Этот эпизод имел большое значение для сюжета будущей кинокартины. Потому Сотников долго думал, как его лучше снимать.

Оператор-постановщик предлагал место поблизости, на горе, которую день и ночь распиливали, добывая камень-известняк для строительства. Там уже существовали заброшенные карьеры. Оператор считал, что отвесные стены карьеров, сверкающие белизной, при направленных с трех сторон прожекторах и осветительных приборах «Луч-300» с галогенными лампами, могут дать интересный эффект. Они отлично выявят форму, цвет и объем, так необходимые для крупного плана Элеоноры Сотниковой. Ей в этом эпизоде предстояло стрелять из станкового пулемета «максим».

Консультант Сергей Щербина полагал, что важнее показать не лицо молодой актрисы, а действующий образец первого в мире автоматического оружия. Его с немалым трудом раздобыли на Одесской киностудии. Щербина отговаривал снимать в карьерах. К территории бывшей советской в/ч 62113, где ныне находилась съемочная группа, прилегало заброшенное стрельбище с огневыми точками, оборудованными по всем правилам Боевого устава пехоты: с брустверами нужной высоты, с окопами полного профиля. Можно поставить кинокамеру на штатив рядом с такой огневой точкой, и пожалуйста — подлинная фронтовая локация готова.

Однако Евгения Андреевича по-прежнему привлекал Камышловский овраг. Он говорил дочери, что чувствует там какую-то необычно сильную ауру. Особенно на участке от бывшей деревни Камышлы до железнодорожного моста, переброшенного через овраг примерно на километр западнее от нее, а также — на южном склоне оврага с высотами, обозначенными на карте как «192,0», «145,4» и «120,0».

Ощущения не обманывали кинорежиссера.

Именно здесь в конце декабря 1941 года за четыре дня сразу погибло более двух тысяч человек, как русских, так и немцев. Три германские дивизии наступали, русские отбивали их атаки. Ураганный огонь вели пушки и минометы с обеих сторон. Кроме того, у немцев имелись танки, которые утюжили крымскую землю, давя живых и раненых бойцов. Бомбовые удары по позициям наших войск наносила гитлеровская авиация, разрушая и военно-инженерные сооружения, и укрытия, где находились солдаты. Камышловский овраг тогда превратился в настоящее кладбище.

Рассказы отца Эля слушала внимательно, однако вопросов не задавала. Спорить с папой о его творческих замыслах было бесполезно. Он этого не любил. Откровенничать с ним ей тоже в голову не приходило. На самом деле мысли двадцатилетней студентки занимал Вадим Песоцкий, ассистент оператора-постановщика, окончивший ВГИК в прошлом году. В институте они познакомились, но в Севастополе встретились совершенно случайно. Оказалось, что им интересно друг с другом. Этот интерес возрастал от встречи к встрече, и вскоре некоторые сотрудники съемочной группы стали между собой обсуждать служебный любовный роман, который разворачивался у них на глазах.

По вечерам Александра видела свою соседку нечасто. Молодые люди весело проводили время то в местном баре, то на дискотеке. Оттуда Сотникова возвращалась поздно, но все-таки возвращалась, ночевала всегда в своей постели. Может быть, ей и хотелось поболтать об увлекательном амурном приключении на берегах Черного моря, да Булатова разговорчивостью не отличалась. Работа на телепроектах приучила ее к жесткой производственной дисциплине. Она считала, что ей с дочерью режиссера-постановщика, в настоящее время — их общего начальника — особо беседовать не о чем.

Прекрасное настроение Элеоноры совершенно не соответствовало трагическому рисунку роли пулеметчицы Наташи Ниловой. Евгений Андреевич решил не заниматься нравоучениями, а воздействовать на дочь эмоционально. Перед съемками «пулеметного» эпизода он посадил обеих молодых актрис в машину и повез к железнодорожному мосту. Под его высокими металлическими фермами они свернули направо, на грунтовую дорогу, и очутились на южной стороне Камышловского оврага, там, где когда-то стояла большая татарская деревня Камышлы.

Остановив автотранспорт на обочине дороги, режиссер-постановщик пригласил девушек прогуляться и при этом достал из багажника букет красных гвоздик. Кинематографисты медленно поднимались вверх по склону, кое-где заросшему кустами шиповника. Вскоре они увидели довольно высокий белый обелиск со звездой на вершине. Его окружала металлическая ограда. Рядом с ним находилось сооружение, чем-то напоминающее земляную нору с двумя амбразурами. Покатая ее крыша заросла травой, вокруг в беспорядке валялись камни.

«Дзот» — загадочное слово для современного человека.

Но разгадка проста: «дерево-земляная огневая точка», то есть фортификационное сооружение, вырытое в земле, со стенами и крышей, укрепленными бревнами. В дзоте обычно делают одну или две амбразуры для пулеметов или легких орудий. В дзоте № 11 поставили только два пулемета: станковый «максим» и ручной «Дегтярев пехотный» — а также выдали его маленькому гарнизону, состоящему из семи курсантов электромеханической школы Учебного отряда Черноморского флота, пять винтовок и два ящика гранат и бутылок с горючей смесью. Высоту «192,0» гитлеровцы штурмовали 18,19 и 20 декабря 1941 года, но захватить не смогли. В конце концов, они расстреляли дзот из крупнокалиберных орудий, а пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87» нанесли по нему прицельный удар.

Через некоторое время наши воинские части освободили высоту от немцев. Картина, увиденная там, впечатляла. На склоне около руин дзота № 11 находилось более сотни убитых гитлеровцев. Нашли и тела героев. Возле одного из них, краснофлотца Алексея Калюжного, лежала изорванная осколками сумка для противогаза, и в ней — его предсмертная записка. Калюжный был тем самым пулеметчиком, который, получив тяжелое ранение, отстреливался от врагов до последнего вздоха.

— Как думаете, что он написал? — спросил Сотников.

— Не знаю, — ответила Александра.

— Неужели эта записка сохранилась? — удивилась Элеонора.

— Сохранилась. Вот она, на памятнике.

Они подошли к обелиску совсем близко. Лучи полуденного солнца играли на тонкой пластине, кажется, из оргалита. Буквы и строчки читались хорошо: «Родина моя! Земля русская! Я, сын ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывало мне сердце. Я умираю, но знаю, что мы победим. Моряки-черноморцы! Держитесь крепко, уничтожайте фашистских бешеных собак. Клятву воина я сдержал. Алексей Калюжный».

Наклонившись, Сотников положил букет гвоздик к амбразуре.

Темное внутреннее пространство фортификационного сооружения снаружи почти не просматривалось. Однако в этой тесной рукотворной пещере трое суток прожили под вражеским огнем крестьянские парни, призванные на флот перед самой войной. Не отходили от пулеметов, считали коробки с патронами и гранаты, грызли ржаные сухари, запивали их водой из фляжек и стреляли, стреляли, стреляли. Никому их них не пришло в голову в трудный час бросить своих боевых товарищей. Из семи человек уцелел только один, отправленный командиром в штаб с рапортом о состоянии дел и просьбой о доставке новых боеприпасов…

Обратно в Инкерман они ехали молча.

Саша смотрела в окно на живописные крымские пейзажи и думала, что ее современники слишком мало знают о прошедшей войне. Но как рассказать исконную правду о севастопольском дзоте № 11, чтобы достучаться до их сердец, объяснить им ныне трудно объяснимое: можно отдавать жизнь за Родину и быть счастливым при осознании этого поступка.

От поста военизированной охраны при Камышловском железнодорожном мосту они свернули на тропинку, которая вела на возвышенность Таш-Ойл-Баир, и сначала дошли до памятника на братской могиле бойцов 79-й бригады морской пехоты. Скромный невысокий обелиск, огороженный столбиками с якорными цепями, и с черным якорем, установленным сбоку, напоминал о подвиге этого воинского соединения. Бригада, доставленная в Севастополь из Новороссийска на кораблях Черноморского флота 21 декабря 1941 года, сходу вступила в бой в районе Камышловского оврага и стремительной контратакой отбросила противника на его исходные позиции.

С возвышенности Таш-Ойл-Баир хорошо просматривался железнодорожный мост, покатые холмы и долины за ним. В начале мая они еще ярко зеленели. Но смотреть следовало в другую сторону. По плану, который нарисовал для режиссера старший научный сотрудник Государственного музея Ю.В. Падалки, боевые позиции третьего сектора Севастопольского оборонительного района простирались здесь с запада на восток.

Высохшие дубовые листья шуршали у них под ногами, когда Сотников, Сергей Щербина и оператор-постановщик шли от памятника по покатому склону оврага. Сборная железобетонная огневая точка, или коротко — СЖБОТ, — предстала перед ними неожиданно, выглянув среди стволов деревьев из коричневатого лиственного покрывала. Сохранилась она отлично, вид портили лишь несколько пятен зеленого мха на ее серых стенах. Но к ней было невозможно доставить кинооборудование: осветительные приборы, звукозаписывающую аппаратуру, камеру со всеми принадлежностями. Также сюда бы не прошли тяжелые автомобили съемочной группы вроде передвижного электрогенератора «Лихтваген».

Потому, скрепя сердце, Евгений Андреевич направился дальше. Вместе со своими спутниками он дошел до ровной площадки на гребне холма. Лес поредел. Поляны, заросшие невысокой травой, встречались все чаще. Вскоре они действительно увидели старые оборонительные сооружения: окопы, огневые точки, траншеи, блиндажи, частью совсем разрушенные, частью сохранившиеся.

Сначала им на глаза попались остатки другой, разбитой СЖБОТ: стенка из трех десятков камней, вросших в землю. Потом Щербина чуть не свалился в глубокий окоп, споткнувшись о ржавую ребристую коробку фильтра от противогаза. Оператор-постановщик подошел к длинной яме правильной, вытянутой формы. Он поднял с ее дна два увесистых куска железа с рваными краями. Судя по всему, это были осколки разорвавшихся тут семьдесят лет назад крупнокалиберных снарядов.

— Вот оно, наше место! — радостно сказал Сотников и присел на бревенчатую, покосившуюся крышу блиндажа. — Надо только восстановить укрепления в прежнем виде. Но это легко…

В тот же день кинорежиссер отправился на ближайшую стройку в Инкермане, чтобы найти землекопов. Он вступил в переговоры с бригадиром — человеком лет сорока пяти по имени Иван Иванович. Тот представил ему своих подчиненных: четырех крепких русских мужиков с синими украинскими паспортами, где их имена и фамилии, не спросив у них разрешения, при выдаче документов переписали на «державну мову» (чтобы они быстрее усвоили свою новую национальную идентичность). Получилась так: вместо Евгений Воробьев — Эвгэн Горобець, вместо Василий Николаев — Васыль Мыколайчук, вместо Игнат Волков — Гнат Вовк, вместо Алексей Кузнецов — Олэсь Коваль. Естественно, никто из них по-украински никогда не говорил. Это в Севастополе считалось дурным тоном.

Предложение режиссера-постановщика вызвало у строителей интерес. Во-первых, они никогда прежде не бывали на киносъемках. Во-вторых, они знали о старых военных укреплениях в районе Камышловского оврага и Темной балки и считали их восстановление делом полезным и благородным. В-третьих, сумма, предложенная Сотниковым, превышала их обычный дневной заработок на стройке. Плюс к тому — бесплатный обед вместе со съемочной группой. Последнее обстоятельство в значительной степени повлияло на энтузиазм землекопов. Они сказали, что придут со своими орудиями труда и в своей рабочей одежде.

Утром следующего дня Евгений Алексеевич не без волнения наблюдал, как четыре остро заточенных штыковых лопаты вонзились в лесную почву. Начать решили с длинной канавы, которая, конечно, когда-то была траншеей и вела к огневой точке — окопу с обвалившимися краями, заросшему бузиной. Работали севастопольцы энергично, умело, с огоньком и за три часа вернули траншее первоначальный боевой вид: глубину — более ста сантиметров, ширину — до восьмидесяти сантиметров, длину — до пяти метров.

За это время они достали из земли две пробитые советские каски, остатки противогаза, алюминиевую кружку, обрывок солдатского ремня с пряжкой, погнутый ствол винтовки Мосина, много гильз от патронов калибра 7,62 мм и несколько обойм с неиспользованными этими самыми патронами. Рыжая ржавчина налипла на их латунные бока.

Сотников подобрал такую обойму. С трудом он отделил от нее один патрон, оттер на нем ржавчину, и латунь тускло засияла. Капсюль был в целости и сохранности, внутри пересыпался порох. Боеприпасы 1942 года находились в полной готовности к использованию.

Под лопатами часто поскрипывало железо: осколки от снарядов и мин разного вида и размера. Рабочие доставали их и выкладывали на край траншеи. За четыре часа собралась изрядная куча ржавых обломков. Настоящий огненный дождь когда-то падал на защитников укреплений. Они выдерживали его, закапываясь глубоко в землю. Но земля страдала. Недаром здесь так и не выросли новые деревья. Лишь колючие кусты «держи-дерева», цепляясь узловатыми корнями за почву, смогли подняться над бывшим рубежом обороны.

За умелыми действиями землекопов наблюдал не только Сотников. Здесь находился и Сергей Щербина, и некоторые другие сотрудники съемочной группы: ассистенты оператора и режиссера, осветители, «звуковики». Актеров же отпустили отдыхать до обеда. Но Александра осталась, чтобы посмотреть, как возникнет ее «снайперская засада».

Послушно следуя распоряжению режиссера-постановщика, она с утра надела униформу Красной Армии, под свои кирзовые сапоги навернула портянки, стянула на талии кожаный пояс с плечевым ремнем и кобурой пистолета на боку справа. Теперь к ее боевому наряду прибавились еще и металлические ножны с «финкой» на кожаной петле на боку слева. Их недавно где-то раздобыл Сергей Щербина.

В облике сержанта пехоты РККА молодая актриса оказалась на площадке в одиночестве. Как посланец далекой и славной эпохи, она привлекла взгляды рабочих. На первом же перекуре они затеяли с ней разговор о том, какая роль ей предназначена в будущей кинокартине. Они думали, будто она — пулеметчица Нина Онилова, и это для нее сейчас готовится огневая точка с пулеметом «максим». Пришлось их разочаровать: она — не пулеметчица, а снайпер.

— Ух ты, снайпер — даже круче! — воскликнул Алексей Кузнецов, самый молодой и симпатичный из подчиненных бригадира Иван Ивановича. — А снайперская винтовка у вас есть?

— Конечно, — ответила Александра.

— И вы умеете с ней обращаться?

— Да, — скромно призналась она.

— Винтовка стреляет по-настоящему? — продолжал расспросы Алексей Кузнецов.

— Нет, мы используем холостые патроны. Но есть звук и есть дульная вспышка. На экране получится выстрел.

После обеда, который привезли на съемочную площадку в пластиковых коробках и всем раздали вместе с бутылочками минеральной воды и кока-колы, пришло время заниматься огневой точкой пулеметчика. Окоп расширили, углубили, устроили перед ним бруствер из грунта и камней. Затем расположили вокруг осветительную и звукозаписывающую аппаратуру, установили камеру на штативе. Реквизитор залил в кожух пулемета воду, заправил ленту с холостыми патронами и дал первую пробную очередь.

Военный механизм, изготовленный на Тульском оружейном заводе в 1930 году, выглядел неплохо: свежеокрашенный броневой щиток, небольшие колеса, ребристый кожух и короткое дуло, выглядывающее из него. Затвор, все рычаги, пружины и шарниры в нем действовал безотказно. Огонь вырывался из дула, в громком звуке распознавалось отчетливое «так-так-так», пустые гильзы со звоном падали на землю.

Тут и произошла заминка. Эля Сотникова видела «максим», который не стрелял. Военный консультант еще раньше объяснил ей действие пулемета на картинках. Теперь первый в мире образец автоматического оружия ожил и почему-то напоминал студентке ВГИКа дикого зверя. Обхватив ладонями его деревянные рукоятки, она нажимала большими пальцами на спусковые рычаги, корпус пулемета при стрельбе начинал сотрясаться, а в глазах Элеоноры появлялся первобытный ужас.

Кинокамера беспристрастно это фиксировала, и потому с крупным планом ничего не получалось.

Напрасно режиссер-постановщик снова и снова толковал дочери об ауре сего заповедного места, о доблести защитников Севастополя, о геройском характере пулеметчицы 54-го стрелкового полка старшего сержанта Ониловой. Выслушав его, Эля кивала головой, спускалась в окоп, приникала к пулемету. Но как только раздавалась очередь, она бросала спусковой рычаг «максима», начинала дрожать, на глазах у нее выступали слезы, с губ срывались слова: «Ой, мамочки!»

Саша, сидя в раскладном брезентовом кресле под кроной дуба, молча наблюдала за борьбой студентки ВГИКа с металлическим ветераном Второй мировой войны. Рядом с ней на таком же кресле устроился Сергей Щербина. Он переживал неудачу младшей Сотниковой как свою собственную, но помочь ничем не мог, только бормотал, что стрельба из автоматического оружия — вообще не женское дело. Кроме того, он подозрительно оглядывался на Булатову и на ее снайперскую винтовку Мосина, уже извлеченную из чехла.

Пулемет победил.

Евгений Андреевич сказал, что этот эпизод он сделает при помощи монтажа разных кадров. Реквизитор стрелял, камера следила за тем, как огонь вырывается из дула, как содрогается корпус «максима». Далее она показывала руки Элеоноры, державшие деревянные рукоятки. Затем уходила за плечо пулеметчицы, и в кадр уже попадала холщовая лента с патронами, которая быстро втягивалась в патронник, расположенный на корпусе справа.

Ближе к вечеру землекопы подготовили площадку для «снайперской засады»: грунт углубили еще сантиметров на двадцать, разровняли, устроили бруствер. Таково было предложение Щербины: сначала показать, как снайпер стреляет из положения «лежа с упора». Способ — очень распространенный, даже можно сказать — классический, он дает почти полную устойчивость оружия и применяется не только для обучения новичков, но и опытными мастерами для особо точной стрельбы.

Александре пришлось лечь на живот, слегка развести ноги и крепко прижать к земле колени и каблуки, что обеспечивало максимальный контакт с грунтом и увеличивало площадь опоры. «Мосинку» военный консультант положил на бруствер, однако не прямо на него, а на сложенную в несколько раз плащ-палатку. Так делают настоящие бойцы, чтобы при выстреле оружие не вибрировало и пуля не уходила вверх. Молодая актриса примерилась к прикладу. Щербина проверил, плотно ли, точно ли он лежит в ее правой плечевой впадине. В противном случае «снайперка», имеющая изрядную отдачу при выстреле, не просто толкнет, но сильно ударит девушку.

Булатова прижалась щекой к гребню хорошо отполированного деревянного приклада, обхватила его шейку своими длинными пальцами. Кистью левой руки она придерживала цевье ружья. Сергей отошел на два шага, посмотрел, как все выглядит со стороны, задумался и вдруг предложил:

— А давайте сделаем прикладывание «по-пулеметному»!

— Что значит «по-пулеметному»? — спросил Сотников.

— Левой рукой Саша будет придерживать приклад у плеча. Между прочим, есть фотография Людмилы Павличенко, где она так делает.

— Да ради бога! — сказал Евгений Андреевич. — Только быстро. Солнце уходит.

Сегодняшний день не был для режиссера-постановщика легким, хотя съемочная группа работала слаженно, землекопы выполняли все его указания. Но огорчало поведение дочери, ведь она так и не смогла преодолеть страх. Теперь Сотников мрачно посмотрел на Александру.

Она, как ни в чем не бывало, приготовилась к стрельбе, сняла с оптического прицела кожаные колпачки, заглянула в его окуляр. Склон соседнего холма стремительно приблизился. Прицел давал увеличение в три с половиной раза. Она представила себе, что видит там немецкого снайпера и ей надо опередить его, попасть в цель с первого раза. Для этого нужна предельная концентрация внимания, выдержка и спокойствие.

Включили приборы осветительной и звукозаписывающей аппаратуры. Оператор с камерой на плече расположился на земле рядом с Булатовой, но чуть сбоку. В кадре находилась винтовка, точнее — ее ствольная коробка, рукоять затвора, отогнутая вниз, металлическая трубка прицела, лицо молодой актрисы и ее правая рука, лежащая на шейке приклада.

— Начали! — скомандовал режиссер.

В магазин «снайперки» военный консультант еще раньше заложил пять холостых патронов. Саша нажимала на спусковой крючок, происходил выстрел, «трехлинейка»» толкала ее в плечо, затем она передергивала затвор оружия и из патронника вылетала пустая гильза. Все получалось очень достоверно. Никакого моргания, никакого дрожания рук, никакого страха.

— Снято! — сказал Евгений Андреевич и улыбнулся…

Вечером Александру на ее квартире навестил Сергей Щербина. Она там пребывала в одиночестве. Эля Сотникова со своим ухажером Вадимом Песоцким отправилась на прогулку, чтобы немного успокоиться и забыть о неприятностях минувшего дня. Молодые люди поехали на катере через Северную бухту из Инкермана в Севастополь, где в Доме офицеров флота давала двухчасовой концерт украинская рок-группа «Волки и собаки».

Щербина не первый раз приходил к Саше для душевного разговора.

Что-то похожее на взаимную симпатию возникло у них после урока с изучением снайперских винтовок. Военный консультант, который слишком предвзято относился к актерам, и особенно — к актрисам, нынче, сам не зная почему, вдруг отступил от обычного правила. Конечно, красивые девушки утомляли его своим категорическим нежеланием изучать что-либо, выходящее за границы их разумения. Однако Булатова, правда, не в совершенстве, но все-таки владела знанием, доступным слишком малому числу людей. Ее вполне можно было причислить к «своим».

При вечерних беседах они рассуждали о том, что полнометражный художественный фильм, достоверно рассказывающий о событиях 1942 года, требует от участников проекта серьезной работы. В противном случае это будет очередная фальшивка вроде той, телевизионной ленты про «любовь под прицелом». Сотников уже предупредил Сергея, что такого ни в коем случае не допустит, и майор запаса полностью разделял взгляды режиссера-постановщика.

Он был одним из тех, немногих в нашем Отечестве людей, кто отчетливо понимал, что прошлое тесными узами связано с настоящим и влияет на формирование будущего. Сергей Петрович изучал это прошлое не по приказу, а по велению души. Он искал в нем ответ на проблемы нынешнего времени и верил, будто наши предки, создавшие великое государство, в трудную минуту встанут рядом с потомками, научат их стойкости и мужеству, передадут свою веру в победу.

Музеи, библиотеки, архивы хранили тысячи и тысячи подлинных свидетельств о подвигах предыдущих поколений. Требовалось только внимательно прочитать их, сопоставить, найти имена и фамилии. Потому Щербина, пользуясь командировкой в Севастополь, продолжал и здесь разыскивать старинные документы.

Например, в фонде редкой книги в Морской библиотеке имени адмирала Лазарева было много интересных изданий. Там помощь ему оказывала главный библиограф Евгения Матвеевна Шварц. Она нашла книгу, выпущенную в Ленинграде в 1958 году «Меткие стрелки», которую написал Теодор Гриц… для детей. В ней обстоятельно рассказывалось о профессии фронтового снайпера, его оружии, методах, применяемых в бою, и о лучших советских снайперах в годы Великой Отечественной войны.

Перелистав страницы с текстом, рисунками, чертежами и фотографиями, Сергей взмолился: «Разрешите ксерокопировать!» Евгения Матвеевна, будучи человеком образованным и интеллигентным, всегда сочувствовала людям, увлеченным своим делом. Потому, поговорив с начальником библиотеки, она такого разрешения добилась.

Неделю назад ксерокопию книги Щербина вручил Александре, с большой похвалой отозвавшись о Морской библиотеке и главном ее библиографе Е.М. Шварц.

Он не знал, что Булатова книг не читает, в библиотеки не ходит.

Саша полагала, будто все нужное для понимания жизни, уже усвоено ею из учебников в средней школе и в Театральном институте. «Щука» действительно давала студентам неплохое гуманитарное образование, они изучали русскую классическую и зарубежную литературу, а также — историю искусства. Посмотрев на грубо сброшюрованные ксерокопированные листы, молодая актриса сначала отложила их в сторону. Но вскоре ей пришла в голову мысль, что дедушка, наверное, был бы рад узнать что-нибудь новое про теорию стрелкового дела.

Взяв самодельную книжку вечером, на сон грядущий, Саша постепенно увлеклась рассказом об аккомодации, деривации, траектории полета пули, плоскости стрельбы, «одной тысячной», прямом снайперском выстреле и прочих сугубо профессиональных вещах, изложенных в произведении Теодора Грица предельно простым и ясным языком…

— Кофе или чай? — спросила Александра, усаживая гостя за стол.

— Кофе, — ответил Щербина.

Сама молодая актриса пила только подогретую кипяченую воду. Чай она невзлюбила с той поры, когда была чайным промоутером в супермаркете. Кофе на ночь вполне мог лишить сна, отчего появлялись синяки под глазами. Но завтра — не менее трудная смена с крупными планами: объяснение с командиром полка по поводу службы ее снайперского взвода.

Сначала они довольно долго говорили о сегодняшнем съемочном дне. Майор запаса переживал насчет Эли. Разве он плохо учил ее? Нет, все дело лишь в ее характере, слишком нервном. Зато Булатова поддержала авторитет военного консультанта, отлично проведя стрельбу из «снайперки» на крупном плане.

— Да, кстати говоря, меня и вас приглашают в гости, — вдруг вспомнил Щербина.

— Кто же это? У меня нет знакомых в Севастополе.

— Та самая старушка, что подходила к вам в Камышловском овраге. Ее зовут Шевкие Мансуровна, и она тут человек известный, ветеран Великой Отечественной войны с орденами и медалями. В декабре 1941 года поступила на службу в 54-й полк, выносила раненых с поля боя. Говорит, что помнит Людмилу Павличенко.

— Неужели? — удивилась Саша. — Это интересно.

— Если хотите, то поедем к ней завтра вечером.

— О’кей. Но надо купить какие-нибудь подарки…

До войны в деревне Камышлы насчитывалось около ста дворов.

Жили там потомственные садоводы и огородники. Они умело возделывали сухую крымскую землю, воду по арыкам доставляли к своим угодьям, осенью отличные фрукты и овощи возили на продажу в Севастополь и Бахчисарай. Но в ноябре 1941 года их спокойной жизни пришел конец. Деревня стала местом ожесточенных боев. Многие жители покинули разрушенное селение. Так и Шевкие Керимова в шестнадцать лет записалась — не без труда, конечно, — в санитарную роту 54-го стрелкового полка. А дальше — служба в медсанбате, по ранению эвакуация из осажденного Севастополя на Большую землю и пребывание в рядах Советской Армии.

Депортация татар из Крыма в Узбекистан ее не коснулась.

К тому времени Шевкие Мансуровна была старшиной медслужбы в госпитале Забайкальского военного округа и замужем за русским капитаном-артиллеристом. В родное село она вернулась после 1991 года. Однако прежняя жизнь тут никак не восстанавливалась. Татары за годы изгнания утратили привычку к ведению сельского хозяйства — довольно сложному на полуострове — и потому поселяться в деревне Камышлы, расположенной далеко от магистральных трасс, не желали.

Шевкие Мансуровна, будучи участником боевых действий, получала вполне приличную пенсию. Она отстроила скромную родительскую усадьбу заново и стала, кажется, единственной обитательницей Камышловского оврага, которая все помнила, все знала, все видела.

Сергей Щербина и Александра Булатова, проведя в доме «Белой бабушки» около получаса, выслушали ее историю и осмотрели своеобразный домашний музей: фотографии военной поры, старые книги и газеты, кое-какие предметы обмундирования (пилотки, фуражки, каски) и разные другие вещи, найденные старушкой на бывших позициях 54-го полка. Про Людмилу Павличенко она им рассказала примерно то же, что написано в «Советской военной энциклопедии».

— Но чем она вам запомнилась? — спросила молодая актриса, испытывая чувство, похожее на разочарование.

— Сразу не объяснишь, — Шевкие Мансуровна посмотрела на Булатову очень внимательно. — Необычным она была человеком. Тот, кто хоть однажды встречал Люду, потом не мог ее забыть…

Работа съемочной группы на избранной Сотниковым площадке на гребне холма продолжалась. Полуразрушенные укрепления приобретали все более обжитой, реальный вид. Землекопы восстановили не только одну траншею, но и ходы сообщения глубиной более полутора метров, три огневых точки, блиндаж. Воссозданные с такой тщательностью огневые позиции 54-го стрелкового полка уже трудно было назвать декорациями. Пожалуй, занимая их, пехота и впрямь могла вести бой.

Приглашенный на площадку старший научный сотрудник Государственного музея героической обороны и освобождения Севастополя Юрий Вадимович Падалка сначала придирался к деталям: петлицы на гимнастерках парадные, а не походные, чехлы для саперных лопаток не того покроя, фуражки у командиров слишком новые, с лакированными козырьками, чего тогда не водилось. Но потом признал: да, место обустроено превосходно, его можно включить в план экскурсий, предлагаемых музеем любителям военной истории.

Немало эпизодов будущего фильма сыграли здесь артисты.

Александра вместе с напарником, снайпером-наблюдателем, ходила с винтовкой за плечами по предрассветному лесу (сложная, режимная съемка). Потом под артобстрелом ползла по траншее к пулеметному гнезду, чтобы помочь раненой подруге-пулеметчице (пиротехнические закладки взрывались рядом, дым от них полз по опушке и затруднял дыхание). Потом в окопе страстно целовалась со своим возлюбленным лейтенантом Кузьменко (за этим наблюдали человек двадцать). Потом, зажав финку в руке, срезала ордена и погоны с кителя убитого ею вражеского снайпера (парню пришлось лежать неподвижно на колючих ветках «держи-дерева» пятьдесят минут).

Постепенно Евгений Андреевич вошел во вкус. Работа спорилась. Отснятый материал нравился всем: продюсеру, оператору-постановщику, военному консультанту. Они говорили, что возникает удивительное ощущение подлинности всего происходящего на экране.

Оставалось снять ключевую сцену на командном пункте 54-го стрелкового полка. Этот пункт, как и положено, находился на некотором удалении от огневого рубежа. Он существовал, но место его расположения точно не определили. Сотников вообще сомневался, уложится ли он в смету с такими дорогостоящими работами, ведь КП полка — сооружение основательное. Следовало углубиться в землю на два с половиной метра, вынуть значительное количество грунта.

Сомнения Евгения Алексеевича разрешили землекопы.

За это время они, можно сказать, сроднились со съемочной группой и поверили в успех кинокартины. Ее персонажи стали для рабочих настоящими, живыми людьми, которые им очень нравились, с которыми они проводили вместе немало времени. Бригадир землекопов Иван Иванович сказал режиссеру, что особой платы за командный пункт они не потребуют, лишь бы все получилось правильно в фильме, посвященном обороне их родного города от фашистов.

Призванный на помощь Юрий Падалка не смог точно указать кинематографистам место командного пункта. В его документах, схемах и картах 1942 года таковых сведений не имелось. Он снова обошел восстановленные укрепления, похвалил Сотникова за проделанную работу, предупредил, что дальше на восток по Мекензиевым горам начинаются позиции Севастопольского оборонительного района, не исследованные краеведами, и с тем уехал.

Должного значения его словам никто не придал.

Землекопы сами отправились на разведку и обнаружили именно на восточной стороне руины довольно большого сооружения. Оно походило на длинный блиндаж, стены которого обрушились от взрыва. Из земли торчали обломки бревен, камни, ржавые части винтовок, автоматов, ручных пулеметов. Так много оружия рабочим еще не попадалось. С удвоенной энергией они взялись за лопаты и быстро сняли еще один слой почвы. Под ней обнаружился пол из досок, на нем — остатки стола, табуреток, шкафа с истлевшими бумагами и разбитая коробка полевого телефона.

Послали за Сотниковым.

Оглядев раскоп, Евгений Алексеевич признал, что это, возможно, и есть тот самый командный пункт, который они ищут. Утверждение режиссера-постановщика воодушевило землекопов. После обеда они снова взялись за лопаты и начали выбирать грунт вокруг блиндажа. Почва тут была сырой, мягкой и поддавалась им легко.

Когда Булатова подошла к бригаде, собравшейся для перекура, очертания старинного военного сооружения выступали довольно явственно. Молодая актриса, одетая в красноармейскую форму, готовилась к съемке очередного эпизода. На левом плече у нее висела снайперская винтовка Мосина, за спиной — вещмешок, сверху на нем — притороченные плащ-палатка, на левом боку — брезентовая сумка для противогаза, на ремне спереди — четыре кожаных подсумка с патронами, сбоку — кобура с пистолетом и финка в металлических ножнах.

— Куда это вы собрались, Саша? — весело обратился к ней Алексей Кузнецов, с которым она познакомилась в первый день появления бригады на съемочной площадке.

— На другой участок фронта переводят, — улыбаясь, ответила она словами из своей роли.

— Зачем?

— Меткий стрелок-фриц там объявился. Командиров выбивает.

— А вы вернетесь?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Уж как начальство решит.

— Не хочу я с вами расставаться! — продолжал балагурить Кузнецов. Он давно оказывал Булатовой знаки внимания: просил автограф, фотографировался с ней на свой мобильный телефон, дарил разные севастопольские сувениры: то засушенного краба, то морскую раковину. Александра принимала их благосклонно. Однажды землекоп пригласил ее на ужин в ресторан. Приглашение она твердо и решительно отклонила. Но это не повлияло на его отношение к ней. Красавица из Москвы по-прежнему ему нравилась, и в этом не было ничего удивительного.

— Конечно, мы еще увидимся, Леша, — сказала Булатова. — Ну, я пойду. Съемка через полчаса.

— Обязательно возвращайтесь, — Кузнецов указал на руины блиндажа. — Место какое-то удивительное. Много чего мы тут нашли, и почти все — в исправном состоянии.

С этими словами он опустил руку в карман синего комбинезона и извлек на свет противопехотную гранату, известную в РККА под обозначением Ф-1 с запалом Ковешникова, в обиходе называемую «лимонкой». На ее овальных ребристых боках даже сохранилась кое-где заводская окраска защитного цвета. Имелась также предохранительная чека в виде ржавого кольца, запал и спусковой рычаг в виде изогнутой пластины, тоже слегка тронутой ржавчиной.

— Осторожнее, — Александра отошла в сторону.

— Да ну! Она не взорвется, — рассмеялся землекоп и перекинул гранату, как мячик, с ладони правой руки в левую.