Радость победителей — чувство сильное и волнующее.

Оно сплачивает людей, у них возникает сознание народного единения. Это важно для строительства нового государства. В трудной борьбе жителей Донбасса с киевской хунтой победа под Иловайском имела огромное значение. Они поняли, что Бог и Правда на их стороне.

Погожие сентябрьские деньки, солнечные, теплые, безветренные, вывели на улицы многострадального города всех, уцелевших от обстрелов его обитателей. Они покинули сырые подвалы и бомбоубежища, построенные еще в советскую эпоху, дабы убедиться в торжестве справедливости. Вид Иловайска, сильно разрушенного и опустевшего, вызывал слезы на глазах у женщин. Мужчины молча сжимали кулаки. Предстояло восстанавливать главное городское достояние — большой железнодорожный узел.

Печальное зрелище являл собой вокзал — современное строение из стекла и бетона. Стеклянных стен в нем не осталось, все электронное оборудование либо вышло из строя, либо было разворовано. За вокзалом, на рельсах стояли вереницы обгоревших и изломанных вагонов с такими же поврежденными электро- и тепловозами.

Ополченцы разделяли эту радость «со слезами на глазах» с жителями Иловайска, но гражданская война на Украине, к сожалению, продолжалась. Дорошенко со дня на день ожидал приказа из Министерства обороны ДНР о новом задании для группы. До его получения «Дюжина» на своем мощном бронетранспортере по просьбе коменданта города начала патрулировать улицы, а также ездила по окрестным дорогам, шоссейным и грунтовым, регулярно посещая близко лежащие поселки: на севере — Федоровку, Широкое и Зеленое; на юге — Третьяки; на востоке — Виноградное; на западе — Кобзари и Придорожное.

Патрулировать дороги и следить за местностью приходилось потому, что разные по численности группы «укров» не сумели выйти из окружения вместе со своими воинскими частями. Они до сих пор прятались по лесам, урочищам и оврагам, отсиживались в дальних деревнях или на хуторах и терроризировали население, которое им абсолютно не сочувствовало. Скорее, наоборот — презирало и ненавидело. Случалось, что местные жители сообщали в комендатуру о замеченных ими людях в полевой военной форме и с оружием в руках. Тогда «Дюжина» выезжала по точному адресу…

Хутор, расположенный на краю оврага, выглядел мирно.

Окружали его ровные степные пространства с выгоревшими за лето ковыльными травами. Но само крестьянское хозяйство зеленело, как волшебный оазис, и причиной тому служил стоявший посреди двора колодец с деревянным плечом «журавеля». От колодца по трубе вода поступала в огород, где на грядках торчали светло-зеленые капустные кочаны, поднимались вверх стебли картофеля, стлались по земле огуречные плети, усыпанные продолговатыми пупырчатыми плодами.

К одноэтажному белокаменному дому на высоком фундаменте, точно обнимая его, сзади прилегал богатый сад с фруктовыми деревьями и густо разросшимися кустами малины, смородины и крыжовника. Сбоку виднелись другие постройки: гараж с автомобилем «лада-нива» и трактором, птичник, свинарник, сеновал, летняя кухня. Было очевидно, что обитают здесь рачительные и трудолюбивые люди, которые никакой работы не боятся, потому и дом у них — полная чаша.

По спискам избирателей здешнего поселкового Совета народных депутатов владельцем хутора числился Терещенко Кондрат Степанович, пятидесяти лет от роду, по профессии — тракторист. Дом и 20 гектаров пашни достались ему в наследство от отца, умершего несколько лет назад. Вместе с Кондратом Степановичем тут проживала его жена Мария и старшая дочь Нина с двумя детьми. Помогал ему по хозяйству младший сын, еще неженатый.

По какой причине семья выбрала жизнь на выселках, в двух километрах от деревни Ждановка, осталось неизвестным. Возможно, все определило получение наследства. Впрочем, в прежние времена это значения не имело. Но при осаде Иловайска, когда Ждановку старательно «зачищали» неонацисты из батальонов «Донбасс» и «Днепр», на хуторе прятались три активиста, которые в мае проводили здесь референдум о независимости Донецкой народной республики. За таковое деяние «укры» без долгих разговоров расстреливали на месте. Теперь их прогнали прочь. Однако не всех. По донесению доброжелателя, на хутор опять пришли посторонние, вечером их видели в саду и во дворе у колодца.

Грунтовая дорога сначала петляла между полями и оврагами, потом уперлась в деревянные ворота. «Элефант» резко остановился, пыль серым облаком поднялась к его бронированным бортам. Во дворе залаял огромный черный пес, бегавший на длинной цепи между будкой и колодцем. Однако его хозяева пока не появлялись. Дорошенко сказал стрелку-оператору Славе из Славянска, чтобы тот дал короткую пулеметную очередь поверх крыши дома. Очередь простучала, в степной тиши отозвавшись громким эхом. Двери дома отворились. Человек лет пятидесяти, крепкого телосложения, одетый в полотняную рубаху, вышел на крыльцо.

— Чего надо? — грубо крикнул он.

Одесситам это не понравилось.

Дорошенко, открыв дверцу кабины, спрыгнул на землю. Из десантного отсека появились бойцы с автоматами Калашникова, Вадим Коршунов со своим любимым РПГ-7В, за ним — снайперы Булатова и Круглянский. Братья-минометчики Михаил и Николай из Артемовска остались внутри машины. Стрелок Слава продолжал держать хутор под прицелом пушки.

— Если вы — Терещенко Кондрат Степанович, то уймите вашего пса и открывайте ворота, — сказал подполковник в отставке.

— А вы кто будете? — спросил мужчина.

— Ополчение Донецкой народной республики.

— Много тут всяких бродяг ходит. Документ ваш мне покажите.

— Пожалуйста, — Тарас Григорьевич вынул из кармана камуфляжной куртки удостоверение ополченца.

Он понимал владельца хутора. Противоборствующие стороны конфликта одевались одинаково, военную технику имели одних и тех же, еще советских марок, личное оружие и снаряжение — также с армейских складов времен СССР. Цветные нашивки на рукавах из-за их небольших размеров в глаза не бросались, попробуй-ка разбери с расстояния в двадцать-тридцать метров, кто перед тобой: каратель из Национальной гвардии Украины или, к примеру, доброволец из доблестного батальона защитников донбасской земли «Сомали».

— Ладно, — сказал Терещенко, тщательно изучив удостоверение, — Допустим, я вам верю. Что дальше?

— Вы-то за кого? — задал ему вопрос Дорошенко. — За бандеровцев и «правосеков» или за наших?

— Я — сам за себя! — гордо вскинул голову хуторянин, — Мне никто не нужен. У меня — свое хозяйство, я на земле работаю.

— Эту песню я уже слышал не раз, — усмехнулся командир РДГ «Дюжина». — Но ничего не получится, дорогой товарищ. Пока идет война, выбирать придется. Вы ведь людей из Ждановки две недели назад принимали? В погребе или на чердаке прятали?

— Ну, прятал, — подтвердил он. — Так свояки же!

— А недавно вас снова гости посещали.

— Да какие это гости! С автоматом наперевес!

— Мы должны осмотреть ваш дом, — строго сообщил ему Тарас Григорьевич.

— Хрен с вами! Осматривайте! — Терещенко в отчаянии махнул рукой. — Только ничего не ломайте…

В доме на шесть комнат все было чисто, аккуратно, благопристойно. В кухне — много бытовой электротехники. В гостиной — плазменный телевизор, в углу — иконы Пресвятой Богородицы и св. Николая-Угодника. В глубоком и просторном погребе — полки, забитые стеклянными банками с соленьями и маринадами, в углу — ящики, наполненные овощами прошлого урожая.

Все семейство, изрядно напуганное, собралось в гостиной. Бойцы «Дюжины» не спеша осматривали дом, а его обитатели следили за действиями ополченцев. Очень удивило их присутствие в группе молодой женщины с СВД. Мальчик лет семи-восьми даже слез с дивана, подошел к ней и погладил рукой деревянный приклад. Александра, опустившись на одно колено, поставила винтовку перед ним на пол и спросила, похоже ли это ружье на его игрушки. Он засмеялся, сбегал в детскую и принес оттуда целый ворох разного пластмассового «оружия».

— Но ваше — лучше! — заявил первоклассник.

Не найдя ничего подозрительного в доме, они перешли во двор, обследовали хозяйственные постройки. Терещенко, видя, что люди, приехавшие на бронетранспортере, ведут себя вежливо, понемногу сам начал рассказывать им о недавних пришельцах. Судя по всему, это были «правосеки» из батальона специального назначения «Днепр», которым удалось вырваться из окружения под Иловайском. О том свидетельствовали черные нашивки со словом «Днипро» у них на рукавах.

Они явились на хутор поздно вечером, притащили с собой много оружия и сразу потребовали еды, воды, устройства на ночлег. «Свидомые» выглядели какими-то потерянными, несчастными и очень усталыми, потому он их пожалел. Казалось, будто бы за ними гналась целая свора собак, и они с трудом ушли от преследования. Через два дня, отдохнув, они отправились дальше и строго-настрого приказали хозяину дома никому не говорить о том, что он их видел.

— Куда они пошли? — спросил Дорошенко.

— На юго-запад. К Старобешево.

— Дорога туда есть?

— Дорог тут немало, — ответил хуторянин. — Ближайшая — за моим садом. Если через овраг, то километра четыре…

На дне оврага протекал ручей. Его влага хорошо питала почву, и на ней росли кусты боярышника, орешника, невысокие деревца степной вишни. По склону вилась довольно широкая тропинка. Иногда она терялась в зарослях, иногда выходила к полянкам с зеленой травой. Александра, закинув винтовку Драгунова за левое плечо, медленно спускалась вниз. Круглянский шел следом за Булатовой. Обходя камень, выступавший на краю тропинки, она зацепилась ногой за ветку бересклета, и тут они оба услышали сухой щелчок, похожий на удар по дереву снайперской пули. В следующую секунду недалеко прогремел взрыв.

Люди из батальона специального назначения «Днепр» донбасским «колорадам» и «ватникам» не доверяли. Это были их враги, не понимающие, что такое великая и единая Украина. Сказал же Роман Шухевич, что ради такой идеи можно уничтожить двадцать миллионов недоумков, и потомки героев новой Украины их простят.

Однако бойцы батальона «Днепр» не очень рассчитывали на признание потомков и потому заложили на пути своего отхода на разном расстоянии от хутора Кондрата Терещенко на так называемых «растяжках» более десяти самодельных мин. Это была их благодарность хуторянину за приют, за прокорм, за хорошее отношение.

Горячая волна толкнула Александру в плечо, десятки осколков со свистом полетели в стороны. Ей показалось, будто рой металлических пчел набросился на нее, чтобы жалить до смерти. Сильная, проникающая вглубь боль возникла в левой ноге ниже колена, в левом боку, в левом плече. Сердце тоже почувствовало удар. Она с покорностью подумала: «Ну, вот и все!» Но сердце, к ее удивлению, по-прежнему билось, разгоняя кровь по венам и артериям. Иззубренный кусок железа торчал, воткнувшись… в портсигар старшего сержанта Люды, который «Чайка» всегда носила в левом нагрудном кармане куртки. У нее еще хватило сил вытащить осколок и сжать его в кулаке. Но потом наступила полная темнота…

«Элефант» мчался по дороге на Иловайск.

Дорошенко рассчитывал быстро доставить раненых снайперов в узловую больницу железнодорожной станции, которая открылась несколько дней назад. Первую помощь они уже получили. На раны им наложили бинты, сделали обезболивающие уколы. Панадол оказывал свое действие. Боль заметно уменьшилась, пришло чувство успокоения. Александра, лежа на полу в десантном отсеке, слушала разговоры бойцов разведывательно-диверсионной группы. Парни изо всех сил старались ее утешить и даже рассмешить. Они выражали уверенность в том, что рана на ноге — небольшая.

Роман Круглянский пострадал гораздо меньше, ибо находился не так близко к месту взрыва. С перевязанной головой, где осколки, пройдя по касательной, сорвали кожу на лбу и на виске, он сидел рядом с Булатовой и сжимал ее ладонь своей горячей ладонью, готовый прийти на помощь немедленно. Но она помощи ни у кого не просила. Все случившиеся в овраге представлялось ей вполне обычным явлением в условиях войны. Надо действовать осмотрительно, а они, видимо, поддались прекрасному чувству победы, утратили бдительность, забыли, что враг может быть и невидимым.

Надежды подполковника в отставке на больницу в Иловайске не оправдались. Операционная там пока не работала. Врач-терапевт, женщина преклонных лет, на всякий случай осмотрела раненых и посоветовала Дорошенко как можно скорее доставить их в госпиталь. Это он и сам знал, но колебался, в какой госпиталь ехать. То ли в Донецк, за 35 километров отсюда, то ли прямо в Ростов-на-Дону, в окружной военный госпиталь.

В Министерстве обороны ДНР служил человек, который мог бы сказать решающее слово, потому командир «Дюжины» немного помедлил и набрал номер его мобильного телефона. После нескольких гудков на том конце наконец взяли трубку, послышались голоса, какой-то шум. Вероятно, там шло совещание.

— Алло, — ответил Сергей Щербина.

— Товарищ майор, это — Дорошенко. Добрый день.

— Добрый день, Тарас Григорьевич.

— Группа находится в Иловайске. У нас — раненые.

— Кто именно?

— Снайперы Булатова и Круглянский. Подорвались на мине с растяжкой. Куда их везти?

— Ранения тяжелые? — после некоторой паузы задал вопрос военный советник, и подполковнику в отставке показалось, будто голос у него дрогнул.

— Не очень. Осколки в руках и ногах.

— Быстро — в Донецк, в больницу имени Калинина, — приказал Щербина. — Я вас встречу.

— Слушаюсь, Сергей Петрович, — четко отрапортовал Дорошенко.

Все бойцы в РДГ «Дюжина» знали, что майор запаса Щербина и Александра Булатова познакомились в Севастополе, а на Донбассе встретились случайно. Между тем их знакомство пошло на пользу группе: военный советник проявлял больше внимания к одесситам. С его помощью, например, они заняли удобное положение в голове колонны при прорыве из Славянска.

Однако племянник уверял Дорошенко, будто Сергей Петрович имеет какие-то личные виды на Сашу и навещает ее не просто как давний знакомый. Подполковник в отставке урезонивал родственника: мол, тот в силу своей молодости просто воспринимает Щербину как соперника, и это — его ошибка. Ведь Щербине — лет сорок, не меньше. Скорее всего, он женат. А Саша — девушка строгого нрава, и на роль любовницы никогда не согласится.

Тарас Григорьевич со всей основательностью, выработанной за годы пребывания в спецназе, любил потолковать с Ромкой о жизни, дружбе и особенно о любви. Существуют разные типы женщин: хищницы-содержанки, добродетельные матери, заботящиеся о детях и семье, самостоятельные и независимые дамы, наделенные честолюбием, ничуть не меньшим, чем мужчины. При таких воспитательных беседах Роману становилось скучно уже на десятой минуте разговора. Все, что он знал и думал о Булатовой, ни под какие дядюшкины определения не подходило…

«Элефант» с трудом развернулся на узком больничном дворе, протиснулся в ворота, которые охранник открыл во всю ширь, и, набирая скорость, направился по бульвару имени Шевченко к выезду из Иловайска. Путь его лежал теперь на Харцызск, далее — на Макеевку, оттуда к Донецку, на проспект Ильича в Калининском районе.

Симанчук вел броневик, стараясь осторожно обгонять попутный транспорт. Раненым требовался покой, но и медлить не следовало. Дорошенко изредка заглядывал в десантное отделение: что там происходит? Вскоре закончится действие обезболивающего укола, и «Чайке», конечно, станет хуже. Ромка смотрел на него с тревогой, но сама Александра оставалась спокойной. Только лицо у нее все больше приобретало какую-то восковую бледность.

Когда проезжали Макеевку, командир «Дюжины» смог дозвониться до Потапова. Майор спецназа ФСБ в отставке долго не брал трубку, но потом все-таки ответил. Еще в июне, после одесской встречи, Дорошенко обещал старому сослуживцу рассказывать все важные новости с антифашистского фронта на Донбассе. Они даже договорились о кое-каких условных обозначениях: Славянск — «соль», Донецк — «уголь», Луганск — «лес», Дикое Поле — «степь», неонацисты — «тараканы», ополченцы — «калаши». Однако на самом деле разговаривали ветераны не часто. Потапов и так был неплохо осведомлен о военных столкновениях с «украми».

Услышав про ранение Булатовой и обстоятельства, при которых оно произошло, Анатолий Васильевич даже замолчал на некоторое время и потом спросил чуть охрипшим голосом:

— А ты где был, Тарас?

— Недалеко.

— Еще раненые есть?

— Да. Ее напарник, снайпер-наблюдатель.

— Кто такой?

— Да я тебе рассказывал. Он — мой племянник.

— Это ты хорошо придумал… Что говорят медики?

— Толик, сейчас везем их в госпиталь. Пока ничего неизвестно. Раны перевязали, кровотечение остановили, обезболивающее вкололи. Состояние у нее — средней тяжести. Ни на что не жалуется.

— Она и не пожалуется, — тяжело вздохнув, сказал Потапов. — Ты мне позвони после операции.

— Конечно. Но скорее всего — ближе к вечеру.

— Буду ждать, — майор запаса помедлил и добавил решительно. — Вообще-то ей пора в Москву. Александра уже внесла свой вклад в борьбу за свободу и независимость Донецкой народной республики. Я сам приеду за ней на машине. Сначала в Ростов-на-Дону, потом — к вам.

— Толик, приезжай. Наконец-то увидимся…

Булатова уже чувствовала металл, застрявший в икроножной мышце. Он был горячим, точно кусок угля, выпавший из печи. Кроме того, сказывались последствия контузии. Очень болела голова, суставы на руках и на ногах, мышцы во всем теле. Но не жалость к себе испытывала она, а огорчение. Обидным казались сами обстоятельства ранения. Случилось бы оно в бою, под встречным огнем, когда вражеский сверхметкий стрелок охотился за ней и победил бы ее в честном поединке. Так нет же, это — просто взрывчатое вещество, зарытое в землю и ожидающее какого-нибудь неосторожного пешехода. Про такое даже рассказывать учителю неудобно.

Прибытия бронетранспортера с двумя ранеными в больнице ждали.

Сначала дюжие санитары уложили на больничную каталку Булатову, потом — Круглянского, хотя он пытался доказать им, что может передвигаться самостоятельно. Дорошенко, сопровождая своих бойцов, вошел в приемный покой. Там действительно находился Сергей Щербина. Он властным жестом остановил санитаров, которые торопились погрузить каталку в лифт и склонился над Булатовой. Она увидела строгое лицо военного советника, его глаза, печальные и тревожные. Он тихо сказал, впервые обратившись к ней на «ты»:

— Я буду с тобой.

— Спасибо, — она слабо улыбнулась в ответ.

Не более полуминуты они смотрели друг на друга. Потом санитары, вежливо отстранив Щербину, закатили носилки в лифт, закрыли двери и поехали на третий этаж в операционную.

Майор запаса повернулся к командиру «Дюжины»:

— Как все произошло?

— Обыкновенно. Осмотр местности, поиски солдат противника, выходящих из окружения, — ответил Дорошенко. — О минах даже не подумали. Хотели «укропов» догнать…

Операцию проводили под местным наркозом, и длилась она около часа. «Чайка» рассматривала потолок в операционной с яркими лампами, лица врачей и медсестер, закрытых масками. Хирург, немолодой мужчина плотного телосложения, иногда обращался к ней, контролируя ее состояние. Он говорил об осколках и даже, зажав в пинцете, показал ей один, самый крупный, который извлек из левой икроножной мышцы. Потом он зашивал эту рану, потом занимался другими осколками, разрезавшими кожу у нее на левом боку и левом предплечье.

Сашу беспокоило, будут ли заметны шрамы.

Хирург, посмеиваясь, отвечал, что возьмет самую тонкую иглу и самую тонкую нитку, потому шрамы увидит только тот, кто будет ее целовать.

Булатова очутилась в двухместной палате, пока еще свободной, с капельницей на правой руке. Действие анастезии заканчивалось, раны после операции начинали болеть. Но мысли были ясными. Отправляясь сюда, Саша мечтала о военных подвигах. Однако никаких особо доблестных деяний не совершила. Вместе с другими бойцами она находилась там, куда посылали командиры. Обычная солдатская работа. Когда-то в древности храбрые русичи называли ее: «За други своя…»

В девятом часу вечера медсестра сделала ей обезболивающий укол. Булатова заснула. Ей снились сны о Москве. Она действительно соскучилась по огромному городу, где ее мечты стали явью. Добрые, хорошие люди жили там. Во-первых, майор в отставке Анатолий Васильевич Потапов, во-вторых, Алёна Климова, которая всех и всегда жалеет, в-третьих, Татьяна Николаевна Темникова, самый добросовестный посредник между актерами-исполнителями и заказчиками из мира кино и телевидения.

С уверенностью в том, что Темникова ждет ее звонка, Булатова и проснулась. Телефон, имеющий изрядную сумму на счете, ей вчера отдал командир «Дюжины», за что Саша была очень ему благодарна. Мобильная связь в Донецке работала устойчиво. Набрав номер, она услышала далекий, но вполне отчетливый голос Татьяны Николаевны. Директор актерского агентства говорила с какой-то глубокой грустью:

— Здравствуй, Саша! Где ты находишься?

— В госпитале.

— Я так и знала. Игра в войнушку до добра не доведет.

— Это не игра, — ответила Александра.

— Ладно. Какая рана у тебя?

— На левой ноге. Был осколок в голени.

— Хромаешь?

— Еще не вставала. Но они предупредили, что придется некоторое время ходить с тростью.

— Своим глупым поступком ты поставила под удар собственную карьеру. Ведь тебе скоро будет тридцать лет. Это вообще критический возраст для актрисы. А ты такие номера откалываешь. Что мне с тобой делать?

— Не знаю.

— Деньги нужны? — спросила Темникова после паузы, и Булатова поняла, что добрая фея больше на нее не сердится.

— Спасибо, Татьяна Николаевна. Здесь есть люди, которые обо мне заботятся.

— Хорошо, что ты — не одна. Хорошо, что они в беде тебя не бросили. А какими делами ты там занималась?

— Я — снайпер в разведывательно-диверсионной группе. — «Чайка» решила признаться своей благодетельнице.

— Не может быть! — не поверила ей Темникова. — Это слишком серьезное дело. Когда ты сумела научиться? И где?

— Ну, с детства. Еще у дедушки. Он егерем был.

— Выходит, плохо я тебя знаю, — задумчиво сказала Татьяна Николаевна. — Саша, ты, пожалуйста, выздоравливай. В Москве мы обязательно увидимся…

С учителем она тоже поговорила по телефону.

Он, перенесший не одно ранение, хорошо представлял себе, какое состояние сейчас у его ученицы, но Александра старалась держаться бодро, как подобает бывалому солдату, и даже шутила. Поляков не упрекал ее за промах с миной на «растяжке» и хвалил за удачную стрельбу сверху вниз на коротких дистанциях в Иловайске. В конце беседы он спросил, какое ее самочувствие сейчас, когда ее выпишут из больницы, сколько ей полных лет, в каком году она окончила «Щуку», занималась ли спортом, проходила ли когда-нибудь тесты у психолога.

— Нет, не проходила, — ответила Булатова.

— Значит, все у вас впереди, — загадочно произнес учитель и попрощался. «Чайка» некоторое время размышляла над этим разговором. Он каким-то странным образом перекликался с предыдущей беседой, которую вела с ней Темникова: ранение, возраст, работа, возвращение в Москву.

Связаться с Алёной Климовой по телефону оказалось не так-то просто. Видимо, она находилась далеко от аппарата. Потом взяла трубку, и Булатова сначала услышала довольно громкий гул двигателя и разговоры каких-то посторонних людей. Климова не сразу догадалась, кто ей звонит.

— Булыч! — закричала она в трубку. — Я с тобой скоро увижусь! Мы гоним в Донецк новую фуру с гуманитаркой.

— Алёна, я — в госпитале, — ответила ей Булатова.

— Что ты там делаешь?

— Лечусь.

— От чего?

— От ранения.

— Ой!

Связь прервалась. Положив телефон на постель, Александра с улыбкой представила себе Алёну в кабине большого грузовика, который в облаке пыли мчится по дороге через Дикое Поле. Климова отвечает за все: за инсулин для диабетиков в городе Макеевка, за книги и одежду для интерната слабовидящих детей в Харцызске, за игрушки для детского сада в деревне Еленовка, за сахар, мясные консервы и крупу для пенсионеров в пригороде Донецка Марьинке, разрушенной до основания пушками и минометами Вооруженных сил Украины.

Алёна позвонила ей сама, но уже во втором часу ночи. Караван остановился, и в тишине они смогли немного поговорить. В отличие от Темниковой, мало знающей про события на Донбассе, Климова сама видела эту современную гражданскую войну со всеми ее ужасами. Она порадовалась за подругу: подумаешь, осколок в ноге! При залпе «Града» здания и люди в них за несколько минут превращаются в пепел…

Непреложные правила военных лечебных заведений Булатова изучила еще в Севастополе, в госпитале имени Пирогова. В Донецке действовали те же установления: подъем в восемь часов утра, измерение температуры у больного, первый прием лекарств, завтрак, обход лечащего врача, процедуры. Щербина в белом халате, накинутом на плечи, появился у нее в палате после одиннадцати часов.

Ничто не могло изменить внешний вид военного советника. Полевая форма всегда сидела на нем по-особому щеголевато. Кожаные ремни офицерской портупеи — плечевой и поясной — с кобурой пистолета на правом боку плотно облегали торс. Среднего мужского роста был Сергей, но для своего возраста довольно строен. Одеколон, которым он пользовался, имел легкий приятный запах, и Александра ощутила его, когда майор запаса наклонился к ней, чтобы поцеловать в щеку.

— Как самочувствие? — спросил он.

— Нормально.

— Я привез одно импортное лекарство для скорейшего заживления ран и уже побеседовал с хирургом. Он считает, что операция прошла без осложнений. Но швы снимут через неделю.

— Это очень долго, — сказала она.

— Вы торопитесь?

— Меня тут спрашивают, когда я вернусь в Москву…

Военный советник сел на табуретку, посмотрел на Александру с ласковой улыбкой и начал неспешно рассказывать о нынешней военно-политической ситуации на Донбассе. Сергей сообщил, что его друг и соратник Игорь Стрелков в середине августа ушел в отставку с поста министра обороны ДНР и теперь вслед за ним уходят многие из тех, кто начинал военное сопротивление фашизму на Украине. Один период борьбы закончен. Начинается другой. Романтики, поэты и идеалисты, движимые благородными порывами души, отважные, но малосведущие в ремесле войны, уступают место армейским профессионалам. Щербина тоже собирается в Москву, потому их бракосочетание состоится там, если Александра Константиновна уже приняла решение.

— Постепенно я привыкаю к этой мысли, — пошутила она.

— Звучит обнадеживающе! — он поддержал ее шутку.

— Приходите чаще. Например, завтра.

— Обязательно!

Майор запаса ушел, оставив Саше пакет с фруктами.

Она достала оттуда большое краснобокое яблоко, надкусила его. Яблоко было очень вкусным. Что-то изменилось вокруг «Чайки» после его ухода. Может быть, солнца стало больше. Его лучи падали в окно почти отвесно и рисовали на полу причудливые фигуры. Может быть, появилось больше прохладного воздуха. Обжигающий, пропитанный пылью ветер Дикого Поля не долетал сюда. Война отступала, уходила прочь, и это Булатова ощущала с некоторым сожалением потому, что сумела приспособиться, найти в ней свое место.

В палату больше никого не поселили.

Персонал госпиталя проявлял небывалое внимание и вежливость. Медсестра, после перевязки набирая в шприц что-то из ампулы, принесенной прямо из ординаторской, с улыбкой спросила, кто достал Александре австрийские биогенные стимуляторы, например, актовегин. Санитарка сказала, что за все уже заплачено (это показалась Булатовой знакомым), и по ее просьбе принесла в палату металлический портсигар с папиросами и коробочку с золотым кольцом из Сашиной куртки.

На следующий день Сергей пришел в госпиталь снова и не пустыми руками, а с необычным подарком. Он достал из офицерской сумки довольно потрепанную небольшую книжку в мягком переплете. На ее обложке значилось: «Дракон. Стихи» и сверху имя автора — «Юрий Юрченко». Александра с интересом перелистала поэтический сборник:

— Это наш общий знакомый Юрий Васильевич? — спросила она. — Как он поживает и по какому случаю подарок?

— Поживает он плохо, — мрачно ответил Щербина.

— Что случилось?

— В конце августа недалеко от Иловайска Юра попал в плен к неонацистам из батальона «Донбасс». Недавно мы его обменяли. Перелом ноги и нескольких ребер, травмы головы, общее истощение организма.

— Пытали? — догадалась Булатова.

— Да. Решили, будто он — полковник, офицер спецназа ФСБ. Требовали признать, что заброшен на Украину с особым заданием. Хотели устроить с ним показательный судебный процесс в Киеве.

— Гражданин Франции, автор восьми книг стихов и трех пьес, которые идут в Париже и Брюсселе, — офицер русского спецназа? Неужели кто-нибудь поверит в подобную чушь?

— Разумеется, нет. Просто это — обычная для хохлов паранойя, — пожал плечами военный советник. — Они же изо всех сил хотят доказать, что с ними воюет Российская армия, но ничего у них не получается. Нет здесь нашей армии. Если бы была, то не в Донецке мы бы сейчас находились, а в Киеве.

— Ой, да тут есть автограф автора! — воскликнула Булатова, найдя страницу в начале сборника с кудрявым росчерком пера.

— Юра узнал от меня, что вы — тоже в госпитале, и потому передал свою книгу. Самого раненого поэта мы сегодня отправили в Изварино. Затем самолет доставит его в Москву, где он будет проходить лечение в одной из городских клиник…

Оставшись одна, Александра взялась за сборник стихов.

Юрченко, как положено поэту, много путешествовал в молодости. Он ездил по огромной, дружно живущей и благополучной стране, рассматривая ее города и села, знакомясь с разными людьми. Его глазами Булатова увидела и могучие реки Восточной Сибири, и морские порты Дальнего Востока, и высокие Кавказские горы. Вероятно, он несколько лет провел в Грузии, хорошо изучил историю и культуру этого края, красиво описал его. Но больше всего «Чайке» понравилась любовная лирика:

Теперь с наложенными гипсовыми повязками, иногда теряющий сознание от боли и в сопровождении фельдшера, готового прийти ему на помощь при внезапной остановке сердца, Юрий Васильевич летел в столицу России. В боях не участвовал, никого не убивал, хотел лишь рассказывать миру правду об этой гражданской войне, романтик и поэт наконец-то во всех деталях и подробностях узнал, каков он есть в действительности, государственный переворот на Украине…

К вечеру канонада обычно усиливалась. «Укры» продолжали расстреливать Донецк из крупнокалиберных минометов и орудий. Но в центр города снаряды залетали редко, поэтому в больнице имени Калинина придерживались обычного режима. Полдник здесь раздавали в четыре часа дня, и Роман Круглянский навестил Булатову ближе к этому времени. Одетый, как и она, в больничную пижаму, раненый снайпер покинул свою палату и появился у нее с двумя чашками горячего чая в руках:

— Привет! Как поживаешь?

— Хорошо. — Она улыбнулась.

— Тут чай раздают. Я взял и для тебя.

— Спасибо. Садись. Давай поговорим.

— Конечно, поговорим, — он поставил чашку чая на тумбочку возле ее кровати и сел на табуретку. — Дядя сказал, что ты скоро уедешь в Россию. Но ведь боевые действия не закончены.

— Мне надо ехать в Москву. По работе.

— Я думал, что сейчас твоя работа здесь, — он взял чайную ложку, чтобы размешать в чашке сахар.

— Нет, — ответила Александра. — Но у меня было что-то вроде торжественного обещания.

— И ты его выполнила?

— Вот. — Саша извлекла из-под подушки желтоватый серебряно-латунный портсигар старшего сержанта Люды. На его крышке, кроме гравировки, теперь имелось и небольшое отверстие. Щелкнув замочком, Александра открыла портсигар. Вместе с папиросами там лежали пять осколков от мины — плоские, почерневшие от огня кусочки металла с рваными краями.

— О! Мне тоже их отдали, — весело произнес Круглянский. — Говорят, военный сувенир.

— Курить тут, наверное, нельзя, — тяжело вздохнула Булатова. — Но все равно мы возьмем по одной папиросе. Помнишь, я говорила тебе?

— Отлично помню, — он кивнул головой. — Смотри, окно легко открывается. Дым уйдет, и нас не поймают. Сейчас я найду зажигалку…

Зажигалка нашлась, но не скоро.

Пока Круглянский отсутствовал, Александра перебирала в уме аргументы для беседы с ним. Во-первых, она научила напарника основным снайперским приемам. Во-вторых, с ее помощью он довольно быстро освоил винтовку Драгунова, и они начали вместе выходить на охоту. В-третьих, он уже приобрел необходимый сверхметкому стрелку практический опыт. Следовательно, она может, не испытывая никаких сомнений, передать СВД, принадлежащую одесскому бизнесмену Сероштану, в надежные руки.

Фронтовой «Беломорканал», несмотря на жару и пыль, на долгие путешествия по Дикому Полю и на удар осколком, сохранил необычайную крепость. Дым его был горьковатым, и, тем не менее, — приятным. Роман с удивлением сказал об этом «Чайке». Она только улыбнулась, положив заветный портсигар в карман своей больничной пижамы.

Роман обещал дяде сохранить приятную для Булатовой новость в секрете до поры до времени, однако, увидев «Чайку», не смог удержаться. Очень хотелось ему убедить Александру остаться в разведывательно-диверсионной группе «Дюжина». Никто лучше ее не справится со странным австрийским агрегатом под названием «Steyr-Mannlicher». Никто лучше нее не поговорит с ним, Романом, по душам, никто так весело не улыбнется его шутке. Как будто между прочим, он произнес:

— А тебя представили к награде.

— Не может быть, — уверенно ответила Саша.

— Да! Тебе дадут именной пистолет.

— Что ты придумываешь! Какой пистолет?

— Автоматический пистолет Стечкина. Многие тут мечтают его заполучить…

Для самообороны снайперу нужен пистолет.

Если солдаты противника обнаружили его позицию и незаметно подошли к ней на расстояние пистолетного выстрела, то есть на 20–30 метров, то винтовку с оптическим прицелом лучше отложить в сторону, она уже не поможет. Сверхметкого стрелка могут спасти только гранаты или пистолет, который он всегда носит в кобуре на правом боку. У Людмилы Павличенко был «ТТ», и она с ним не расставалась даже при увольнении в город. Хорошее, мощное оружие, но устаревшее к началу ХХI века.

Игорю Стечкину, молодому сотруднику ЦКБ-14, удалось решить многие задачи, стоявшие перед оружейниками после Второй мировой войны. Его автоматический пистолет, принятый для вооружения офицеров и солдат некоторых частей Советской Армии в 1951 году, был тяжеловат (вес — 1,2 кг), зато имел магазин с двадцатью патронами калибра 9 мм, мог вести огонь, как одиночными выстрелами, так и очередями. За это его полюбили летчики, моряки, экипажи боевых машин, гранатометчики. АПС также стал лучшим оружием для партизан в Африке и Южной Америке. Знаменитый кубинский революционер и несгибаемый борец с американским империализмом Эрнесто Че Гевара называл его своим верным спутником.

Столь же высокого мнения об этом пистолете придерживались и ополченцы на Донбассе. Летняя кампания в 2014 году проверила и подтвердила высокие качества АПС. Его выбрали в качестве наградного оружия для тех, кто не щадил своей жизни в боях с неонацистами…

Дорошенко не раз обещал «Чайке» награду за ее меткие выстрелы.

Однако она не относилась к его словам серьезно. По ее наблюдениям, решения о наградах принимали другие люди, пребывающие в кабинетах на высших этажах Министерства обороны ДНР. Тарас же Григорьевич находился на земле, среди своих бойцов. Он знал их всех и понимал их характеры. Он управлял группой умело, твердой рукой, поддерживая порядок, и служба снайперов протекала спокойно, успешно, без всяких осложнений. Какая еще награда нужна солдату, решившему пойти на войну не ради славы, но ради торжества справедливости?

Булатова не знала, что подполковник в отставке обратился за помощью к военному советнику Щербине. Необходимые документы были оформлены в течение нескольких дней. Дорошенко утвердился в мысли, что, во-первых, Сергей Петрович — человек с большими связями, а во-вторых, он совершенно по-особому относится к Александре Константиновне. Но этот вывод его не обрадовал. Мало шансов оставалось у его племянника…

Конечно, в РДГ «Дюжина» никто не имел «Стечкина».

Роман читал о нем и видел рисунок АПС в одной советской книге, которая находилась в дядиной библиотеке и называлась просто: «Револьверы и пистолеты». Он начал объяснять Булатовой особенности данного оружия: удачное сочетание качеств пистолета и пулемета, ударно-спусковой механизм — самовзводный, темп стрельбы высокий: 90 выстрелов в минуту, — а еще к нему прилагается кобура-приклад.

Саша рассеянно слушала рассказ Круглянского.

Технические детали ее пока не интересовали. Иметь в собственности настоящее оружие — такая мечта у нее появилась, когда Саша стала постоянным посетителем стрелкового клуба и подружилась с Поляковым. Он относился к оружию трепетно. Однако для него самого и для его товарищей по спецназу автоматы, винтовки, пистолеты являлось не столько средством защиты и нападения, сколько великолепным инженерным изделием, сочетающим в себе все достижения человеческого гения.

— Говоришь, именной пистолет? — перебила она своего напарника, который слишком увлекся описанием АПС.

— Дядя так сказал. Сделали гравировку на стволе с твоим именем и указали, за что награждают.

— Здорово! — согласилась Булатова.

— Ну а я о чем говорю? Все наши тебе завидовать будут.

— И когда награждение?

— После выписки из госпиталя. Перед строем подразделения, в торжественной обстановке.

— Да-а. — Александра задумалась. — Нерядовое событие.

— Не надо тебе уезжать, — убежденно произнес Круглянский. — Нет в этом никакого смысла…

Осколки самодельной украинской мины разлетелись на большое расстояние. Булатова стояла ближе месту взрыва и получила ранения на теле. Роман находился дальше, потому у него пострадали плечи, шея и лицо. Перевязывали снайпера дважды в день, но заживление шло медленно. Ведь никто не привез для него ампулы актовегина. Посмотрев на часы, Круглянский сказал, что ему пора идти на вторую перевязку. Булатова поблагодарила его за чай, за хорошие новости из Министерства обороны и пожелала стойко перенести весьма болезненную процедуру.

Щербина сказал ей, что постарается навестить ее сегодня вечером.

Сумерки сгущались за окном. Палату слабо освещала одна лампочка, и от этого казенный больничный интерьер приобретал некоторые черты домашнего уюта. Саша уже освоилась в этом пространстве, понемногу вставала, пыталась самостоятельно ходить. Золотое кольцо по-прежнему лежало в коробочке. Она достала его, снова внимательно рассмотрела и потом надела на безымянный палец левой руки…

Последние дни сентября хорошей погодой не радовали.

Дождевые тучи с холодным ветром сменяло яркое солнце на голубом небе без облаков. Сегодня шоссе было мокрым после утреннего ливня. «Элефант» мчался по дороге от Донецка к контрольно-пропускному пункту «Куйбышево». Иван Симанчук вел броневик осторожно и старательно выдерживал скорость примерно 70 километров в час. Они уже проехали поворот на город Торез. Механик-водитель иногда обменивался фразами с Дорошенко, который, как обычно, занимал место командира справа от него.

— Даже не верится, что Саша уезжает, — говорил Симанчук. — Ребята к ней привыкли.

— Очень привыкли, — мрачно подтвердил Тарас Григорьевич.

— Хорошо получилось сейчас с награждением. Уж кто-кто, а «Чайка» его заслужила.

— Конечно, заслужила. Вот только где нам теперь взять высококлассного снайпера?

— А ваш племянник?

— Чему-то научился, чему-то нет. Это с ней он работал так результативно. Самостоятельно пока не пробовал…

В десантном отделении добровольцы вели свои разговоры. Дорога им была знакома. Совсем недавно, в июле, они защищали ее от наемников из американской частной военной кампании «WhiteWater». Все вспоминали убийцу мирных жителей Донбасса Биргитте Кильп и строили предположения относительно ее судьбы: жива она или нет, на каких ополченцев смогли обменять эстонскую белокурую бестию.

Дорошенко и Потапов заранее договорились о встрече на хуторе, расположенном в трех километрах от российско-украинской границы, где уже давно стояли пограничные посты Донецкой народной республики. Автомобили из России они пропускали без досмотра, только проверяли документы. Учитель приехал на своем внедорожнике «УАЗ-Патриот» не один. Его сопровождал мужчина лет тридцати, рослый, с военной выправкой. Они прибыли раньше и теперь ожидали, когда появится на дороге «Элефант» разведывательно-диверсионной группы.

Карта с хутором, отмеченным на ней красным кружочком, лежала перед Тарасом Григорьевичем. Он отдавал команды Симанчуку: «Поворот налево… Полкилометра прямо… Еще раз налево, вон к той роще… Все, я их вижу… Подруливай к воротам усадьбы…» Потом он заглянул в десантное отделение бронетранспортера: «Хлопцы, мы — на месте!»

При встрече ветераны спецназа крепко обнялись, долго хлопали друг друга по плечам. Потапов представил своего спутника: «Мой старший сын Василий, офицер ФСБ, служит в нашем Учебном центре. Он хочет с тобой поговорить…»

Не все одесситы поехали провожать Александру.

Из металлического брюха «Элефанта» на степную пожухлую траву сначала ступил Роман Круглянский с повязкой, белеющей на лбу, за ним — Геннадий Гринев, храбрый пулеметчик, затем — Вадим Коршунов, умелый стрелок из ручного противотанкового гранатомета РПГ-7В. Они помогли выбраться из броневика Саше, которая опиралась на трость, после чего вытащили ее багаж: рюкзак, чемодан на колесиках и длинный плоский кофр с винтовкой «Steyr-Mannlicher».

Вся эта компания в шутку называла себя «Братством оптического прицела» (в память о любимых ими книгах британского писателя Джона Толкиена). Действительно, на их личном оружии стояли приборы, имеющие весьма непростое устройство. Тщательное обслуживание, настройка, правильное применение их в бою требовали определенных навыков. Потому «Кречет», «Гриф», «Коршун» и «Чайка» часто проводили совместные занятия по точному прицеливаю в разных погодных и боевых условиях, отчего и окрепла их дружба.

Теперь пришло время прощания.

Булатова, одетая в кроссовки, джинсы, футболку и короткую куртку из тонкой черной кожи, достала заветный портсигар. Парни знали о том, что лежат в нем особенные, фронтовые папиросы. Александра открыла портсигар и угостила их. Закурив, они похвалили крепкий табак и немного поговорили о военной удаче, о долгой счастливой жизни, о будущей встрече на братской, процветающей Украине. Она заверила друзей, что душою остается с ними. Они должны сообщать ей о новых походах и операциях РДГ «Дюжина».

Опираясь на трость, «Чайка» медленно уходила от «Элефанта» к внедорожнику «УАЗ-Патриот», где стояли, беседуя Дорошенко, Потапов и его сын. Следом за ней двигался Роман Круглянский. Он нес Сашины вещи. Учитель, улыбаясь, уже махал ей рукой. Потапов-младший с интересом рассматривал перспективного сверхметкого стрелка, имеющего боевой опыт. В Учебном центре к курсантам, с юношеских лет знакомых с оружием и охотой, относились сугубо положительно.

Напоследок солнце выглянуло из-за туч, и степь преобразилась. Под его лучами горизонт подернулся жемчужной дымкой, яснее проступили очертания ближнего перелеска, заблестел асфальт на мокрой дороге, трава на обочине как будто стала зеленее. Роман поставил вещи Александры в багажник внедорожника и сказал:

— Давай прощаться.

— Давай, — согласилась Булатова. — Прямо здесь, по-солдатски.

Они трижды обнялись, при этом «Чайка» целовала его в щеку, а он так и не решился коснуться губами ее лица. Поведение Круглянского развеселило ее. Она попросила своего напарника:

— Ты пиши и звони мне, ладно?

— Ладно, — он кивнул головой.

— Про все события рассказывай.

— Каждый день буду это делать. Ты еще устанешь от моих писем.

— Никогда не устану, — серьезно ответила Саша.

— Правда? — он грустно посмотрел на нее.

— Эх, Рома, Рома. — Булатова покачала головой. — И когда же ты повзрослеешь?

— Знай, что я тебя люблю! — вдруг сказал ей Круглянский, круто повернулся и бросился бежать к «Элефанту» по дороге, которая сверкала под лучами сентябрьского солнца…

Белые листы бумаги, ручки, конверты с черными круглыми штампами — предметы, прежде обязательные для переписки, отошли в прошлое. Электронная почта работала гораздо лучше (если компьютеры, ноутбуки и Интернет пребывали в исправности). Племянник командира РДГ «Дюжина» оказался дисциплинированным и старательным корреспондентом. К поручению «Чайки» он отнесся со всей ответственностью.

Через неделю после ее отъезда из Донбасса Роман прислал Булатовой первое свое СМС-сообщение: «Донецкий аэропорт. “Гриф” ранен. Я стреляю. Попаданий мало».

К Чемпионату мира по футболу 2012 года на Украине построили новый терминал аэропорта в Донецке для приема тысяч и тысяч болельщиков со всего мира. Денег не пожалели. Он обошелся украинской казне почти в миллиард долларов США и представлял собой красивое, двухэтажное, современно оборудованное здание. Поначалу его занимали киевские каратели и хвастались, что никогда не уйдут отсюда. Но ополченцы не дали им долго почивать на лаврах. Бойцы батальона «Сомали» под командованием Гиви, батальона «Спарта» под командованием Моторолы и интербригады «Пятнашка» под командованием Абхаза в ходе упорных столкновений вытеснили их с первого этажа на второй.

Взлетная полоса длиной в четыре километра превратилась в поле битвы. На ней стояли сгоревшие самолеты, ползали танки, бронетранспортеры, боевые машины пехоты. Артиллерия с обеих сторон вела прицельный огонь. Постепенно новый терминал, недавно возведенный из стекла и железобетона, превращался в унылые развалины.

Булатова, не особенно надеясь на удачу, набрала номер мобильного телефона Круглянского. К ее радости, он ответил. Разговору мешал какой-то гул, но все-таки они слышали и понимали друг друга. Роман сказал, что «Гриф», то есть Геннадий Гринев, сейчас в госпитале, у него пробито легкое, но это — не смертельно. Также он сообщил, что снайперы «укров» засели на высокой диспетчерской вышке аэропорта, весь день метко стреляют по ополченцам, а он пока не сбил с вышки ни одного врага. Что делать?

— Откуда стреляешь? — задала вопрос Александра.

— Позиция у меня на первом этаже.

— То есть внизу.

— Да.

— Определи угол места цели. Помнишь, в Иловайске мы стреляли сверху вниз. Это примерно то же самое. Только там был угол места цели со знаком «минус», теперь у тебя угол места цели со знаком «плюс». Нужна поправка в делениях прицела…

Их разговор продолжался около десяти минут, и прервался, когда Булатова почти все ему объяснила. Услышав гудки в трубке, Саша отключила телефон и задумалась: ее пребывание в составе РДГ «Дюжина» будет незримым, но вечным.

В ноябре и декабре 2014 года Круглянский несколько раз использовал этот метод. Они присылал Александре на телефон короткие СМС-сообщения. Она их читала, потом смотрела хронику сражения за аэропорт в Интернете, потом звонила ему, если хотела поговорить с ним и могла ответить на его вопрос.

Холодным январским вечером, почти в канун Рождества, Саша вернулась из театра Алёны Климовой, где была на премьере спектакля по ее приглашению. Спектакль ей понравился. Актеры играли превосходно, музыка и танцы сопровождали все действие. В антракте Алёна познакомила Булатову со своим новым сердечным другом Николаем, сотрудником банка.

Александра, запахнув махровый халат, вышла из ванной комнаты, когда раздался звонок мобильного телефона, слишком громкий в ночной тишине. Булатова услышала голос Романа Круглянского и удивилась. Он звонил ей редко.

— Добрый вечер! — бодро сказал ее бывший напарник. — «Элефант» сейчас идет по дороге от аэропорта к Донецку. Мы победили «укропов». В аэропорту их больше нет. Команда в полном сборе и радуется. Все передают тебе привет. Ведь скоро Рождество, большой праздник.

— Спасибо, — ответила она.

— Ты не скучаешь?

— Нет. Сегодня была в театре.

— Очень хорошо. А у нас — новое задание.

— Какое?

— Город Дебальцево.

— Это где? — спросила Булатова, поскольку ничего не знала о таком населенном пункте.

— Семьдесят четыре километра к северу от Донецка, — охотно пояснил Круглянский. — Большой железнодорожный узел. «Укропы» торчат там с июля и обнаглели до ужаса. Пора устроить им новый «котел». Как в Иловайске. Понимаешь?

— Понимаю. Но будь осторожнее.

— Само собой! — он засмеялся. — Вот «Гриф» вернулся из госпиталя, сидит со мной рядом и хочет что-то тебе сказать…

Они по очереди говорили с ней. Но коротко, две-три фразы каждый. Их голоса звучали торжествующе. Они прекрасно чувствовали себя. Наверное, они считали, что «Чайка» тоже причастна к новой победе и торопились рассказать ей что-то интересное про очередную битву со «свидомыми», которых они прогнали со своей земли. Булатовой показалось, будто в московской квартире вдруг запахло сухими травами Дикого Поля. Его бешеные ветры долетели сюда, чтобы снова обжечь ей сердце.

Утром Александра нашла в Интернете карту этой территории.

Между двумя народными республиками, Луганской и Донецкой, существовал своеобразный выступ, клин, занимаемый войсками киевской хунты. Его границы пролегали возле поселений Светлодарск, Углегорск, Дебальцево, Никишино. Отсюда «укры» планировали нанести массированный удар, разделить армию Новороссии на две части и потом ее разгромить. Силы они собрали немалые. Однако их позиция была уязвима. Если перерезать основание этого выступа с единственной дорогой, по которой шло снабжение ВСУ, то группировка окажется в окружении. Киевские стратеги не верили, что ополченцы способны сделать это. «Котлы», куда попадали летом руководимые ими вооруженные силы, ничему не научили украинских генералов.

Наступление ополченцы ДНР и ЛНР начали в конце января 2015 года. «Укры» отчаянно сопротивлялись, но 5 февраля им пришлось оставить Углегорск, затем — село Редкодуб, затем — село Логвиново, где проходила автотрасса М113 «Артемовск-Дебальцево». Эту трассу 10 февраля добровольцы заблокировали окончательно. Возник знаменитый «Дебальцевский котел», а в нем — около трех тысяч «свидомых» с танками, бронетранспортерами, пушками, минометами, армейскими грузовиками.

Когда «жовто-блакитные» воины покинули свои позиции и побежали по дорогам (и без дорог) через заснеженную степь к Артемовску, в дело вступили бойцы идеологического фронта. Украинские сайты объявили о «планомерном и героическом отступлении доблестных войск АТО», о награждении орденами участников битвы с «террористами» за стойкость, храбрость и мужество. Но Интернет — вещь объективная по сути своей. Десятки свидетелей очередной катастрофы националистов выложили во Всемирной паутине свои видеоролики и фотографии.

Ничего нового Булатова не увидела.

Разрушенные снарядами и минами селения, жители в подвалах и бомбоубежищах без воды, тепла, электричества, черная, выжженная ракетными залпами «Градов» и «Смерчей» земля, убитые и раненые, брошенные отступающими «украми» в степи, остовы сгоревшей их военной техники, стоящей вдоль дорог. Обычная картина военного разгрома.

Теперь Саша ждала сообщений от своих друзей из РДГ «Дюжина».

Но позвонил ей не Круглянский и не Гринев, а сам Дорошенко.

Не сразу она поняла, что говорит ей подполковник в отставке. Он с трудом произносил слова, голос его казался тихим, как шелест бумаги. Суть заключалась в следующем: 14 февраля у деревни Нижняя Лозовая произошел ожесточенный бой с большим отрядом противника, пытающегося пробиться из «Дебальцевского котла». От попадания снаряда «Элефант» получил большие повреждения, ранены четыре человека, в госпитале от травм, несовместимых с жизнью, скончались два из них, в том числе — его племянник Роман.

— Кто? — не веря своим ушам, спросила Александра.

— Роман, — печально повторил Тарас Григорьевич. — Помяни его, Саша. Хороший он был парень, и он тебя любил…

2016 год

Севастополь — Москва