ПРАВИТЕЛЬСТВО ВИШИ И СССР (июнь 1940 — июнь 1941 г.)

В воскресный день 22 июня 1941 г. германская армия перешла границу СССР и вторглась в его пределы. Началась величайшая битва не просто двух крупнейших и мощнейших армий мира, но война двух непримиримых идеологий. Война на уничтожение одной из сторон, которая для Советского Союза стала Великой Отечественной войной советского народа, а для нацистской Германии, вместе с которой шли представители почти всех европейских стран, — Восточным походом («Ostfeldzug»).

Франция к этому моменту уже год находилась в оккупации. Первые части 18-й армии генерал-лейтенанта Георга фон Кюхлера, которого позже назовут «покорителем Парижа», вошли в столицу Франции в 5:30, через ворота Виллетт 14 июня 1940 г. В 8 утра германская армия парадным маршем и без боя прошла по Парижу, который был объявлен «открытым городом». Премьер-министр Франции Поль Рейно отказался вести переговоры и сложил с себя полномочия. 16 июня его место занял герой Первой мировой войны маршал Анри Филипп Петэн, которому тогда уже исполнилось 84 года. 17 июня он начал переговоры о перемирии с Гитлером. Армия Франции, которая до своего сокрушительного падения считалась одной из мощнейших в Европе, была раздавлена политически и фактически. Сначала германские танки продемонстрировали ей свой «блицкриг», а 17 июня маршал Петэн обратился к солдатам, продолжавшим защищать стремительно рушащееся государство, с речью но радио, морально «добив» тех, кто еще верил в возможность продолжения битвы. В своем выступлении он сообщил, что начал переговоры о перемирии, и одновременно призвал французских солдат «мужественно сражаться и дальше, пока переговоры о перемирии не будут закопчены».

Французское правительство было раздираемо внутренними склоками, постоянные заседания не приносили особых плодов из-за полярности мнений: кто-то предлагал капитулировать, кто-то говорил о том, что самое время бежать, кто-то утверждал, что борьбу необходимо продолжить. Маршал Петэн был сторонником заключения перемирия с Третьим рейхом; предложение об эвакуации в Британию было им резко отвергнуто. Он пригрозил немедленной отставкой, если будет принято решение об эвакуации, считая, что правительство должно остаться в стране, для того чтобы быть с народом в это тяжелое время. В итоге выбор был сделан, по-видимому, исходя из принципа «меньшего зла».

22 июня 1940 г. в Компьенском лесу, в том же железнодорожном вагоне маршала Фоша, в котором Германия подписывала унизительное для себя соглашение в 1918 г., состоялось подписание Компьенского перемирия (или Второго Компьенского перемирия), но теперь уже для Франции. Решение о месте подписания Адольф Гитлер принял еще 20 мая 1940 г.: в соответствии с ним, из музея был доставлен тот самый вагон. Согласно подписанному документу, состоявшему из 24 статей, власть в стране переходила формально в руки правительства Виши, при этом Франция делилась на две части — оккупированную и неоккупированную. Северная и большая часть страны (примерно 60% от общей территории), включая Париж, оставалась под контролем германской военной администрации. Южной частью Франции управляло правительство Виши, по названию города, которому теперь суждено было стать столицей «новой Франции». 24 июня под Римом, на вилле Инчеза было подписано перемирие и с Италией, которая 10 июня объявила Франции войну и даже успела начать наступление в Альпах 20 июня. По итогам этой операции Италия заняла небольшой район на юге Франции площадью 832 кв. км с населением в 28,5 тысяч человек.

Желанный на протяжении 22 лет германский реванш за «Версальский позор» состоялся, а Франция потерпела одно из самых сокрушительных поражений в своей истории. Официально военные действия закончились 25 июня.

По мнению германского специалиста Мюллера, неожиданно слабое сопротивление французской армии можно объяснить внутренней дестабилизацией страны и последствиями острой внутриполитической конфронтации в период правительства Народного фронта в середине 1930-х гт. Антиправительственная кампания французских коммунистов, направлявшаяся из Москвы, несомненно, также влияла на моральное состояние войск и усилила антикоммунистические настроения как в армии, так и в правительстве и в среде буржуазии. Известный французский историк А. Мишель хорошо описал ситуацию в стране в первые дни после перемирия (по сути — капитуляции): «Прекращение боев, сохранение половины территории Франции и всей колониальной империи были с облегчением и единодушием восприняты общественными кругами, убежденными, что перемирие даст возможность избежать худшего зла и что в крушении, отчет о котором они себе отдавали, окончательно пошли ко дну Третья республика и ее лидеры, политические партии и деятели».

Сложным является один вопрос: являлось ли правительство Виши в полном смысле коллаборационистским (т.е. вышедшем из той самой «пятой колонны», которая рассматривала иностранную оккупацию как шанс реализовать собственные политические интересы) или же было легитимно? Официальная французская историография считает, что Третья республика закончилась с подписанием Компьенского перемирия. Однако если смотреть на факты беспристрастно, то можно увидеть, что прерывания государственной традиции не было: Петэн изначально не был ставленником нацистов, он на вполне законных основаниях занял пост главы государства еще до окончания боевых действий.

Другое дело, что впоследствии вишисты плотно сотрудничали с нацистами и потеряли к концу 1942 г. (в связи с введением германских войск в южную «неоккупированную» зону) даже те крохи самостоятельности, что у них были в первые два года оккупации. После 1942 г. Петэн, который пс желал полной передачи Франции в руки Германии, отошел на задний план и вперед вышли французские нацисты, которые были согласны почти со всеми позициями, что озвучивали немцы.

24 октября в Монгуар-сюр-ле-Луар Петэн встретился с Адольфом Гитлером. Считается, что именно после этой встречи, в радиообращении от 30 октября, Петэн впервые призвал французов «сотрудничать» («collaborer») с немецкими властями, дав, таким образом, рождение термину «коллаборация». Чуть позже, 4 ноября, в газете «L’Oeuvre», будущий создатель «Народного национального объединения» (партия создана в феврале 1941 г.) Марсель Деа впервые использовал термин «коллаборационист». Спустя три недели после встречи в Монтуаре Германия выпустила 50 000 французских военнопленных.

Что касается международной оценки правительства Виши, то некоторые крупные страны изначально признали подобный поворот во французской политике. Так, например, СССР и СШЛ установили дипломатические отношения с вишистской Францией; лишь после начала «Барбароссы» послы были отозваны, и отныне поддерживалось находившееся в Лондоне правительство де Голля. Стоит отмстить, что разрыв дипломатических отношений не обозначал объявления войны: вишистская Франция де-юре так и не объявила войну СССР.

Какими же были политические отношения режима Виши с СССР в краткий годичный период до нападения Германии на СССР? «Многоплановыми» — и это будет очень верное слово, которое в полной мере описывает политику Франции по отношению не только к СССР в тот период. Франция, пусть даже и под оккупацией, иногда пыталась вести самостоятельную игру. Однако в открытую сделать это было почти нереально, поэтому французское правительство пыталось подстроиться к ситуации, извлекая хоть какие-то политические дивиденды для себя.

По меткому выражению французского специалиста Суту, правительство «плыло по бурным волнам не контролируемых им мировых событий». «Генеральной линией» на протяжении почти всего периода существования власти Петэна, несмотря на множество концепций, было одно — сохранить при любом развитии событий единство метрополии и Африки. И ради этого Петэн шел на то, чего от него хотели германские нацисты, т.с. проводилась политика «очищения» Франции (те же евреи отправлялись в концлагеря) и т.д.

Первый период отношений между Виши и СССР продлился с лета по осень 1940 г. В это время определенные круги Франции, и сюда, прежде всего, относятся ведущие дипломаты Виши (министр иностранных дел Бодуэн, генеральный секретарь Шарль-Ру, посол в Москве Эрик Лабонн), считали возможным заключение мира в Европе, включая СССР и Великобританию. Была сформулирована концепция «европейского равновесия», которой придерживался Лабонн, согласно которой СССР рано или поздно окажется под угрозой со стороны Германии и, желая сохранить себя, начнет поддерживать Францию. Она же, в свою очередь, используя свои связи с Германией, сможет стать тем самым «западным противовесом», который и поможет восстановить мир в Европе; добиться этого можно было бы путем англо-советского сближения. Таким образом, была бы достигнута ситуация равных возможностей: Германия не может сокрушить Великобританию, но и не теряет своей мощи, а Франция же, в ходе мирных переговоров, начинает отстаивать свои интересы.

Исходя из подобных представлений, эти круги призывали к наведению определенного порядка в дипломатических отношениях с Москвой: так, например, в Виши настаивали (!), чтобы Москва направила к ним своего посла, а не поверенного в делах. Москва согласия именно на отправку посла не дала, однако 10 октября с се стороны был сделан некий намек: СССР предложил назначить поверенным в делах руководителя Западного отдела Наркоминдсла А.Е. Богомолова. Богомолов на тот момент представлял собой фигуру достаточно крупную. Таким образом, Советский Союз прозрачно намекал Виши, что позже «поверенный» может стать «послом».

Официальные структуры правительства Петэна тем не менее считали иначе: так, сам маршал проявлял сдержанность, вновь пытаясь найти некую «золотую середину» для французской политической схемы. Когда Богомолов прибыл для вручения верительных грамот в октябре 1940 г. и попытался добиться от маршала фразы о желании «улучшения» советско-французских отношений, Петэн ответил ему пространной фразой, что он желает их «поддержания».

Вся политическая конфигурация отношений в Европе на тот момент зависела ровно от одного фактора: останутся ли Рейх и СССР в «добрых» отношениях или же нет. В Виши, несмотря на вышеописанную концепцию, вполне осознавали, что эти отношения очень хрупкие. Лабонна в Москве не обманывали и те переговоры, которые СССР вел с Рейхом. Это было лишь попыткой выиграть время и отдалить неизбежное столкновение, которое, по его мнению, должно было произойти уже летом 1941 г. Концом первого периода можно считать встречу в Монтуаре.

После неопределенного промежутка наступил второй период (март — апрель 1941 г.). В середине марта 1941 г. Богомолов был назначен послом. Уже 10 апреля в беседе с заместителем директора европейского отдела министерства иностранных дел Бресси он произнес: «Сейчас у Вас нет друзей. Вы изолированы и одиноки. Дружба с такой великой страной, как Советская Россия, — это стоящая вещь. Надеюсь, что французское правительство, как и мы, понимает это и желает укреплять отношения, которые мы должны поддерживать». После этого Богомолов упомянул о возможности возобновления торговли между двумя державами.

О «равновесии» речи теперь не шло: Великобритания явно не могла более, даже в мечтах вишистов, быть вписанной в «новый европейский порядок». Оставался один СССР, который, по сути, вновь намекнул Петэну, что поддерживает его в определенных антигерманских потах, которые все-таки иногда звучали в оккупированной Франции. Тем не менее Петэн не забывал и о Германии. Несмотря на то, что «политический воздух» Европы был наэлектризован предчувствием будущей большой войны, пока еще СССР поставлял державам Оси необходимое сырье в обмен на технические средства, шла торговля, т.с. формально никакою конфликта не было.

Лабонн все так же предлагал использовать советскую нефть как фактор «замирения» Европы и Германии, как ту самую возможность избежать войны, однако вскоре его на посту посла в Москве сменил Гастон Бержери. Если Лабонн руководствовался идеей «равновесного порядка» между Великобританией, Виши, Германией и СССР, то идея Бержери предполагала интеграцию Франции и СССР в «новый европейский порядок». Можно сказать, что второй период политики Виши по отношению к СССР характеризуется попыткой укрепить отношения с Союзом, но до определенных границ, разумеется. В рамках «новой» политики 25 апреля 1941 г. Петэн принял Богомолова: в беседе он подчеркнул «усердие, с которым г-н Богомолов работал ради развития франко-советских отношений», и отмстил, как личную заслугу советского посла, «проявленное правительством Москвы понимание в отношении Франции, оказавшейся в трудных обстоятельствах». Помимо этого, маршал выразил «твердую надежду на то, что в скором времени можно будет видеть, как в благоприятной обстановке развиваются экономические отношения между двумя странами» {25} .

Третий период отношений относится к маю 1941 г. и сосредоточен на личности Франсуа Дарлана, министра иностранных дел и заместителя председателя совета министров.

Дарлан считался преемником Петэна и был прогермански настроен. В феврале 1941 г. он заявил своим коллегам: «Если мы прекратим политику сотрудничества, то утратим все преимущества, которые мы могли надеяться извлечь из него. Мой выбор сделан: я — за сотрудничество». Он считал, что не может быть никакой интеграции; наоборот, Франция должна вписать свои действия «в европейский контекст под германским руководствам». Если для Бержери «новый европейский порядок» был бесконфликтным и включал в себя СССР (что дало бы Франции дополнительные очки), то для Дарлана этот же термин обязательно означал вторжение в СССР.

 

СОЗДАНИЕ ЛЕГИОНА ФРАНЦУЗСКИХ ДОБРОВОЛЬЦЕВ ПРОТИВ БОЛЬШЕВИЗМА (июль — август 1941 г.)

До начала «Барбароссы» оставалось несколько минут. Оберлейтенант Эрих Менде, служивший в 8-й пехотной дивизии, стоял рядом со своим командиром, ожидая сигнала. Командир вдвое превосходил Менде по возрасту и воевал с русскими еще в 1917 г. на Нарвском фронте. Наконец, стрелки ручных часов на запястьях офицеров почти подошли к 3:15. И в этот момент командир сказал: «Мы найдем лишь смерть на огромных русских просторах, как Наполеон. Менде, запомните этот час, он станет концом пашей старой Германии — финис Германиа» {27} .

Грянули артиллерийские залпы. Новый поход на Восток начался.

Начало операции «Барбаросса» вызвало ликование в ультраправом лагере во Франции. Глава НФП Жак Дорио заявил на съезде партии 1 июля 1941 г.: «Эта война — наша война, мы пройдем ее до конца, до победы». Коллаборационистская пресса оправдывала вторжение в СССР как с позиции расово-политических доктрин, так и с религиозно-политической точки зрения. В газете «Французской лиги», которой руководил Пьер Костантини, 10 июля было написано следующее: «Против варваров века, против врагов рода человеческого, против самой людоедской интриги наконец- то выступило самое грозное войско. […] Вот где гремят пушки […] общественного спасения от чудовищной расы москвичей и калмыков» {28} .

Петэн же, являясь главой «новой Франции», по-видимому, колебался. Дарлану нужна была поддержка Петэна, а значит, нужен был повод, некий козырь, с помощью которого он мог бы надавить на маршала. Такой козырь он нашел: немецкий посол в Париже Отто Абец помог Дарлану достать документы из советского посольства в Париже, по всей видимости, касавшиеся советского шпионажа во Франции. Это и стало предлогом для разрыва с СССР 29 июня: ссылаясь на дипломатов, как на «покушавшихся на общественный порядок и государственную безопасность», Дарлан смог добиться своего. Первый заместитель наркома Вышинский был сильно раздражен этим сообщением, которое 29 июня ему передал Бержери, что говорило лишь о том, что у СССР были свои планы касательно Виши; вероятно, Союз хотел продолжить дипломатические отношения.

30 июня Дарлан вызвал к себе советского посла и сообщил ему о разрыве отношений. Сразу после этого Богомолов и его сотрудники покинули Францию. Их погрузили на специальный поезд, доставили в порт Вандр, недалеко от испанской границы, а позже они попали в СССР; таким образом, состоялся обмен советской дипмиссии на миссии Германии, Италии и Франции. В советское время утверждалось: «В качестве предлога для разрыва была использована фальшивка, утверждавшая, будто бы “советские дипломаты и консульские представители нарушили общественный порядок и безопасность“».

Так был это предлог или СССР все-таки вел разведывательную деятельность?

СССР действительно имел в вишистской Франции сеть своих агентов: главным резидентом Разведуправления был генерал-майор артиллерии И.А. Суслопаров. Его ассистентом был помощник военно-морского атташе генерал-майор авиации Макар Волосюк («Рато»), Два нелегальных резидента снабжали их информацией: Генри Робинсон («Гарри») и Леопольд Треннер («Отто»). Робинсон работал на советскую разведку еще с 30-х; именно он 3 апреля 1941 г. передал «Рато» информацию, касающуюся германского оккупационного режима во Франции, по сути, имевшего 3 зоны (формально 2): закрытую, оккупированную, неоккупированную. В течение 1940–1941 гг. «Гарри» раздобыл немалое количество цепных данных: о передвижениях германских войск на Восток, о строительстве Атлантического вала, о французских фабриках, которые начали выполнять заказы от германского министерства обороны, о полицейском контроле в двух зонах Франции. В своем донесении от 20 сентября 1940 г. «Гарри» выразил сомнение, что немцы действительно намереваются вторгнуться в Англию, т.к. их приготовления были слишком очевидны. В рапорте от

4 апреля 1941 г. он категорически заявил, что немцы более не хотят занимать Англию, хотя продолжат ее бомбить.

Что касается «Отто», работавшего под вымышленным именем Жана Жильбера, то он прибыл во Францию летом

1940 г. Удачно внедрившись и найдя источники информации, 21 июня 1941 г. он информировал Суслопарова: «Командование вермахта завершило переброску войск к советской границе и завтра, 22 июня, оно внезапно атакует Советский Союз». Доклад сразу же ушел «наверх»: когда Сталин прочел его, то он оставил пометку на полях: «Эта информация является английской провокацией. Найдите автора и накажите его». Интересно и то, что эта «английская провокация» подтверждалась еще одним агентом, Герхардом Кегелем («ХВС») из немецкого посольства в Москве.

По всей видимости, документы и сводки о деятельности агентов хранились в советском посольстве, откуда их и извлек Абец.

Сам Петэн продолжал сомневаться. Вскоре после 22 июня он собственноручно написал, что ему приходится иметь дело с двумя доктринами, применение которых представляется «нежелательным», — нацизмом и большевизмом: «Большевизм — самая серьезная опасность для Европы. Следовательно, у нас нет оснований сожалеть об ударах, наносимых ему сегодня. Нет также ничего желанного и в правлении нацизма, так как он навязывает подчиненным его власти народам те или иные виды принуждения, которые крайне тяжело переносить. Нетрудно предвидеть, что в силу такого принудительного характера и масштабности предприятия не замедлят появиться трещины, которые обрушат здание нацизма». Как позднее Петэн признавался Рене Массильи, надо, чтобы Германия вышла из войны «менее побитой», чем СССР. В то же время Петэн заявил 27 июня, что нападение Германии приведет к падению Сталина и положит конец коммунизму. Скорее всего, суть мыслей Петэна лежит где-то посередине между этими разными высказываниями. Можно сказать, что Петэн и те, кто придерживался подобных взглядов, хотели, чтобы Германия вышла из конфликта крайне ослабленной, что дало бы Франции политическое пространство для маневра.

Созданию ЛФД предшествовали внутренние распри в среде коллаборационистов. Главы партий считали, что Петэн слишком боязлив, дабы идти на прямую конфронтацию, поэтому именно они, при поддержке Абеца, просили о создании армии волонтеров для участия в «крестовом походе».

Изначально Адольф Гитлер проявлял мало интереса к идее создания подобного формирования из французов. По мнению исследователя Бишопа, Гитлер просто презирал французов. С точки зрения нацистов, в создании легиона не было смысла: план операции был рассчитан на 5 месяцев, а немцы не рассматривали французскую армию как нечто серьезное после разгрома год назад. Даже после встречи и переговоров в Монтуаре Гитлер остался на позиции сдерживания: ему нужна была свобода принятия решений в отношении будущего Франции, без укрепления позиций оккупированных территорий. Тем не менее для немцев сама задумка подобного формирования, несмотря на первичное нежелание Гитлера даже планировать нечто подобное, сулила неплохой пропагандистский выигрыш.

23 июня Абец, с которым коллаборационисты установили контакт, направил прошение в МИД о создании легиона. 1 июля Абеца проинформировали, что по проекту создания легиона будет дано положительное решение.

В тот же день правительство Виши выпустило официальное обращение, опубликованное в прессе, где заявляло, что нс будет чинить никаких препятствий тем французам, которые захотят «поучаствовать в европейской борьбе против коммунизма». Обращение касалось как добровольцев из оккупированной зоны Франции, так и из неоккупированной зоны. Вдобавок, вишистское правительство по случаю создания ЛФД приостановило действие закона, запрещающего французским гражданам службу в иностранной армии. Также был отдан приказ никаким образом не препятствовать (под угрозой санкций) проведению в Армии перемирия набора в ЛФД. Набор в этой армии практически ни к чему не привел, записавшихся было крайне мало.

Своим обращением Петэн дал понять, что правительство Виши не препятствует созданию легиона. Однако «не препятствовать» и «одобрять» — вещи разные. Одобрял ли Петэн создание легиона? На наш взгляд, если отбросить всю «победную» риторику, то не стоит этого утверждать, как минимум но отношению к начальному этапу созданию ЛФД (примерно до ноября 1941 г.). Так, американский специалист Дэйви писал, что «одобрение» Виши было очень натянутым, если не сказать иначе. Германские отчеты свидетельствуют, что французские власти из неоккупированной зоны препятствовали набору волонтеров. Также и в оккупированной зоне желающим записаться в легион ставились неофициальные барьеры. Даже больше: в мае 1942 г. германо-французская комиссия по перемирию подала официальный протест на тему того, что французские власти препятствуют набору в ЛФД.

Совет министров на прошение Абеца от 23 июня дал свое согласие 4 июля. 5 июля Гитлер принял решение, установив 3 условия: легион должен быть «частной» инициативой (желание о создании идет «снизу»), а не государственной; не более 10 000 добровольцев; вишистское правительство не требует ничего взамен.

В этот же день, 5 июля, Абец получил подтверждение в виде телеграммы от Риббентропа, в которой говорилось, что правительство Рейха согласно «принять французов в качестве добровольцев в борьбе против Советского Союза». На это письмо, где говорилось также о численности будущего легиона, Абец ответил, что главы коллаборационистских партий обещали поставить 30 тысяч человек под ружье. Берлин сообщил послу, что вместо 10 тысяч планка может быть повышена до 15, но не более. 6 июля (Дэйви утверждал, что это было 5 числа) Абец принял коллаборационистов и заявил, что Гитлер согласился сформировать легион, составленный из французов.

Отто Абец также поучаствовал в создании еще одного франкофонного подразделения вермахта — Валлонского легиона (Legion Wallonie).

7 июля главы партий встретились с представителями германской армии и обсудили некоторые вопросы. Совещание проходило в отеле «Мажестик», который был занят германскими спецслужбами; в нем приняли участие Бюкар, Делонкль, Дорио, Деа, Костантини, Клементи, Буассель и Поль Шак. Все это было неслучайным: рейхефюрер СС Генрих Гиммлер дал указание максимально поддерживать пронацистские политические движения, поэтому некий раскол между французскими нацистами и Петэном был немцам на руку. Встречу помогал организовывать оберфюрер Карл Альбрехт Обсрг.

В результате встречи был образован Центральный комитет ЛФД, президентом которого стал Эжен Делонкль. Должность президента ЦК ЛФД во многом была лишь почетной, не неся в себе мощного фактического влияния. Делонкль пробыл президентом четыре месяца, после чего главы сменялись почти каждые два месяца. Реальный политический вес в ЦК ЛФД имел генеральный секретарь, ведающий вопросами пропаганды и рекрутирования.

8 июля в Париже открылся первый пункт по набору добровольцев. По иронии судьбы, ранее это здание принадлежало советскому агентству путешествий «Интурист». В этот же день, 8 июля, в газете НФП «Глас народа» («Le Cri du Peuple»), вышла статья, предлагавшая записываться в легион и разъяснявшая его цели: участие в «Крестовом походе против большевизма», представление Франции на Восточном фронте, защита европейской цивилизации. Особый упор был сделан на официальном одобрении легиона Петэном и Гитлером. Пока что будущее формирование называлось просто «легионом французских добровольцев». Как пишет Дэйви, хотя название «Легион французских добровольцев против большевизма» широко использовалось уже в августе, официально оно было одобрено только 8 сентября 1941 г.

Возникли определенные сложности с главой нового формирования. Так, 8 июля было объявлено, что французский генерал Хасслер (бывший командир 236-й пехотной дивизии) встанет во главе ЛФД. Интереснее всего то, что самого генерала об этом не предупредили, и оп узнал о своем назначении из газет. Последовал жесткий отказ с его стороны, мотивированный нежеланием иметь какие-либо дела с коллаборационистами, после чего Хасслер покинул Париж.

Эльзасец по происхождению, Хасслер изначально принимал участие в создании ЛФД (присутствовал на совещании в отеле «Мажестик»), однако по результатам этой встречи у него сложилось отрицательное мнение по поводу будущего легиона. 26 июля Хасслер написал письмо, в котором объяснил свой поступок.

По его мнению, ЛФД не был подлинно национальным по духу проектом, т.к. создавался немцами. Легион, как пишет Хасслер, не был официально санкционирован правительством Виши (вспоминая условие о создании легиона «снизу», это выглядит логично). Будущий легион был в большей степени лишь попыткой некоторых политических акторов извлечь максимальные выгоды из создания подобного формирования и попыткой провести какие-то дела за спиной Петэна, которому Хасслер был лично предан. В своем письме Хасслер также предрекал крах всему проекту, утверждая, что легион, созданный немцами, которые оккупировали половину страны, а не французским правительством, не будет принят гражданами Франции.

По всей видимости, и внутри немецкого аппарата были какие-то разногласия по поводу создания ЛФД. Так, начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Ф. Гальдер в своем дневнике в записи от 9 июля 1941 г. отмечал: «Между Абецем и Штюльпнагелем [председатель германо-французской комиссии по перемирию генерал Карл-Генрих фон Штюльпнагель. — О.Б.] возникли разногласия по вопросу о вербовке добровольцев во Франции» {46} .

14 июля, при посредничестве Абеца, со стороны правительства Виши Берлину была передана специальная нота (в реальности было 2 поты). Этой нотой правительство Виши предлагало Германии свою посильную помощь в войне против Англии, СССР, а в случае необходимости, и против США. В обмен на свою лояльность вишисты просили гарантий сохранения Францией африканских колоний и своей территории в границах 1914 г., но без Эльзаса и Лотарингии. Нота сопровождалась несколькими проектами соглашений и протоколов о вступлении Франции в «тройственный пакт» (т.е. о присоединении к державам Оси — Германии, Италии, Японии), а также проектом франко-германского договора.

Берлин это предложение отверг. Гитлер поручил Абецу вернуть «ноту 14 июля», указав, что она свидетельствует «о полном непонимании положения Франции, как нации, побежденной Германией». Помимо этого, Абец должен был напомнить вишистам, что численность будущего легиона не должна превышать 10–15 тысяч человек, а также то, что «поддержка таких организаций со стороны французского правительства нежелательна». Гитлер позже объяснил Абецу, что не хочет «менять что бы то ни было в тактике обращения с французами, пока кампания на Востоке не будет закончена». Однако после победы над СССР, когда Германия сможет увеличить свое присутствие во Франции до 50 дивизий, «он будет откровенно разговаривать с этими господами из Виши».

Несмотря на «нежелательность поддержки», по словам Дарлана, правительство «с интересом следило» за созданием ЛФД и «не скупилось на его поддержку», учитывая «выгоды», которые это сулило «как в политическом, так и доктринальном отношении».

Исходя из этого, стоит согласиться с французским историком Суту, который считает, что легион стал символом военного сотрудничества Франции Виши и Рейха, своего рода «центральной точкой», соединившей в себе разрыв в отношениях с Москвой, включение Франции в «новый порядок» и перспективу развития военного сотрудничества.

Продолжая эту мысль, можно предположить, что легион должен был стать некоей «гарантией» Рейху и, на наш взгляд, более политического, нежели военного свойства. Гарантией выбранного (пусть и, в определенном смысле, декларативно) Францией политического пути присоединения к «новому европейскому порядку». По нашему мнению, именно этим настроением, желанием «угодить» Рейху, но, в то же время, соблюсти свои интересы, характеризуется та позиция, которую заняло правительство Виши по отношению к созданию легиона. Таким образом, можно говорить об ЛФД как о больше политическом (нежели военном) жесте правительства Виши, который бы демонстрировал Берлину «положительную динамику» в вопросе Франции. Другое дело, что Гитлеру это сотрудничество было не нужно.

Интересно и то, что совещание 16 июля 1941 г., во время которого фюрер Германии определил направления будущей «восточной политики», началось с обсуждения предложения французов о создании легиона. Гитлер был возмущен и говорил «о бесстыдной газете правительства Виши», в которой разместили заметку с утверждением: «Война против Советского Союза является войной Европы; поэтому она-де должна вестись для Европы в целом. Очевидно, газета Виши хотела этим сказать, что воспользоваться плодами победы в этой войне должны будут не только немцы, но и все европейские государства».

Первые добровольцы потянулись записываться в новое формирование. Требования были следующими: не еврейское происхождение; от 18 до 30 лет для солдат, капралов и унтер-офицеров; для офицеров «планка» была повышена до 40 лет; минимальный рост 160 см; отсутствие судимостей. Позже в легион в качестве исключения стали принимать людей с ростом в 154 см, однако общая конституция должна была быть очень крепкой.

Другие данные говорят о том, что в ЛФД принимали от 18 до 40 лег, а офицеров — до 50 лет. Зрение должно было быть в норме. Не должно было быть проблем с грыжей или варикозным расширением вен. Также не должно быть проблем с зубами: достаточно было иметь три отсутствующих или проблемных зуба, чтобы не попасть в легион (как мы увидим, дантисты сыграют свою роль в истории ЛФД). Впоследствии все эти требования излагались в пропагандистских проспектах.

В пропаганде условия приема волонтеров отображались по-разному. Так, в начале 1943 г. вышли три одинаковые по содержанию брошюры, притом каждая из них имела свой возрастной ценз (от 18 до 30; от 18 до 40; от 20 до 40 лет).

Чтобы подогреть интерес к вступлению в легион, за каждого волонтера в пропаганде обещали освободить из плена двух французских военнопленных. В реальности это решение никогда не получило официального германского одобрения, хотя члены Центрального комитета ЛФД просили Юлиуса Вснггрика (представитель Абеца) подумать над этим. Предполагалось, что пленных смогут хотя бы отпускать на месяц, но и эта задумка не получила официальной санкции. Можно согласиться с мнением исследователя Дэйви, который назвал французских пленных «германским мечом, занесенным над головой Франции ради уступок со стороны Виши».

Легионеров также ожидала очень высокое денежное довольствие. Система была разработана с учетом многих условий (женат ли солдат, есть ли дети, служит ли на фронте или в тылу, имеет ли ранения и т.п.). Все эта показатели в итоге суммировались, и суммы были по-настоящему впечатляющими для людей того времени. Например, женатый рядовой- тыловик получал в месяц 2400 франков или 3000, если служил на фронте. На каждого ребенка возрастом младше 16 лет полагались дополнительно 360 франков в месяц. Офицеры получали намного больше даже упомянутых сумм. Деньги начислялись каждому солдату на личный счет и не могли быть использованы до возвращения во Францию. Для сравнения: зарплата рабочего в 1940 г. равнялась 24 франкам в день.

18 июля в Париже, в Зимнем велодроме, была организована встреча членов французских партий, на которой присутствовало примерно 8 тысяч человек. Коллаборационисты же заявляли, что велодром вместил в себя 15 тысяч присутствующих. Незаинтересованность простых парижан (нс членов разных партий) была очевидна. Выступали лидеры движений. Делонкль пообещал, что легион будет представлять собой дивизию, с тяжелым и легким танковыми полками, моторизованным артиллерийским полком и даже с авиационной эскадрильей. Костантини сказал, что готов записаться в авиацию ЛФД (которая в итоге так и не была создана). Дорио утверждал, что Франция хочет восстановить попранную славу после поражения Наполеона. Помимо этого, он также пообещал присоединиться к бойцам, отправляющимся на Восточный фронт.

У будущего легиона действительно были пересечения с историей Великой армии Наполеона. Озвучивался этот момент и во французской пропаганде: бойцы ЛФД представлялись в ней как «защитники Европы» и христианства, своего рода «новые крестоносцы», при этом сам легион рисовался как своеобразный «наследник» Великой армии. Как отмечает исследователь Козак, «следуя документальным материалам и воспоминаниям некоторых участников, можно утвердительно сказать о частичной преемственности духа 1812 г.».

20 августа французская пресса анонсировала, что командование легионом примет на себя 60-летний полковник Роже Анри Лабонн, бывший военный атташе Франции в Турции. Он служил в Судане, Сенегале и Марокко. В 1918 г. он командовал I батальоном известного Пехотного колониального марокканского полка. Помимо этого, Лабонн был известен как тонкий знаток и ценитель истории Наполеоновских войн; по непроверенным данным, во время кампании в СССР он постоянно читал две книги — мемуары графа Филиппа-Поля де Сегюра и Жана-Батиста Марбо, повествовавших о походе Великой армии в Россию.

24 августа Лабонна и его адъютанта капитана Антуана Касабьянку вызвали в Берлин, где их принял генерал-полковник Фридрих Фромм, командующий армией резерва. Лабонн и его адъютант жили в отеле «Эспланада». После двухдневных переговоров 26 и 27 августа кандидатура Лабонна была официально утверждена.

Для «моральной поддержки» начинания ЛФД был создан Почетный комитет, председателем которого стал Фернан де Бринон (в будущем он будет президентом Центрального комитета ЛФД и займет лидирующие политические позиции во Франции Виши). Комитет занимался пропагандой и собирал пожертвования на нужды легиона: формально «частное» предприятие, ЛФД не мог получать деньги от французского правительства. Пожертвования собирались через газеты или же можно было внести энную сумму в центрах рекрутирования. По факту, деньги на ЛФД (в виде заемов и ссуд) выделило германское посольство.

 

ПЕРВЫЕ ДОБРОВОЛЬЦЫ ЛФД.

НАБОР И ВОЕННАЯ ПОДГОТОВКА (июль — октябрь 1941 г.)

После того, как была определена штатная структура части, в нее начался набор добровольцев. К процессу набора волонтеров подключились основные партийные организации (СРД, ННО, НФП) в обеих оккупационных зонах. Все сопровождалось громкими обещаниями: так, СРД обещало обеспечить легиону 50 тысяч волонтеров, в итоге с трудом смогло набрать 500.

Население встретило открытие подобных центров со смешанными чувствами: где-то отношение было безразличным, а где-то даже агрессивным (так, некоторые пункты по набору добровольцев пострадали от вандализма). Всего было открыто 137 центров рекрутирования; многие из них расположились в бывших магазинах, которые ранее принадлежали евреям. Известный эссеист Жан Гено вспоминал о своей прогулке по Парижу в День взятия Бастилии (14 июля): «На бульваре Итальянцев толпа собралась вокруг изумительно пустых пунктов рекрутирования антикоммунистического легиона, сразу после чего кто-то закричал: “Стройтесь. Вставайте в очередь, в очередь вставайте”. Внезапно раздался громкий смех» {64} .

Чуть позже центры рекрутирования в ЛФД стали объектами партизанских атак. Участник Сопротивления Альбер Узульяс вспоминал об одной из диверсий, проведенных в конце октября 1941 г.: «В Гавре мы организовали взрыв в правлении легиона французских волонтеров, применив для этого самодельную мину. Провести эту операцию нам помогли рабочие железнодорожных мастерских Сотвиля».

Париж запестрел листовками и плакатами, в которых будущим добровольцам разъяснялась их почетная роль «защитников западной цивилизации» и давались обещания, что они будут сражаться «на стороне союзных армий против Москвы» и «под французским флагом, с оружием и в униформе французской армии за честь Отчизны».

27 августа первые добровольцы прибыли в Версаль, в казармы Борни-Деборд — эта дата и считается днем рождения легиона. Мероприятие было проведено с большой помпой, присутствовали первые партийные лица. В этот день на Деа и премьер-министра Виши Пьера Лаваля было совершено покушение: бывший член «Французской социальной партии» полковника де ля Рока Поль Коллетт выстрелил из толпы 5 раз в сторону трибуны с высокими гостями. Деа получил ранение в живот, Лаваль был ранен в руку и в грудь; пуля остановилась около сердца. Неудачливого убийцу скрутили.

Над спасением жизней раненых бились лучшие немецкие хирурги; это им удалось. Во многом эти двое выжили только благодаря тому, что Коллетт был неопытным стрелком и использовал небольшой калибр (7,65 мм). Коллетта спасли от толпы, которая жаждала его линчевать, и тут же начали допрашивать. Главный вопрос: действовал ли он сам или же это был чей-то заказ? Коллетт все отрицал, говорил, что действовал в одиночку. Именно для этого он записался в ЛФД, зная, что встретит ведущих коллаборационистов. Поль Коллетт был антикоммунистом и националистом: по его мнению, коллаборационисты были «предателями Франции», т.к. согласились работать с «бошами» (немцами).

В конце концов Коллетта приговорили к смертной казни, но Петэн помиловал его и заменил казнь пожизненным заключением. Коллетт был переведен в Германию, где увидел крах нацистского режима. После войны и освобождения его чествовали как героя. Он умер в 1995 г.

28 августа волонтеры прошли медицинское освидетельствование. Военно-врачебная комиссия, состоявшая из немецких и французских специалистов, приняла 1679 бойцов, отсеяв 800 из них по причине проблем с зубами. Отбор проводился крайне жестко; возможно, это было связано с тем, что немцы пытались ограничить количество добровольцев. Абец был недоволен столь строгим отбором, который, по его словам, «не был обычным даже для мирного времени» {70} .

Пропаганда по радио и в прессе трубила, что всего в легион к концу 1941 г. записалось 8000 человек (3000 из неоккупированной зоны, 5000 из оккупированной). Это было неправдой.

В общей сложности за все время существования ЛФД (с июля 1941 по август 1944 гг.) с просьбой о зачислении в его ряды обратилось 13 400 человек. Из них по медицинским причинам (включая ту самую проблему с зубами) отказано было 4600; 3000 были исключены по иным причинам. В итоге лишь 5800 волонтеров приняли в ЛФД, причем чуть более 3000 из них были зачислены в часть на первом этапе существования легиона, т.е. до лета 1942 г..

Но есть и другие цифры. Так, по состоянию на 4 января 1943 г. в ЛФД находилось 3205 человек, из которых 2400 (иногда встречается уточненная цифра — 2317) сражались на Восточном фронте. При этом, согласно отчету немецкого посольства в Париже, с июля 1941 по июнь (иногда пишут по май) 1943 г. было заявлено 10 748 (иногда пишут 10 738 или 10 788) кандидатов, а непосредственно в ЛФД из этого числа было принято всего 6429. Другие историки уточняют, что к весне 1943 г. из этих шести с половиной тысяч 169 погибло на фронте, а 550 были ранены.

Проблема первого набора в ЛФД была и в том, что часть рекрутов была старше требуемого возраста и уже «отслужившей свое», а другая слишком молодой и никогда не бравшей в руки оружия. Ни одна из этих категорий не подходила по возрастному цензу, однако стабильно попадала в ряды ЛФД.

Гальдер 28 августа записал в своем дневнике: «Французский легион в составе усиленного пехотного полка будет сформирован в середине октября на учебном полигоне командующего оккупационными войсками в генерал- губернаторстве [так называли Польшу. — О.Б.]» {77} .

3 сентября новоиспеченный легион получил свое окаймленное золотой бахромой знамя, на двух сторонах которого был изображен французский триколор (синий-белый-красный). На лицевой стороне посередине шелкового полотна золотой нитью было вышито «Legion des Volontaires» («Легион добровольцев»), на обратной стороне «Honneur et Patrie» («Честь и Отчизна»). Знамя вручил Делонкль, сказав, что это «эмблема доблестных мужчин», которые будут биться «за защиту цивилизации».

Помимо этого, каждый из трех батальонов ЛФД имел свой прямоугольный штандарт (фаньон), поменьше размером (около 60 сантиметров), также в виде триколора, с золотистой бахромой по краю. На лицевой стороне было написано «L.V.F.» и ниже располагался номер батальона; на обратной стороне, также под анаграммой ЛФД, был написан девиз. Например, фаньон I батальона украшало предложение «Sans peur — sans reproche» («Без страха и упрека»).

Каждая из рот также имела свой флаг, но уже с двумя девизами. На лицевой стороне, под номером роты, обычно было одно слово. Например, на флаге 1-й роты было написано «Fidélité» («Верность»), а у 2-й роты — «Bravoure» («Храбрость»).

Сзади на фаньоне, также под номером роты, находился девиз. У 2-й роты был вышит лозунг Иностранного легиона — «Marche ou creve» («Маршируй или подохни»), у 3-й роты — «Quand тете» («Несмотря ни на что»). В верхнем углу каждого фаньона, с обеих сторон, по диагонали располагалась анаграмма ЛФД.

27 августа 1943 г., во вторую годовщину создания ЛФД, легион получил новое знамя от генерала Эжена Бриду. Церемония прошла в Париже. Правительство Франции передало в дар легиону знамя, сделанное по образцу исторических знамен французской пехоты, введенных в 1879 г. Это также был двухсторонний триколор с золотой бахромой; в каждом углу триколора располагались золотые венки (дуб и лавровые ветви). На лицевой стороне было вышито золотыми буквами: «La France au 1er Regiment de la Legion des Volontaires Français», a на обратной: «Honneur et Patrie», a чуть ниже — «1941–1942 Djukowo» и «1942–1943 Beresina». Традиция отображать участие в битвах на знаменах армейских частей была широко распространена во Франции еще времен Великой армии.

Вернемся к легиону. Ранним утром 4 сентября первая группа добровольцев ЛФД, состоявшая из 25 офицеров и 803 иных чипов, покинула французские казармы и выехала в учебный центр немецких войск в Дебице (польское Генерал-губернаторство). Первый контингент должен был покинуть Францию еще 30 августа, но из-за покушения Коллетта отправку перенесли. Дату отправки сохраняли в секрете до последнего момента; безопасность обеспечивали 500 полицейских. Этот первый контингент в будущем составит I батальон французского полка.

Среди них был и лидер НФП Дорио, который выполнил свое обещание. На тот момент среди крупных лидеров ультраправых движений его можно было сопоставить только с примером Леона Дегрелля: глава бельгийской партии рексистов отправился со своими подчиненными на войну, причем не в качестве офицера, а в качестве рядового. Стоит отметить, что и реакция нацистского руководства на поступок двух этих фигур — Дегрелля и Дорио — была различна: если первому она принесла политические очки в глазах нацистов, то второй не добился их. Другие французские лидеры только требовали записываться в легион, по никто из них так и не был на фронте.

Из политических лидеров более мелкого формата, присоединившихся к ЛФД, можно назвать Жана Фонтенуа, который впоследствии ненадолго возглавил СРД бывшего «капюшона» Делонкля. Сам Фонтенуа был необычной личностью. Какое-то время он был служащим одного из информационных агентств, успел поработать в Советском Союзе и в Китае. В 30-е гг. он присоединился к Французской коммунистической партии. Чуть позже, когда его уволили из агентства (Фонтенуа считал, что за этим стоит новое правительство и лично глава французского правительства Леон Бшом), оп перешел оттуда в НФП, откуда вскоре вышел из-за ссоры с самим Дорио. Много писал, сотрудничал с разными изданиями. В 1936 г. воевал в Испании в подразделении французских добровольцев, на стороне Франко. В 1940 г. поехал воевать добровольцем против СССР в Зимней войне, где получил тяжелое ранение в голову.

Это ранение изменило очень многое: к 1941 г. Фонтенуа стал алкоголиком. Овдовев в том же году, он попытался затушить горе и депрессию, усиленную последствиями ранения, с помощью морфия и опиума. Все это выражалось в его эксцентричном поведении. В 1941 г. оп влился в ряды ЛФД; имел звание лейтенанта, возглавлял секцию пропаганды, но также действовал как осведомитель. Причем высокие немецкие чины были против такого назначения, учитывая, что поведение Фонтенуа было непредсказуемым; тем не менее, ему позволили вступить в ЛФД, но приставили наблюдать за ним немецкого офицера.

Фонтенуа исправно выполнял свое задание, писал секретные отчеты о состоянии дел в легионе, душевно все глубже погружаясь в свою депрессию. Вдобавок у него развилась паранойя, и он был уверен, что Дорио хочет его убить (никаких доказательств этого не было). Позже он вернулся во Францию и еще немного поучаствовал в политической деятельности. Жизнь Фонтенуа закончилась в апреле 1945 г., в Берлине, который был охвачен боями: но одним данным, его ранили в голову (на этот раз смертельно), по другим данным, он застрелился.

6 сентября (французские историки иногда называют 8 число) первые 828 легионеров прибыли в Дсбицу. По приезде новичков встречал капитал Антуан Касабьянка, адъютант Лабогат, одетый в германскую униформу. Этот факт вызвал у французов удивление, а у некоторых даже возмущение.

Скажем отдельно об этом важном моменте. Как мы помним, в парижских листовках легионерам обещали, что они будут сражаться во французской униформе. По словам германского специалиста Фсрстера, «французская униформа» была лишь блефом; тем не менее одно время рассматривался проект, при котором легионеры носили бы свою национальную униформу, но с германскими знаками отличия. Этот проект предложил 15 июля полковник Ганс Шпайдель, начальник штаба оккупационных войск во Франции.

Прения шли, пресса и пропаганда все так же грубили о том, что униформа будет французской. 21 августа ЦК ЛФД был проинформирован, что этому не бывать, а волонтеры будут носить стандартный «фельдграу». Пропагандистскую машину пришлось перестраивать: уже к концу октября журналисты стали утверждать, что, «давая французам надеть униформу своей победоносной армии, Фюрер Рейха тем самым автоматически перестал рассматривать этих людей как поверженных врагов».

Теперь же их национальная принадлежность обозначалась лишь нашивкой на правом рукаве, с изображением триколора и надписью «France» сверху. Изначально эти нашивки, изготовленные в частном порядке, носил только высший офицерский состав (Лабонн, его адъютант, некоторые офицеры). После 5 октября 1941 г., когда первые два контингента принесли присягу, в полку появились обычные нашивки, которые можно видеть на большинстве фотографий (до этой даты рядовой и младший офицерский состав носил обычную немецкую униформу). Некоторые офицеры впоследствии сохранили первый тип щитка, как тот же Лабонн.

Во время отпуска во Франции волонтеры могли носить униформу ЛФД цвета хаки, сделанную по образцу униформы французской армии.

Также на касках волонтеры должны были иметь декаль в виде французскою триколора. Этих декалей было завезено в Дебицу крайне малое количество, поэтому зачастую декаль была обычная германская или каска носилась вообще без декалей. Служебная документация велась на французском языке, на нем же отдавались приказы. Лабонн объяснял новичкам, что ношение германской униформы является «символом верного, безоговорочного примирения между Францией и Германией» {85} .

Решение с униформой было, быть может, неудобным для французов, однако тем самым спасало, в каком-то смысле, репутацию вишисгской Франции, которая не объявляла войну СССР, а значит, ее солдаты и се армия, в своей униформе, сражаться в СССР де-юре не могли. Позже этот юридический момент озвучивался и в пропаганде. Французский лейтенант Рсми Урдап писал, что были планы но использованию ЛФД на Кавказе (!). В случае если бы пришлось столкнуться с армией Британии (в составе которой воевали голлисты), то необходимо было избежать любых различий в униформе — и это было еще одной причиной, по которой французов обмундировали не так, как им обещали.

В одном документе, от 1 декабря 1941 г., Петэн сожалел о том, что немцы не приняли этого предложения о французском обмундировании, которое, по его мнению, позволило бы преодолеть сдержанное отношение общественности к легиону, т.к. тот «собирался воевать против несомненного врага европейской цивилизации».

В официальном отчете ЛФД утверждалось, что якобы многие легионеры писали в письмах домой, что они «горды носить германскую униформу». Там же отмечено, что отказ от ношения германской униформы грозил заключением в тюрьме, сроком от 5 до 15 лет.

В любом случае, 17 октября в Версаль отправился поезд под командованием капитана Романовски, на котором уехало 60 «отказников», из них 8 были офицерами. Причины их отказа от службы были разными, в том числе нежелание носить немецкую военную форму. Как писал Дэйви, «изначально планируемый как французская военная часть, сражающаяся на стороне Германии, в реальности это был франкоговорящий немецкий полк» {90} .

Вторая группа добровольцев (127 офицеров и 659 прочих чинов) была направлена в Дебицу 16 сентября, через несколько дней прибыли еще 11 офицеров. 20 сентября добровольцы прибыли в часть и были включены в состав II батальона.

Стоит остановиться на социальном портрете французских волонтеров. В рядах легиона были разные люди с полярной мотивацией. Подавляюще большинство были молоды: в основе своей, в ЛФД служили мужчины в возрасте около 24 лет.

Однако были и старые, проверенные войной офицеры. Некоторые сражались еще в рядах Французского иностранного легиона или были чинами колониальной армии; их опыт пригодится легионерам во время борьбы с партизанами в Белоруссии. Некоторые солдаты успели получить боевой опыт в Гражданской войне в Испании, воюя в роте «Жанна Д’Арк» на стороне Франко (тот же Фонтенуа). Некоторые офицеры и рядовые даже успели повоевать против немцев в 1940 г. Интересно и то, что немцы не запрещали им носить свои французские награды (если они имели их) наравне с полученными в рядах германской армии. Эти люди уже не видели себя вне армии; возможно, что был и идеологический мотив.

В своем отчете Центральному комитету ЛФД в марте 1942 г. Дорио делил легионеров на 4 категории, исходя из боевого опыта: молодые люди без такового; солдаты и унтер-офицеры, которые сражались в 1939–1940 гг.; солдаты и унтер-офицеры, которые сражались в обеих мировых войнах; солдаты и унтер-офицеры, служившие в Иностранном легионе.

Хватало и просто людей, желающих заработать денег. Были и обычные искатели приключений, авантюристы. Например, 18-летний доброволец легиона Максимилиан де Сантер так объяснял свой выбор: «Честно говоря, я должен признать, что в основном в легион меня привела жажда приключений и острых ощущений. Больше всего я страдал от того, что, пока весь мир пылал, в нашем городе не раздалось ни одного — даже самого малокалиберного — выстрела. Наша провинция жила своей жизнью, как и сотни лет до этого, и это сводило меня сума. Я хотел повидать мир, иных людей, иные обычаи, хотел познать жизнь, со всеми ее сложностями, такой, какая она есть, и не такой, какой ее показывают в фильмах».

Что касается сферы занятости, то легионеры были в основном людьми рабочих профессий: строители — 23,4%, сельхозрабочие — 21,3%, шоферы/механики — 10,6%, кустари и заводские работники — по 6,4%, а также мелкие клерки и работники небольших фирм и офисов — каждая из категорий также по 6,4% и т.д. Один французский историк охарактеризовал социальный состав ЛФД как «очень мелкую буржуазию и люмпен-пролетариат». Таких людей, у которых идеология не была доминирующей и определяющей их выбор, было большинство — около 60%.

По мнению А. Верта, ЛФД, как и другие организации, созданные оккупационными властями, «состоял в значительной степени из приверженцев Дорио. […] Большинство из них принадлежало к подонкам общества, которые охотнее грабили, чем сражались». В советской литературе утверждалось, что легион состоял из «деклассированных лиц, не способных “к какой бы то ни было нормальной социальной жизни”» {98} . Конечно же, с таким резкими мнениями сложно согласиться, учитывая, что люди всегда и везде разные.

40% добровольцев составляли убежденные националисты, антикоммунисты, члены французских ультраправых партий и движений; их мотивация представляется наиболее интересной. Разнонаправленность движений и партий не редко приводила к идеологическому противостоянию между членами этих образований внутри ЛФД, и впоследствии французских частей СС, что, конечно же, немецкому командованию не нравилось.

Один из самых известных легионеров, Пьер Ростэн, так обосновывал свое вступление в легион: «Я француз. Я антикоммунист. Я солдат. Я отвечаю на призыв маршала Петэна к защите Франции» {99} .

Что привело французских националистов в ЛФД? Как и многие европейские волонтеры, французские правые радикалы рассматривали свое участие в «походе на Восток» как важную задачу, имевшую три элемента — идеологически- политический, национальный и личный, которые взаимопроникали и дополняли друг друга. Прежде всего, они видели в начавшейся войне возможность посодействовать уничтожению большевистского государства, которое, с их точки зрения, управлялось евреями, и было им глубоко ненавистно по этой причине.

С национальной точки зрения, французские добровольцы желали «застолбить» за представителями своей нации место в нацистской Европе, дабы они, как фронтовики, могли требовать свою «долю» от вклада в разгром СССР и получать социальные блага. Подобные настроения были достаточно широко распространены; так, в 1943 г. в книге «Мировая борьба Рейха» («Dcr Weltkampf des Reiches»), выпущенной НСДАП, были такие слова: «Те, кто не участвуют в Новом Порядке Европы, не могут претендовать на то, что их голос будет услышан после окончательной победы» {100} . Под «участием» здесь стоит понимать и «установление» этого порядка. Например, лейтенант ЛФД Урдан писал: «Борьба против большевизма необходима. Учитывая ее европейский характер, становится важным участвовать в ней, присутствие французской экспедиционной силы в России становится одной из наших непререкаемых обязанностей, если Франция хочет участвовать в создании Новой Европы и если она хочет вернуть себе звание великой державы».

Наконец, была и личная мотивация в виде получения социального статуса, заработной платы и льгот. Так, например, некоторым скандинавским добровольцам СС немцы обещали земельные наделы и политические посты на оккупированных территориях.

Особую, пусть и небольшую, категорию в числе идеологически мотивированных легионеров составили добровольцы не французского происхождения, как, например, белоэмигранты и выходцы из бывшей Российской империи (грузины, русские, украинцы). Многие из них воевали на стороне белых армий в Гражданской войне в России, а в годы эмиграции служили во Французском иностранном легионе; некоторые даже участвовали в Гражданской войне в Испании на стороне франкистов. Накопленный ими обширный боевой опыт и знание языков превращал их в ценные кадры. Для многих из них главным мотивом для записи в ЛФД было желание продолжить неоконченную борьбу с коммунизмом, советской властью и большевистским государством, которое выросло и окрепло за 20 лет. Также среди иностранцев можно выделить группу североафриканских арабов и негров; удивительно, но некоторые из этих «неарийцев» были ультраправыми. Была также группа бретонцев (Бретань — область на северо-западе Франции, когда-то бывшая независимой) и несколько волонтеров иных национальностей.

Сами офицеры ЛФД впоследствии давали разные оценки мотивации легионеров. Так, французский лейтенант Урдан в своем отчете отмечал, что большинство из тех, кого он видел и кем руководил, были людьми гражданских профессий или безработными, которые пошли в ЛФД за «длинным франком», а не по идейным мотивам. Он приводит статистику (цифры относятся к его взводу, которым он командовал): 85% — пришли в ЛФД из-за денег; 10% — исходя из материальных и идейных побуждений; 5% — только по идейным побуждениям. Легион в целом он рассматривает так: 75% пришли в пего по семейным причинам (проще говоря, для них это был «побег на войну»); 25% записались по ряду неясных причин, которые они сами себе не могли объяснить.

Один из командиров I батальона, майор Жан Ксавье Симони, который был очень критичен по отношению к своим подчиненным, в 1943 г. писал, что большая часть бойцов его батальона рассматривает свое пребывание в России как возможность питаться лучше, чем во Франции, и иногда расслабляться в обществе женщин и водки.

Несомненно, подобный критический подход, пусть и высказанный офицерами самого легиона, не всегда и не во веем соответствовал реальности. Скорее всего, как всегда в жизни, существовало все вместе и сразу: как политические, так и прозаические (финансовые, личные, семейные и другие) причины, сподвигшие французов записаться в ЛФД.

Политика, несомненно, имела место в ряду мотивационных моментов французских легионеров. Так, согласно одному источнику, 30% не имели никакой политической привязанности, но в целом одобряли политику Петэна; 20% были активистами НФП; 20% были активистами СРД; 5% были «франсистами»; 5% были членами ННО или другой политической партии; 5% были профессиональными солдатами; оставшиеся 15% вообще не имели политических убеждений.

15 сентября Гальдер вновь отмечал в своем дневнике: «Из французских добровольцев может быть скомплектовано не более двух батальонов. Хороший личный состав. Эти батальоны могут быть переброшены сюда не ранее ноября» {107} .

В Дебице уже все было готово для приема французов: персонал лагеря составляли 213 офицеров и иных чинов германской армии, под командованием майора Ялмара Хам- мершмидта. 61 франкоговорящий немец был ответственен за непосредственную военную подготовку легионеров.

5 октября, в 10 часов утра, первые два батальона принесли присягу Адольфу Гитлеру, но не как рейхсканцлеру, а как «главнокомандующему Вермахта». Немцы разъясняли, что это всего лишь обычная военная процедура присяги главе европейской армии, и что она не на всю жизнь, как у немцев, а лишь на время операций. Церемония началась с выступлений (слово держал Дорио), которые плавно перетекли в двойное богослужение, протестантское и католическое. Последнее проводил капеллан ЛФД, монсеньор Жан Майоль де Люпэ, который, как пишет историк Джексон, завершал воскресную мессу выкриком: «Хайль Гитлер!» {111} Оп прибыл в лагерь двумя днями ранее и, но его словам, «Господь сохранит защитников христианской цивилизации». После богослужения выступил командир полка Лабонн. Он подчеркивал в своей речи, что Германия сражается за цивилизацию и «Новую Европу» против «восточной угрозы». Завершил он свое выступление словами: «Легионеры, да здравствует Германия и да здравствует Франция!» На церемонии также присутствовал немецкий генерал Ганс Хальм, командующий VIII военным округом.

Настал момент произнесения текста: когда Лабонн присягал, его левая рука лежала на шпаге, которую держал генерал Хальм. Лабонн поднял правую руку вверх и произнес: «Я клянусь перед Богом беспрекословно подчиняться главе германских и союзных армий, Адольфу Гитлеру, в борьбе против большевизма и готов в любое время, как храбрый солдат, пожертвовать свою жизнь». Легионеры, которые также стояли с поднятыми правыми руками, хором отвечали: «Я клянусь» {112} . Французский ветеран Лаба запомнил лишь некоторые слова из присяги: «Я клянусь беспрекословно подчиняться Адольфу Гитлеру, главнокомандующему вермахта, и быть верным солдатом в борьбе против большевизма» {113} .

После принесения присяги слово взял генерал Хальм: «Солдаты французского легиона. Сплоченные священной клятвой, которую вы только что принесли, глядя на знамена германских полков и на ваше собственное знамя, как братья по оружию, мы пойдем в бой плечом к плечу, веря, что эти знамена приведут нас к окончательной победе. Да здравствует Франция! Да здравствует Германия! Да здравствует Фюрер, главнокомандующий германской армии, Адольф Гитлер! Зиг хайль!»

Были и те, которые почувствовали себя преданными и отказались приносить присягу: после избиения их отправили в тюрьму, где некоторые из них погибли.

Некоторых легионеров по-настоящему взволновала сама присяга, и не то чтобы в хорошем смысле. Урдан писал, явно чувствуя что-то недоброе: «Принесенная Гитлеру присяга сделала из легионера настоящего германского солдата. Следовательно, если рассматривать только мой пример, я теперь оберлейтенант в германской армии, такой же, как и любой другой оберлейтенант немецкой пехоты. Мое положение, в случае если вновь вспыхнут боевые действия между Германией и Францией, будет просто неразрешимым. С одной стороны, я француз и обязан выполнять свой долг ради Франции, с другой стороны, я связан клятвой верности лично рейхсканцлеру. Что же делать в подобной ситуации, у которой, конечно же, очень малый шанс на появление?» {116}

Другой легионер говорил о неосознанности выбора: «Я не считаю, что приносил присягу, потому что когда я поднял руку, я не думал» {117} .

8 октября из Франции выехала третья группа добровольцев. 12 октября, 21 офицер, 125 унтер-офицеров и 498 бойцов во главе с полковником Альбером Дюкро прибыли в Дебицу. Эти добровольцы составили основу для двух «тяжелых» рот (13-й, 14-й) и штабного подразделения ЛФД. Служба безопасности начала проверку добровольцев: выяснилось, что в их ряды затесались нежелательные элементы, саботажники и коммунисты. Некоторые из них уже успели установить связь с польским Сопротивлением, однако действовали достаточно неуклюже.

18 октября во французской коллаборационистской газете Марселя Деа «L’Oeuvre» опубликовали слова одного из добровольцев: «Наше путешествие закончено, мы на пороге непокоренной страны, на границе двух неуловимых реальностей: арийской цивилизации и семитского варварства. По ту сторону этой границы существует другой парод, идеал, противоположный нашему: разрушение общества. Мы пришли, чтобы помочь раздавить чудовище».

19 октября новички принесли присягу, в присутствии генерал-майора Иво-Тило фон Трота. Когда присягала третья группа добровольцев, Лабонн в весьма патетических тонах отозвался о легионерах, назвав их наследниками Готфрида Бульонского (один из предводителей первого Крестового похода 1096–1099 гг.). Он особенно подчеркнул «азиатскую» и «звериную» сущность РККА, а Сталина назвал «Аттилой, бичом Господним» {121} . Также выступал и фон Трота, продемонстрировавший невосторженное отношение германского командования к ЛФД. Он всего лишь сухо поприветствовал новобранцев, назвав их «товарищами по оружию» («Kampfgcnosscn») в борьбе против большевизма, призвал сражаться за Францию и Петэна, а также призвал не забывать, что они носят «фельдграу» германской армии, а значит, должны быть верными солдатами.

В тот же день военно-политическое руководство Третьих) рейха обсуждало вопрос, касающийся французских добровольцев. Гитлер, по-видимому, начал жалеть о том, что дал санкцию на формирование легиона. Главное командование сухопутных войск проинформировало группу армий «Центр» о том, что не стоит ждать скорой переброски ЛФД на фронт: «Фюрер желает, чтобы по вопросу легиона была занята выжидательная позиция, по политическим причинам» {122} . Проще говоря, было решено «тянуть время».

Однако через три дня решение неожиданно изменилось. 22 октября ЛФД, ставший 638-м пехотным полком (Infanterie Regiment 638), получил приказ отправляться из Дебицы в Смоленск.

Иногда полк обозначают как усиленный (verstarkte). Это обозначение пришло позже: согласно одному документу «усиленным» 638-й полк стал 26 февраля 1942 г.. По мнению исследователя Бишопа, «усиленным» полк был только по названию, а но организации представлял собой часть двухбатальонного состава. По штатному расписанию, в каждом батальоне должно было быть три стрелковых и одна пулеметная роты, по роте пехотных и противотанковых орудий. Штаб полка должен был состоять из мотоциклетного взвода и подразделения связи. Однако так картина выглядела на бумаге. В реальности все было иначе.

26 октября (некоторые называют 25-е число), в день окончания курсов военной подготовки, лагерь легиона посетил Фернан де Брипон, который был представителем правительства Виши при германском командовании в оккупированном Париже. Этот визит попал на пленку киножурнала «Мировые новости» («Les Actualités mondiales»). Де Бринон также получил письмо от Лабонна, адресованное Петэну.

В этот же день, 26 октября, из Франции выехала четвертая группа добровольцев (3 офицера и 224 иных чина). Они не проходили военную подготовку и, будучи распределенными по разным подразделениям, сразу были отправлены на Восточный фронт.

Урдан писал о прибывшей поздно четвертой группе: «Наконец, вечером 28 числа в Дебицу прибыло пополнение из Версаля, примерно 250 человек. Этих людей одели, экипировали и вооружили в ночь с 28-го на 29-е. Половина этого пополнения отправилась из Дебицы в Смоленск вместе с 13-й ротой вечером 29 октября; остальные также поехали в Смоленск в ночь с 29-го на 30-е с 14-й ротой. Когда мы прибыли в Смоленск, эта группа была распределена в качестве пополнения по стрелковым ротам. Эти люди были не тренированы и не имели строгой подготовки, т.к. в Борни-Деборде в Версале они ничем не занимались, если не считать 15-минутной зарядки каждое утро».

В Смоленск первые легионеры отправились 28 октября 1941 г., в этот день убыл штаб ЛФД. 29 октября за ним последовал I батальон (1-я, 2-я, 3-я, 4-я роты) и 13-я рота. 30 октября выехала 14-я рота, а 31 октября на фронт отправился II батальон (5-я, 6-я, 7-я, 8-я роты).

Штабом руководил майор Морис Кастан Планар де Винев. В его подчинении находилась штабная рота под командованием капитана Тикеье. К подразделению де Винева, по сложившейся уже практике, была прикреплена группа немецких штабных работников, поддерживавшая связь с германским командованием (ими руководил капитан Эффингер).

I батальоном (1-я, 2-я, 3-я, 4-я роты) командовал капитан Луи Леклерк. II батальон (5-я, 6-я, 7-я, 8-я роты) находился под руководством майора Андрэ Жирардо. По данным Р. Супы, всего выехало 2452 человека (181 — офицеры, 2271 — унтер-офицеры и солдаты); по данным Р. Форбса, это число было меньше, 2352 человека. На наш взгляд, ближе к правде все-таки Форбс: если посчитать число всех четырех контингентов ЛФД, прибывших в Дебицу, получится 2496 человек. Также стоит отмстить, что за нарушение воинской дисциплины и уставного порядка из состава легиона было отчислено около 100 человек, плюс, из лагеря уехали далеко не все.

Из 8 рот, отправленных в Смоленск, 6 были вооружены легким стрелковым оружием и 2 роты были пулеметными. Помимо указанных подразделений, в ЛФД были 13-я рота пехотных орудий (командир — капитан Мишель Зегрэ) и 14-я противотанковая рота (командир — капитал Альбер Буйоль), вооруженная 37-мм пушками РАК-35/36.

Легионеры шли к Москве той же дорогой, которой почти 130 лет назад прошла Великая армия. Скоро им предстояло вступить в бой с частями РККА.