Винсент Блэквелл, Форт Аманта, За 2 дня до похищения.

Форт Аманта был не просто запретным плодом и одним из многих нейтральных городов, это всегда был стратегически важный пункт, который бы многократно укрепил позиции власти Эклекеи. По этой самой причине война за обладание этим городом была не столько кровопролитной, сколько гнетущей, наполненной скрытыми подножками и все акции Ксенопореи были направлены на то, чтобы я перешёл черту. Аманту давно охватывали вспышки восстаний, жителей кормили несбыточными надеждами на лучшее будущее, которого нет. Ксенопорея с милосердным видом дарила им от своего имени лучшие куски хлеба, лучшие корабли и всё «ради всеобщего блага», лишь бы горожане, эти зомбированные идиоты, искренне возжелали перехода именно на ту сторону власти. Случись это, и Ксенопорея плотно бы подошла к сердцу Сакраля, многие союзные области начали бы сомневаться в своём выборе стороны и это бы разрушило все мои планы.

Но это была не та причина, по которой я так жаждал этот запретный плод. Для меня Аманта открывала тайны на самые личные вопросы, которые только можно было придумать, ведь этот город был наследием моей матери, которую когда-то отсюда изгнали лишь за приверженность к её стихии.

Квинтэссенция. Это слово таило в себе столько потаённого страха, что люди делали вид, что вовсе не знают о чём речь, и тем не менее закрывали ставни своих окон, чтобы не впустить беду. Отца считали чуть ли не сатанистом в эквиваленте Сакраля за то, что он не брезгует впустить в дом Квинтэссенцию. И самое смешное в том, что Некромантию пугались куда меньше, и то было заслугой тайной деятельности Вон Райнов, они навязывали общественное мнения в течении долгих лет, даже веков. Прямо за кулисами, под носом у Суверена.

А люди глотали наживку, ведь легко бояться того, чего не понимаешь.

Устал от этого. Как же я устал!

Я родился в Форте Аманта. Незаконнорожденный сын от связи, изгнанной Эванжелины Вэйнс и действующего Суверена Феликса Оскара Блэквелла. Это был скандал, который бросил тень на Форт Аманта, и первую вспышку восстания спровоцировало именно моё рождение.

Псевдо-Блэквелл. Так меня называли маленькие Лорды, которые всегда бегали стайкой за Элайджей. Они презирали меня, били, унижали… точнее пытались. И все они сейчас объединились в одну шайку, под названием Ксенопорея.

— Какой же ты «псевдо»? — улыбался папа, когда мы кормили уток вместе с ним и братом в поместье Пемберли-Беркли, — Разве нужны доказательства того, что ты мой сын?

Одна эта фраза значила для меня куда больше всех возможных доказательств, но Элайдже нужно было что-то более весомое:

— Папа, это не крепит слово Герцога, — высокомерно говорил мой старший брат, — Он похож на тебя внешне, тут не спорю, но черни, нужны факты, и цвет волос тут вряд ли роль сыграет.

— Они не чернь, — поправил папа, — Не говори так никогда о своих подданных, сын. И им совсем не нужны факты, толпа бездумна и проглотит всё, что ты скажешь с умным видом, — отец отломил ломоть хлеба и дал мне в руки, чтобы я тоже покормил уток, — Им нужен лишь авторитет и крошки хлеба, как этим уткам.

Сколько мне тогда было? Пять лет? К тому моменту я ещё мало говорил, но уже понимал латынь, греческий и начал читать сказки Ординариса. И я так любил, когда в Пемберли-Беркли приезжает папа, что это было настоящим праздником, хотя этот праздник омрачал надменный братец, но папа настаивал, чтобы мы проводили вместе время.

С неба прилетели чёрные лебеди и своими гигантскими крыльями подняли рябь на озере, утки закрякали и выдавали недовольство, но были такими умильными, что я до сих пор отчётливо помню, как на их перьях блестели капли воды на солнце. Это врезалось мне в память, я помню даже запахи и блики воды в отражении светло-голубых, как мне всегда казалось — пустых глаз моего жестокого брата:

— И всё же: доказательства. Подданным нужны доказательства.

Мой папа искусно терпел все выпады Элайджи, которому тогда оставался лишь год до того, как он переехал в замок Дум.

— В нём кровь Элементаля, Элайджа.

— Кровь — да, но ген к нему не перешёл, — оспаривал он.

Здесь следует ремарка: в детстве у меня и правда были проблемы с магией. Точнее их не было до 4 лет, но после смерти матери что-то надломилось, я боялся своих сил, боялся себя, да и всего вокруг. Ушло много лет на преодоление страхов, которые на деле так и сидят где-то глубоко в моей душе по сей день, но это уже тень былого. Отец вложил столько сил, чтобы я вышел из того состояния, что даже сложно припомнить каждое его усилие. В то время мой брат продолжал свою демагогию:

— Ген проявляется с первой магией, ведь вы с моей матерью сразу знали, что я — маг воды, — он пафосно взмахнул рукой, на которой красовался перстень с легендарным сапфиром и над лебедями нависла волна, которой в озере и быть не может, — А с… Винсентом, — он называл меня так лишь перед отцом, — До сих пор никаких прояснений. Он не Элементаль.

Десятки птиц с тревогой взлетели в небо, и отец нахмурился:

— Демонстрация силы — хороший метод, но в семье его никогда не используй. Ты должен защищать брата, а не показывать ему зубы, сын. Он — Элементаль, просто не может определиться с стихией, и даже если это было бы не так, он всё равно твой брат!

Этот тон отца всегда действовал на Элайджу, да и вообще отец имел какой-то нереальный авторитет перед этим ублюдком, поэтому брат тут же успокоил воду. Дальше отец взял меня на руки и посадил к себе на шею. Вообще-то не положено было на людях проявлять такую нежность даже к детям, но папа всегда был нам не Герцогом, а просто «папой». Он щекотал меня, а я улыбался, хотя было не щекотно, просто это было приятно.

— Смотрите, — заговорил он уже совсем иначе. Именно таким голосом родители читают сказки на ночь, именно такие заговорщицкие нотки обычно выстраивают фантазию детей фундаментом детских иллюзий, закрывая от напастей всего мира, — Птицы… летели по небу, их берегла магия воздуха, — он улыбнулся и его кольцо заискрило, принося свежий тёплый ветер, ведь папа — маг воздуха, — Сели в воду, чтобы быть под опекой твоей, Элайджа, магии. Потом они вступят на землю, чтобы снести яйцо…

— И везде их будет греть со'нце, — я сказал это неосознанно, и эта чёртова «л» мне так и не давалась, как бы я не старался.

Папа с братом посмотрели на меня удивлённо, потому что я редко встревал в разговор.

— Да, Винни, — одобрил папа, — Всё находится в гармонии, и когда мои небесные жители прилетают, чтобы поплавать в озере, мы с твоим братом взаимодействуем, это наша маленькая магия! — он обнял Элайджу, и у того украдкой появилась та улыбка, которую можно было видеть крайне редко, — И тогда этот надменный засранец знает, как сильно я его люблю. Эти слова Герцоги обычно держат при себе, но что поделать!

Мне противно вспоминать, с какой искренностью блестели тогда светло-голубые глаза моего брата-отцеубийцы. Признание папы вытащило любящего сына из тьмы этой страшной души, которая превратилась в воплощение гниения.

Противно. Ведь папа никогда не терял надежду.

Его последующие слова были произнесены с хитринкой и гордостью, и именно они вновь погрузили Элайджу в бездну черноты его испорченного существования:

— …И всё это чудо происходит в лучах солнца! — он широко улыбнулся, — Надо же, у меня теперь свой маг огня, своя Саламандра!

Я неосознанно выбрал огонь, и это был день «Икс», Элайджа больше не позволял себе таких улыбок, и, возможно, это ранило его куда больше, чем что-либо. Огонь — воинственная стихия, к тому же противоположная воде, и в тот день я стал для брата врагом.

Тяжёлый вздох в дань воспоминаниям, и я вступаю на территорию города, где я родился, немногочисленным отрядом старого доброго друга по «Альфе» Кастиэля Касселя.

Тут мы с братом совсем разные. Он любит тысячные войска и большую кровавую резню, чтобы реки крови были по колено, но я приверженец качественных методов, а вовсе не количественных. Один хороший воин с головой на плечах стоит десятков солдатиков, которым впервые дали меч в руки. Не нужно резать всё, что движется, можно всадить одну единственную стрелу в сердце предводителя, и вся мощь превратиться прах. Поэтому я столько сил убиваю именно на разведку и тайных агентов.

Ювелирная точность — вот то, что действительно важно. Нужно сесть и хорошенько подумать, потом сделать один меткий удар и лениво наблюдать, как остальные тратят себя на мартышкин труд, ну а я лишь покуриваю сигарету.

— Герцог, мы на месте, всё чисто, — доложил мне воин.

— Прикройте меня, не знаю сколько буду отсутствовать, но мне нужно, чтобы под стеной меня никто не беспокоил. Не теряйте бдительность, никого не впускайте, — распорядился я и спустился в то место, где отец оставил для меня тайну смерти моего брата.

Ключ от двери всего один на свете, его не подобрать, а замок не взломать. Маленький серебряный ключик, почерневший от старости, на кожаном шнурке, добытый Алисой у Майло Тайрэла, который она прятала от меня, но всё же отдала.

Моя умница.

Перед смертью отец хотел открыть мне тайну как убить Некроманта, но не успел. Тайна заключалась в пророчестве, сделанным когда-то матерью, которое как раз хранилось в подземельях недалеко от Аманты, но проникнуть туда не возможно без этого маленького злополучного ключика, который я искал столько грёбанных лет!

Ключ наконец у меня. И он вошёл в скважину идеально, потом четыре раза повернулся по часовой стрелке, и я открыл тяжёлую дверь, которую до меня открывали не меньше десяти лет назад. Тайник Люминдов — предков мамы. Это её рук дело, лишь она владела этим ключиком, который переходил по наследству.

Когда случился переворот, папа прибывал в глубокой депрессии и ни с кем не разговаривал, даже со мной, его здоровье стремительно разрушалось, никто не мог понять почему. Он никогда не был уже прежним.

Когда я понял, что болезнь отца магического рода, было уже поздно, отца медленно «высасывали», его пил собственный сын. А когда узнал всю правду, то это было ударом: загадочный ещё тогда Некромант оказался пропавшим братом, и он же использовал папу, как пищу. Это жутко осознавать даже сейчас, когда просто столько лет!

Вон Райны выводили породу Верховных магов, они приложили все усилия, чтобы в их семье родился такой маг, как Элайджа, способный свергнуть власть и построить свою, Ксенопорею. По сути они и организовали нестабильность, с малых лет обучали и навязывали Элайдже свои правила, рождая в его сознании ненависть, а потом посадили на трон.

Заклинание-паразит питало Некроманта довольно долго, но папа в это время искал новые возможности для устранения своего сына, уже смирившись со своей неизбежной смертью. Папа искал способ обезвредить Элайджу, отрицая пророчество, я знаю это. Он был в отчаянии, убийство сына для него было даже не крайней мерой, а просто неприемлемо, а я тогда и не знал, что речь о брате, поэтому терпимость к такому отвратительному существу, как Некромант, казалась мне непозволительной слабостью для Герцога Мордвин.

Я не понимал папу. Критиковал, спорил, обвинял, и уже столько лет жалею об этом. Он был один против всех, даже когда я был рядом. А потом он умер прямо на моих руках.

Пророчество. Такое долгожданное и загадочное. Сейчас я узнаю единственный путь к смерти Элайджи, это ведь дар с небес! Неужели есть шанс закончить этот хаос?

И так…

Вытоптанная трава, лужи, грязь. Повсюду дым и смог. Горят трупы у Форта Аманта, живых мирных жителей не видно нигде, как и бойцов Эклекеи, есть только трупы, стражи альфа, много моих павших воинов и Некромант, у которого вместо улыбки оскал, но видно, что он доволен. Он одет в чёрную кожу, большие перчатки с широкими манжетами, волосы довольно длинные, торчат седыми клоками.

Патлатая мертвечина, блядь!

Он резок, видно, что силён и чувствует себя уверенно в обстановки страха и боли, как всегда. Его подчиненные-трусы вокруг не поднимают на него глаза в первобытном страхе, они лишь беззвучно выполняют приказы, действуя как часы.

И это тоже, как всегда.

В сомкнутом кругу стражи Некромант мучает какого-то воина-коротышку в боевой экипировке, но тот молчит, а я не вижу кто этот смельчак.

Хороший воин. Ему осталась минута мучительной жизни, но он держится до конца. Надо бы запомнить его, чтобы помочь его семье.

Один страж сделал шаг вправо, и я увидел, что этот бедолага вовсе не мужчина.

Сердце пропустило удар и сжалось до грецкого ореха, когда я вдруг понял, что передо мной Алиса. Моя Алиса!

— Ты сильная для девчонки, но глупая: своей выдержкой ты только раззадориваешь меня на пытки по изощрённой! — голос Элайджи сиплый и леденящий, срывающийся на свист. Он улыбается своей леденящей душу улыбкой. — Давай, девочка, покажи свою силу.

Продолжает пытать магией, вытянув к Алисе руку. Её тело поднимается в воздух и как будто пронзается тысячей мячей, все мышцы то сокращаются, то расслабляются.

С мамой было почти также.

Не могу на это смотреть, но у меня нет выхода.

Моя девочка молчит, лишь смотря исподлобья с ненавистью и сжав зубы. Упрямая даже перед лицом смерти… нет, она не умрёт! Она сильная, намного сильнее, чем была мама!

Собравшиеся на небе облака выбрасывают напряжение всей этой драмы ливнем. Небо плачет от мук моей Алисы, но она непоколебима и всё так же молчит.

— Ты сильнее жалкой мамаши Винсента, он говорил, что это я её убил? — говорит эта убогая отрыжка преисподней сквозь шум дождя, — Но ты… ты можешь ещё сослужить мне службу! Я покажу тебе грани магии, такого ты ещё не видела!

Но она нервно смеётся вместо ответа.

— Не бойся своего рабского гнёта, — продолжает брат, — Он улетучится вместе с душой моего «братца». С его смертью ты получишь свободу и честь быть моей правой рукой!

— Ты всё равно убьёшь меня. Да и твоя правая рука бесполезна во всех смыслах этого слова, грёбанный ты импотент! — процедила Алиса сквозь дрожащие от мук зубы и сплюнула кровь.

«Всегда есть время для прихоти, особенно если это касается выбора человека, который будет обладать твоей свободой» вспоминаю её реплику при нашем первом нормальном разговоре. Упрямая девчонка!

— Я бы показал тебе, что такое по-настоящему твёрдый член, сучка, но таких как ты нельзя оставлять в живых. Я убил отцовскую шлюху, убью и тебя!

И он посылает ей убойную дозу пыток, от которой она закрывает от боли глаза, прокусывает до крови губу из последних сил сдерживаясь. Её кости хрустят, ломаясь, и из её тела вырывается истошный крик, сопровождаемый разрядами молний, будто бы она центр их извержения. Моя девочка извергает из себя тысячи молний, без разбора бьющих вокруг, и Элайджа вряд ли ожидал такое развитие событий.

Сколько же в ней силы… боже, ну почему я снова вижу эти пытки? Разве мало было того, что я видел мамину смерть? Я ни на секунду не забываю об этом, это преследует меня всю мою жизнь, но пытки Алисы… это страшнее, это другой уровень боли, это…

Алиса, пожалуйста, выбери жизнь! Вон Райны тебя не тронут, узнав сколько в тебе силы! Пожалуйста, не умирай…

Некромант отскакивает в последний миг от одного из разрядов, а вот его приспешники не успевают, и один за другим падают замертво дымясь. Молнии всё бьют и бьют, Некромант не успевает увернуться от всех, и несколько попадают в него. Затем второй волной молнии пробивают оставшуюся защиту Некроманта, придавливая его к земле. Он беспомощен, но хватается за жизнь. Кожа его слазит клоками, ведь Квинтэссенция не терпит гниения, а Элайджа сплошь соткан из мертвечины, как чудовище Франкенштейна.

Моя девочка теряет сознание, унося с собой разряды, и падает на землю…

Нет.

Нет! Не может быть!

Нет…

Всё это время я стоял будто за куполом. То есть не я, который смотрел пророчество, а тот, который пришёл с войском. Когда Алиса упала на землю, щит разрушился, и я вместе с убогим Риорданом и ещё несколькими союзниками помчались к месту, где лежало бездыханное тело моей девочки. Я выгляжу иначе: всё прежнее, кроме глаз — они полностью чёрные, как и Некроманта.

Я — Архимаг.

По пути атакую всеми возможными способами раненного Некроманта, тот отбивается и жадно глотает воздух. Я отрываюсь посмотреть на Алису в надежде увидеть признаки жизни, но Риордан, сидевший рядом, прижал её и покачивался шепча «Не может быть, не может…».

Он поднял на меня убитые от горя глаза и отрицательно качает головой.

Нет. Не может быть…

Алиса… ты же обещала меня не бросать! НЕТ!

Она истекает кровью, её серые глаза с лопнувшими сосудами открыты и смотрят пустым взглядом в небо, рот приоткрыт, спутанные мокрые от дождя волосы лишены былой жизни и непослушности. Она мертва.

Мертва.

У меня в душе образовалась Мариинская впадина боли, а в голове зашумело, будто весь мир решил кричать мне в уши.

— Ну? Каково это, Винс? — с зловещей улыбкой говорит Некромант, прерываясь в отдышке — Дежавю не мучает? Я снова сделал это, хотя с твоей матерью было не так весело. Ты отнял у меня отца, мой дом и мою жизнь, вот теперь ты знаешь, как это. Но теперь ты как я, твоя душа такая же чёрная.

Я из будущего вспыхиваю огнём, вокруг закручивается ветер с частицами земли, капли воды замирают в воздухе, я извергает огонь в общий карнавал стихий и эта смертоносная масса с невероятной скоростью движется на Элайджу Блэквелла, который будто застыл с широко открытыми от удивления глазами и оскаленной улыбкой.

— Ты познал их все? — шепчет на последнем выдохе Некромант, оседая на мокрую землю.

— Кроме одной: Квинтэссенции, — отвечает моё будущее я уже мертвому брату.

Видение оборвалось, и я осел на землю.

За каких-то 10 минут все мои ожидания и эйфория от найденного пророчества обернулись в пепел, и я перестал дышать.

У меня часто возникает ощущение, что я сплю и мне снится кошмар, хочу проснуться, не верю, что со мной это происходит на самом деле. Но сейчас я…

Вдох.

Как это всегда бывает, планы в моей голове рождаются быстро, что вызвано постоянным контролем целого мира. И дальнейшие действия выстроились сами собой в одну чёткую линию, и я сразу вижу кто и какую позицию займёт в моих планах, на какую клетку и на сколько ходов уйдёт.

А теперь в Марсель. Убедиться, что она всё ещё жива…

Моя девочка, моя Алиса.