Ben Cocks — So Cold.
Не говорю ей о том, что меня мучает — она и так часто грустит, когда думает, что я не вижу.
Затишье перед бурей — вот что сейчас происходит. Я присматриваюсь к карте в зале переговоров, на которой Картер передвинул множество разных фигурок, и, будь я незрячим новичком, не увидел бы картину со стороны, цельно.
Я вижу, что мне кидают десятки маленьких лакомых кусочков, каждый из которых подвешен на заточенный крючок, пытаясь расслабить бдительность. Всё не так… слишком гладко, слишком легко. Что ждать дальше? Удар. Куда? Куда угодно, но скорее всего это будет уже не мелкая провокация, ведь враги копят силы слишком уж отчаянно.
Море. Это беспокоит меня больше другого, но у меня совершенно нет времени на это. Кастерви пропала именно в море, а вода подвластна лишь мне и Элайдже, что заведомо вызывает у меня нетерпение, хотя вода терпелива.
Делегация с юга приехала на пересмотр условий сотрудничества с последующим переходом под мою власть, они привезли с собой подготовленные пакеты документов, которые Айвори смотрит слишком уж серьёзно, а потом удостаивает меня тем взглядом, что для меня снова кажется настораживающей деталью: Мэтью не видит подвоха. Отсутствие подвоха выглядит как подвох, и это не паранойя, а следствие многолетнего опыта и интуиции, и последняя разрывает мой мозг изнутри тревожными звоночками, но всё выглядит…
— …Чисто, — тихо говорит мне Айвори, изучая бумаги в шестой раз.
— Это возможно?
— Хотите честно, Герцог? — задумчиво говорит он, а я действительно интересуюсь мнением этого самородка, — Я бы не подписывал.
— Я и не буду, но как бы их красиво отшить?
Это было даже жутко, потому что я не сильно выбирал слова, а лишь начав отрылась представителей провинции, как они мило согласились, пожелали мне хорошего дня и попросили остаться на ночь в замке.
— Увы, — настороженно ответил я, — Но вы можете остановиться в замке Лорда Картера.
Как подозрительно! Они же приехали, чтобы…
…Отвлечь меня!?
Риордан уже мчался ко мне, потому что я предусмотрительно распорядился, чтобы его позвали.
— Говнюк, — обращаюсь я к нему, — Проследи, чтобы эти убогие покинули мой замок крайне гладко и быстро, следи за каждым шагом, не своди глаз. Отчитаешь обо всём: с кем попрощались, на кого посмотрели. Проводишь до внутреннего купола, передашь их кому-нибудь из своих, а сам вернёшься. Отправишь с ними одного человека.
— Понял, — кивает и открывает рот, чтобы сказать то, что я и так знаю.
— Нет. Алиса пусть узнает потом, ничего ей не говори, отчитываешься передо мной.
И я пошёл к ней, ведь она ждёт меня в спальне. Я обещал решить то, что для неё кажется таким важным, и, может быть, это и есть то, отчего меня отвлекают? Ведь моя девочка — целиком и полностью соткана из шестого чувства.
Трёт ладони, разгоняя кровь и согревает их дыханием. Замёрзла.
Вот сейчас, замерев при входе на балкон, я вижу перед собой самое важное в своей жизни. Не нужно искать смысл в карте с фигурками, в документах и договорах — он здесь, передо мной.
Алиса. Такая изящная, совершенная, манящая и… моя.
Ветер сегодня беспощадный и порывистый, северный и слишком агрессивно играет в волосах Алисы, но зато я чувствую её запах, хотя стою далеко. Преодолеваю расстояние и закутываю её в плед, а она в этот момент похожа на воробушка, который весь скукоживается, зарываясь в перья.
— Как же ты зиму пережила?
— Легко. Я люблю зиму.
— Но ведь холод не любишь…
— Но зиму я люблю. И обжигающий холод снега… лишь бы не промокнуть — тогда даже приятно. А у моря зима вдвойне красивей, а у моря в лесу втройне. Нравится, когда ветки будто в сахаре…
Это действительно невероятно красиво, и хорошо, что я рядом, чтобы её согреть. Но что будет, когда я уеду и оставлю её дома одну? Будет мёрзнуть и ждать меня? Такой вариант греет моё самолюбие, но любовь не подогревает.
Любовь…
Разворачиваю к себе слишком резко и убираю одеяло. Не знаю почему я так резок с ней, не отдаю себе отчёта. Кровь прилила к вискам, и я вдруг понял какой же я идиот!
Пуговицы её рубашки со звоном летят на террасную доску, а в серых глазах непонимание.
Ей нельзя мёрзнуть. Когда ей тепло, она цельная и такая родная, но как только холод дотрагивается до её кожи, она начинает покрываться льдом. Прокалываю палец и рисую…
…Крыло. Этот знак напоминает крыло, ведь любовь окрыляет.
— Отдаю свою душу без остатка за твою жизнь, посвящая самому сильному из знаков, — улыбаюсь, — Ангельская Вечность…
Я ни разу в жизни не видел двусторонний знак вечности. У папы был такой, но мама к тому моменту уже была мертва, и я не видел два крыла вместе.
Знак моей девочки — мой след, поэтому светится огнём, и от этого…
— …Тепло! — она искренне улыбается и тянется к моим губам с наивными глазами, полными восхищения и любви, — Спасибо.
— За такое спасибо не говорят.
— И всё же… спасибо, Винсент! — я целую её очень нежно. Сейчас я люблю её ещё больше, чем обычно, если это конечно возможно, меня просто переполняет чувство, и это не столько страсть, сколько… хочется делать безумные вещи во имя моей девочки, хочется, чтобы она всегда так улыбалась и смотрела на меня, — Мне так тепло… с таким крылышком я никогда не замёрзну! — закрывает глаза и утыкается мне в грудь.
Всего-то и надо было! Почему я раньше этого не сделал?
— Теперь всё. — улыбается с горечью и даже виновато.
— Что всё?
Но я знаю этот взгляд, она уйдёт от прямого ответа:
— Ты только никогда не сомневайся.
— В чём!?
— Что я люблю тебя, — осторожно касается крыла на моём сердце, — Видишь? Я люблю. Тебя.
Я не услышу больше ни слова конкретики, это я прекрасно понимаю, потому что моя девочка перешла на магическую волну, говоря загадками, которые всегда имеют слишком глубокий смысл, чтобы распознать его сразу. Позже я обязательно пойму, что она имела ввиду, но сейчас я просто всматриваюсь в её прекрасное лицо, а она делает тоже самое, и…
… У меня щемит сердце, будто всё это сейчас разрушится.
Кивает мом мыслям:
— Так и есть. Это конец.
Нет.
НЕТ!
— Лис…
— Прости. Прости, но это уже происходит. Мне жаль, Винсент.
А я стою и не могу пошевелиться, потому что в голове кое-что складывается в одну картинку, которую я не хотел видеть, ведь был ослеплён любовью.