Вдохновило: Rob Dougan — There's Only Me.

Гермес, от 9 сентября:

«…Обе стороны понесли свои потери: Ксенопорея принесла на алтарь мира Некроманта, а Эклекея Герцогиню, и обе жертвы под фамилией Блэквелл. Удивительно, траур по двум неоднозначным, но безусловно Великим людям будет продолжаться до конца месяца, но это не повод забывать про такое долгожданное событие, как объединение двух воинствующих государств во вновь Единый Сакраль.

Сколько жертв пало в войне за правду, сколько плодородных земель охватил огонь и омыла кровь — уже не сосчитать, а словами не выразить. Мы только можем посмотреть вперёд туда, где войн больше нет — в будущее».

Мордвин, 12 сентября.

В былые времена Северная Цитадель была символом свободы и Силы, но не с тех пор многое изменилось: всё будто перевернулось с ног на голову, сама атмосфера замка носила строго противоположный характер и нагнетала траур.

Артемис Риордан, маг Второго Уровня и правая рука Герцога Мордвин, шёл по северному крылу в кабинет к Герцогу с докладом. Он понимал, что в этот раз, как и предыдущую неделю, придётся силой выуживать хоть слово у Блэквелла, который от горя молчал и пил. Артемис ещё не оправился от того, что произошло с ним при добыче контракта Алисы, но это было пустяком по сравнению с душевной раной от потери подруги. Она была самым дорогим человеком для него, его семьёй и вот её не стало, и в этом он винил себя.

Риордан поправил повязку, прикрывавшую его мёртвый глаз, и зашёл с докладом к своему начальнику:

— Странные вещи происходят, заметил?

Винсент сидел на полу у книжной полки, обложившись пыльными раскрытыми книгами, и попивал бренди из горла графина. Он не обратил внимания на реплику Артемиса, но мужчина продолжил излагать мысли:

— …Спишь и не высыпаешься, ищешь, но не находишь, ешь, но не наедаешься. Магия отравлена, — он посмотрел на Хозяина, совершенно без участливо припавшего к графину, — Блэквелл, блядь! Оторвись хоть на секунду от траура!

Винсент медленно поднял уставший взгляд, полный безразличия:

— От меня-то тебе что надо?

— Ты же наш Архимаг, Герцог Мордвин и Хранитель силы. Вот и скажи какого лешего происходит, а главное, как это исправить?

— В душе не чаю, Артемис. И лезть не стану. Я своё «предназначение» выполнил, дальше, хоть обосритесь.

Блэквелл взглядом указал на первую полосу утренней газеты, где просто возмутительно-неприлично-крупным шрифтом было напечатано:

«САКРАЛЬ ЕДИН! Сердце его стучит, как и должно, в Мордвине, а правит балом Герцог. Хроника одиночества или как Винсент Блэквелл шёл к власти, избавляясь от конкурентов. Стр.3–6».

Артемис нахмурился, мысленно ставя себе задачу разобраться с издательствами газеты.

— Ты — наш вождь! — продолжил разговор он.

— Я ваш военачальник, а сейчас не война. Вернёмся к первому вопросу: что тебе от меня надо? Как сказано в очаровательной статье на странице номер три, «сердце Сакраля бьётся в Мордвине ценой сердец Эванжелины Вэйнс, Кларины Блэквелл, Ирэн Барко, Грегори Гринден, Феликса Блэквелл, бесконечным количеством подданных Эклекеи и Ксенопореи…» — он тяжело вздохнул, — «…И истинной, любимой народом, Герцогини, о которой скорбит весь мир».

— С каких пор ты веришь газетам?

— С тех пор, как они пишут правду. — очень тихо произнёс Блэквелл и сделал большой глоток спиртного, — Иди выноси мозг Совету, пусть избирают себе клоуна, а я — пас. Пойди прочь.

Риордан стоял и смотрел на человека, который долгие годы был символом несокрушимости и стойкости, а сейчас отчаявшись сидел в одном тусклом помещении в полузабытьи и в абсолютном отчаянии.

— Ты с ума сойдёшь, постоянно перебирая Её одежду!!! — психовал Артемис, — Дела хоть как-то тебя отвлекают… займись чем-то, Винс, пожалуйста.

— Я и занят, — уж слишком безучастно прошептал Винсент и посмотрел немного наивно исподлобья так, как это делают дети, которые ищут понимания, — У меня есть занятие.

— И какое?

— Я ищу, — он развёл руками и пожал плечами, обращая свой растерянный взгляд на десятки книг вокруг. На его коленях лежал блокнот в кожаном переплёте, желтые страницы которого сплошь были исписаны беспорядочными записями и пометками. Многое было перечёркнуто, немногое обведено, кое-что выделено, повсюду были стрелки, странные символы, а в целом всё это походило на записки сумасшедшего, — Выглядит неубедительно, да?

— Извини, но так и есть, — робко кивнул Риордан и сел рядом на пол, понимая, что Герцог впервые так открыт для разговора со дня трагедии, и этим необходимо воспользоваться, — Я могу тебе помочь?

И Герцог пожал плечами, наморщив нос:

— С этим вряд ли, — его ладони сделали движение к голове в попытке схватиться в отчаяние за волосы, но замерли в нескольких сантиметров от цели, выдавая ещё большее отчаяние. Его глаза скрывали невероятную усталость, безумие, жажду и растерянность, — Я всегда…, — он сделал небольшую паузу и повторил с чувством, — …Всегда знал, что делать. Даже, когда оставался один… у меня всегда были планы, или мечты, которые со сменой обстоятельств вынужденно или как-то иначе воплощались… — он подбирал каждое слово с небольшим трудом, будто забыв, как выражать мысли, и смотрел при этом в пустоту, — А мыслей всегда так много, так много вопросов и всегда меньше ответов.

— Винс, — улыбнулся Артемис, — Ты и так невыносим. Будешь знать ещё больше — я лично организую на тебя покушение, — он поправил повязку на глазу, чем привлёк внимание Герцога.

— Как глаз?

— Чуть лучше. Брутально смотрюсь?

— Как пират… боюсь эта кличка к тебе привяжется, — снова безучастно сказал он и повернул голову к часам, которые ровно через секунду пробили три четыре часа дня, — Я что-то упустил.

— Что?

— Не знаю… — он помахал головой и снова засмотрелся на свои книги, — Связующее звено. У всех действий всегда есть логика, чаще всего скрытая, но всегда есть.

— Ты… ищешь логику в смерти? — задал вопрос Артемис, понимая, что это до боли нелепо.

— Ты не понимаешь. Вон Райны всегда всё делают с расчётом, даже если их планам помешали. Но в этом… в произошедшем нет выгоды, либо она есть, но я её не вижу. Это значит, что чего-то не хватает, будто кто-то выхватил кусок.

Артемис медленно вытащил из кармана то, что принёс с собой с опаской. За сутки до этого он выехал за пределы замка, где его ждала нежданная встреча со старым ювелиром, прибывшим по указанию Герцогини. Будучи в пути несколько дней, ювелир и не знал о том, что встретиться с Алисой Блэквелл у него уже не получится в силу последних обстоятельств, настигнувших его лишь на подъезде в столице.

— У меня для тебя есть кое-что, — издалека начал Артемис, неуверенный в том, что делает всё правильно, — Возьми.

Он вложил в руку Винсента золотые карманные часы с гравировкой на крышке. Блэквелл начал медленно крутить своё приобретение в руках и разглядывать без особого внимания, но с каждой секундой заинтересовываясь всё больше. Не открывая крышку, он поднёс часы к уху, однако не услышал тиканья:

— Сломаны?

— Ювелир утверждает, что в день, когда он выехал в Мордвин, часы шли предельно точно, — деликатно ответил Артемис, — Они не сломаны, а остановились.

Винсент без лишних вопросов открыл крышку часов и увидел замершие в одном положении стрелки, показывающее роковой час: без двенадцати минут восемь. Ровно в это время случился взрыв в Арчере, унесший самое дорогое, что было у Винсента Блэквелла.

Он снова перевернул золотой корпус, осматривая часы уже совсем иначе. На обратной стороне был выгравирован пейзаж Мордвина, и это напоминало бы картину Элайджи Блэквелла, если бы не иной взгляд на вещи: замок, как и окрестности, были изображены с той наполненностью, которую Некроманту никогда бы не пришло в голову изобразить.

— Как сказал ювелир, картинка — точная копия рисунка заказчика.

Блэквелл дёрнулся, отворачивая голову в сторону.

— Зачем ты отдал мне это?

— Потому что это принадлежит тебе.

Артемис чувствовал, как между ним и Герцогом медленно возводится стена отчуждённости, как Блэквелл закрывается от него, оставаясь наедине со своим горем.

— Винсент, — позвал он Герцога, — Она была частью и моей жизни. Не просто частью: львиной долей моей заблудшей души.

— Тогда у тебя осталась хоть малая часть, чтоб жить дальше, — Винсент говорил это еле сдерживая гнев и боль, вырывающиеся наружу. Жилы на его мускулистом теле выступали, выдавая высокое напряжение и грани контроля, его мощная ладонь сжала миниатюрный золотой корпус часов с неимоверной силой, — Пойди прочь. Я хочу быть один, чтобы ни одна живая душа ко мне не приближалась.

— Винс, так нельзя. У тебя всё ещё есть цели, есть планы… — Артемис показал рукой на блокнот, полный записей, — Ты должен всё это воплотить.

— Круто ты придумал: я всем должен. Вечное бремя какого-то бессмысленного долга, и это ведь никогда ни на минуту не заканчивается! — он рыкнул злобно и дёрнулся так, что Риордан невольно отшатнулся, — «Любовь вечна» — так говорят, «любовь — самое сильное, что есть в мире», но на деле… на деле всё это байки, которыми травят неокрепшие детские умы. В реальности существует лишь нескончаемый долг, который с каждой минутой давит на тебя всё больше и больше — вот, что действительно вечно! Благодарность, отдача, чувство выполненного долга — всё это миф, но самый горький миф — любовь.

— Но она существует! — возразил Артемис.

— О да! — с безумной улыбкой перебил Блэквелл, обращая внезапно почерневший взгляд на друга, — Она существует. Она ещё более ужасна, чем описывают: она невозможна, она безумна, она… всепоглощающа. Но она скоротечна: проносится, сшибая с ног, даря надежду, а потом оставляет пустоту.

Риордан хотел что-то возразить, но не решался заговорить с Архимагом, потерявшим контроль, поэтому лишь смиренно опустил голову, не найдя нужных слов. Через несколько секунд колебаний, он решился лишь на одну фразу:

— Чем-я-могу-ТЕБЕ-помочь? — и тогда осторожно посмотрел в чёрные глаза, — Я хочу сделать что-нибудь для тебя, пока ты будешь сидеть здесь один.

— Найди мою Кастерви, — с решимостью сказал Блэквелл, — Бери всё, что хочешь: деньги, корабли, людей, но найди мою галеру. И… сделай так, чтобы я только подписывал, а ничего не читал, — он был немного спокойней, чем пару минут назад, наладив самообладание, но выглядя при этом по-прежнему опустошённым, — Я готовил другого приемника, обучая всему, что умею, но… судьба распорядилась иначе, поэтому настало время твоей игры, Артемис Риордан, — тяжёлый вздох, — Я даю тебе власть делать всё, что ты считаешь нужным.

Всё было слишком сумбурно и через чур неожиданно, поэтому Артемис встал на ватных ногах и не помня себя вышел прочь, оставляя Блэквелла наедине со своими мыслями, даже не обернувшись. Обернись он в последний момент, то обязательно бы заметил секундное смятение и растерянность на лице Герцога, который тут же сурово нахмурился, смотря сурово на свою сжатую ладонь, откуда доносилось то, что он счёл слуховой галлюцинацией.

То было слабое прерывистое тиканье, которое внезапно началось и также внезапно закончилось.