Глава 34
Телевизионщики выстроились вдоль Бертон-уэй до самого здания суда, словно освещали королевскую свадьбу. Сегодня Ангел Смерти должна была давать показания в судебном процессе, и в воздухе сгущалась атмосфера возбуждения и предвкушения. Люди словно ждали праздника: улыбались, шутили, устроили овацию, когда показался пуленепробиваемый «кадиллак» судьи Муньеса, и воплями и свистом проводили бронированные тюремные фургоны, в которых привезли обвиняемых. Фургоны миновали живой барьер из полицейских и исчезли в подземном гараже.
— Для них все это игра? — Мэтт Дейли в отчаянии смотрел в окно патрульной машины. Он и Дэнни каждое утро приезжали вместе. Машину любезно предоставлял старый друг Дэнни еще со времен службы в ЛАПД. — Разве они не понимают, что на кону стоят человеческие жизни? Неужели им все равно?
Дэнни хотелось ответить, что им скорее небезразличны не жизни двух убийц, а те четыре, которые были так жестоко отняты. Но он прикусил язык. Сегодняшний день обещал стать самым трудным для них, но хуже всех придется Мэтту. Если София — Лайза — обвинит себя, смертный приговор станет реальностью. Никто, даже Мэтт Дейли, не сможет тогда ее спасти.
Они вошли в зал суда, заняли свои места, не обращая внимания на любопытные взгляды зрителей на галерее. Айшег уже был в зале, и хотя индийцу трудно выглядеть бледным, сегодня ему это удалось. Он сидел, словно окаменев, как всегда безупречно одетый, в костюме от Освальда Боатенга и шелковом галстуке от Гуччи, но выглядел так, словно его вот-вот поставят к стенке.
— Вы в порядке? — шепнул Дэнни Магуайр.
Айшег коротко кивнул. Времени для дальнейших разговоров не оставалось. Пыжась, как толстый испанский павлин, судья Федерико Муньес шагнул в зал суда. Сегодня он откровенно нежился в лучах короткой славы при виде вставшей с мест публики, что говорило о значимости его прибытия. Сказать по правде, сегодня утром всем было искренне наплевать как на Судью Ужас, так и на вступительную речь Эллен Уоттс. Некоторый интерес вызвало только деловитое заявление Алвина Дюбре о том, что его клиент Фрэнки Манчини отказался давать показания: ясный признак того, что адвокат будет добиваться признания ограниченной невменяемости.
Но даже маневры защиты не привлекли особого внимания тех, кто собрался сегодня в комнате 306. Только когда было произнесено имя Софии Баста и стройная женщина, сидевшая за столом ответчиков, встала и в сопровождении пристава прошла на место свидетеля, чтобы принести присягу, зал ожил.
— Ваше полное имя, пожалуйста.
— София Мириам Баста Манчини.
Голос ее не был ни сильным, ни дрожащим, скорее низким и мелодичным, создававшим ауру мира и покоя. Дэвид, Дэнни и Мэтт вспомнили этот голос и одновременно вздрогнули.
— Мисс Баста, — мягко начала Эллен, — расскажите нам, как вы встретились с мистером Манчини. Охарактеризуйте свои с ним отношения.
— Мне было четырнадцать лет. Я жила в Нью-Йорке, в детском доме в Куинсе, а Фрэнки перевели туда из другого дома.
— И вы стали друзьями.
— Больше, чем друзьями. Я любила его.
Все взгляды были направлены на Манчини. Люди хотели увидеть его реакцию на такое заявление. Но лицо Манчини оставалось таким же царственно-бесстрастным, как всегда.
— В самом начале он был другим, — продолжала София. — Красивым, умным и обаятельным. И обращался со мной совсем иначе.
— Как же?
— Он разговаривал со мной. Слушал. И уважал меня. Никогда не пытался ко мне коснуться.
— В сексуальном смысле?
София кивнула.
— Другие мальчики и воспитатели… все они брали меня силой.
Мэтт Дейли с такой силой прикусил нижнюю губу, что из ранки потекла кровь.
— Но не Фрэнки. Он был другим и не подпускал их ко мне.
Эллен Уоттс помедлила, чтобы смысл сказанного лучше дошел до присяжных, особенно женщин.
— Хотите сказать, что подвергались насилию в этом детском доме?
София кивнула и понурилась.
— Тогда я не понимала, что это было. Думала… что так и должно быть… но Фрэнки заставил меня смотреть на вещи по-другому. Он твердил, что я прекрасна, что я особенная, не такая, как все. У меня была книга о марокканской принцессе. Мы читали ее вместе. Он сказал, что принцесса была моей бабушкой, что каким-то образом он это выяснил. Оказалось, что он многое знал о моем прошлом. Знал, что случилось с моими матерью и сестрой. Видите ли, у меня была сестра-близнец, но нас разлучили в раннем детстве.
По мере того как она говорила, с ее лицом происходило что-то странное. Глаза заволокло дымкой, взгляд потерял всякое выражение. Она словно находилась под гипнозом.
— Остальные не верили, что я происхожу из знатной семьи. Завидовали. Но Фрэнки все понимал. Он знал. И любил меня.
— София, — очень мягко вмешалась Эллен, — но теперь вы понимаете, что это неправда? И история о принцессе не имеет к вам никакого отношения? А письмо от адвоката, сообщавшее о вашей сестре Элле, придумано вами и Фрэнки, верно?
Лицо Софии на какой-то момент исказилось. И тут же, словно очнувшись от транса, она тихо сказала:
— Да. Теперь я знаю. Это все ненастоящее.
— Но в то время вы считали это правдой. Именно тогда официально сменили свое имя на София Баста, верно? Баста — фамилия марокканской семьи из романа.
— Позже мне объяснили. Да, думаю, что так.
Она выглядела сбитой с толку и очень одинокой. Мэтт не мог этого вынести. Даже Дэнни с трудом верил, что можно изобразить психическое расстройство с такой достоверностью.
— Итак, когда вы стали Софией, как стали развиваться ваши с Фрэнки отношения? Когда они стали физическими?
— Только после свадьбы. И даже тогда мы редко… он не слишком этого хотел.
— Не хотел иметь половые сношения?
— Да.
— Вы подозревали, что он может быть гомосексуалистом?
— Нет, никогда. Он любил меня и даже был страстным… в другом отношении. Вы должны понять. У меня не было жизни. Только та, которую дал Фрэнки. Он спас меня, и я ни о чем не расспрашивала. Приняла все, как есть.
— Значит, вы поженились и переехали в Калифорнию.
— Да! Фрэнки такой умный и способный! Он мог найти любую работу, делать все на свете. Но ему предложили место в лос-анджелесской юридической фирме, и поэтому мы приехали туда. Для нас началась новая жизнь, поэтому он выбрал новые имена. Он стал Лайлом, я — Анджелой. Мы были очень счастливы… сначала.
— И под именем Анджелы вы встретили Эндрю Джейкса?
София ломала руки, словно меся невидимый ком теста.
— Да. Анджела познакомилась с Эндрю. Все устроил Лайл.
Она с такой естественностью трансформировалась в другого человека, что присутствующие ничего вначале не заметили. Но когда обнажились глубины ее шизофрении, по залу пронеслись испуганные возгласы.
— Бедняжка Анджела. Она не хотела выходить за Эндрю. Не хотела подпускать его к себе… он был так стар! — Софию передернуло. — Ее тошнило каждый раз, когда он до нее дотрагивался.
— Ее? — задала Эллен вопрос, который был у всех на языке. — Хотите сказать, вас, София?
— Нет! Это была Анджела! Я говорила вам об Анджеле, помните? Пожалуйста, не путайте меня. Так трудно вспоминать. — Она прижала пальцы к вискам. — Анджела не хотела выходить за Эндрю Джейкса. Она была такой прелестной девушкой. Но Фрэнки ее заставил. Сказал, нужно наказать Эндрю за то, что он сделал, и Анджела была создана, чтобы его наказать. Выхода не было.
— И что такого сделал Эндрю? — продолжала Эллен. — Почему его следовало наказать? Он был плохим человеком?
— Эндрю? Плохим? Только не с Анджелой. Нет. Он был довольно милым. Заботливым… В конце она даже полюбила его. По-своему. Но он что-то сделал, как и другие. Бросил семью. Детей. И потому должен был умереть.
В это мгновение перед глазами Дэнни прошла вся его жизнь.
Неужели все было так просто? Такая незамысловатая связь между убийствами? Жертвы всего-навсего бросили детей, как когда-то отец бросил Фрэнки?
— Поэтому они вседолжны были умереть. Эндрю, Пирс, Дидье, Майлз. Из-за детей. Дети должны быть отомщены.
В зале стояла мертвая тишина. Эллен задала следующий вопрос:
— Кто убил Эндрю Джейкса, София? Анджела или Фрэнки? Или они оба это сделали?
— Фрэнки. Это был Фрэнки, — ответила София без колебаний и разразилась рыданиями.
— Ложь! — вскочил Манчини. — Все это бред, дерьмовый спектакль! Это онавыбрала Джейкса первой жертвой! Она, не я!
Судья Муньес строго призвал его к порядку, а судебные приставы быстро усмирили Фрэнки и заставили сесть.
Но София все еще говорила, как в трансе, не в силах остановиться.
— Он перерезал горло Эндрю. Такой ужас! Кровь была повсюду… никогда не видела столько крови! Потом он изнасиловал бедную Анджелу… она умоляла его остановиться, но он ее не слушал. Не остановился. Он делал ей больно! Потом… связал их и ушел.
— А где были вы, пока все это происходило? Помните?
— Конечно, — удивленно ответила София. — Я была там же, где всегда. Наблюдала.
Эллен Уоттс допрашивала клиентку еще час, прежде чем судья Муньес объявил двухчасовой перерыв. Официально — для того, чтобы позволить другим адвокатам подготовиться к перекрестному допросу. На деле же большой перерыв должен был дать журналистам время прокомментировать и домыслить ситуацию, что, в свою очередь, гарантировало новостям место на первых полосах всех газет Восточного побережья.
Второй час показаний Софии прошел в том же драматическом ключе, что и первый. Были периоды просветления, когда женщина полностью сознавала, кто она такая, где находится и почему отвечает на вопросы. В эти минуты она казалась спокойной, умной, красноречивой и явно раскаивалась в содеянном. Но когда ее просили вспомнить о преступлениях, она неизбежно соскальзывала в ад расщепления личности, становясь кем-то другим: Анджелой, Трейси, Ириной, Лайзой или Сарой Джейн, словно все они были реальными женщинами, ее знакомыми и подругами. Она явно отделяла пережитое ими от событий своей жизни. В ее помрачненном рассудке любовь Трейси к Пирсу и Лайзы к Майлзу была искренней. Любовь и скорбь, которую испытывали вдовы, были настоящими. Подготовка всех преступлений развивалась по одному и тому же сценарию. Фрэнки устраивал знакомство, планировал убийство, которое сам же и осуществлял, одержимый желанием «отмщения». Это он «создавал» всех жен, своих сообщниц. А потом насиловал их на глазах у бедной Софии.
Оставался один вопрос: было ли ее очевидное безумие притворным, на чем громко настаивал Манчини, разыгрываемым для того, чтобы послать его на смерть, пока она будет доживать остаток дней в закрытой психиатрической лечебнице, или это чистая правда?
Пробудившись от привычной апатии поразительным воздействием, произведенным на присяжных, особенно женщин, показаниями Софии Баста, Уильям стал агрессивным, явно намереваясь вцепиться добыче в горло.
— Мисс Баста, когда вы назывались чужими именами исключительно с целью выйти замуж и потом убивать беззащитных стариков…
— Протестую! — завопила Эллен Уоттс. — На каких основаниях, ваша честь? Она призналась в этом под присягой!
— Протест отклоняется. Можете закончить вопрос, мистер Бойс.
— Когда вы изменяли имена и внешность, это наверняка требовало немалой подготовки?
— Не понимаю.
— О, думаю, что понимаете. Перед каждым преступлением вам приходилось делать пластическую операцию и придумывать и заучивать новую биографию вашего персонажа. Практиковаться в произношении, находить место работы, заводить друзей. То есть создавать базу, на которой можно было бы устроить встречу с будущей мишенью, после чего приняться за обольщение.
Эллен снова вскочила.
— Я не услышала вопроса.
— Вот и вопрос. Сколько времени это требовало? Чтобы стать Анджелой, Трейси или остальными?
София поморщилась.
— Точно сказать не могу. Иногда месяцы. Иногда годы.
— Значит, вы проводили месяцы, а иногда годы, тренируясь, готовясь к следующему убийству?
— Все было не так.
— Да? И как же?
— Фрэнки увозил меня после… — Она замолчала.
— После убийства?
София кивнула.
— Предполагалось, что нам нужно навестить мою сестру. Мы собирались найти ее вместе. И каждый раз переезжали. Новые имена должны были означать новое начало. Они не были частью плана.
— Нет, были, мисс Баста. Скажите, когда вы встретили сэра Хейли, вы уже знали, что собираетесь выйти за него?
— За него вышла Трейси.
— Вы и были Трейси, мисс Баста. Знала ли «Трейси», что ее настоящий муж, Фрэнсис Манчини, намерен убить сэра Пирса?
— Я… не…
София в панике огляделась, словно лисенок, окруженный стаей разъяренных гончих. Мэтт Дейли стиснул подлокотники кресла. Оставьте ее в покое! Прекратите мучить!
— Знаете, мисс Баста! Прекрасно знаете! Трейси помогла Манчини пробраться в дом на Честер-сквер. Выключила сигнализацию, верно?
— Да, — прошептала София едва слышно. — Но вы не понимаете. Она не могла иначе. Пришлось. Фрэнки…
— Да-да, мы слышали, Фрэнки «заставил ее это сделать». Мисс Баста, разве неправда, что вы добровольно и активно участвовали во всех этих убийствах?
— Неправда.
— Что вы и Манчини вместе планировали убийства за несколько месяцев или даже лет?
— Я уже сказала, все было не так.
— Что больше всего возбуждало вас сексуально, мисс Баста? Фантазии, связанные с изнасилованием? Или возможность наблюдать зверские убийства невинных людей?
— Протест!
— Отклонен.
Судья просто любовался собой. Он долго ждал, пока обвинение заставит эту суку подергаться, и сейчас не собирался снимать ее с крючка.
— Отвечайте на вопрос, мисс Баста!
Впервые за все время София неожиданно позволила себе вспышку гнева.
— Я не возбуждалась, мистер Бойс! — крикнула она. — Меня насиловали и избивали. Заставляли выполнять желания извращенца! Он твердил, что, если я не выполню его приказания, он сделает то же самое с моей сестрой! Изнасилует, будет пытать и убьет! Если вы считаете, что это доставляло мне наслаждение, значит, безумны вы. Не я!
Эллен Уоттс схватилась за голову.
Уильям Бойс позволил себе легкую улыбку.
— Позвольте напомнить, мисс Баста, что у вас нет сестры. Но то, что вы употребили местоимение «я», — весьма ценно. Больше вопросов не имею.
Все посчитали, что проведенный Бойсом перекрестный допрос Софии Баста нанес непоправимый ущерб защите подсудимой. «Лос-Анджелес таймс» выразилась весьма недвусмысленно: «Впервые в истории криминальных процессов даже не слово, а одна буква имела такое сокрушительное воздействие на ход дела».
Одним яростным взрывом София развеяла все сомнения в своей виновности, так тщательно культивируемые защитником, показав жестокую реальность: расщепление личности у Ангела Смерти не что иное, как хитрая игра. Но если ее болезнь — притворство, не срежиссировано ли все это защитой?
Эллен Уоттс постаралась исправить неприятное впечатление, вызвав назначенного штатом тюремного психиатра, чтобы дать оценку психическому состоянию Софии. Доктор Люси Пеннино была хорошим психиатром, давшим однозначное заключение: Баста определенно страдает параноидальной шизофренией. Состояние ее, как у многих шизофреников, было цикличным, приступы начинались и заканчивались, и ее сознание сейчас, во время процесса, было более ясным, чем в моменты убийств, когда она не принимала стабилизирующих препаратов, как сейчас.
— Человек, страдающий подобным недугом, крайне подвержен постороннему влиянию — не важно, плохому или хорошему. Мэтью Дейли, например, имел весьма положительное воздействие на Софию в облике Лайзы Баринг. Во время моих встреч с мисс Баста она описывала их отношения как искреннюю любовь. Повстречай она мистера Дейли до первого убийства, а не после четвертого, я, как профессиональный психиатр, считаю, что никаких преступлений вообще бы не произошло.
Речь была прекрасной. И тем более трогательной, что Мэтт неприкрыто и не стыдясь плакал в инвалидном кресле. Но при взгляде на каменные лица присяжных стало ясно, что свидетельство мисс Пеннино немного запоздало.
Неудивительно, что заключительная речь судьи Муньеса была построена на контрастах черного и белого и звучала настолько жестко, насколько позволял закон.
— Вопрос не в том, господа присяжные, были ли София Баста и Фрэнсис Манчини несчастны в детстве. Кроме того, вы не обязаны спрашивать себя, имели ли обвиняемые психологические проблемы. Вам ни к чему понимать их мотивы, их отношения или что-то, происходящее в этих извращенных умах, кроме одного: убили ли они этих четверых предумышленно? Если вы считаете именно так, значит, необходимо их осудить. Мы уже знаем, что Фрэнсис Манчини и София Баста совершили страшные преступления и были пойманы в тот момент, когда пытались убить еще одного человека. Призываю вас понять: если бы их не схватили, мистера Айшега уже не было бы в живых. И несмотря на его страстные чувства к мисс Баста, правда заключается в том, что мистеру Дейли тоже повезло выйти из всего этого живым. Если бы благодаря редкостной решимости директора Магуайра они не были пойманы, убийства продолжались бы, возможно, еще десять лет. Еще больше невинных мужчин распростились бы с жизнью при невообразимо кошмарных обстоятельствах, преданные и зарезанные женщиной, которую любили, и считавшие, что их любовь взаимна. Суд не услышал убедительных слов раскаяния от обоих ответчиков.
Здесь очень много говорили об их психическом состоянии, особенно о состоянии мисс Баста. В свете вышесказанного я обязан напомнить, что с точки зрения закона нет никакой разницы, считала ли она себя кем-то другим в то время, когда намеревалась убить очередного мужа. То же самое относится к мистеру Манчини. Если вы уверены, что такое намерение было, вы должны осудить преступников. А теперь можете удалиться для вынесения приговора. Всем встать.
Как только обвиняемых увели, публика начала расходиться. Дэнни обратился к Дэвиду и Мэтту:
— Могу я пригласить вас на ленч?
Айшег выглядел усталым, а белый как простыня Мэтт — тяжело больным. Его трясло, как в лихорадке.
— Нужно убираться с Беверли-Хиллз, пока не налетели репортеры.
— Спасибо, но не могу, — покачал головой Дэвид, собирая записи и засовывая в портфель. — Сегодня вечером лечу в Индию.
— До вынесения приговора? — изумился Мэтт.
— Ничего не поделаешь. Присяжные могут заседать не один день, а мне нужно вести дела.
— Вы действительно считаете, что они могут заседать несколько дней? — с надеждой спросил Мэтт. — То есть они ни в чем не уверены?
— Думаю, они абсолютно уверены, — вздохнул Дэвид. — Но им нужно совершить необходимые действия, чтобы взвесить все доказательства, вот и все. На одни замечания Бойса может уйти неделя!
Он пожал руку Магуайра, изо всех сил стараясь сдержать эмоции.
— Спасибо. Муньес сказал правду. Если бы не вы, я уже был бы мертв.
— Не за что. Уверены, что не хотите остаться на ленч?
— Абсолютно. До свидания, Мэтт. Удачи.
Дэвид вышел из здания суда, сел в ожидавший его лимузин с тонированными стеклами, при этом растолкав выкрикивавших вопросы репортеров, напоминавших гигантский рой оводов.
Мэтт Дейли ошеломленно смотрел ему вслед. Дэнни прекрасно знал это выражение после многочисленных встреч с жертвами жестоких преступлений. Мэтт был в шоке. Суд и стрессовая ситуация почти доконали его.
Дэнни стал толкать кресло к служебному, предназначенному только для полиции выходу.
— Пойдем, приятель. Я должен вытащить тебя отсюда.
Они поели в крохотной еврейской закусочной на Силверлейк, находящейся всего в шести милях от здания суда, но в целом мире — от мыльной оперы под названием «Азраил». Дэнни заказал сандвич с жареной говяжьей грудинкой и куриный суп с лапшой для Мэтта, а также кружку горячего сладкого кофе.
— Они хотят казнить ее, верно?
Дэнни отложил сандвич:
— Возможно. Да. Мне очень жаль, Мэтт.
— Это я виноват. — Слезы вновь заструились по щекам Мэтта, капая в суп. — Не начни я писать этот идиотский сценарий, не обратись к тебе, ее никогда бы не нашли.
— Неужели ты это всерьез? — ахнул Дэнни. — Если бы не ты, умирали бы люди. Ни в чем не повинные люди. Эту женщину нужно было остановить.
— Я мог бы это сделать. Ты слышал психиатра. Если бы мы с Лайзой ускользнули, как планировали, если бы добрались до Марокко и исчезли, Фрэнки не смог бы убивать без нее, а она и мухи не обидела бы, если бы не он.
— Может, так. А может, и нет. Вспомни, ты понятия не имел, что Лайза замешана в этих убийствах. Интересно, как бы ты отреагировал, если бы знал?
Мэтт не колебался.
— Я бы простил ее. Я бы понял.
— Она убила твоего отца, Мэтт. Поэтому ты и занялся этим делом. Эндрю Джейкс не заслужил такой смерти. Помнишь? Никто не заслуживает подобной смерти.
— Нет, — упрямо бросил Мэтт. — Это Манчини убил моего отца. Лайза запуталась. Она считала, что защищает сестру. И никогда не хотела, чтобы это произошло.
Очевидно, в уговорах не было смысла. Он не собирался убеждать Мэтта, да и сама эта тема болезненно волновала беднягу, а ведь именно этого Дэнни надеялся избежать, когда повез его на ленч. Поэтому он заговорил о другом:
— Как Клер?
— Хорошо. Только, полагаю, устала меня терпеть. Нелегко жить с братом-калекой, если у тебя двое детей и муж, о которых нужно заботиться.
— Она готова сделать для тебя все, — заметил Дэнни. — Даже я это вижу. Ты счастливчик.
«Да, счастливчик. Это как раз обо мне», — подумал Мэтт.
— Она считает, что мне необходим психотерапевт.
— А как считаешь ты?
— Какая разница? — пожал плечами Мэтт. — Если Лайза… если они…
Он задохнулся, не в силах продолжать, но Дэнни домыслил остальное. Если они казнят Софию, ему незачем будет жить.
Присяжные могли этого не знать, но они выносили приговор не двоим, а троим.
— Может, тебе следует вернуться к работе, Мэтт? Сделать этот чертов документальный фильм! Ведь у тебя достаточно материала, никто не изучил это дело лучше тебя. Сейчас люди умирают от желания узнать подробности. Ты можешь сделать целое состояние.
— Мне не нужно состояние, — искренне ответил Мэтт. — Не нужно, если я не могу купить Лайзе свободу.
— Ты ведь хочешь рассказать правду, верно?
— О чем ты?
— Ты хочешь, чтобы люди знали, что произошло на самом деле? Лучшим способом будет снять кино. Донести истину до сознания миллионов людей. Таким образом ты сумеешь ей помочь.
Впервые на лице Мэтта появилось нечто вроде надежды. Его долг — рассказать правду о Лайзе. Обо всех. Хотел Дэнни того или нет, но сейчас он бросил ему спасательный круг.
В этот момент зазвонил мобильный Дэнни. Это был Лу Ангеласто, старый приятель еще по службе в ЛАПД.
— Что у тебя, Лу? Я только что вышел на ленч со своим другом. Можно я перезвоню в десять?
Мэтт наблюдал, как удивление на лице Магуайра поочередно сменялось недоверием и паникой.
— Мы ни за что не успеем. Силверлейк… Может, пришлешь машину? Да, буду крайне благодарен. — Скороговоркой сообщив адрес закусочной, Дэнни отсоединился.
— Все в порядке? — спросил Мэтт.
— Вроде бы… нет… не совсем. — Дэнни вытащил две двадцатки, уронил их на стол и поспешно встал. — Присяжные уже вернулись. С приговором.
В комнате 306 царил настоящий хаос. Люди сражались за лучшие места. Телеоператоры дрались за доступ к предназначенной для журналистов галерее, используя тяжелые камеры в качестве оружия. Многие уже покинули знание суда, поскольку никто не ожидал такого скорого приговора. Но когда пришло известие, что жюри вот-вот вернется и судья Муньес через несколько минут объявит начало заседания, все помчались назад, на Беверли-Хиллз, нажимая на клаксоны, как нетерпеливые гонщики. Уже через четверть часа Бертон-уэй был забит, как шоссе 405 в час пик. Даже на тротуарах толпился народ, собравшийся вокруг двух гигантских выносных экранов, на которые должна была транслироваться процедура вынесения приговора.
Для дела международного масштаба было удивительно, как быстро жители города «присвоили» себе ответчиков, считая Софию Баста и Фрэнки Манчини чуть ли не своими. Всем вдруг стал небезразличен и Эндрю Джейкс, богатый престарелый арт-дилер, первая жертва убийц. Ведь все началось в Лос-Анджелесе. Со времен процесса над Оренталом Симпсоном, бывшим профессиональным игроком в американский футбол, обвиненным в убийстве жены и ее любовника, внимание всего мира никогда не было так безраздельно приковано к системе правосудия этого города. Для жителей было крайне важно, чтобы виновные понесли заслуженное наказание. Хотя толпа не требовала крови открыто, ее настроение было мрачно-выжидающим. Все знали, что Судья Ужас испытывал наслаждение, вынося смертные приговоры. Но сегодня город был на его стороне.
Мэтт Дейли вцепился в поручень в кабине патрульной машины. Над головой завывала сирена. Мигалка бросала сине-белые отблески, пока автомобиль мчался к зданию суда. Мэтт пытался вдохнуть побольше воздуха.
— Ждать осталось недолго, — ободрил его Дэнни, видя, как водители остальных машин неохотно уступают им дорогу. — Думаю, мы успеем.
Муньес величественно вплыл в зал суда. Все присутствующие встали. Подойдя к судейскому креслу, он для пущего эффекта помедлил, как король, обозревающий свои владения. Адвокаты находились на местах.
Уильям Бойс, который едва не уморил их своими пространными скучными речами, но чей перекрестный допрос изменил течение процесса, тоже был здесь.
Алвин Дюбре, защитник Манчини, этот валявший дурака старый шут, сказал меньше других, но возможно, добился для своего клиента большего снисхождения, заставив его молчать и позволив Софии Баста самой сплести себе веревку.
Эллен Уоттс, красавица и умница, но оказалась, однако, слишком неопытной, чтобы обуздать свою клиентку. Уоттс пришлось труднее всего, когда она пыталась выставить злобную убийцу жертвой, умную интриганку — несчастной шизофреничкой, а распущенную садомазохистку — маленькой растерянной девочкой. И она бы добилась своего, если бы София Баста ее не переиграла.
Слева стояли обвиняемые. Манчини выглядел, как всегда, воплощением зла и законченным психопатом. София Баста казалась непроницаемой. Она смотрела перед собой, вытянув руки по швам. Лицо ее было абсолютно пустым. На нем не было ни нервозности, ни надежды, ни гнева, ни нетерпения, ни отчаяния — ничего. Она казалась чистой грифельной доской, готовая смириться со следующей главой своей ужасной жизни, которую писали за нее. И на этот раз, с небольшой помощью присяжных, автором будет судья Федерико Муньес.
Эта глава станет последней.
Справа от Муньеса в первом ряду пустовали три места. Отсутствовали Дэвид Айшег, Мэтт Дейли и Дэнни Магуайр.
«Черт», — подумал Муньес. Знай он… нашел бы предлог, чтобы заставить трех основных персонажей драмы присутствовать при ее завершении. Но уже поздно.
Наконец судья сел, и все с готовностью последовали его примеру, опускаясь на стулья и вытягивая шеи, чтобы лучше видеть Баста и Манчини.
В комнату гуськом вошли присяжные.
У барьера, наспех возведенного перед зданием суда, водитель спорил с охранником.
— То есть как это «больше никаких машин»? Это помощник директора Интерпола Дэнни Магуайр! У него полный допуск на все судебные заседания!
— Ничего не знаю, — проворчал охранник. — У меня приказ. После начала заседания ни одна машина не въедет и не выедет отсюда.
Дэнни, не выдержав, вышел из машины и, приблизив лицо к физиономии охранника, так что ощутил чесночный запах из его рта, отчеканил:
— Либо вы немедленно отодвинете барьер и дадите нам проехать, либо я лично прослежу, чтобы вас не только уволили, но и чтобы вы больше никогда не нашли другой работы в этом городе. Но если считаете, что я лгу, можете нас развернуть. У вас есть ровно три секунды, чтобы принять решение. Один, два…
Охранник, заметивший стальной блеск в глазах Дэнни, понял, как следует поступить.
— Мистер председатель, вы вынесли вердикт?
Тяжеловесный немолодой афроамериканец торжественно кивнул:
— Да, ваша честь.
— Единогласный вердикт?
— Да, ваша честь.
Собравшаяся на улице толпа уставилась на гигантские плазменные экраны. Царила полная тишина. На одном стоял председатель жюри, за спиной которого сидели присяжные. Все выглядели мрачно-торжественными, как и следовало в подобных случаях.
На другом два ответчика, находившиеся всего в нескольких футах друг от друга, выглядели такими обособленными, как могли быть только совершенно чужие люди. Невозможно представить, что эти двое были знакомы с детства и, мало того, двенадцать лет составляли одну преступную команду. Что они были женаты…
— Итак, вы вынесли вердикт?
— Да, ваша честь.
Дэнни Магуайр, пыхтя, бежал по коридору, толкая перед собой тяжелую коляску с Мэттом. Двойные двери комнаты 306 маячили впереди, как врата рая. Или ада.
— Простите, сэр, — начал было полицейский, — но заседание уже началось. Судья Муньес… — Он осекся, увидев жетон Интерпола. — Заходите, сэр. Но я не могу пропустить вашего друга.
Дэнни, проигнорировав его, снова повез Мэтта дальше. В зале тоже стояла тишина, и неожиданный шум привлек общее внимание: все головы повернулись в их сторону. Но только один взгляд ошеломил Дейли. Впервые с начала процесса она смотрела на него. Только на него.
— Лайза, — прошептал он одними губами.
Она улыбнулась.
— По убийству с особой жестокостью Эндрю Джейкса: признали ли вы виновным Фрэнсиса Манчини? — спросил судья.
— Виновен.
Слово прогремело, как выстрел.
— А второго ответчика, Софию Баста?
Выдох председателя жюри длился целую вечность.
— Невиновна.
Изумленные восклицания публики, казалось, были слышны по всему миру.
Собравшиеся на Бертон-уэй вопили так громко, что слабые отзвуки были слышны даже сквозь толстые стены здания суда. Едва операторы поняли, что происходит, как все объективы нацелились на лицо Софии. Но если она в какую-то долю секунды и отреагировала на слова председателя, сейчас всякое выражение словно стерли, заменив обычной безмятежной пустотой. Мэтт закрыл глаза и обмяк, словно его ударили под дых. Даже Муньесу, знаменитому Судье Ужасу, потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки.
— Мы считаем второго ответчика, Софию Баста, невиновной вследствие ограниченной ответственности ввиду признания подсудимой психически нездоровой.
Судья Муньес откашлялся.
— В деле сэра Пирса Хенли…
«Виновен. Невиновна. Ограниченная ответственность».
То же самое было и в делах других жертв. Правда, оба ответчика были признаны виновными в покушении на Дэвида Айшега.
Атмосфера всеобщего изумления была почти физически ощутимой. Даже обычно невозмутимый Манчини был явно потрясен. Его оливковая кожа посерела. Брат сэра Хенли качал головой и постукивал пальцем по слуховому аппарату, словно полагая, что неверно расслышал приговор. Бывшие приятельницы Баринга ударились в слезы, а с галереи неслись протестующие вопли.
Но Дэнни не мог разделить их возмущение. Говоря по правде, он ощущал глубочайший покой.
София останется за решеткой. Никто больше не умрет от рук Азраила, не падет жертвой его извращенной жажды мести. Но прелестную Анджелу Джейкс, которой она была когда-то, пощадит игла палача.
Может, это и не истинное правосудие. Но это конец. Дэнни Магуайр наконец-то свободен.