На следующий день утром на выезде из Дивона ее поджидала пробка. Пока стояли перед выездом на автотрассу, Арина любовалась пейзажем. А он каждый день удивлял ее. Сегодняшний явно заставил бы схватиться за кисть японского акварелиста. Ночью прошел сильный дождь, утром парило, и над землей висела легкая голубоватая дымка. Вдали над этой дымкой, словно оторвавшись от земли, серели вершины гор. А на переднем плане по облакам белого тумана то тут, то там горделиво вышагивали длинноногие и длинноклювые цапли.

«А может, это аисты? Или журавли? Нет, вроде бы аисты белые, а эти птицы – сероватые». Арина так никогда и не уяснила разницу между этими тремя видами. Но кто бы ни были эти птицы, а пейзаж они дополняли великолепно, и Арина не заметила, как машины впереди нее тронулись. Очнулась от завораживающего зрелища тогда, когда сзади нервно засигналили.

Придя на работу, она сразу же набрала телефон Казанцевой, та не ответила, а потом Арина закрутилась и забыла о своем намерении. Сначала к ней прибежала Жанна. Она сообщила, что Сергея действительно выпустили, но дали понять, что его пребывание в Швейцарии нежелательно. Она ехала в аэропорт провожать Волоченкова. Вид у Жанны был и радостный, и несчастный одновременно. Почему радостный – это было понятно, а вот несчастный… Видимо, Жанна прочитала вопрос во взгляде Арины.

– Только ни о чем меня не спрашивайте, – попросила она. – Все равно я не могу сейчас уехать. Вы забыли? Завтра празднуем десятилетие комиссии. Вот проведу мероприятие и буду решать. Ой, чуть не забыла. Вы получили мое сообщение?

– Это о том, что ужин будет не в ресторане «Вье Буа», а в Пранжэне?

– Да. Представляете, подложили нам… Господи, как это говорят? Кролика, что ли?

– Вы хотите сказать, подложили нам свинью?

– Конечно! По-французски же говорят: «…lapin», вот у меня и вертится этот кролик. Скоро с ума сойду, это точно.

– Вы скоро будете говорить, как моя дочь, – рассмеялась Арина. – Она постоянно все коверкает. Пора в Москву ехать, а то русский забудете.

Арина тут же пожалела о своих словах. Жанна смутилась и отвела глаза.

– Так кто нам чего подложил? – Арина попыталась вывести Жанну из задумчивости.

– Ах да. Ресторан «Вье Буа» такую выставил цену за меню, что даже Батлер взвился. Первый раз видела, как он потерял хладнокровие. Заявил, что такие цены – это наглость. Пришлось мне срочно искать какой-то другой вариант. Пранжэн – это, конечно, далековато, но зато там прекрасный парк и открытая терраса. Сейчас жарко, там будет даже лучше. Мы решили так: ужинаем в Пранжэне, а потом поедем в ООН. Представляете, Кун Сяолинь договорился с труппой из Китая дать специально для нас концерт. Сычуаньский театр оперы и балета. Очень известная труппа, я о них много слышала. Они гастролируют в Женеве и после основного концерта в городе выступят для нас. Не в главном зале, а рядом, знаете, где всегда проходят небольшие концерты. Там же, на третьем этаже, будет накрыт стол с напитками. Это уж Батлер расстарался. Он этот коктейль за свой счет организует.

Жанна была возбуждена. Она не говорила, а тараторила. Во всем ее поведении чувствовалась нервозность, даже взвинченность. Она ушла, а Арина некоторое время сидела в задумчивости. Ее удивило поведение Жанны, а главное, поразило то, что она не знает, едет ли в Москву. После приезда Сергея, когда, казалось бы, все выяснилось, после стольких дней волнений, пока он был в тюрьме, и вдруг такое. Она, видите ли, будет решать. Чего же решать, когда все ясно. Он любит Жанну, и та его любит. Неужели она откажется от него? Может, за этим что-то стоит? Но что? Последние дни Арине казалось, что она упускает из виду какие-то важные вещи. И это касалось не отношений между Жанной и Сергеем, а того, что произошло в комиссии. Виновные найдены, главный организатор преступления выявлен, вроде бы можно успокоиться. Но ей это не удавалось.

Ее размышления прервал звонок. Это был Боннар. Он предложил встретиться в ресторане «Реле де Шамбези», находившемся недалеко от ООН. Это был очень приличный ресторан, с хорошей кухней, но довольно дорогой. Почувствовав, что Арина колеблется, Боннар заявил, что он хочет пригласить ее в хорошее заведение, и на сей раз платить будет он. «Понял, что последний раз обидел меня, и хочет загладить вину», – решила Арина.

Перед тем как идти на встречу, она решила заглянуть к Батлеру. Ей надо было переговорить с ним. Она хотела добиться от него допуска к архивам, к оригиналам претензий. В приемной начальника комиссии толпился народ. Выстроилась целая очередь. Пока она колебалась – успеет или нет, – из кабинета Батлера вышел Чоудхури. Увидев Арину, он подошел к ней.

– Добрый день, миссис Родионова. Ну что, как у вас со временем? Может быть, пообедаем вместе, и вы мне наконец расскажете о вашей поездке?

– Здравствуйте, мистер Чоудхури. Я бы с удовольствием, но, к сожалению, сегодня не получится. Я уже договорилась о встрече. Мне так неудобно, все не удается с вами встретиться. Но завтра обязательно зайду.

– Вы идете в кафетерий? Хотя бы по дороге поговорим немного.

– К сожалению, нет. Я иду в ресторан «Реле де Шамбези». Это совсем в другую сторону.

– Да, знаю, достойное место. Ну что же, жаль, но ничего не поделаешь. Буду надеяться, что вы найдете время ко мне заглянуть. Приятного аппетита.

Арине показалось, что Чоудхури немного обиделся на нее. Она решила не откладывать на завтра, а сегодня же после обеда непременно зайти к нему. В ресторан Арина пошла пешком: погода была великолепная, а до встречи у нее оставалось еще как раз двадцать минут. Перед рестораном, на террасе, отгороженной от дороги кадками с цветами, были накрыты столики. Большинство предпочитало обедать здесь, а не внутри. Лицо одного человека, сидевшего за столом на террасе, показалось ей знакомым. Это было неудивительно. Ресторан находился в стратегически выгодном месте: вблизи многочисленных международных организаций и представительств. Официант повел ее внутрь, где уже сидел Боннар.

Ресторан был очень небольшой, но уютный. В зале, где стояло всего пять столиков, они были одни.

– Вы не возражаете, если мы будем обедать здесь? – поприветствовав ее, спросил Боннар. – Сможем поговорить, а то на улице шумно, да и чужие уши нам ни к чему.

Арина, естественно, не возражала. Боннар был в прекрасном расположении духа и прямо излучал довольство собой и всем миром. Как ни странно, таким прокурор нравился Арине еще меньше, чем когда бывал недоволен и раздражен чем-то. Уж слишком напоминал он тогда тот тип жизнерадостных и легковесных французских мужчин, для которых у тех же французов есть очень хорошее определение – бонвиван. Такие мужчины были ей всегда малосимпатичны. А Боннар, по-своему истолковав ее не очень довольный вид, изо всех сил старался развлечь Арину. Спросил, знает ли она, что у «Реле де Шамбези» тот же владелец, что и у одного из самых шикарных женевских ресторанов – «Шатовье», куда столики надо заказывать за месяц, если не больше. И говорил он об этом с такой гордостью, как будто он сам был этим владельцем. Узнав, что Арина никогда не была в том ресторане, удивленно вскинул брови и посоветовал в ближайшее время восполнить этот пробел в ее гастрономическом образовании.

Потом ее спутник вдруг вдохнул воздух и с завываниями почти пропел:

Арина с трудом узнала в этих корявых строфах любимые с детства: «Я к вам пишу – чего же боле?»

– Так вы не оставите меня, не правда ли? – повторил он еще раз последнюю строчку.

Боннар явно ожидал похвал с ее стороны. Еще бы: не только русские понимают, с кем ассоциируется ее имя. Не дождавшись, принялся за принесенную еду. Он восхищался каждым блюдом, причмокивал, покряхтывал от удовольствия, закатывал глаза. Арине же салат показался пересоленным, а рыба пересушенной. Естественно, вслух она этого не говорила, наоборот, многозначительно кивала в ответ на очередную тираду швейцарца, славившего кухню ресторана. Но ее неважное настроение не укрылось от Боннара. Бросив укоризненный взгляд на тарелку Арины с недоеденной рыбой, которую уносил официант, он тяжело вздохнул.

– Вы, русские, удивительные люди. Умудряетесь быть недовольными тогда, когда другие были бы счастливы. Мне так хотелось доставить вам удовольствие. Вы ведь знаете, что я отношусь к вам очень, очень хорошо… – Боннар попытался заглянуть ей в глаза.

– Вы делаете столь глубокомысленный вывод на основании недоеденной рыбы? – съязвила Арина.

Боннар не оскорбился, а, наоборот, с сочувствием посмотрел на Арину.

– Вчера я наблюдал это, беседуя с месье Волоченковым. Человека выпускают из тюрьмы, с него снимаются тяжелейшие обвинения. И что же? Он должен прыгать от восторга. А на него больно смотреть – так он несчастен. Вы можете мне объяснить, в чем дело?

Боннар вопросительно посмотрел на Арину, но та ничего не ответила.

– А сегодня я приглашаю свою знакомую в вашем лице в прекрасный ресторан. Нам есть чему радоваться, что отметить. Мы раскрыли серьезное преступление, преступник разоблачен. Ну хорошо, его сообщница пока на свободе. Уверяю вас, ей недолго там оставаться. У нас прекрасные отношения с марокканской полицией. Да и Интерпол подключился. Так что скоро и она окажется за решеткой. Ваша роль в раскрытии этого преступления ни у кого из людей, причастных к расследованию, сомнений не вызывает. Вы показали себя блестяще. Это говорю вам я, Жюль Боннар. Как вы знаете, я не щедр на похвалы. И что же я вижу? Вместо радости – тоска во взгляде, недовольство. Во время нашего первого совместного дела, когда убили того русского, вы постоянно всем были недовольны…

– И я оказалась права. Преступником была не жена и не любовница, как думали сначала, – перебила его Арина.

– Но сейчас другое дело. Преступник сознался. Найдены доказательства. Бегство Кирани также подтверждает ее вину. Кондратович дает подробные показания. Что вам еще надо?

– Я не уверена, что за всеми преступлениями стоят Кондратович и Кирани.

– Что? Что вы сказали?! – Боннар повысил голос, но потом взял себя в руки. – Вы опять за свое. Нет, это невозможно, – устало произнес он. – Я пришел сегодня, чтобы выразить благодарность за вашу помощь. А вы? Опять недовольны. Что вас не устраивает на сей раз?

– В чем сознался Кондратович?

– В том, что организовывал незаконный вывоз людей с затапливаемых территорий.

– А в махинациях с претензиями?

– В каких махинациях?

– В финансовых. Я думаю, что были фирмы, которые получали деньги за работы, которые не были выполнены. Вы же сами говорили о подозрительных финансовых потоках. Когда звонили мне в Бангладеш. Вы меня тогда обвинили чуть ли не в пособничестве преступникам! А теперь вы о них и слышать не хотите?

– Возможно. Я говорил вам уже раньше, меня информировали о своих подозрениях коллеги, которые занимаются финансовыми преступлениями. Насколько я знаю, с тех пор они ничего конкретного не обнаружили. Расследование продолжается, но я не собираюсь влезать в эту сложную сферу и вам не советую. И почему вы так уверены, что были махинации? – раздраженно спросил Боннар.

– А зачем было убивать Питера Гилмора?

– Он вышел на след Кирани, и она от него избавилась. Вы же сами так заявляли!

– Да, но на него покушались еще до его поездки в Бангладеш. Помните убийство брата нашей сотрудницы на ее свадьбе. Его убили случайно, по ошибке. Я уверена, что хотели убить Питера. Помимо истории с беженцами, он обнаружил что-то еще, я уверена. – Арина говорила решительно и твердо.

– И что же, позвольте узнать, он обнаружил?

– Во время нашего последнего разговора с ним Гилмор сказал, что подозревает некоторые фирмы в получении денег за работы, которые не были реализованы. Я думаю, он заметил что-то подозрительное в досье компании «Инжиниринг энд Проспектинг». Преступники, узнав об этом, начали заметать следы.

– И как же они это начали делать? – с губ Боннара не сходила ироническая улыбка.

– Решили убрать того, кто мог их выдать. Помните подозрительный несчастный случай с Кручем на озере Жу? Это произошло еще в начале июня, его спас Сергей Волоченков. И странная смерть Круча в горах…

– А! Теперь вы говорите, что его убили! А когда мы обвинили в этом месье Волоченкова, вы с жаром доказывали мне, что он ни при чем, и это несчастный случай.

– Неправда, я не верила и не верю, что Круча убил Сергей Волоченков, но я вовсе не исключаю, что Круча убрали.

– А я теперь думаю, что это был несчастный случай. Эксперты не нашли ничего подозрительного.

– Хорошо. Но самое главное другое. Никакой плотины построено не было!

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно! Я была в университете Кхулны, который готовил для правительства Бангладеш записку об этом проекте. Я видела эту записку. Там черным по белому говорится, что строительство плотины бессмысленно!

– Мало ли что написали ученые. А правительство решило иначе. Сколько таких примеров!

– Но ученые, которые работают в этом университете, подтверждают, что работы на острове не велись! – Арина заговорила на повышенных тонах.

– Они могут ошибаться! – Боннар тоже повысил голос.

– Я уверена, в Бангладеш Питер Гилмор продолжил расследование. Его убили, и мы обязаны продолжить его дело! Фирма «Инжиниринг энд Проспектинг» получила деньги незаконно. И если прокуратура не докажет этого, то будет виновата. Преступники останутся на свободе!

Арина исчерпала все доводы и впала в абсолютно несвойственный ей пафос. Боннар, не торопясь, допил кофе, поставил чашку на стол.

– Итак, я вижу, что вы все-таки открыли устрицы, – сказал он, вытерев губы салфеткой.

– Какие устрицы? – не поняла Арина.

– Так фигурально выразился Гюстав Флобер много лет назад. Вы знаете этого писателя?

– Конечно.

– Вот он и сказал: «Les hostilités sont comme les huitres, on les ouvre».

– Интересно сказано.

– Ну вот, – вздохнул Боннар. «Les hostilités sont ouvertes. Il semble qu’il n’y a plus qu’à se mettre à table».

– Чего это вы там бормочете? – Она действительно не расслышала окончания фразы.

– Говорю, враждебные действия открыты. Остается только сесть за стол.

– Я согласна, но за стол переговоров. Тем более что устриц сегодня мы все-таки не ели, и я надеюсь, мы друзья, а не враги. – Арина подумала, что Боннар, пошутив, сделал ей шаг навстречу, и решила тоже не обострять и дальше ситуацию.

– Мадам Родионова, я тоже на это очень надеюсь. Тем более что месье Гилмора в живых, к сожалению, нет. Так же, как и месье Круча. Остров, на котором была построена или не построена плотина, уже не существует. Так что давайте закончим эту бесполезную беседу. Я сожалею только об одном. Вы не получили никакого удовольствия от обеда. Кухня этого ресторана вам явно не по вкусу. Вот это действительно обидно, и я чувствую свою вину.

Расстались они необычно холодно. Арина с трудом заставила себя поблагодарить Боннара за обед, а тот лишь вежливо улыбнулся в ответ и пошел к своей машине. Арина пришла в ресторан пешком, рассчитывая, что обратно Боннар довезет ее, но теперь не стала просить его об этом. Пришлось и обратно идти пешком. На всякий случай она позвонила Жанне и, объяснив ситуацию, предупредила, что немного задержится. Жанна обещала позвонить, если ее вдруг будут искать.

Арина медленно шла от ресторана к ООН, еще и еще раз возвращаясь к разговору с прокурором. Она ничего не упустила, привела все доводы, которые приготовила, готовясь к разговору, но не смогла его ни в чем убедить. Может, она ошибается и никаких махинаций в комиссии не происходило? А даже если и были, какое дело до них ей, в конце концов? Главное, она помогла Сергею, с него все обвинения сняты. Сделала она это не только для него, но и для Жанны, за которую искренне переживала все эти месяцы. Да и вообще, вся эта история с вывозом людей, у которых отнимали часто последние деньги, а потом бросали в лучшем случае на произвол судьбы, а в худшем обрекали на смерть, была ей отвратительна. К тому же ни Кирани, ни Кондратович не вызывали у нее никаких симпатий.

Другое дело махинации. Ну, допустим, какая-то компания нагрела руки, получив деньги за нереализованный проект. Но замешана не только компания. Не обошлось и без помощи людей из комиссии. Только в комиссии могли подделать претензию. Если это будет доказано, то репутация комиссии пострадает. А ведь комиссия делает важное и полезное дело. Стоит ли чернить ее? Не лучше ли забыть обо всем и поставить точку?

Арина прошла мимо смотровой площадки, откуда были видны озеро и Монблан. Но этот классический женевский пейзаж, обычно поднимавший настроение, оставил ее на сей раз равнодушной. Впереди показались литые ворота французского посольства, а вскоре после него – мощная стена особняка Ротшильдов, а за ним – вход в парк Шато де Пант. Арина решила прогуляться по парку, чтобы разогнать смурное настроение. «Прогулки на природе – лучший антидепрессант», – не уставала повторять она. Тем более что вид, открывавшийся из этого парка, она предпочитала всем другим. Озеро и Монблан смотрелись отсюда в обрамлении многовековых секвой и ливанских кедров. В одно из старейших деревьев парка несколько лет назад угодила молния. До сих пор Арина не могла спокойно проходить там, где вместо гигантской секвойи из земли торчал лишь изломанный остаток ствола: ей физически делалось больно.

Арина присела на свою любимую лавочку недалеко от этого места. Посидела минут пять и полюбовалась на открывавшийся вид. Настроение заметно улучшилось, она пошла дальше и оказалась под кровом высоких и разлапистых деревьев. Ветки переплетались здесь между собой и не пропускали солнечный свет, образуя своеобразный туннель. Арина не любила это место – здесь всегда было сыро и темно. Вдруг над головой раздался треск. Она посмотрела вверх и, вскрикнув, отскочила в сторону. Ей повезло: прямо на тропинку, по которой она только что шла, упала большая разлапистая ветвь. «Уф! Пронесло! Вот это да!» – промелькнуло в голове. Арина почувствовала, как странно дрожат ноги. Идти дальше расхотелось. Она еще поколебалась минуту, а потом решительно повернула обратно. Только она вышла из-под кроны деревьев, как сзади опять раздался треск. Она обернулась: еще одна ветка лежала на тропинке неподалеку от первой. Арина посмотрела туда, откуда она упала. Она уже почти вышла из-под деревьев и поэтому смотрела на них сбоку. Ей показалось, что наверху, как раз в том месте, откуда падали ветки, виднеется что-то темное. «Что это может быть? Птица? Нет, что-то крупное. Какой-то зверь? Не медведи же лазят по деревьям в Женеве!» Арина ускорила шаг. Почти бегом дошла до ресторана «Сто швейцарцев». Обед давно кончился, и в ресторане было пусто.

За небольшим столиком у входа сидели два официанта, потягивая белое вино. Увидев взволнованное лицо Арины, один из них поинтересовался, что случилось? Выслушав рассказ Арины, мужчины переглянулись.

– Я давно говорю Жану, что тот участок он запустил, – сказал один из них. – Надо ему сказать. Он, по-моему, в музее, разговаривает со смотрителем. Подождите, я схожу за ним.

Он перешел через небольшую мощеную площадь перед рестораном и вошел в здание музея, находившееся напротив. В то самое, из которого во время свадебного ужина было похищено ружье. Человек, выстреливший из этого ружья, убил Диего Кочиноса, дядю невесты. Пока официант переходил площадку, Арина вспомнила, как месяц назад шла через нее к стоянке, услышала выстрел, а потом увидела раненого Диего около машины Питера Гилмора.

Арина так отчетливо все это представила, что ей стало не по себе. Она присела за стол, за которым до этого сидели официанты. На нем лежали какие-то фотографии. Арина автоматически взяла одну из них и стала рассматривать.

– У нас тут на днях была вечеринка. Тут все наши: вот это я, это Пьер, тот, что пошел за садовником. А вот и Жан со смотрителем музея. Хороши, ничего не скажешь. Особенно Жан. Он тогда выпил прилично.

Арина внимательно всмотрелась в фотографию. Лицо одного из мужчин на ней напомнило ей кого-то. Человека, которого она видела совсем недавно. Но когда? Где?

– А вот, кстати, и он с Пьером. Жан, иди-ка сюда.

К ним подошел официант, которого, как выяснилось, звали Пьер, и довольно еще молодой мужчина – крепкий, приземистый, с красным обветренным лицом.

– Что случилось? – поинтересовался он.

Выслушав рассказ Арины, он решительно направился в сторону того места, где упали ветки. Арина и официанты поспешили за ним.

– Странно, ветки у основания будто подпилены. – Жан с трудом приподнял одну ветку и отволок ее в сторону от тропинки. То же самое он проделал со второй веткой.

– Это все вина садовника с виллы Ротшильда. Ну теперь-то я устрою им скандал.

– А в чем дело? – поинтересовалась Арина.

– Вы же видите, в этом месте как раз проходит забор их виллы, ее территория примыкает к нашей. Вот они и твердят все время, что эти деревья надо срубить. Их служба безопасности ругается. По ним, видите ли, можно на их территорию забраться. Кому нужны их Ротшильды! Да и бывает здесь лишь мадам Надин. И то пару раз в году. Приедет на недельку, и все. Вот, видно, и решили втихомолку ветки отпиливать. А потом за сами деревья примутся! Но я им покажу, как тут командовать! Деревья на нашей территории! Не имеют права!

Жан разошелся. Он попытался уговорить Арину пойти с ним и написать жалобу. Арина вовсе не собиралась этого делать и не потому, что ей не хотелось связываться с Ротшильдами, а просто ее не очень убедила версия Жана. Арине не верилось, что у Ротшильдов настолько глупый обслуживающий персонал, чтобы заниматься подобными вещами, тем более в дневное время. В парке днем гуляли люди, и можно было ненароком зашибить кого-то. Нет, тот, кто подпилил ветки, сделал это сознательно. Именно тогда, когда она проходила под деревом. А это значит, что хотели убить ее, Арину, или напугать. От этой мысли Арине сделалось очень и очень неуютно. Что за проклятое место? Здесь же покушались на Питера Гилмора, а убили Диего, дядю Сильвии. Если следовать логике Боннара, то покушения должны были прекратиться. Ведь виновные найдены. Значит, она права, есть еще кто-то, кому не хочется, чтобы она и дальше совала свой нос в дела комиссии. И дали ей это очень ясно понять. Яснее некуда. Ветка, упав на нее, может быть, и не убила бы, но покалечила, это точно. Но у Арины был дурной нрав: если она знала, что ей не следует куда-то лезть, то обязательно именно это и делала.

Пока шла к ООН, Арина пыталась понять, кто мог быть этот «благожелатель», кто так внимательно наблюдает за ее передвижениями? Скорее всего, за ней следили уже в ресторане. Кто знал о том, что она там будет? Довольно много народа. Чоудхури, секретарша Батлера, еще двое-трое сотрудников комиссии, находившихся в приемной, когда она разговаривала с Чоудхури. Наконец, об этом знала Жанна, которой она позвонила, выйдя из ресторана. Странно, Жанна оказывается замешанной тем или иным образом во всех ситуациях, в которых она пытается разобраться. И почему все-таки она не уезжает вслед за Сергеем? Возможно, у нее есть какие-то дела в Женеве, которые удерживают ее? В Женеве или в комиссии… Она хочет уехать, но не может. Поэтому так и страдает. А может, только делает вид? А на самом деле не так уж и любит Сергея? Есть же Мишель Вуалье, ее муж. А что, если они оба все-таки замешаны в этом деле? Тогда все вполне логично. Не хочется в это верить. Но пока нельзя просить ее о помощи. Это ясно. Придется действовать в одиночку.

У Арины уже созрел план действий. Она хотела пойти в архив и просмотреть оригиналы претензий. Еще утром она намеревалась попросить у Батлера официальный доступ к ним. Придя на работу, она сразу же позвонила ему, но ассистентка ответила, что председатель комиссии уехал на какое-то совещание, которое продлится до вечера. Арина не хотела ждать до завтра. Она позвонила Олегу и предупредила, чтобы ее сегодня не ждали к ужину. Скорее всего, она придет очень поздно.

– Риш, что случилось?

– Все в порядке, просто надо поработать. Закончить кое-что.

– Ты чего, меня, старого воробья, на мякине хочешь провести? Выкладывай сейчас же!

– Я тебе все расскажу вечером. А сейчас мне действительно надо поработать. Я буду в ООН, не волнуйся. Ты лучше проследи, чтобы Настя вымыла лапы Типи после прогулки. И пусть потом вытрет их полотенцем. Я же специально повесила над раковиной. А то она если и вымоет, то не вытрет. И потом по всем комнатам следы от мокрых лап. А мне ползать и подтирать.

То, что Арина заговорила о Типи, отвлекло Олега. Успокоенный тем, что жена в ООН и никуда оттуда двигаться не собирается, пообещал собственноручно вымыть собаку в соответствии с полученной инструкцией.

Повесив трубку, Арина подошла к металлическому шкафу, стоявшему у нее в кабинете, достала с верхней полки коробку. Открыла ее и вытащила оттуда ключ. Это был ключ от хранилища с претензиями. В самом начале своей работы в комиссии ей понадобилось посмотреть личные дела сотрудников. Жанна дала ей свой ключ от хранилища. Вот тогда, не успев все просмотреть и намереваясь сделать это позже, она и сделала копию ключа.

Взяв на всякий случай бутылку воды – кто знает, сколько ей придется просидеть там, – она отправилась в подвал основного здания. Было четыре часа. Дождавшись, когда по коридору, ведущему к кафетерию, никто не шел, Арина открыла дверь хранилища, вошла внутрь, заперла дверь изнутри и зажгла свет. Со всех сторон высились металлические выдвижные стеллажи, заполненные сотнями синих пластиковых коробок с претензиями. Поступали они из разных стран, которые пострадали от того, что их территории были затоплены.

Арина понятия не имела, где ей надо искать. Она пошла вдоль рядов. В самом конце огромного помещения Арина увидела на стеллажах надпись, говорившую о том, что именно здесь хранились претензии от компаний, которые осуществляли те или иные проекты в разных странах. После долгих поисков она наконец нашла стеллаж, где хранились досье компаний, работавших в Бангладеш. Окинув взглядом длинные ряды коробок, Арина вздохнула, придвинула к стеллажу раздвижную лестницу. Она вытаскивала коробки по одной, спускала на пол и просматривала документы. Вскоре Арина потеряла счет коробкам. Спина ныла, руки уже не слушались ее, и каждая коробка казалась намного тяжелее предыдущей. Противно заныл правый висок. «Так, еще не хватало, чтобы голова разболелась. А таблетки в кабинете, не идти же за ними», – подумала она. Вытаскивая очередную коробку, оступилась, пошатнулась, коробка полетела вниз, а вслед за ней она. Шлепнулась она на попу, а головой ударилась о соседний стеллаж. Удар был настолько сильным, что на несколько минут отключилась. Когда пришла в себя, то болела, как ни странно, не голова, а левая рука, которую она выставила вперед, падая. Рука болела так сильно, что Арина застонала. Из глаз хлынули слезы. «Боже мой, неужели я сломала руку?» Она стиснула зубы, но молча терпеть боль было трудно. Поэтому она разрешила себе легонько поскуливать. С трудом встала и приложила ноющую руку к холодному металлу стеллажа. Арина с испугом видела, что рука в запястье потихоньку опухает. Вдруг раздался звук открываемой двери. Потом она услышала щелчок, и везде потух свет, дверь захлопнулась, и ее заперли снаружи. «Господи, это еще что такое?» – Арина не на шутку испугалась. Осторожно, стараясь ненароком не задеть за что-то рукой, пробралась к двери, нашарила выключатель и нажала на кнопку: свет загорелся. С трудом поднесла руку к глазам – стрелка часов перевалила за девять. Арина поняла, что свет выключил охранник, который в девять часов обходит все помещения, где хранятся претензии, и включает охрану. Щиток с сигнализацией находился снаружи. Если она откроет дверь изнутри, то зазвучит сирена. Арина секунду раздумывала: постучать в дверь, позвать охранника? Но как она объяснит, почему она тут находится? Объяснить-то, положим, можно, но завтра об этом узнают в комиссии. А этого она сейчас меньше всего хотела. Арина посмотрела на руку: рука болела сильно, но опухоль больше не увеличивалась. Она пошевелила пальцами. Ура, двигаются! Значит, все-таки не перелом. Арина вернулась к валявшейся на полу коробке и разбросанным вокруг досье. Кое-как, одной рукой стала собирать их и засовывать обратно, просматривая по инерции титульные листы и думая, как быть дальше. И вдруг на очередной поднятой с полу папке она увидела выведенные печатными буквами слова: «Инжиниринг энд Проспектинг». Она застыла в изумлении: вот то, что она искала! Невероятно, но факт! Как будто кто-то там, наверху, решил пожалеть ее после падения! Арина положила оставшиеся папки в коробку, взяла нужную и пошла к рабочему столу, стоявшему недалеко от входа. Зажгла настольную лампу, села, положила папку на стол и достала мобильный телефон. Сейчас десять часов. Олег наверняка уже волнуется. Странно, что он еще не звонил. Арина набрала домашний номер.

– Рина, ты когда наконец появишься? – Олег сразу же снял трубку.

– Олежек, не волнуйся, я еще не скоро. – Арина старалась говорить как можно спокойнее.

– Ты где?

– Я все еще на работе.

– Ты что, ночевать там собираешься? – Сам не зная того, он попал в точку.

– Придется…

– Что значит придется? – Олег не дал ей договорить. – В чем дело? Что-то случилось?

– Ничего страшного, просто меня заперли в хранилище, и я не могу отсюда выйти, – призналась Арина.

– Как не можешь? Давай я позвоню в охрану ООН. Там же есть дежурные!

– Олег, я не хочу никакой огласки. Никуда не звони. Я очень тебя прошу. Все в порядке, и я здесь в полной безопасности. Завтра утром отключат сигнализацию, и я выйду.

– Когда ее отключают?

– Я не знаю, в восемь или в девять. Все, Олежек, у меня батарейка садится, я не могу больше говорить. Спокойной ночи, целую.

Арина отключила связь. Батарейка действительно была на пределе, и она не хотела рисковать и остаться совсем без связи.

Попив – хорошо хоть бутылку с водой с собой прихватила, – Арина принялась изучать дело. Очень быстро стало ясно, что над ним поработали. Арина знала, что изначально претензии приходили на специальных бланках, которые предоставляла комиссия. Фирма получала бланк в электронном виде, заполняла его, а потом отсылала в комиссию. В комиссии претензия распечатывалась, а когда по ней принималось решение, то сумму компенсации вписывали вручную. Кроме того, все данные по претензии, включая и сумму компенсации, вводились в сводную электронную таблицу. Таким образом, имелось как бы две версии претензии – бумажная и электронная. Считалось, так надежнее, большая гарантия, что не произойдет ошибки. На бумажной копии, перед тем, как ее отправить в архив, на первой странице ставился штамп. «Accepted» – в случае благоприятного решения по ней или «Rejected» – если претензию не принимали к выплате.

На первой странице претензии, лежавшей перед ней, стоял штамп «Accepted», но когда Арина посмотрела страницу на свет, то под белой замазкой явственно просвечивала надпись «Rejected». Убедившись в этом, Арина открыла последнюю страницу, на которой была графа «Сумма выплаты». Если претензия отклонялась, то сюда вписывался ноль. Согласно лежащей перед ней претензии компания «Инжиниринг энд Проспектинг» за работы, которые она осуществила в Бангладеш до того, как остров Нью-Мур ушел под воду, получила тринадцать миллионов долларов. Последний ноль в серии пяти нулей был подозрительно большим по размеру, чем остальные цифры. Было ясно, что сначала здесь стоял просто ноль, а затем к нему слева дописали тринадцать и пять нулей.

Арина закрыла претензию, положила ее на стол. Вернулась к тому месту, где стояла лестница, с трудом, орудуя одной рукой, подняла коробку с оставшимися досье и засунула коробку на место. Отнесла лестницу на место. Потом вернулась к столу, сняла с него лампу, забралась на него, свернулась калачиком, подложила под голову папку и выключила свет. Арина не впервые спала на столе. Она была совой, и всю жизнь до десяти часов ее голова отказывалась работать, несмотря ни на какие обстоятельства. В школе именно на первых уроках Арина получала отметки, которые потом приходилось исправлять. В институте было проще – она просто пропускала все утренние лекции, ходить на них было бесполезно, она все равно ничего не понимала и больше дремала, чем слушала. Когда вернулись в Москву из Бангладеш, надо было отвозить дочку в детский сад к восьми тридцати. Для нее это было мучительным испытанием. Детский сад выбрали хороший, но он находился далеко от дома, и возвращаться домой не было смысла. Слава богу, в редакции газеты «Следопыт», куда она устроилась, рабочий день начинался не раньше десяти. Поэтому, отвезя Настю в детский сад, Арина приезжала на работу, запиралась в рабочем кабинете, ложилась на стол и там спала до тех пор, пока кто-нибудь из тех, кто тоже работал в этой комнате, не начинал стучать в дверь.

Конечно, сказать, что она спала, было бы преувеличением. Рука по-прежнему сильно болела, голова, начавшая ныть еще до падения, разболелась не на шутку, но все-таки под утро ей удалось задремать. Проснулась она оттого, что вспыхнул свет. Она открыла глаза и попыталась приподняться. Забывшись, оперлась на больную руку и вскрикнула. Будто в ответ кто-то громко вскрикнул рядом. Не очень понимая, где она находится, Арина все-таки умудрилась приподняться на столе и оглядеться. Около дверей стояла Людмила Казанцева. Лицо у нее было испуганное, она держалась за сердце.

– Боже мой! Как вы меня испугали! Захожу, зажигаю свет и вдруг вижу кто-то лежит на столе. Арина! Как вы здесь оказались?

Арина с трудом слезла со стола, пытаясь сообразить, что же ей говорить. Ничего путного в голову не шло.

– Людмила, извините, но я не в состоянии сейчас ничего объяснять. Очень прошу вас не рассказывать никому, что вы меня здесь обнаружили. Я могу на это рассчитывать?

– Конечно. – Людмила бросила взгляд на папку, лежавшую на столе. – Я положу это на место, – предложила она.

– Нет, я возьму это досье на пару часов. Не волнуйтесь, я обязательно верну его на место.

Не дожидаясь ответа, Арина вышла из хранилища. Ее удивило, что Казанцева не осталась там, а закрыв дверь, пошла вслед за ней. Правда, она больше ни о чем ее не спрашивала.

Арина зашла в туалет и попыталась привести себя в божеский вид. Это ей не очень хорошо удалось. Вид у нее был, прямо сказать, не из свежайших. Но в этом не было ничего удивительного, учитывая то, как она провела ночь. К тому же головная боль перешла в довольно сильную мигрень. Вернувшись в кабинет, Арина первым делом достала из аптечки в столе сильное болеутоляющее средство из семейства триптанов. Одно название этой разновидности лекарств действовало на нее пугающе. Может быть, потому, что было созвучно названию газа «пропан». Арина шутила, что ее триптан, как и пропан, вроде бы не токсичен, безвреден, но при длительном употреблении убивает. Рука по-прежнему ныла. Ясно, что вести машину в таком состоянии она не может. Арина набрала телефон Боннара, намереваясь попросить его подъехать к ООН. Тот почему-то не отвечал. Арина задумалась. Резкий звук звонка болью отдался в виске. Морщась, она подняла трубку телефона на столе.

– Арина, это я, – услышала она голос Казанцевой. – Вы у себя?

– Да, а что?

– Я могу зайти? – Казанцева была явно взволнована.

– Людмила, я очень плохо себя чувствую, у меня сильная головная боль.

– Арина, мне нужно срочно поговорить с вами, это очень, очень важно… – вдруг Казанцева осеклась, а потом уже более спокойным голосом обратилась к кому-то по-английски: – Do you need my help? One moment.

А потом, уже опять обращаясь к Арине, быстро завершила разговор.

– Извините, ко мне пришел начальник, я должна идти.

– Хорошо, мы обязательно с вами поговорим сегодня вечером. Вы же пойдете на вечернее мероприятие?

– Да, да, конечно. Я должна идти.

Казанцева повесила трубку, а Арина задумалась: о чем Людмила хочет поговорить с ней и почему такая срочность? Казанцева имела непосредственное отношение к оформлению претензий. Возможно, она что-то знает, надо обязательно поговорить с ней во время ужина в ресторане. Там будет много народа, шумно, это не самое подходящее место для бесед.

Зазвонил мобильник.

– Месье Боннар, доброе утро. – Арина была уверена, что это он ей перезванивает.

– Теперь я могу исключить швейцарца из списка потенциальных мужчин, с которыми ты провела ночь, – прозвучал в трубке голос Олега. – Ты где?

– Я на работе.

– О том, что ты встала на стахановскую вахту, вещает уже информационная служба ООН, – пошутил Олег.

– А ты где? – по голосу мужа Арина поняла, что он не сердится, и осмелела. – Ты не мог бы подъехать к ООН и отвезти меня в одно место?

– Карета подана, а позвольте узнать, что случилось с вашей машиной?

– А как это ты здесь оказался? – Арина решила пока не говорить о своей руке.

– А ты считаешь, я должен спокойно отправляться на работу, не выяснив, что с тобой? Так что же произошло и куда ты хочешь опять мчаться? – Олег начинал злиться.

– Ладно, не сердись. У меня экстренные обстоятельства, сейчас объясню. Жди меня у ворот, я иду.

Увидев Арину, Олег слегка присвистнул, что случалось с ним крайне редко. Арина коротко поведала мужу о своей ночной эпопее, постаравшись не сосредотачиваться на эпизоде с падением. Закончив, она попросила Олега отвезти ее к прокуратуре, ей хотелось как можно быстрее передать Боннару отысканную в хранилище претензию. Но Олег был категоричен: или они едут сначала в госпиталь, или никуда не едут вообще. Пришлось подчиниться. В отделении «скорой помощи» госпиталя «Де ла Тур» народу в этот ранний час было еще не много. Ей сделали рентген – перелома и даже трещины не нашли. Была лишь сильная гематома, образовавшаяся после падения. Сказали, что боли и отечность могут держаться несколько дней, дали болеутоляющее, надели на руку нечто вроде твердой перчатки без пальцев и отпустили. Когда они вышли на улицу и направились к парковке, Арина вдруг почувствовала, что голова закружилась, и она сейчас упадет. Хорошо, что шедший рядом Олег, почувствовав это, подхватил ее под руку.

– А ты что-нибудь ела сегодня?

Арина, которая ничего не ела со вчерашнего обеда, отрицательно покачала головой. Говорить она не могла, боялась, что ее сейчас вытошнит. Олег потверже прижал ее руку к себе и, развернувшись, повел в сторону госпиталя. Там, на первом этаже, они позавтракали. После стакана сока, двух круассанов и чашки кофе Арина почувствовала себя почти человеком. Олег попытался уговорить ее поехать домой, но быстро понял, что это бесполезно. Когда они уже подъезжали к парковке Сент-Антуан в центре города, наконец перезвонил Боннар. Он объяснил, что был на совещании и только сейчас освободился. Надо отдать ему должное: он сразу же понял, что речь идет о действительно важном документе и сказал, что немедленно идет к стоянке и будет ждать ее наверху, у выхода в старый город. Там они и встретились через пять минут. Боннар пообещал, что тут же отвезет досье в лабораторию и, хотя, по-видимому, все и так ясно, но мнение экспертов не помешает. К тому же наверняка на претензии остались отпечатки пальцев. Он был собран, серьезен и смотрел на Арину сочувственно. Поинтересовавшись, что с ее рукой, виновато улыбнулся.

– Надеюсь, это не мое поведение вчера в ресторане заставило вас предпринимать столь рискованные шаги по поиску вещественных улик?

Она заверила его, что это не так. Арина решила пока ничего не говорить Боннару о ее прогулке в парке Шато де Пант и о ветке, свалившейся ей чуть не на голову. У нее не было ни сил, ни желания убеждать его в том, что на нее было совершено покушение. Тем более, доказательств не было.

Попрощавшись с Боннаром, Арина попыталась уговорить Олега отвезти ее сейчас на работу – ей очень хотелось поговорить с Казанцевой, – но муж даже не стал с ней разговаривать. Они сели в машину, и Олег повез ее домой, в Дивон. Арина не очень сопротивлялась. Чувствовала она себя, мягко говоря, неважно.

По дороге в Дивон Арина уговорила Олега пойти с ней вечером на мероприятие по случаю десятилетия комиссии. Вести машину она вряд ли бы смогла, а поговорить с Казанцевой нужно было во что бы то ни стало. Как только они вернулись домой, Арина стала названивать Жанне: та организовывала вечер и знала, можно ли заказать дополнительное место в ресторане.

По рабочему телефону Жанна не отвечала, а мобильный жизнерадостно призывал звонившего оставить сообщение, и не было никакой возможности понять, где же находится сама хозяйка.

А Жанна в это время, отключив телефон, бродила по Женеве. Утром, когда она еще собиралась на работу, позвонил Сергей. После того, как его выпустили из тюрьмы, он был вынужден сразу же уехать из Женевы. Им удалось увидеться лишь в присутствии чужих людей в аэропорту, когда он улетал в Москву.

– Жанна, милая, как ты там? – его было слышно даже лучше, чем когда он звонил из женевской тюрьмы.

– Я так рада, что тебя выпустили. Если бы ты знал, как я переживала эти дни. Ведь все это случилось из-за меня. Я во всем виновата!

– Не надо себя корить. Ничего страшного не произошло. Ты просто купишь билет и прилетишь сюда. Я тебя встречу, и все будет хорошо!

– Не знаю…

– Что значит не знаешь? Ты меня любишь?

– Да…

– Когда ты приедешь?

– Не знаю…

– Как так не знаю? Что ты все повторяешь: не знаю да не знаю. Что ты молчишь, в конце концов! – Сергей сорвался на крик.

– Сереженька… Я сейчас не могу ничего объяснить.

– Ты не одна? Муж дома?

– Нет, одна…

– Может, с ним что-то не так? Он что, тебя теперь не отпускает? Ты не бойся, скажи. Если так, то я с ним разберусь…

– Нет! Не надо, я тебя очень прошу. Мишель ни при чем. Я тебе напишу письмо. Я тебе все объясню. Я обещаю. Сегодня же.

– Жанна…

– Все, Сереженька… Я тебя умоляю, не звони мне больше. – Жанна уже с трудом сдерживала слезы.

– Жанна, прошу тебя, подумай еще раз, не торопись с ответом. Я буду ждать…

– Хорошо.

Жанна судорожно повесила трубку. Слезы, копившиеся все эти дни и время от времени подступавшие к горлу, наконец прорвались наружу. Жанна встала, умылась и стала думать, что ей делать. Но голова была гулко-пустая, ни одной мысли там не появлялось, как она ни напрягалась. Тогда она оделась и вышла на улицу. Жанна долго бродила без цели по городу, заходила в кафе, выпила несколько чашек кофе, но лучше ей не стало. Она вышла на набережную и пошла в парк Мон Репо. Сегодня ветер дул с озера, и пахло морем. Жанна долго гуляла по парку, вдыхая воздух, наполненный ароматом водорослей. Начинало смеркаться.

«Уже скоро пять, – поняла Жанна, – а я так ничего и не надумала. Ну почему мне так трудно принимать решения? Может, я не способна это делать? Почти всегда жизнь сама подкидывала мне решения, и я их просто принимала. В детстве и юности вообще не надо было ничего решать. Все за тебя решали другие – мама, папа, пионерская организация, потом комсомол, партия. В личной жизни я, пожалуй, тоже играла скорее пассивную роль. Первого мужа – не выбирала, он сам меня выбрал. Мишель тоже просто оказался на моем пути. Так же, как и Сергей. А вот теперь, когда надо самой действовать, я не могу. Даже к любимому человеку в Москву меня отправил муж. Поэтому, наверное, я и вернулась обратно. Обстоятельства обстоятельствами, но я им особо не сопротивлялась. Сдалась без борьбы. Сразу поверила, что Сергей с другой, и все тут… Нужно что-то делать», – опять пронеслось в голове.

Она откинула раздраженно волосы со лба, как будто пыталась отогнать надоевшую мысль. Жанна уже собралась сесть на автобус, чтобы ехать домой, но тут увидела впереди темный силуэт памятника, проглядывавший сквозь развесистые ивы. Она сама не заметила, как оказалась около острова Руссо, на котором иногда любила посидеть и полюбоваться на Женеву. С него открывался прекрасный вид на обе части города, разделенные озером. Она подумала, что, возможно, памятник Руссо поставили здесь, поскольку французский философ, любивший Женеву, приходил сюда посмотреть на город, а заодно и поразмышлять над проблемами бытия.

«Самое подходящее место, чтобы решать глобальные проблемы. И, возможно, не только Руссо размышлял здесь над ними. А моя проблема – чем не мировая? – с иронией подумала Жанна. – Что для меня лучше – Россия или Швейцария? Где жить – в Женеве или в Москве? Кто ближе – Сергей или Мишель?»

Она села на лавочку, стоявшую возле памятника, и посмотрела на озеро. Оно было очень красиво в этот вечерний час. В нем яркими разноцветными огнями переливалась вечерняя Женева. В памяти всплывали картинки старого города, по которому она бродила сегодня днем, – тесные извилистые улочки, низкие дома, простоватые, почти без украшений. Все такое маленькое, но уютное, незамысловатое, но знакомое. Вспомнила, как легко дышалось ей сегодня в парке. И как, несмотря на свое дурное состояние, увидев розовеющий вдали, за неправдоподобно синим озером, еще более неправдоподобно красивый в предзакатный час Монблан, она не могла не восхититься в тысячу первый раз. Вспомнив все это, Жанна поняла, что на первые два вопроса она уже ответила. А если у нее и были сомнения, то она оставила их там, в задымленной Москве вместе с выброшенными за ненадобностью мокроступами. А раз есть ответ на два первых вопроса, то очевиден ответ и на третий.

Придя домой, сразу села за стол и написала обещанное письмо.

«Милый мой Сереженька!

Только что вернулась с острова Руссо – помнишь, последний раз мы там сидели до поздней ночи как-то в июле? Ты еще все уговаривал меня вместе поехать в Москву, я почти согласилась, и мы мечтали, как там все замечательно устроим.

Наверное, этот остров располагает не только к философским размышлениям, но и к мечтаниям. А может, присутствие Руссо так действует? Ведь он тоже был не только философом, но и завзятым мечтателем. Кто еще, как не мечтатель, мог всерьез рассуждать о равенстве, справедливости, надеяться на построение государства разума?

Я сегодня подумала: сколько же русских, наверное, мечтали здесь же о возвращении в Россию? Может быть, конечно, не на этом острове, но где-то в Женеве. Первая волна эмиграции еще в девятнадцатом веке, после революции вторая, потом третья… И вообще, сколько было этих волн? А мы кто – тоже очередная эмигрантская волна? Наверное… Но в любом случае нам проще – у нас есть возможность выбора. Хотя, кто сказал, что это проще? Я имею в виду, когда можно выбирать: остаться здесь или вернуться на родину. Мы, по-моему, с тобой и на эту тему спорили. О чем мы только не разговаривали тогда, когда ты был здесь со мной!

Вроде бы совсем недавно, а кажется – это было в другой жизни. Тогда у нас была одна жизнь на двоих или хотя бы ее видимость. Теперь наши жизни разделились на две. Навсегда. Я окончательно поняла это сегодня. Для того, чтобы объяснить тебе почему, мне опять придется вспомнить о волнах.

Помнишь тот обед, когда мы сидели в ресторане в Коппе – последний безоблачный день наших отношений. Так вот, там у тебя вдруг резко и беспричинно изменилось настроение. И ты, пытаясь объяснить свои ощущения, сказал, что тебя будто бы накрыло волной и все стало зыбко, серо и неуютно. И даже немного страшно – а вдруг не выплывешь? Я еще тогда посмеялась над твоими страхами и напомнила эпизод, который произошел незадолго до этого.

Мы выбрались с тобой на уик-энд на юг, под Ниццу. Было уже совсем не жарко, и на море штормило. Но ты все равно полез купаться и затащил меня. Вода была холодной, но тебе было – напрашивается банальное, но в данном случае очень верное сравнение – море по колено. А мне было очень страшно. Я вообще не большая любительница купаться, а уж в такую погоду… Но все-таки полезла за тобой – не хотелось ударить в грязь лицом. Нет, определенно, сегодня меня тянет исключительно на банальные сравнения. Наверное, потому, что хочется сказать о самом важном, а не тратить время на литературные изыски. Короче, ты мне объяснил, что главное – это преодолеть волну: поднырнуть под нее, набрав воздух в легкие, и вынырнуть подальше. А там – уже относительно гладкое море, волны небольшие и плавать не опасно. Ты все это и проделал на моих глазах. У тебя здорово получилось. И ты плавал там, за большой волной, резвясь как мальчишка. Я все боялась, а ты сердился и призывно махал мне рукой. Наконец я все-таки нырнула под очередную накатившую волну. Сделала я это только потому, что ты так хотел, ты меня заставил. Сама бы я не решилась.

Ну и что же произошло? Меня покрутило, повертело под водой, поскребло по песку и выбросило туда же, откуда я и стартовала – на берег. Только состояние мое было таково, что меня до сих пор в дрожь бросает, когда я подумаю о купании в море.

Я думаю, ты все понял. Ты у меня настоящий пловец. Сейчас вдруг подумала еще о твоем увлечении серфингом. Вспомнила, как лихо ты носился под раздувавшимся парусом на своем любимом озере. Это все одно к одному. Ты не боишься волн. Ты их умеешь обуздывать. Может, тебя когда-то и накрыла волна. Но ты уже преодолел ее, и наиболее опасный, штормовой, участок моря позади. Теперь перед тобой, возможно, и не гладкие, однако уже не такие страшные водные просторы. Я желаю, чтобы ты доплыл до своего заветного острова – все мы в итоге надеемся его найти. А я уж останусь на том, на который когда-то, довольно давно, меня вынесла волна и куда на днях меня опять прибило. Видно, навсегда. Ведь я по-прежнему боюсь плавать.

Не сердись на меня, хотя глупо так говорить. Прости, что разочаровала тебя. Но я уверена, это к лучшему, ты сможешь побыстрее забыть меня. Тому, кто в пути, не стоит обременять себя воспоминаниями. Они нужны лишь тем, кто тихо сидит на берегу, любуется на морские дали и греет остывающую душу, припоминая времена, когда и они куда-то стремились, о чем-то мечтали. Хотя лучше, если будет казаться, что все это приснилось во сне. Тогда не будут мучить сожаления.

У меня теперь будет свой сон. Прекрасный. И уже за одно это я навсегда благодарна тебе.

Вскоре вернулся с работы Мишель. Жанна сидела в гостиной с книгой. И когда он, раздевшись, вошел в комнату, она сказала:

– Знаешь что, я никуда не пойду. Ни в какой ресторан. Я все подготовила, обойдутся без меня. А мы с тобой проведем этот вечер вдвоем.

А потом сделала то, чего не делала очень и очень давно: встала, подошла к мужу и, преодолев его удивленный взгляд, не очень ловко прижалась к нему и поцеловала в уже немного колючую щеку. Мишель сначала как-то неестественно застыл, а потом, видимо что-то почувствовав и поняв, расслабился и обнял Жанну. Они так и стояли, обнявшись и вновь привыкая друг к другу. Потом Мишель начал тихонько, слегка касаясь волос, как она и любила, гладить ее по голове и приговаривать: «Все будет хорошо, вот увидишь. Все будет хорошо». А Жанна, услышав его слова, подумала: «Как странно, ведь именно это я почувствовала, когда прижалась к нему».

Когда Арина уже смирилась с тем, что ей не дозвониться до Жанны, та вдруг позвонила сама. Узнав о решении Жанны не идти на вечер, Арина обрадовалась – решалась проблема места для Олега. Это было главным в тот момент, а выяснение причин столь странного решения Жанны она могла отложить и до завтра. Тем более что времени на сборы оставалось совсем мало. Было уже шесть часов, а на ужин в Шато Пранжэн все собирались к семи.

Из всех замков, увиденных Ариной за последнее время, Шато Пранжэн единственный действительно заслуживал этого названия. Он был построен в тридцатых годах восемнадцатого века Изначально был королевским имением (здесь жил брат Наполеона, король Испании), потом, сменив множество владельцев, стал национальным музеем истории Швейцарии XVIII–XIX веков.

Увидев замок, Арина вспомнила о Вере: уже которую неделю подруга напоминала ей об обещании подготовить тур под названием «Женева – город изгнанников». Ведь она сама предложила эту тему и сначала активно к ней готовилась. Но потом все так закрутилось и завертелось в комиссии, что у нее не было ни сил, ни времени заниматься туристическими делами. А дата приезда главы туристической фирмы, партнера Веры из Москвы, неумолимо приближалась. После возвращения из Бангладеш Арина клятвенно заверила Веру, что в комиссии она дела завершила и начинает заниматься туром. Но так и не начала. Олег как будто подслушал мысли Арины.

– Вчера, уже около двенадцати, когда вы изволили в ООН заночевать, звонила ВВВ, – так Олег в шутку иногда называл Веру, – ваша верная Вера. Очень возмущалась. Говорит, ты ж ее обманула, ты же ее подвела.

Последнее слово Олег произнес на хохляцкий манер – «пидвила», – имитируя припев известной в свое время украинской песни.

– Она тебе как, всю песню исполнила или только припев? – впервые за эти дни рассмеялась Арина.

– Все интересовалась, где ты? Как так? Полночь, а ее нет дома. Никак не мог отвязаться. Пришлось повздыхать и признаться, что у тебя хахаль появился и ты дома теперь не ночуешь. – Олег усмехнулся, посмотрев искоса на жену. – А что? Не говорить же, что ты по ночам по подвалам шастаешь.

– Ну ты даешь. – Арина хотела было возмутиться выдумке Олега, но, представив лицо подруги, услышавшей такую новость, не выдержала и опять рассмеялась. – Ладно, позвоню ей завтра же, все объясню.

Ресторана при музее не было, а было кафе, которое Жанне и удалось снять для комиссии. Все было очень просто: в помещении был устроен шведский стол, а за столики можно было сесть внутри или на улице, на веранде, примыкавшей к зданию. Вечер выдался замечательный, и Арина, положив еду на тарелку, вышла на веранду. Олег вышел вслед за ней. Увидев их, к ним подошла Казанцева. Когда Арина, обойдя веранду, наконец присела за один из столов, Людмила тоже села за этот стол.

– А вы почему не садитесь? – Она с удивлением смотрела на Олега, стоявшего рядом с тарелкой в руке.

– Жду, когда Арина выберет стол, – объяснил он.

– Но она же выбрала, – удивилась Людмила.

– Не уверен. Обычно это процесс долгий, требующий немалых затрат времени и энергии, – улыбнулся Олег. – Вот видите…

– Здесь сквозит.

Арина действительно встала и перешла к другому столу. Присела за него, посидела немного и опять встала.

– Отсюда совсем не видно озеро.

Так она опробовала несколько столов, пока наконец не отыскала тот, который отвечал всем ее требованиям: он стоял в уютном месте, был защищен от ветра и оттуда открывался отличный вид. Олег, вздохнув с облегчением, тоже сел. В этот момент к ним решительно направился Батлер, вышедший на террасу с женой. Казанцева, уже собиравшаяся присоединиться к ним, остановилась в нерешительности. Тут к их столику подошел еще и Чоудхури с женой. Людмила, наклонившись к Арине, прошептала: «Неудобно, я пойду за другой стол, потом поговорим».

Арина представила Олега Батлеру и его жене. С Чоудхури они уже познакомились на свадьбе Сильвии Кочинос.

– У вас такое необычное имя. Махавир. Очень красивое. Оно что-нибудь означает? – поинтересовался Олег, когда Батлер назвал свою фамилию и имя.

– Это имя дала мне мать. Она родом из Индии. Имя обязывающее. Его толкуют по-разному, но в принципе оно означает «мудрый», «философ», даже «большой человек». В общем, почти герой. К сожалению, я не оправдал возлагавшихся на меня надежд.

– Зачем вы так? Вы многого добились. Возглавляете такую важную комиссию. Мне кажется, ваша мать смотрела в точку, давая вам это имя, – возразила Арина.

– Моя мать была очень амбициозной женщиной. Ей надо было, чтобы я стал не меньше, чем Генеральным секретарем ООН. А не председателем комиссии, которая играет весьма незначительную роль на международной арене. А последнее время нашу комиссию преследует череда неприятностей и проблем. Теперь вот еще преступление на нашу голову. Кстати, мы очень признательны вам, Арина, за то, что вы сделали – сначала разобрались с анонимками, теперь вот с вывозом людей. Вы нам здорово помогли. Не так ли, господин Чоудхури? – Батлер посмотрел на своего заместителя.

Чоудхури поднял бокал и предложил тост за миссис Родионову, оказавшую неоценимую помощь комиссии. Когда все выпили, Арина, которая чувствовала себя неловко и хотела сменить тему разговора, обратилась к Чоудхури:

– А как ваше имя, господин Чоудхури? Тоже что-нибудь героическое?

В ответ Чоудхури кивнул головой, вроде бы подтверждая догадку Арины.

– Мое имя Абу Магазель. Оно означает «аист». Как видите, ничего героического.

Арина с удивлением выслушала этот ответ, но больше ни о чем спрашивать не стала. Она встала и пошла вслед за Олегом внутрь кафе, чтобы положить себе десерт.

– Да, странное у него имя, и совсем ему не идет, – заметил Олег, по-своему истолковавший удивленный взгляд Арины. – Им бы с Батлером поменяться. У того вид немного птичий, а твой Чоудхури – мужик хоть куда, вполне геройского вида. Ему бы еще чалму на голову – вылитый сикх.

– Чалму? Почему чалму? – начала Арина и вдруг остановилась как вкопанная.

– Ты что? Да я просто так, к слову. У сикхов воинственный вид, вот и у Чоудхури тоже.

В половине девятого большинство присутствовавших, завершив ужин, стали собираться в ООН. Концерт Сычуанского театра оперы и балета должен был начаться в девять часов. После ужина на Арину навалилась такая усталость, что она раздумывала, стоит ли ехать в ООН или отправиться домой. Олег тоже не слишком рвался на выступление китайской труппы.

В это время к ним подошла Казанцева.

– Арина, вы едете в ООН? Я сюда приехала на поезде. Может, вы меня подвезете? А оттуда я уже пешком до дома доберусь.

– Конечно, пошли. Наконец-то поговорим. – Арина уже собиралась вставать, когда к ним вдруг подошел Чоудхури.

– Людмила, а мы с женой вас ждем. Вы же без машины, пойдемте, мы вас подвезем.

Он взял Казанцеву под руку, и они направились к выходу с веранды.

Арина задумчиво смотрела им вслед.

– Ну что? Едем домой? – поднялся из-за стола Олег.

– Олежек, мне надо сегодня же поговорить с Казанцевой. – Арина решительно направилась к стоянке машин. Олег, пожав недоуменно плечами, не очень охотно последовал за ней. По выражению лица жены он уже понял, что спорить с ней бесполезно.