент, когда он уже готов был спустить курок, Родэ схватил его за руку.

— Нет, Рэй, вы не убийца.

Форестер попытался сопротивляться Родэ, но сдался.

— Ладно, Мигель. Но вы еще увидите, что я прав. Я знаю такой тип людей. Это эгоисты, и ничего хорошего от них ждать не приходится. Что ж, по-видимому, от него не отделаться.

 

IV

Переход через ледник отнял у них в общей сложности три часа, и хотя Форестер был к концу совершенно измотан, Родэ не позволил остановиться.

— Мы должны до темноты подняться как можно выше, — сказал он. — Предстоящая ночь сильно истощит нас. Нехорошо оставаться на открытом месте, когда у нас нет ни палатки, ни подходящей одежды.

Форестер выдавил из себя кислую улыбку. Для Родэ все было либо хорошо, либо нехорошо. Он не признавал полутонов. Пинком подняв на ноги Пибоди, Форестер сказал ему устало:

— Ладно, ведите нас, Макдуф.

Родэ посмотрел на перевал:

— Мы потеряли высоту, когда пересекали ледник. Нам нужно теперь подняться еще метров на пятьсот-шестьсот.

«До двух тысяч футов», — мысленно перевел Форестер. Он посмотрел туда, куда был устремлен взгляд Родэ. Слева от них был ледник, бесконечно сползавший вниз, скребя боками каменные стены. Вверху — чистое снежное пространство, пересеченное на полпути к верхней точке грядой каменных лбов.

— Нам что, придется взбираться на них? — спросил он с замиранием сердца.

Родэ помолчал, внимательно разглядывая местность, затем покачал головой.

— Я думаю, мы сможем обогнуть их вон там, справа. И выйдем на них немного сзади. Там устроим стоянку для ночевки.

Он сунул руку в карман и достал кожаный мешочек со снадобьем из коки, которое он приготовил в лагере.

— Давайте руку, — сказал он. — Сейчас это вам поможет.

Он высыпал с десяток зеленых кусочков в ладонь Форестера, и тот, сунув один из них в рот, начал жевать. Кока была слишком кислой на вкус, но приятно согревала полость рта.

— Сразу не берите много, — предупредил Родэ, — а то обожжете рот.

Давать коку Пибоди было бесполезно. Он опять вошел в состояние полной отрешенности и автоматизма и шел за Родэ, как пес на поводке, подчиняясь толчкам веревки. Было такое впечатление, что его руками и ногами двигает кто-то со стороны. Форестер, наблюдая за ним сзади, надеялся, что впереди их не ожидают никакие серьезные препятствия, потому что тогда, как предсказывал О'Хара, Пибоди сломается.

Тот долгий и трудный подъем не остался в памяти Форестера. Как ни странно, он, видимо, впал в то же состояние автоматизма, в каком находился и Пибоди. Ритмично жуя свою жвачку, он, как заведенный, шел вверх по следу, который прокладывал неутомимый Родэ.

Сначала снег был плотный, покрытый настом, но постепенно, по мере того как они выходили к правому флангу скальной гряды и подъем становился круче, слой снега утончался, и из-под него стал показываться лед. Идти по нему без кошек было трудно, а вернее, как признался позже Родэ, с точки зрения любого альпиниста, вообще невозможно. Ноги Форестера то и дело скользили, его самого постоянно заносило в стороны, а однажды они все трое чуть не покатились беспомощно вниз, и только быстрая реакция Родэ, успевшего закрепить ледоруб, помешала этому.

Через два часа они все же вышли на верх скальной гряды. И тут их ждало громадное разочарование. Сразу за грядой возвышалась длинная отвесная ледяная стена, высотой выше двадцати футов, с большим снежным карнизом. Она сплошной линией пересекала всю ширину перевала.

Форестер, хватая ртом воздух, с отчаянием смотрел на нее. «Вот и все, — подумал он, — через нее нам ни за что не перебраться». Но Родэ, кажется, не терял надежды. Показывая рукой куда-то вверх, он сказал:

— По-моему, в середине стена понижается. Пошли, но держитесь подальше от края гряды.

Они направились вдоль стены. Сначала пространство между ней и обрывом было небольшим, всего около фута, затем оно стало пошире, и Родэ зашагал более уверенно и быстро. Но он все же был явно обеспокоен.

— Здесь нам останавливаться нельзя, — сказал он. — Это очень опасно. Нужно забраться наверх до темноты.

— Зачем такая спешка? — спросил Форестер. — Здесь мы защищены от ветра — он как раз усиливается.

— Вот именно, — ответил Родэ. — Я обеспокоен вон этим козырьком. Он может обрушиться, тем более что западный ветер принесет снег. Смотрите. — Он показал рукой вниз.

Форестер заглянул в головокружительную бездну под скалами и увидел, как там начинает густеть туман. Он быстро отошел от края и двинулся следом за неуклюжей фигурой Пибоди. Не прошло и пяти минут, как поскользнулся. Пытаясь сохранить равновесие, он замахал руками, но тут же очутился на спине и заскользил к пропасти. Пытаясь остановиться, он цеплялся за снег и лед, но это не помогло, и в мгновение ока его тело, перекатившись через край, полетело вниз. Он успел только издать отчаянный крик.

Услышав его, Родэ мгновенно вогнал ледоруб в лед и напрягся. Повернув голову, он увидел одного только Пибоди, изо всех сил барахтавшегося на самом краю обрыва и вопившего что-то нечленораздельное.

А Форестер в это время висел на веревке над бездной, и мир безумно кружился перед его глазами, — сначала громадное пространство неба, потом внезапное видение гор и долин, плохо различимых в туманной дымке, и сразу же совсем рядом — серая каменная стена. Внизу на расстоянии добрых трехсот футов был крутой снежный склон. Грудь Форестера ныла, веревка сползла ему под мышки и сдавливала грудную клетку.

Родэ крикнул Пибоди.

— Тяните веревку, поднимайте его!

Но вместо этого Пибоди вытащил из кармана складной нож и стал пилить веревку там, где она уходила вниз.

Родэ не раздумывал. Он вырвал из-за пояса топорик, снятый с Дакоты, перехватил его поудобнее и, прицелившись, метнул в сторону Пибоди.

Удар пришелся Пибоди в основание черепа. Ужасающий крик прекратился. Форестер снизу в тревоге посмотрел вверх, и в этот момент из-за края обрыва выкатился нож. Падая, он резанул Форестера по щеке и, крутясь, исчез в бездне. А сверху, не останавливаясь, потекла струйка крови.