Утром Олег лишь вздохнул и с безнадежным видом махнул рукой, когда Арина предупредила его, что она должна вечером задержаться на работе, поискать тайник. Избрав из арсенала своих интонаций самую ласковую, Арина добавила, что он должен заехать часов в шесть в ООН и забрать у нее Типи. Эта просьба была подслащена поцелуем. Олег, тем не менее, попытался сопротивляться. Арина, поняв, что ее поцелуя недостаточно, сунула Типи ему на руки, приговаривая: «Поцелуй папочку, пусть заберет Типочку домой пораньше, а то павлины в ООН сердитые, собак ох как не любят и Типочку заклюют!» Щенок, как будто только этого и ждал – принялся лизать Олега в нос, в щеки и норовил облизать его губы, так вкусно пахнувшие после завтрака. Сопротивление Олега было сломлено превосходящими силами противника.

Взяв в подвале маленькую лопатку и прихватив фонарь, Арина с Типи в сумке отправилась на работу.

Подъезжая к проходной, в очередной раз отметила, что кажется, будто ты собираешься проникнуть на территорию военной базы. Мощные бетонированные сооружения, раздвигающиеся металлические ворота, столбы, вылезающие из земли при малейшем сигнале тревоги, не один, а несколько крепких мужчин в голубой форме, контролирующие машины, въезжающие на территорию.

«Пожалуй, улицу Мира надо бы переименовать. А то на фоне укреплений, возведенных вокруг ООН, это звучит почти как издевка», – подумала Арина.

Но она знала, что все эти меры безопасности не были излишними: в адрес отделения ООН в Женеве уже несколько раз поступали угрозы от различных террористических группировок.

Она благополучно миновала ворота, но тут два сотрудника службы безопасности, стоявшие уже внутри территории, сделали ей жест остановиться. У Арины неприятно заныло внизу живота. «Все, попалась», – пронеслось в голове. Она поняла, что сейчас ее машину будут досматривать более основательно. Время от времени охрана ООН организовывала такие вот выборочные проверки. Арина остановила машину и вышла. Она знала, что ее попросят открыть багажник. Так и произошло. Потом один из стражей порядка начал осматривать днище машины зеркалами, закрепленными на длинных стержнях.

– Разве я похожа на исламистского террориста. – Арина решила отвлечь внимание второго сотрудника, чтобы ему не пришло в голову заглянуть внутрь салона.

– Во-первых, не все террористы выглядят как убийцы, – назидательно произнес охранник. – А во-вторых, у вас на стекле – пропуск в ООН. Вот и подумайте. Допустим, вы оставляете машину где-то без присмотра, а к ее днищу прикрепляют взрывчатку. Машина заезжает на территорию ООН, и происходит взрыв. К вашему сведению, такой сценарий уже неоднократно срабатывал. К счастью, пока не в Женеве.

В это время второй сотрудник службы безопасности, закончив осмотр днища, подошел к ним и кивнул Арине: можете ехать. Обрадованная тем, что пронесло, Арина, сев в машину, так резко рванула вперед, что чуть не врезалась в бок машине, въезжавшей в это время на территорию. Она резко нажала на тормоз. От толчка сумка с Типи, лежавшая на полу, опрокинулась, Типи вывалилась из сумки и резво вскочила на переднее сиденье. Арина столкнула ее рукой обратно на пол и нервно глянула в стекло заднего обзора: увидели охранники собаку или нет? Но те уже с суровым видом делали знак следующей машине, проезжавшей ворота, съехать на обочину для проверки.

После этого Арина даже перестала прятать щенка в сумку. Весь путь до работы Типи гордо восседала на переднем сиденье рядом с ней и лишь перед самыми воротами она спихивала ее на пол. Ни разу никто из охраны на въезде не заметил щенка, сидевшего в машине. Это одновременно и радовало, и огорчало Арину. Она вспомнила рассказ Саши о том, как она расцеловала охранника, который в итоге заметил несоответствие ее номера машины и номера на пропуске. Проезжая ворота с собакой в кабине, она каждый раз испытывала облегчение и в то же время с беспокойством думала: «Вот тебе и охрана. Сюда можно бомбу запросто провезти!»

Первая половина этого дня прошла без дальнейших приключений. Арине казалось, что время тянется бесконечно долго – ей не терпелось приступить к поискам тайника. В обед она решила сходить в кафетерий подкрепиться – кто знает, когда она освободится вечером. Накануне она позволила себе съесть непозволительно много – в кафетерии ООН на обед предлагали острый карри, который она так любила. Результат не замедлил сказаться. Встав утром на весы, она обнаружила, что прибавила двести граммов. Поэтому сегодня она положила себе лишь немного овощей. Хотя соблазнов было множество. В качестве основного блюда предлагали чили кон карне – острую фасоль с рубленым мясом. Мексиканское блюдо, которое она очень любила. «Ну, ничего, мексиканская неделя будет продолжаться еще два дня. Завтра возьму что-то повкуснее», – утешила она сама себя. Арине сильно повезло в жизни. До недавнего времени она могла есть сколько угодно и когда угодно. А поесть она любила. Особенно неравнодушна была к выпечке. Шоколад оставлял ее безразличной. Но пирожное, кусок торта, булка, особенно если они выглядели аппетитно, немедленно покупались и съедались. Она всегда с большим сожалением смотрела на своих приятельниц и подруг, которые скрепя сердце отказывали себе во всем вкусном и ели какие-то гадости, вроде парового мяса и отварных овощей. И вот теперь, перевалив за сорок, она влилась в дружные ряды тех, кто боролся за сохранение фигуры. Правда, большинство знакомых считали, что ей можно спокойно набрать килограммов десять и при этом все еще не считаться толстой. Но Арина знала: стоит только ослабить бдительность, потом – пиши пропало. Поэтому она, как шутил Олег, встала на вахту с опережением графика.

В кафетерии Арина встретила Жанну. Они перекусили вместе и пошли обратно на работу. Узнав, что Арина и сегодня привезла Типи, Жанна вышла вместе с Ариной на лужайку перед виллой Пелуз выгулять щенка. По дороге к стоянке ехала машина.

– Сергей вернулся. По-моему, он нас увидел. – Жанна радостно помахала рукой проезжавшей мимо них машине.

Сергей их действительно заметил, и через несколько минут они увидели его идущим к ним через лужайку. Арине показалось, что движется он с трудом, как будто преодолевает не ровный газон, а пляж, где ноги увязают в песке. Подойдя, он наклонился к подбежавшей Типи и погладил ее. Арина и Жанна одновременно ахнули: вся рубашка на спине была красной.

– Боже мой, это что такое? – Жанна вскочила со скамейки, на которой они сидели, и подбежала к Сергею.

– А что там? – Сергей изогнулся, пытаясь понять, что испугало Жанну, и вдруг почти рухнул на газон. – Черт, больно.

– Это же кровь?!

Жанна наклонилась к Сергею, который с трудом поднялся на ноги. Выпростав его рубашку из брюк, она приподняла ее и вскрикнула: по спине наискосок шел довольно глубокий порез, из которого сочилась кровь.

– Где это вас так угораздило?

Арина достала из сумки пакет с бумажными платками и приложила к ране. Сергей болезненно дернулся.

– Идиот какой-то налетел.

В обед Сергей поехал на озеро поплавать. Совсем неподалеку находится пляж ООН. Сезон он открыл на днях. Вода еще не совсем прогрелась, но он плавал в резиновом костюме. Это его, возможно, и спасло. Конечно, его вина имелась – он всегда заплывал очень далеко. К тому же костюм черный, и в воде его заметить трудно. Но и мужик на лодке тоже хорош. Сергей, увидев, что на него летит моторная лодка, замахал рукой. Но водитель лодки смотрел куда-то в сторону. Сергей успел нырнуть поглубже, но спину винтом задело.

– Если бы не костюм, то распорол бы он меня здорово, – завершил Сергей свою историю.

– А лодка? Остановилась? Вам помогли?

– Куда там, я думаю, на лодке ничего не заметили. Когда я вынырнул, ее уж и след простыл.

– Боже мой, сколько раз я тебя умоляла: не заплывай так далеко! – запричитала Жанна. – А ты как мальчишка. Вот, доигрался.

– Да пустяки, царапина, я пойду. – Сергей небрежно махнул рукой. – Увольнять увольняют, а работы навалили – пропасть.

Он сделал несколько шагов и опять невольно ойкнул. Арина еще раз осмотрела рану. Кровь по-прежнему сочилась. Было видно, что рана довольно глубокая, с рваными краями.

– Советую поехать в госпиталь. Рана глубокая, она сама по себе вряд ли затянется. Ее надо зашить. Я уж не говорю о том, что нужно продезинфицировать.

– Ни в какой госпиталь я не поеду, – заявил Сергей категорическим тоном.

Арина с Жанной принялись его уговаривать. В результате был достигнут компромиссный вариант. Сергей согласился пойти в медпункт ООН, находившийся в старом здании. Жанна заявила, что она не отпустит Сергея одного. Было решено, что она отвезет его.

Прошел почти час. Наконец раздался стук в дверь кабинета Арины, и вошла Жанна. Она была расстроена и едва сдерживала слезы. В медпункте врач, осмотрев рану, которая продолжала кровоточить, вызвал «скорую» из госпиталя.

– Рану нужно зашить, а в медпункте для этого условий нет. Так что Сергея увезли в госпиталь. Конечно, ничего серьезного нет, но все это неприятно. Сергей и так расстроен увольнением, нервничает, плохо спит, а теперь еще это. Правду говорят: беда не приходит одна. – Жанна едва сдерживала слезы.

– Знаете, это еще, слава богу, не беда. Увольнение, ранение – все это неприятности, я согласна. И очень серьезные. Но отнюдь не повод, чтобы так убиваться. Сергей – человек молодой. Рана быстро заживет. Работу, я уверена, он найдет другую. – Арина положила руку на плечо Жанны и заглянула ей в глаза. – Так что все будет в порядке, не надо так переживать.

Жанна подняла на Арину глаза, в которых стояли слезы. Арина, вздохнув, второй раз за этот день достала из сумки упаковку бумажных платков, подала ее Жанне и придвинула свое кресло поближе к стулу, на котором та сидела. Она знала, что сейчас ей предстоит выслушать исповедь. Так и случилось.

Не часто, но и раньше Жанне случалось называть словом любовь свои чувства к мужчинам. Так было с отцом Лизы – ее первым мужем, с которым она встретилась, только поступив в институт. Она выскочила за него замуж, приняв за любовь бурление молодой крови и стремление во что бы то ни стало тоже приобщиться к тому, что в их среде тогда с придыханием называли еще почти запретным словом “секс”. Первый же сексуальный опыт оказался настолько удачным, что через девять месяцев на свет появилась Лиза, а еще через два месяца она стала матерью-одиночкой. Ее девятнадцатилетний муж, недовольный тем, что сначала беременная, а потом кормящая Жанна не горела желанием по первому его требованию ложиться в постель и продолжать сексуальные эксперименты, обозвал ее фригидной и отправился подыскивать партнерш, более соответствующих его бурному темпераменту.

Потом был Мишель. Она встретила его в Москве, когда ей было лишь двадцать семь лет. Но последние восемь лет жизни так измотали ее, что порой она сама себе казалась уже старой женщиной, у которой все в прошлом. Позади были четыре года жизни студентки с маленьким ребенком на руках в бурные перестроечные времена. Еще четыре года работы в проектной архитектурной мастерской и воспитания дочки в одиночку уже не в просто бурные, а откровенно голодные постперестроечные времена, когда, бывало, выйдя с работы и обойдя все близлежащие магазины, она выходила оттуда со слезами на глазах, не зная, чем она сегодня вечером будет кормить ребенка. Отец, после всех потрясений сразу как-то состарившийся и обессилевший, вскоре умер. А через пару лет умерла и мать.

Вот тогда она и встретила Мишеля. Он был адвокатом и приехал в Москву по каким-то своим делам. А в их проектный институт пришел по просьбе своего друга-архитектора. У друга возникла идея какого-то совместного русско-швейцарского проекта, предварительное обсуждение которого он и поручил Мишелю. Жанне, единственной в их конторе знавшей французский язык, поручили переводить переговоры, которые вело начальство с заезжим адвокатом. Выяснилось, что в переводчике он не нуждался, так как был из семьи русских эмигрантов еще первой послереволюционной волны, и отлично говорил по-русски. Даже правильнее, чем большинство современных москвичей. Именно эта правильность и некоторая замедленность речи, а также излишняя литературность языка и выдавали в нем иностранца. И еще, пожалуй, несколько необычная интонация, на французский манер неизменно повышающаяся в конце фразы. Тем не менее Жанна не осталась без дела. Мишель, приехавший в Москву в первый раз, попросил ее показать ему Москву и помочь с некоторыми административными делами. Узнав, какую сумму он готов заплатить, Жанна с радостью согласилась. Это была ее полугодовая зарплата. Начальник дал Жанне отпуск на неделю – в конторе все равно в тот период делать было особенно нечего. Мишель вел себя безупречно. Жанна никогда не встречала таких мужчин до этого. Он был неизменно спокоен, не суетился, не пытался понравиться, но было во всем его облике какое-то удивительное достоинство, которое сразу же располагало к нему, где бы он ни появлялся. К ее удивлению, когда она пришла к нему в гостиницу для окончательного расчета и попрощаться, он вдруг сделал ей предложение. Жанна для приличия сказала, что подумает, хотя готова была согласиться сразу же. Он позвонил через две недели, когда она уже потеряла надежду на то, что когда-нибудь услышит о нем вновь. Узнав, что она, скорее всего, согласна, но хотела бы еще раз встретиться, он вскоре снова прилетел в Москву, и они провели вместе две недели.

Этих двух недель оказалось достаточно, чтобы Жанна вновь вспомнила, что она женщина. А она до того устала от навязанной ей жизнью роли мужика в юбке, что с удовольствием приняла свою новую роль. Пожалуй, вернее будет сказать, что она обрела роль, предназначенную ей природой, в которой ей до этого почти совсем не удалось побыть. Почему это произошло? Жанна даже не могла точно ответить на этот вопрос. Во всяком случае, не потому, что Мишель делал ей комплименты, ухаживал за ней, дарил цветы. Он был довольно сдержан в проявлении чувств и не стремился пустить пыль в глаза, задаривая ее дорогими вещами. Главное, наверное, заключалось в том, что с Мишелем Жанна с самого начала чувствовала себя защищенной. К тому же в нем чувствовалась та основательность и цельность натуры, которые были залогом прочности его чувств, а значит, и прочности их отношений.

Через три месяца Жанна с дочерью отправилась в Женеву в качестве супруги Мишеля Вуалье. За двенадцать лет совместной жизни она ни разу не пожалела о принятом решении. Мишель действительно любил ее и был внимательным мужем. Он обеспечил ей вполне комфортабельную жизнь и взял на себя большую часть забот не только о ней, но и о Лизе, которую он сразу же удочерил. Порой она думала, что Мишель стал для нее больше, чем мужем. Он был на тринадцать лет старше ее и в какой-то степени заменил ей отца, которого она очень любила и о котором до сих пор не переставала тосковать.

Все мужчины, которые пытались за ней ухаживать – а таких даже в чопорной Швейцарии было немало, – при ближайшем рассмотрении настолько проигрывали по сравнению с Мишелем, что их усилия пропадали впустую, оставляя ее совершенно равнодушной. Правда, последние годы ее все чаще посещали мысли о том, что не мешало бы завести любовника, пока она еще не совсем состарилась и может нравиться мужчинам. Дело в том, что ласки мужа с самого начала оставляли ее равнодушной. Но дальше теоретических рассуждений о том, что неплохо бы заняться сексом с кем-нибудь еще, ей идти почему-то не хотелось. Жанна решила, что, возможно, прав был ее первый муж и она действительно ущербна по своей натуре. И после долгих размышлений на эту тему пришла к выводу, что секс в отношениях между мужчиной и женщиной – это вторично. Главное – это то, что им хорошо вместе. В итоге Жанна почти поверила, что именно те эмоции, которые вызывает в ней Мишель – благодарность, уважение, даже восхищение, – и есть признаки настоящей любви.

Встреча с Сергеем обрушилась на нее как снежная лавина. Накрыла с головой и потащила за собой, грозя разрушить все, что с таким старанием Жанна создавала и поддерживала в своей жизни все эти годы. Самое важное уже было разрушено – убежденность Жанны в том, что она любит Мишеля и только с ним ей хорошо. С Сергеем ей было легче. Они были одного возраста, и у них за плечами лежал примерно одинаковый жизненный опыт. Мишель же хотя и гордился своими русскими корнями, но по сути своей, конечно, был швейцарцем. И часто, хотя они и говорили с Жанной по-русски, возникало ощущение, что разговаривают они на совершенно разных языках.

Но вот уже год как Жанна все откладывала и откладывала разговор с мужем. Сергею она говорила, что ждет подходящего момента, но сама прекрасно понимала, что просто боится принять решение уйти от Мишеля.

Жанна замолчала. За все время рассказа она ни разу не посмотрела на Арину. И сейчас, закончив рассказ, так и не подняла на нее глаза. Арина поняла, что от нее не ждут советов или комментариев. Волнение, стресс, переживания – каким бы словом это ни назвать, просто нашли выход.

– Извините, что выплеснула на вас все это. – Жанна как будто услышала ее мысли. – Я пойду. Спасибо вам.

Жанна открыла сумку, достала пудреницу, попудрилась, подвела губы и, «сделав» лицо, вышла из кабинета.

Сдав Типи с рук на руки Олегу, Арина посмотрела на часы. Было шесть часов пятнадцать минут. Сегодня вечером она должна была успеть просмотреть личные дела – это было запланировано еще позавчера. Кроме того, она собиралась поискать тайник около могилы Ревийо. Идти к саркофагу было еще рано – народ не разъехался с работы. Казанцева просила прийти в кабинет не раньше семи. Она решила отогнать свою машину на дальнюю стоянку. Оставлять ее около виллы не следовало – начиная с восьми вечера, по территории ездили патрульные машины охраны. Тем, кто уезжал в командировки, разрешалось оставлять машину на ночь на дальней стоянке. Она находилась около швейцарского шале, куда Арина уже доходила, гуляя, несколько раз. Шале построили в 1668 году в небольшом городишке Монбовон, находившемся недалеко от Грюйера. Оттуда этот красочный – весь резной с разноцветными узорами деревянный деревенский дом в конце позапрошлого столетия привезли в Женеву на выставку, где решили продемонстрировать типичную швейцарскую деревню. Потом большинство домов продали… на дрова. Этому шале повезло. На деньги все того же Ревийо его выкупили и поставили на его же земле, но вдалеке от основных зданий. Применения ему не нашли ни тогда, ни позже, и оно так и стоит пустое, почерневшее от времени, но все еще не утратившее своей прелести.

На то, чтобы отогнать машину и вернуться пешком обратно, должно было уйти минут двадцать. Как раз то, что нужно.

Арина запарковала машину и пошла по направлению к новому зданию. Впереди, метрах в ста от нее, виднелось швейцарское шале. Уже начинало смеркаться, и черное деревянное здание было плохо различимо в сумерках. И вдруг она увидела, как из шале вышла небольшого роста довольно худая женщина и быстро, но довольно неуклюже переваливаясь, подошла к машине, стоявшей около самого шале, села в нее и уехала. Все это произошло так неожиданно и быстро, что Арина не успела толком разглядеть женщину, хотя ее силуэт показался ей знакомым. «Странное место для свиданий. Как будто в Женеве нет гостиниц. Хотя она вышла одна. Но, может быть, мужчина ушел раньше». Тут Арина вспомнила, что видела здесь Кондратовича. Тогда она подумала, что он паркуется здесь, но потом увидела его подъезжающим на машине к их стоянке, около виллы. «Может, он здесь с этой женщиной встречается? По очереди выходят. Сначала он вышел, а теперь вот она. Все может быть. Возможно, там внутри и неплохо. Надо будет заглянуть, посмотреть. Но не сегодня, как-нибудь в другой раз».

Подойдя к основному зданию, Арина осмотрелась. Ей страшно хотелось сейчас же пойти к саркофагу и начать поиски тайника. Но на дороге время от времени еще появлялись машины сотрудников, разъезжавшихся с работы. Да и на стоянке, расположенной около самого саркофага, стояло несколько машин. Надо было еще подождать.

Арина решила пока заняться изучением личных дел. Она спустилась в подвал, благо ключ у нее был с собой, зашла в архив, подошла к стеллажу, который ей показала Жанна. Просмотреть все дела за один раз было все равно невозможно – сотрудников в комиссии, несмотря на сокращения, оставалось еще семьдесят пять человек, – и она прихватила с собой десяток папок, рассчитывая еще не раз вернуться сюда.

Прежде чем войти в кабинет, где работала Казанцева, она осмотрелась. В коридоре никого не было, и она зашла в комнату, плотно закрыв за собой дверь. Предупрежденная о ее визите, Людмила сегодня не заперла дверь на ключ. Арина села за стол и начала изучать досье, но никак не могла сосредоточиться. Ей не терпелось отправиться на розыски тайника. Она решила проверить, разъехались ли машины со стоянки около могилы.

Кабинет Казанцевой находился на третьем этаже. Здесь же, неподалеку, располагалось несколько больших конференц-залов, в том числе и недавно отремонтированный зал заседаний Совета по правам человека. Чтобы увидеть стоянку внизу, надо было пройти по коридору и выйти на большую площадку, нависающую над баром «Серпан», находившимся этажом ниже. Здесь сотрудники ООН часто отмечали различные события – уход на пенсию, Новый год, дни рождения. Этот уютный закуток известен в ООН как бар «Escargot» – «Улитка». С этой огороженной с трех сторон площадки открывался прекрасный вид на всю территорию парка, в том числе и на стоянку. Пройдя по коридору и подойдя ко входу в «Улитку», Арина вдруг поняла, что попасть туда она не может. Проход был перегорожен барьерами, а посредине стояла специальная металлическая рама, через которую обычно пропускают людей, чтобы проверить, не пронесут ли они чего подозрительного. Такие рамы уже давно стоят в аэропортах, а с недавнего времени ими оборудовали и ООН. Во время важных заседаний его участники обязаны, прежде чем войти в зал, пройти через них. Арина, не раздумывая, направилась в «Улитку» через раму. Едва она оказалась внутри, раздался звон, треск, завывания. Машина почему-то не была выключена. Наверх, по эскалатору, со второго этажа, где находился постоянный пункт охраны, уже бежали сразу двое мужчин в голубой форме. Памятуя, что лучшая защита – это нападение, Арина схватилась за голову.

– Какой ужас! У меня и так голова болит, а тут эта ваша машина. Теперь мигрень начнется.

– А вы зачем идете туда? Все заседания закончены.

– Почему ее не выключили? Забыли? Это безобразие!

Мужчины переглянулись и прекратили свой допрос. Для порядка лишь попросили Арину предъявить пропуск.

Арина вернулась в кабинет и попыталась вновь сосредоточиться на досье, но не смогла. История с воротами окончательно выбила ее из колеи. Она вышла в коридор, включила копировальную машину и сделала копии всех досье. Взяла папки, потушила свет в кабинете, спустилась на первый этаж, открыла архив, положила все дела на полку, как и просила Жанна, закрыла дверь архива и пошла к могиле Ревийо. С собой у нее была сумка, в которой лежали небольшая складная лопатка и фонарь.

Машин на стоянке уже почти не было, да и сумерки сгустились уже настолько, что в тени кустарников, окружавших саркофаг, ее вряд ли бы кто заметил. Территория вокруг самого саркофага была выложена каменными плитами. Арина стала внимательно осматривать землю вокруг кустов и под ними. Каждый раз, когда ей казалось, что земля чересчур рыхлая или, наоборот, слишком утрамбованная, она копала в этом месте, останавливаясь, затаив дыхание, когда ее лопата упиралась во что-то подозрительное. Но каждый раз этим подозрительным оказывался или корень куста, или камень. Участок земли, на котором стоял саркофаг, был не таким уж большим – примерно восемь квадратных метров. За час Арина перекопала всю землю вокруг кустов. Безрезультатно. Ничего достойного внимания она не нашла: пара разрозненных пуговиц, одна позолоченная сережка с малиновым камнем, пытавшимся выдать себя за рубин. Самым ценным из найденных сокровищ был маленький бордовый перочинный ножик, какие в большом количестве продаются в каждом сувенирном магазинчике по всей Швейцарии.

Несолоно хлебавши, Арина отправилась домой. Когда она вошла в квартиру, то почувствовала сильный запах жареного лука, чеснока и специй. Олег был на кухне.

– Это ты? А что так рано? – Олег продолжал колдовать у плиты. – Сказала, не раньше половины десятого. А сейчас только восемь. У меня еще не готово.

Олег готовил очень редко, но если брался за дело, то на столе появлялись какие-то сложные блюда, требовавшие, как он говорил, исключительно мужской руки. Вот и сейчас на плите что-то кипело, в духовке – томилось, а Олег, надев очки, изучал рецепт в любимой книге Похлебкина «Национальные кухни наших народов».

– Сколько времени тебе еще надо?

– Минут двадцать.

– Прекрасно, я как раз приму душ и приведу себя в порядок.

– И то правда. А то вид у тебя – хоть сейчас сажай в телегу и вози по городу народу в назиданье! – Олег наконец оторвался от готовки и взглянул на нее.

– В телегу? В назидание? У тебя, дорогой друг, не температура ли? Или ты тут на кухне перегрелся, – подойдя к мужу, Арина пощупала его лоб.

– Ничего не перегрелся, отстань. А по городу возили провинившихся женщин, измазав их дегтем и вываляв в перьях. Ты посмотри на себя! Где это тебя так угораздило?

Арина взглянула в зеркало. Ее одежда во многих местах была вымазана в земле, а к влажной после дождя земле прилип тополиный пух, обильно припорошивший парк в это время года. Арина сняла одежду, скептически осмотрела ее и, свернув, сунула в мусорный мешок: и брюки и свитер были не только измазаны, но она умудрилась еще и порвать их в нескольких местах, лазая под кустами.

– Вот накормишь, тогда расскажу.

Через полчаса раздался радостный призыв Олега: «Le diné est servi!»

– Это что, чахортма?

– Не чахортма, а чихиртма, портняжка!

За Ариной наблюдалось странное свойство – коверкать слова. Даже когда она знала, как правильно сказать, все равно умудрялась, как говорил муж, вывернуть слово наизнанку. За это он и называл Арину горе-портняжкой. Вот и сейчас она неправильно назвала одно из своих самых любимых блюд.

– Да, на ночь есть баранину, это, конечно, то, что нужно для здоровья, – не удержалась Арина.

– Не ешь, отдай мне свою порцию и иди делай свой круг вокруг озера, – возмутился он. – Вы, мадам, редкостная зануда и неблагодарная свинья. Муж, падая от усталости, устраивает вам пиршество, а вы, вместо того чтобы сказать «спасибо, мой дорогой», читаете ему нотации.

– Ты прав, я бестактная свинья, признаю, – не стала спорить Арина, опасаясь, как бы Олег и взаправду не отобрал у нее тарелку.

Некоторое время они молча ели, смакуя еду.

– Ух, вкуснотища! – Арина взяла еще кусочек хлеба и доела остатки соуса. – Убери немедленно, а то я еще положу!

– Ты лучше иди на террасу, я сейчас приду. А то вдруг действительно съешь еще порцию, тогда неделю будешь меня пилить. Иди, иди отсюда.

Олег взял Арину за плечи, развернул в сторону террасы и подтолкнул.

– Подожди, дай я возьму свой бокал с вином. И твой туда отне с у.

Убравшись на кухне, Олег пришел на веранду, сел рядом с Ариной и в течение получаса выслушивал ее рассказ о ранении Сергея, о дурацком перезвоне, который она устроила, войдя в невыключенную раму, о непрочитанных личных делах и, наконец, о бесплодных поисках вокруг могилы Ревийо.

– Бедный Эрнст Неизвестный! Разве подозревал он, создавая свой памятник, что его будут использовать вместо банального ориентира при поисках клада! А Ревийо! Небось десять раз в своем саркофаге перевернулся. Мог ли он ожидать, что там, где он надеялся обрести покой и счастье, перероют всю землю! Фи, мадам. Как это все неэлегантно!

Олег произнес эту тираду с самым серьезным видом. Арина посмотрела на мужа и вдруг, вместо того чтобы возмутиться, начала хохотать. Смеялась она долго, но когда закончила, то почувствовала себя замечательно. Все напряжение этого дня высмеялось, выхохоталось.

– Кстати, о памятниках. – Олег дождался, когда Арина окончательно успокоится. – Как-то я услышал забавную историю, связанную с ним. Это было на обеде у постоянного представителя России при ООН – Рыкова. Так вот Рыков пришел к главе комитета ООН по выставкам – у него было указание из Москвы добиться установления памятника Эрнста Неизвестного. Кстати, он называется «Большой Кентавр». Он показывает фотографию скульптуры председателю. А тот криво так усмехается: «Вы, русские, просто помешаны на символике мужской силы – на фаллосе». «При чем здесь фаллос?» – искренне недоумевает Рыков. «Как при чем? А ваша стелла, посвященная покорителям космоса? Это что? Фаллос в стадии эрекции». Рыков возмутился: «Это извращение творческого замысла скульптора! А потом, при чем здесь фаллос и кентавр, которого мы сейчас предлагаем?» «Как же, – не задумываясь, ответил председатель. – А что же такое кентавр, как не воплощение мужской силы? Я имею в виду, конечно, истинную мужскую силу», – скромно потупив взор, закончил он. Рыков признал, что в тот момент не нашелся, что возразить.

– А ты не думаешь, что кентавр может указывать направление не рукой, а чем-то иным? В конце концов, тем самым оплодотворяющим органом, – весьма неожиданно закончил историю Олег.

– В этом и проблема. Рука указывает только на саркофаг и никуда более. Никаких других памятников в этом направлении нет. Поэтому я об этом тоже подумала. Но того органа, о котором ты говоришь, у кентавра нет, он у него отруб лен. Как, впрочем, и яички, а также вторая рука и обе ноги. Так что ничем другим он указывать никуда не может.

– Прямо не большой кентавр, а какой-то обрезанный!

– Как ты сказал? Обрезанный? Надо же, именно так его обозвал Кондратович, – вспомнила Арина, – Может, он и написал это последнее послание? Ты знаешь, он заговорил о кентавре еще до анонимки.

– Все может быть. Только зачем ему писать анонимки? Логично предположить, что анонимки пишет тот, кому безразлична судьба комиссии.

– Почему?

– Ну как же! Весь шум вокруг анонимок наносит ущерб репутации комиссии. Ведь так?

– Да, ты прав. Но Кондратович не пропадет даже после закрытия комиссии. Формально его пост принадлежит ООН, а не комиссии. Он поэтому и перешел на эту должность.

– А я на твоем месте присмотрелся бы к твоему любимчику. Как его, Сергей, что ли? Ведь ты говорила, что его уволили. Вот ему и все равно.

– Но его уволили только что!

– Но он мог уже чувствовать, что к этому идет. А потом он молод, у него хорошая профессия. Он легче других найдет работу, – не сдавался Олег.

– Сегодня на озере на него налетел катер, сильно поранил спину. Сергей решил, что это случайность. А вдруг это покушение? Кто-то решил его убрать.

– Вот видишь! С чего бы покушались на человека, ни в чем не замешанного? Ясно, что он в курсе каких-то махинаций. Или сам же их и проворачивал. И ещё эта его пассия, Жанна. Она тоже не много потеряет, если комиссию прикроют. У нее муж адвокат. Что, если они на пару пишут? Анонимки – это вполне в духе советского менталитета. А они все-таки советского духа понюхали.

– А зачем им это понадобилось?

– Чтобы комиссию закрыли. Тогда все концы в воду. Ты исключаешь такую версию? Арина, ты меня слышишь!

Арина сидела задумавшись.

– А? Что ты сказал? Сергей? Жанна? Не думаю, они слишком поглощены друг другом. Им сейчас не до разборок с чужими, им бы между собой разобраться, – отмахнулась Арина. – Послушай, мне сейчас пришло в голову другое. Я смотрела, куда указывает рука памятника. А может, из здания другой ракурс? Надо будет проверить. Не указывает ли она на самом деле немного правее? Если да, то это может быть шале Монбовон. И ты знаешь, я как-то видела очень странную сцену. Кондратович там поставил машину на стоянку. Я еще удивилась, почему так далеко от виллы Пелуз, где мы работаем. А минут через десять – пятнадцать, когда я подошла к вилле Пелуз, он тоже туда подъехал на машине.

– И что из этого?

– Ты что, не понимаешь? Он зачем-то остановился около шале. Сегодня вечером я там видела женщину. Что они там делали? Я подумала, свидание, но, может, у них там тайник. Придется завтра там посмотреть.

– Послушай, завтра же суббота!

– Я только вечером ненадолго съезжу! Пока ты будешь ужин готовить, я и смотаюсь.

– Фигушки вам! Сегодня готовил и завтра опять?!

– Ну, хорошо, я сама приготовлю, успокойся.

Приехав на следующий день вечером в ООН, Арина поднялась на третий этаж и прошла, миновав злополучную, на сей раз выключенную, раму к площадке, откуда открывался вид на парк. Так и есть! Отсюда ракурс был немного иной. В зависимости от того, сдвигались вы левее или правее, рука кентавра указывала либо на памятник покорителям космоса, либо, если продолжить линию вглубь парка, на швейцарское шале.

Арина решила начать с памятника космонавтам. Было тихо, из города сюда не доносилось почти никаких звуков. Темнота наступала. Все вокруг казалось таким таинственным и незнакомым. Едва подойдя к монументу, Арина поняла, что никакой тайник зарыть здесь невозможно. Стела стояла на большой каменной площадке – по женевским меркам почти площади – из серо-розового гранита. Спрятать здесь что-либо могло прийти в голову лишь инопланетянам, способным беззвучно дробить камень, а потом, не оставляя следа, заделывать швы. Арина хотела идти дальше, но остановилась, любуясь неожиданным зрелищем. Здание ООН, ослепительно белое на солнце, сейчас потемнело и почти сливалось с серо-голубым небом. Последние лучи солнца освещали монумент покорителям космоса. Его скучная серая металлическая поверхность отражала лучи заходящего солнца, и грани устремленной ввысь стелы играли всеми оттенками сиреневого цвета. Через несколько минут сиреневый цвет сменился лиловым, потом желтым и, наконец, оранжевым. Зрелище было захватывающим. Казалось, кто-то забавлялся, направляя на памятник разноцветные лучи прожектора. «Может быть, скульптор, задумавший памятник космонавтам, был настолько гениален, что предвидел, как солнце будет играть на его гранях? Тогда это гениальный памятник. Жаль только, что этого никто не видит», – подумала Арина. Солнце зашло, памятник опять стал просто темно-серой глыбой металла.

Арина отправилась к швейцарскому шале. Подойдя к двери домика, подергала дверь. Заперта. Она подергала ее посильнее, и дверь поддалась. Никому в голову, естественно, не приходило поставить здесь основательный засов. Экскурсантов подводили лишь к самому дому, а внутри никакой экспозиции не было. Кому понадобится заходить внутрь этого пустого дома? Вот, оказывается, понадобилось. Арине, а может, и еще кому-то. Полы здесь были земляные – идеальное место для тайника. Она принялась копать сначала в одной комнате, потом во второй, затем в третьей. Как и почти везде в швейцарской земле, часто попадались камни. Хорошо хоть снаружи никто ее не мог увидеть. Она рыла и рыла. Час, два, три. Через три часа Арина еле стояла на ногах. Голова кружилась, пот заливал глаза, сумерки уже давно плавно перешли в ночь, даже с фонарем она едва различала что-то. После четырех часов усилий Арина была вынуждена констатировать полный провал операции. Внутри дома тайника не было – не рыть же землю вокруг него!

Когда в одиннадцать часов ночи Арина ввалилась в квартиру, Олег, увидев ее, даже не стал ничего говорить, а молча пошел на кухню и загремел там посудой.

Арина посмотрела на себя в зеркало – вид у нее был такой, что впору детей пугать: растрепанные спутавшиеся волосы, лицо все в грязных подтеках. Верхнюю одежду она просто сняла, свернула и сунула в мешок для мусора. «Да, если так дело пойдет, то скоро не в чем будет на работу ходить». Она долго мылась под горячим душем, а потом, плюнув на все свои диетические принципы, жадно доедала остатки чихиртмы. Олег сидел напротив нее за столом и, как-то очень по-бабьи подперев подбородок рукой, с такой же немужской жалостливостью смотрел на жену. Молча, что было не очень хорошим признаком. Но развить свои мысли по поводу того, что он думает о ее авантюрном характере, ему помешал телефонный звонок.

– Так, иди, это тебя.

– Почему меня?

– Кто, кроме твоей любимой Веруси, может звонить людям на ночь глядя! Она уже два раза звонила.

– Не злись, я быстро.

– А вот это уж точно из области фантазии.

Арина пошла в гостиную и взяла трубку.

– Привет!

Олег угадал, это была Вера.

– Ты не могла пораньше?

– Не могла. Я ношусь как сумасшедшая целый день – ты же меня бросила на произвол судьбы. А вечером, в отличие от тебя, мне надо семейство кормить. Мой Михаил, если я ему зеленых листочков на тарелку сыпану, меня убьет и будет прав. Это только твой муж, долготерпеливый, может по вечерам салатами обходиться. А может, ты ему уже и этого не даешь? Баночкой йогурта обходитесь?

– А вот и не угадала! Мы баранину на ужин ели!

– Не может того быть! А… Постой! Поняла! Это твой разлюбезный муженек сподобился. Видно, так оголодал, бедняга, что ужин сварганил. Угадала?

– Ты зачем звонишь, тебе мало своего семейства юмор оттачивать?

– Ладно, надо же тебя в форме держать. А то мы давно не виделись, отвыкнешь от меня.

– Мы не виделись шесть дней, а для точности шесть дней восемь часов. За это время я от тебя еще не успела отвыкнуть. Поэтому и терплю твои шуточки.

– Как ты там? Как дела в твоей комиссии?

– Только не говори, что ты позвонила на ночь глядя узнать, как у меня дела на работе!

– Ну знаешь что! Я действительно волнуюсь, как ты там? Жива ли? Не подхватила ли какого заболевания? Олег вон говорит, что в тебя вселился бес кладоискательства. Целыми ночами бродишь под дланью железного кентавра.

– Ты опять за свое! – уже всерьез рассердилась Арина. – Я вешаю трубку.

– Подожди, подожди. Скажи, а у вас в ООН спиртное в барах с какого часа продают?

– Понятия не имею. Во всяком случае, в кафетерии на обед можно взять вино.

– А обед во сколько начинается?

– Ну, это для кого как. Те, кто в семь начинает, уже в одиннадцать идут…

Арина не успела договорить, как Вера вдруг смачно расхохоталась.

– Ой, умираю, честное слово, не нарочно. Живете прямо по-ленински, вернее по-кентаврски.

– Ты чего?

– Ну как же! К юбилею Ленина выпустили серебряный рубль. Там Ленин был изображен, как всегда, с вытянутой рукой. Ну, народ и стал острить, что у нас водку начинают продавать, как велел великий вождь, в одиннадцать часов!

– Я не поняла, почему в одиннадцать?

– Вспомни монету! Если прикинуть, куда рука указывает, то на циферблате – это как раз одиннадцать часов.

– Надо будет в ООН это рассказать, – Арина, поняв, в чем дело, тоже рассмеялась. – Надо же, живем по-кентаврски, это круто, как теперь любят выражаться.

– А теперь все-таки расскажи, как ты там?

– Вер, я по телефону не очень хочу объясняться.

– Ты чего? Заразилась маниакальной осторожностью?

– Знаешь, с кем поведешься, от того и наберешься. – Говоря это, Арина вспомнила Кондратовича. – Но это действительно не телефонный разговор. Давай встретимся в субботу или в воскресенье. Поехали ирисы смотреть в Вюльранс? Сейчас самая пора.

– Не могу, дел много.

– Ну на худой конец, поближе можно. В парк О-Вив. Там сейчас рододендроны цветут. Это же совсем рядом с тобой. Погуляем, поговорим.

– Ариш, я бы с удовольствием, но, правда, не могу. У меня сейчас запарка. Эту неделю группа была, а завтра новая группа приезжает. Я уж теперь и не рада, что мы с тобой этот райский тур придумали. Народу повалило – прорва. Кстати, а как там наши изгнанники поживают? Изгнанника в ООН не приглядела? – хихикнула Вера. – Ты же у нас глазастая.

– Полно! Я тебе трех изгнанников накопала. Не отходя от кассы, то бишь не выходя из ООН. Ревийо, семейство Дюваль, Строганов со своей княгиней. Можно и о Толстом рассказать, он там бывал.

– Жаль, ты раньше мне не сказала. Я как раз на днях к вам в ООН группу водила. Провела по зданию, потом в парке погуляли.

– А до шале дошли? Его, кстати, можно и в тур по изгнанникам включить.

– Шале я знаю, но скажи мне на милость, при чем здесь изгнанники?

– Бедное шале взяли в деревне Монбовон и перевезли бог знает куда. По сути, изгнали из родных мест.

– Не занимайся демагогией!

– А разве шале само захотело перебраться в Женеву? Нет. Значит – изгнанник. Никаких сомнений.

– Демагог! – уже не с осуждением, а с восхищением произнесла Вера. – А как оно, хоть ничего?

– Просто прелесть. Черное, черное и все кружевное.

– Уговорила. Поведу. А то, честно говоря, от ооновских памятников я просто в ужасе. Те, что наши подарили – кентавр и стела, – еще ничего, а другие – бог знает что понаста вили: немцы – не то мачты, не то флагштоки водрузили. С длиннющим названием, которое невозможно запомнить. По замыслу скульптора это сооружение должно олицетворять трубы крематориев в концлагерях. А рядом – еще почище. Какая-то нелепая арка.

– А что за арка?

– Да из красного кирпича, она рядом с флагштоками.

– А я думала – это что-то вроде склада, для инвентаря садовников. Еще удивилась, что он не закрывается и без дверей.

– Так вот, милочка, да будет тебе известно, что это тоже памятник. Подарен датским скульптором и называется «Башня одиночества» или что-то в этом роде. Нужно войти внутрь, встать и медитировать. И снизойдет на вас ооновская благодать… – Вера рассмеялась своей же шутке. – Ты меня слышишь? Куда ты делась?

– Да, да, я слушаю, – что было неправдой, мысли Арины были далеко, снова в парке ООН. – Отпусти меня спать, я устала! – вторая часть заявления соответствовала действительности.

– Иди, иди, и Олегу от меня привет.

– А ты своим. Спокойной ночи.

Арина повесила трубку и пошла обратно на террасу. Когда она подошла к мужу, то увидела, что Олег тихо посапывает в кресле. Арина дотронулась до его плеча.

– Олежка.

– А… Это называется быстро закончим. Я уже задремал. – Олег открыл глаза. – Я пошел спать. И ты давай ложись. Уже половина первого. Завтра ведь опять стенать будешь.

– Завтра воскресенье…

– Ах да, я и забыл. Надеюсь, хоть завтра ты дома посидишь.

Арина ничего не ответила. Зачем расстраивать человека раньше времени.

На следующий вечер, дождавшись, когда стемнеет, Арина опять отправилась в ООН. Олег уже не сопротивлялся, лишь попросил предупредить его, если на сей раз она решит заночевать там, на могилке. Ни он, ни Арина не подозревали, насколько он был близок к истине.

– Что вы здесь делаете?

От этого окрика Арина вздрогнула, выронила из рук фонарь и, споткнувшись о воткнутую в гравий лопату, растянулась на земле. Она так увлеклась поисками, что не заметила подъехавшей патрульной машины. Не найдя ничего под первым памятником – высокими металлическими мачтами, – она принялась за поиски в небольшом сооружении из красного кирпича, похожем на беседку, внутри которого был насыпан мелкий гравий. Она успела копнуть лишь пару раз, как в нее уперся яркий свет фар. На ее беду, беседка находилась очень близко от дороги, и проезжавший патруль заметил ее.

Около нее стоял мужчина в голубой форме сотрудников службы безопасности. Арина заслонила глаза от света фар машины, направленных прямо на нее.

– Я ищу… – пробормотала она, вставая и отряхивая землю с брюк.

– Что именно?

– Да вот, я была здесь днем, – Арина судорожно придумывала правдоподобную версию, – приводила знакомых осмотреть ООН и потеряла сережку. Я уверена, что обронила ее здесь.

– А лопата зачем? – Мужчина кивнул на валявшуюся рядом с ней лопату.

– Лопата? Какая лопата? Это не моя. Она здесь была, это же подсобное помещение. Здесь садовники инвентарь хранят. Вот и оставили.

– Какой инвентарь? Вы что! Это же скульптура. Постойте, а это что такое?

– Где?

– А вон там.

Мужчина нагнулся и показал на какой-то белый клочок бумаги, видневшийся у Арины под ногами. В это время из машины вышел его напарник и подошел к ним.

– Осторожно, вдруг это бомба!

– Да нет, просто бумага!

– Ты уверен? А может, это взрывчатое вещество в конверте!

– Прекрати паниковать! Что я, взрывчаток не видел! Уж в Ираке я на них насмотрелся, будь здоров. А потом, кому нужно здесь бомбу закладывать? Если и будут взрывать, так это зал заседаний, да желательно набитый народом. И еще лучше, когда туда все бонзы съедутся! Боишься, так отойди! И вы тоже!

Арина и второй мужчина отошли подальше в сторону. Охранник немного расчистил гравий вокруг, а потом осторожно потянул за белевший кончик бумаги и вытащил довольно большой конверт.

– Так, это ваше? – он уже с явным подозрением смотрел на Арину.

– Нет, не мое.

– А что там?

– Я же говорю, не мое. Как я могу знать?

– Все ясно. Придется вам поехать с нами.

– Куда?

– Пока в дежурное помещение. А вы куда бы хотели? В полицию? – Охранник усмехнулся, а потом повернулся к своему напарнику. – А вот конверт мы пока вскрывать не будем. Надо еще разобраться, что там. Туда могли черт знает чего всунуть. Один мой кореш получил вот такое по почте в Багдаде, открыл сдуру, так там какой-то порошок был. Он зрение почти полностью потерял. Врачи сказали, хорошо еще только зрение.

Арина стояла злая и расстроенная. Мало того, что попалась по-дурацки, еще и конверт не увидела. Наверное, она его зацепила лопатой, когда падала. Ситуация была до крайности неприятной. Что она могла им сказать? Мол, ищу то, сама не знаю что, по заданию начальства? Все это будет выглядеть не просто несерьезно, а действительно подозрительно. Нет, уж лучше пересидеть ночь здесь, в ООН, а завтра с утра связаться с Батлером и все объяснить.

Выяснив, где Арина оставила машину, один из охранников взял у нее ключ и отправился за ней, а Арина с его напарником села в голубую – символического для ООН цвета – машину. Пока они ехали, она успела написать Олегу: «Не волнуйся, меня застукали, и мне придется остаться в ООН». Прикрепив к посланию улыбающуюся рожицу, Арина отправила сообщение.

Они вошли в небольшое помещение на первом этаже старого здания, состоявшее из двух комнат: в одной стоял стол, кресло и несколько стульев, а в другой – небольшой диван, на котором, очевидно, отдыхали во время ночного дежурства сотрудники охраны. «Интересно, мне на этом диване придется спать или у них есть что-то вроде кутузки для задержанных?» – подумала Арина. Но ответа на свой вопрос она не получила. Во всяком случае, в эту ночь.

Едва они расположились с сопровождавшим ее охранником за столом и тот придвинул к себе листок бумаги, как раздался телефонный звонок. Судя по тому, как тот невольно выпрямился и подтянулся, звонило начальство. Да и его ответы не оставляли в этом сомнения: так точно, слушаюсь, будет сделано.

Повесив трубку, он недовольно взглянул на Арину. Потом подошел к шкафу, достал какую-то бумагу и положил ее перед Ариной на стол.

– Когда это вы успели позвонить, я же телефон у вас отобрал?

– Надо было сразу отобрать, а вы сделали это только здесь, – честно призналась Арина.

– Хм… вы еще учить меня будете, – нахмурился мужчина. – Вот что, берите свои вещи и… – Он явно хотел сказать «убирайтесь», но сдержался. – А завтра с вами будут беседовать. Скажите спасибо, что ваш начальник дозвонился до нашего, и вас велели отпустить. А то бы вы тут ночку провели. Чтобы неповадно было копать, где вздумается… Еще надо разобраться, чего это вы там спрятали.

Домой Арина приехала не так уж поздно, было всего десять часов. Она была уверена, что ее встретит разгневанный Олег, и ей предстоит долго оправдываться. Но в квартире стояла подозрительная тишина. Навстречу ей выбежала Типи, как всегда радостно помахивая хвостиком и подпрыгивая от возбуждения. Арина взяла ее на руки – щенок тут же принялся азартно вылизывать грязное и потное лицо. Арина пошла в спальню. Пусто. Кровать стояла застланной. Арина на цыпочках подошла к двери, ведущей в комнату дочери. Так и есть. Олег демонстрирует свое «фи», уединившись в этой комнате, служившей в отсутствие Насти кабинетом. Ну что же, может быть, так оно и лучше. Ей надо экономить силы для предстоящего объяснения завтра на работе. И скорее всего, не одного.