Глава 1

 

Хэнкок-Парк, Лос-Анлжелес, 1975 год

— Сорок восемь, сорок девять… пятьдесят! Отличная работа, Дьюк. Ты в прекрасной форме!

Дьюк Макмаон поднялся с мата и самодовольно посмотрел на тренера. Он не уставал удивляться тому, как накачаны современные парни. Бугрящиеся бицепсы, шея почти сразу переходит в плечи двумя вспученными мышцами, грудная клетка огромная, какая-то нечеловеческая. Да еще этот костюм для утренних пробежек с распахнутым воротом, в котором виднеется толстая золотая цепь. Словно тупой мафиози, никак не меньше! И при этом ни капли мозгов или обаяния. Неудивительно, что голливудские курочки ищут мужчин постарше и посолиднее.

Впрочем, с удовлетворением подумал Дьюк, Майки был прав. Он действительно пребывал в прекрасной физической форме. Дьюк походил по залу, глядя в зеркальные панели, которыми были обиты стены и потолок. В свои шестьдесят четыре он был мускулист и подтянут, осанка горделивая. Дьюку можно было дать на двадцать лет меньше, и в том не было заслуги хирургов. Он день за днем качал мышцы и плавал в бассейне, а его здоровью мог позавидовать любой двадцатилетний мальчишка.

Дьюк вздохнул. К сожалению, пресс оставался вялым, не помогали никакие упражнения, и потому чаще всего он работал именно над животом. За шесть лет работы его тренер, Майки, ни разу не сталкивался с тем, чтобы Дьюк отменил занятие.

— Да, прямые мышцы у тебя слабо развиты, — покачал головой тренер.

Дьюк развязал шнуровку спортивных штанов, отбросил их в угол и направился в душ.

— А у тебя плохо развито чувство вкуса, — беззлобно бросил он на ходу. — Тебе бы последить за своим гардеробом, парень. Не говоря о прическе, конечно. — Дьюк обернулся и взлохматил свои волосы, смеясь. — Ты похож на Шер, только у тебя щетина погуще. Найди себе приличного парикмахера!

Майки усмехнулся и выключил запись Мика Джаггера. Дьюк любил заниматься под «Роллингов».

Сегодня у клиента было какое-то особенно приподнятое настроение. Похоже, его новая любовница была настоящей профессионалкой. Майк понимал, что в таком человеке, как Дьюк, мало приятных черт, но все равно восхищался им. Конечно, старик был редким ублюдком. Он менял любовниц как перчатки и при этом обращался с собственной женой Минни словно со служанкой. Дьюк был нетерпим к гомосексуалистам, чернокожим и евреям, укрывал налоги и по натуре был потребителем, но его невероятная энергия, жажда жизни и обаяние все равно привлекали к нему людей. У Майки было немало богатых клиентов — хотя ни один из них не мог сравниться с Дьюком доходами, но он выделял сегодняшнего клиента из всех, очарованный его харизмой.

Выйдя из душа без одежды, Дьюк прошел к огромному окну и подставил мокрое тело теплым лучам калифорнийского солнца. Тренажерный зал располагался на первом этаже огромного дома, стоявшего посреди роскошного парка, обнесенного высоким забором. Дом был построен в двадцатых годах, когда Хэнкок-Парк был общественным местом, но Дьюк выкупил его и застроил по собственному разумению. Десятки садовников ухаживали за растениями, парк украсили скульптуры, был вырыт широкий бассейн, а у въезда в парк появились тяжелые чугунные ворота с охраной.

Минни, несчастная жена Дьюка, пыталась придать дому солидности и обставила гостиные и комнаты семьи в соответствии со своим безупречным вкусом, в староанглийском стиле. Словно пытаясь ей насолить, Дьюк оформил свою спальню, кабинет и зал совершенно иначе. Он предпочитал модерн, но и здесь ему недостало вкуса, отчего помещения являли собой дань всему кричащему, эклектичному и порой вульгарному. Тот же спортивный зал являлся тому иллюстрацией: огромных размеров музыкальная установка с колонками, размещенными по углам, зеркальные стены и потолок, на полу — какое-то невероятное лиловое покрытие с орнаментом из черных кругов, аляпистые рыжие кожаные маты, с потолка свисает зеркальный шар, какие подвешивают на танцплощадках.

— Бога ради, Дьюк, надень хоть что-нибудь, — взмолился Шеймус, старый дворецкий.

Шеймус был другом Дьюка с детства, а когда тот разбогател, получил свою должность. Он был правой рукой Дьюка, верным слугой и помощником, посвященным во все внутрисемейные дела Макмаонов, а также помогавшим Дьюку в работе.

Сейчас лицо Шеймуса было малиновым от смущения. Он стоял у двери с ежедневником.

— В одиннадцать у тебя встреча, ты же помнишь, — укоризненно сказал Шеймус. — Конечно, в Голливуде принято ходить на встречи в стиле casual, но я не уверен, что Джону Магуайру твой наряд придется по вкусу. Надень хоть штаны, Дьюк.

Тот обернулся через плечо и довольно ухмыльнулся. Шеймус и Дьюк были одногодками, но казались представителями разных поколений. Шеймус уже много лет выглядел «за шестьдесят», лысая голова была похожа на яйцо, тогда как его хозяин словно сумел подчинить себе время. Дворецкий вполне мог сойти за его отца, и это не переставало веселить Дьюка. Он никогда не подтрунивал над старым другом, прощая ему отсутствие силы воли, которой был щедро наделен сам. Вращаясь среди акул Голливуда, Дьюк научился ценить дружбу и поддержку Шеймуса.

— Отвали, дружище! — со смешком бросил он дворецкому и с вызовом почесал яйца. — Я любуюсь прекрасным видом.

Вид в самом деле открывался великолепный. Аккуратные лужайки с нежно-салатовой травкой, лабиринт из можжевельника, дорожки парка, усыпанные гравием, каменные лавочки под витыми фонарными столбами. Вдоль широкого бассейна гулял ветерок, потряхивая ветви апельсиновых деревьев и гоняя по воде рябь. На одной из аллей собралась целая павлинья семья, одна из птиц на мгновение веером раскрыла хвост, который засиял синим и зеленым. Трудно было поверить, что этот райский сад был результатом кропотливой ежедневной работы сотен рук, а не творением Бога. Больше всего в Голливуде Дьюк любил именно это: возможность превратить грязь в золото чужими руками. Если бы не он, Хэнкок-Парк так и оставался бы пустыней с редкими кривыми деревцами, изрезанной дорожками.

Почти у самого окна группа мексиканских рабочих оформляла клумбы и стригла кустарники. Если бы кто-то из них оглянулся на дом, то увидел бы обнаженного Дьюка в окне спортзала, но хозяину было плевать. Это был его дом. Он отработал каждую пядь земли, каждый камень в его основании и мог торчать у окна в том виде, в каком ему заблагорассудится. Кроме того, Дьюку попросту нравилось ходить по дому голым, потому что это сводило с ума Минни. Доводить жену до белого каления было одним из излюбленных развлечений Дьюка.

— В одиннадцать! — надтреснутым голосом повторил Шеймус, подняв вверх узловатый палец, и удалился, как только Дьюк кивнул.

— Посмотри, какой чудесный день! — провозгласил Дьюк, раскинув руки в стороны. — Просто удивительный день!

Майки рассмеялся:

— Мы в Калифорнии, дружище. Здесь каждый день чудесен. — Он застегнул молнию спортивной сумки и подошел к Дьюку. Спешить не хотелось. Следующий клиент Майки — толстая немолодая вдова с Беверли-Хиллз — наняла его только затем, чтобы пожирать глазами крепкое мускулистое тело и лишь изредка махать жирными ляжками в попытке изобразить упражнение. Общаться с Дьюком было куда приятнее. — Полагаю, твое радужное настроение связано с твоей новой подружкой… как ее, Кэтрин? Ведь ее так зовут, да?

— С любовницей, малыш. С моей новой любовницей. — Дьюк улыбнулся. — Я уже староват для подружек, не находишь? — К явному облегчению Майки, он натянул белые шорты и присел на скамью, предлагая присоединиться. — Подружка — эта такая девочка, с которой держатся за руки и ходят в кино. Потом, быть может, она становится женой и рожает тебе детей, если у вас все сладится. Вот что такое подружка. А любовница — совсем другое дело. — Дьюк сделал паузу и хищно прищурился. — Любовница — это твоя личная дырка, которую ты можешь трахать, когда тебе заблагорассудится, ясно?

— Боже мой! — Майки смущенно рассмеялся, шокированный подобным откровением. — Как ты можешь говорить такое! Что значит «личная дырка»? Ты же не хозяин, а она — не рабыня.

— Ах, малыш, как мало ты знаешь! — Дьюк покачал головой.

Он встал и взял со стула чистую одежду — белые брюки, белые туфли и водолазку шоколадного цвета с тугим горлом. Наряд был довольно теплым для Калифорнии, но Дьюк часто носил обтягивающие вещи, чтобы подчеркнуть бицепсы и грудные мышцы. Он положил руку на плечо Майки отцовским жестом, словно юный тренер был частью его семьи. Дьюк сожалел, что никогда не сможет общаться так же просто с собственным сыном Питом. Парень пошел в свою мать, разве что, в отличие от Минни, имел яйца, хотя порой Дьюк здорово сомневался даже в этом.

— Как бы то ни было, парень, но мое радужное настроение связано именно с Каролин.

— Ах да, с Каролин. Прости, что перепутал имя.

Дьюк довольно ухмыльнулся, словно пьяный, который попал в винный магазин с богатым выбором.

— Знаешь, — продолжал он, прищурившись, — она ведь особенная. Каролин не только трахается, как искушенная шлюха! — Эти слова заставили Майки покраснеть. — Она еще и весьма образованна. Ты бы слышал, как она говорит. Королева, мать ее! Если ты никогда не трахался с английскими штучками, тебе стоит попробовать.

— Я запомню твой совет, — выдавил Майк. — Спасибо.

— И самая главная новость! — с триумфом сказал Дьюк, и глаза его нехорошо блеснули. — Девочка переезжает ко мне. Навсегда. И прямо с сегодняшнего дня.

Майки подумал, что ослышался.

— Прости? Каролин переезжает к тебе? В этот дом? — Он не решился осуждать вслух жестокость клиента, но был шокирован сверх меры. — А как же Минни? Или вы решили расстаться? Так вы разводитесь, да? Почему я об этом не слышал?

— Не-а, — лениво ответил Дьюк, потянувшись. Он явно забавлялся тем, что юный тренер смущен. — Никакого развода. Никто не расстается. Я просто довел до сведения жены, что Каролин будет жить с нами. Это мой дом, и я могу делать в нем все, что захочу. Минни придется смириться, если она хочет оставаться частью семьи Макмаон.

Майки изумленно заморгал. Он уже привык к тому, что Дьюк жесток по отношению к жене, хотя и не понимал мотивов Минни. Как несчастная женщина терпит выходки мужа, почему мирится с его любовницами? Но сегодняшняя новость повергла его почти в ужас. А как отнесется Пит к поступку отца, подумалось ему.

— Сегодня вечером у нас будет семейный ужин, — продолжал Дьюк как ни в чем не бывало. — Только члены семьи, сам понимаешь. Каролин, я, Лори, Пит, его жена… и моя жена, конечно, — добавил он с каким-то садизмом в голосе. — Однако ты тоже можешь к нам присоединиться, если пожелаешь. Я скажу Минни, что у нас будет еще один гость.

Майки взмок от напряжения. Так Минни должна разыгрывать из себя гостеприимную хозяйку в этом фарсе? Майки ощутил сильное чувство вины. Ему не хотелось участвовать в жестокой затее Дьюка.

— Я не смогу, — пискнул он жалобно. — То есть я бы рад, но не получится.

Он подумал, что у Дьюка явный пробел там, где у нормального человека должна присутствовать совесть. И если заглянуть туда, в эту дыру, откроется страшная чернота. Майки был по-настоящему напуган.

Видя, что клиент разочарован, он поспешил сгладить свой отказ.

— Я договорился об ужине со своей… подружкой, — пролепетал он. — Ты же знаешь, как обидчивы порой… подружки…

— Конечно. Я понимаю, — сказал Дьюк с неподражаемой ухмылкой, напомнив Майки оскалившегося волка из истории про Красную Шапочку. — Ничего страшного, парень. — Дьюк встал и направился к двери. — Я все понял. — Он даже не обернулся.

Сидя за туалетным столиком в своей комнате, расположенной в восточном крыле дома, Минни торопливо вытащила из футляра жемчужное ожерелье и трясущимися руками застегнула его на шее. Сладкий запах цикламенов, стоявших на окне, обволакивал помещение, словно легкая вуаль. Минни набрала в грудь побольше воздуха и медленно выдохнула.

Она обожала свою комнату для одевания. Пусть она была совсем крошечной, зато находилась в самом дальнем уголке дома, в безопасности. Каждый предмет обстановки напоминал о прошлой жизни: антикварный английский стол, принадлежавший отцу, а теперь служивший ей бюро, персидский ковер с густым ворсом и сложным орнаментом, на котором Минни и ее брат Остин играли еще в детстве, строя города из деревянного конструктора и подушек. Здесь были старинные вазы, куда Минни каждое утро ставила свежие цветы, полки с книгами, собранными поколениями Миллеров. Некоторые из них принадлежали еще прапрапрадедушке Минни, и ей нравилось иногда перебирать хрусткие страницы, касаться пальцами тяжелых переплетов.

Тридцать лет жизни в Лос-Анджелесе так и не смогли стереть тоску по дому, оставшемуся в Коннектикуте. Минни, как могла, окружала себя любимыми предметами, а остальные комнаты дома оформила в сдержанном английском стиле (исключением были комнаты Дьюка, в которых она не бывала). Она создала себе оазис родного Коннектикута посреди Манхэттена, и только это порой помогало ей избавиться от печали, навсегда поселившейся в сердце.

Аккуратно поправив жемчуг, Минни еще раз глянула на себя в зеркало и взяла со спинки стула выбранный для ужина наряд — прямую юбку с жакетом, отороченные тонкой серебристой нитью, строгие и очень элегантные в ее понимании. Она знала, что ей предстоит нелегкий вечер. Однако мать всегда учила ее, что леди не должна терять самообладания — ни при каких условиях, поэтому Минни собрала всю оставшуюся волю в кулак, готовясь пройти испытание с честью. Что бы ни случилось, она гордо снесет удар судьбы и сможет смириться с этой… с…

Минни вздохнула.

Она была младше мужа на десять лет и в свои пятьдесят четыре совершенно не стеснялась своего возраста. Она так же спокойно принимала подступающую старость, как Дьюк пытался ее избежать. Может, именно поэтому она выглядела старше мужа, одевалась строго и чопорно. Тот, кто впервые встречал Минни и Дьюка, вполне мог решить, что перед ним мать и сын, хотя настоящая мать Дьюка никогда не держалась с таким достоинством. За тридцать лет брака Минни ни разу не изменяла своему стилю — темная льняная юбка до колен, хрусткая белая блузка с элегантным скромным воротом, плотные колготки даже в жару (леди никогда не позволит себе появиться на публике без колгот), туфли на низком каблуке с круглым носом и, конечно, бабушкин жемчуг.

Минни старалась следить за собой, хотя никогда не позволяла изысков вроде десятков баночек с кремом и массажных масел. На лице почти не было морщин — особенно возле губ, — потому что леди не позволяет себе поджимать рот, если чем-то недовольна. Единственное место, где морщинок было много, — глаза. Они словно были заключены в частую сеточку, отчего Минни и казалась старше своих лет. Годы страданий не могли не сказаться и на самих глазах, поэтому они потускнели, словно ничто в мире не могло обрадовать их хозяйку.

Минни снова вздохнула, но тотчас напомнила себе, что ей есть за что благодарить судьбу. Статус жены одного из самых богатых и уважаемых людей Америки предоставлял множество материальных благ, и это несколько облегчало боль от потерь и разочарований. К тому же, подумала Минни, Господь дал ей детей: милую, отзывчивую Лори и обожаемого сына Пита. Все они — и даже жена Пита, Клэр, — жили в имении Макмаонов. Дети придавали Минни сил, поддерживали ее в трудные моменты, и это было для нее настоящим счастьем.

И пусть муж собирался ввести в дом свою юную любовницу, Минни знала, что он не сможет задеть ее своим поступком сильнее, чем обычно. Дьюк хотел свести с ума, смертельно ранить ее и детей, но Минни знала, что и здесь он потерпит фиаско.

— Мама? Ты здесь? Слава Богу!

В дверях возникла заплаканная Лори. К двадцати восьми годам дочь Дьюка и Минни превратилась в безнадежную старую деву. Ее огромная бесформенная цыганская юбка и широкая марокканская туника не скрывали пухлых форм. Лори любила сытно и вкусно поесть, а потому с годами не только не худела, но и набирала вес. Трудно было поверить, что это нелепое толстое создание с серыми волосенками, забранными в тощий хвостик, было дочерью настоящей английской леди и красивого, моложавого продюсера.

Этим утром непривлекательное лицо Лори было еще больше изуродовано распухшим красным носом и заплывшими глазками. Бедняжка явно рыдала в своей комнате, прежде чем отправиться на поиски матери.

— Конечно, я здесь, — деловито откликнулась Минни, надеясь, что ее голос звучит достаточно бодро. — А где мне еще быть? К сегодняшнему ужину нужно хорошенько подготовиться, и меня ждет уйма работы по дому. Мне понадобится твоя помощь с цветами, Лори, детка.

В доме Дьюка о предстоящем приезде Каролин говорили просто «ужин», словно имя любовницы отца было проклято. Ни Минни, ни ее дети не могли выдавить из себя «Каролин», как ни старались.

— О, мама! — взвыла Лори, и ее лицо задергалось. Нос мгновенно стал еще более малиновым, глаза налились слезами. — Как ты можешь вести себя так спокойно?! И как папа может так с тобой поступать? Со всеми нами?

— Ради всего святого, Лори, соберись, — произнесла Минни чопорно. Ей стоило великого труда держаться самой, и она не могла утешать еще и дочь. К тому же она попросту не привыкла выплескивать наружу сильные эмоции. — Конечно, это нелегкий для всех нас момент, но нам нечего стыдиться и уж точно незачем плакать.

Она протянула дочери белый платок с монограммой и пододвинула к ней стул. Розовое дерево жалобно хрустнуло, когда Лори опустила на него свой тяжелый зад. Минни сожалела о том, что дочери недостает самодисциплины, особенно когда речь идет о еде, но она никогда не упрекала в этом Лори. Она ободряюще улыбнулась дочке.

— Ну-ну, милая, успокойся. — Минни потрепала дочь по голове, словно послушного пса. — Поверь, увлечение отца этой женщиной скоро пройдет, так бывало и раньше. Ей придется уйти, и мы сможем расслабиться.

— Надеюсь, мамочка. — Лори шмыгнула носом и трубно высморкалась в крахмальный платочек. — Возможно, она ничем не отличается от других любовниц отца, но ведь до этого момента он ни одну из них не пытался ввести в дом! Господи Боже, ей всего двадцать девять. Она моложе Пита!

— Я и сама умею считать, дорогая, — вздохнула Минни. Она расправила плечи и уверенно улыбнулась, пытаясь подать пример самообладания дочери. — Постарайся не нервничать. Мы все — ты, я и Пит — должны собраться с духом. Если мы не будем сломлены, эта женщина не продержится в нашем доме и месяца! — Она кивнула головой, словно сама с собой соглашаясь. — И вот еще что, милая. Я — жена твоего отца и хозяйка дома. И ничто — абсолютно ничто — не изменит этого факта!

Лори с восхищением уставилась на мать и даже перестала шмыгать. Конечно, Пит часто говорил, что всепрощение и покорность Минни — отнюдь не признак внутренней силы, а проявления слабости характера, но Лори не могла с ним согласиться. Ее изумляла стойкость матери, ее спокойствие и способность вытерпеть любые муки с достоинством, свойственным истинным леди. Лори мать представлялась драматической героиней, способной преодолеть невзгоды и превратности судьбы. Она искренне жалела, что не унаследовала от Минни силы духа. Быть может, тогда ее жизнь не была бы такой жалкой и бессмысленной.

— Итак… — Минни мягко улыбнулась, желая прекратить неприятную тему. — У нас много дел! Для начала стоит перебрать цветы, которые принес садовник. Мы же хотим, чтобы отец остался доволен ужином, не так ли?

Для всех, кто знал Дьюка и Минни Макмаон, их брак был загадкой.

Когда они впервые встретились, еще в далеких тридцатых, Минни была застенчивой и невероятно привлекательной девушкой, дочерью Пита Миллера, одного из самых влиятельных землевладельцев Коннектикута, и его жены Мэрилин, уважаемой в обществе дамой. На прием у Миллеров Дьюка привела его последняя подружка, коим не было числа. В то время он был подающим надежды актером — еще не звездой, но уже и не безвестным молодым дарованием — и успел заработать репутацию прожигателя жизни и плейбоя, не пропускавшего ни одной вечеринки.

Минни Миллер заинтересовала его сразу и весьма сильно. Она стояла в углу зала и разговаривала со своим братом Остином, равнодушная к напиткам и веселью. Она являла собой все то, чего так долго был лишен Дьюк, выходец из простой семьи. Она была красивой, хрупкой и невинной, при этом образованной и богатой. Дьюк долго таращил на Минни глаза, не решаясь подойти. Девушка казалась скромной и чопорной, словно протестантская непорочная дева, и Дьюку немедленно захотелось сорвать этот прекрасный цветок. Для католика родом из Ирландии это были довольно самонадеянные мечты, однако цель оправдывала средства.

Он пригласил девушку на танец, чем весьма разозлил свою подружку, но Минни ответила отказом, возмущенно покраснев и вцепившись пальцами в локоть брата. Дьюк был очарован. Он даже не представлял, что в радиусе сотни километров от Манхэттена можно встретить столь скромную девушку.

Именно в тот момент он и пообещал себе, что добьется Минни Миллер любой ценой. Следующие девять месяцев прошли в попытках соблазнить наивное создание.

Ему было невдомек, что Минни влюбилась в него с первой же встречи. Дьюк был чертовски хорош собой, нагл и обаятелен. Черные как вороново крыло волосы, яркие лучистые глаза, глубокий бархатный голос сводили с ума женский пол, Минни Миллер тоже не устояла. Она желала Дьюка и боялась его, он был старше и опытнее, она чувствовала исходящую от него опасность и невольно тянулась к нему. Он был так непохож на прилизанных, болтливых приятелей Остина, которым она никогда не отказывала в танцах!

Сила этого влечения пугала девушку. Она знала, что мать не одобрит ее выбора. Дьюк являл собой ее полную противоположность — простолюдин, человек иного вероисповедания, грубый, необразованный повеса. Но каждую ночь Минни засыпала с мыслями о нем, втайне представляя, как он крадет ее поцелуи.

В конечном итоге, как это часто в жизни бывает, страсть и любовь победили чувство вины перед родителями, и Минни сдалась. Ей было восемнадцать, когда Дьюк лишил ее невинности в одном из лодочных домиков у озера, неподалеку от летней резиденции Миллеров в Майне. Для Дьюка, который привык к более раскованным и изощренным голливудским женщинам, испуганное сопение и каменная поза Минни не доставили особого удовольствия. Ему было просто скучно. Девушка тряслась, словно осиновый лист, глаза были широко распахнуты, руки, словно помимо ее воли, пытались оттолкнуть Дьюка. А потом она ревела — так долго, что у Дьюка промокла рубаха.

Но, невзирая на этот неудачный первый опыт, Дьюк был переполнен ликованием. Он не просто получил тело невинной Минни, но и смог завоевать ее сердце — дар столь редкий и хрупкий, что это смягчило разочарование от жалкого физического контакта. Дьюк нашел в Минни нечто, что взывало к нему и заставляло быть лучше и благороднее. Он был немало удивлен, когда понял, что влюблен, впервые в жизни.

 

 

 

 

* * *

Они поженились через три месяца. Венчание состоялось в маленькой католической церкви на Бродвее. Пит Миллер мрачно вел дочь по проходу церкви, его лицо было серым, как пепел. Уже того, что его дочь выходит замуж за проходимца, было достаточно, чтобы потрясти Пита, но еще и католическое венчание! Его предки, думал он, переворачиваются в гробу.

Для Дьюка день свадьбы стал одним из самых счастливых в жизни, а потому он долго не мог взять в толк, с чего вдруг его молодая жена принялась реветь, когда машина отъехала от дома Миллеров на Манхэттене.

— Да что с тобой такое? — спросил он изумленно, протягивая ей салфетку. На его лице застыло неудовольствие. — Только не говори, что уже жалеешь, что вышла за меня замуж!

— Нет, Дьюк, что ты! — пискнула Минни и снова залилась слезами. — Разве об этом можно жалеть? Дело совсем не в тебе. Я плачу, потому что завтра мы уезжаем в Калифорнию, а я никогда не уезжала от мамы и папы так далеко. Я буду ужасно скучать по ним и по Остину.

Вспомнив о брате, она принялась завывать пуще прежнего. Дьюк силился посочувствовать жене, но не мог. Ему никогда не нравился бесхребетный, напыщенный братец Минни, а потому он был только рад, что еще долго не увидит его физиономию.

— Да брось, детка. — Не отрывая глаз от дороги, Дьюк потрепал правой рукой коленку жены. — Я же увожу тебя не на край света, не в Европу или Австралию, правда? Твои родители смогут навещать тебя в любое время. Бьюсь об заклад, не пройдет и пары недель, как они нагрянут с визитом.

Минни печально помотала головой:

— Я так не думаю. Ты же знаешь, что моя родня не в восторге от нашего союза. Что, если они так и не простят меня?

— Простят, куда они денутся, — пробурчал Дьюк мрачно. Ему не нравилось, что жена думает об их браке как о грехе, который нуждается в прошении.

Пожалуй, первый год брака был самым счастливым для них обоих. Дьюк купил большой дом в северной части Голливуда. В те годы эта земля ценилась не дороже грязи, поэтому особняк достался ему за бесценок. Минни утешилась тем, что занялась оформлением комнат, а Дьюк участвовал в новых проектах. Его карьера пошла на взлет, и в 1941-м он получил главную роль в фарсовой комедии «Шах и мат».

Родители Минни относились к зятю все так же холодно, и потому несчастная девушка виделась с ними всего раз, в Палм-Спрингс. Однако в остальном Минни была счастлива, ей нравилась роль хозяйки большого дома. В особняке Дьюка часто давались приемы, на которые собирались первые лица Голливуда. Как-то раз Минни отметила, что все меньше скучает по родному дому и уже совсем не чувствует за собой вины за брак с католиком.

А потом разразилась война. Как и для многих других семейных пар, для Дьюка и Минни все изменилось.

Дьюка отправили в Азию, где он провел следующие три с половиной года. Как он любил говорить годы спустя, он оказался из тех счастливчиков, кому повезло ни разу не нарваться на пулю. Он вернулся домой к любимой жене и с ужасом понял, что Минни стала другим человеком.

Первые полгода его отсутствия Минни жила в Голливуде, общалась с другими женщинами, чьи мужья волею судеб были заброшены на другой континент. Когда одиночество и тоска стали невыносимыми, Минни вернулась в Коннектикут, к родителям. Она скучала по мужу и исправно отсылала ему письмо за письмом, дважды в неделю. Однако неторопливый ритм жизни в родительском доме постепенно захватил ее в свои сети: Минни выезжала на конные прогулки с отцом, ездила с матерью за покупками на Манхэттен, как в старые добрые времена. Постепенно замужняя жизнь в Калифорнии стала стираться из памяти, словно была далеким сном.

Дьюк приехал на побывку и отправился за женой в Коннектикут, где ему пришлось на какое-то время задержаться. Его тесть немного отмяк к нему, поскольку всегда с уважением относился к военным, но так и не принял окончательно, и это больно ранило Дьюка. Когда он признался жене, что чувствует себя некомфортно в компании ее родителей, она была оскорблена и обижена и уверяла, что после войны он начал всюду видеть врагов.

Дьюк умолял Минни вернуться в Голливуд, но его настойчивые просьбы всякий раз доводили ее до истерики.

— Какой мне смысл сидеть в Лос-Анджелесе, когда тебя нет рядом? — кричала она. — Мне одиноко и плохо в огромном доме! А здесь меня окружают близкие и друзья. К тому же мама и папа простили меня и приняли обратно. Прошу тебя, не рви эту тонкую ниточку, она такая непрочная.

Дьюк не мог спорить с женой, когда она рыдала и заламывала руки. Он вернулся на фронт с тяжким чувством, что теряет Минни. Он не знал, как вернуть ее обратно.

После войны они снова поселились в Голливуде, и какое-то время жизнь текла так, словно ничего и не изменилось. Дьюк углубился в работу и целые дни проводил в студии, а Минни довольно быстро поняла, что беременна Питом. Брак уже дал трещину, но ни Минни, ни Дьюк пока не замечали этого.

Снобизм и предрассудки родителей за три с половиной года так глубоко засели в голове Минни, что она и не заметила, как начала разделять их мнение о Дьюке и Голливуде. Если раньше она была довольна дружескими посиделками с друзьями в гостиной или на кухне, то теперь настаивала на сервировке стола и наемной прислуге для приемов. Дьюк пытался объяснить жене, что подобная помпа совершенно ни к чему и что жители Голливуда привыкли к более простому общению, — все было напрасно. Более того, Минни начала открыто подчеркивать свое неодобрение, когда Дьюк выпивал с гостями лишнего или неверно употреблял слова.

— Дорогой, — сказала она как-то громко, привлекая к себе всеобщее внимание, — ты снова показываешь свою необразованность. Нужно говорить «я должен», а не «я должон».

Дьюк пришел в ярость:

— Неужто? А может, тебе лучше свалить в свою комнату и не лезть в чужие разговоры, Мин? Я же не подчеркиваю при гостях, что ты совершенно не разбираешься в раскадровке и озвучке!

Самое ужасное, что Минни совершенно не замечала в себе никаких изменений, в которых ее упрекал муж. Ей казалось, что она ведет себя так же, как и до его отъезда в Азию, и по-прежнему безумно любит Дьюка.

— Я люблю тебя, дорогой, — со слезами говорила она, когда Дьюк обвинял ее в невнимании. — Ты и сам это знаешь!

А, видит Бог, Дьюк нуждался в ее любви и поддержке. Он хотел быть лучше и выше себя, и постоянное неодобрение жены подтачивало его самоуверенность, словно термит опору дома.

Чувствуя, что больше не может бороться с женой, Дьюк завел интрижку с партнершей по фильму, которая длилась несколько месяцев. Порвав с актрисой, жалкий и виноватый, он приполз к жене и во всем сознался.

— Прости, — плакал Дьюк, обнимая колени сидевшей на кровати Минни. — Я сам не знаю, зачем мне было это нужно! Но мне кажется, что я стал недостаточно хорош для тебя, детка.

— Какая глупость, Дьюк! Как ты можешь так говорить? Ты, как всегда, несешь чушь.

Даже прощая мужа, Минни не преминула, сама того не замечая, его оскорбить.

— Тогда почему ты отказываешься спать со мной, Минни? Ради Христа, детка, у нас не было секса много месяцев, и всякий раз, когда я начинаю касаться тебя, ты отталкиваешь мою руку! От этого я чувствую себя словно прокаженный!

— Я же объясняла! — закричала Минни. — Это из-за малыша. Я боюсь навредить ему. Я очень, очень хочу ребенка!

— Но как мы можем ему навредить, детка? — Дьюк притянул жену к себе и зажмурился от острого чувства вины. Он не знал, почему изменял ей. Он знал, что любит Минни до безумия, но порой просто не понимал ее.

В ту ночь они занялись любовью, и это было ужасно. Дьюк, пытаясь заслужить прощение и любовь жены, делал все, чтобы доставить ей удовольствие. Он корпел над ней полночи, но Минни так боялась нанести вред ребенку, что лежала бревном, закусив губу и уставившись в потолок. Она даже не поняла, что Дьюк старается ради нее, полагая, что стоически вынесла свою тяжкую ношу и достойна одобрения. Когда она уснула, Дьюк еще долго сидел на краю постели, жалкий и убитый. Женщина, которая когда-то наполняла его уверенностью, заставляла чувствовать себя сильным и смелым, теперь отвергала его. От этого он казался себе слабым и ненужным.

С этого момента все покатилось под уклон. Родился Питер, который тотчас стал средоточием вселенной Минни. Дьюк снова был исключен из жизни жены, словно являлся бесполезным придатком к дому. Он ударился в очередной роман, затем еще один и еще, всякий раз надеясь, что его интрижка шокирует Минни и она заметит его, так добивающегося ее внимания.

Она любила его и ужасно страдала от его неверности. Однако чем более частыми и кичливыми становились его интрижки, тем меньше Минни верила, что в силах остановить Дьюка. Постепенно ее муж превратился в звезду кинематографа, и вокруг него порхали все более красивые и элегантные женщины. Минни считала, что Дьюк больше ее не любит, а потому научилась жить без него и отдавать свою любовь детям. Она держалась с достоинством, тогда как Дьюк становился все более развязным, пытаясь нащупать порог чувствительности жены, но не преуспевая в этом. Постепенно они все больше отдалялись друг от друга, и остановить процесс было уже невозможно.

К неустанному удивлению окружающих, Дьюк и Минни не подавали на развод. Они даже не обсуждали возможность разрыва. Некоторые объясняли это религиозностью Дьюка и неодобрением католицизмом разводов, другие считали, что брак нужен Минни, которая предпочтет страдать, чем останется без денег мужа или станет причиной публичного скандала.

Правда, как это часто бывает, была куда проще подобных догадок. Где-то в глубине, под толщей взаимной ненависти и разочарований, уцелел крохотный фрагмент любви, который и не давал распасться обреченному браку.

 

Глава 2

Дьюк знал, что появление Каролин многое изменит, и с нетерпением предвкушал эти изменения.

К восьми часам дом был вылизан, ужин готов. Розовые и белые лилии в вазах источали сладкий аромат, они украшали каждый столик, каждую полку, словно Макмаонам предстоял не ужин с любовницей хозяина, а великолепный праздник. Готовить изысканные блюда пригласили двух поваров в помощь старой Кончите, и в кухне уже ждали своего часа суп из лобстеров, запеченная рыба с овощами, лимонные тарталетки и десерт. Кончита была в гневе: она ненавидела, когда незнакомые люди сновали по кухне, где она чувствовала себя хозяйкой, и Минни пришлось долго ее успокаивать. Несмотря на внешнее спокойствие, сама она была едва ли не на грани истерики.

Пит Макмаон вернулся с работы в шесть.

Он был несколько более симпатичным, чем его младшая сестра, но почти не напоминал ни одного из своих родителей. Начать с того, что он был рыжеволос, хотя с годами яркий морковный цвет поблек, уступив место псиному желтоватому, а некоторые пряди уже поседели. У Пита было хрупкое телосложение матери, но в отличие от Минни его кожа была не светящейся и чистой, а болезненно-бледной, а потел он куда сильнее, чем его толстая сестрица. Впрочем, у Пита были широкие плечи при довольно низком росте и рыхлости тканей, что придавало ему сходство с бульдогом. Пожалуй, только это могло привлечь к нему женщин, особенно тех, которые чувствовали себя беззащитными. К сожалению, Пит не слишком следил за стилем, и все его костюмы сидели на нем как-то косовато, словно были скроены для другого человека.

Сегодня он вернулся в еще более дурном настроении, чем обычно. День выдался паршивым. Затянувшаяся встреча с продюсером Мортом Ханссеном оказалась пустой тратой времени. Пит мечтал продюсировать фильмы самостоятельно, но его старания до сих пор не увенчались успехом: ему удалось выпустить в свет всего пару низкобюджетных лент, прошедших почти незамеченными. Конечно, и это было неплохим началом, однако Морт, как и многие другие голливудские звезды, видел в Пите лишь отголосок славы Дьюка Макмаона, и это чертовски бесило Пита. Зависть и ненависть к отцу подтачивали его день за днем, грозя превратить в озлобленного неудачника.

И он, и Клэр, его застенчивая жена, находились в полной финансовой зависимости от Дьюка и жили в южном крыле его дома. Хотя Дьюк никогда и не интересовался своими детьми, он настаивал на том, чтобы семья жила под одной крышей в Хэнкок-Парке. Выросший в многодетной ирландской семье (где сам он был седьмым ребенком), Дьюк любил большие семейные кланы. Кроме того, он патологически боялся одиночества.

Для его сына жизнь в Хэнкок-Парке была сущей пыткой. Никакого уединения, никакой самостоятельности. А сегодня еще предстояло делать радушное лицо при виде какой-то сучки, которая окрутила отца и готовилась вероломно вторгнуться в частную жизнь Макмаонов.

Войдя в гостиную, Пит недовольно уставился на Минни, которая сновала из комнаты в кухню, чтобы попробовать блюда или поправить цветы в одной из ваз. Он всем сердцем жалел несчастную мать, и сегодня в нем смешались любовь, сочувствие и дикая, безумная ярость. Он видел, что мать решила во что бы то ни стало выглядеть идеальной хозяйкой сегодняшнего ужина, словно это был вопрос чести. Она суетилась, словно деревенская матрона в ожидании приходского священника, а не солидная леди перед прибытием дешевой потаскухи.

Пит удивлялся матери. Почему она никогда не противится воле Дьюка, почему покорно сносит психологические пытки, которые он для нее готовит?

Впрочем, Пит и сам знал, что противостоять Дьюку непросто. С самого детства он видел, как отец систематически мучает жену, уничтожая ее своим пренебрежением. И дело было вовсе не в изменах — неверность Дьюка была наименьшей из его подлостей. Дело было в случайных уколах, равнодушии и жестокости — Дьюк год за годом пытался растоптать и сломать жену.

Отец завидовал образованности и воспитанности Минни, тому, что она обучалась в Англии, ее великолепному вкусу. Унижая ее, он дошел до того, что отказал в личных деньгах, и Минни приходилось выпрашивать каждый цент, к великому удовлетворению супруга.

В другой жизни Дьюк был звездой. В тридцатые и сороковые он не только преуспел в карьере, но и расчетливо вложил свое состояние, многократно его умножив. Люди уважали Дьюка и завидовали его успеху. Даже те, кто хорошо его знал, подпадали под его обаяние — но ни один из них не знал другого Дьюка — домашнего тирана и жестокого хозяина.

Пит, сколько себя помнил, ненавидел отца, а предстоящий ужин, казалось, утроил ненависть. Поначалу он отказался участвовать в подобном фарсе, сказав отцу, что не преломит хлеб с его потаскухой, но Минни заставила его переменить мнение: она умоляла о моральной поддержке.

В восемь пятнадцать Пит сидел в кресле у камина с мрачным лицом, раздраженно стряхивая с плеча руку Клэр, когда та пыталась его успокоить. Лори, его сестра, все еще зареванная и шмыгающая носом, одетая в безразмерное золотое платье, мерила шагами гостиную, чем еще больше нервировала брата. Дура, думал Пит. Чуть что — сразу нюни.

Минни, элегантная и царственная в своем простом черном костюме, белой блузке и жемчуге, сидела в другом кресле у двери. По ее спокойному виду невозможно было догадаться, что ее даже подташнивает от волнения. Было время, когда ей казалось, что муж уже не может ничем ее удивить или причинить боль, но она ошибалась. Дом в Хэнкок-Парке был не только супружеским домом, это было еще и единственное место, где Минни чувствовала себя в безопасности. И вот сегодняшний ужин должен превратить тихую гавань в публичный дом. Мрачное лицо Пита и беспокойная ходьба Лори по гостиной только усиливали ее беспокойство. «Скорее бы кончился этот вечер, — думала Минни с отчаянием. — Чем я заслужила подобное отношение»?

Все трое дернулись, когда раздался звонок.

— Он что, в дверь звонит? — прошипел Пит. — У него же есть ключ.

Опасаясь, что сын взорвется, Минни взяла на себя прием гостей.

— Антуан, ты не откроешь дверь? — с кроткой улыбкой попросила она слугу.

— Конечно, мадам. — Мужчина кивнул.

— Добрый вечер, — раздался в прихожей мелодичный женский голос с безупречным английским акцентом. — Я — Каролин Беркли. Будьте любезны, примите мое пальто.

Молодая женщина, представшая взору Минни, была не похожа на нее настолько, насколько это вообще было возможно. Она оказалась очень красивой, но отнюдь не вульгарной, как надеялась Минни. Волосы гостьи, платиновые либо от природы, либо очень качественно осветленные, были собраны в простой хвост, что отлично смотрелось вместе с воздушным платьем от Гуччи. Изящные босоножки от Ив Сен Лорана оставляли открытыми пальцы ног со скромным, но аккуратным педикюром. На лице Каролин почти не было косметики, лишь персиковые румяна, подчеркивавшие скулы и оттенявшие сияющие глаза глубокого синего цвета. Женщина была изящно сложена и держалась с достоинством, выдававшим в ней истинную англичанку. Каролин оказалась совсем не похожа на грудастых моделей и актрис, на которых до этих пор западал Дьюк. Минни с тяжелым сердцем признала, что ее юная соперница выглядит настоящей леди.

Собственно, Каролин и вела себя, словно королева. Даже не взглянув на дворецкого, она пихнула пальто в руки растерянной Клэр и повернулась к Минни.

— Должно быть, вы и есть та самая миссис Макмаон? — сдержанно улыбнувшись, произнесла она. — Боже, как вам идет этот наряд! У моей матери был точно такой же.

Минни против желания нахмурилась.

— Дьюки так много о вас рассказывал, — продолжала Каролин как ни в чем не бывало. Она даже заговорщицки подмигнула хозяйке дома. — Он будет с минуты на минуту, только разберется с моим багажом. О, дорогая, нам столько всего нужно обсудить! Уверена, за ужином мы с легкостью найдем общий язык. Но сначала мне нужно посетить вашу уборную. — Каролин сделала паузу и с торжеством в глазах продолжила: — Или теперь это и моя уборная тоже? — Она расхохоталась, блеснув белыми зубами, явно довольная своей шпилькой, и направилась в глубь коридора, едва не задев плечом возмущенную Минни. Судя по безошибочно выбранному направлению, Каролин уже бывала в доме.

Едва она скрылась, Пит взорвался.

— Самонадеянная шлюшка! Да как она смеет? Какого черта ты вцепилась в ее пальто? — рявкнул он на жену, которая была бледнее, чем кремовая кашемировая накидка от «Шанель» в ее руках.

Клэр с ужасом уставилась на пальто Каролин, словно в любую секунду оно могло превратиться в клубок змей.

— Прости, — невнятно пролепетала она. — Все так быстро произошло, я даже не успела… отреагировать…

— Ладно, забудь! Бог мой, а у этой дряни железные нервы! Оскорбила и мать, и мою жену и спокойно направилась в туалет! Да что она себе думает?!

Прежде чем Минни успела открыть рот, дверь распахнулась и появился Дьюк. Увешанный картонками и сумками, он держал в каждой руке по две дорожные сумки «Вуиттон» и улыбался от уха до уха. Нет, он прямо-таки сиял! Отметив одним взглядом шокированное лицо жены, бешенство во взгляде Пита и жалкие фигурки Клэр и Лори, скрючившиеся в углу, он громогласно расхохотался.

— А, полагаю, вы уже познакомились с Каролин! — с удовлетворением сказал Дьюк. — Какова чертовка, а? Хороша, верно, Пит? — ядовито спросил он сына.

— Еще бы, — мрачно ответил тот. — Как любая дешевая шлюха.

Дьюк снова расхохотался. Было очевидно, что ничто не может испортить ему настроения — особенно жалкие попытки Пита задеть отца.

— Вот что я тебе скажу, сынок, — презрительно бросил он, вложив наибольшую дозу презрения в последнее слово. — Может, Каролин и шлюха, но уж точно не дешевая. Видел ее платье? — Дьюк косо глянул на жену. — Оно обошлось мне в пять сотен.

Минни почувствовала, как сжалось в отчаянии сердце. Даже в первые годы брака Дьюк не тратил на ее наряды таких денег. И даже половины этих денег.

— Спроси свою мать, Пит, — продолжал издеваться Дьюк, теперь уже глядя на Минни в упор. Глаза его горели какой-то особенной жестокостью, словно у кота, загнавшего в угол мышь. — Уж она-то знает, что такое высший класс. Не так ли, дорогая? Ты же не станешь отрицать, что Каролин — сама элегантность? Малышка родилась в одной из самых именитых семей Англии, чьи корни уходят в далекое прошлое. Я говорю не о каких-то там паршивых Гринвичах, нет! Каролин на самом деле принадлежит к высшему свету.

Дьюку было мало унизить и обидеть жену — он еще и глумился над ней, пытаясь задеть самые глубокие струнки души, те, что еще не успели зачерстветь от боли и одиночества.

Словно услышав, как Дьюк восхваляет ее происхождение, Каролин появилась в конце коридора. Ее крохотные каблучки звонко цокали по мрамору, словно эхо головной боли, пульсировавшей в висках Минни. Женщина обвилась вокруг Дьюка и шепнула на ухо — достаточно громко, чтобы услышали все присутствующие:

— Дорогой, может, плюнем на ужин и сразу отправимся в постель?

Сучка, грязная сучка, подумал Пит с отчаянием и ненавистью. Он видел, что Каролин наслаждается своей игрой.

— Плюнуть на ужин? — Дьюк сделал вид, что задумался. Царило гробовое молчание. — Нет, не стоит. Моя жена так много сил вложила в его подготовку, что было бы грубо обмануть ее ожидания.

Ужин превратился в адскую пытку. Дьюк откровенно заигрывал с новой любовницей, то поглаживая ладонью ее щеку, то проводя пальцем по ее полным губам. Он даже кормил ее рыбным филе с вилки, словно влюбленный подросток.

Каролин тоже развлекалась вовсю. Никто из семьи Дьюка не ускользнул от ее внимания.

— Подумать только, Лори, — щебетала она, широко распахнув синие глазищи, — ты такая смелая! Я-то всегда считала, что ткань золотых оттенков подчеркивает складки на неидеальной фигуре!

— Миссис Макмаон! — Каролин подняла бокал и чуть наклонила голову, словно в знак уважения. — Ужин просто великолепный. Да если бы у меня была такая кухарка, как ваша Кончита, я бы плюнула на диету и забыла о лишних килограммах! Дьюки, милый, как думаешь, в этом доме найдется что-нибудь низкокалорийное? Я бы предпочла более полезную пищу, чем это… — Каролин чуть заметно скривилась и тотчас снова засияла улыбкой, — чем эти прекрасные яства!

Минни с трудом удавалось скрывать негодование под маской ледяного спокойствия, что только подзадоривало гостью! Пит же становился все более малиновым с каждой репликой Каролин и, похоже, находился на грани терпения.

— Клэр, душка! — Красотка как раз переключилась на его жену. — Уверена, мы станем подружками. Будет здорово как-нибудь выйти повеселиться с девочкой моего возраста.

— Да? — фыркнул Пит, звякнув ложечкой о край кофейной чашки. — А мне показалось, что тебе больше нравится веселиться с мужиками втрое старше тебя самой!

Клэр жалобно переводила взгляд с Пита на Минни и обратно. Она специально оделась как можно более неброско, выбрала темно-серую длинную юбку и свитер, желая слиться с интерьером и не привлекать к себе внимания. Внешне довольно интересная, с мягкими светлыми волосами ниже плеч и тонкой, прозрачной кожей, она совершенно терялась на фоне ослепительной Каролин, так и излучавшей сексуальность и гламур. Клэр вжалась в кресло, едва живая от ужаса, и затравленно глянула на мужа. Ей хотелось только одного: чтобы этот ужин скорее закончился, а вместе с ним и ее мучения.

— Довольно, Питер, — резко сказал Дьюк острым, словно лезвие, тоном. Все, кроме его любовницы, вздрогнули. — Нравится тебе это или нет, но Каролин станет членом семьи. А ты знаешь, что мне не по нраву, когда какой-то хам оскорбляет моих близких.

Минни с горечью подумала, что Дьюк исключает из списка этих хамов себя.

Отец и сын уставились друг на друга, взгляд Пита пылал от ненависти, в глазах Дьюка застыло презрение. Пит первым отвел взгляд. Дьюк вытер салфеткой руки и брезгливо бросил ее на белую скатерть.

— Я предупредил тебя, Пит, — добавил он веско.

Лори, которая часто вставала на защиту младшего брата, была слишком унижена комментарием Каролин относительно ее платья, чтобы бросаться улаживать конфликт. Бедняжка Клэр опасалась поднять глаза и таращилась в тарелку, к содержимому которой даже не притронулась.

Получив поддержку Дьюка и раззадоренная после нескольких бокалов отличного шампанского, подобранного Минни для «торжественного случая», Каролин еще больше приосанилась. Сообразив, что может беспрепятственно отпускать шпильки в адрес близких Дьюка, она уже не могла остановиться. Женщина смеялась над шутками любовника, одаривала всех лучезарной улыбкой и вела себя так, словно была истинной хозяйкой дома.

Каролин тщательно готовилась к этому вечеру, ко встрече с женой Дьюка, ожидая встретить сопротивление своему неожиданному вторжению. Ничего подобного не случилось, и она чувствовала триумф победителя. Крепость сдалась ей без боя.

Теперь власть и деньги Дьюка были к ее услугам, достаточно было только протянуть к ним руки. Какой наивной дурой она была, полагая, что Минни Макмаон будет ставить ей палки в колеса! Из старухи не вышло достойного противника. Каролин было ясно, что высохший, измученный синий чулок, сидевший напротив нее, никак не составит ей конкуренцию в борьбе за Дьюка Макмаона. Эта чопорная англичанка, застегнутая на все пуговицы и изо всех сил сжимавшая губы, чтобы не выдать своего неодобрения, едва ли могла вызывать сексуальное желание даже в уродливом горбатом карлике, не то что в великолепном Дьюке. Минни казалась ископаемым существом, отголоском прошлой эры, одной из тех представительниц шестидесятых, которым просто не было места в великолепных семидесятых.

Что касается Пита и Лори, с удовольствием подумала Каролин, то они оказались даже более жалкими и убогими, чем их описывал Дьюк. Она гадала, что заставляет его удерживать этих двоих под своей крышей. На Родео, где два дня назад Дьюк покупал ей подарок, он объяснил это тем, что отдает дань своему католическому воспитанию, призывавшему жить большой дружной семьей, но Каролин сочла это смешным. Впрочем, она была слишком увлечена разглядыванием ожерелья, стоившего баснословные деньги, и не слишком внимала рассказу Дьюка.

Этим вечером ее любовник постоянно касался ее — то ласкал шею, то перебирал пальцы, что означало лишь одно: ночью он будет особенно требователен в постели. Каролин подавила вздох. Судя по всему, Дьюка возбуждала возможность побольнее уколоть жену. Чем больше он изводил ее, тем сильнее заводился.

Впрочем, Каролин это не беспокоило. Ей нравилось, что в свои шестьдесят четыре ее любовник все еще обладал мощным либидо.

Уже позже, в спальне Дьюка, подозрения Каролин полностью оправдались. Довольный тем, как прошел ужин, и собственной властью над семьей, особенно над женой, Дьюк пребывал в крайне возбужденном состоянии. Он знал, что поимеет любовницу во всех возможных позах, и считал это достойным завершением удачного вечера.

У Дьюка и Минни были раздельные спальни — уже лет двадцать, не меньше, — и потому ничто в комнате Дьюка не напоминало о его скучной, чопорной жене. Спальня была обита темным деревом, паркет из массива дуба был покрыт роскошным бежевым ковром с высоким ворсом, в котором ноги утопали по самую щиколотку. Дьюк выбросил антикварную мебель, заботливо подобранную когда-то женой, заменив ее хромом и стеклом, что никак не сочеталось с деревом стен. Дьюк отдавал предпочтение модерну хотя бы потому, что Минни этот стиль не переносила на дух. К тому же среди современной мебели Дьюк и сам чувствовал себя моложе. Ковер он любил особенной любовью — любовью мальчика из бедной многодетной бруклинской семьи, в которой дети ходили босиком по ледяному голому полу и спали на простых деревянных кроватях.

Дьюк развалился на гигантской постели, подмяв под себя лиловое бархатное покрывало и мягкие шелковые подушки, подходившие скорее римскому завоевателю. Он следил за тем, как раздевается Каролин, и его обнаженный член тяжелел и наливался кровью.

Любовница легким жестом расстегнула застежку платья на шее, и невесомая ткань скользнула по загорелому, подтянутому телу вниз, открывая полную грудь и стройные бедра. Теперь тряпка за пять сотен лежала у ее ног, а Дьюк удовлетворенно улыбался, разглядывая любовницу. Соски Каролин были напряжены от желания, а ноги казались буквально бесконечными, черные босоножки утопали в ворсе ковра. Ни одну женщину до этого Дьюк не желал сильнее. Она молча стояла посреди спальни, ожидая его приказаний, розовый шелк трусиков был влажным между ног.

Поскольку Дьюк молчал, Каролин наклонилась, собираясь снять босоножки.

— Оставь, — велел Дьюк хриплым от возбуждения голосом. Он больше не улыбался, вся напускная безмятежность, которая царила на его лице во время ужина, слетела, словно сухая шелуха. — Подойди ближе.

Послушно кивнув, Каролин двинулась к постели и забралась на нее, опустившись на четвереньки. Она ждала инструкций, словно служанка или проститутка. Дьюк знал, что может делать с ней все, что угодно. Конечно, он понимал, что Каролин интересуют лишь его деньги, но не находил в этом ничего зазорного. Какая разница? Трахать Каролин в сотню раз приятнее, чем шлюху с бульвара Сансет.

Каролин была обычной охотницей за деньгами, но происходила из старинной аристократической семьи, уважаемой и всем известной. Безупречный английский акцент, а также дружба с титулованными семьями делали Каролин идеальной любовницей в глазах Дьюка. Ему нравилось следить за тем, как она разыгрывает из себя светскую леди, но в любой момент он мог щелкнуть пальцами и заставить ее играть другую роль — роль талантливой шлюхи. Деньги, которыми он обладал, позволяли ему контролировать Каролин. Майки был не прав. Женщиной можно обладать в прямом смысле. Каролин была целиком в его власти.

— Соси, — приказал он, поудобнее устраиваясь среди подушек.

Изящная головка с белокурыми волосами покорно задвигалась вверх-вниз между его ног. Конечно, Дьюк собирался трахнуть любовницу чуть позже, но был слишком возбужден, чтобы сразу же ставить ее на карачки. Он знал, что кончит быстро, но ему было плевать. Закрыв глаза, он наслаждался скользящими движениями опытного языка любовницы.

Чувствуя, что вот-вот взорвется, Дьюк приподнялся и изо всех сил надавил на затылок Каролин, чувствуя, как головка, члена упирается почти ей в гланды. Женщина слабо дернулась — не протестуя, просто пытаясь глотнуть воздуха, — но хватка Дьюка была железной. Его член едва не лопнул от возбуждения на какой-то острой грани, а затем семя толчками стало изливаться в мягкое, податливое горло. Только когда толчки прекратились, Дьюк, застонав, отпустил голову Каролин. Она судорожно отстранилась, хватая ртом воздух и размазывая по лицу сперму, но уже через мгновение улыбалась.

Она знала, что выглядит в этот момент словно дешевая потаскушка, но это даже возбуждало ее. Конечно, Дьюк не просто был старше ее — он годился ей в отцы, — и физическое влечение к нему было гораздо меньшим стимулом, чем его деньги, но все же Каролин испытывала к любовнику особый интерес. Ей нравилось, что они вместе — две акулы, каждый на свой лад. Дьюку никогда не пришло бы в голову доставлять ей удовольствие, но именно это равнодушие, эта его власть и возбуждали Каролин больше всего.

Дьюк довольно оглядел ее испачканное лицо. Он понимал, что молодость давно за плечами, и в большинстве случаев внимательно относился к своему телу, не перегружая его. Но только не в сексе! Многие его сверстники давно ушли в мир иной — кто от рака легких, кто от сердечного приступа, — но любой из тех, кто еще был жив, продал бы душу, чтобы оказаться сейчас на его месте, рядом с Каролин.

Усмехнувшись, Дьюк потянулся за пачкой «Лаки страйк», лежавшей на тумбочке. Он не слишком-то боялся смерти, хотя порой и жалел, что молодость прошла, но он также знал, что прошла она не зря. Он многого добился и заработал себе славу легенды киноиндустрии, жил рисково и весело, а потому и свою бодрую старость принимал с благодарностью.

Мало кто мог похвалиться тем, что прожил столь интересную жизнь, как Дьюк Макмаон. Не считая короткого срока военной службы и разочарования, связанного с браком, он жил на полную катушку, с удовольствием. Он умел ценить отведенное ему время и не тратил понапрасну ни секунды, а потому и оставшийся ему срок предполагал прожить со вкусом, с той же бешеной энергией, удовлетворяя все свои прихоти, как и раньше.

Дьюк давно научился не испытывать боли при мысли о Минни и ее чопорной холодности. Потеряв ее любовь и понимание, он оставил надежду стать лучше и правильнее, а потому предпочитал жизнь гедониста, эгоистичную и сладкую.

Закурив, Дьюк снова поглядел на Каролин. Его затопила волна удовлетворения. Не много шестидесятилетних мужчин могли позволить себе разнузданный секс со столь желанной юной женщиной. Выпустив струйку дыма и пару колечек, Дьюк довольно расхохотался, чувствуя себя королем мира.

Не отрывая от него взгляда, Каролин снова наклонилась и принялась осторожно ласкать языком его член и яички.

— Умница, — одобрительно сказал Дьюк, поглаживая ее затылок — на сей раз более ласково. — Хорошая девочка.

Каролин поудобнее устроила зад в развилке его ног, не переставая работать губами и языком.

— Добро пожаловать в семью, — усмехнулся Дьюк, затягиваясь сигаретой.

 

Глава 3

Заполучив Дьюка Макмаона, Каролин Беркли наконец достигла того, к чему стремилась всю жизнь.

Четвертый ребенок и единственная дочь Себастьяна и Элизабет Беркли из Амхерст-Мэнор, Оксфордшир, она родилась в 1946-м, в эпоху послевоенного оптимизма. Ее именитые родители к тому времени лишились большей части своего состояния, и без того изрядно растраченного в азартных играх многочисленными предками, которых Каролин даже не знала. Ее мать умерла, когда девочка была совсем маленькой, не перенеся смерти старшего сына, погибшего на берегах Нормандии. К тому моменту от денег Себастьяна почти ничего не осталось.

Дед Каролин, Александр, был настолько занят выпивкой и игрой, что совершенно не смог подготовить сына к управлению имением, поэтому тот своими силами пытался сохранить Амхерст-Мэнор, но безуспешно. Смерть сына и жены подкосила Себастьяна, и в своей безутешной тоске он и вовсе позабыл о подступающем крахе.

Когда Каролин исполнилось пятнадцать, отец потерял имение, а вместе с ним и все деньги, которые должны были унаследовать его дети. Каролин хорошо помнила тот день, когда узнала о банкротстве Беркли.

Себастьян приехал за дочерью в школу, не зная, как преподнести ей страшную новость. После короткой прогулки по школьному саду он увлек ее в тихий уголок и посадил на скамейку. Лицо его было белее мела, под глазами залегли тени. Взглянув на него, Каролин поняла, что произошло нечто непоправимое.

— Ради Бога, папа, скажи мне, что случилось? — воскликнула девушка, заламывая руки. В голосе ее звенела паника. — Что-то с Джорджем или Уильямом? Говори же!

Каролин никогда не была близка со старшими братьями, их судьба волновала ее только потому, что они были дороги отцу. К тому же иной причины отчаяния отца она себе не представляла. На секунду ей пришла в голову мысль, что болен сам отец, но она с ужасом отринула ее.

Себастьян долго молчал, понурив голову, а когда поднял лицо, щеки его были мокрыми от слез.

— Прости, милая… мне так жаль, так жаль. Мне пришлось продать наш дом.

Каролин показалось, что мир качнулся и на мгновение словно накренился вбок. Она порадовалась тому, что отец заранее усадил ее на скамью. Тело отказывалось подчиняться, руки безвольно лежали на деревянной доске. Она знала, что отец не стал бы шутить подобными вещами, но новость просто не укладывалась в голове.

— Умоляю, милая, не молчи! — взмолился отец, кусая губы. — Скажи что-нибудь.

Что здесь было сказать? Отчаяние и боль отца были так очевидны, так страшны, что Каролин решила ни в чем его не винить. С губ едва не сорвался вопрос «почему», но девушка упрямо закрыла рот, не желая заставлять отца оправдываться. К чему были подробности? Амхерст-Мэнор продан, это главное. Каролин знала, как дорожил отец фамильным гнездом. Если он решился продать имение, значит, иного выхода не было.

На мгновение она позволила себе вспомнить дом, каждую ступень подъезда, каждую царапинку на стене, вид из окна и едва не заплакала.

Даже спустя годы Каролин достаточно было закрыть глаза, чтобы образ поместья вставал перед ее внутренним взором. Она детально помнила шелест листьев у парадного входа, влажноватый запах подвала, видела предрассветный туман на зеленых лужайках. Она могла восстановить в памяти гладкость перил на лестнице, что вела на второй этаж, мягкость восточного ковра, висевшего на стене в гостиной… Вот старая няня зовет завтракать, а из кухни уже тянется аромат яблочного пирога, вот босые ноги Уильяма и Джорджа шлепают по каменному полу в кладовую, где хранятся ягоды и мед…

Пятнадцатилетняя Каролин устало вздохнула. Ей показалось, что она стала старше против своей воли, узнав об утрате.

Отец продал Амхерст-Мэнор. У нее отняли дом.

Девушка отогнала навязчивые образы, теснившиеся в голове. Она знала, что справится с потерей, и подсознательно знала, что должна идти вперед, не оглядываясь. Детство кончилось.

Она медленно встала и осторожно обняла отца. Тот зарыдал, уткнувшись ей в плечо. Каролин гладила его по голове, растерянно глядя на кусты роз, обвитую плющом беседку. Все это казалось теперь чужим и далеким.

— Не плачь, папа, — прошептала она. — Ничего страшного, в самом деле. Мы справимся с этим, найдем себе другой дом, какой-нибудь маленький уютный коттедж у реки. Он будет симпатичным и белым, с черепичной крышей, а под окнами будет чудесный садик с пионами. А когда ты станешь совсем стареньким, я буду сидеть с тобой у камина, приносить тебе чай и тапочки. Только не плачь.

И в этот момент Каролин осознала, что ее отец уже стар. Несчастный жалкий старик, потерявший самое дорогое. За один день великодушный, щедрый Себастьян Беркли превратился в потерянного, вышвырнутого из жизни, сломленного старика.

Отец отстранился и в изумлении смотрел на дочь, тронутый ее поддержкой, потрясенный способностью прощать.

— Боюсь, это еще не все, — дрожащим голосом сказал он и опустил глаза. — Дело в том… в общем, у нас долги, много долгов. — Себастьян всхлипнул, и сердце Каролин рванулось навстречу. Его жалкая поза, опущенные плечи, взгляд, уставленный на ботинки, — все вызывало сочувствие. — Конечно, я расплачусь с кредиторами. Ведь быть банкротом не зазорно… ведь не зазорно?

— Конечно, нет, отец. — Каролин мягко улыбнулась. — Что зазорного в банкротстве?

— Но… когда я отдам все долги, боюсь, почти ничего не останется. По сути, останутся несколько картин и вещи твоего прадеда, Эгтона. А все остальное… о, Каролин, прости меня, если сможешь. — Он снова начал плакать. — Твое наследство, наследство твоих братьев — ничего не останется! Мне так жаль, так невыносимо жаль!

Каролин с удивлением ощутила, как в ней поднимается гнев. Не на отца, конечно, — бедняга сделал все, что было в его силах, чтобы отсрочить потерю. Должно быть, Себастьян долгие годы пытался поднять имение, защититься от неизбежного краха, боролся с трудностями, никак не показывая отчаяния.

Это был гнев на судьбу, на обстоятельства, на все то, что привело к неминуемой развязке, на тех, кто получит Амхерст-Мэнор, родовое гнездо семьи Беркли.

И сразу за этим Каролин почувствовала облегчение. Должно быть, гневаться на неведомых врагов было легче, чем утопать в слезах и страдать. Отныне Каролин предстоял собственный путь, и путь нелегкий. Лишившись денег и родного дома, она приняла решение перехитрить несправедливую судьбу, вернуть все то, что она у нее украла. Не Амхерст-Мэнор, нет! Каролин желала получить власть и богатство, найти свое место под солнцем.

И она уже знала, каким путем будет двигаться.

После жалкого, полного скорби Рождества, проведенного с семьей, Каролин вернулась в школу и с головой погрузилась в учебу. Образование было первым пропуском туда, куда она так стремилась попасть. Богатые люди всегда тянулись к тем, кто сумел пробиться наверх собственными силами, окончил колледж благодаря усердию и знаниям, а не солидным взяткам. Поэтому Каролин почти не вылезала из-за стола, заваленного учебниками, и в итоге к концу года получила-таки заветную стипендию и бесплатное место. Теперь она могла остаться в школе, даже если ее семья не заплатит за нее ни фунта. Это был первый шаг к новой жизни, где для нее будут открыты все двери, говорила она себе.

Каролин выросла в семье, где ее окружали одни мужчины, а потому с ранних лет владела искусством манипуляции сильным полом. Поразмыслив, Каролин решила, что благодаря этому таланту сможет вернуть деньги, пусть даже не свои. Это был самый короткий и легкий путь наверх.

Она решила выйти замуж по расчету. Каролин тщательно обдумала свое решение и разработала план действий.

Вариант с карьерой она сразу отвергла. Во-первых, она не имела представления о том, чем действительно хотела бы заниматься. Во-вторых, для того, чтобы заработать много денег, требовалось много труда и времени, а ждать она не хотела. Каролин решила идти по пути наименьшего сопротивления: найти себе денежный мешок в летах, пожилого богатея, окрутить и женить на себе казалось ей куда проще, чем растрачивать время и молодость на упорную тяжкую работу. Ей легко удавалось манипулировать собственным отцом и братьями, и она не сомневалась, что сумеет окрутить любого другого мужчину. Природа наделила ее редкой красотой: длинные белокурые волосы, изящное тело с нежной персиковой кожей, привлекательные черты лица — уже в пятнадцать она неизменно привлекала к себе взгляды. У Каролин была редкая улыбка — обольстительная и яркая. В школе у нее не было отбоя от поклонников.

Она разработала целую кампанию по завоеванию высшего света, принимала приглашения на каждую вечеринку, где был шанс встретить потенциального мужа, появлялась в частных клубах и домах от Сен-Тропез до Сардинии, дружила только с теми девушками, чьи родители оказывались достаточно богатыми, чтобы вращаться в нужных кругах. Она постоянно оттачивала свое мастерство на сверстниках, холила и лелеяла свою красоту, свое главное достоинство в предстоящей кампании.

Окружающие отмечали в девушке редкий ум и ценили воспитание. Каролин чутьем угадывала момент, когда личные отношения уже закреплены и можно двигаться дальше, в новую компанию, к новым вершинам. Она научилась первой узнавать о любом мало-мальски полезном человеке, успевала обаять его раньше других и тщательно зондировала почву, отбирая зерна от плевел. Она никогда не платила за себя в ресторанах и клубах, но делала это так умело, что никто не обращал на этот факт внимания. «Богатые папики», как Каролин называла своих потенциальных жертв, были в восторге от ее яркой внешности и аристократического происхождения, восхищались ее утонченностью и вкусом и прощали то, что никогда не сошло бы с рук девушке с обычной внешностью.

К моменту окончания школы Каролин превратилась в своего рода икону стиля, ей подражали и прислушивались к ее мнению. Не имея ни пенса в кармане, она сумела стать королевой «свингующего Лондона».

Свой двадцать первый день рождения Каролин отмечала на Итон-сквер, в роскошной квартире греческого магната, сделавшего состояние на судостроении. Они познакомились предыдущим летом, когда «папику» уже стукнуло пятьдесят четыре.

— Спирос, будь ангелом, застегни мне молнию, — кокетливо пропела Каролин, вертясь перед зеркалом в ванной.

Разумеется, она выглядела великолепно. Соблазнительное платьице из розового бархата, присборенное по низу, черные туфли на шпильке, волосы заплетены в две игривые косички. Каролин сознательно выбрала эту прическу, которую когда-то так любил ее отец. Греческий магнат тоже любил косички, но совсем подругой причине.

— Я помогу тебе с молнией, если ты поможешь мне с моей, — ответил Спирос, прищурив глаза и хищно улыбнувшись.

Каролин взглянула на застежку его светлых брюк. Легкая льняная ткань топорщилась от эрекции.

— Хм, — только и сказала она, закусив губу.

— Ты нарочно надела это платье, малышка, ведь так? Ты же знаешь, как я люблю твои ножки. И твои косички тоже.

— Бедняжка, — притворно-сочувственно пропела Каролин, — ты так напряжен! Конечно, я помогу тебе. Только помни, что времени в обрез, скоро начнут прибывать гости. — Она повернулась к зеркалу и нанесла на губы прозрачный розовый блеск, не забыв чуть наклониться вперед. Подол платья приподнялся, оголяя почти половину зада.

— Черт с ними! — хрипло бросил Спирос и потянул девушку на себя. — Я возбужден, как никогда. — Он положил ее ладонь себе между ног, стараясь не думать о том, что Каролин примерно одного возраста с его дочерью. — Мария впустит гостей, не беспокойся. И обещаю, что кончу быстро.

Так и случилось. Менее чем через минуту с момента, как Каролин опустилась перед греком на колени и расстегнула молнию брюк, он со стоном кончил. Его толстый член в последний раз конвульсивно дернулся у нее во рту (Каролин предпочла брезгливо сглотнуть сперму, чтобы не испортить безупречный макияж), и Спирос принялся заправлять рубаху в штаны.

Каролин раздражало то, что ее любовник вечно выбирает для секса неподходящие моменты, но она смолчала. Уже спустя пять минут, тщательно прополоскав рот и нанеся на губы новый слой блеска, она спустилась к гостям. Ее брат Джордж и его жена Люси приехали одними из первых, как и всегда. По нему можно было засекать часы, так пунктуален он был.

— Привет, милый, рада, что ты сумел выбраться, — заулыбалась Каролин, подходя к брату. Она приготовила для Джорджа особую улыбку — гостеприимную, но сдержанную, как и подобало хозяйке дома.

Джордж окинул ее наряд неодобрительным взглядом.

— С днем рождения, сестричка. Ты выглядишь… — Он растерянно глянул в окно, словно рассчитывая найти нужное слово висящим на занавеске. — Мне кажется, ты можешь замерзнуть в такой… крохотной тряпочке.

Каролин продолжала улыбаться, мысленно послав брату пару нелестных эпитетов. Его собственный костюм был заношен до такой степени, что уже лоснился на коленях и локтях. Каролин всегда удивлялась тому, до чего равнодушна круглолицая Люси к внешности мужа. Неужели пышку не раздражал потрепанный вид супруга?

— Да, здесь довольно прохладно, — вежливо ответила Каролин. — Но я рассчитываю согреться бокалом шампанского. Хотите, и вам принесу?

— О, спасибо, — расплылась в улыбке Люси. — Но Джорджу не нужно, он сегодня за рулем.

Джордж бросил на жену короткий взгляд, в котором Каролин успела прочитать неприязнь.

— Мне, пожалуйста, апельсинового сока, если есть, — сказал он сестре, которая была только рада возможности покинуть скучную пару.

Ее бесило, что оба брата так или иначе пытаются внушить ей чувство вины за недостойное, с их точки зрения, поведение. Им не нравился Спирос, оба не одобряли путь, которым она шла, но Каролин не позволяла себе сомнений. Если ее братьям было по душе жалкое существование, которое они влачили после потери Амхерст-Мэнора, то пусть катятся к черту, думала она частенько. Пусть живут в крохотных съемных квартирках на окраине, наливаются виски и оплакивают свою никчемную судьбу — это был их выбор. Она, Каролин, имела планы на жизнь и не собиралась растрачивать молодость на сожаления.

По крайней мере, хоть отец был на ее стороне.

Себастьян, постаревший и осунувшийся, всегда был ее любимым гостем на вечеринках. Он благодушно взирал на Спироса, вел с ним беседы о греческой истории и явно наслаждался обществом любовника дочери. Каролин восхищалась тем, как легко отец умел сходиться с людьми, и радовалась, что унаследовала этот талант. Себастьян никогда не был снобом, в отличие от Уильяма и Джорджа.

Уже позже, когда прислуга вкатила в зал сервировочный столик с огромным тортом, политым розовой глазурью, Себастьян поднял бокал, прочистил горло и произнес трогательный тост в честь «королевы вечеринки».

— За мою прекрасную Каролин, которая сияет, словно звезда, везде, где бы ни оказалась. — Он обвел взглядом зал, полный незнакомых ему людей. В душе он желал, чтобы дочь шла к своей цели более благородным путем, но никогда не высказал бы этих мыслей вслух. — Уже двадцать один год она озаряет мою жизнь. Предлагаю выпить за то, чтобы с каждым годом она сияла только ярче! Я буду счастлив однажды покачать на руках ее детей.

— За Каролин! — хором откликнулись гости.

Через две недели Себастьяна не стало.

Все же отец сумел оставить небольшую сумму денег для каждого из своих отпрысков. Каролин отказалась от своей доли в пользу братьев, рассудив, что ей она ни к чему, а Джорджу и Уильяму нужно содержать свои семьи. Тысяча триста фунтов не казались ей крупной суммой, потому что богатый любовник тратил на нее гораздо больше.

Шел шестьдесят седьмой год.

Как ни странно, братья отнюдь не считали себя чем-то обязанными сестре.

— Надеюсь, теперь, когда папа ушел от нас, ты возьмешься за ум и найдешь себе стоящую работу, — чопорно поджав губы, как последний ханжа, сказал Уильям за завтраком в «Руле», куда пригласила его Каролин.

Девушка обвела взглядом ресторан, прекрасно зная, что сделала правильный выбор, — только в таком «достойном» месте ее брат и мог согласиться с ней позавтракать. Ее переполняла горечь.

— Ты ведь не станешь продолжать отношения с этим… неприятным греком? Это просто неприлично, — назидательно произнес Уильям. — О тебе ходят сплетни.

— Неужели? — недовольно спросила Каролин, воткнув вилку в стейк из оленины. — И какие именно сплетни ты слышал?

Уильям отрезал кусочек стейка и отправил в рот. Он жевал с закрытым ртом, поджав губы и старательно изображая из себя эстета. Светлые волосы цвета соломы с трудом скрывали наметившуюся лысину.

До чего же он непривлекателен, подумала Каролин с неприязнью. Этакая копия Джорджа, только еще более жалкая и бестолковая.

— Неужели ты думаешь, что я буду пересказывать тебе сплетни? — с осуждением пробормотал Уильям.

— Вообще-то я на это надеялась, — бросила Каролин зло.

Она была сыта по горло глупыми обвинениями проклятого сноба. Ей хотелось крикнуть: «Если тебе есть что сказать, так говори, а не разыгрывай из себя святую невинность!»

— Ради Христа, Каролин! — взмолился брат. Отложив вилку и нож, он слегка подался ей навстречу, наклоняясь через стол, и сказал шепотом: — Вы же не женаты. Более того, у твоего Спироса уже есть законная жена. Неужели ты думаешь, что твое поведение одобряют? Лишь бедный папа мог спокойно взирать на твои выкрутасы. Прости, но так не пойдет.

Каролин зло расхохоталась, достаточно громко, чтобы две пожилые матроны за соседним столиком смерили ее осуждающими взглядами. Ей было плевать.

— Только послушай себя, Уильям! «Так не пойдет», ха! И что это значит?

Брат стал малиновым от стыда, его голова вжалась в плечи. Он невольно обернулся, опасаясь, что их разговор слышат.

— Да ты хотя бы представляешь себе, каким напыщенным идиотом выглядишь? Ты просто смешон, так же, как и Джордж. На дворе шестьдесят седьмой, если ты не заметил. Быть чьей-то любовницей давно не зазорно. Сейчас это престижно, к твоему сведению. Ты махровый сноб, застрявший в диком прошлом. К тому же твои обвинения никак не связаны с моей аморальностью. Тебя бесит не то, что я живу с женатым мужчиной, тебя бесит то, что он грек, что он старше меня и что он сумел добиться того, чего тебе никогда не добиться!

— Иными словами, он просто нувориш, — презрительно прошипел Уильям.

— Да лучше жить с нуворишем, чем с нищим узколобым бараном вроде тебя, Уильям. — Каролин вскочила и швырнула на стул салфетку. — Прошу прощения, но мне нужно на воздух.

Она торопливо пошла к выходу, оставив Уильяма сидеть за столом с выпученными от бешенства глазами. Брат еще три минуты таращился ей вслед с открытым ртом, а потом чопорно подобрал губы и вернулся к оленине.

На улице Каролин встретил свежий ветер, остужая разгоряченное лицо.

Она искренне недоумевала, как могла так долго поддерживать отношения, построенные на взаимной неприязни.

Медленно шагая в направлении Стрэнда, девушка настолько погрузилась в себя, что не обращала внимания на восхищенный свист уличных рабочих и заинтересованные взгляды бизнесменов, спешивших по своим делам.

Неблагодарность Уильяма ставила ее в тупик. Как он мог одной рукой принять ее часть наследства, а другой пытаться дать ей солидную оплеуху, как мог осуждать ее образ жизни, если его собственный был далеко не лучшим примером для подражания?

Самое забавное, что братья не знали и половины событий, которыми были заполнены ее дни. Если бы им стало известно о том, что Спирос — не единственный в списке богатых любовников, снабжавших ее деньгами и обеспечивающих путь наверх, в высший свет Лондона, как бы они отреагировали? Неужели Уильям всерьез надеялся, что Каролин откажется от комфорта и благополучия ради сомнительной чести быть чьей-то секретаршей, снимать крохотную квартирку с дешевой мебелью и общаться с такими же нудными ханжами, как он сам? Вот уж дудки!

Каролин так и не вернулась в ресторан. Она остановила такси и отправилась тратить деньги в Найтсбридж, мысленно послав Уильяма к черту.

Так сложилось, что с того момента до новой встречи Каролин и ее братьев прошли долгие годы.

Следующие шесть лет — с момента смерти Себастьяна и разрыва с братьями — Каролин жила в свое удовольствие, и рядом не было никого, кто попытался бы внушить ей чувство вины.

Она блистала на самых шикарных приемах и частных вечеринках, одевалась только у известных дизайнеров, носила меха и бриллианты (последние, к сожалению, приходилось брать напрокат). Выходные на яхтах где-нибудь в районе Капри, рождество с любовником на дорогом лыжном курорте — Каролин чувствовала себя довольной настоящим, и если кто-либо осуждал ее, ей было на это плевать. Она была молода, хороша собой и обожаема, и этого было достаточно.

Единственное, что огорчало девушку, это отсутствие собственного капитала, каких-либо гарантий безбедного будущего. Конечно, ей дарили дорогие подарки, которые она забирала с собой, меняя одного любовника на другого. К примеру, от Фабьена ей досталось роскошное яйцо работы Фаберже всего за неделю до разрыва. Однако время шло, и красота могла померкнуть. Следовало подумать о будущем, найти того, кто будет способен не просто одевать ее и заваливать подарками. Каролин искала мужчину, который женится на ней, раз и навсегда гарантировав ей беспечную старость.

Оказалось, что окрутить женатого мужчину и превратить в свою игрушку куда проще, чем получить желанное колечко. Богатые «папики» понимали, что развод в большинстве случаев выливается в огромные траты, и не были готовы рисковать деньгами ради хорошенькой Каролин.

В двадцать восемь девушка все еще выглядела на двадцать два. Она вкладывала каждое пенни в свою внешность — свой единственный капитал, — но ни один мужчина не стремился оставить ее рядом с собой. Весь Лондон знал Каролин, а братья вовсю мололи языками, обсуждая репутацию пропащей сестрицы, поэтому девушка решила, что пришла пора покинуть Англию.

Денежные мешки в Америке ждали ее. Представители Нового Света всегда тянулись к англичанам, видимо, подсознательно чувствуя свою оторванность от родных корней. Именно на своем английском происхождении и решила сыграть Каролин.

 

Глава 4

Она прибыла в Лос-Анджелес в ноябре семьдесят четвертого, с тысячей долларов и адресами двух школьных друзей и одного бывшего любовника в сумочке от «Шанель».

— Надолго в Штаты, детка? — фривольно спросил ее в аэропорту таможенник, видимо, потрясенный крохотными белыми шортиками, открывающими длинные ноги.

— Даже не знаю, — ответила Каролин, мило улыбнувшись парню. — Все будет зависеть от того, как примут меня здешние люди.

— Малышка! — Таможенник многозначительно обвел взглядом ее ноги и ухмыльнулся. — Да таким, как ты, нельзя не радоваться! Уверен, тебя примут самым наилучшим образом.

— Что ж, надеюсь, что так, — рассмеялась Каролин.

Пока она ждала свой багаж, на нее постоянно оборачивались незнакомые мужчины, к тому же она поймала несколько завистливых женских взглядов.

— Я мог бы помочь вам с багажом, мисс. — Каролин обернулась на голос. — Должно быть, этот чемодан весит не меньше тонны.

Мужчина, стоявший у нее за спиной, оказался одним из самых красивых в ее жизни. Он был высок и темноволос, с очень темным загаром и оттого особенно белыми зубами. Незнакомец нависал над ней, словно гора, и скалился в хищной улыбке. На плече его была необъятных размеров сумка, которая, похоже, не казалась ему тяжелой. Именно так, по представлению Каролин, и должен был выглядеть настоящий калифорниец: подтянут, мускулист и доброжелателен.

Таким, как он, было трудно не увлечься.

— О, вы так добры, благодарю, — откликнулась Каролин. Рядом с незнакомцем все те, кто предлагал ей помощь в аэропорту Лондона, казались щуплыми и жалкими. — Я Каролин. Каролин Беркли.

Она протянула ладонь, и через мгновение та утонула в гигантской лапе американца.

— Брэд Бакстер, к вашим услугам.

Встреча с Брэдом оказалась добрым знаком. Следующие три недели он знакомил Каролин с Лос-Анджелесом: свозил в Голливуд, показал известные места и познакомил с изнанкой большого города. Он оказался помощником известного короля мягкого порно, подыскивал для него актеров и мог пролезть в любую тусовку. Брэд намекнул Каролин, что со своей внешностью она могла бы сделать отличную карьеру порнозвезды, но девушка отказалась. Конечно, деньги, о которых говорил новый приятель, были весьма соблазнительными, но Каролин собиралась забраться гораздо выше, чем американский порнобизнес.

Ее даже не обидел тот факт, что новый любовник сделал ей столь непристойное предложение — она отлично разбиралась в людях и выделяла тех, кто мог быть ей полезен. Брэд как раз относился к категории полезных людей, поэтому она незамедлительно вселилась в его квартиру. Связь с красавчиком была лишь промежуточным этапом в ее жизни, хотя поначалу Брэд думал иначе.

Шесть недель, заполненных кокаиновыми дорожками и безудержным сексом, пролетели как одна. Каролин всячески ублажала любовника, за что тот знакомил ее с нужными людьми. Собственно, именно через него она и узнала Дьюка Макмаона. С этого момента и началось ее стремительное восхождение наверх. Брэд Бакстер уже был историей.

Она сразу поняла, что известный телепродюсер никогда не пойдет на развод с женой, Минни Макмаон, несмотря на то что брак трещал по швам уже десятки лет и об этом знали все, кому не лень покопаться в чужом грязном белье. У Дьюка и до Каролин было множество любовниц — нескончаемая вереница, — но никто из них не задерживался в его постели надолго. Он крутил романы, но расходиться с женой по-прежнему не собирался.

Для Каролин это было дурным знаком.

К тому же Дьюк Макмаон был стар даже по стандартам Каролин. Конечно, он был довольно хорош собой (у нее бывали любовники и похуже), но ему стукнуло шестьдесят четыре, а это солидный возраст даже для писаного красавца.

Несмотря на то, что все романы Каролин строились на чистом расчете, она получала необыкновенное удовольствие от секса и опасалась, что засохнет от тоски, если окажется, что у Дьюка Макмаона давно не стоит. Но даже в том случае, если у него все в порядке с эрекцией, его либидо может отдать концы через пару лет. Если Каролин собиралась завоевать Дьюка и прожить с ним до конца его жизни, приходилось смириться с тем, что это будет жизнь без секса.

С другой стороны, Дьюк был сказочно богат. Богат даже для требовательной Каролин, богат до неприличия. Одно это заставляло девушку закрыть глаза на преклонный возраст продюсера.

На первом свидании Дьюк отвез Каролин в частный домик в Малибу. Она заехал за ней на синем спортивном «феррари» такой красоты, что у Каролин захватило дух.

— Закрой глаза, — велел Дьюк, когда она вышла из машины. — Закрой, не бойся.

Он взял дрожащую от волнения Каролин за руку и повел по песчаной тропинке на берег моря, под пальмы. Все еще теплый от вечернего солнца песок забивался между пальцев ног, скользя в открытых босоножках.

— Можешь открывать. Оглянись вокруг!

Каролин осторожно приоткрыла глаза и ахнула от удивления. Она стояла на берегу, прямо на белом песке, озаренном светом звезд и полной луны. Сотни свечей оранжевыми бликами плясали вокруг нее, укрепленные в подсвечниках на стволах пальм и прямо на земле. Они создавали дополнительное сияние отрезку берега, полукругом спускаясь к самой воде.

Темно-синее теплое покрывало расстилалось у ног мягким ковром, на нем лежали два хрустальных фужера, розовые лобстеры с выпученными глазками, сочные помидоры и салат, персики в арманьяке, крохотные пирожные в резных бумажных салфеточках. Чуть поодаль, прямо в теплом песке, были зарыты два ведерка со льдом, в которых охлаждались бутылки игристого. От этого изысканного вида у Каролин рот наполнился слюной и увлажнились глаза.

У одной из пальм стоял Шеймус, дворецкий Дьюка, с белоснежным полотенцем на руке и с самым чопорным видом, на какой только был способен. Он не глядел на Каролин, устремив взгляд на воду, но стоило ей сделать шаг к покрывалу, тотчас бросился к ней и предложил руку.

— Что скажешь? — спросил Дьюк.

— Что я скажу? — Каролин рассмеялась и обвела взглядом великолепный набор для пикника. — Дьюк, это так романтично! Признаться, я не ожидала, что ты способен на такой красивый жест.

В этот момент девушка чувствовала себя королевой. Ни один из ее любовников — каких бы дорогих подарков он ни делал — никогда не совершал для нее подобных поступков. А ведь она даже ни разу не поцеловала Дьюка до этого момента! Только сейчас, глядя, как колышутся огоньки свечей, Каролин поняла, что вполне могла бы увлечься пожилым продюсером, невзирая на его возраст.

— Я рад, что ты довольна, — кивнул Дьюк, опускаясь на покрывало. Как если бы это был какой-то особый знак, Шеймус принялся открывать игристое. — Такая красавица, как ты, достойна не только ужина на пляже, но и гораздо большего. — Это прозвучало многообещающе, и Каролин зажмурилась от удовольствия, словно кошка.

Пока Шеймус наполнял бокалы, Дьюк сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда черную бархатную коробочку.

— Я купил для тебя подарок. Думаю, он еще больше подчеркнет твою привлекательность. Это всего лишь безделушка, но я надеюсь, что тебе понравится.

Каролин с трудом удержалась от того, чтобы не захлопать в ладоши от восторга. Она с достоинством приняла футляр, медленно открыла его и закусила губу. Словно ребенок, получивший долгожданный подарок от Санта-Клауса, она уставилась на дорогое ожерелье из платины, украшенное крупным бриллиантом.

Ей уже случалось получать драгоценные камни от любовников, и она кое-что смыслила в бриллиантах. Судя по всему, ожерелье стоило никак не меньше пятидесяти тысяч. Каролин с нежностью погладила камень пальцем.

— О, Дьюк! — прошептала она дрожащим голосом. — О, Дьюк!

Тот помог ей вынуть украшение из футляра и защелкнул на шее застежку.

— Нравится?

Каролин порывисто поцеловала его в губы.

— До неприличия!

— Вот и хорошо. А теперь снимай платье.

— Прошу прощения?

Каролин была так потрясена щедрым подарком, что не сразу расслышала, что сказал Дьюк.

— Не нужно просить прощения, детка, — усмехнулся он. — Я хочу, чтобы ты разделась. Снимай платье! Ожерелье можешь оставить.

Каролин прищурились. Она не привыкла, чтобы с ней разговаривали в подобном приказном тоне, и не была уверена в том, что ей это нравится. Что себе думает этот наглец, возмущенно пронеслось у нее в голове. Или он считает ее проституткой, готовой раздвигать ноги за дерьмовые безделушки?

Лицо Каролин стало пунцовым от возмущения. Она заметила, что Шеймус ни на секунду не заинтересовался происходящим между хозяином и гостьей.

— Да как ты смеешь обращаться со мной, словно с дешевкой? — воскликнула девушка, торопливо расстегивая ожерелье и вставая. — Мне совершенно плевать на то, что ты богат и известен! Мне плевать на твой вшивый презент и дурацких лобстеров! Я тебе не шлюха! Мне плевать…

— Неужели? — оборвал ее Дьюк. Он явно был позабавлен. — Тебе действительно плевать на все это?

Он грубо схватил ее за руку и дернул на себя. Самое удивительное — он улыбался, а вокруг глаз залегли веселые морщинки. Заметив это, Каролин вдруг смутилась. Она не понимала, что смешного нашел Дьюк в ее искреннем возмущении.

— Так вот, мисс Беркли, — продолжал Дьюк, — я считаю, что все вышесказанное — полная ерунда.

— В каком смысле? — пискнула Каролин, не зная, бежать ли прочь или выслушать этого странного самоуверенного человека.

— Я думаю, что тебе вовсе не плевать на все это. — Дьюк обвел свободной рукой покрывало. — На этих чудесных лобстеров, на это дорогое вино. А еще больше тебе не плевать на мой подарок, ведь так? Дорогая Каролин, мы оба знаем, по какой причине ты приняла мое приглашение. Нам обоим хорошо известно, чего ты ждала, соглашаясь поужинать в столь уединенном месте с богатым женатым мужчиной.

— Все совсем не так! — упрямо сказала Каролин.

Она и сама не заметила, как снова села на покрывало.

— Я не желал тебя обидеть, — мягко сказал Дьюк. — Но и разыгрывать святую невинность я не желаю. Я слишком давно живу на этом свете, чтобы играть в глупые игры. Думаю, мы оба сэкономим массу времени, если сразу выложим карты на стол. Это позволит нам расслабиться, расставить все точки над i и впоследствии наслаждаться друг другом еще много-много дней.

Каролин настороженно смотрела на него.

— Продолжай.

— Я купил это ожерелье не потому, что хотел купить твое тело, детка. Я купил его, потому что был уверен: оно сделает тебя неотразимой. Я знал, что оно тебе понравится.

— Оно мне действительно нравится, — призналась девушка, бессознательно коснувшись пальцами бриллианта. — Очень нравится.

— Это заметно. И это только первый подарок. Я могу дать тебе то, о чем ты мечтаешь, и сделаю это с удовольствием. — Дьюк усмехнулся, заметив, что Каролин ловит каждое его слово. — Но взамен я желаю получить тебя. Я жду ответного подарка.

При этих словах Каролин слегка побледнела и натянула на плечи кашемировую шаль.

— Не надо так на меня смотреть, детка. Мы оба знаем, что ты не невинная барышня, оберегающая свою честь. Не строй из себя Деву Марию.

Сама того не желая, Каролин рассмеялась.

— Так-то лучше. — Дьюк одобрительно кивнул. — Ты весьма умна, Каролин. Ты знаешь, чего хочешь от жизни, и мне это по душе. Я могу дать тебе желаемое, но не хочу тратить время понапрасну и привез тебя сюда не для пустых разговоров.

Без перехода Дьюк протянул руку и коснулся груди Каролин через ткань платья, затем осторожно сжал напрягшийся сосок. На мгновение девушка замерла, а затем расслабилась. Краем глаза она заметила, как бесшумно удалился Шеймус. Возможно, на самом деле он стоял где-то в тени пальм, наблюдая за ними, но почему-то эта мысль только подогрела возбуждение Каролин.

— А теперь, когда мы прояснили все важные моменты, я хочу, чтобы ты сняла платье…

Через две недели Дьюк сделал Каролин предложение, от которого отказалась бы только идиотка. Конечно, о браке не шло и речи. Пожилой киномагнат предлагал девушке стать его постоянной любовницей с приличным содержанием и упоминанием в завещании. Наконец-то Каролин достигла того, к чему так долго стремилась. Она получала пожизненную финансовую поддержку, единственным возможным препятствием могла стать лишь Минни Макмаон.

Каролин понимала, что борьба предстоит нелегкая, но ее грела мысль, что Дьюк Макмаон, сам о том не подозревая, находится целиком в ее власти. Все-таки он был пожилым мужчиной, тогда как она — красивой, полной энергии и сил молодой женщиной.

 

Глава 5

— Эй, мамаша, как делишки?

Минни обернулась, не веря собственным ушам. Поначалу ей показалось, что и зрение ее подводит, но, поморгав, сообразила, что не ошиблась. На ее любимом шезлонге из итальянской соломки вольготно раскинулся полуголый негр. Больше всего Минни поразило не то, что его чресла были едва прикрыты полотенцем, а над головой буквально колыхался огромный шар волос. Ее ужаснул тот факт, что в руке он держал толстенную самокрутку с марихуаной, пепел с которой незнакомец, очевидно, стряхивал прямо на пол, недалеко от того места, где развевался дорогой белоснежный тюль.

Минни передернулась от отвращения. Как этот бугай с манерами подзаборного бродяжки вообще осмелился с ней заговорить, да еще в столь панибратском тоне?

— А у вас тут клево, — продолжал излияния чернокожий гость. — Слышь, что я говорю, мамаша? — И он вновь, прямо на глазах возмущенной хозяйки, сбросил пепел на ковер.

— Благодарю вас, — ледяным тоном откликнулась Минни. — Нам здесь тоже нравится. Может, вы будете столь любезны, молодой человек, чтобы представиться? Кто вы и что делаете в моей гостиной?

— Это мой гость.

Довольно привлекательный мужчина, возникший за спиной Минни, поспешил приложиться к ее руке. Женщина едва сдержалась, чтобы брезгливо не отдернуть ладонь.

— Эдвард Лайл, к вашим услугам, — представился мужчина с безупречным английским акцентом.

Ему, должно быть, совсем недавно стукнуло двадцать, максимум двадцать два, но стильный элегантный костюм придавал ему известной солидности, а манеры были выше всяких похвал. Самоуверенность Эдварда Лайла буквально била через край, как это часто бывает в случае с выпускниками престижных учебных заведений Англии. Минни не выносила этого в Каролин, а потому не собиралась делать поблажек для ее юного друга.

— Это Скинни. — Молодой человек указал на чернокожего парня. — Встань, приятель, выкажи уважение миссис Макмаон.

Негр недоверчиво глянул на друга, но все же встал, крайне неохотно. У него оказался просто невероятный рост и широченные плечи.

— Мы — друзья Каролин, — продолжал Эдвард. — Она разрешила нам поплескаться в бассейне и побродить по дому. — Он улыбнулся. — Радушная хозяйка.

Вежливая улыбка исчезла с лица Минни. Одно упоминание о сопернице вызывало у нее изжогу.

— Прошу вас, миссис Макмаон, — торопливо забормотал парень, заметив перемену в настроении Минни, — не надо беспокоиться на наш счет. Мы не доставим вам никаких хлопот и не станем путаться под ногами.

В этот момент в гостиную вошли две девицы в одинаковых красных купальниках от «Диор». Обе были босыми, мокрые после купания пятки оставляли на ковре следы. Одна из девиц направилась к холодильнику Дьюка (в который не решалась заглядывать даже Минни), достала банку оливок, стянула с полки пачку картофельных чипсов и принялась есть.

— Пробило на жрачку, — простодушно призналась она, глядя на Минни. — Ох уж эта травка! — Девушка с разбегу бросилась на розовое плюшевое кресло и радостно захихикала, возя мокрым задом по мягкой обивке.

Секундой позже ее подруга бросилась к Скинни, очевидно, желая подурачиться с ним на шезлонге. Раздался отвратительный хруст.

— Боже, нет! — воскликнула Минни, хватаясь за голову. Было слишком поздно.

Одна из ножек шезлонга надломилась, затем еще одна. Минни в ужасе смотрела, как хохочущая девица, сидящая верхом на чернокожем верзиле, заваливается на бок.

Минни хотелось закричать, начать топать ногами и ругаться, но годы самоконтроля не позволили ей повести себя недостойно. Вместо истерики она обратилась к Эдварду, как могла спокойно. Ей показалось, что он единственный из четверых чужаков хоть что-то соображает.

— Думаю, мистер Лайл, будет лучше, если вы и ваши друзья вернетесь к бассейну. Мне кажется, мистеру Макмаону — когда он приедет домой — будет неприятно узнать, что его любимая мебель разлетелась в щепки.

— О да, да, — залепетал парень. — Прошу прощения за моих приятелей. Мне… неловко…

Минни заметила, что Скинни тоже смущен, тогда как девицы продолжали, повизгивая, хохотать. Либо они выкурили слишком много травки, либо относились к той категории молодежи, которой вообще плевать на всех.

— Идите же уже! — не выдержала Минни.

Компания ретировалась. Едва они скрылись из виду, женщина опустилась на колени и уставилась на остатки роскошного шезлонга. Ей пришлось сильно закусить губу, чтобы не проронить ни слезинки. Утрата любимого шезлонга стала последней каплей: Минни решила высказать вечером мужу все, что думает о гулянках, происходящих в доме в его отсутствие. Для несчастной женщины и без того было нелегко терпеть любовницу мужа под одной крышей, но выносить ее пьяных, обкуренных, развратных друзей-хиппи было выше сил.

Первый год жизни Каролин в Хэнкок-Парке едва не выпил из Минни все соки. И дело было даже не в измене мужа, нет! Несчастную терзало то, что захватчица примерила на себя роль хозяйки дома и не собиралась с ней расставаться. Однако Минни знала, в какую стерву превращалась «английская леди» Каролин в отсутствие Дьюка. Буквально на прошлой неделе она слышала, как гадкая девица кричала в кухне на Кончиту, да такими словами, от которых у портового рабочего встали бы дыбом волосы. Минни вообще считала, что ее муж заблуждается насчет аристократического происхождения любовницы. День за днем в особняке прибывало гостей, каждый из которых был ужасен на свой манер. Они буквально выживали Минни из дома, прокуривали марихуаной каждую комнату, пачкали ковры и обивку, плевали в бассейн и, накурившись, совершали набеги на кухню. Чужаки никогда не ограничивались гостевыми комнатами, они шастали по спальням хозяев, кабинетам и навязчиво лезли под нос.

Минни неоднократно пыталась поговорить с мужем об этих гадких людях, но он словно ее не слышал. Дьюк ставил интересы любовницы выше нужд жены, а потому закрывал глаза на ее «чудачества». От этого Каролин начинала вести себя все менее тактично по отношению к Минни, а уж с остальными членами семьи вообще не считалась. Минни подозревала, что Дьюк сознательно поощрял любовницу на издевательства над ней. Ему доставляло удовольствие мучить жену чужими руками.

И все же Минни решилась на очередной разговор с Дьюком. Сегодня ей исполнялось пятьдесят пять, и по традиции Макмаонов готовился изысканный ужин. По случаю юбилея, подумала Минни, Дьюк может прислушаться к ее просьбе.

Она очень рассчитывала на это.

Дьюк вернулся домой раньше обычного и почувствовал огромное облегчение, не застав назойливых приятелей Каролин. В последнее время он все чаще задерживался в клубе с коллегами по работе или на «деловых встречах», потому что — наравне с женой — с трудом переносил толкущихся в его доме незнакомцев. Конечно, он никогда не признался бы Минни в том, что целиком разделяет ее мнение о друзьях Каролин. Не зная, что движет мужем, Минни втайне считала его долгие отлучки признаком того, что у Дьюка намечается новый роман. Это могло означать конец эры Каролин Беркли. Чем быстрее Дьюк устанет от своей любовницы, думала Минни, тем лучше будет для членов его семьи.

Сразу пройдя в свой кабинет, Дьюк налил себе на три пальца бурбона и устроился в кожаном кресле, прикрыв глаза и наслаждаясь редким моментом покоя и тишины. К его величайшему разочарованию, спустя уже три минуты в кабинет вошел его жалкий сын Пит.

— Думаю, нелепо ожидать от тебя, что ты помнишь о дне рождения мамы?

У самого Пита в руках было несколько нарядных свертков с бантами, на фоне которых сам он выглядел бледным измученным туберкулезником.

Больше всего на свете Дьюк ненавидел в своем сыне этот тон, в котором претензия сочеталась со страхом попасть под горячую руку. Слабак, подумал он с неприязнью.

Он приоткрыл один глаз, чтобы коротко глянуть на сына, и вновь закрыл.

— И тебе добрый вечер, Питер.

— Значит, снова забыл, да?

— Не забыл. — Дьюк с сожалением открыл оба глаза. — Я никогда не забываю о дне рождения жены. Иной раз я предпочитаю не праздновать его, но это не значит, что я о нем забываю.

Подбородок Пита дернулся, словно он с трудом удержался от едкого комментария. Дьюк некоторое время подождал, но так и не дождался отповеди. Как всегда.

Меж тем Пит разложил коробки и свертки на столе, борясь с желанием запустить одним из них отцу в лицо. Он и сам знал, что никогда не решился бы на подобный поступок.

— К твоему сведению, — лениво сказал Дьюк, — в этом году я даже купил жене подарок. — Он пошарил рукой в кармане пиджака и достал коробочку.

Пит сделал вид, что не смотрит на коробочку, хотя краем глаза успел отметить фирменные цвета «Тиффани».

— Да взгляни же, — усмехнулся Дьюк.

Он открыл коробочку и ткнул ею в направлении сына. Пит изумленно уставился на кольцо, украшенное россыпью бриллиантов, — не слишком броское и элегантное, как раз в стиле Минни.

— Обручальное кольцо, уже второе, — прокомментировал Дьюк насмешливо. — Как символ постоянства нашего союза. В болезни и здравии, в богатстве и бедности, вот так-то, парень. Как считаешь, миссис Макмаон одобрит мой выбор?

Пит прищурился. Он не понимал, какую игру ведет отец. Был ли его подарок основан на искреннем желании угодить несчастной жене, или это был очередной ход в партии, правила которой знает только сам Дьюк? Может ли быть так, что, раня и мучая Минни, Макмаон-старший все еще сохранил в сердце каплю любви к ней?

Пит знал, что отец — жестокое чудовище. Он не верил в исправление, а потому видел в подарке Дьюка еще один способ побольнее ужалить Минни.

Ужин начался довольно обыденно, за исключением того, что все были подчеркнуто вежливы друг с другом, словно пытались сохранить видимость прочной семьи. Дьюк был необычайно молчалив, а во время второй перемены даже спросил жену о ее планах на вечер, чем необычайно удивил детей. Никто из них не помнил, когда в последний раз ужин проходил в такой спокойной и расслабленной атмосфере. В душе каждый надеялся, что это как-то связано с угасанием интереса Дьюка к любовнице.

Минни решила дождаться десерта и лишь потом затронуть опасную тему с шезлонгом и друзьями Каролины. Прожив с Дьюком около сорока лет, она знала, что наиболее терпим и податлив муж становится после пары бокалов вина.

— Кстати, Дьюк, — как бы между прочим начала она, заметив, что подали вторую бутылку мерло, — ты слышал, какой… э… неприятный инцидент произошел в твое отсутствие?

— Инцидент? — переспросил Дьюк, совершенно не заинтересовавшись. — А что случилось?

— Я говорю о шезлонге из итальянской соломки. — Минни сделала паузу, давая Дьюку возможность сообразить, о чем она толкует. — Боюсь, он сломан и не подлежит восстановлению. Отломились две ножки и проломлена лежанка.

— Сломан? Что за черт?! — Дьюк неожиданно взорвался. Минни не смела даже рассчитывать на столь сильную реакцию. — Какой урод сломал мой любимый шезлонг?! Признавайтесь! — Дьюк обвиняющим взглядом окинул стол.

— Может, вина, Каролин? — предложил Пит, который знал, к чему ведет мать. Он искренне восхищался тем, как грамотно Минни начала беседу.

— Нет, спасибо, я не буду, — ответила Каролин.

Пит заметил, что происходящее за столом не слишком ее напугало или обеспокоило. Более того, она выглядела всем довольной. Внезапно Пит испугался.

— Я получу ответ на свой вопрос? — бесновался Дьюк. Его щеки начали краснеть от напряжения. — Лори, это ты сломала шезлонг? Ты брякнула свой толстый зад на мою любимую итальянскую лежанку?

— Папочка, не кричи! — испуганно пролепетала Лори. Ее нижняя губа задрожала от обиды. — Я же не виновата, что у меня проблемы с весом.

— Конечно же, виновата! — рыкнул Дьюк, ткнув пальцем в огромный кусок пирога, лежавший на тарелке перед дочерью. — Прекращай жрать, тогда под тобой перестанет трещать мебель.

— Но это не я сломала шезлонг. — Лори послушно отодвинула тарелку с пирогом. — Его сломал тот чернокожий парень, что приходил сегодня купаться в бассейне. Он друг Каролин, — жалобно сказала Лори. — Он приходил всю неделю, постоянно напивался и курил свою вонючую траву. Ведь так, мамочка?

Минни молча кивнула. Она знала, что теперь стоит помолчать, уткнувшись взглядом в тарелку. Пусть гнев Дьюка вырвется наружу и выплеснется на любовницу.

Дьюк долго сверлил Каролин взглядом.

— Скинни снова был здесь? — спросил он странным тихим голосом.

Каролин смело встретила его взгляд. В отличие от Минни она могла себе это позволить. В ее глазах был вызов.

— Это так, Дьюк. Он был здесь. Правда, сама я отсутствовала, так что его привел Эдвард.

Минни краем глаза заметила, как Дьюк сильно сжал пальцами вилку.

Он прокашлялся.

— Мне все ясно. Каролин, я думал, что наш предыдущий разговор на эту тему был последним, но ошибся. Мне придется повторить то, что я говорил тебе наедине. Итак, первое, — он поднял руку вверх и загнул указательный палец, — я не желаю, чтобы в моем доме бывали грязные ниггеры.

— Дорогой! — воскликнула Каролин, потрясенная его грубостью. Она считала расизм по меньшей мере глупым. К сожалению, Минни и ее дети разделяли убеждения отца. — Но Скинни — выпускник Гарварда!

Дьюк жестом заставил ее умолкнуть.

— Прости, дорогая, но я в Гарварде не учился, поэтому твой Скинни для меня — просто грязный негр. Второе, я не позволю, чтобы мой дом стал прибежищем всякого сброда, вроде твоих приятелей. Тебе ясно?

Если бы Дьюк в таком тоне обращался к Минни, она давно бы сжалась к комочек, избегая его гневного взгляда, но Каролин только расправила плечи.

— Это и мой дом тоже, Дьюк.

Она была возмущена, но в глазах ее стояли слезы. До этого момента Минни ни разу не видела, чтобы Каролин принимала что-то близко к сердцу.

— Да, да, это и твой дом, — сказал Дьюк на тон тише. Похоже, его тоже поразила реакция любовницы. Он уже привык к тому, что Каролин борется с ним за каждую мелочь, и любовался ею, когда она была в гневе. Позднее, в постели, он всегда мог доказать ей, кто из них хозяин, а потому частенько уступал ее капризам. Подобное противостояние стало частью их сексуальной жизни. Однако сегодня Каролин казалась ранимой и несчастной.

— Это и твой дом тоже, — примирительно сказал Дьюк. — Но ведь не ты выложила кругленькую сумму за итальянскую кровать.

— Шезлонг, — тихо поправила Минни.

Дьюк раздраженно глянул на нее.

— Мне не нравится, что твои друзья ведут себя так, словно все в этом доме принадлежит им. И еще больше мне не нравится, что здесь постоянно болтается твой черномазый дружок.

Каролин неожиданно улыбнулась той же самой загадочной нежной улыбкой, которая некоторое время назад так обеспокоила Пита. Происходило нечто странное и совершенно новое.

Дьюк взял руку любовницы, словно решив прекратить конфликт.

— Ты все поняла, милая? — спросил он почти ласково, сжав ее пальцы.

— Хорошо, — кивнула Каролин и снова загадочно улыбнулась. — Я попрошу его больше не приходить в наш дом, обещаю. — Она обернулась к Минни: — Простите за сломанную кровать.

— Шезлонг! — в один голос воскликнули Пит и Лори.

— Да какая разница? — откликнулась Каролин.

Минни вошла в гостиную в сопровождении семьи и с умилением уставилась на подарки от Лори и Пита, загромоздившие стол.

Она все еще была под впечатлением от того, что произошло в столовой. Последние недели Минни все больше и больше уверялась в том, что Дьюк завел себе новую пассию. Об этом говорили его долгие отлучки и невнятные оправдания. К тому же Дьюк все чаще возмущался поведением любовницы, как если бы она внезапно стала его раздражать. А на прошлой неделе произошло совершенно неожиданное: Дьюк тайком пробрался в спальню жены — впервые с того момента, как Каролин пересекла порог Хэнкок-Парка.

Минни приняла его без единого протеста, без вопросов. После секса он осторожно гладил ее лицо, лежа рядом. Она уже успела позабыть, как это бывает. Минни никогда не понимала причин жестокости мужа, но его неожиданная нежность показалась ей еще более странной и необъяснимой.

Она приняла его, потому что считала это своим долгом, невзирая на обиды и боль сердца. Дьюк выходил из ее спальни победителем, в глубине души понимая, что снова проиграл. Жена одержала над ним моральную победу, и он снова казался себе недостойным ее терпения.

Они оба знали, что их брак выдержит все. Как бы холодна ни была Минни, как бы груб ни бывал Дьюк, они останутся вместе до того ужасного момента, пока смерть не заберет одного из них в царство небытия. Их брак был их крепостью и их тюрьмой.

Минни была так уверена, что отношения Дьюка и Каролин дали трещину, что почти не сомневалась в их скором разрыве. Однако сегодняшняя странная улыбка Каролин, трогательная нежность Дьюка настораживали и пугали. Всего пару часов назад, незадолго до ужина, Дьюк позвал Минни к себе и протянул коробочку с крохотным колечком, элегантным до безумия. Он даже сам надел кольцо ей на палец, почти со смущением и робостью, пользуясь тем, что Каролин нет рядом.

— С днем рождения, Минни, — прошептал он и осторожно коснулся губами ее щеки.

Теперь коробочка с кольцом ждала ее в спальне, и эта мысль согревала сердце Минни.

Развернув все подарки и обняв детей, Минни вернулась в столовую и вновь села за стол. Прислуга как раз подала кофе и коньяк.

Каролин привлекла в себе внимание, постучав ложечкой по бокалу. Похоже, она собиралась произнести тост.

— Теперь, когда вся семья снова в сборе, я должна поделиться с вами чудесной новостью.

Она поднялась со своего места, глаза пылали, лицо казалось странно счастливым. Сегодня Каролин надела уютный белый свитер и простые белые джинсы, что было совершенно не в ее стиле.

Едва она заговорила, Минни почувствовала неожиданную волну страха. Она заметила, как Пит впился взглядом в лицо Каролин, а Лори принялась напряженно теребить салфетку.

— Я безмерно благодарна вам всем за ваше гостеприимство. Здесь я чувствую себя как дома, дорогие мои близкие!

— Ради Христа! — хрипло воскликнул Пит, чувствуя отвращение к подобному ханжеству. Однако суровый взгляд отца остановил его от дальнейших высказываний.

— Я понимаю, что для вас мое присутствие в этом доме порой неприятно. Я понимаю, правда. — Каролин одарила улыбкой Минни, которую затошнило от дурного предчувствия. — Но мне хочется, чтобы вы знали: я горжусь быть частью вашей семьи.

— Прошу прощения. — Пит встал. — Боюсь, мне придется пройти в уборную. Меня вот-вот стошнит.

Лори, напуганная происходящей на ее глазах стычкой, ударилась в слезы.

— Либо немедленно заткнись, Питер, либо проваливай из-за стола, — грубо сказал Дьюк. Он тоже встал, на целую голову возвышаясь над сыном, и уставился на него тяжелым взглядом.

Питер против собственной воли сел. Он никогда не умел противиться воле отца.

Продолжая как ни в чем не бывало улыбаться, Каролин продолжала:

— Мне очень жаль, дорогой Пит, что тебе неприятны мои слова. Клянусь, это так! Остается надеяться, что однажды мы преодолеем все разногласия и ты примешь меня, ведь именно меня выбрал твой отец. А сейчас я сообщу нечто, что сделает его самым счастливым мужчиной на свете.

Она сделала паузу, наслаждаясь напряженной тишиной, повисшей в гостиной.

— Довольно скоро у тебя, Пит, и у тебя, Лори, появится крохотный братик или сестренка.

Тишина стала оглушительной. Но, пожалуй, самый сильный ужас был написан на лице Дьюка.

— Дорогой, разве это не восхитительная новость? — пропела Каролин, мелодраматично хватая Дьюка под локоть. — Я беременна! У нас будет ребенок!

Некоторое время все молчали. Затем тишину прорезали истеричные рыдания Лори, которая вскочила с места и унеслась в свою комнату.

— Клэр, — тихо сказал Дьюк, высвободив руку из хватки Каролин, — сходи утешь ее. — Он не случайно обратился к невестке — Клэр единственная из всех не потеряла самообладания.

— Нет! — как-то по-женски взвизгнул Пит, когда Клэр отодвинула стул. — Оставайся на месте!

Его жена замерла.

— Я схожу, — неожиданно произнесла Минни. Голос ее был безжизненным и скрипучим, как сухой песок.

На мгновение она поймала взгляд Дьюка, выбираясь из-за стола. Было в его взгляде что-то такое… сожаление? Однако он тотчас разорвал контакт глаз и отвернулся. Между ним и Питом завязался ожесточенный спор, и Минни быстро улизнула из гостиной.

Она застала дочь в ее личной спальне, стены которой были обиты розовым плюшем. Лори с самого детства любила этот цвет, и Минни даже не заикалась о смене интерьера.

Лори лежала на постели лицом вниз, плечи содрогались от беззвучных рыданий. Услышав, как открылась дверь, она подняла голову.

— За что? — взвыла она. — За что она так к нам жестока?

— Не знаю, детка, — мягко сказала Минни, усаживаясь на край постели и бережно отодвигая мокрые пряди с лица дочери. — Понимаю, это нелегко, но нам всем придется смириться с этим… неприятным фактом. Успокойся, милая, успокойся…

— Нет! — взвизгнула Лори прямо в лицо матери. — Я не смогу с этим смириться! И Пит не сможет! Терпеть здесь еще и ее ребенка, этого ублюдка! — Ее собственное лицо перекосилось от ненависти, тогда как Минни оставалась совершенно спокойной. — Я не смогу принять ее ребенка, мама! Откуда нам знать, что это вообще папин отпрыск? Быть может, эта гадина нагуляла его с каким-нибудь из своих дружков? Она же шлюха, просто шлюха! Может, это вообще ребенок того ужасного негра!

Неожиданно Минни почувствовала чудовищную усталость.

— Боюсь, милая, что это ребенок твоего отца. Не спрашивай, откуда у меня такая уверенность. Я просто знаю это, и все. — Она вздохнула и потянулась к дочери. — А теперь возьми себя в руки и умойся.

Лори в бешенстве оттолкнула ладони матери. Минни уронила руки на колени и печально уставилась на дочь. Она не знала, что еще можно сказать в такой ситуации. Тихо встав, она вышла из спальни Лори и затворила за собой дверь. Ей ничего не оставалось, кроме как отправиться к себе. Никакие силы на свете не заставили бы ее спуститься обратно в гостиную, где Дьюк и Пит кричали друг на друга и где сидела довольная собой Каролин.

Сев на свою кровать, Минни мрачно посмотрела на подарок Дьюка, коробочку, оставленную на тумбе. Она взяла ее и открыла, с удивлением отметив, что руки дрожат. Хорошенькое колечко подмигнуло ей одним из бриллиантов.

Достав из коробочки карточку, Минни поднесла ее к глазам.

«Моей жене в день ее рождения. С нежностью, Дьюк».

Ей показалось, что тонюсенькая ниточка, которая лишь недавно протянулась между ней и мужем, лопнула навсегда.

Впервые за долгие годы унижений и боли Минни Макмаон позволила себе расплакаться.

 

Глава 6

Мальчика назвали Хантером.

Роды проходили очень тяжело. Каролин, не привыкшая к боли и физическому дискомфорту, мучилась невыносимо, но лишь после четырнадцати часов страданий доктор Роули принял решение делать кесарево сечение. Каролин потеряла много крови, но малыш родился здоровым. Еще много недель после родов Каролин выглядела бледной и страдала от анемии. Даже Дьюк чувствовал к ней сочувствие и не знал, с какой стороны подойти. До этого момента он воспринимал любовницу только как объект сексуального влечения, а другие стороны ее натуры его не волновали. Ее трудное прошлое и личные переживания были для него пустым звуком — ему не хотелось блуждать в подобных дебрях.

Дьюк ждал, что беременность оттолкнет его от Каролин, но, как ни странно, его влечение к ней только возрастало по мере роста живота. Почему-то беременность любовницы воспринималась им как символ его мужской силы и власти над природой. Ему невероятно льстили изумленные взгляды знакомых, которые потрясенно взирали на гигантский живот Каролин и перешептывались за его спиной. Семью Макмаон вновь обсуждал весь Голливуд, и Дьюк наслаждался каждой новой разносной статьей в бульварных газетенках.

Дьюк боялся, что Каролин откажется спать с ним, как когда-то Минни, объясняя это страхом за будущего малыша, но неожиданно любовница превратилась в сексуальную хищницу. Они занимались самым агрессивным сексом в своей жизни именно во время беременности Каролин, совершенно не беспокоясь о безопасности ребенка. Дьюк прекрасно понимал, что любовница не сделала аборт только потому, что рассчитывала с помощью ребенка навеки зацементировать их отношения, и отдавал должное ее сообразительности. Каролин сохранила беременность, рискуя благосклонностью Дьюка, но желая занять прочное место в его завещании.

Для самого Дьюка появившийся на свет малыш означал не больше, чем очередного продолжателя рода, вместилище семени Макмаонов. Он совершенно не собирался заниматься этим глупым «куском мяса», который постоянно орал, пачкал пеленки и пускал слюни. Ничего романтичного и умилительного в возне с ребенком он не находил.

Каролин довольно быстро поняла это, а потому нашла сыну двух нянек и выделила всем троим отдельную комнату в самой дальней части дома. Она даже не стала противиться желанию Дьюка назвать малыша Хантером.

— Честно говоря, дорогой, — лишь однажды попыталась возразить она, — это звучит нелепо. Хантер Макмаон, только подумай! Похоже на псевдоним порнозвезды. Может, выберем более традиционное имя? Какой-нибудь Ричард или Хью? Как насчет Себастьяна? — Ее измученное лицо озарилось при мысли, как был бы счастлив покойный отец, узнав, что внука назвали его именем. — Что скажешь? Себастьян Макмаон — звучит красиво. Так же звали и моего отца.

— Неужто? — хмыкнул Дьюк. — Представь себе, Питером звали отца Минни. Жалкий, узколобый сукин сын! Я не собираюсь больше называть детей в честь кого бы то ни было. Все, разговор окончен.

— Но, Дьюки, мой отец был совсем не таким, как отец твоей… — вяло запротестовала Каролин, понимая, что проиграла. — Он был добрым, гордым и внимательным человеком, он…

— Милая, — Дьюк приложил палец к ее губам, — этого не будет. Мне не по душе идея называть сына на английский манер. Он не будет никаким Себастьяном, никаким Рупертом или Хью. Понятно?

Каролин рассмеялась. Ее забавляла привычка Дьюка отвергать все традиционно английское. За годы жизни с Минни он успел возненавидеть Англию и все, что с ней связано. Он так и не простил Минни за то, что когда-то она выставляла его на посмешище и гордилась своим образованием и семьей. Меньше всего Каролин хотелось идти той же дорогой, что и Минни.

— Ладно, ладно, — закивала она. — Наш сын рожден в Америке и достоин имени Хантер. Если у него будет хоть капля таланта и обаяния отца, он сможет добиться успеха. Хантер Макмаон!

— Хантер Дьюк Макмаон.

Каролин удовлетворенно кивнула. Большего она и не желала.

— Хантер Дьюк, конечно.

Она прилагала титанические усилия, чтобы обрести прежние формы, день заднем тренируясь под руководством Майки, морила себя голодом, питаясь одним капустным супом, как поступали все актрисы Голливуда. Спустя всего шесть недель фотография похудевшей Каролин, облаченной в белые шелка, на премьере «Лихорадки субботнего вечера» украсила обложку журнала «Пипл». Теперь, когда она родила Дьюку сына, ее признали многие его друзья, положение упрочилось, а репутация любовницы постепенно уступила место репутации спутницы жизни. Всем стало ясно, что Каролин Беркли — отнюдь не временная звезда на небосклоне великого продюсера.

Ее сын Хантер рос чудесным ребенком. Спокойный, нетребовательный, он совершенно не доставлял нянькам хлопот. Хантер крепко спал по ночам, умел сам себя развлечь и непрестанно улыбался всякому, кто его замечал. При довольно темных густых волосах и бровях у мальчика были очень яркие голубые глаза, что привлекало дополнительное внимание к ангельскому лицу. Если Хантеру случалось пробраться на вечеринки, устраиваемые в доме, он непременно привлекал всеобщее внимание.

Родители совершенно не уделяли малышу внимания, а остальные члены семьи едва терпели, поэтому Хантер быстро научился играть сам с собой, довольный тем, что его никто не трогает. Пожалуй, лишь Клэр испытывала к Хантеру приязнь, да и то лишь потому, что была бездетной.

Взрослея, мальчик все больше разбирался в отношениях Макмаонов. Он привык к тому, что его появление в общей гостиной непременно становится поводом для скандала, а потому старался не попадаться взрослым на глаза. И чем старше он становился, тем с большей ненавистью смотрели на него Макмаоны.

Когда Хантеру было уже четыре, его мать решила устроить грандиозный прием в честь пятилетней годовщины совместной жизни с Дьюком. Были приглашены все самые известные и влиятельные люди Голливуда. Предполагалось, что гостей будет немало — каждому хотелось воочию увидеть, как уживаются в одном доме законная жена и любовница продюсера. Минни, как и всегда, оделась очень тщательно и подчеркнуто-элегантно. На ней был светлый брючный костюм, на пальце сверкало кольцо, подаренное несколько лет назад мужем. Каролин, напротив, решила привлечь к себе всеобщее внимание, облачившись в алый наряд, состоявший из короткого открытого топа и обтягивающих брючек. Создавалось впечатление, что она нарочно выбрала красный цвет, словно рассчитывая, что он произведет на Минни не меньшее впечатление, чем красная тряпка на быка.

— Я выписала эту пару из Валенсии, — хвалилась Каролин влиятельному адвокату и его жене. Женщина довольно неодобрительно косилась на легкомысленный топ. От ее взгляда не ускользнуло, как покачивается грудь Каролин в вырезе, когда она наклоняется к адвокату. — Представляете, точно такой же костюм хотела заказать Фара Фосет, но не успела. Такие вещи бывают только в единичном экземпляре.

Несмотря на заинтересованные взгляды собеседника, Каролин уже начинала жалеть, что надела столь откровенный костюм. Она знала, что подобные вещи заводят Дьюка, но для столь солидного приема выбор оказался опрометчивым. Рядом со строгой, благочестивой Минни Каролин казалась сама себе дешевой потаскушкой и терзалась бессильной злобой.

Какой черт дернул ее надеть красное? Имидж женщины-вамп никак не вязался ни с общей атмосферой вечеринки, ни с ее новым имиджем постоянной спутницы жизни.

Пока Каролин общалась с гостями и напропалую кокетничала с женатыми мужчинами, Хантер сумел проскользнуть в зал и забрался на один из стульев. Среди десятков угощений он обнаружил шоколадные пирожные, политые глазурью, и, пользуясь тем, что на него не обращают внимания, набросился на сладости. Мальчик уже успел перемазать шоколадом все лицо, когда его шалость была замечена.

— Хантер! Ты что это здесь делаешь?

Минни кипела от гнева, хотя ее лицо и оставалось бесстрастным. Хантер в панике забегал глазами, ища способ улизнуть. Мурашки поползли по его спине.

Минни сплела руки на груди. С нее хватало и того, что Каролин вела себя словно хозяйка дома, общалась с ее, Минни, друзьями и явно наслаждалась вечером, так еще и ее отродье портило изящно накрытый стол! Хантер засыпал крошками белую скатерть и измазал ее шоколадом, а его мамаше и дела нет! Ей плевать на ребенка, которого она произвела на свет.

— Молодой человек, боюсь, вас ждет наказание, — сурово произнесла она, наклонившись к мальчику. — Взгляните на свое лицо! Вы совершили очень, очень дурной поступок.

Малыш попытался спрятаться под стол и зажмурился, словно это могло спасти его от злой тети.

— Немедленно вылезай, Хантер! — сквозь зубы прошипела Минни и больно ухватила его за руку.

Она волокла его за собой, упирающегося и плачущего, пытаясь найти в толпе Каролин.

Хантер был очень испуган. Резкий тон Минни, ее железная хватка — все это говорило о неминуемом наказании, которое ждет его в ближайшее время. Пухлая нижняя губа дрожала, он размазывал шоколад по лицу рукавом и непрестанно всхлипывал, опасаясь рыдать в полный голос.

Каролин, как и всегда, была окружена толпой гостей. Она стояла снаружи дома, на зеленой лужайке, и что-то с улыбкой рассказывала слушателям. Она и не подозревала, что ее сын попал в беду.

Клэр, заметив ожесточенную Минни, бросилась малышу на выручку. В ней всегда был силен материнский инстинкт, а незавидная судьба всеми брошенного Хантера вызывала сочувствие.

— Не нужно тащить его, Минни, — вежливо, но твердо сказала Клэр, хватая малыша за другую руку.

Минни остановилась. Клэр торопливо достала из кармана платочек и принялась вытирать Хантеру рот. Мальчик тотчас прижался к ней, ища защиты.

— Да как ты смеешь мне указывать? — возмущенно воскликнула Минни, еще больше пугая ребенка. Конечно, она понимала, что Хантер и Клэр не заслужили ее гнева, но ничего не могла с собой поделать. Раздражение и ненависть, которые вызывала в ней Каролин, частенько становились причиной ее срыва на близких. — Этот ребенок — просто наказание! — довольно громко сказала Минни, тем самым привлекая к происходящему внимание гостей. — Ему не хватает дисциплины, это точно. Впрочем, это имеет вполне разумное объяснение: разве маленький ребенок может нормально расти в этом сумасшедшем доме?

Клэр предпочла не вступать в спор, но теснее прижала к себе Хантера. Для нее было невыносимым становиться объектом чьего-то гнева или вступать в конфликт, но жалость к беззащитному ребенку пересилила страх. Хантера ненавидела не только Минни. Питер тоже не выносил своего сводного брата и никогда не скрывал этого. Более того, он запрещал Клэр защищать малыша.

Теперь она стояла посреди толпы, Хантер шмыгал ей в юбку, и упрямо смотрела на Минни, отчаянно боясь, что сцену застанет муж. Словно почувствовав ее страх и неуверенность, Хантер окончательно потерял над собой контроль. Миг — и мокрое желтое пятно стало расползаться по светлым штанишкам и белому платью Клэр.

— Что ж, я умываю руки, — удовлетворенно произнесла Минни, отвернулась и направилась к гостям.

— Не волнуйся, маленький, — тихо прошептала Клэр Хантеру, который по-прежнему прятал лицо в ее подоле и трясся всем телом. — Каждый может напустить в штанишки от страха. Это всего лишь случайность, и этого не стоит стыдиться. Давай войдем в дом и переоденемся.

Взявшись за руки, они торопливо поспешили скрыться внутри, чтобы вымыться и сменить одежду. Больше всего Клэр боялась, что в таком виде наткнется на мужа.

Последнее время Пит все больше ее пугал. Складывалось ощущение, что горечь и злоба, переполнявшие его долгие годы и не находившие выхода, сделали его раздражительным и ядовитым человеком. Ненависть к отцу постепенно съедала Питера изнутри, и не было ничего, что могло бы отвлечь его от этого. Клэр надеялась, что рождение ребенка сможет исцелить мужа, но беременность все не наступала, пять лет бесплодных попыток лишь озлобили Пита. Клэр чувствовала, что подсознательно муж считает ее бесплодной и винит в неудачах.

Дьюк часто выбирал бездетность Пита главной мишенью для своих насмешек, раня в самое больное место. Он тыкал пальцем в Хантера, намекая, что хороший самец даже в преклонном возрасте способен обзавестись потомством. От этого ненависть Питера к отцу возрастала многократно.

Клэр ободряюще улыбнулась Хантеру, сидя на корточках перед ванной. Малыш играл с мыльной пеной и счастливо хихикал. Клэр недоумевала, как могут Дьюк и Каролин совершенно не замечать столь чудесного ребенка.

Сама она уже устала надеяться, что Бог услышит ее молитвы и она сможет забеременеть. Сердце ныло при взгляде на любого встречного малыша, на женщин, прогуливающихся с колясками в парке. Как жестока и несправедлива судьба, пославшая сына Каролин, совершенно лишенной материнского инстинкта кукушке, и обделившая самым дорогим Клэр.

— Вот так, малыш, — сказала она с нежностью, заворачивая Хантера в махровое полотенце и принимаясь осторожно вытирать хрупкое тельце.

Он хихикал и извивался ужом. Клэр невольно позавидовала его юному возрасту: только в четыре года можно так быстро забыть обиду и смеяться таким счастливым смехом.

— Любу тебя, — сказал вдруг Хантер очень серьезно и прижался к груди Клэр.

— О, мой маленький, я тоже тебя люблю, — растроганно ответила Клэр.

Переодевшись, они оба вышли на лужайку. Клэр выглядела очень хорошенькой в бледно-желтом летнем платье, на которое сменила испорченный наряд, но вид у нее был встревоженный. Она все еще боялась, что муж прослышал о ее возне с Хантером. Сам мальчик, напротив, пребывал в прекрасном настроении. Клэр одела его в бело-голубой костюмчик моряка и крепко держала за руку, опасаясь, как бы он снова чего не натворил.

Клэр только успела с облегчением вздохнуть, не заметив Пита среди гостей, как буквально наткнулась на него возле беседки.

— Где, черт возьми, тебя носило? — возмущенно спросил он. — Я собирался представить тебя Шейле Петерсон, но стоило на секунду отвернуться, как тебя и след простыл!

Шейла была женой Антона Петерсона, одного из самых богатых и успешных владельцев киностудии за всю историю Голливуда. Питер уже полтора года безуспешно пытался вступить с ним в контакт. Фамилия Макмаон открывала перед ним многие двери кинобизнеса, но это была лишь половина дела. Питу предстояло убедить Петерсона, что совместный проект может принести солидные дивиденды и благотворно сказаться на имидже обоих. Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы уговорить Петерсонов побывать на приеме у Макмаонов, и он многого ожидал от этого вечера. Теперь Пита страшно злило, что жена так бессовестно ускользнула по своим делам.

— О, прости, дорогой, — пролепетала Клэр, потупив глаза. — Видишь ли, с Хантером случилась оплошность, и мне пришлось сходить наверх, чтобы его переодеть.

Не успела она это сказать, как тут же пожалела об этом. Лицо Питера потемнело от бешенства.

— Ради Христа, Клэр! — Он схватил ее за плечи и сильно встряхнул. — Ты не его мать, понятно? Когда наконец ты вобьешь это в свою глупую голову? Это не твой сын!

Он отпустил ее так неожиданно, что Клэр чуть не упала. Охнув, она схватилась за плечо. Буквально все, кто решил прогуляться на воздухе, повернулись к ней. В тот же самый момент Хантер изо всех сил вцепился зубами в икру сводного брата.

— А-а! Убери его! — завопил Пит пронзительно. — Убери, пока я ему не врезал!

Он так сильно тряхнул ногой, что Хантер опрокинулся на спину, но тотчас проворно поднялся.

— Не тлогай Клэл! — пискнул малыш. — Не тлогай мою Клэл!

— Прошу меня извинить. — Каролин, являя собой материнскую заботу и участие, приближалась к Питеру и Клэр. — Что здесь происходит? — Она уперла кулаки в бока, грозно глядя на Пита. В этот момент она напоминала строгую Мэри Поппинс, готовую защищать обиженного малыша. — Ты расстроил моего сына, Питер! Что ты с ним сделал?

— Что я сделал? — выплюнул Пит и выпучил на Каролин глаза. — Твой дрянной мальчишка укусил меня! Глянь на мою ногу!

Он торопливо приподнял штанину. На игре остался отпечаток маленьких зубов и уже начал наливаться синяк. Шейла Петерсон, стоявшая неподалеку, охнула. Питер, прищурившись, смотрел на Каролину. Он видел ее насквозь, фальшивая забота о сыне могла обмануть гостей, но не его. Однако публичный скандал Питеру тоже был не нужен.

— Знаешь, Каролин, — сказал он неожиданно спокойно, — не думай, что посторонние люди не видят, как мало внимания ты уделяешь собственному ребенку. Ты просто кукушка, и тебе плевать на Хантера. Вырядилась, словно проститутка, а за твоим сыном должна смотреть моя жена. — Он выразительным взглядом обвел ее красный топик и обтянутые бедра, и не просто с неприязнью — с отвращением. — Если бы ты не тратила время на шмотки и не вываливала сиськи на потеху толпе, возможно, ты бы вспомнила и о сыне.

— Да как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?! — взвизгнула Каролин. Она даже не заметила, как шарахнулся от нее прочь Хантер, цепляясь ручками за Клэр. — Дьюк! Дьюк, ты слышал, как говорит со мной этот ублюдок?

Окружающие принялись оглядываться, но Дьюка нигде не было. Хантер снова начал тихонько плакать.

— Боюсь, дорогуша, что это твой сын — ублюдок, а не я, — процедил Пит сквозь зубы. — А теперь прошу прощения, но мы с Клэр больше не желаем тратить время на пустые разговоры.

— Еще бы! — фыркнула Каролин. Она выдернула руку Хантера из руки Клэр и потянула мальчика на себя, к его очевидному ужасу. — В будущем не забывай, что Хантер — не твой сын, а мой, — предупредила она Клэр, а затем снова повернулась к Питу: — Бедняжка Пити! Тебе-то с детишками не везет, не так ли? Что, какая-то проблема с потенцией? Наши головастики нежизнеспособны? Или у тебя вообще не стоит? Ты уверен, что ты сам-то сын Дьюка? Вот уж у кого стоит на славу в любое время дня и ночи. Бедняжка Пит.

В толпе раздались отдельные смешки, но большинство гостей взирали на сцену молча, на лицах застыли смешанные выражения брезгливости и интереса.

— А теперь прошу меня извинить, — гордо сказала Каролин напоследок, глядя почему-то на Клэр. — Мне нужно пойти сделать сыну прививку от столбняка. Боюсь, он мог подхватить от твоего жалкого муженька какую-нибудь заразу.

Питер с выпученными глазами и малиновым лицом глядел ей вслед. Клэр шмыгала носом. Ей было жаль маленького Хантера, чье заплаканное личико постоянно оборачивалось на нее.

Питер сделал глубокий вдох и пригладил рукой волосы. Он опасался, что безобразная сцена разрушит его и без того хрупкие отношения с Петерсоном.

— Что ж, дорогие гости, шоу окончено, — с вымученной улыбкой сказал он. — Угощайтесь, пейте, танцуйте вволю. — Он сделал жест диджею, и через минуту зазвучала неторопливая музыка.

Толпа гостей разбилась на маленькие группки: всем не терпелось обсудить увиденное. Питер вздохнул. Можно было не сомневаться: в понедельник история появится во всех газетах города. Пожалуй, даже Дьюк при желании не смог бы заткнуть фонтан слухов.

В то же самое время Дьюк смотрел на происходящее на лужайке из окна собственной спальни. Его руки сжимали гигантские груди модели, которую от трахал сзади. Он видел (хотя и не слышал), как Каролин заткнула Пита, и это только поддало жара его возбуждению. Пожалуй, сцена снаружи дома возбуждала его больше, чем формы девицы, стоявшей раком у подоконника. Дьюк едва слышал ее стоны и охи.

Он знал, что пышная моделька останется у него на всю ночь. Когда разойдутся паразиты, жрущие его еду и пьющие его напитки, он вдоволь насладится ее телом.

Дьюка по-прежнему раздражало желание Каролин устраивать эти бесконечные вечеринки. Зачем кормить толпу жадных до бесплатной кормежки и слухов идиотов? Хотя любовница и принадлежала ему целиком — они оба это знали, — Дьюк бесконечно устал от того, что приходится делить ее с толпой обожателей.

Впрочем, он сам позволил ей пригласить гостей по случаю годовщины. Пусть дуреха повеселится…

 

Глава 7

Прошел год.

Питер и Клэр решили провести отпуск в Сиене, забронировав в отеле номер для новобрачных.

Пит лежал, раскинувшись на постели возле жены, все еще влажный после секса, и чувствовал себя абсолютно счастливым. Впервые за много лет ему казалось, что жизнь налаживается.

— Миссис Макмаон, давно ли я говорил вам, что без памяти влюблен?

Клэр радостно хихикнула и поцеловала его в живот.

— Даже не знаю, милый. Кажется, это было пять минут назад.

Питер потянулся и чмокнул ее в плечо, затем губы скользнули на спину, двигаясь очень мягко.

— Боже мой, что я за невнимательный муж! — рассмеялся он. — О чем я только думал эти пять минут? — Перекатив жену на спину, он коснулся ладонью ее груди. — Ты восхитительна.

Она была на третьем месяце беременности. Пит уже отчаялся стать отцом, считал себя виновным в ситуации и медленно, но верно превращался в желчного сукиного сына, как он сам себя теперь называл, как вдруг случилось непредвиденное. Столько лет он и Клэр пытались считать дни до овуляции, делали тесты, питались особыми продуктами и ходили по врачам, но все было напрасно. И вот как раз тогда, когда надежда померкла, все случилось само собой.

Пит дал себе обещание, что станет внимательнее относиться к жене, искупая жестокость и равнодушие, которые чувствовал по отношению к ней долгие годы. А ведь все было совсем иначе, когда они только встретились!

Их познакомил общий друг на какой-то ужасной вечеринке. В тот вечер Пита, как и всегда, окружала целая толпа старлеток и моделей, желающих погреться в лучах славы Макмаонов. Питера раздражали их навязчивые авансы и недвусмысленные намеки, поэтому он как раз собирался улизнуть под благовидным предлогом домой, когда заметил в дальнем углу комнаты застенчивую девушку с испуганными глазами. Она разговаривала с Джонни Райтом, сынком не слишком успешного, но все же известного режиссера, работавшего на «Парамаунт».

— Кто она? — спросил Пит своего приятеля Адама, который, собственно, и устроил вечеринку. Обычно хозяин тусовки только предоставлял помещение, приглашать гостей совершенно не требовалось — любители повеселиться приходили сами.

— Та девушка? Клэр Брайант. Хорошенькая, да? — Адам усмехнулся. — Советую сразу выбросить ее из головы.

— Это еще почему? — возмутился Питер, проливая большую часть своего мартини на стол. — Только не говори, что она с Джонни. Он же полная свинья.

Адам покачал головой:

— Нет. Конечно, нет. Ты же сам видишь, она ищет повода избавиться от этого придурка.

Клэр как раз очень резко подалась назад, пытаясь увеличить расстояние между собой и навязчивым поклонником. Она старательно избегала его взгляда и явно нуждалась в спасении.

— Тогда в чем дело? С какой такой стати я должен выбрасывать ее из головы? — Питер поджал губы. — Не то чтобы я всерьез был заинтересован, но все-таки любопытно.

Адам расхохотался:

— Ну-ну, приятель! Кажется, ты на нее запал. Пойми, она совсем другая. Даже странно, что она забрела на мою вечеринку. Во-первых, это очень умная девушка, учится в Калифорнийском университете, третий курс медицины. Еще два года, и она станет доктором, и, думаю, талантливым. Во-вторых, она не из тех, кто тратит время попусту. Она даже почти не пьет.

— Так какого черта ее сюда занесло? Отличницам здесь не место.

Адам пожал плечами:

— Кажется, она пришла с Дэнни. Друг семьи, что ли… не помню. — Он прищурился и смерил Питера взглядом с головы до ног. — Думаю, тебе стоит с ней пообщаться пару минут. Ставлю десятку, она даже не знает, кто ты такой. Мне кажется, она совершенно не разбирается в киноиндустрии, серьезно, и ни разу не слышала о твоем папаше.

Пит недоверчиво взглянул на приятеля.

— Я не шучу, дружище. Она из тех, кто предпочитает чтение походам в кино. Словно с Луны свалилась, честное слово!

— С Луны, говоришь? — Питер неприязненно глянул на трех девиц, которые клеились к нему весь вечер. Их силиконовые бюсты и ярко накрашенные рты давно его раздражали. — Думаю, что свалиться с Луны — скорее плюс, чем минус. Взгляни на этих пластиковых кукол! Тьфу! — Он залпом прикончил мартини и вцепился Адаму в локоть. — Представь меня этой девушке. Тем более что она явно нуждается в поддержке.

Они направились к Клэр, бесцеремонно расталкивая тех, кто попадался им на пути. Когда Пит возник рядом с Джонни, на лице девушки отразилось облегчение.

— Клэр, я хотел представить тебе своего хорошего друга, — начал Адам. — Это Пит Макмаон.

— Очень приятно, — застенчиво улыбнувшись, ответило видение. — А я Клэр Брайант.

При ближайшем рассмотрении девушка оказалась даже более хорошенькой, чем показалось Питу поначалу. Почти такая же высокая, как он, хрупкая, но не тощая, с небольшой высокой грудью и стройными ногами. Светлые волосы аккуратно уложены, шея изящная, кисти рук красивые, макияж неброский. Клэр казалась одновременно и очень уверенной в себе, и испуганной, нуждающейся в защите.

Улыбка Клэр оказала на Пита какое-то магическое действие. Он осторожно взял ее ладонь и слегка сжал пальцы.

— Мне тоже очень, очень приятно.

— Это сын Дьюка Макмаона, — вставил Джонни, вынужденный признать поражение, но совершенно этим не расстроенный.

— Вот как? — Клэр смутилась. — А кто ваш отец? Я должна его знать?

Адам подмигнул Питу.

— Я же говорил!

Клэр и Пит сразу покинули вечеринку и совсем не пожалели об этом. Они болтали несколько часов кряду, довольные друг другом.

Пит всегда обожал Минни, но сознавал, что чопорность и благовоспитанность вытеснили в ней материнские чувства. Она никогда не уделяла сыну внимания, не гладила по голове и не утешала, если он плакал. Озлобленный, недолюбленный, Пит, сам того не подозревая, всегда искал ту, которая сможет его выслушать и понять. С первого же разговора с Клэр он влюбился по уши. Ему было комфортно и легко с новой знакомой. Клэр была так внимательна, что хотелось рассказать ей о себе все, доверить самое дорогое, уткнуться в плечо.

Пит словно сошел с ума. Ему казалось, что без Клэр он не сможет существовать, замкнется в себе, заползет в холодную пустую раковину одиночества, выхода из которой уже не будет. Встречи с Клэр превратились в наркотик, а разлуки воспринимались как тяжелейшая ломка. И самое главное — Питер знал наверняка, что Клэр — единственная его знакомая, кому нет дела до его денег и фамилии. Похоже, она ценила его именно за внутренние качества, потому что внешность у Питера была самая заурядная, если не сказать больше. И это ставило его в тупик.

Что нашла в нем красивая, умная и внимательная Клэр? Чем он привлек ее к себе? И сможет ли удержать рядом с собой надолго? Единственным способом сделать это Пит считал брак, а потому не медлил с принятием решения.

После свадьбы все стало странным образом меняться. Пит перестал испытывать благодарность за искреннюю любовь жены, почти позабыв о ней, так как все его эмоциональные силы уходили на противостояние властному отцу. Вины Клэр в том не было, она оказалась бессильна изменить ход событий. Пит чувствовал ее растущее разочарование и боль, проклинал себя за невнимательность и грубость, понимал, что копирует модель брака собственных родителей, но все же шел привычной колеей. Гнев на отца копился и рос в нем, словно раковая опухоль, разъедая изнутри и подтачивая нервную систему. Появление в доме Каролин, а затем и рождение Хантера еще сильнее ожесточили Пита. «Опухоль» переродилась в злокачественную…

Но теперь, когда все так внезапно изменилось к лучшему, Пит пообещал себе стать более чутким и заботливым супругом для Клэр. Глядя на жену, раскинувшуюся подле него, обнаженную, соблазнительную и трогательную одновременно, он почувствовал, что счастлив, как никогда. Пит хотел искупить свою бесчувственность, доказать, что достоин быть рядом с любимой. Ее неожиданная беременность, а также подоспевший контракт со студией «Петерсон» немного примирили его с неизбежностью жизни рядом с Дьюком Макмаоном. Отныне он становился не просто сыном известного отца, но и начинающим продюсером. Жизнь постепенно налаживалась.

— Пит, милый, — прошептала Клэр, когда он коснулся ее волос, — я так счастлива! Мне очень повезло, что у меня есть ты, что у нас будет долгожданный ребенок. Скажи, ты не хотел бы переехать в Италию? Мы могли бы остаться здесь и никогда не возвращаться в Америку.

У Пита сжалось сердце. Жена так быстро простила его холодность, позабыла о годах непонимания, о боли, которую он причинял ей день за днем, срываясь на крик или обходя ее, словно зачумленную. Хватило одной недели, чтобы стереть воспоминания обо всем этом. i

— Я знаю, что тебе здесь нравится. — Он осторожно погладил ее живот и вздохнул. — В этом месте есть что-то волшебное, правда?

— О да! — с энтузиазмом откликнулась Клэр. Ее глаза сияли. — Мне так хорошо в Сиене. А какой здесь великолепный собор, а старинные улочки, площади! Помнишь фрески в той церквушке через дорогу? Я никогда не видела такой красоты! Мне всегда хотелось побывать в Сиене, но она оказалась еще лучше, чем я представляла. — Клэр покраснела. — Прости, я увлеклась. Но ведь и ты в восторге, не так ли?

— Разумеется, — кивнул Питер.

На самом деле он ни черта не понимал во фресках, а узкие улицы города раздражали его облупленными фасадами зданий. Ему просто нравилось смотреть на Клэр, когда она гуляла по Сиене, нравился блеск в ее глазах, губы, складывающиеся буковкой «О» от восхищения.

— Но боюсь, милая, нам все-таки придется вернуться в Америку, — осторожно добавил Пит.

Клэр вздохнула и прижалась к нему. Она и не подумала бы возражать. Несколько дней в Италии, беременность, которая так сблизила ее с мужем, — для счастья ей хватало и этого. Единственное, чего она опасалась, — это возвращения в семейное гнездо Макмаонов. Ей казалось, что в мрачной, нездоровой атмосфере Хэнкок-Парка Пит может снова превратиться в издерганного, раздраженного человека, и такая перспектива по-настоящему пугала.

Словно прочитав ее мысли, Питер притянул жену к себе.

— Обещаю, милая, тебе нечего опасаться. — У него был мягкий, баюкающий голос, и Клэр невольно улыбнулась, глядя на мужа. В ее глазах он прочел безоговорочное доверие и надежду. — Отныне наша жизнь станет другой. И никто не помешает нам быть счастливыми.

Седьмого декабря 1981 года у Клэр родилась дочь. Сиена Макмаон с истошными криками появилась на свет на шесть дней позже срока. Эти крики и привычка опаздывать стали впоследствии ее фирменными знаками.

— Она такая… бодренькая. — Таким был вердикт Питера, когда ему вручили белый сверток с розовой лентой, из которого торчала головка ребенка, сморщенная и малиновая, словно испорченная слива. Малышка надрывалась от рева. — А чего она так заливается? Гляди, с каким бешенством кусает одеялко!

— С бешенством? — вяло рассмеялась Клэр. — Вся в отца, значит. Ты же понимаешь, что у малышки выдался трудный день. Для ребенка роды всегда травматичны.

— Да, я тоже это слышал. — Пит с нежностью взглянул на жену. — Ты не представляешь, как я нервничал. За эти три часа я выкурил две пачки!

Клэр с улыбкой покачала головой, поправила свое одеяло и протянула руки за малышкой:

— Давай ее мне.

Питер с преувеличенной бережностью протянул жене сверток, хотя на лице отразилось явное облегчение. Клэр ослабила ворот ночной рубашки, достала одну грудь и приложила к ней ребенка. Пит с гордостью взирал на это зрелище. Едва уткнувшись в теплое материнское тело, малютка мгновенно перестала плакать и жадно зачмокала. Это было так умилительно и забавно, что Питер едва не прослезился.

Чмоканье длилось не дольше минуты. Голова Сиены, насытившейся молоком, отвалилась в сторону, крохотные глазки закрылись.

— Интересно, она все будет делать с такой молниеносной скоростью? — спросил Пит. — Нет, как она чавкала! Словно неделю не ела.

Они с Клэр засмеялись, разглядывая девочку. Обоим не верилось, что это они породили столь крохотное создание. Клэр осторожно развернула ребенка и положила рядом с собой. Даже во сне Сиена сжимала кулачки, словно готовилась к предстоящим битвам.

Девочка росла совсем не такой симпатичной, как сын Каролин. Хотя у нее был тот же цвет волос и глаз, что у Хантера, но если мальчик был смуглым, то Сиена скорее напоминала фарфоровую статуэтку с тонкой, прозрачной и очень чистой кожей. Все называли ее «хорошенькой» за ямочки на щеках и подбородке, пухлые губки бантиком были капризно изогнуты, густые кудри обрамляли личико, превращая Сиену в куколку.

Но если Хантер и Сиена были схожи внешне, то характеры их разительно отличались. Сиена вела себя капризно и нахально, считая, что весь мир должен лежать у ее ног, требовала внимания и могла довести до белого каления даже самого терпеливого человека. Если Сиена не получала желаемого, всем домочадцам приходилось зажимать уши от ее дикого крика, независимо от того, в какой части Хэнкок-Парка они находились. Две няньки Макмаонов, Лейла и Сюзанна, частенько вспоминали, какой спокойной была их жизнь, когда они приглядывали за маленьким Хантером.

Но и на этом различия между Сиеной и ее дядей не оканчивались. Равнодушие к судьбе Хантера со стороны взрослых превратило мальчика в независимое, самостоятельное создание, хотя и крайне осторожное и сдержанное. Он умел быть незаметным и никогда не путался под ногами. Сиена, напротив, росла шумной, непослушной. Девочка открыто радовалась и так же открыто огорчалась, она никогда не скрывала своих чувств и была влюблена в мир, который ее окружал. Она всегда получала то, чего желала, ее капризам потакали, и это казалось ей само собой разумеющимся. Но, несколько избалованная всеобщим вниманием, она не превратилась в тепличное растение, а быстро научилась следовать выбранным путем. У девочки всегда было собственное мнение о том, как поступать, а упрямство порой ставило в тупик. Упертая, как осел, она спорила по каждому поводу, тогда как Хантер всегда отличался покладистостью.

Когда Сиене было два года, она едва не довела Лейлу до истерики, напрочь отказавшись надеть новое платье, которое купила ей Клэр. Она топала ногами и визжала, дальше этого дело не шло.

— Боже, что за характер! — жаловалась нянька Питу, пришедшему взглянуть на происходящее. — Расставила руки и ноги вот так, головой машет… как тут надеть платье? Чем больше я ее уговариваю, тем больше она кричит. Только послушайте!

Девочка вопила так, словно ее резали на части. Сюзанна прыгала вокруг и пыталась отвлечь Сиену то игрушкой, то конфетой. Все было напрасно.

Пит покачал головой, не зная, чем помочь. Он полистал бумаги, которые держал в руке, надеясь, что его осенит идея, но на ум ничего не приходило.

— Ладно, попробую с ней поговорить.

В этот момент Сиена повалилась на пол и принялась, визжа, колотить ногами. Пита передернуло, словно он увидел живую иллюстрацию к книге доктора Спока, посвященной детям и родителям. Лицо у девочки было малиновым от крика, сжатые кулаки молотили по ковру, голова моталась из стороны в сторону. Сюзанна причитала и пыталась ее поднять, но это только подстегивало истерику Сиены. Измучившись, нянька села в кресло и стала ждать, пока девочка успокоится.

— В чем дело, дочка? — прокричал Питер, пытаясь перекрыть поток воплей. — Почему ты отказываешься надеть красивое платье, которое тебе купила мама? Позволь Сюзанне и Лейле тебе помочь, детка.

Сиена замолчала на секунду, только для того, чтобы возмущенно взглянуть на отца, а затем истерика возобновилась.

— Не-е-е… не-е-е! — кричала она. — Платье не-е-е…

— Но, милая, — мягко сказал Пит, нарушая главную заповедь доктора Спока — не уговаривать распоясавшегося ребенка, — это очень красивый наряд. Он тебе очень подойдет. Ведь его выбирала мамочка. Ты будешь выглядеть как принцесса. Ты ведь хочешь быть принцессой, Сиена?

Девочка набрала в грудь побольше воздуха и с ненавистью завопила:

— Не-е-е… Сиена не буде-е-е!!! Не-е-е!!!

Пит с тоской подумал о том, что в его кабинете вопли дочери почти не слышны, и вздохнул. Он растерянно оглядел дочь, а затем желтое платье с кружевом и ленточками, тщательно выглаженное и разложенное на диванчике. В этот момент он уже и сам ненавидел это платье.

— Ладно, пусть надевает что хочет, — бросил он Сюзанне.

— Но, мистер Макмаон, ваша жена очень просила надеть желтое платье. Быть может… может, это плохая мысль — идти у Сиены на поводу. Нельзя позволять ей…

— Прости, Сюзанна, но я устал от этих криков. И плевать на доктора Спока, понятно? Я — отец Сиены и знаю, что лучше для моей малышки.

Лейла заметила, как на залитом слезами лице девочки мелькнула ухмылка триумфатора. Порой ей хотелось придушить свою капризную подопечную.

— Короче, наденьте то, что не вызовет новой истерики. А потом спускайтесь вниз, — велел Пит, развернулся и торопливо покинул детскую, желая поскорее оказаться в спокойном мире взрослых, в тихом кабинете.

Сюзанна обменялась с Лейлой неодобрительными взглядами и вытерла вспотевший лоб.

— Вот тебе и раз! — буркнула она. — Только лишних проблем нам добавил, бестолковый.

— Да уж, — подхватила Лейла. — Если родители потакают ребенку во всем, из него вырастет чудовище. — Она вздохнула: — Этот Питер — просто задница!

Сиена схватила ее за руку и выдала самую умилительную из своих улыбок.

— Задница, — радостно сказала она.

 

Глава 8

Казалось, ничто не способно было помешать всему дому обожать Сиену. Редко случается, чтобы маленькая девочка получала так много внимания. Особенно странно, что подобные отношения установились в семье Макмаонов, где было не принято открыто выражать свои чувства. Опыт предыдущих поколений показывал, что здесь куда более ценились желания и цели старших, чем их отпрысков.

Клэр так долго мечтала о ребенке, что не могла противиться искушению баловать дочь. Ее навязчивая забота и постоянно желание одевать Сиену, словно куклу на выставке, зачастую становились источником трений между супругами. Клэр готова была выкинуть уйму денег на платьица и гольфики, кашемировые кофточки и сандалики с бантами из кожи дорогой выделки, Сиена же признавала только старенькие поношенные вельветовые штанишки, в которых могла ходить на улицу и спать. Девочка зубами и ногтями боролась за право выбирать себе одежду и зачастую доводила мать до слез. Конечно, порой верх одерживала Клэр, но победа доставалась ей тяжелой ценой: зареванная, вся в соплях, дочь и усталая, потная от борьбы мать.

Во всем, что не касалось шелковых ленточек и оборок, они легко ладили. Сиене нравилось, когда мать была рядом, пекла для нее на кухне кексы или рассказывала сказку о волшебном горшочке, который постоянно варил кашу.

— Горшочек, не вари! — возбужденно восклицала девочка, когда Клэр доходила до той части сказки, в которой каша начинала заполнять улицы города. Испуганные люди на балкончиках, взирающие на рисовые реки под ними, нарисованные в книжке, нравились ей до умопомрачения. — Не вари, стоп, не вари!

— Смотри, Сиена, горшочек все варит и варит, — смеялась Клэр. — Каша заполняет весь город, лезет в двери, катится к причалу.

Сиене, которая знала волшебную историю наизусть, никогда не надоедало слушать мать. Клэр тоже любила рассказывать сказку о горшочке и пересказывала ее из раза в раз.

Сиену любила не только мать. Лори, по-прежнему незамужняя и еще более грузная, чем прежде, всю нерастраченную нежность направила на девочку, словно компенсируя этим отсутствие личной жизни. Она любила Сиену так же истово, как ненавидела Хантера. Тетя девочки делала все, чтобы завоевать ответную любовь, но не слишком в этом преуспела, потому что была неловкой и не знала, как именно следует общаться с детьми.

Как-то утром Лори вошла в детскую с огромным вишневым леденцом на палочке — любимым лакомством Сиены. Она предвкушала, как обрадуется девочка, и оттого улыбалась во весь рот.

Сиена сидела на ковре по-турецки, словно маленький темноволосый Будда, и что-то строила из новенького конструктора. Детская была завалена дорогими игрушками «Фишер». Хотя официально эта комната принадлежала обоим детям, солдатики и наборы «Лего» — крайне немногочисленные, — принадлежавшие Хантеру, ютились в дальнем уголке. Все остальное пространство было завалено барахлом Сиены, многие игрушки были безжалостно разломаны и растоптаны, у некоторых Барби не хватало голов или рук.

— Привет, малютка, — заискивающе начала Лори.

Вряд ли она сознавала, что таким же точно тоном разговаривают с душевнобольными людьми и что Сиена чувствует фальшь, как и любой другой ребенок. Присев рядом с девочкой на корточки — поставить стул было некуда, — Лори протянула ей леденец так боязливо, словно средневековый пастор, тычущий Библией в нос бесноватому.

— Смотри, что принесла тебе тетя Лори.

Сиена торопливо выхватила леденец, сунула его за щеку и липкими губами чмокнула Лори в нос. Затем, не сказав ни слова, она вернулась к своему конструктору. В последнее время она увлеклась строительством замков из пластиковых кирпичиков с последующим разрушением их деревянным молотком, который выпилил для нее Хантер.

— Что нужно сказать? — с надеждой спросила Лори, но ее вопрос остался без ответа. Теперь, когда леденец оказался у Сиены за щекой, интерес к тете был окончательно утрачен.

Лори поискала взглядом стул — она устала сидеть на корточках, — но не увидела ничего, кроме пары мягких подушек, небрежно брошенных в углу. Детская скамеечка возле стола едва ли могла принять ее тяжелый вес, и Лори села прямо на ковер.

— А во что ты играешь, детка? Хочешь, тетя Лори поиграет вместе с тобой?

Она взяла зеленый кирпичик и водрузила его сверху строящейся башни. Конструкция накренилась и обрушилась вниз.

— Боже! — простонала Сиена, однако все равно улыбнулась тете. Похоже, падение башни не слишком ее огорчило.

У Лори потеплело на душе: Сиена была единственным членом семьи, кто никогда не упрекал ее в неловкости.

— Строим заново. — Сиена вздохнула так тяжело, что напомнила Лори Пита, когда тот возвращался из офиса после трудного рабочего дня. — Но сначала развалим все, что осталось. — Она принялась изо всех сил дубасить по кирпичикам молотком.

— Ой, глянь! — весело сказала Лори, завидев в дверном проеме Дьюка. — Пришел твой дедушка. Сейчас он поможет тебе строить замок.

При упоминании о деде девочка вскочила с места и, наступая на игрушки, бросилась к Дьюку. Они раскрыли друг другу объятия и крепко обнялись. Дьюк обожал внучку.

— Здравствуй, принцесса! — Он ухмыльнулся. — Не задуши своего старого деда! — Присев на корточки, он снова обнял Сиену. Внучка липкими губами чмокнула его в щеку, и он расхохотался.

— Посмотри, я строю замок! А вон молоток, и я все рушу. Поиграешь со мной, дедушка?

— Разумеется, малышка, разумеется. — Дьюк, осторожно ступая среди игрушек, направился к груде пластиковых кирпичиков.

Лори, почувствовав себя лишней, решила незаметно ускользнуть. Она знала, что Сиена обожает деда и ее любовь взаимна. Конечно, она немного ревновала племянницу к отцу, но старалась подавить в себе недоброе чувство. Дьюк почти всегда появлялся в тот момент, когда Лори пыталась наладить с девочкой контакт, и эти досадные моменты расстраивали ее. Особые, близкие отношения Сиены и Дьюка казались для Лори загадкой. Почему отец никогда не уделял столько внимания ей и Питу, когда они были маленькими? И почему совершенно не интересовался сыном Каролин?

— Лори! — крикнул Дьюк ей вслед.

Лори обернулась с наивной надеждой, что ей предложат остаться и поиграть втроем.

— Да, папа?

— Не захватишь этот липкий леденец? Если он так и будет валяться на ковре, мы приклеимся.

Расстроенная, Лори подняла с пола обсосанную конфету, покрытую ворсинками и пылью. Борясь со слезами, она торопливо вышла из детской, оставив Дьюка наедине с внучкой.

Шагая по коридору, Лори шмыгала носом и в очередной раз пыталась понять, почему отец так привязан к Сиене. Равнодушный к собственным детям, даже в то время, когда они были маленькими, он неожиданно всей душой полюбил внучку. Это случилось в тот самый момент, когда он только увидел новорожденную, со сморщенным личиком и крохотными кулачками.

— Этот ребенок явно унаследовал мои черты. Уж я-то знаю, — заявил Дьюк удивленным Питу и Клэр.

Сиена тоже выделяла деда из всех родных, отвечала на его любовь слепым обожанием и радовалась, когда он был рядом. Стоило Дьюку взять зареванную девочку на руки, как поток слез пересыхал, а еще через три минуты слышался веселый смех. Глубокий голос Дьюка словно гипнотизировал Сиену, точно так же, как гипнотизировал тысячи других женщин, влюбленных в экранного кумира.

— Это особый дар, — любил он говорить Клэр, которая порой была просто не способна утихомирить разошедшуюся дочь без помощи Дьюка. — Сиена не первая девушка, влюбленная в меня без памяти.

С годами Клэр стала замечать, что ненавидит Дьюка едва ли не так же сильно, как Пит, за эту особую связь с внучкой, рядом с которой любовь Сиены к матери казалась ничтожной.

Супруги частенько обсуждали Дьюка, когда того не было поблизости.

— Ему плевать на собственных отпрысков, — в сердцах говорил Питер. — Какого черта он лезет к нашей дочери? Почему переманивает ее к себе? Уж лучше бы оказал всему миру услугу и поскорее помер!

Эти вспышки ярости пугали Клэр. Ей было плевать на Дьюка, но состояние мужа внушало опасения. Она не желала во второй раз потерять Питера.

— Я понимаю, что тебя беспокоят их отношения, — принималась ворковать Клэр. — Они и меня беспокоят тоже. Но ведь Дьюк — дедушка Сиены, он имеет право общаться с ней, ты же знаешь. Думаю, что он искренне любит нашу дочь.

Зато Каролин подобное всепрощение было чуждо. Она часто цеплялась к Дьюку по поводу Сиены, а как-то чудесным субботним днем, когда тот вернулся за руку с внучкой с прогулки по парку, взорвалась:

— Что за чертовщина происходит? Хантер ждал тебя все утро! Ты обещал взять его на софтбол! — Каролин с ненавистью глянула на Сиену, удивленно хлопающую глазами. — Как ты мог так с ним поступить?!

— Но ведь ты его мать, — равнодушно пожал плечами Дьюк. — Могла бы и сама сходить с сыном на матч. Что-то ты не слишком расстаралась, желая утешить Хантера.

Ничто так не злило Каролин, как напоминания о том, что она никудышная мать.

— Я веду Сиену в ванную, — заявил Дьюк, сажая девочку себе на плечи. — Поднимаемся наверх, детка. — Он зашагал по лестнице. — Раз-два, раз-два…

— Может, я и мать Хантера, — выплюнула Каролин Дьюку в спину, — но ведь и ты — его отец! Для мальчика важно твое внимание. Ты слышишь меня? — взвизгнула она, когда Дьюк даже не обернулся. — У тебя есть сын, и ты ему нужен! Есть вещи, которые мальчишки делают вместе с отцами! Ходят на софтбол, к примеру!

На самом деле Каролин скорее надела бы затасканный старый фартук и приготовила индейку (чего она в принципе не умела), чем пошла бы с сыном на матч. К тому же утром она ходила на педикюр в дорогой салон. Вместо матери на софтбол Хантера повела Сюзанна.

Каролин раздражало не только равнодушие любовника к собственному сыну. В конце концов, Дьюк не баловал вниманием и детей жены. Но с появлением на свет Сиены все изменилось, и Каролин боялась за будущее Хантера, а точнее, за свое собственное. Хотя Дьюку стукнуло семьдесят, они по-прежнему занимались сексом с поразительной частотой. Он все так же возбуждался при виде обнаженного тела содержанки, все так же баловал ее и делал подарки. Но страх за будущее подтачивал Каролин изнутри, заставляя срываться на Дьюке, что было, разумеется, тактической ошибкой.

Конечно, Каролин давно знала, что ей не удастся развести Дьюка с женой и занять ее место. Она видела его завещание, по которому ей и Хантеру должна была отойти солидная доля состояния Макмаона, но боязнь остаться ни с чем не ослабевала, постоянно напоминая о себе. Появление Сиены, а также безумная любовь к ней Дьюка могли пошатнуть положение Каролин.

Впервые в жизни она чувствовала, что проигрывает более слабому сопернику. И кому? Маленькой девочке!

Каролин могла контролировать Дьюка во всем, кроме одного. И это не давало ей покоя.

Тем же вечером шестилетний Хантер смотрел вместе с Сиеной «Маппет шоу». Девочка свернулась клубочком у его ног. На ней была пижама с Белоснежкой на груди и гномами, разбросанными по рукавам. Сиена пахла шампунем и детским тальком.

Хантер заметил, что Сиена выглядит притихшей после прогулки с Дьюком. Возможно, она просто переела сливочного мороженого в парке или была расстроена тем, что вся семья переругалась после того, как она с дедом вернулась домой. Хантера поражали отношения родителей и родственников. Складывалось ощущение, что мира в Хэнкок-Парке не достичь никакими средствами. Кто-то постоянно был чем-то недоволен.

Мальчику нравилось, когда его просто оставляли в покое и позволяли общаться с племянницей. В эти моменты дети были предоставлены сами себе, и никто их не дергал. Хантер, в силу своего мягкого характера, никогда не завидовал Сиене и не винил ее в том, что она с легкостью получает то, чего лишен он. Более того, он так же слепо, как и Дьюк, обожал малышку, любил читать ей сказки и играть в прятки в недрах бесконечного дома.

Конечно, большинство его одноклассников считали нелепым тот факт, что он до сих пор играет с такой крохой, тем более с девчонкой. Но у этих ребят были нормальные семьи, выезжавшие за город на выходные и задаривавшие их подарками. У некоторых были братья и сестры, которых любили не больше и не меньше, чем их самих. Хантер дорожил дружбой с Сиеной и был благодарен ей за бескорыстную любовь. Ему куда больше нравилось общаться с девочкой, чем играть в войнушку с приятелями по школе. Конечно, Сиена была избалованной и требовательной, но, как и все прочие, Хантер легко прощал ей любые причуды.

— Гляди, Животное! — пискнула Сиена, тыча пальцем в сторону телевизора, где мохнатое создание таращилось в крохотное зеркальце. — У меня есть такая игрушка! Люблю Животное!

— Еще бы! — рассмеялся Хантер, щекоча Сиену. — Ты любишь его, потому что ты и сама маленькое животное. Суетливый и нахальный маленький монстр! — Он еще сильнее принялся щекотать Сиену.

Девочка, повизгивая и извиваясь, кубарем скатилась с дивана на пол.

— Сдаешься? — спросил Хантер, продолжая пытку. Сиена на коленках поползла в сторону, продолжая извиваться и мотать головой.

— Нет! Ни за что!

— Ты слишком упрямая для девчонки. Что ж, тогда держись!

В этот момент вошла Сюзанна.

— Пора спать, Сиена. Я разобрала тебе постель.

Девочка протестующе застонала.

— Пусть посидит еще минутку, — взмолился Хантер. — «Маппет шоу» скоро закончится. Пожа-алуйста!

Сюзанна, которая очень нежно относилась к мальчику, покачала головой. Ее удивляла привязанность Хантера к несносной дочке Пита. Пытаясь сосчитать, сколько раз малыш вставал на защиту племянницы и брал на себя ее вину, она сбилась со счета. Если Сиене случалось разбить любимую вазу бабушки или пролить сок на ковер в кабинете отца, Хантер выгораживал девочку, предпочитая, чтобы наказывали его. Правда, Сиена никогда не пряталась за его спиной и всегда протестовала, уверяя, что в случившемся виновата она. К сожалению, влетало за проказу все равно Хантеру, словно семья верила в безгрешность Сиены.

— Прости, Хантер, но Сиене пора спать, — вздохнула нянька. Она была готова уступить мольбам любимца, но это был бы весьма необдуманный поступок. Хуже обычного капризного поведения Сиены было только ее поведение, когда она была переутомлена. Загнать ее в кровать становилось невозможно.

Сейчас, глядя, какие осоловевшие у девочки глаза, Сюзанна предпочла не рисковать.

— Твоя племянница должна ложиться. Ее мать велела стелить постель еще полчаса назад. Пошли, Сиена.

Сюзанна ухватила за руку сопротивляющуюся девочку и потащила в спальню. Хантер весело рассмеялся. Его всегда забавляла и восхищала манера племянницы бороться с любой жизненной ситуацией. Если бы он сам мог вот так добиваться желаемого! Впрочем, как бы громко он ни верещал и как бы ни бился в истерике, едва ли к нему прислушаются, и Хантер прекрасно это знал.

Он знал, что никому не нужен в доме Макмаонов.

 

Глава 9

В детстве у Сиены было два дорогих человека. К сожалению, ни мать, ни отец не относились к их числу.

Самими близкими и любимыми людьми Сиена считала Дьюка и Хантера. Для нее они были оплотом стабильности в Хэнкок-Парке, каждый по-своему. Дьюк был для нее идолом. В глазах маленькой девочки он представлялся всемогущим и всезнающим, как Бог. Его любовь к жизни, умение наслаждаться настоящим и не пугаться будущего восхищали Сиену, и когда дед оказывался рядом, она пребывала в состоянии, близком к фанатичному восторгу. Сиена каждую секунду пыталась польстить Дьюку и была счастлива, когда удавалось заслужить его одобрение.

Хантер же был для нее равным. Сиена любила его как брата, как приятеля по играм и верного друга. Щедрый душой и невероятно смелый, Хантер частенько выручал ее в трудных ситуациях и всегда вставал на защиту перед гневом Питера.

Как-то, когда Сиене уже было семь, она вернулась из школы притихшая и расстроенная. В тот день она провалила тест по грамматике — четыре из двадцати — и с ужасом ждала объяснения с отцом.

— Как ты думаешь, не сказать ли папе, что миссис Сандерс забыла про тест? — с надеждой спросила она Хантера.

Они сидели за кухонным столом, где мальчик обычно делал домашнее задание. Учебники и тетради были разложены повсюду, едва оставляя место самому Хантеру.

Мальчик отложил ручку, распростившись с мыслью закончить упражнение в ближайшие полчаса. Когда Сиена обращалась к нему со своими проблемами, он моментально забывал о собственных.

Хантер задумчиво взглянул на племянницу, с похоронным видом грызущую шоколадное печенье. Ее большие глаза доверчиво смотрели на друга.

Хантер вздохнул:

— Милая, мне жаль тебе это говорить, но твой отец никогда не покупается на подобные отговорки. Ты ведь и сама это знаешь.

Само собой, Хантер был прав. Когда дело доходило до учебы, Пит превращался в строгого отца, а гнев его порой бывал просто ужасен. Вернувшись домой, он всегда спрашивал дочь об успехах в школе и никогда не забывал ни об одной контрольной работе. Врать не имело смысла. У Пита было какое-то особое чутье на ложь Сиены. Заподозрив дочь во вранье, он неминуемо позвонил бы учительнице, чтобы выяснить правду.

— Доброе утро, Антуан, — раздалось из прихожей. — Моя жена дома?

Услышав голос отца, Сиена застыла на месте, перестав жевать печенье. Пит вернулся слишком рано, а она так и не смогла придумать подходящего объяснения своему провалу. Сиена с ужасом посмотрела на Хантера.

— Да, сэр, — ответил за стеной слуга. — Ваша жена отдыхает у бассейна. Она и Сиена час назад вернулись из школы.

— Только не паникуй, — торопливо зашептал Хантер, не в силах видеть страх в глазах племянницы. — Просто расскажи ему правду. Может, сегодня он в хорошем настроении и не станет тебя ругать?

— Ага, конечно, — горестно откликнулась девочка.

Пит вошел в кухню. Вид у него был усталый. Небрежно бросив портфель и ракетку для сквоша прямо на пол, он наклонился, чтобы поцеловать дочь. Ослабив галстук, он с улыбкой посмотрел на Сиену. Хантера, сидевшего за столом, он словно и не заметил. Мальчик сделал попытку собрать учебники и улизнуть к себе, но его остановил умоляющий взгляд подружки.

— Ну, дочка, как прошел день в школе? — начал Пит с неизбежного вопроса. Он добродушно потрепал Сиену по голове. — Каковы результаты теста по грамматике?

Сиена почувствовала, как неприятно сжался желудок. Вилять не было смысла.

— Не так хорошо, как хотелось бы, папочка, — промямлила она, глядя на одну из книг Хантера. Она начала кусать нижнюю губу, лицо было виноватым и испуганным.

— Вот как? — Голос Пита стал ледяным. Хантера всегда удивляло, как легко менялось настроение сводного брата. Он мог быть вполне дружелюбным, но хватало мелочи, чтобы довести его до бешенства. — А что значит «не так хорошо, как хотелось бы»? Говори, не молчи!

С оглушительно стучащим сердцем Сиена подняла на отца огромные глаза. Она знала, что Питер ненавидит, когда избегают его взгляда.

— Четыре из двадцати, — пробормотала девочка. — Прости, папа.

— Четыре! — воскликнул Пит так громко, что оба ребенка подскочили на месте. Мгновением позже по столу ударил тяжелый кулак. Несколько листов, испещренных аккуратными буковками Хантера, слетело на пол. — Как это возможно?! Сиена Макмаон, это совершенно недопустимо! Четыре из двадцати! Должно быть, ты совершенно не готовилась!

— Я готовилась, папочка, правда, готовилась! — возразила девочка на автопилоте.

На самом деле прошлым вечером она допоздна смотрела телевизор с дедом, так что времени на подготовку к тесту совершенно не осталось. Однако сказать об этом отцу — значит подлить масла в огонь. Конечно, Сиена проглядела задания в машине, по дороге в школу, так что нельзя было сказать, что она вообще не готовилась.

— Тогда как ты объяснишь столь паршивый результат? — рявкнул Пит. — Я-то знаю, что ты не настолько тупа, юная леди!

Сиена едва не закатила глаза. Какой-то дурацкий тест! Она знала, что родители ее одноклассников крайне редко ругают детей за плохие отметки, а большинству из них вообще плевать на их успеваемость. Почему именно ее, Сиену Макмаон, должны отчитывать за каждую оплошность?

На самом деле Питеру и самому было противно до глубины души вести эти нравоучительные беседы с дочерью. Но он прекрасно знал, что заставить Сиену сесть за учебники можно только из-под палки, поэтому ругался и кричал. Нужно же приструнить распоясавшуюся девицу!

— Это я виноват! — пискнул Хантер, мучимый очередным приступом сочувствия к Сиене. Девочка едва не плакала, и у него от жалости разрывалось сердце. — Сиена поздно легла из-за меня. Я написал несколько новых песен для гитары, и мы пытались положить их на музыку. Я совсем забыл о времени и о тесте по грамматике, к которому должна была готовиться Сиена.

Пит понимал, что ему просто бросили наживку, но не мог ее не заглотнуть. Конечно, Сиена была сама виновата в том, что не готовилась, но Питеру было куда приятнее вылить свой гнев на Хантера, чем на родную кровь.

— Я должен был догадаться! — Он возмущенно глянул на сводного брата. — От тебя всегда одни неприятности. Так и жди беды, когда ты болтаешься поблизости!

Лицо двенадцатилетнего мальчика залила краска, но он не стал возражать. Питер в очередной раз с досадой подумал о том, как красив его сводный брат. Он унаследовал большой, подвижный рот матери и ее высокие скулы, тогда как телосложение и цвет волос ему достались от Дьюка. И это был еще один повод для ненависти к Хантеру.

— Мне очень жаль, — сказал мальчик тихо, опасаясь вызвать еще больший гнев Пита. — Но Сиена ни в чем не виновата.

— Уж это предоставь судить мне, — фыркнул Пит. Он встал и налил себе большой стакан ванильного коктейля, всыпав в него весь лед из формочек Хантера в виде Тарзана. — Остаток дня ты проведешь в своей комнате. И я не желаю видеть, как ты болтаешься подле моей дочери по вечерам в будние дни. Тебе ясно?

— Да, сэр. — Хантер послушно закивал и принялся собирать свои вещи.

— Надеюсь, ты хорошо меня понял, — буркнул Пит. — Никаких вечерних посиделок! Я знаю, что ты довольно глуп и едва ли попадешь в колледж, а вот Сиену ждет большое будущее. Она не только поступит, но и закончит колледж с красным дипломом! — Он отхлебнул коктейль и облизнул губы. — Музыку они сочиняли, вы подумайте!

Хантер покраснел еще гуще и быстро выскочил из кухни. Убедившись в том, что поблизости нет ни одной из нянек, он скинул кроссовки и на цыпочках выскользнул из дома. Снаружи он уселся прямо на мраморные ступени подъезда и устремил тоскливый взгляд вдаль, на высокие чугунные ворота, отделявшие Хэнкок-Парк от внешнего мира. Там, на оживленной улице, наверняка опять собрались зеваки, готовые полдня ждать под забором в надежде увидеть знаменитого Дьюка Макмаона. Им представлялось, что жизнь в Хэнкок-Парке — сплошная череда удовольствий и радости. Посторонние люди считали таких, как Макмаоны, баловнями судьбы.

Хантер никогда не чувствовал себя баловнем судьбы.

Питер был прав в одном: Хантеру действительно не светил колледж. Как бы ни старался он быть прилежным учеником, проводя за книгами втрое больше времени, чем его одноклассники, успехи были невелики. О нем отзывались как об очень старательном мальчике, добром и внимательном, но оценки говорили сами за себя. Хантер стыдился своего тугоумия и был ужасно несчастлив.

Оставшись в кухне наедине с отцом, даже не успев поблагодарить друга за неожиданную поддержку, Сиена почувствовала, как ее охватывает досада. Страх перед гневом отца уступил место возмущению. Ее всегда раздражало, что Пит недолюбливает своего сводного брата.

— Ну почему ты всегда так груб с Хантером? — бросила она отцу. — Ты же знаешь, как старательно он учится. Не его вина, что многие предметы не даются ему так легко, как другим детям.

Пит предупреждающе поднял палец, недовольный ее протестом. Этот жест всегда расстраивал Сиену, обижая своим пренебрежением. Но в этот раз она не желала так быстро отступать. Хантер слишком часто выручал ее, и иной раз ей становилось стыдно за свое малодушие.

— Нет, папа, ты должен меня выслушать. — Она упрямо выставила подбородок — точно так же, как это делал Дьюк, чем вводил Пита в состояние тихого бешенства. — Это нечестно! Я сама виновата в том, что провалила контрольную. Хантер здесь ни при чем. Не понимаю, почему ты постоянно ругаешь его за любую провинность. Такое ощущение, что тебе просто нравится…

— Хватит, — безжизненным тоном оборвал Пит и промокнул салфеткой уголки губ, испачканные коктейль. Он знал, что Сиена права, и это еще больше бесило его. Питер не желал, чтобы ему выговаривала собственная дочь. — И в следующий раз, когда ты провалишь тест, я по-настоящему накажу тебя, так и знай.

Пит встал, распахнул дверь кухни, как бы показывая Сиене, что разговор окончен.

— Возможно, твой дед считает, что детям позволительно разговаривать со старшими в таком тоне, но у меня иное мнение. — Заметив, что Сиена хочет возразить, он нахмурился. Ноздри раздулись, и девочка предпочла промолчать. — А теперь немедленно иди к себе и делай уроки. Я проверю! — пригрозил Пит.

Он кивнул на дверь. Возмущенно тряхнув кудряшками, Сиена подхватила портфель и вышла из кухни. На повороте она не удержалась и хмыкнула, показывая свое неодобрение. За спиной захлопнулась дверь.

Девочке захотелось пойти разыскать Хантера, чтобы в очередной раз поблагодарить его за спасение, но она направилась к себе. Если отец застанет неразлучную парочку вместе, скандала не избежать. Тяжело вздыхая, Сиена стала подниматься по лестнице, тяжелый школьный портфель волочился по ступеням.

Она не могла понять, что творится с отцом. Причина его раздражения и неожиданных вспышек гнева оставалась для нее загадкой. Если он не злился на нее, то срывался на Клэр или Хантере. Единственным человеком, с кем Пит никогда не скандалил, была бабушка Минни.

Конечно, даже в свои юные годы Сиена начинала подмечать, что главным предметом раздражения Пита был его собственный отец. Даже если о Дьюке просто заходила речь, он начинал скрежетать зубами, а при встрече лицо превращалось в застывшую маску.

Как ни силилась Сиена понять, почему так происходит, озарение не приходило.

Как-то во время весенних каникул Дьюк пообещал внучке сводить ее на киностудию, где снимался фильм с участием Мела Гибсона. Дьюк как продюсер картины был всегда желанным гостем на студии.

Предыдущую ночь Сиена провела почти без сна, возбужденная предстоящей встречей. Мел Гибсон! Все девочки в школе сходили по нему с ума, даже первоклассницы. Они страшно завидовали Сиене, которая должна была увидать красавца воочию, и желали быть на ее месте.

Несмотря на свое происхождение, телохранителей и постоянные толпы поклонников деда, которые торчали у ворот и которых она знала поименно, Сиена была без ума от всего, что олицетворял Голливуд. Именитые гости, бывавшие в Хэнкок-Парке, ничуть не остудили ее интерес, а скорее подогрели. Девочка мечтала о том, что когда-нибудь сможет стать частью этого прекрасного мира — мира режиссеров и актеров, — в котором вращался Дьюк. Любимым местом в доме для нее стал крошечный кинотеатр в подвале, где можно было смотреть старые фильмы с участием деда. Она знала наизусть сценарии картин, восхищалась горделивым профилем Дьюка, взиравшего на нее с полотна, обожала героев, которых он играл, представляла себя на месте его партнерш по фильмам.

Когда одну из картин с участием Дьюка увидел Хантер, он был изрядно смущен. Отец выглядел таким молодым и красивым по сравнению со сморщенным стариком, которым он стал! Одноклассники частенько подтрунивали над Хантером из-за того, что у него такой пожилой отец, и после просмотра фильма мальчик понял, что они имеют в виду. Из зала он выходил притихшим и расстроенным.

Но для Сиены Дьюк по-прежнему оставался героем.

— А можно, Хантер поедет с нами? — умоляюще воскликнула девочка за завтраком. — Прошу тебя, дедушка, прошу-уу!

Хантер с надеждой поднял глаза на отца, но ответный взгляд, полный замешательства, дал ему понять, что рады ему не будут.

— Конечно, — безо всякого энтузиазма согласился Дьюк.

Он не питал неприязни к сыну, но не было в его сердце и любви. Он жалел о том, что Хантер не унаследовал от него страсти к Голливуду. То, что внучка разделяла его пристрастия, было лишним поводом для гордости Дьюка. Он хотел провести день с ней одной, показать все то, чем дорожил, а Хантер мог стать третьим лишним. Однако отказать Сиене Дьюк не мог, тем более что мальчик был бы счастлив составить подружке компанию.

— Ух ты! — взвизгнула Сиена, обвивая руками шею деда.

Хантер опустил голову. Он не хотел ехать с Дьюком и Сиеной на студию, потому что не любил навязываться, но не знал, под каким предлогом отказаться.

Они сидели за столом вчетвером с Каролин. Питер уехал по делам в Нью-Йорк, а Минни, Клэр и Лори отправились по магазинам. Понятное дело, что Каролин они с собой не позвали.

Заметив, какими взглядами обменялись Дьюк и Хантер, Каролин испытала приступ жалости к сыну. Она понимала, что мальчик никогда не получит от отца той нежности и любви, в которой купалась Сиена, и это ее угнетало. Она частенько вспоминала свои близкие отношения с Себастьяном и жалела о том, что Хантеру не суждено узнать, каково это — быть любимым собственным отцом.

— По правде говоря, — вмешалась Каролин, — Хантер не сможет поехать на студию. — Она тепло посмотрела на сына. — Ведь к тебе сегодня придет Макс, не так ли? Играть с другом куда веселей, чем целый день таскаться по какой-то дурацкой студии. Там, должно быть, такой беспорядок.

Конечно, Хантер с радостью променял бы игры на знакомство с Мелом Гибсоном, но не сказал этого вслух. Он был благодарен матери за неожиданную поддержку. Макс Десевиль был его самым близким школьным приятелем, сыном одного из английских знакомых Каролин. Мать была права — играть с Максом было очень весело, особенно в те моменты, когда рядом не было Сиены. К сожалению, Макс довольно пренебрежительно отзывался о девчонках, а Сиену вообще не переносил на дух. Ему была непонятна трепетная нежность, с которой Хантер относился к племяннице.

Как был бы счастлив Хантер, если бы отец — хотя бы раз в жизни — включил его в свои планы!

— Да ладно! — недовольно хмыкнула Сиена, отпихивая тарелку с кашей. — Макс Десевиль! Вот подарочек-то! — Ей было обидно, что Хантер может предпочесть ей приятеля. — Неужели этот тупица Макс тебе интереснее, чем посещение киностудии, а, Хантер? — Неприязнь Макса к Сиене была взаимна. — Мерзкий, мерзкий Макс! «Играть с другом куда веселее»! — довольно похоже передразнила она английский акцент Каролин.

— Детка, ни к чему грубить Каролин, — сказал Дьюк, пряча усмешку. Он гордился актерским талантом внучки.

Не обращая внимания на то, что Дьюк принял сторону Сиены, а не ее собственную, Каролин пересела к нему на колени. К сорока четырем она немного расплылась в талии, а грудь слегка обвисла, но все еще была невероятно привлекательной. В светлых волосах не появилось ни единого седого волоса, морщинки почти не тронули лицо. Ее сексуальный аппетит тоже ничуть не ослабел.

Дьюк не всегда был верен Каролин, но по-прежнему испытывал к сожительнице влечение. Пожалуй, его верная любовница была куда интереснее и опытнее своих юных соперниц.

Сиена всегда немного ревновала деда к Каролин. Вот и сейчас она недовольно следила за тем, как язык женщины скользнул Дьюку в рот, в то время как рука забралась под рубашку, а затем спустилась к брюкам. Дьюк чуть слышно застонал и сжал ягодицы Каролин.

Хантер ерзал на стуле, шаря глазами по стенам. Подобные откровенные проявления страсти между родителями смущали его и заставляли чувствовать себя еще более лишним, чем обычно.

— Желаю вам приятного дня, милый, — мурлыкнула Каролин Дьюку на ухо, бросив через его плечо торжествующий взгляд на Сиену. Она знала, что девочка ревнует деда, и не упускала случая проучить нахалку. — Постарайся не слишком утомляться с внучкой, вечером в постели тебя ждет сюрприз.

Они обменялись с Дьюком понимающими взглядами.

— Не беспокойся, детка, — сказал он, когда Каролин вернулась на свое место. — У меня хватит сил на вас обеих.

 

Глава 10

Студия «Фэрфакс» казалась необъятной. Здесь были и крохотные домики шестидесятых годов с облезлыми стенами, и современные ангары, между которыми постоянно сновали люди. Назвать эту странную смесь павильонов непривлекательной не поворачивался язык. Здесь все было в движении — кто-то носился со стопками сценариев, техники везли тележки с камерами и проводами, постоянно наезжая на ноги окружающим, клерки и статисты роились вокруг известных фигур, словно осы вокруг меда. Казалось, здесь никому и ни до кого нет дела, хотя все непрерывно здоровались друг с другом и переговаривались.

Прямо на асфальте, возле павильонов, стояли кучи коробок с реквизитом, вешалки на колесиках, увешанные костюмами, огромные декорации и фальшивые колонны, в некоторых уголках можно было заметить целые домики и беседки, увитые искусственными цветами. По дороге Сиена увидела вагончики, в которых переодевались и отдыхали актеры — некоторые совсем простенькие, а некоторые прямо-таки роскошные. Вдоль павильонов сновали журналисты, легко узнаваемые по зеленым бейджикам на груди и фотоаппаратам, которые они постоянно держали наготове. У них были унылые лица людей, обреченных целыми днями таскаться по киностудии в надежде сделать пару хороших снимков любимцев публики. Некоторые курили, опершись на коробки, в ожидании интервью и нервно вытирали со лба пот. Они подбирались, словно гончие псы, завидев Дьюка, но тот с полуулыбкой качал головой, отказываясь фотографироваться или отвечать на вопросы.

Сиена только однажды бывала на студии, несмотря на постоянные мольбы к Дьюку взять ее с собой. Для нее посещение «Фэрфакс» было сродни Рождеству, когда исполняются заветные желания, или дню рождения, когда ей во всем потакали. Даже «Диснейленд» во всем своем блеске не мог затмить восторга от посещения киностудии.

Ее восхищала каждая мелочь, связанная с киноиндустрией: огромные микрофоны, подвешенные на высоких кранах прямо над съемочной площадкой, забавные «снегоделы», которые забирались на помост над актерами, чтобы рассыпать на них искусственные снежинки, орущие на команду режиссеры. Сиена следила за этим волшебством, открыв рот, забыв обо всем на свете.

Но в этот раз она хотела увидеть актеров. Того же Мела Гибсона, к примеру. Или снимавшихся здесь же Сигурни Уивер, Сильвестра Сталлоне, Эндрю Маккарти — любого из своих кумиров, богов, сотворенных толпой обожателей. Сиене все они представлялись небожителями, сияющими в своей красоте и таланте. Даже родство с великим Дьюком Макмаоном не лишило девочку радужных иллюзий. Она дрожала от восторга и гордости, когда дед здоровался за руку с известными людьми, когда его узнавали издалека и шли навстречу, чтобы поприветствовать лично. Она видела, что Дьюка уважают, и это делало его еще более прекрасным в ее глазах. Сиена была счастлива, что дедушка выбрал ее своей спутницей, и постоянно хватала его за руку, словно опасалась потерять.

— Ты еще не знаком с моей внучкой Сиеной? — весело спросил Дьюк Мела Гибсона, когда тот вышел из своего трейлера, потягиваясь на ходу.

В руке актера был увесистый сценарий, довольно потрепанный и местами исчерканный. Во второй руке Гибсон держал бумажный стаканчик с кофе.

Сиена едва не взвыла от восторга, когда мегазвезда присел на корточки, чтобы оказаться с ней на одном уровне. Лицо Мела Гибсона казалось слегка оранжевым из-за толстого слоя грима, волосы пахли каким-то приятным шампунем, веселые голубые глаза с интересом уставились на девочку. Сердечко Сиены забилось так часто, что готово было выскочить через горло.

— Кажется, мы еще не встречались, — произнес актер с глубоким австралийским акцентом. — Привет, Сиена. Ты знала, что у меня есть дочь твоего возраста? Ее зовут Хана, она красавица.

Сиена покачала головой, не доверяя голосу, и снова с обожанием уставилась на Гибсона.

— Как тебе нравится этот беспорядок? Прикольно, да?

— О да! — с жаром ответила Сиена. — Я в диком восторге! Когда я вырасту, я тоже буду звездой, как вы и дедушка!

Гибсон добродушно рассмеялся:

— Неужели? Открою тебе один секрет: твой дед — куда более великая звезда, чем твой покорный слуга. Мне никогда не достичь его славы. Если ты унаследовала его пробивную силу и талант, Голливуд ляжет у твоих ног.

Дьюк с нежностью взял девочку на руки. В его глазах было обожание.

— Будь уверен, приятель, однажды эта малышка покорит весь мир. В ней течет кровь Макмаона, а это дорогого стоит. Верно я говорю, принцесса?

Сиена подумала, что никогда не была так счастлива, как в этот момент.

Остаток дня она провела словно во сне. Неужели дедушка в самом деле думает, что ее ждет большое будущее? Если это так, значит, она, Сиена, станет звездой. Дедушка никогда не ошибался, когда говорил, что чему-то суждено случиться.

Она следовала за Дьюком, словно послушная собачонка, постоянно улыбалась и млела от восторга. Дед общался с командой, снимавшей фильм, беседовал с режиссером и постоянно говорил с личным юристом по суперсовременному мобильному телефону. Сиена доверчиво смотрела на деда снизу вверх, словно на огромную глыбу.

— Мне плевать, как ты будешь доставать информацию, Дэвид, но ты должен рыть землю, — говорил дед строго, не забывая улыбаться внучке. — Именно за это, тупица, я тебе и плачу!

На секунду Сиене стало любопытно, какую именно информацию так жаждет получить дедушка, но она была слишком утомлена и переполнена впечатлениями, чтобы всерьез над этим задуматься.

Подошедшая кореянка, одна из статисток, принесла Сиене по просьбе Дьюка большую красную шаль из реквизита. На руках у женщины была, должно быть, целая сотня тонких браслетов, и все они мелодично позвякивали при малейшем движении. Сиена улыбнулась, приняв подарок, и тотчас завернулась в шаль. Воспоминание о Хантере вызвало чувство вины.

— Скажите, — робко обратилась она к кореянке, — нельзя ли найти что-нибудь для моего друга, мальчика двенадцати лет?

— Конечно, — кивнула женщина. — Здесь полно ненужного реквизита. А кто этот мальчик?

— Мой дядя Хантер. Он не смог сегодня составить нам компанию, — пояснила Сиена. — Мне хочется принести ему со студии подарок, чтобы он не слишком расстраивался.

Женщина поманила девочку к груде коробок.

— Этот фильм уже отснят, так что можно брать почти все.

Некоторое время они рылись в коробках, пока не остановили выбор на пластиковом макете плазменной винтовки. Оружие довольно сильно походило на то, что Сиена видела в «Звездном пути», поэтому она сразу одобрила выбор кореянки. Хантер был без ума от сериала.

— Так здорово, спасибо вам, — сказала Сиена статистке. В глубине души она знала, что Хантер с радостью присоединился бы к ней на студии, а потому наверняка расстроен неудачей. Ей очень хотелось его утешить.

Снова присоединившись к деду, Сиена поняла, что он собирается домой. Она желала запомнить каждую деталь прекрасного дня, чтобы потом пересказать все Хантеру. Она озиралась и впитывала впечатления, словно губка, замечала каждую мелочь, детали одежды, жесты актеров, суету на съемочной площадке.

Сиена не могла дождаться, как будет рассказывать Хантеру о студии «Фэрфакс». Главное, чтобы к ее возвращению Макс Десевиль уже ушел.

Она ненавидела Макса всей душой. Этот мерзкий мальчишка говорил, что ее рассказы скучны и глупы, даже когда сам слушал, открыв рот. Наверняка Макс сказал бы, что Мел Гибсон ничего из себя не представляет, и высмеял бы слова Дьюка о том, что когда-нибудь она, Сиена, будет знаменитой.

Сиена не могла понять, что Хантер вообще нашел в противном Максе. Мальчишки были полными противоположностями. Хантер был внимательным и никогда не уличал ее во лжи, если даже она чуть-чуть привирала, он никогда не смеялся над ее детскими страхами и восторгами, не глумился над ней, как Макс, не обзывал «малявкой» (а ведь ей давно исполнилось восемь!). Хантер относился к ней как к равной, как к взрослой и делился своими секретами.

Покинув студию, Дьюк и Сиена направились в кафе, чтобы перехватить по сочному бургеру, поэтому домой вернулись уже после десяти. В такое время родители не позволяли дочери общаться с Хантером. Клэр встретила ее у двери в сопровождении Сюзанны и принялась трещать о том, что пора спать. Они настояли, чтобы Сиена немедленно шла к себе, и не дали повидаться с другом. Даже для такой упрямицы, как Сиена, было ясно, что сопротивление бесполезно. Рассказ мог подождать до утра.

Уже через двадцать минут она лежала в постели. Дьюк зашел к ней, чтобы поцеловать на ночь.

— О, дедушка, сегодня был потрясающий день! Ребята в школе умрут от зависти!

— Так и должно быть, детка, — добродушно рассмеялся Дьюк. — Ты достойна гораздо большего, чем они все, вместе взятые. Никогда не забывай об этом.

Чмокнув внучку в щеку, дед выключил ночник с персонажами «Звездных войн». Малышка, натянувшая одеяло до самого подбородка, казалась такой трогательной и неиспорченной, что у Дьюка сжалось сердце. Черные волосики разметались по подушке, из-под одеяла торчали плюшевые мордашки Кермита и Животного. Дьюк подумал, что никого в жизни не любил так сильно, как маленькую Сиену.

— Дед… — тихонько позвала девочка. — Почему ты не захотел взять с нами Хантера?

Дьюк вздохнул. Он-то надеялся, что Сиена не заметила, как его огорчило ее предложение взять с собой мальчишку. Сиена оказалась внимательнее, чем он мог предположить.

— Он тебе не нравится, да? — взволнованно спросила малышка.

Дьюк смутился. Долгие годы Каролин упрекала его в невнимании к сыну, взывала к его совести в тщетной надежде пробудить отцовские чувства, но ничуть не преуспела. Дьюк и сам не знал, почему не любит Хантера. Просто так сложилось, и этот факт ничуть не волновал Дьюка, так же как когда-то не волновало равнодушие к Питу и Лори. Но сейчас, когда вопрос прозвучал из уст Сиены, его обожаемой внучки, ему стало стыдно, что он оказался неспособным на отцовские чувства к маленькому сыну.

— Конечно, он нравится мне, — почти убедительно ответил Дьюк и погладил девочку по волосам. — В следующий раз мы возьмем с собой Хантера, если он пожелает. Обещаю.

Личико Сиены расплылось в радостной улыбке. Дьюк видел, как мелькнули белые зубки.

— Договорились.

— А теперь спать! — прошептал дед, заметив, что глаза внучки слипаются от усталости. — Приятных снов — и чтобы букашки тебя не закусали.

— Ой, деда, — сонно пробормотала Сиена, — нет никаких букашек…

Спустя минуту девочка крепко спала.

— Прекрати, Макс! Оставь ее в покое!

Прошел месяц с момента незабываемого визита на «Фэрфакс». Макс, Хантер и Сиена играли в домике, укрепленном на ветвях огромного дерева.

Услышав резкий окрик, Макс выпустил руки Сиены, которые завел ей за спину. Она обернулась к нему с пылающим взглядом и раскрасневшимся лицом, готовая броситься на обидчика и задать ему хорошую трепку. Сообразив, что так недалеко до серьезной потасовки, Хантер быстро схватил подругу за плечи, удержав от броска.

— Отпусти немедленно! — завизжала Сиена, изо всех сил пытаясь освободиться.

— Успокойся, милая, и я тотчас тебя отпущу.

— Ну уж нет, — заявил Макс с кривой ухмылкой. — Лучше держи ее покрепче, она же ненормальная!

Сиена лягнула ногой, едва не опрокинув Хантера, Макс отскочил назад, чтобы она не смогла его задеть. Деревянный домик — творение рук Хантера — угрожающе накренился вбок. Упади он с ветвей — и всех троих ждали бы серьезные травмы.

— Хватит драться, — взмолился Хантер. — Если вам еще не надоели взаимные препирательства, то лично я сыт по горло!

Большую часть утра он провел, пытаясь урезонить этих непримиримых соперников, и порядком устал. Сиена и Макс постоянно спорили и подначивали друг друга, готовые в любой момент перейти к боевым действиям, а Хантеру приходилось играть роль рефери. Конечно, зачинщиком ссор всегда был Макс. Он дразнил девочку, смеялся над ней и доводил до бешенства, словно не понимая, что перед ним слабый соперник. Максу доставляло удовольствие видеть, как краснеет Сиена, как начинают раздуваться ее ноздри, а маленькие ладошки сжимаются в кулачки.

Сегодня ссора началась на дереве, на ветвях которого Макс и Хантер укрепили деревянный домик. Дерево росло в оранжерее и имело мощный ствол и частые крепкие ветки. Приятели корпели несколько недель, чтобы сначала поднять тяжелую постройку, а затем прибить к веткам и стволу. Родители были только рады, что дети ничуть их не тревожат, так что совсем не интересовались, чем именно Макс и Хантер занимаются в оранжерее. Мальчишки были ужасно горды своим убежищем.

Поначалу Сиена обходила дом на дереве стороной. Она предпочитала проводить время с дедом, чем играть в компании с Максом. Дьюк и Сиена ходили в кино, смотрели старые фильмы в домашнем кинозале, гуляли и обедали в городе, почти не бывая дома. Когда Клэр и Пит пожелали, чтобы дочь отправилась вместе с ними в Санта-Барбару к каким-то друзьям, она закатила настоящую истерику. Конечно, родители настояли на своем, буквально силой оторвав дочь от Дьюка и сунув ее в «ягуар» Пита. Им не нравилось, что любовь деда с внучкой становится крепче день ото дня.

Пожалуй, единственный раз, когда Макс и Хантер видели Сиену, случился наутро после ее визита на студию Дьюка. Она прыгала от возбуждения, хлопала в ладоши и округляла глаза, без умолку болтая о знаменитостях и встрече с Мелом Гибсоном.

Макс с трудом переносил, когда у Сиены было такое восторженное настроение. Ему не нравилось, что она выпаливает триста слов в минуту и визжит как поросенок. В тот день все едва не закончилось очередной дракой. Даже Хантер впоследствии признал, что порой его племянница ужасно утомительна, особенно когда повторяет «дедушка это» да «дедушка то».

Но прошло время, и Дьюк решил съездить в Мехико с Каролин.

— Я тоже поеду? — радостно спросила Сиена во время прогулки с дедом и его любовницей.

Они как раз съели по сочному бурито, запивая его колой.

— Разумеется, нет! — отрезала Каролин.

Это был первый раз, когда Дьюк принял ее сторону.

— Не в этот раз, принцесса, — развел он руками. — Эта поездка только для взрослых. Исключительно для взрослых. — Дьюк подмигнул Каролин.

— Точно, — кивнула женщина и многозначительно подняла брови, глядя на Сиену. — То, чем мы с твоим дедом будем заниматься, касается только нас.

Дьюк ухмыльнулся.

— Но мне так хочется поехать с вами! — воскликнула девочка. — Ой, деда, ну пожалуйста! Я буду вести себя как взрослая, обещаю!

Дьюк рассмеялся, но остался верен своему слову.

Три дня, последовавшие за этим, Сиена продолжала надеяться, что дед смягчится и возьмет ее с собой. Ей не хотелось быть вычеркнутой из его жизни даже на неделю.

К сожалению, в Мехико уехали только двое, и Сиене не оставалось ничего иного, как смириться. Именно тогда она снова обратила свой взор на Хантера, хотя ее и раздражала необходимость делить его с Максом.

Так она впервые залезла в дом на дереве.

— Может, пойдешь домой и поиграешь в своих Барби? — фыркнул Макс, когда Хантер отпустил Сиену.

Сообразив, что физический перевес на стороне Макса, девочка решила бороться с помощью сильнейшего оружия — сарказма.

— Знаешь, Макс, я давно не играю в Барби-и, — протянула Сиена издевательски, пародируя английский акцент обидчика. — Может, это тебе стоит убраться в свою дурацкую Англию, где все бродят в тумане, ловят рыбу и строят фермы? Паситесь, овцы, паситесь! — пропела она с тем же акцентом, изображая, будто помахивает кнутом. — Англия, милая Англия, мы так тебя любим!

— Заткнись! — завопил Макс, который не выносил издевок по поводу своего акцента. Он еще мог позволить школьным приятелям подобные подначки, но не собирался терпеть издевательств от несносной племянницы Хантера.

Родители очень трепетно относились к своему происхождению и безжалостно иссекали из лексикона Макса американские словечки. Мальчик постоянно находился меж двух огней и ничего не мог с этим поделать.

— Да уж, Сиена, перестань, — поддержал друга Хантер.

— Милая Англия! — продолжала дурачиться девочка, радуясь тому, что удалось задеть проклятого обидчика.

Прежде чем Хантер успел что-либо понять, Макс бросился на Сиену, прижав ее к полу. Хрупкий домик словно всхлипнул и начал разваливаться на части.

Веревки, доски, гвозди посыпались со всех сторон. Остатки строения полетели вниз, цепляя по пути крепкие ветви. Хантер и Макс инстинктивно ухватились кто за что смог — за ветки, за веревки, и только Сиена, не успевшая опомниться после внезапного нападения, рухнула вниз, несколько раз ударившись о ствол и застрявшие в ветвях доски. Она упала на землю с двухметровой высоты прямо на спину, не успев и пискнуть, голова стукнулась о корень и откинулась назад, глаза закрылись. Девочка не двигалась.

От ужаса Хантер не мог шелохнуться. Он висел на ветке, отчаянно приказывая себе спуститься вниз, но руки отказывались подчиниться. Он смотрел на лежащую Сиену сверху вниз и ничего не мог сделать. Это напоминало один из ночных кошмаров, когда страшный монстр готов схватить тебя когтистыми лапами, а твои ноги словно увязли в цементе и не могут бежать.

«Неужели она мертва? — думал с отчаянием Хантер. — Как такое могло случиться?»

Ему показалось, что Макс спрыгнул вниз почти мгновенно, хотя мальчик некоторое время перескакивал с ветки на ветку, словно Тарзан. Оказавшись на земле, Макс наклонился над неподвижной девочкой.

— Очнись, Сиена, — настойчиво сказал он. — Это я, Макс! Ты слышишь мой голос?

Присев на колени, он коснулся ее лба, затем осторожно ощупал затылок и конечности. Разве мог он ожидать, что ему пригодится краткий курс первой помощи, который он прослушал в этом году? Определив, что увечий нет и кровь нигде не сочится, он бережно приподнял голову Сиены.

— Сиена! — крикнул Макс прямо ей в ухо.

Резкий окрик привел девочку в чувство. Она дернулась всем телом и открыла глаза. Взгляд был затуманенным.

— Привет, малышка, — с облегчением сказал Макс и улыбнулся. На лице застыло счастливое выражение. — Ты жива, да?

Сиена с трудом сфокусировала взгляд на Максе. Широченная улыбка, открывающая сразу два ряда белых ровных зубов, веселые морщинки вокруг глаз, светлые волосы, упавшие на лоб — Макс показался ей почти привлекательным. Конечно, он уступал красотой Хантеру, но Сиена никогда не рассматривала врага с этой точки зрения, поэтому сейчас запоздало удивилась тому, что Макс симпатичный.

— Да, Макс, я жива, — сипло прошептала девочка. — Правда, ты постарался на славу, чтобы наконец меня убить.

Это был первый раз, когда Сиена не вцепилась Максу в горло сразу после шпильки.

 

Глава 11

Нахмурив брови, Минни во второй раз внимательно изучила меню. Она сидела за своим любимым столиком в ресторане «Айви». Шляпка с широкими полями защищала ее от яркого солнечного света, отчаянно светившего в окна. Минни всегда считала, что загар неприличен.

Стоял жаркий июньский полдень, прошло уже три года с момента падения Сиены с дерева. Минни ждала в ресторане Пита. Он, как обычно, опаздывал. Минни знала, что сын вынужден много работать, потому что занимался сразу тремя новыми проектами. Как раз накануне между ним и Клэр состоялась очередная ссора: жена настаивала на том, чтобы Пит больше времени проводил дома. К сожалению, Клэр снова ничего не добилась.

Минни была на стороне сына, понимая, что работа требует сил и времени. Единственное, для чего, по ее мнению, не существовало никаких оправданий, были регулярные опоздания.

— Не хотите еще ледяного чая, миссис Макмаон? — Хрупкий и несколько манерный официант склонился над ее столом.

Он подходил уже третий раз, явно надеясь, что Минни ждет Дьюка. Безусловно, дурачку хотелось покрутиться рядом со знаменитостью.

— Нет, благодарю вас, — чопорно сказала Минни и сделала крохотный глоточек из еще полного бокала чая.

В дверях заведения появился Пит, какой-то взлохмаченный, но крайне довольный собой. Лицо Минни озарила улыбка, полная нежности. Питер принялся пробираться между столиками со звездами в направлении матери.

— Привет, мам. — Он чмокнул ее в щеку и виновато свел на переносице брови. — Прости, что задержался, но у меня была важная встреча с Джерри. Никак не мог закончить дела.

Небрежно бросив пиджак от Армани на спинку стула, Пит сел за стол и развернул хрустящую от крахмала салфетку. Минни заметила, что брюки и пиджак сына сильно помяты, а солидное уже брюшко вывешивается над ремнем. Она неодобрительно поджала губы.

— Большую бутылку «Эвиан» и стакан со льдом, — бросил Пит разочарованному официанту. — И еще раз извини, мам, я знаю, как ты не любишь опоздания.

— Что ж, полагаю, у тебя были серьезные причины для подобного опоздания, поэтому не виню тебя ни в чем, — с достоинством произнесла Минни, закрывая тему. Она не умела подолгу злиться на любимого сына. — Итак, ты здесь. О каких важных новостях ты хотел мне поведать? И почему не решился поговорить дома?

— Боже, мама, неужели нужен особый повод, чтобы пригласить прекрасную леди в ресторан? — Питер наклонился через стол и поцеловал тонкие пальцы матери. — Ты слишком красива, чтобы твоя красота увядала в застенках Хэнкок-Парка. Тебе стоит почаще бывать на людях.

Минни счастливо улыбнулась, краснея. Пальцы сами собой принялись теребить жемчужины ожерелья, выдавая смущение. Она никогда не умела спокойно, с достоинством принимать комплименты. Учитывая, что муж не слишком был щедр на похвалы, это было неудивительно.

— Но есть и иная причина для встречи, — сказал Пит, неторопливо намазывая чесночное масло на тонкий прожаренный тост. — Мне нужно было переговорить с тобой с глазу на глаз. Ты же знаешь, что у стен есть уши, особенно в нашем доме. И сразу предупреждаю: то, что я сейчас тебе скажу, пока всего лишь догадка. У меня нет никаких доказательств.

— Доказательств чего? — удивилась Минни. — Как я поняла, ты хотел рассказать о чем-то, связанном с Каролин?

Питер кивнул и с хрустом откусил тост.

— Так твои подозрения относительно того, что она завела любовника, подтверждаются? — спросила Минни, не сводя с сына пытливого взгляда. Она долгие годы ждала такого шанса и теперь едва могла усидеть на месте. — С кем она спит?

— Я не уверен, но кажется, это Чарлз. — Пит сделал глоток воды со льдом и ухмыльнулся. — И говори тише. Как я уже сказал, у меня пока нет доказательств ее измены, но я поймал пару слухов. Кстати, по моим сведениям, сплетни дошли и до отца.

Минни удовлетворенно улыбнулась и подозвала официанта. Она заказала то самое блюдо, которое брала каждый раз, обедая в «Айви», — клешни каменного краба. Питер предпочел жаренную на гриле курицу, картофель и соус из шпината.

Каролин жила в Хэнкок-Парке целых пятнадцать лет, и ее положение ни разу не пошатнулось за эти годы. Смирившись с этим, Минни укрылась в противоположном крыле дома, желая как можно меньше пересекаться с разлучницей. Большую часть дня она проводила в своей комнате, а ела обычно вместе с Лори в зеленой гостиной. Ей казалось странным, что Каролин, родившаяся в уважаемом английском семействе, предпочитает перекусывать прямо на кухне, там же, где ели Шеймус и няньки детей. Подобное противоречие виделось ей не столько удивительным, сколько противным. Конечно, Минни вовсе не замкнулась в себе. Она общалась со старыми подругами, бывала в бридж-клубе на Беверли-Хиллз, ходила в церковь Санта-Моники на мессу и дважды в неделю посещала цветочные курсы. Со временем Минни стала совершенно независимым созданием, живущим своей личной жизнью посреди огромной, но разобщенной семьи Макмаонов. Со стороны могло показаться, что она не только приняла странный уклад жизни в Хэнкок-Парке, но и вполне им довольна.

Но это был лишь внешний фасад. Молчаливое негодование Минни против Каролин Беркли и ее отпрыска с годами вылилось в глухую ненависть. Она никогда не ссорилась с соперницей, предпочитая стороннее наблюдение, и возражала против ее поведения лишь тогда, когда была уверена в поддержке Дьюка. Такое, разумеется, случалось крайне редко.

Минни многие годы втайне надеялась, что Каролин совершит промах. Она незримо кружила вокруг врага, словно ястреб над падалью, в поисках уязвимого места. Минни понимала, что однажды пылкая Каролин расслабится, уверенная в стабильности своего положения, и найдет себе любовника помоложе Дьюка. Годы шли, но Каролин вела себя по-прежнему безупречно. Она знала, что даже наличие Хантера не убережет ее от гнева Дьюка, если обман вскроется. Жесткий и властный Дьюк Макмаон тотчас вычеркнет ее из завещания, лишив надежды на безбедное будущее.

Минни задумчиво смотрела, как жадно ее сын поглощает вредную пищу. Она прощала ему все, а потому никогда не лезла с советами по питанию и поведению.

Минни с улыбкой подумала, как была бы удивлена Каролин (да и Питер тоже!), если бы узнала, что Дьюк по-прежнему общается с ней. Порой он заходил к Минни после трудного дня и жаловался на усталость, обсуждал рабочие планы и просто отводил душу разговором. Несмотря на годы боли, жестокости и показного равнодушия, между Дьюком и Минни сохранилась странная ниточка, когда-то связавшая их воедино.

— Он ничего тебе не говорил? — спросил Пит с набитым ртом.

— Ты про отца? Нет, ничего, — ответила Минни. — Ни слова. Думаю, я буду последним человеком, с кем Дьюк захочет обсудить измену Каролин.

— Думаю, самым последним человеком все же будет сама Каролин. — Питер довольно усмехнулся.

— То есть?

— Предположим, отец узнает о ее изменах. Нет, думаю, он уже подозревает, — добавил Пит. — Так вот, если он знает, то никогда не скажет ей об этом напрямую. Это не в его стиле. — Питер глотнул воды и потянулся. — Короче, что-то должно случиться, мама. Я почти на сто процентов уверен, что Каролин спит с Чарли. Если до отца дошли хоть обрывки слухов, он сразу приставит к ней «хвост», а затем сделает что-то очень плохое.

Минни молча кивнула.

— И я думаю, что отец знает. Уверен, он уже что-то затевает.

Народ прибывал, в зале не осталось свободных мест, даже на жаркой террасе сидели клиенты в ожидании столика. Некоторое оживление царило у барной стойки, потому что появился Сталлоне в сопровождении рыжеволосой женщины, которая работала его менеджером. Звезду проводили к зарезервированному столику неподалеку от Минни и Пита. Папарацци, жаждущие сделать пару снимков, стояли снаружи на солнцепеке и возбужденно переговаривались. Судя по всему, они решили, что Сталлоне привел в ресторан новую подружку.

— Ну что? — спросила Минни, доев последний кусочек нежного крабового мяса. Ее совершенно не интересовала шумиха вокруг накачанного итальянца. — Как будем действовать?

— Да никак, — бросил Пит. — По крайней мере пока. Мы затаимся, словно мыши в норе, и будем ждать развития событий. Но если что-то всплывет… — Он махнул рукой официанту, чтобы рассчитаться за обед. — Мы не останемся в стороне, ведь так?

— Уж конечно, дорогой. — Минни ласково улыбнулась сыну, который уже вставал со стула, готовый сорваться по делам. Какой он торопливый, подумала она с нежностью. — Не останешься еще на чашечку кофе, милый?

— Нет, мам, не смогу. Никак не получится. — Он накинул на плечи пиджак, достал бумажник и выложил на стол несколько двадцаток. — Здорово, что наши надежды начинают сбываться. Кажется, скоро мы избавимся от этой захватчицы.

Чмокнув мать в щеку, Пит одарил ее такой радостной улыбкой, какая давненько не посещала его лицо. Минни улыбнулась в ответ.

— О, Чарли, только не останавливайся! Прошу тебя, еще немного!

Чарлз Мюррей почувствовал, как крепкие ноги Каролин обвили его шею. Кровь пульсировала у него в висках. Он лизал и посасывал клитор любовницы уже добрых пятнадцать минут, и хотя всегда находил довольно приятным оральный секс и ту реакцию, которую вызывали его ласки у Каролин, но в этот раз ему приходилось довольно сильно сдерживаться, чтобы не перейти к более решительным действиям. Чарлзу и самому требовалась разрядка. К тому же его заставляла нервничать сама ситуация: они занимались сексом прямо в его кабинете.

Отстранившись, Чарлз протянул руку за бутылкой минералки и сделал большой глоток.

— Прости, киска, но мне нужна передышка. Я весь взмок.

Каролин приподнялась и села на краю стола. Офис Чарлза находился на пятом этаже адвокатской конторы «Картер и Роу» в Беверли-Хиллз.

Элегантная блузка Каролин была распахнута и съехала с плеч, юбка задрана, кружевные трусики между ног вульгарно сдвинуты в сторону. Чарли стоял на коленях прямо на ковре, его мальчишеское лицо было потным и красным, словно он только что пробежал стометровку.

— Ладно. — Каролин милостиво улыбнулась и сунула себе во влагалище два пальца, не желая остывать. — Можешь чуток отдохнуть. Возьми тайм-аут, мой спортивный мальчик.

Чарли хмыкнул и снова отхлебнул воды.

— Но я хочу получить свой оргазм. — Каролин игриво глянула на любовника. — Сделай что-нибудь, ладно? — Свободной рукой она потрепала Чарли по волосам, словно послушного пса.

Адвокат улыбнулся и встал, нависая над любовницей. Белая рубашка просвечивалась насквозь светом, идущим из окна сзади, и Каролин отлично видела его подтянутый торс. Офисные брюки Чарли топорщились в паху, выдавая сильную эрекцию.

Вот это мужик, подумала Каролин с невольным восхищением.

Чарлз опрокинул любовницу на спину, бумаги слетели со стола и, медленно кружась, опустились на ковер. Чарлз наклонился над Каролин, ее лицо оказалось совсем рядом с его собственным, на губах играла довольная усмешка. Каролин задышала чаще, когда он расстегнул ширинку. Твердый член ткнулся ей между ног, слегка надавив.

— Так ты хочешь получить свой оргазм? — засмеялся Чарли. — А как же я? Думаешь, мне не хочется кончить?

Одним быстрым, решительным толчком он вошел в нее так глубоко, что Каролин почувствовала, как прижались к ней его яйца. Ей льстило, что в сорок пять она еще способна вызвать столь сильное желание в молодом тридцатилетнем мужчине, к тому же красавце.

— О, как хорошо, — вздохнула она, закрыв глаза.

Не прошло и минуты, как все внутри ее конвульсивно сжалось, приближая к развязке. Сладкая истома разлилась по телу. Почувствовав это, Чарли стал двигаться ритмичнее, тоже прикрыв веки. Каролин снизу наблюдала за ним, пока он не застонал и не дернулся, а лицо не искривила гримаса. Он впился зубами в ее плечо.

— Ты великолепен, — пробормотала Каролин, когда они устроились поудобнее на столе.

Чарлз коснулся губами ее шеи.

— Ты тоже.

Связь с Чарлзом Мюрреем становилась для Каролин наваждением. Пожалуй, никогда она не была так близка к тому, чтобы влюбиться. Конечно, она понимала, что идет на риск, заведя роман с помощником личного адвоката Дьюка, Дэвида Роу. Встречаться с Чарлзом в его кабинете во время рабочего дня было ужасно необдуманно, но, несмотря на все доводы разума, Каролин ничего не могла с собой поделать.

С Чарлзом ей было хорошо не только в постели, но и во время общения. Он доводил ее до оргазма и умел рассмешить — два качества, которых так не хватало Дьюку: с годами он стал еще более резким и требовательным. Каролин вообще считала странным, что у мужчины под восемьдесят все еще может быть эрекция. Однако ее давнишнее восхищение его силой и энергетикой, а также властным характером постепенно уступило место раздражению и внутренней неудовлетворенности. Дьюк Макмаон больше не интересовал ее как любовник, а с появлением молодого Чарлза вообще стал неприятен.

Каролин познакомилась с Чарлзом Мюрреем, когда он приехал в Хэнкок-Парк, сопровождая Дэвида Роу. С тех пор, лежа под Дьюком, она не могла не сравнивать его дряблое старческое тело, усыпанное пигментными пятнами, с поджарым торсом молодого адвоката.

Время шло, и Каролин поймала себя на том, что все чаще ищет встреч с Чарлзом, совершенно не удовлетворяясь торопливым сексом, который между ними происходил. Ей хотелось видеть его постоянно, трогать его крепкие плечи, засыпать на его плече. Она продолжала опасную связь, не имея сил ее оборвать.

— Нам следует быть осторожнее, — словно прочитав ее мысли, заметил Чарлз. Он встал, пригладил ладонями волосы и принялся одеваться. — Надеюсь, Дэвид не видел, как ты вошла?

Каролин ненавидела эти моменты: когда после секса Чарлз начинал говорить так по-деловому.

— Нет. — Она вздохнула. — Дверь его офиса была заперта. Только Марлен знает, что я здесь.

Марлен, секретарша Чарли, хранила тысячи секретов офиса и закрывала глаза на подобные шалости начальства. Она симпатизировала Чарлзу, а потому за крохотную надбавку к жалованью была готова держать язык за зубами.

— Кроме того, — Каролин подошла к любовнику сзади и прижалась обнаженной грудью к его спине, — я нахожу возбуждающей опасность быть застуканной с поличным. Тебя это не заводит?

Чарли обернулся и чмокнул ее в лоб, но затем высвободился из объятий. Конечно, его заводило чувство опасности, как и все остальное, связанное с Каролин. Его всегда влекло к женщинам постарше, опытным и пылким, а уж Каролин могла дать сто очков вперед всем его предыдущим пассиям. Его мучила мысль о том, что по ночам она вынуждена ублажать старого козла, живущего на мешках с деньгами.

Но он также понимал ее мотивы. Дьюк Макмаон был финансовым гарантом Каролин, также как гарантом безбедного будущего Чарли был карьерный рост. Они шли разными путями к одной и той же цели. Оба были слишком эгоистичными, чтобы бросить все ради отличного секса. Чарлз уважал Каролин и дорожил ею, но не променял бы свою карьеру на совместную жизнь.

Отодвинувшись, Чарлз принялся собирать рассыпавшиеся бумаги. Время для игр кончилось. Без предупреждения он включил громкую связь с секретаршей.

— Марлен? Это Чарли. Передай, пожалуйста, мистеру Леви, что я буду через пару минут, как только сделаю важный звонок.

Застегнув блузку, Каролин подхватила сумочку и направилась к двери.

— Да брось, киска, — Чарлз нагнал ее и удержал за плечи, — ты же понимаешь, что таковы правила. Не надо винить меня в бессердечии, хорошо? Ты ведь не меньше меня хочешь, чтобы о нашей интрижке не узнали посторонние?

Каролин кивнула, не оборачиваясь. Она не хотела, чтобы Чарлз видел, какое у нее расстроенное лицо.

— Я же не предлагаю тебе расстаться. Просто следует видеться реже. Мы и без того сильно рискуем. Так что, пожалуйста, не стоит больше заезжать ко мне в офис, ладно? Найдем мотель на окраине.

Каролин рассмеялась:

— Согласна.

— Ты же понимаешь, что Дэвид далеко не глуп. Кстати, Дьюк тоже. Я постараюсь пореже заезжать к вам домой, чтобы он ничего не заподозрил. — Чарлз вернулся к столу и вытащил из стопки папку с надписью «Леви».

Каролин осторожно приоткрыла дверь офиса и высунула голову в коридор. Посмотрев по сторонам и убедившись, что за дверями никого нет, она надела черные очки.

— Поверь мне, — шепнула она, обернувшись к Чарли, — все в порядке. Никто ничего не знает. Особенно Дьюк.

Она выскользнула в коридор и беззвучно прикрыла за собой дверь.

Всего в паре кварталов от адвокатской конторы, на оживленной улице, по обочинам которой росли аккуратно подстриженные деревья, в машине сидела Клэр. Она нервно посматривала в стекло синего «сааба», ежеминутно ожидая появления полицейских. Припарковаться в Беверли-Хиллз в положенном месте, да еще в обеденное время, было просто невозможно. Поэтому Клэр пришлось поставить машину напротив школьных ворот, за что ее могли оштрафовать на приличную сумму. Здесь всегда ошивался какой-нибудь инспектор, хищно выслеживающий несчастных матерей, вынужденных ставить машины на тротуаре или стоянке школьного автобуса.

Клэр глянула на часы и нервно побарабанила пальцами по обитому кожей рулю. Пять минут третьего. Наверняка только что прозвенел звонок.

Обычно детей из школы забирала Лейла, а Клэр лишь иногда отвозила дочь в школу. Но на этот раз Хантер собирался пойти в гости к Максу, поэтому служанка должна была заехать за ним позже, и Клэр решила забрать Сиену сама. Ей хотелось сходить с дочерью в «Баскин Робинс», поесть мороженого, а потом немного погулять. Они так давно не гуляли вместе!

Клэр нежно любила дочь, хотя Сиена была полной ее противоположностью. Там, где Клэр была вдумчивой, терпимой и спокойной, Сиена проявляла нетерпение, капризничала и препиралась по каждому поводу. Единственное, что унаследовала девочка от матери, был ее острый ум в сочетании с отличной памятью. Именно поэтому она так хорошо училась, не прилагая к тому особых усилий. При этом Сиена была такой же хитрой и амбициозной, как ее дед, упертой до крайности.

С первого же года ее жизни стало ясно, что девочка растет скорее «пацанкой». Она не желала надевать платьица с рюшечками, не выносила кос и бантов, терпеть не могла кукол и игрушечную посудку. Она никогда не сидела на месте, лазала по деревьям, играла с Хантером «в войнушку» и с удовольствием стреляла по жестянкам пластиковыми шариками из ружья, подаренного Дьюком. Клэр пыталась отучить дочь от подобных игр, потом делала попытки присоединиться, чтобы не терять связи с Сиеной, но девочка не желала вмешательства. Чем больше она сближалась с Хантером и Дьюком, тем сильнее Клэр чувствовала одиночество и грусть.

Конечно, она не злилась на дочь, как это делал Питер. Когда посторонние замечали, что Сиена очень похожа на Дьюка, он едва ли не скрежетал зубами. Клэр не могла понять его бессильного гнева. Как можно гневаться на то, что само по себе является фактом и никак не может быть иначе?

Впрочем, девочка все же унаследовала кое-какие черты отца, и далеко не лучшие. Например, она была вспыльчивой и резкой, если ее что-то не устраивало. От деда ей досталось куда более солидное наследство: испорченность, эгоизм и безрассудство. Единственное, чему радовалась Клэр, — это что в Сиене не проявлялась до сих пор мстительность, которой был в избытке наделен Дьюк Макмаон.

В том, что Сиена слепо обожала деда, Пит видел очередную победу отца, словно девочка стала в их вечном противостоянии разменной монетой. Один вид Сиены, вцепившейся в ладонь Дьюка, доводил его до белого каления.

Клэр в своей вечной терпимости прощала дочери все. Ее огорчала та дистанция, которая отделяла их друг от друга. Она надеялась, что однажды, когда Сиена повзрослеет, они смогут найти точки соприкосновения — например, будут ходить по магазинам и болтать о новинках моды. Она рассчитывала на то, что время и возраст возьмут свое, превратив «пацанку» в юную застенчивую девушку.

Двери школы распахнулись с таким хлопком, что Клэр даже в машине вздрогнула. На порог школы высыпала разномастная ребятня и понеслась по дорожке к воротам. Клэр легко различила в толпе Сиену. Она была самая лохматая из всех, хвостик растрепался, непослушные пряди трепыхались вокруг головы, словно странная сказочная корона, синий свитер перекосился, ворот сбит на сторону, потрепанный рюкзак со Снупи волочится по земле, словно мешок с углем.

Клэр посигналила. Сиена улыбнулась во весь рот и бросилась к машине. Перебегая дорогу, она даже не удосужилась посмотреть по сторонам, заставив мать испуганно охнуть.

— Мама! Вот здорово! — воскликнула Сиена, плюхнувшись на сиденье рядом с Клэр. — Как ты тут очутилась? Я думала, меня заберет Лейла.

Клэр была так растрогана этим теплым приемом, что забыла пожурить дочь за неосторожное пересечение дороги.

— Я решила подменить Лейлу. Не хочешь заехать в «Баскин Робинс» по дороге?

— У-у, круто! — Девочка захлопала в ладоши.

Это было совершенно не похоже на мать. Обычно Клэр торопливо отвозила Сиену домой или встречала на пороге Хэнкок-Парка, заставляла съесть обед и отправляла делать уроки. До тех пор, пока все задания не были сделаны, Сиене запрещалось выходить из комнаты. Поэтому, заметив странную перемену в настроении матери, девочка решила попытать удачи.

— Ты очень удачно заехала, — заявила она как бы невзначай. — Мистер Диклемент сказал, что мы так хорошо занимались в этом месяце, что даже забежали немного вперед по материалу. Поэтому он не дал нам никакого домашнего задания.

— Правда? — удивилась Клэр. Конечно, подобные случаи порой происходили, но, насколько она помнила, на прошлой неделе Сиена получила по математике крайне низкую отметку.

— Ага, — кивнула Сиена, опасаясь взглянуть на мать. — В общем, я тут подумала…

— Та-ак, — насторожилась Клэр.

— Раз я свободна весь остаток дня…

— Та-ак. — Клэр уже могла предположить, что дочь чего-то потребует.

— Может, поедем в «Тумблораму»?

Она говорила о детском развлекательном центре в миле от Хэнкок-Парка, целиком состоящем из бесконечных пластиковых туннелей, качелей, горок и паровозов, веревочных паутин и прочих развлечений, так любимых детьми. Когда приходила пора забирать заигравшихся малышей домой, родителям приходилось, скрепя сердце и собрав все силы, лезть за ними по туннелям, плутать в лабиринте, двигаясь на корточках или коленках и проклиная все на свете. А также громко кричать. Причем везло тем родителям, чьи чада носили редкие имена, потому что на одно имя порой откликались сразу десятки голосов со всех сторон лабиринта, искаженные пластиковыми туннелями.

Сиена обожала «Тумблораму» и могла ползать в ее недрах до посинения. Больше детского парка она любила разве что визиты на киностудию.

Нет нужды говорить, что Клэр боялась «Тумблорамы» до дрожи в коленях. Она всего раз была там с Сиеной, но до сих пор пластиковые трубы снились ей в кошмарах.

Сиена умоляюще посмотрела на мать, и Клэр смягчилась. Она так надеялась протянуть ниточку взаимопонимания между собой и дочерью, что не могла упустить такой шанс.

— Ладно, поехали, — сказала она, с сожалением глянув на свой свежий маникюр, с которым скорее всего придется распроститься. Новая юбка от Лоры Эшли скорее всего тоже не перенесет издевательства в виде ползания на коленях.

— Правда? Мамочка, мы едем в «Тумблораму»? Bay! — Сиена, не смея поверить в свое счастье, принялась возбужденно подскакивать на сиденье. Она не помнила случая, чтобы мать была такой сговорчивой.

— Едем, едем. Почему бы и нет? — Клэр с улыбкой посмотрела на дочь. — Конечно, порой мы, мамы, ужасно скучны и занудны, но у нас тоже есть козыри в рукавах.

Когда они все-таки вернулись домой — на три часа позже, чем ожидалось, — Пит поначалу подумал, что жена и дочь попали в аварию или стали жертвами нападения.

Обычно аккуратная прическа Клэр напоминала воронье гнездо, лицо было покрыто красными пятнами, ногти поломаны, а новая юбка, та самая ужасная юбка в деревенский цветочек, ужаснувшая Пита при первом же взгляде, когда Клэр хвалилась покупками, была, к счастью, продрана понизу и, похоже, не подлежала восстановлению.

— Что случилось? — с ужасом спросил Пит, окинув дочь и жену взглядом. От сердца отлегло, как только он понял, что Клэр и Сиена улыбаются.

— «Тумблорама», — выдохнула Клэр, подхватила рюкзак Сиены и направилась в сторону кухни. Она была голодна как волк.

— Что, серьезно? — изумился Пит. Он был позабавлен, несмотря на строгий тон. Ему нравилось, что дочь выглядит счастливой в тот момент, когда Дьюка и мерзкого Хантера нет рядом. — Ты возила ее в «Тумблораму»? В будний день?

— Да ладно тебе, папочка! — прощебетала Сиена, у которой был заклеен подбородок. Она торопливо подбежала к Питу и обняла его, надеясь пресечь возможную вспышку гнева. — Мне ничего не задали, честно. Я уже говорила об этом маме. — Она и сама забыла, что привирает, и поэтому ее взгляд выглядел вполне невинно.

— Что ж, — задумчиво сказал Пит и неожиданно улыбнулся. — Значит, вы развлекались? Молодцы!

Сиена счастливо расхохоталась. Отец даже не собирался кричать и ругаться, и это было удивительно. Она не могла понять, что случилось с ее родителями.

Меж тем Пит нагнал жену в кухне и нежно обнял за талию.

— Иди наверх и переоденься, я сам велю подогреть вам ужин. — Он обернулся к дочери: — Тебя, Сиена, это тоже касается. Расскажешь о ваших приключениях за едой.

Девочка порывисто обняла обоих родителей и бегом умчалась наверх, топая, словно бегемот. Клэр и Пит проводили ее взглядами, в которых читалась почти нежность.

— Как бы хотелось, чтобы так было всегда, — вздохнула Клэр. — Чтобы этот день не кончался. Ты, я и наша дочь, все вместе.

— Я бы тоже этого хотел, милая. — Пит осторожно коснулся губами шеи жены, пригладил ее взлохмаченные волосы. — Я бы тоже этого хотел, — повторил он.

Он подумал о Каролин. Если его подозрения подтвердятся, то дни захватчицы на территории Хэнкок-Парка сочтены. Пит готов был дорого заплатить за то, чтобы избавиться от Каролин и ее ублюдка.

— Может быть, — задумчиво шепнул Пит на ухо жене, — так и будет однажды. И довольно скоро.

Клэр недоуменно взглянула на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Кто знает?.. — Пит пожал плечами поцеловал жену в лоб. — Быть может, жизнь в этом доме скоро изменится. И, несомненно, к лучшему.

 

Глава 12

— Мне очень жаль, Дьюк. Даже не знаю, что сказать…

Дэвид Роу уселся в кожаное кресло в кабинете Дьюка, бессильно наблюдая за тем, как клиент проглядывает квадратики черно-белых фотографий. Лицо Дьюка было совершенно бесстрастным, пока он перекладывал снимки с места на место своими костлявыми пальцами. Он так внимательно вглядывался в изображения, словно силился запечатлеть их в памяти или понять, что они означают. Дэвид виновато вздохнул. Что уж тут было понимать? Дэвид видел снимки и до того, как привез в Хэнкок-Парк, и никак не мог избавиться от чувства брезгливости.

На первой фотографии Каролин садилась в машину Чарлза Мюррея, юного протеже Дэвида. Две другие фотографии изображали любовников в страстных объятиях в номере роскошного отеля «Белэр». После этого шли снимки, уже не оставлявшие простора воображению, настолько вульгарными они были. Парочка была застукана не только в отеле, но и в дешевых мотельчиках за городом и даже на заднем сиденье машины, чуть в стороне от дороги. Самое мерзкое, что Каролин и Чарлз не постеснялись утолять страсть даже в «бентли» Дьюка.

Детектив отработал деньги на полную катушку. Он следил за Каролин целую неделю и собрал много компромата.

Дэвид поерзал в кресле, чувствуя себя крайне неловко. Конечно, он никогда не был близким другом Дьюка, да, собственно, никогда и не питал к нему теплых чувств, поскольку обладал совершенно противоположным характером. Однако, будучи всего на два года младше клиента, Дэвид невольно ставил себя на его место. Каково это, быть преданным и обманутым женщиной гораздо моложе себя? Адвокат очень злился на Чарлза, обманувшего его доверие и поставившего в такую неприятную ситуацию. Вот дурак-то, думал Дэвид о своем протеже. Одним махом перечеркнуть блестящую карьеру, несколько раз трахнув уже немолодую бабу!

— Я знаю, о чем ты думаешь, — неожиданно сказал Дьюк, не отрывая глаз от фото Каролин, сидящей на разворошенной постели. Чарлз занимался с ней оральным сексом, и голова женщины была запрокинута назад, на лице застыло глуповатое выражение.

Дэвид снова заерзал в кресле.

— Дьюк, тебе не нужно ничего объяснять. Я всего лишь адвокат, а не близкий друг, которому…

Дьюк жестом остановил собеседника.

— Нет более смешного дурака, чем старый дурак, вот что ты думаешь. Так? Отвечай! — Он поднял голову и увидел, что рот Дэвида судорожно дернулся. — Ладно уж, не извиняйся. Ты имеешь право думать обо мне все, что угодно. И знаешь, ты абсолютно прав! — Нахмурившись, Дьюк потер виски, словно пытаясь стереть воспоминания о счастливом лице Каролин в объятиях любовника. — Она обвела меня вокруг пальца.

Он аккуратно сложил снимки в стопочку и убрал в коричневый конверт. Вынув из кармана ключ, он отомкнул замок на нижнем ящике стола. Спрятав доказательства, он снова запер замок.

Дэвид смущенно кашлянул и задал вопрос, который давно вертелся на языке:

— Что мне делать с Мюрреем?

Дьюк задумчиво уставился в стену.

Дэвид снова кашлянул и продолжал:

— Ведь ты — один за самых ценных клиентов нашей фирмы. Мы не хотели бы потерять твое доверие. Если ты пожелаешь, мы немедленно уволим Чарлза. — Он взглянул Дьюку прямо в глаза. — Мы не станем колебаться ни секунды.

Дьюк встал и прошел к окну. Снаружи дома, на зеленой лужайке, играли дети. Хантер схватил Сиену за ноги и перевернул вниз головой. Черные кудри свесились вниз, лицо перекосилось, но девочка хохотала. Зрелище было великолепным.

Неожиданно внимание Дьюка переключилось с внучки на сына. Хантер тоже смеялся. Начав кружиться на месте, он кружил и Сиену, счастливо улыбаясь. Сердце Дьюка непривычно стеснилось при виде мальчика. Каким бессердечным отцом, должно быть, считает его Хантер.

Дьюк прижал руку к груди, туда, где неожиданно защемило сердце. Пятнадцатилетний сын день ото дня становился все красивее и все больше походил на самого Дьюка. Гены Макмаонов, которые так и не унаследовали Пит и Лори, щедро передались Хантеру. Дьюк подумал, что мог бы уделять сыну больше внимания, пытаться завоевать его доверие и любовь. Почему он столько лет держал эту странную дистанцию между собой и таким добрым, но выносливым существом, как Хантер?

Быть может, потому, что в глубине души знал: придет день, когда Каролин найдет себе любовника. Конечно, он и сам никогда не предлагал ей большего, чем роль содержанки. У Каролин никогда не было той верности и лояльности, которыми была щедро одарена Минни.

Дьюк стоял у окна, глядя на резвящихся детей, и думал о своем прошлом.

Он обижал и унижал жену, потому что она ему это позволяла, Дьюк всегда ненавидел Минни за эту слабость. Каролин стала для него глотком свежего воздуха. Независимая, чудовищно самоуверенная, энергичная, она внушала уважение. Дьюк словно нашел в Каролин второго себя.

Но он никогда не женился бы на Каролин. Ему даже не пришло бы это в голову! Возможно, именно поэтому Хантер казался Дьюку посторонним существом и никогда не воспринимался им как родной человек.

Дьюк обернулся к адвокату. На фоне черной кожи кресла Дэвид казался бледным, как мертвец.

— Не нужно его увольнять, — сказал Дьюк твердо.

— Не нужно? — потрясенно переспросил Дэвид.

— Нет, не нужно. Из парня получится хороший адвокат, не так ли?

Дэвид вяло улыбнулся:

— Да, это так. Это самый талантливый адвокат из всех, с кем мне приходилось работать за последние тридцать лет.

— Вот и славно. — Дьюк тоже улыбнулся. — Было бы нелепо отказываться от его услуг. — Он видел, как ошарашенно смотрит на него Дэвид. Не глядя на него, Дьюк открыл деревянную шкатулку и вынул из нее две отличные гаванские сигары. Одну он протянул адвокату. — Послушай, что я скажу. Парень ни в чем не виноват. Он просто делал то, что я и сам делал в его возрасте. — Он откусил кончик сигары и передал щипчики Дэвиду. — К тому же Каролин по-прежнему привлекательна. Неудивительно, что парнишка на нее запал. Она же трахается, как чертова крольчиха!

Дэвид опустил глаза. Будучи довольно набожным, он предпочел бы, чтобы Дьюк не выражался так грубо. Впрочем, клиента можно было понять — подобный компромат на спутницу жизни выведет из равновесия кого угодно.

— Что ж, Дьюк, я принимаю твое решение. Должен сказать, не ожидал от тебя такого великодушия. Уверяю, что переговорю с Чарлзом и покажу, что осуждаю его поступок. Он уронил темное пятно на репутацию фирмы. Но что будешь делать ты?

— Поверь, Дэвид, уж я-то найду, как распутать этот клубок. И сделаю это весьма быстро.

Дьюк снова глянул в окно, но детей на лужайке уже не было.

На следующее утро Сиена проснулась, как и всегда, рано. Яркое солнышко светило на ее постель и стену, украшенную постером Мела Гибсона. Ей уже было десять, и детское увлечение австралийским актером постепенно переросло в юношескую влюбленность. На двери спальни — единственном месте, не отведенном под плакаты с Гибсоном, — красовался портрет Дьюка из «Рассказов прерий», одного из его первых вестернов. В фильме у него был длинный хвост, который Сиена считала ужасно элегантным и романтичным. Дьюк был изображен в ковбойской шляпе, гарцующий на коне. У жеребца были мощные мускулистые ноги, из-под копыт летела пыль. Сиена обожала этот плакат. Дьюк выглядел диким и необузданным, как и его конь.

Сиена села в постели и потерла заспанные глаза. Послав воздушный поцелуй Мелу, она быстро влезла во вчерашние джинсы и футболку, которые нашла валяющимися на ковре. Учебный год кончился, и впереди было целых три месяца каникул. Сиена предвкушала счастливое лето, как все дни напролет проведет в играх с Хантером.

Правда, ее друг привык спать допоздна, благо в том крыле дома, где он обитал, по утрам царил приятный полумрак. Мальчик рос очень быстро и больше всего любил поваляться в постели до обеда. Сиена же каждый день не могла дождаться, когда он встанет. Им предстояли езда на мотоцикле, бассейн и месяцы прекрасной свободы от занятий.

Сиена прошла к столу и разложила на нем цветные карандаши. Она все еще не закончила открытку с надписью «Скорее поправляйся», адресованную тете Лори. Бедняжка сильно подвернула ногу на утренней пробежке и была вынуждена целыми днями валяться в постели.

Конечно, Сиена не часто видела тетку, но с годами начала все больше жалеть ее, особенно в те моменты, когда Дьюк насмехался над лишним весом дочери. Два дня назад дедушка даже высказался, что только такая толстуха, как Лори, могла подвернуть ногу на ровном месте. Должно быть, земля сотряслась от ее падения, добавил он.

Сиена не одобряла поведение деда, особенно сейчас, когда несчастная тетя Лори так страдала, а ее лодыжка распухла, словно дыня. Девочка надеялась, что открытка поддержит тетку. Хантер показал Сиене, как можно красиво забрызгать рисунок красками, чтобы он казался более ярким и веселым.

Закончив картинку, Сиена выскочила из спальни и понеслась по коридору к лестнице. Съехав вниз по перилам, она спрыгнула на пол.

— Что это вы делаете, юная леди?

Клэр, как всегда элегантная, в желтом брючном костюме и белой блузке с маленьким воротничком, смотрела на нее, поджав губы. Под мышкой у нее была зажата книжка, на носу черные очки — похоже, Клэр собиралась поехать в город.

— Прости, мамуль, — весело сказала Сиена и улыбнулась во весь рот. Ей совершенно не было стыдно, что она в очередной раз съехала по перилам, за полировкой которых так тщательно следила бабушка Минни.

— Да уж, «прости», — хмыкнула Клэр. — Сколько раз тебе говорить, что спускаться по перилам очень опасно? — начала она. — Ты можешь упасть вниз и сломать себе шею. — Было видно, что привычную лекцию Клэр произносит уже автоматически. Взгляд ее был рассеян.

— Господи! — взмолилась Сиена, закатив глаза. — Я же извинилась.

Клэр опаздывала в салон и не хотела заставлять мастера ждать, а потому не стала продолжать пикировку.

— Ладно, так и быть, — сказала она, как могла, строго. — В другой раз постарайся использовать ступени, как любой нормальный человек. — Клэр достала из кармана ключи от машины. — Я уезжаю к парикмахеру. Лейла и Сюзанна ушли на пляж, так что осталась одна Кончита. Попроси ее приготовить тебе что-нибудь на завтрак, хорошо?

— А где Каролин? — усмехнулась девочка, желая спровоцировать мать на дальнейшие препирательства. Ее всегда забавляло, как мать реагировала на имя Каролин. — Может, попросить ее сделать мне завтрак?

— Прекрати, Сиена, — скривилась Клэр. — В любом случае машины Каролин в гараже нет, похоже, она уехала с утра пораньше. Иди поешь. И не забудь сначала почистить зубы! — Она торопливо чмокнула дочку в макушку и вышла из дома. — И причешись! — крикнула она уже на ходу.

Сиена побрела на кухню. Она задумчиво направлялась к холодильнику, когда нечто жуткое заставило ее повернуться к кухонному столу. Цветная картинка с надписью «Скорее поправляйся» вылетела из ладони. Сиена в ужасе застыла на месте.

Дьюк лежал на столе в своем бордовом халате. Одна рука была откинута в сторону, пакет молока, который, видимо, был в ней зажат, валялся на полу, белая жижа растеклась по кафелю. Халат Дьюка, а также стол были забрызганы молоком. Вторая рука была прижата к груди, пальцы судорожно сжимали вельветовую ткань. Видимо, почувствовав боль в сердце, он выронил молоко и завалился на стол.

Сиена молча смотрела на лицо деда, искаженное болью. Он был смертельно бледен, рот увело в сторону, нижние зубы странно обнажились. Сиена никогда не видела покойников, но в ту же минуту, как заметила Дьюка, поняла, что он мертв.

— Мам! Мама!!!

Дико визжа, она выскочила из кухни и понеслась ко входной двери. Но похоже, Клэр уже успела уехать, потому что охранник закрывал ворота. Повернувшись всем телом, девочка бросилась в комнату бабушки. Глаза застилали слезы, она спотыкалась и всхлипывала.

— Сиена, деточка, в чем дело?

Минни, услышавшая крики и рев, торопливо шла навстречу. Одного взгляда на лицо Сиены хватило, чтобы понять: это не очередная глупая истерика. Девочку трясло так, что она не могла вымолвить ни слова, сопли текли из носа ручьем, но она даже не замечала этого.

— Что произошло, малышка? — спокойно спросила Минни, присаживаясь перед Сиеной на корточки.

— Он… мертв.

Минни бережно обняла Сиену и прижала заплаканное личико к своей белоснежной блузке.

— Кто, дорогая? Кто мертв? — мягко спросила она.

На один страшный момент ей подумалось, что внучка говорит о Питере. Но прежде чем Минни успела расспросить Сиену, в коридоре возник Шеймус. Он был бледен, как призрак, губы дрожали.

— Вам лучше увидеть это самой, — прошелестел он. — Дьюк мертв.

Сначала Минни не почувствовала ничего, кроме огромного, прямо-таки гигантского облегчения. Значит, Сиена говорила не о Пите, не о ее дорогом сыночке.

Высвободившись из объятий Сиены, Минни прошла за Шеймусом на кухню. Когда она увидала распластавшееся на столе тело, то со страхом прижала к губам ладонь.

— О Боже, о Боже! — Ноги Минни подкосились, и лишь своевременная помощь Шеймуса не дала ей упасть на пол. — Он точно?..

Старый друг Дьюка трагично кивнул и прижал женщину к себе.

— Точно. Пульса нет. Мне очень жаль, Мин.

— Но он был здоров, — тупо глядя на тело, произнесла женщина. — Я же еще вчера с ним говорила. Вечером. Обо всем. Мы говорили три часа, и он был совершенно в порядке.

Она взглянула на Шеймуса, словно ища у него ответа. Происходящее казалось дурным сном. Минни очень хотелось испытывать хоть что-то, кроме шока, вины и сильнейшего облегчения, но ничего не получалось. Ей казалось, что внутри все заледенело. На секунду она спросила себя, смогла бы сейчас рассмеяться, и потрясенно поняла, что смогла бы.

Дьюк приходил к ней накануне, сразу после разговора с Дэвидом Роу, и выложил все, что с ним творится. Он поделился с ней своей тайной, поведал о том, что Каролин изменяет ему с молодым адвокатом. Минни знала, что подобное признание далось Дьюку нелегко, поэтому слушала молча и внимательно, гладя мужа по плечу. Дьюк поделился с ней своими намерениями относительно Каролин, и Минни одобрила его план.

Конечно, он не извинялся ни за что. Ни за годы унижений, ни за невысказанную боль, в которой жила Минни. Дьюк никогда не извинялся.

Но он объявил, что его связь с Каролин окончена. А Минни призналась, что рада. Только и всего. Она ничуть не обманывала ни мужа, ни себя. Пытаться что-то исправить было слишком поздно. Они с Дьюком давно упустили последний поезд.

Но вчера Минни легла спать со счастливой мыслью, что вот-вот в Хэнкок-Парке начнется другая жизнь. Жизнь без Каролин Беркли.

Она так долго, так мучительно долго ждала этого дня.

И вот Дьюк мертв.

Страшное, нелепое стечение обстоятельств.

В этот момент в кухню влетела Сиена. Она бросилась на мертвое тело, словно обезумевшая, и принялась покрывать поцелуями шею и холодное лицо.

— Он не мог умереть! — как-то по-животному взвизгивала девочка. — Не мог! Не мог!

Хантер, появившийся в кухне в сопровождении слуг, торопливо ухватил ее за плечи и развернул к себе. Он был в трусах и майке, волосы замялись на левую сторону.

— Успокойся, милая, — шептал мальчик. — Успокойся. Давай выйдем на воздух и посидим на травке.

— Нет! — Сиена в бешенстве оттолкнула его руки, словно это были две ядовитые змеи. — Ты что, ничего не понимаешь? — Она с обвинением оглядела присутствующих, от Хантера до Шеймуса и Минни, и даже Кончиту и Антуана, которые в замешательстве топтались у двери. — Никто из вас не любит его так, как я! Вы никогда его не любили!

— Пойди поищи Питера и Лори, — шепнул Шеймус Антуану, который тотчас беззвучно покинул кухню.

Минни сделала шаг к столу, потеснив Хантера. Теперь тело Дьюка лежало на столе между ней и Сиеной. Нелепое, нелепое стечение обстоятельств, вертелось в голове женщины. Абсурдность происходящего никак не укладывалась в ее сознании. Так глупо умереть прямо за завтраком!

Минни отвела взгляд от покойника и посмотрела на внучку.

— Ты же знаешь, что это не так, Сиена, милая. Я любила твоего дедушку. Я очень его любила.

И только сказав эти слова вслух, Минни поняла, что это правда.

— Но не так, как я, — взвизгнула Сиена. — Да и никто не любил его так, как я! А ты! — Она ткнула пальцем в Хантера, словно обвинитель в суде. — Ты вообще не любил его. Не любил ведь, да?

— Хватит, Сиена, — строго сказал Шеймус, отеческим жестом обнимая за плечи задрожавшего мальчика. — Конечно, ты расстроена, и это вполне понятно. Но мы любили Дьюка. Пойми, Хантер только что потерял отца.

Хантер осторожно убрал руку Шеймуса и выпрямился. В нем было почти шесть футов, поэтому он почти на голову возвышался над дворецким.

— Она права, — медленно и очень тихо произнес Хантер. — Я не любил Дьюка. Я не любил его, а он не любил меня.

Повисла напряженная тишина. Никто не попытался оспорить его слова.

— Так, значит, ты рад, что он умер? — спросила Сиена. Неожиданно она перестала плакать.

— Нет. — Хантер печально покачал головой. — Я совсем не рад. Потому что я знаю, что ты любила своего деда. А я люблю тебя.

Словно ураган, девочка бросилась в его объятия, едва не сшибив с ног. Слезы брызнули из ее глаз Ниагарским водопадом. Хантер прижимал подругу к себе, гладя по волосам. Было что-то в его объятии такое, отчего Сиене стало легче.

— Не бросай меня, — пискнула девочка и звучно шмыгнула носом. — Я тоже тебя очень люблю.

— Не брошу, малышка. — Хантер чмокнул теплый затылок. — Обещаю тебе.

 

Глава 13

Несколько недель после смерти Дьюка Сиена была сама не своя. Она постоянно чувствовала отсутствие деда в доме, где каждая вещь была пронизана его энергетикой.

При этом жизнь в Хэнкок-Парке шла своим чередом. Сиене казалось, что со смертью деда кончилось ее детство, сменившись унылой чередой пустых дней. Все события казались неважными, словно утратившими краски и потускневшими. Разговоры, которые велись домашними, не вызывали у Сиены никаких эмоций, а то, как легко Макмаоны приняли уход Дьюка, казалось несправедливым.

Хуже всего, что Сиене не было в доме занятия. Она была бы рада забыться в учебной суете, но каникулы только начались и представлялись бесконечными.

О смерти Дьюка Макмаона говорили все. Каждое уважающее себя издание, каждый журналист пытался предложить свою версию того, что на самом деле произошло в Хэнкок-Парке. Сиена не могла включить телевизор, чтобы на нее не уставилось улыбающееся лицо деда. Девочка научилась почти не замечать вездесущих папарацци, выскакивающих из-за кустов, чтобы запечатлеть ее мрачное лицо. Они с огромным удовольствием фотографировали Сиену, которая оказалась чрезвычайно фотогеничной. Все эмоции были написаны на ее лице, тогда как остальные Макмаоны вели себя сдержанно и равнодушно. Мордашка Сиены, залитая слезами, повышала рейтинги таблоидов не меньше, чем обсасывание подробностей гибели особ королевской крови.

Как только было обнаружено тело Дьюка, Хэнкок-Парк осадили репортеры. Телевизионные журналисты, представители крупных издательств торчали у ворот, снимая кареты «скорой помощи» и полицейские машины. Над крышей дома постоянно вились вертолеты, оглушительно треща, отлетая подальше и возвращаясь, надеясь сделать фото покойника, лежащего на носилках. Такой снимок мог принести миллионы, даже если изображенный на них Дьюк уже никогда не сможет улыбнуться читателям.

Пит распорядился, чтобы члены семьи и прислуга не покидали дом. Окна занавесили и зажгли искусственный свет. Полиция развесила перед кухней желтую ленту, удивив Сиену, полагавшую, что так делают только в случае с убийством.

Родители девочки и Минни переговаривались только шепотом, потому что по дому постоянно ходили детективы. Лори, вынужденная сохранять постельный режим, впала в шоковое состояние и лежала, глядя в стену. Все взрослые были мрачны и тихи, но, как заметила Сиена, никто из них не был всерьез расстроен случившимся. Никому не было так паршиво, как ей.

Они с Хантером заперлись в старой детской, теперь забитой пистолетами, кассетами, проводами и джойстиками. Они почти не разговаривали, по большей части сидя на диванчике, и играли в игры на приставке. Каждый старался не думать о том, что происходит в районе кухни.

Ровно в пять часов вечера Хантер и Сиена, невзирая на строгий запрет подходить к окну, отдернули штору и выглянули наружу. Пит шел к воротам в сопровождении опухшего от слез Шеймуса и строгого, согласно обстановке, Дэвида Роу. Пит собирался объявить журналистам то, что и без того знал весь мир: Дьюк Макмаон умер от сердечного приступа примерно в семь пятнадцать утра. Похороны и поминальная служба состоятся в ближайшие дни. После этого Питер обратился к папарацци с просьбой оставить семью в покое и не тревожить в столь нелегкое время.

— Анна Вега, «Лос-Анджелес таймс»! — выкрикнула яркая девица в мини-юбке леопардовой расцветки. — Скажите, Пит, где сейчас находится Каролин? Она в курсе того, что произошло?

От пронырливых журналистов не ускользнул тот факт, что машины Каролин под навесом гаража не было. К тому же всем было известно, что эта женщина любит быть в центре внимания, а потому едва ли упустила бы шанс покрасоваться перед камерами.

— Мистер Макмаон не станет комментировать этот вопрос, — твердо сказал Дэвид Роу.

— Пит! Пит! — почти одновременно закричало с полсотни голосов.

Питер развернулся и пошел назад, к дому.

— Пит, это Майк О'Маони из «Геральд»! — сквозь толпу пробирался толстый, потный мужчина. У него был явный бруклинский акцент. — А как ваша мать восприняла смерть мужа? Что она думает по поводу завещания?

Прежде чем Дэвид успел что-то сделать, Шеймус рванулся к воротам, наскочил на нахального журналиста и сбил с ног. Журналисты, которые целый день ждали богатого улова, охнули и торопливо защелкали камерами.

— Ах ты, мерзавец! — кричал Шеймус вне себя от ярости. — Имей хоть каплю уважения к семье погибшего! Или это все, что вы, журналюги, умеете? Вас волнует только завещание и чужие деньги! Чужие сраные деньги! Тело Дьюка еще не остыло, а вы уже слетелись, как стая ворон!

Грузный репортер поднялся с земли и принялся вопить о физическом ущербе и сотне свидетелей, но его крики потонули в громком хохоте. Даже журналистам казалось смешным, что кто-то может иметь претензии к семидесятивосьмилетнему старцу.

Рот Пита дернулся, словно он пытался подавить удовлетворенную усмешку.

— Как вы все, должно быть, понимаете, моя мать слишком раздавлена чудовищной новостью, чтобы думать о завещании. Благодарю вас, мистер О'Маони, что вы так печетесь о нашей семье. — Толпа одобрительно загудела. — Я понимаю, что завещание — предмет неподдельного интереса любого уважающего себя папарацци. — В этот момент Шеймус бросил на толстого репортера ненавидящий взгляд. — Скажем так, я и моя мать не ожидаем от завещания никаких особых сюрпризов.

— А как же Каролин и Хантер? — выкрикнул человек, не удосужившийся назваться. — Как выдумаете, их ждут сюрпризы?

Питер выдержал паузу. Он не желал, чтобы камеры запечатлели его в состоянии волнения.

— Нашей семье нужно готовиться к похоронам. В данный момент я могу думать только об этом и о состоянии моей бедной матери, потрясенной случившимся.

— Ладно, парни, на сегодня все, — заявил Дэвид Роу, подталкивая Пита и Шеймуса к дому. — Дайте семье хоть немного покоя.

С разочарованными лицами толпа стала рассасываться. Блокноты закрывались, камеры выключались, журналисты обменивались комментариями.

— Нет, это возмутительно! — бормотал Шеймус. — Вот так нагло спрашивать о завещании!

Солнечный свет играл на лужайках, отчего трава казалась изумрудной и местами салатовой. Шеймус искоса глянул на Пита. Он знал парня целую жизнь, но тот до сих пор оставался для него загадкой. Дьюк и его сын были словно вода и масло, до такой степени отличались друг от друга. Даже когда Питер был маленьким мальчиком, он не мог найти к отцу должного подхода, хотя и стремился во всем ему угождать. Со временем неудовлетворенность дала начало отчуждению, а затем и глухой ненависти. Шеймус очень любил Дьюка и, будучи с ним почти одногодкой, прекрасно понимал. Но сейчас, шагая в сторону Хэнкок-Парка рядом с Питом, он чувствовал себя чужаком. В душе он не просто недолюбливал Пита, но и презирал этого слабака. Ни рыба ни мясо.

— Даже не знаю, — произнес Пит задумчиво. Лицо его было совершенно бесстрастным. — Думаю, они интересуются завещанием, потому что это их работа. Ну, задавать вопросы. — Он остановился и поднял, наклонившись, с дорожки пригоршню гравия. Мелкие камешки один за другим полетели в зеленые кипы кустов, росших поодаль.

— Но ведь всем известно, как именно Дьюк хотел распорядиться деньгами, разве нет? — спросил Шеймус, глядя, как колышутся ветки акации. — Уже завтра в газетах напишут, что Каролин получит наличные, Минни достанется дом, а тебе, Лори и Хантеру Дьюк оставил по отдельному трастовому фонду. Так было решено еще много лет назад, как только родился Хантер.

Пит хмыкнул, высыпал из кулака остатки камешков и направился к подъезду. Вытерев пыльную руку о штанину, он протянул руку Шеймусу.

— Доброй ночи, старик, и спасибо за сегодняшнее терпение. Я знаю, что тебе пришлось нелегко.

Господи, что за жалкий человек, подумал дворецкий с досадой. Сколько равнодушия в его тоне! Волновало ли Пита, что тело его отца лежало в холодном морге в западной части Голливуда?

— Нам всем пришлось нелегко, — вслух сказал он и, отвернувшись, направился к машине — и своей собственной, отдельной от Хэнкок-Парка, жизни.

Впервые в его почти восьмидесятилетней жизни рядом с ним не было Дьюка Макмаона.

— Дорогая, просто позвони домой, — настойчиво сказал Чарли. — Если не ради себя, то хотя бы ради сына.

— Не могу. Просто не могу, и все.

Чарлз выпрямил спину и скрестил перед собой ноги. Он сидел на мягком диване в своем домике в Сентури и смотрел на Королин. Они только что приняли душ после яркого, но утомительного секса, и чувствовали приятную опустошенность.

Каролин сообщила Дьюку, что едет в спа-центр, где проведет минимум сутки, а потому просила не ждать ее раньше вечера. Проснувшись поутру, она прошла на кухню, чтобы приготовить себе и любовнику завтрак, включила телевизор и попала на выпуск новостей. Каролин открыла холодильник и вынула три яйца, пакет молока и помидоры, когда сообщили о внезапной кончине Дьюка. Молоко выпало из ее рук, заливая паркет, почти так же, как немного раньше подобный пакет выскользнул из старческой руки Дьюка.

Теперь она сидела в гостиной, одетая в свитер Чарли, который он брал с собой, когда ходил на рыбалку. Она пила сладкий чай, приготовленный любовником, и не отрываясь смотрела на экран. По новостному каналу крутили и крутили один и тот же ролик: врачи вывозят тело Дьюка, лежащее на носилках, и заталкивают тележку в машину. Вокруг дома и по кухне шныряют полицейские, хотя давно установлено, что смерть наступила в результате сердечного приступа. Камера выхватывает отдельные моменты трагедии — Минни, сорок лет прожившая с продюсером, в окружении заботливых родственников, озабоченное лицо Пита. Дикторов новостей больше всего интересовало местонахождение Каролин Беркли, давней сожительницы Дьюка, которой на момент его смерти не было дома. Затем шли нарезки, посвященные жизни продюсера, фрагменты фильмов и интервью.

— Ого, так старина Дьюк часто носил брюки в обтяжку! — пошутил Чарли, стараясь поднять Каролин настроение. На экране крутили ролик, в котором Дьюк, еще молодой, стоял на съемочной площадке в окружении гримеров. Он заливисто хохотал и отпихивал от лица мягкие кисти помощников.

— Ради Бога, Чарли, не начинай! — взмолилась Каролин, у которой вновь затряслись руки. — Что же мне делать? — Она с надеждой взглянула на любовника.

Чарлз присел рядом с ней на корточки и с усилием повернул ее голову к себе, пытаясь отвлечь от творящегося на экране.

— Рано или поздно тебе придется поехать домой. И лучше рано, нежели поздно. Голливуд уже бурлит слухами, а потом все еще больше усложнится. Всех удивляет, почему ты не примчалась в Хэнкок-Парк, едва узнав о смерти Дьюка. Должно быть, Хантер вне себя от волнения и ужасно за тебя переживает.

— Сомневаюсь, — горько сказала Каролин. Она зябко поежилась. — А что, если Дьюк что-то узнал? Что, если он пронюхал о нашем романе, и это спровоцировало приступ? Вдруг все давно в курсе, а полиция только того и ждет, чтобы вцепиться в меня? Господи, как страшно! — Она напряженно кусала губу, вглядываясь в лицо Чарли. — Я не смогу пройти через это! Как могло все сложиться так нелепо? Ведь Дьюк был таким… здоровым.

— Дорогуша, твоему Дьюку было под восемьдесят, — резонно возразил Чарлз. — С ним случился инфаркт, а такое частенько бывает со стариками. Иногда ничто не указывает на болезнь. И его приступ никак не связан с тобой, будь уверена. И никто ничего не заподозрит.

— Но что в таком случае делает в доме полиция? — Каролин торопливо хлебнула чаю. — Может, все не так просто? Ведь он мог, мог что-то узнать!

— Да ничего он не знал, — раздраженно бросил Чарлз. — А даже если бы знал, это ничего не меняет. Роман на стороне — не преступление, и за него нельзя осудить. Полицейские торчат в доме, потому что смерть Макмаона — слишком громкое событие, чтобы оставаться в стороне. Или ты думаешь, что каждую неверную жену допрашивают детективы? Подумай головой! Это же нелепо.

— Я не его жена, — невпопад сказала Каролин.

Чарлз улыбнулся. Он видел, что его рассуждения постепенно успокаивают любовницу.

— Тем более.

— Думаешь, мне стоит объявиться?

— Я не просто думаю, я знаю. — Он взял чашку из рук Каролин и поставил на столик. — Поезжай домой. И утешь сына, прошу тебя.

— Но что мне сказать… всем этим людям? — Каролин снова содрогнулась. — Как объяснить свое отсутствие?

— Боже, да откуда мне знать?! — нетерпеливо воскликнул Чарли. — Скажи, что была в Санта-Барбаре, целый день пролежала на пляже и не слышала новостей. Придумай любое правдоподобное объяснение.

Каролин неуверенно кивнула. Она казалась такой маленькой и уязвимой сейчас, съежившаяся в огромном свитере, из рукавов не виднелись даже пальцы. Ее волосы были взлохмачены, на лице застыло несчастное выражение. Чарлз совершенно неожиданно почувствовал стеснение в паху, но усилием воли подавил желание. Времени на игры не было.

Несмотря на уверенный тон, которым он говорил с Каролин, Чарли знал, что со смертью Дьюка появятся серьезные проблемы. Если предположить, что продюсер не оставил любовнице ни цента, ее дела плохи. По закону она не имеет права претендовать на долю наследства, а родственники Дьюка сделают все возможное, чтобы и ноги Каролин не было в Хэнкок-Парке. И даже в том случае, если ей достанется солидный трастовый фонд или наличные, жизнь Каролин в отсутствие Дьюка превратится в ад. Ей придется как можно быстрее найти себе новый дом.

Чарли помог Каролин подняться и обнял за плечи.

— Надеюсь, ты понимаешь, что пока нам не стоит видеться? Осторожность и еще раз осторожность. Думаю, следует затаиться до тех пор, пока тело Дьюка не предадут земле и пока не вступит в силу завещание.

Каролин с надеждой взглянула на любовника.

— Так потом мы снова будем встречаться? — Она вцепилась в его шею.

Чарлз был ей нужен, и куда сильнее, чем прежде. Мысль о предстоящих неделях без встреч с дорогим человеком казалась ей невыносимой.

— Да, но только потом. Когда деньги Дьюка окажутся в твоих руках, ты будешь свободна делать то, что пожелаешь.

Каролин пылко обняла любовника, что скорее подходило маленькой несчастной девочке вроде Сиены, ищущей укрытия в объятиях близкого друга.

— А теперь собирайся, — велел Чарли. — Ты целых пятнадцать лет этого ждала, а в последний момент испугалась. Ты отдала этому ублюдку лучшие годы своей жизни.

— Он ведь не всегда был ублюдком, — возразила Каролин. Ее голос странно дрогнул.

— Но ты заслужила эти деньги, каждый чертов цент! — Чарли улыбнулся, светлые волосы упали на лоб. Каролин в очередной раз восхитилась тем, как он красив. — Ты позволяла этому мерзкому… — Чарли запнулся и поспешил поправиться: — Ты позволяла Дьюку все, что он хотел, угождала ему в постели и в быту, подарила ему сына.

— Сына, который был ему не нужен.

Чарли почесал затылок. Порой он совершенно не понимал, что заставляет женщин спорить, если все и без того очевидно.

— Да какая разница?! — возмутился он. — Я говорю о том, что ты честно заслужила деньги. Не рискуй понапрасну и жди, когда все успокоится. Тебе и Хантеру очень нужны деньги, ведь так? А впереди целая жизнь, так что у нас еще будет время для встреч.

Он осторожно погладил щеку Каролин, коснулся пальцем пухлых губ. Несколько секунд они смотрели друг на друга, словно готовые сплестись в объятиях, затем одновременно сделали шаг назад.

Каролин торопливо переоделась и поцеловала Чарли. От него пахло туалетной водой «Живанши», сексом и бальзамом после бритья. Даже сейчас, когда выяснилось, что Дьюк мертв, а впереди ждут нелегкие недели, она почувствовала, как между ног стало влажно.

Однако время не ждало. Ей необходимо было ехать.

— Справишься? — спросил Чарлз.

— Не беспокойся. Я и не с таким справлялась, — твердо ответила Каролин.

 

Глава 14

Спустя три недели после смерти Дьюка Пит вызвал Сиену в свой кабинет.

Меряя шагами помещение, Питер обливался потом. Влажные пятна уже проступили под мышками на ткани футболки.

Пит нервничал и оттого злился. За последние дни он не перекинулся с дочерью ни словечком, а теперь не знал, как донести до нее важную новость.

В отличие от Минни, которая впервые на памяти Питера открыто выражала свою боль от утраты мужа, столь ненавидимого сыном, Сиена, наоборот, полностью ушла в себя. Она словно отгородилась от внешнего мира за прозрачной молчаливой стеной. Поначалу Пит и Клэр пытались разговорить девочку, затем обратились к помощи психологов, надеясь растопить лед, но все усилия оказались тщетны. Сиена раздраженно отвергала помощь, и вскоре Пит сдался, не зная, что еще можно предпринять. Так же как и Дьюк, Сиена совершенно отдалилась от Пита, превратившись в чужого, непонятного человека.

Клэр была более настойчива. Она подолгу беседовала с молчаливой дочерью, втайне надеясь, что кончина Дьюка положит начало их сближению. Ей так хотелось, чтобы Макмаоны жили в мире!

Семья замкнулась в узкий кружок, словно объявив войну Каролин и Хантеру. Когда Каролин соизволила явиться в Хэнкок-Парк в день смерти Дьюка, ее встретила стена ледяного молчания. Никто не стал предъявлять ей претензий или вступать в словесный поединок. Каролин вместе с Хантером перебрались в заднюю часть дома, где сидели почти безвылазно. Клэр сочувствовала мальчику, но была рада возможности заполучить все свободное время Сиены. Впервые она не чувствовала себя нежеланным гостем под крышей Хзнкок-Парка.

И лишь Сиену не радовали перемены.

Психолог, доктор Карлсон, пожилой мужчина в очках с толстыми стеклами, пояснил Клэр, что девочка все еще переживает шок от постигшей ее потери. Он просил не ждать от сеансов чуда.

— Поймите, миссис Макмаон, у вашей дочери психологическая травма. Вы должны учитывать тот факт, что именно она обнаружила тело деда. — Разговор происходил после первых трех визитов психолога. — Детям свойственно испытывать чувство вины и беспокойство, если они попадают в подобные обстоятельства. Сиене кажется, что она могла успеть спасти деда, зайди в кухню чуть раньше. Когда чувство вины уступит место настоящей тоске по ушедшему, можно будет говорить о начале выздоровления.

— Понимаю, — кивнула Клэр, которая всем сердцем хотела помочь дочери.

— Вашей девочке всего десять. Она чувствует свою ответственность за смерть деда, а это нелегкий груз для такого маленького существа. Она вполне может выражать свои эмоции через гнев или молчание. К сожалению, миссис Макмаон, ее гнев может быть направлен на вас и вашего мужа. Она может быть непослушной, возбудимой и крайне агрессивной.

— Понимаю, — вяло сказала Клэр, опускаясь в то самое кресло, в котором когда-то кормила дочь грудью. Что за прекрасное время это было! — Но что я должна делать? Как мы с мужем можем помочь Сиене?

Психолог ободряюще улыбнулся:

— Потребуется много терпения. Дайте девочке время на самоанализ.

К огромному сожалению Клэр, терпение всегда было слабым местом Пита. Кроме того, он считал психологов шарлатанами, которые тянут деньги со своих пациентов. Он считал, что Сиене требуется сменить обстановку.

— Дисциплина, вот чего ей не хватает, — сказал он растерянной жене перед беседой с Сиеной. — Отец годами баловал и портил нашу дочь. Он забил ее голову глупыми идеями насчет великого будущего и звездной карьеры, превратив в малолетнюю примадонну. Ясное дело, он хотел обессмертить свое имя, приткнув ее в какой-нибудь проект! Заявляю, этому не бывать!

Клэр оставалось только тяжело вздыхать…

— А, Сиена, присядь, — кивнул Пит, заметив, что дочь стоит у двери. Вся ее поза — сутулая спина, поникшая голова — воплощало собой скорбь.

Девочка прошла в кабинет, села на стул и уставилась в пол. Она всегда чувствовала себя неловко в присутствии отца, а сейчас особенно дистанцировалась от него. Это беспокоило и раздражало Пита. Его преследовало ощущение, что Сиена обвиняет его в смерти Дьюка.

Пит вперил взгляд в дочь. Словно почувствовав это, она повозилась на стуле и подсунула ладони под попу, словно не найдя рукам иного применения. Затем она медленно подняла голову и посмотрела на отца. Пита передернуло, до такой степени ненавидящий это был взгляд. Пит стиснул зубы и выругался про себя. Если его дочь так ведет себя в десять лет, в кого она превратится к двадцати?

Однако, вспомнив о совете психолога — не давить и поддерживать, Пит постарался улыбнуться.

— Нам нужно серьезно поговорить, — сказал он, откашлявшись, и выругал себя за то, что голос звучит так сухо и формально. — О твоем будущем…

— Нет, не нужно, — оборвала его Сиена и шмыгнула носом.

На ней была теплая толстовка (а ведь за окном было почти тридцать), последний подарок Дьюка. На груди был изображен Джордж Пеппард, ухмыляющийся, с толстенной сигарой в зубах. Сейчас Джордж нагло смотрел прямо на Пита, лицо, смятое складками ткани, странно кривилось, словно от отвращения.

Пит прикрыл глаза и сосчитал про себя до десяти. Он призвал на помощь все терпение, которым обладал. К сожалению, этот запас никогда не был особенно велик.

Сиена принялась накручивать черные локоны на палец. Вид у нее был скучающий, взгляд устремлен в окно.

— Прошу, не отвечай так грубо, — сдержанно сказал Пит. Он присел на край кресла, обитого бархатом красного и серого цвета. Кресло было куплено на одной из мебельных выставок. Пит особенно гордился приобретением в свете того, что кресло активно не одобрил его отец. — Я бы хотел, чтобы ты смотрела на меня, Сиена.

В этот момент в дверь постучали. Вошла Клэр, которая тотчас присела рядом с Сиеной на корточки.

— Привет, детка. — Она потрепала дочь по голове.

Сиена рассеянно улыбнулась — впервые за три недели.

Клэр торжествующе взглянула на Пита. Это был настоящий прорыв.

— Привет, мамочка.

Пит совершенно неожиданно ощутил приступ зависти. Он не мог понять, что с ним не так. Дочь сознательно избегала его, предпочтя сначала Дьюка, потом его ублюдка, а теперь Клэр. Разве можно добиться любви от существа, которое просто не желает тебя любить?

— Клэр! — Он вытянул из пачки салфетку и промокнул шею. — Я как раз собирался поговорить с Сиеной о нашем… нашем плане.

— О каком таком плане? — нервно спросила Сиена, прижавшись к матери. Улыбка поблекла, лицо стало напряженным и недоверчивым.

Клэр устало покачала головой. Зачем Питу понадобилось заводить нелегкий разговор именно сейчас, когда Сиена была так ранима, так уязвима? Неужели он не мог подождать пару недель?

— Твоя мать и я поговорили с доктором Карлсоном, — продолжал Пит, не решаясь взглянуть на Сиену и продолжая снова и снова промокать шею. — Мы понимаем, что ты по-прежнему переживаешь из-за смерти деда… — Он нервно кашлянул. — В общем, мы решили, что тебе будет полезна полная смена окружения. Полная, понимаешь?

— Что значит «смена окружения»? — испуганно спросила девочка. Не дождавшись ответа, она насупилась. — Я не хочу никаких перемен, понятно?

— Может, и не хочешь, — сказал Пит довольно резко, не в силах терпеть ее тон. — Ты привыкла получать все, что захочешь, но мне это не по душе. Так что, юная леди, тебя ждут перемены.

Сиена оторвалась от Клэр и села прямо, словно проглотила палку. Ноздри ее раздувались.

— Дед вконец тебя испортил!

— Нет! Он меня не портил! — вытаращив глаза, завопила Сиена. Она вскочила со стула, случайно толкнув Клэр локтем под ребра.

— Немедленно сядь! — взревел Пит, уже не пытаясь сдержаться. Тяжелый кулак обрушился на столешницу. Сиена вынудила его быть жестким, объяснял он себе. Если бы она не пыталась защищать Дьюка, если бы она знала своего деда так же хорошо, как знал его сам Пит! — Твой дед был настоящим злом! Он не заслуживает, чтобы его оплакивали.

— Не смей его оскорблять!

— Сядь, я сказал!

Села не только Сиена, но и вскочившая от неожиданности Клэр.

— Взгляни на себя, дочка, — сказал Пит уже ровнее. — Именно такое поведение я и имел в виду, когда сказал, что дед тебя избаловал. — Он помолчал, пытаясь успокоиться. Влажная светлая челка прилипла к красному лбу. — Сиена, мы все расстроены его смертью, и ты это знаешь.

— Да, конечно, — буркнула девочка себе под нос.

— Но ведь жизнь должна продолжаться. Ты должна учиться и стремиться к большему. Я позвал тебя сюда, чтобы объявить важную новость. Твоя мама и я решили отправить тебя в частную школу в Англию.

— Нет! — Сиена вскочила и обернулась к Клэр. — Мамочка, не позволяй ему избавиться от меня! Я хочу остаться дома, с тобой и Хантером. Прошу тебя, умоляю! Я буду хорошо себя вести, честное слово! Сделай так, чтобы он не отсылал меня в Англию!

Клэр беспомощно переводила взгляд с Пита на дочь. Она знала, что муж уже принял решение. Последние три дня она всячески пыталась отговорить его от затеи с частной школой, но все ее аргументы не возымели никакого действия. Клэр говорила, что Сиене будет лучше дома, что постепенно она сама потянется к родителям, что после столь жестокой расправы дочь возненавидит родителей — все было тщетно. Пит слушал ее и не слышал. Он полагал, что только строгая дисциплина сможет сделать из Сиены нормального человека.

На самом деле Пит просто не был готов бороться за дочь. Ее тоска по умершему деду была для него ежедневным напоминанием о собственном поражении, о неспособности быть хорошим, любящим отцом. Пит убеждал жену, что строгое воспитание пойдет Сиене на пользу, а на самом деле думал о том облегчении, которое испытает после ее отъезда.

Не в пользу Клэр была и неожиданная поддержка Минни, которая одобрила решение Пита отослать Сиену в частную школу. Правда, Минни руководствовалась иными мотивами, чем сын. Она всегда считала, что английские школы не в пример лучше американских — и по уровню образования, и в социальном плане.

Клэр старалась убедить себя, что Пит действует, руководствуясь заботой о дочери, хотя в душе знала правду: когда-то отказавшись от борьбы с более сильным противником — Дьюком Макмаоном, Пит пытался побороть собственную дочь. Не понять и сблизиться, а именно побороть. Он просто умывал руки, вот и все. С глаз долой — из сердца вон.

— Не ищи помощи у матери, — хрипло сказал Пит. Голубая веточка вен проступила на красной шее. — Мы с ней давно приняли это решение, и его одобрила твоя бабушка. Дело сделано. Ты уезжаешь в школу Святого Хавьера в этот вторник.

— Мама!

Клэр видела, как дочь изо всех сил пытается сдержать слезы, как кусает губы, чтобы не поддаться слабости и не разреветься на глазах отца. Руки теребили завязки капюшона. Клэр больше всего хотела прижать Сиену к себе, но она слишком боялась ослушаться мужа, подставив под удар хлипкие супружеские отношения. Пит не просто просил ее поддержки — он поставил ее перед фактом и требовал исполнения своей воли. Напуганная, полная стыда за свою слабость, Клэр сдалась.

— Прости, детка, — сказала она в отчаянии. — Но так будет лучше.

— Лучше для кого? — закричала Сиена, в ужасе глядя поочередно на обоих родителей, словно загнанный зверек на охотников. — Я ненавижу вас! Ненавижу вас обоих! — Она с рыданиями выскочила из кабинета.

— Сиена! — Клэр попыталась броситься за ней.

— Оставь ее, — велел Пит. — Она справится.

— Правда? Справится? — гневно спросила Клэр, впервые осмелившись смерить Пита презрительным взглядом. — Как ты можешь судить?

— Уверяю тебя, она смирится, — ответил Пит тихо. Он и сам не был уверен в том, что говорил.

Уже много лет Клэр не поднимала на него голос. Сила ее эмоций поразила его даже больше, чем последние слова дочери. Шагнув к жене, Пит без слов обнял ее за плечи и стал гладить по спине. Постепенно Клэр расслабилась и вздохнула.

— Ты любишь меня? — шепотом спросил Пит.

Клэр почувствовала, что вопрос задан не просто так. Одиночество усталого, виноватого человека звучало в голосе мужа.

Она вновь вздохнула. Что, если Пит прав? Может, частная школа пойдет Сиене на пользу? Все равно девочка несчастна в родном доме. Клэр шмыгнула носом. Может, Пит гораздо больше нуждается в ее поддержке, чем Сиена?

— Конечно, люблю, — ответила она искренне. — Очень, очень люблю.

— Хорошо. Ты нужна мне, Клэр. Мне необходима твоя помощь в этом нелегком деле. Ты со мной?

— Я с тобой, — ответила Клэр, крепче прижимаясь к груди мужа. — Я просто волнуюсь за дочь, но принимаю твое решение.

Никогда прежде Хантер не видел Сиену в таком состоянии. Она так отчаянно, взахлеб, рыдала, что едва могла вымолвить слово. Добрых пять минут он пытался понять, что такого страшного она могла услышать в кабинете отца.

Сиену отсылали в Англию. Подальше от него, разумеется.

— Я никогда тебя больше не увижу! — выла девочка, хватая ртом воздух. Она прижимала к груди плюшевого Кермита, у которого давно отрывалась нижняя лапа. — Никогда, никогда!

— Какая нелепость! — фыркнул Хантер, стараясь не выдать своего отчаяния. — Конечно, увидишь.

По негласному правилу, Хантеру было запрещено появляться в районе комнаты Сиены. Пит строго за этим следил. Даже Каролин просила сына не болтаться «во вражеском стане», желая избежать стычек и препирательств. Она ждала оглашения завещания.

Но Хантер все равно тайком встречался с подружкой, чтобы немножко поболтать или помолчать.

Со смертью Дьюка положение Хантера стало невыносимым. Он совершенно не ощущал горя от утраты отца и потому считал себя бездушным и жестоким. В то время как тоска Сиены изливалась наружу, затапливая весь Хэнкок-Парк, Хантер хранил спокойствие.

Макмаоны вели себя так, словно его и Каролин вообще не существовало в природе. Мать Хантера старалась реже бывать дома, оставляя сына наедине с теми, кто его ненавидел. Мальчик тайком пробирался на кухню, чтобы перекусить, непрерывно оглядываясь и опасаясь, что его застукают Минни или Пит. Если случалось пересечься с кем-то из Макмаонов, на него выливался целый ушат презрения. Конечно, мягкосердечная Клэр никогда не обижала Хантера, но она была слишком занята дочерью, чтобы оказать ему серьезную поддержку. Даже давний приятель Макс перестал бывать в Хэнкок-Парке, опасаясь, что однажды его просто выставят вон.

Теперь же, когда и Сиена уезжала, Хантер чувствовал глухую тоску. Он не представлял, как будет существовать без ее дружбы и поддержки. Он привык заботиться о подруге, чувствовать себя старшим и сильным, любил ее всем сердцем и был готов защищать от невзгод. К его отчаянию, на этот раз помочь Сиене было невозможно.

— Слушай, но ведь в любой школе бывают каникулы, — как можно веселее заявил Хантер. — Ты будешь приезжать в Америку, и мы сможем видеться. А еще… еще есть День матери, День отца, День благодарения и Рождество! Куча праздников, во время которых ученики разъезжаются по домам. Кстати, мама говорила, что планирует довольно часто бывать в Англии. Я буду навещать тебя в школе, честное слово! Кстати, в Англии живет мой дядя Уильям.

Хантер обнял подругу. Мел Гибсон смотрел на него со стены с добродушной улыбкой.

— Тебе нужно просто быть терпеливой. Мы будем часто видеться. Так просто от меня не избавиться, — заявил мальчик.

— Ты просто меня утешаешь, — всхлипнула Сиена. — Только представь себе, я никогда больше не увижу Макса.

— Что-то не припомню, чтобы ты питала к нему теплые чувства, — поддразнил Хантер. — Значит, ты больше волнуешься о Максе, чем обо мне? Ты что, влюбилась в него? — Он нарочно выбрал этот дурашливый тон, чтобы вызвать Сиену на безобидную пикировку. Любой спор лучше моря слез.

— Фу, что за вздор! — немедленно заглотнула наживку Сиена и оттолкнула Хантера. На лице у нее была улыбка. — Я не влюбилась в Макса. Просто жаль, что мы больше никогда с ним не увидимся. Но ты, конечно, волнуешь меня сильнее Макса. — Девочка вздохнула. — Боже, я ненавижу своего отца! Как я тебе завидую, Хантер. Если бы моим отцом был дедушка Дьюк! Ты счастливчик.

Хантер грустно улыбнулся. Не было нужды объяснять Сиене, что Дьюк был плохим отцом своим детям. Девочка и сама это знала.

— Что же нам делать, Хантер? — Слезы вновь наполнили ее глаза. — Я буду так по тебе скучать!

— Ну успокойся же, милая. — Мальчик протянул ей коробку с салфетками. Сиена трубно высморкалась, совершенно того не стесняясь. — Все будет хорошо. Я тоже буду скучать, честное слово. Без тебя в Хэнкок-Парке станет совсем тоскливо.

Сиена обняла Хантера за шею так сильно, что он едва не поперхнулся. Сейчас разница в их возрасте была куда более заметна. Сиена относилась к Хантеру уже не просто как к другу, но как к старшему товарищу, почти взрослому мужчине. Хантер еще больше вырос и окреп, руки обросли мускулами, на щеках виднелась тень щетины. Теперь он куда больше походил на дядю Сиены, нежели на брата, как раньше.

Одноклассницы Сиены, все как одна, были влюблены в Хантера, восхищались его сильным торсом, красивым лицом и волосами. В отличие от Макса, который все еще был угловатым, хотя и привлекательным подростком, Хантер превратился в настоящего мужчину, и Сиена столь же сильно им гордилась, сколь завидовала вниманию, в котором он купался в школе.

— Ты будешь мне писать? — Сиена прислонилась лбом ко лбу Хантера. — Пиши, ладно? Каждый день!

— Без проблем, малышка.

Хантер обвел грустным взглядом спальню Сиены. Его преследовала тревожная мысль, что он дает слишком много обещаний, большинство из которых не сможет выполнить.

 

Глава 15

 

Чарлз Мюррей взглянул на часы. Стрелки показывали десять тридцать. Вот-вот должны были огласить завещание Дьюка. Адвокат недоумевал, за каким чертом на слушание пригласили и его.

Чтобы унять волнение, он глянул в окно. Четырьмя этажами ниже бурлила оживленная улица Беверли-Хиллз. Домохозяйки с озабоченными лицами спешили по магазинам. Их многократно подтянутые руками пластических хирургов и наштукатуренные косметикой лица казались лицами близнецов, разнились лишь прически. Чарли мысленно скривился от отвращения. Ему никогда не нравились женщины, делающие себе подтяжки и укорачивающие носы. Они казались ему жертвами какого-то безумного эксперимента.

Он всегда сравнивал таких женщин с Каролин, с ее естественностью, умением подать себя и оставаться привлекательной даже в сорок. Чарлзу было все равно, что на бедрах Каролин после родов остались тоненькие белые полоски растяжек, а грудь давно не рвется из обтягивающих маечек к самому подбородку. Ни один хирург не смог бы дать ей то, чем наградила природа.

Чарли кинул косой взгляд на любовницу, достал из кармана резиновый шарик для снятия напряжения и принялся незаметно мять его в ладони. Расслабиться не удавалось. Каролин сидела рядом с ним, одетая в костюм от «Дольче и Габбана» шоколадного цвета, с прямой, как струна, спиной и безмятежным (с виду) лицом. Напротив нее и Дэвида Роу, за большим круглым столом, сидело все семейство Макмаонов.

Чарлз не мог отогнать мысли о распростертом на столе обнаженном теле любовницы, ее стонах, искаженном страстью лице.

Он снова стиснул пальцами резиновый шарик, пытаясь сосредоточиться на деле.

Итак, в кабинете Дэвида Роу сидели Минни, Пит, Лори и Каролин. В воздухе висело ощутимое напряжение. На улице Макмаонов ждала пресса, рассчитывая выведать, как именно покойный Дьюк распорядился своими деньгами. Кто был ему дороже, любовница или жена? Конечно, завещание было составлено еще десять лет назад, сразу после рождения Хантера, поэтому особых сюрпризов никто не ждал. Однако по Голливуду гуляли неприятные сплетни, которые никто не пресекал, а потому журналисты рыскали вокруг адвокатской конторы в поисках наживы. Каждый рассчитывал на то, что Дьюк успел переписать завещание.

Чарли испытывал смутное беспокойство за Каролин. Конечно, со смерти Дьюка они ни разу не виделись, разве что обменялись парой коротких телефонных звонков, но волнение не оставляло адвоката.

— У меня есть… смутное подозрение, — сказал Чарлз Каролин в последнем разговоре. — Словно Пит что-то задумал. Будь осторожна, хорошо? Следи за ним в оба глаза.

— Мне кажется, милый, что ты слишком много беспокоишься, — беззаботно рассмеялась Каролин. — Все будет в порядке. Ты просто наслушался глупых сплетен. Разве Дэвид не предупредил бы тебя, если бы было о чем волноваться?

— Он не имеет права разглашать содержание завещания до его официального вскрытия. Это незаконно, за это можно лишиться лицензии.

— Да расслабься, малыш! Только представь, что через две недели на мой счет поступит немалая сумма, и мы с тобой сможем ни от кого больше не скрываться!

Но расслабиться Чарли не мог. Для него явилось сюрпризом, что Дэвид пригласил его на слушание. За полчаса до вскрытия завещания в кабинет Чарлза постучала Марлен.

— Дэвид велел тебе присутствовать на чтении. Он ждет тебя в своем кабинете немедленно.

В общем, ничего необычного в подобном приглашении не было. Адвокат имеет право позвать на слушание воли покойного своего помощника. Однако слушать волю Дьюка Макмаона Чарли совершенно не желал. До Дэвида дошли слухи о романе помощника с Каролин, и Чарлз был благодарен начальнику, что тот его не уволил, хотя постоянно чувствовал его неодобрение. Уж не затем ли Дэвид позвал его в свой кабинет, где собрались Макмаоны и Каролин, чтобы заставить помучиться совестью?

— Марлен, ты не могла бы передать мистеру Роу, что у меня… болит голова? — попытался выкрутиться Чарлз.

— Да брось, Чарли, — махнула рукой секретарша. — Не дергайся, все будет нормально. — Она подмигнула. — Думаю, для мисс Беркли твое появление будет в радость.

 

 

 

 

* * *

— А, Чарли, присаживайся, — без тени улыбки сказал Дэвид Роу, когда помощник вошел в его кабинет. — Думаю, теперь можно приступать.

Чарли кивнул. Единственное свободное кресло стояло между Каролин и его боссом. Тихо сев, он незаметно сжал руку любовницы и коротко кивнул трем черным фигурам напротив.

Пита Чарли видел всего три раза в доме Дьюка, и тот произвел на него неприятное впечатление. Теперь лицо мужчины еще больше осунулось, под глазами залегли серые тени, делавшие его каким-то постаревшим и усталым. С круглым брюшком, нависающим над ремнем брюк, с поникшими плечами и редеющими рыжими волосами, Питер совершенно не походил на отца. Красное лицо безошибочно выдавало в нем гипертоника.

Рядом с сыном сидела Минни, как и всегда, элегантная и несколько старомодная. На ней была черная блузка с высоким воротничком и черная шляпка с вуалью, нижняя часть лица, не прикрытая сеточкой, казалась неестественно бледной. Губы были деловито поджаты, кисти рук сложены на столе.

Толстая Лори, обливавшаяся потом, вызвала у Чарли короткий приступ сочувствия. На Каролин он взглянуть побоялся.

Дэвид Роу водрузил на нос очки для чтения и обвел взглядом собравшихся.

— Думаю, уже можно зачитать волю покойного? — Так как никто не возразил, он пододвинул к себе бумаги. — Итак, передо мной лежит завещание Патрика Коннора Макмаона, иначе известного как Дьюк Макмаон, составленное в Лос-Анджелесе, Хэнкок-Парке. Это последняя воля усопшего, которая должна быть выполнена неукоснительно согласно букве закона и…

— Ты ошибаешься, Дэвид, — неожиданно сказала Минни.

Лори изумленно подняла глаза и уставилась на мать. Каролин, забыв о конспирации, повернулась к Чарли с лицом, перекошенным от ужаса. Только Пит коротко и как-то зло улыбнулся.

— Прошу прощения, миссис Макмаон? — озадаченно произнес Дэвид.

Минни медленно — очень медленно — расстегнула свою потрепанную сумочку и вынула белый конверт, надписанный синей ручкой. Положив конверт на стол, она почти любовно взглянула на него и потрогала костлявыми пальцами, будто величайшую драгоценность.

— Думаю, тридцать лет знакомства, Дэвид, дают тебе право звать меня Минни, — едва заметно улыбнулась женщина.

Ноздри Каролин дрогнули. «Тридцать лет знакомства», ха! Да эта старая карга ведет себя словно герцогиня Девонширская, не меньше!

— Э… Минни, боюсь, я не до конца понимаю, что происходит, — пробормотал Дэвид.

— Да, мама, объясни толком, в чем дело! — подала голос Лори.

Пит открыл было рот, чтобы пуститься в объяснения, но Минни жестом руки его остановила. Она шестнадцать лет ждала этой минуты и не собиралась делиться моментом славы даже с сыном.

— Что ж, сейчас все станет ясным. — Минни медленно обвела взглядом стол, улыбаясь. На Чарли ее взгляд ненадолго задержался, едва не доведя парня до полуобморока. — Накануне смерти Дьюк пришел ко мне в спальню. Он сообщил, что собирается внести некоторые изменения в свое завещание.

Краска сошла с лица Каролин. Она, не моргая, смотрела, как тонкие пальцы Минни вытаскивают из конверта лист бумаги.

— Дело в том, что совсем недавно Дьюк стал обладателем некой информации, которая совсем ему не понравилась. — Минни в упор взглянула на Чарли. — Уверена, мистер Роу знает, о чем идет речь.

Дэвид густо покраснел. Он не предполагал, что Дьюк поделится с женой своими переживаниями.

— Миссис Макмаон… э… Минни, — запинаясь, начал он, — вы уверены, что сейчас подходящий момент, чтобы говорить об изменениях в завещании? — Он коротко рассмеялся. — Даже если Дьюк собирался внести поправки, он так их и не внес, ведь так? Я тоже говорил с ним накануне его смерти, но он ни словом не упомянул о завещании. Если бы его намерения была так серьезны, он попросил бы помощи своего адвоката, разве нет? Как известно, в случае, если вносят поправки к последней воле, на завещании должны быть подписи свидетелей — один из них должен быть лицом незаинтересованным. И Дьюк знал это.

— Конечно, знал, — улыбнулась Минни, подталкивая бумагу Дэвиду. — Как видите, здесь есть подпись.

— Чья? — выпалила Каролин в ярости. — Чья, черт вас всех возьми?

— Моя, — раздалось от двери.

Каролин в ужасе уставилась на Шеймуса, старого дворецкого и верного друга Дьюка. Похоже, старик давно ждал своего часа. Он так посмотрел на Каролин, что у нее схватило желудок и закололо в сердце. В глазах Шеймуса в отличие от остальных собравшихся стояла настоящая боль. Должно быть, единственный друг Дьюка был также единственным, кто действительно его оплакивал. Он любил хозяина, как преданный пес, не рассчитывая на деньги или благодарность.

— Ведь он любил тебя, и ты это знала, — сказал Шеймус, сделав шаг вперед.

Глаза Каролин застлали слезы. Чарли под столом покровительственно сжал ее руку.

— Возможно, Шеймус. Но не всегда. И недостаточно сильно, — грустно сказала Каролин.

— Теперь это не имеет значения, — холодно сказала Минни. Она не собиралась смотреть на крокодильи слезы Каролин и выслушивать жалостливые слова Шеймуса. — Дэвид, все законно, можешь сам убедиться.

— Да, — встрял Пит, наклоняясь вперед. — Завещание подписано. Зачитай, Дэвид, давай же!

Адвокат посмотрел на влажное лицо Пита, на котором отчетливо читалось злорадство. Он прекрасно понимал, почему Дьюк никогда не любил сына.

— Что ж, раз новое завещание законно, я обязан зачитать его присутствующим.

Дэвид поправил очки и поднес к лицу лист с каракулями Дьюка. Чарли видел, что в завещании всего два абзаца, внизу — подписи.

— «Я, Дьюк Макмаон, вношу данные поправки к своему первоначальному завещанию, находясь в трезвом уме и твердой памяти. Не считая изменений, находящихся в данном тексте, завещание, датированное двенадцатым июня 1976 года, прошу считать имеющим силу». — Дэвид обвел взглядом присутствующих и перешел ко второму абзацу: — «Я требую возврата всех подарков, открытых счетов и личных вещей, которые получала от меня Каролин Беркли…»

Каролин неподвижно сидела на стуле, похожая на пластиковый манекен в одежде от «Дольче и Габбана». В душе у нее поселился первобытный ужас. Значит, Дьюк знал о ее романе с Чарли! Господи, а на что она рассчитывала? Старый пройдоха везде имел уши и глаза.

Она чувствовала горящие взгляды Пита и Минни, щупавшие ее лицо, а потому не позволяла дрогнуть ни одной мышце. Она не собиралась бросать этим волкам ни единой кости!

— «…Я аннулирую трастовый фонд, который открыл на имя мисс Беркли, деньги с него велю перевести на счета троих моих детей, Питера, Лори и Хантера…»

Слава Богу, подумала Каролин с облегчением. Дьюк не оставил без денег Хантера. Краски вернулись на ее лицо.

— «…Помимо того, я назначаю свою жену, Минни Макмаон, единственным попечителем фондов, которые я распределил между своими детьми… — Дэвид покашлял и как-то виновато взглянул на Каролин, — включая фонд моего сына Хантера».

— Что?! — Каролин вскочила со стула, не в силах более сдерживаться.

Она знала, чем грозит Хантеру последнее условие Дьюка. Бедный мальчик не получит ни цента! Шестнадцать лет жизни, отданные проклятому Дьюку, были потрачены напрасно. Шестнадцать лет — и ни цента взамен!

— Это невозможно… — Каролин беспомощно посмотрела на Дэвида, затем на Чарли — Это незаконно, незаконно… — Она протянула руку к Минни. — Эта старуха ненавидит моего сына! Как она может распоряжаться его трастовым фондом? Да она разорит Хантера, ради всего святого, разорит нас обоих! Как Дьюк мог так поступить?!

— Простите, мисс Беркли, — тихо произнес Дэвид, — но, боюсь, Дьюк Макмаон имел право распорядиться своими деньгами по собственному усмотрению.

— Но это нарушение договора! — взвизгнула Каролин. — Я хочу оспорить завещание! Чарли! — Она обернулась к любовнику, который сидел, уронив белокурую голову на руки. — Я! Хочу! Оспорить! Завещание!

— Да пожалуйста! — с улыбкой сказала Минни.

Пит и Лори не мигая смотрели на Каролин. Даже Шеймус встал за спиной Минни, словно побитый молью и временем охранник.

Каролин поняла, что неизбежно проиграет, но все еще трепыхалась:

— Я добьюсь своего!

— Попробуй, — пожала плечами Минни. — Но хочу напомнить, что ты и мой муж никогда не были женаты. У тебя и твоего ублюдка нет никаких прав. Ты должна быть благодарна, что тебя столько лет терпели и обеспечивали, как королеву. — Минни встала. — Впрочем, ты всегда найдешь, в чьих объятиях укрыться от невзгод, не так ли? Думаю, твой юный мальчик на побегушках уже готов предоставить тебе кров и пищу. Конечно, ты привыкла к большей роскоши, но тут уж ничего не поделаешь.

Чарли тоже встал и положил ладони на плечи Каролин. Хотя он вовсе не собирался устраивать семейную жизнь с любовницей и ее сыном, защитить несчастную было его долгом. Кроме того, Минни — эта тихая серая мышка, раздираемая многолетней ненавистью к Каролин, — обозвала его «мальчиком на побегушках». Подобного пренебрежения Чарлз стерпеть не мог.

— Можете быть уверены, мэм, — ухмыльнулся он вдове, — я сделаю все, что в моих силах, чтобы утешить мисс Беркли.

— Кстати, — ощерился Пит на Каролин, надевая пиджак, мы хотим, чтобы ты и твой ублюдок завтра же покинули Хэнкок-Парк.

— Это же смешно! — фыркнула Каролин, сверля Пита взглядом. Даже через стол она чувствовала его неприятное, приторно-сладкое дыханье. — Хэнкок-Парк — дом Хантера. Он и Сиена — как брат с сестрой, и ты это знаешь! Ты не имеешь права выгонять из дома собственного сводного брата!

— Тебе придется убедиться в обратном, детка, — прошипел Пит.

— Ради Бога, подумай о детях! — Каролин уже умоляла. — Как бы сильно ты ни хотел уязвить меня, ты не можешь желать зла своей дочери. Каково ей будет без Хантера?

— Не смей упоминать имя моей дочери! — взревел Питер. — Подумать о детях, да? А когда ты думала о детях, Каролин? Когда ты вообще думала хоть о ком-то, кроме своей драгоценной персоны? Да ты и родила-то своего дрянного сына только ради того, чтобы добраться до денег отца, чертова шлюха! И знаешь что? Не сработало! А теперь я хочу, чтобы моя дочь больше не общалась с твоим мерзким отродьем. Никогда!

— Ну хватит! — вмешался Чарли, делая шаг вперед и буравя Питера взглядом.

Каролин уцепилась за его локоть, чувствуя, что вот-вот упадет.

Меж тем Минни обошла стол и приблизилась к Каролин сбоку, почти вплотную. Медленно натягивая перчатки, она смотрела бывшей сопернице в лицо, не позволяя отвести взгляда. Шестнадцать лет горечи и ненависти изливались из ее обрамленных морщинками глаз в глаза Каролин. Когда-то они обе любили Дьюка.

Почти целую минуту женщины смотрели друг на друга.

— Дьюк узнал о твоей измене, и это его убило, — неожиданно сказала Минни. — Его смерть на твоей совести.

Она резко отвернулась и вышла из кабинета.