Некоторые места недоступны пониманию. Общая логика их устройства ясна, но отдельные части упорно не поддаются объяснению, отказываясь подчиняться очевидным правилам целесообразности. За многие годы исследований я изучил множество таинственных крипт, галерей и гробниц, но самое загадочное место из всех, где мне удалось побывать, находится в Италии, в северо-западной части неаполитанского залива, над небольшим портом Байя. Узкий вход искусно спрятан среди римских развалин, разбросанных по террасам на склоне холма.

Я осторожно перелез через каменную стену, нашёл металлическую лестницу и спустился примерно на пятнадцать футов к началу узкого прохода в вулканической породе, высеченного примерно 2600 лет тому назад. Там меня ждал хороший знакомый — писатель и учёный Роберт Темпл, специалист по древним технологиям и механизмам. После многолетней переписки с итальянскими властями Роберт, наконец, получил разрешение попасть в это место; он предложил мне сопровождать его, рассчитывая на мой опыт в области подземных исследований и фотографии. Это было 24 мая 2001 года.

Перед нами был узкий дверной проём, вырезанный в скале и ведущий в загадочный подземный комплекс. Для нас это был волнующий момент — никто из ныне живущих людей ещё не спускался в это место. Мы надели каски, включили фонари и сменили яркий солнечный свет на неожиданно густую тьму. Такая резкая перемена сбивала с толку.

Поначалу мы даже колебались, следует ли двигаться дальше, потому что абсолютно не представляли, что нас ждёт впереди. Все предположения не сулили ничего хорошего. Итальянские власти долго пытались убедить нас, что подземные ходы заполнены ядовитыми газами, и поэтому обязали нас подписать бумагу, которая снимала с них ответственность за нашу возможную смерть.

Высота туннеля на входе составляла около шести футов, но ширина не превышала двадцати одного дюйма — спускаться вниз можно было только по одному. По обеим сторонам мы заметили углубления, расположенные на равном расстоянии друг от друга и явно предназначенные для ламп. К нашему глубокому удивлению, туннель под небольшим уклоном шёл строго с востока на запад. Ярко освещённый вход позади нас быстро исчез из виду, и мы очутились в зловонной тьме.

Жара была терпимой, но усугублялась сильной влажностью; скоро наша одежда насквозь промокла от пота. Туннель был заполнен тучами огромных комаров, которые, к счастью, оказались скорее любопытными, чем агрессивными. Мы надели респираторы с химическими фильтрами, чтобы не отравиться ядовитыми парами. Фонари освещали дорогу: туннель шёл прямо вперёд, постепенно спускаясь вниз. Довольно быстро мы ощутили неприятное одиночество, но продолжали идти.

Примерно через четыреста футов туннель изменился. Слева показалась странная конструкция, напоминавшая заложенный кирпичом дверной проём, а сразу же после неё туннель повернул направо, и спуск стал круче. Мы продвигались вглубь скалы. Ещё через сто пятьдесят футов мы были вынуждены остановиться: дорогу преграждала вода. Туннель исчезал под водой, как будто его затопила поднявшаяся подземная река. Но это была не река, а рукотворный канал. Несколько пологих ступенек спускались в воду, но её уровень был явно выше, чем в древности, и постепенно понижавшийся свод туннеля в конце концов касался воды. Дальше дороги не было.

Незадолго до того, как путь нам преградили подземные воды, мы заметили отверстие в правой стене туннеля. Вернувшись, мы пролезли в него: для этого пришлось опуститься на четвереньки. Вскоре мы оказались в боковом туннеле, который резко поворачивал влево, а затем круто поднимался вверх; вероятно, когда-то здесь были ступени, но теперь пол туннеля был засыпан обломками камней. Мы с трудом карабкались вверх.

Поднявшись футов на двадцать, мы наткнулись на нечто необычное: заложенный кирпичом вход в подземную комнату или галерею — возможно, небольшой храм или зал с колоннами. Здесь туннель разветвлялся. Мы повернули направо. Ещё футов через двадцать дорогу нам преградила гора булыжника, но из отчётов о предыдущих исследованиях мы знали, что этот туннель соединяется с дальним концом подземного канала.

Мы вернулись к замурованному входу в святилище и пошли по левому туннелю. Он тоже разветвлялся, и один из ходов, похоже, вёл в том направлении, откуда мы попали в подземный комплекс, только на более высоком уровне, минуя подземную реку.

Когда-то этот туннель тоже засыпали булыжником, но за две тысячи лет, прошедших с той поры, насыпь осела, и под сводом туннеля образовалась щель шириной восемнадцать дюймов. Она тянулась вперёд, насколько хватало света наших фонарей, а затем исчезала в темноте. Я решил исследовать её.

Угроза клаустрофобии была более чем реальной. Но у меня уже имелся опыт исследования пещер и туннелей на местах археологических раскопок на Ближнем Востоке, и я знал, что способен справиться с внезапным приступом паники, который охватывает человека, оказавшегося в одиночестве под землёй, в узком и тесном пространстве, которое вдруг кажется ему могилой.

Я собирался исследовать этот проход, но Роберт отказался составить мне компанию. Двое итальянских рабочих, Джино и Пепе, тоже начали искать другой путь и занялись своими рюкзаками и верёвками. Тем не менее они предложили мне привязать одну верёвку к ноге. Думаю, они рассуждали так: если у меня вдруг случится сердечный приступ, и я умру, они без труда вытащат меня из щели. Довольно мрачная перспектива, а вскоре выяснилось, что и маловероятная.

Свод туннеля находился так низко, что мне приходилось ползти на животе — каска защищала меня от острых камней сверху, — отталкиваясь ногами и подтягиваясь на руках. Я не мог поднять голову, чтобы посмотреть, куда я ползу. Я не мог повернуть назад, потому что ширина щели оставалась прежней — примерно двадцать один дюйм. Я просто надеялся, что туннель приведёт меня в такое место, где я смогу развернуться и проползти его в обратном направлении. В противном случае пришлось бы пятиться назад. Это довольно трудно, но возможно, и поэтому я не особенно волновался. Я полз вперёд, почти прижавшись лицом к земле и радуясь, что надел респиратор. Кофр с фотоаппаратами пришлось толкать перед собой, потому что узкое пространство не позволяло закинуть его за спину.

Извиваясь, я полз по узкому проходу, стараясь двигаться как можно быстрее, и при этом оценивал пройденное расстояние. Время от времени я останавливался и свистел, а ответный свист служил сигналом, что товарищи слышат меня. Но вскоре до меня перестали доходить какие-либо звуки. Затем кончилась верёвка. Я отвязал её от ноги и пополз дальше.

Свод и стены туннеля постепенно сближались. Я был один. В абсолютной тишине. Несколько раз мне пришлось останавливаться, чтобы отдохнуть. Несмотря на все попытки, мне не удавалось избавиться от мысли о том, с какой огромной силой давит на свод туннеля вес скалы над ним. Моя голова касалась свода, локти задевали за стены, тело распласталось на булыжнике, насыпанном здесь две тысячи лет назад. Позади остался длинный лаз, а впереди ждала неизвестность. Внезапно вся эта затея показалась мне чистым авантюризмом, если не безумием.

Если свод рухнет, никто никогда меня не найдёт. Меня захлестнула волна паники. Несмотря на жару, меня била дрожь, тело отказывалось повиноваться. Разыгравшееся воображение рисовало мне следующую картину: я лежу в могиле и жду, когда меня начнут засыпать землёй. Я должен был взять себя в руки — туннель существует много лет, и тот факт, что я оказался внутри, никак не может стать причиной его обрушения.

Я сделал несколько глубоких, медленных вдохов и почувствовал, что понемногу успокаиваюсь. Толкая сумку с фотоаппаратом перед собой, а пополз вперёд. Вскоре я миновал стофутовую — по моим прикидкам — отметку, а горизонтальный туннель по-прежнему уходил в толщу скалы.

Приблизительно через сто двадцать футов туннель вновь изменился: свод стал немного выше, а ширина удвоилась. Начался спуск — примерно на один фут каждые три фута длины.

Я испытал облегчение — при необходимости я смогу здесь развернуться. Но тут я увидел, что туннель раздваивается. Два чёрных входа смотрели на меня, как дула двустволки. Я решил сначала исследовать правый туннель и пополз туда на четвереньках.

Но этот проход оказался коротким: он внезапно заканчивался в ста пятидесяти футах от входа. Это казалось бессмысленным. Может, его замуровали? Беглый осмотр не выявил никаких следов кладки. Слева виднелось отверстие в скале, которое вело в ещё один туннель.

Я протиснулся в него и оказался в конце левого туннеля. Такая сложная система выглядела абсолютно бессмысленной. Зачем прокладывать два туннеля, заканчивающихся в одном месте? Впереди я увидел нишу — что-то вроде дверного проёма, замурованного каменными блоками, плотно прилегавшими друг к другу. Слева от него обнаружилась ещё одна стена с отверстием. Я просунул голову в отверстие и увидел ещё один туннель, но и он оказался засыпан булыжником. Я топнул ногой по заваленному булыжником полу, и странный звук подсказал мне, что подо мной пустота. В такие предприятия я всегда беру с собой лопатку, но время для раскопок было не очень подходящим.

Тем не менее я вытащил лопатку и несколько раз ударил ею по каменной кладке дверного проема и крикнул изо всех сил. Ответа не последовало, но, как выяснилось впоследствии, Роберт Темпл слышал меня. Я стоял по другую сторону каменной кладки, которую мы прошли перед тем, как главный туннель повернул направо.

Создавалось впечатление, что изначально этот туннель тоже позволял попасть в «святилище» или «храм» глубоко под землёй, открывая проход, который был выше другого туннеля и проходил над искусственным каналом. Теперь мне стала понятна логика этого места: как и предполагал Роберт Темпл, оно было предназначено для людей, которые пришли сюда узнать тайны загробного мира. Эти инициаты, как их называли, спускались под землю, шли по правому туннелю — такие рекомендации содержатся во всех древних текстах — и перевозились на лодках по искусственной реке к внутреннему святилищу, служившему дверью, или воротами, в преисподнюю, которую они искали, а также в царство богов. Возвращались посвящённые тоже по подземной реке, тогда как другой туннель позволял священнослужителям быстро попасть в святилище, где они ждали прибытия инициатов.

Всё это напоминало визиты в подземный мир, описанные древними классиками. Сначала того, кто осмелился спуститься в ад, перевозил через подземную реку Стикс молчаливый лодочник Харон. Затем, попав в царство богов, он увидел, как сказано у Вергилия, священные рощи, в которых пребывали души умерших.

Я вернулся к кофру с фотоаппаратами, не без труда извлёк из него одну из моих любимых «Леек», несколько объективов и вспышку и принялся тщательно фотографировать всё, что видел. Богатая практика исследований научила меня действовать так, как будто я больше никогда не вернусь в это место. Принцип «фиксируй всё» — очень полезная вещь. А в данном случае он оказался ещё и пророческим.

Примерно через час я вернулся в туннель, где нашёл Джино и Пене, которые явно нервничали. Некоторое время они не слышали моих движений, а я не отвечал на их крики. Когда верёвка ослабла, они вытянули её, но меня на другом конце не оказалось. Вероятно, они сообщили о своих опасениях властям, потому что при последующих посещениях этого места они не позволяли мне проникнуть в туннель. Делалось это неявно — никто не сказал ни слова, — но один из них всегда находился рядом со мной, и как только я приближался к узкому лазу, располагался между мной и входным отверстием. Они явно получили соответствующие указания: туннель считался слишком опасным. Поэтому цветные снимки, сделанные в первый раз, оказались единственными.

Нам не известно, кто проложил эти подземные туннели. Это могли сделать греки ещё в седьмом веке до н.э. Никто не может сказать, для чего они использовались. Точно так же никто не знает, когда их замуровали и почему их существование держалось в тайне. Наиболее правдоподобной выглядит гипотеза, что Марк Випсаний Агриппа, выдающийся римский полководец и флотоводец эпохи императора Августа и дед императора Нерона, по неизвестным нам причинам посчитал это место слишком опасным и решил уничтожить его, засыпав булыжником. Это произошло в 37–36 гг. до н.э., когда неподалёку строился его флот, а матросы тренировались на озёрах Аверн и Лукрин, прежде чем принять участие в последнем, победоносном морском сражении Сицилийской войны.

Кто бы ни сделал это, он проявил завидное упорство. Разрушение подземного комплекса потребовало колоссальных усилий — по нашим прикидкам, нужно было спуститься туда около тридцати тысяч раз — что свидетельствовало о страстном, если не навязчивом, желании навсегда закрыть доступ в это место. Если это дело рук Агриппы, то что так напугало его? А если это сделал не он, то кто и зачем?

Это произошло около двух тысяч лет назад. Вход в подземелье был обнаружен во время археологических раскопок в 1958 году, но тогда исследователи проникли в туннель лишь на небольшое расстояние. То, что это сложный подземный комплекс, выяснил в 1962 году бывший инженер-химик Роберт Пейджет, который исследовал, но не смог раскопать систему туннелей. После усилий, предпринятых Пейджетом, вмешались итальянские власти: вход в туннель был замурован, а само его существование держали в тайне. Почти сорок лет никто не спускался туда — пока не пришли мы с Робертом Темплом, Джино и Пепе. В сущности это место просто исчезло из поля зрения археологов. Если кто-то интересовался им, ему отвечали, что это не представляющий ценности туннель, ведущий к горячему источнику — его построили во времена Римской империи, и он использовался для устройства термальных бань. Большинство учёных утратили к нему всякий интерес. И только Роберт Темпл серьёзно относился к этому месту.

21 сентября 1962 года Роберт Пейджет вместе с коллегой спустился в подземные коридоры, куда две тысячи лет не ступала нога человека. Что ему удалось найти и почему итальянское правительство так странно отреагировало на его открытия?

Пейджета давно занимала гипотеза, что в этой местности существует оракул мёртвых.

Он был убеждён, что описание Вергилием путешествия Энея в подземное царство основано на опыте реального путешествия к этому оракулу. Примечательно, что Вергилий даёт понять, что оракул СИВИЛЛЫ в Кумах, в реальности которого нет никаких сомнений, и оракул мёртвых — это два разных места. Тем не менее оракул мёртвых находился где-то в окрестностях озера Аверн, которое представляет собой заполненный водой кратер вулкана, примерно в миле от Кум и в миле или двух к северу от Байи.

В «Энеиде» Вергилия Эней приходит к Сивилле из Кум и спрашивает, как попасть в подземный мир. «В Аверн спуститься нетрудно», — отвечает прорицательница. Другими словами, Вергилий утверждает, что вход в подземный мир расположен неподалёку — как мы могли убедиться, в пределах мили.

Что это: литературный вымысел или знания, полученные Вергилием в результате личного опыта? Пейджет был твёрдо убеждён, что Вергилий посещал это место. Исключать такую возможность нельзя, потому что, как известно, Вергилий действительно некоторое время жил неподалёку. Пейджет не сомневался, что этот оракул, как и оракул в Кумах, реально существовал. Скорее всего, он был прав: Ганнибал, захвативший эту местность в 209 г. до н.э., считал себя обязанным совершить жертвоприношение в священном месте, или оракуле, который якобы находился поблизости от озера Аверн. Конечно, скептики могут сказать, что именно это событие послужило источником для поэмы Вергилия и поэтому Вергилию было вовсе не обязательно самому видеть оракул.

Чтобы доказать свою теорию, Пейджет и его жена переехали в Байю. Вместе с Китом Джонсом, таким же любителем археологии, служившим в ВМС США на базе НАТО в Неаполе, они решили начать методичные поиски с целью найти следы оракула.

Поиски начались с древнегреческого города Кумы примерно в двух милях к северо-западу от Байи. Они изучили множество туннелей и пещер в этой местности, в том числе знаменитый оракул Сивиллы, который был открыт в 1932 году и на месте которого впоследствии проводились раскопки. Но им не удалось найти ничего, что напоминало бы оракуле мёртвых.

Затем Пейджет и Джонс занялись озером Аверн, которое во многих легендах указывалось как местоположение оракула. Они обнаружили свидетельства существования доков Агриппы и его фортификационных сооружений, в том числе два длинных туннеля; один из них длиной в милю и шириной десять футов был проложен под землёй от озера Аверн до самых Кум. Они исследовали множество туннелей и пещер, но так и не смогли найти ничего, что подходило бы под описания оракула мёртвых. Поэтому они перешли на новое место.

На морском побережье примерно в двух милях от озера Аверн находится древний город Байя, большая часть которого в результате тектонических процессов в этом нестабильном регионе сегодня покоится на дне моря. Когда-то это был крупный центр Римской империи. Римский географ и историк Страбон — он умер в 24 г. н.э., за несколько лет до крещения Иисуса — так характеризовал это место, славившееся горячими источниками: «Оно приспособлено для весёлого времяпрепровождения и для лечения болезней». В те времена это был шикарный морской курорт, где римские аристократы проводили праздники. Здесь также находились огромные виллы императора и римских патрициев, развалины которых до сих пор можно увидеть на склонах холмов или на дне моря. Земля в этом месте опустилась, и древние руины протянулись под водой примерно на милю вокруг залива Поццоли — их можно наблюдать из лодки со стеклянным дном. На склонах холма в Байе среди развалин бассейнов сохранились остатки трёх храмов, посвящённых Диане, Меркурию и Венере. Современная Байя — это небольшой рыбацкий порт, в центре которого масса маленьких, но превосходных ресторанчиков — тихое место, куда итальянские бизнесмены с удовольствием привозят на ленч своих хорошеньких подруг.

Раскопки развалин на склоне холма в Байе, которые проводились в 1958–1959 гг., позволили обнаружить целый комплекс римских купален, но везде царил полный хаос — возможна, в результате многочисленных перестроек после землетрясений, нередких в этом регионе. Мощное землетрясение 63 г. н.э. вызвало оползни, накрывшие многие из первоначальных построек.

Пейджет и Джонс начали исследовать все туннели в этом районе — точно так же, как делали это в окрестностях Кум и озера Аверн. По их оценкам, к этому моменту число туннелей, в которые они спускались, уже перевалило за сто. Здесь их особенно привлекло одно место: платформа, на которой был построен древний греческий храм, датируемый пятым веком до н.э. Под платформой имелось множество туннелей и подземных комнат.

Пейджет пришёл к выводу, что это жилища жрецов оракула мёртвых, которые — по словам греческого историка Эфора — никогда не видели света и общались друг с другом при помощи подземных туннелей. Директор раскопок в Байе рассказал Пейджету и Джонсу, что под храмом находится ещё один туннель, который они не видели. Он утверждал, что нижний туннель очень опасен из-за «плохого воздуха». Археологи, открывшие его, смогли пройти лишь небольшое расстояние, а затем были вынуждены повернуть назад. Пейджет говорил, что инспектор департамента древностей дал указания запретить дальнейшие исследования, чтобы не подвергать людей риску. Пейджет и Джонс решили отложить изучение этого туннеля.

Тем временем они исследовали все остальные туннели. В одном из них они проползли сто пятьдесят футов, прежде чем поняли, что им негде развернуться. Пришлось пятиться назад. Наконец, пришло время взглянуть на туннель, считавшийся слишком опасным. Добровольца из группы Пейджета привязали к концу верёвки длиной двадцать пять футов. Процедура напоминала военную операцию:

«Идея состояла в том, что он шёл вперёд на длину верёвки. Если он оставался на ногах, мы делали вывод, что воздух годен для дыхания… если же он падал, мы надеялись, что сможем вытащить его в безопасное место» [315] .

Он не упал.

Пейджет и Джонс решили сами спуститься в туннель, чтобы осмотреть его. Они продвигались вперёд с большой осторожностью:

«На слое пыли, покрывавшем пол, мы различали следы археологов, которые спускались в туннель в 1958 году. Затем следы исчезли, и мы увидели впереди себя нетронутую пыль на полу уходящего в темноту туннеля…» [316]

По мере того, как они продвигались вперёд, их охватывал страх. Температура всё время повышалась, и примерно через четыреста футов они решили, что с них хватит, и быстро вернулись на поверхность, на свежий воздух. Они решили ничего не говорить о проникновении в туннель итальянским властям, которые по-прежнему считали, что он заполнен ядовитыми газами.

Вскоре Пейджет и Джонс спустились в туннель ещё раз. Теперь они прошли около пятисот пятидесяти футов, прежде чем дорогу им преградила вода. В туннеле было очень жарко и влажно, и они жаловались на недостаток кислорода. Они смогли простоять у кромки воды всего пятнадцать минут, отсняв за это время множество слайдов, которые при помощи проектора можно было просмотреть на большом экране. Именно на экране они увидели плиту на своде туннеля над водой.

Вернувшись в туннель, они попробовали толкнуть плиту. Она поддалась. Им удалось сдвинуть её в сторону, и Кит Джонс протиснулся в образовавшееся отверстие. Он оказался в туннеле, который круто шёл вверх. Туннель вёл прямо к замурованному входу в подземное святилище, которое, как они впоследствии вычислили, располагалось в шестистах футах от склона холма и на глубине примерно ста сорока футов. Они попали в загадочный подземный комплекс, который им предстояло подробно изучить.

Пейджет рассказывал, что температура воздуха в туннеле доходила до 120 градусов по Фаренгейту, а воды — до 85 градусов. В мае 1965 года подводный пловец армии США полковник Льюис вместе с сыном исследовали заполненный водой канал. Они обнаружили, что на другом конце канала — его длина составляла около восьмидесяти футов — находилась площадка, от которой отходил туннель, приводивший прямо к подземному святилищу. На глубине тридцати футов Льюис увидел две искусственные пещеры с горячими источниками, температура которых превышала 120 градусов по Фаренгейту.

Дальше вода была такой горячей, что Льюису пришлось отступить. С того времени температура — по крайней мере, в доступной части канала — значительно снизилась. Когда мы исследовали это место, температура воды составляла всего 83 градуса по Фаренгейту, а воздух в самом туннеле был на один градус холоднее.

Как выяснилось, у Роберта Пейджета и Роберта Темпла было много общих интересов.

В 1984 году Роберт Темпл написал увлекательную книгу Conversations with Eternity, в которой анализировались оракулы и пророчества в Древнем мире. В книге он упоминает необычный подземный комплекс в Байе и подробно описывает его. Я купил книгу почти сразу же после её появления на прилавках и был поражён необычностью этого места. Самое сильное впечатление на меня произвела точность инженерных расчётов: длинный входной туннель ориентирован на точку восхода солнца во время летнего солнцестояния, а подземное святилище ориентировано на точку захода солнца в тот же день.

Это описание вскрывало ещё одну непостижимую загадку: откуда строители комплекса знали о существовании подземной реки или источника на расстоянии шестисот футов от входа в туннель и на глубине ста сорока футов от поверхности земли? Роберт Темпл обращал внимание на следующие факты:

«Здесь нет никаких следов разведки, пробных ходов или ошибок. В монолитной скале из туфа нет никаких естественных пещер, туннелей или каналов, которые ПОЗВОЛИЛИ бы провести разведку или обнаружить под земные реки» [320] .

Когда Роберта Пейджета спрашивали об этой странности, он отделывался бесстрастным заявлением, что «существует несколько инженерных проблем, которые требуют обсуждения». Заинтересовавшись, я решил, что должен когда-нибудь увидеть подземный комплекс собственными глазами.

С Робертом и Оливией Темпл я познакомился в такси; это случилось в Каире в 1998 году. Мы были в числе участников тура по Египту, организованного для писателей моим хорошим знакомым Робертом Бьювэлом — вместе с Грэмом Хэнкоком он является автором книги «Кеерег of Genesis», посвящённой египетским мистериям. Мы собирались побеседовать с участниками поездки.

Первым делом я спросил у Роберта Темпла: «Как мне увидеть то странное подземное святилище, о котором вы писали?» Ему явно польстило, что я знал о его книге, написанной четырнадцать лет назад, но мой вопрос вызвал у него замешательство. Он объяснил, что сам не спускался под землю, потому что по распоряжению итальянских властей в 70-х годах вход в туннель был завален булыжником и камнями. Вход туда был запрещён. «Но, — добавил он, — я пытаюсь получить разрешение». Эти безуспешные попытки продолжались почти двадцать лет. Даже из британской школы в Риме ему пришёл ответ, что туннель «полностью закрыт из соображений безопасности» и что, по утверждению итальянских властей, подземные ходы «заполнены ядовитым газом».

И только три года спустя, в 2001 году, Роберт Темпл, с которым мы регулярно виделись после той первой встречи, позвонил мне и сообщил волнующую новость: итальянские власти разрешили ему спуститься в подземный комплекс в Байе. Роберт спрашивал, не хочу ли я присоединиться к нему и — учитывая мой опыт как фотографа — сделать подробные снимки этого места. Я согласился не раздумывая. В мае того же года вместе с моей женой Джейн, а также с Оливией и Робертом Темпл я приехал в Неаполь. До Байи мы добирались на такси.

На всё время своего пребывания в городе мы сняли квартиру над рестораном с окнами, выходящими на причал.

В первый же день после превосходного ленча мы с Робертом исследовали дальние уголки подземного комплекса, ища следы дверных проёмов в туннеле, когда вдруг до нас донеслись отзвуки женских голосов. Может, древний оракул вернулся к жизни? Оказалось, что это наши жёны отважно прокладывают путь к подземной реке. Для двух женщин, испытывающих страх перед замкнутыми пространствами, это был настоящий подвиг. Ни одна из них не хотела лишать себя необычайных открытий этого дня. Теперь у нас есть общие воспоминания о том, как мы стояли у подземной реки, ведущей в «преисподнюю».

В тот день мы также поняли, почему итальянские власти так странно относятся к этому месту. По мнению главного археолога, доктора Паолы Миниеро, туннель служил для подачи горячего воздуха в римские термы. Этот район славился горячими источниками, и в склонах холмов имелись другие туннели, использовавшиеся именно с этой целью. Однако те туннели были примитивными и грубыми, а наш отличался прямизной и гладкими стенами. Как бы то ни было, это была официальная точка зрения. Поэтому медлительность властей, сообразили мы, могла быть вызвана не антипатией, а просто отсутствием интереса.

Чтобы переубедить доктора Миниеро, мы пригласили её спуститься в подземный комплекс вместе с нами. Она была поражена его сложностью и признала, что туннель не похож на обычные каналы, проложенные к горячим источникам. Она сказала, что должна подумать, что всё это может означать. Более того, мы увидели, что её отношение к этому комплексу изменилось и теперь она понимает, что вызвало наш интерес.

Тем временем мы с Робертом пришли к выводу, что необходимо организовать систематические раскопки этого места. Нам также казалось, что тот, кто был недоволен существованием этого места и приказал засыпать его камнями, вряд ли что-то взял из святилища. Скорее всего, всё, что находилось внутри, было разбито вдребезги, а затем проходы заполнили булыжником. Эти люди не могли ничего взять с собой из страха, что их будут преследовать разгневанные духи. Если наши рассуждения верны, то внутри всё ещё могут лежать предметы культа, которыми пользовались в святилище.

Мы обратились к итальянским властям за разрешением вести раскопки и в ожидании ответа сделали два кратких доклада на конференции специалистов по древним греческим культам в Италии, которая проходила в июне 2002 года в Кумах. Мы пригласили нескольких учёных спуститься в туннели, что бы они увидели это место своими глазами; все согласились, что оно заслуживает внимания. На конференции Роберт говорил о Байе и возможных связях этой местности с оракулами, описанными в классической литературе древности. Моё краткое выступление было посвящено внутренней логике архитектурных особенностей этого места: мне хотелось представить слушателям свидетельства того, что это не просто канал для подачи воды, а культовое сооружение, заслуживающее археологических раскопок.

Я подчёркивал, что этот туннель был точно рассчитан и искусно выполнен и что для простого водовода он слишком совершенен. Главный туннель был точно ориентирован в направлении восток — запад, что характерно для религиозных святилищ: он заканчивался подземным помещением неизвестной величины и был связан со сложной системой туннелей. Логика, утверждал я, подсказывает путешествие, особенности которого совпадают с мифологическими мотивами, встречающимися в классической литературе, описывающей места инициации и вход в царство мёртвых. По всей видимости, смысл путешествия по этому туннелю заключался в том, чтобы вызвать определённые ощущения у человека, который его совершает. В заключение я сказал, что это место достаточно необычно и, чтобы понять его, требуются раскопки. Отклики в прессе убедили нас, что нам удалось донести до слушателей свою точку зрения, и многие учёные предложили посильную помощь в организации раскопок, которые позволят больше узнать об этом подземном комплексе.

Разрешение от итальянских властей на проведение раскопок ещё не пришло, но надежда не покидала нас: по крайней мере, мы вступили в переговоры относительно стоимости и продолжительности первого этапа. Мы с Робертом надеялись, что сбор средств и получение официального разрешения займёт не слишком много времени. А пока Роберт включил рассказ о наших поисках в Байе в свою последнюю книгу, посвящённую оракулам и пророчествам, «Netherworld», которая вышла в 2002 году, а также опубликовал несколько фотографий, сделанных внутри подземного комплекса.

Нельзя не упомянуть и ещё об одной загадке. В поэме «Энеида» Вергилий описывает, как Эней, спускаясь в царство мёртвых, пересёк реку Стикс, но прежде чем попасть в «священные рощи», он должен был оставить у ворот ветку омелы. Эней останавливается у входа и кладёт на брус ворот принесённую с собой ветку. Казалось бы, это незначительный эпизод поэмы, но когда мы стояли у замурованного входа в подземное святилище в Байе, нас поразила одна деталь. Справа от двери находилась маленькая закругленная ниша с плоским дном, предназначенная для приношений. Вывод очевиден: описанное Вергилием путешествие в подземный мир не просто литературный вымысел. В его основе лежат реальные события, происходившие в реальном месте — в подземном комплексе в Байе.

Роберт Пейджет, который хорошо знал поэму Вергилия и обнаружил нишу, был убеждён, что это действительно так; он назвал подземный канал «Стиксом». Совершенно очевидно, что, по меньшей мере, часть пути нужно было преодолеть на лодке по этому каналу, поскольку ступени на другом его конце вели к туннелю, заканчивавшемуся у подземного святилища. Роберт Темпл, тоже знакомый с произведением Вергилия, был согласен с Пейджетом.

Сама идея о путешествии в царство мёртвых имеет долгую историю в греческом мире. Первое упоминание о таком путешествии содержится в одиннадцатой книге великой поэмы Гомера «Одиссея». Во время долгого пути домой после покорения Трои Одиссей по требованию волшебницы Цирцеи спускается в Гадес, где царствовала Персефона, чтобы спросить совет у души фиванца Тиресия. Гомер пишет, что Одиссей приплыл в местность, покрытую «влажным туманом и мглой облаков», где «никогда не являет оку людей там лица лучезарного Гелиос». Именно там Одиссей спускается в царство мёртвых.

Страбон утверждает, что мрачное место, описанное у Гомера, это область Байи; когда-то она была покрыта непроходимыми лесами, внушавшими суеверный страх, а также изобиловала серой и горячими источниками. Всё это свидетельствует об опасной вулканической активности, за которой стояли те же тектонические процессы, которые не давали потухнуть вулкану Везувию, расположенному примерно в пятнадцати милях от этого места.

Страбон ссылается на своего предшественника, греческого историка Эфора, жившего в четвёртом веке до н.э. Эфор рассказывал об опасном оракуле, расположенном в окрестностях древней Байи. Жрецы, обслуживавшие этот оракул, жили под землёй и никогда не видели солнечного света, сообщаясь между собой при помощи подземных туннелей. По этим туннелям они проводили посетителей в центр оракула, расположенный глубоко под землёй. Страбон, пересказавший эту историю, считает её вымыслом.

Некоторые современные учёные полагают, что этот древний оракул был расположен на берегу озера Аверн или где-то поблизости от него. Другие, признавая значение оракула, указывают на неточность древних источников и вполне допускают, что ссылки на озеро Аверн на самом деле указывают на древнюю Байю. Однако у тех, кто спускался в туннели и видел доказательства собственными глазами, не осталось сомнений. Этот грандиозный подземный комплекс в Байе, охраняемый жрецами, которые не видели дневного света — если верить Эфору, — был знаменитым оракулом мёртвых. Другого подходящего кандидата в этой местности нет.

Оракулы, широко распространённые в Древнем мире, были теми местами, куда за советом приходили цари и герои. Кроме того, к ним мог прийти каждый — или по крайней мере тот, кто был в состоянии уплатить требуемую сумму — за ответами на вопросы, касающиеся важных решений, которые ему предстояло принять. Некоторые из этих оракулов считались особенными — те самые, которые получили известность как «оракулы мёртвых».

В Древнем мире существовали четыре главных оракула, где было возможно общение с умершими. Первый из них находился здесь, в Байе (иногда это место называли Аверн), в северо-восточной части Неаполитанского залива; второй в Ахероне неподалёку от древней Эпиры в Феспротии на северо-востоке Греции; третий в районе Гераклеи в Понте на севере Турции, на берегу Чёрного моря; четвёртый у Тенарона в Лаконии, на самом юге материковой Греции. От двух последних оракулов не осталось никаких следов. На развалинах Ахерона, обнаруженных под христианской церковью, построенной на этом месте, раскопки ведутся с 50-х годов двадцатого века. Однако некоторые специалисты сомневаются, что это развалины оракула; они утверждают, что это остатки укреплённого жилого дома и что оракул мёртвых нужно искать в другом месте — если он вообще существует. Другими словами, в настоящее время Байя — если наша идентификация верна — является единственным оракулом мёртвых, который сохранился с древних времён, что лишь подчёркивает значение этого места.

Все оракулы Древнего мира были окутаны тайной, но у оракулов мёртвых была одна особенность: они служили входом в преисподнюю и позволяли встречаться с богами. По этой причине некоторые из них предполагали посвящение в тайны того, что мы называем потусторонним миром.

Доктор Питер Кингсли в своей книге «Ancient Philosophy, Mystery, and Мадіс» указывает, что самые первые представления о путешествиях в потусторонний мир у народов, ещё не знавших письменности, сохранялись при помощи шаманов, которые учили, что невозможно достичь «небес», не спустившись сначала в «ад», и что эти древние путешествия в мир богов начинались со спуска в преисподнюю посредством «смерти», после которой человек оказывался в месте, которое позволяет попасть и в верхний, и в нижний мир. О таком путешествии рассказывает ещё один греческий писатель, живший в Риме — Луций Апулей. Вот его знаменитое и загадочное описание посвящения в культ Исиды:

«Достиг я рубежей смерти, переступил порог Прозерпины и вспять вернулся, пройдя через все стихии; в полночь видел я солнце в сияющем блеске, предстал пред богами подземными и небесными и вблизи поклонился им» [332] .

Трудно отрицать определённую связь между оракулами мёртвых и посвящением, но у нас нет конкретных доказательств этой связи. Примечательно, что оракул мёртвых в Байе и оракул Аполлона в Кларосе, недалеко от Колофона в Турции, имеют много общего; кроме того, имеются свидетельства того, что оракул в Кларосе был также местом посвящения. Нет необходимости предполагать существование каких-то механизмов и звуковых эффектов; достаточно того, что ищущий ответа на вопросы спускался в Гадес — так греки называли мир мёртвых, или потусторонний мир — встречался там с богами, а затем его посвящали в божественные тайны, совсем как Апулея.

Для древних греков посвящение и смерть были неразрывно связаны. Это отражалось даже в языке. Слово telos означает окончание, завершение, доведение до совершенства. Множественное число, или telea, «служило названием для ритуалов посвящения, которые вели к законченности и совершенству, но в то же время предполагали завершение, или смерть». Различные формы этого термина неоднократно повторяются в обрядах посвящения: telein означает «посвящать»; telesterion — это помещение, в котором проводится обряд посвящения; telestes — это проводящий посвящение жрец; telete означает саму церемонию посвящения, a teloumenoi — это люди, которых посвящают в божественные тайны.

Когда греческого философа Сократа приговорили к смерти за неуважение к богам Афин, он должен был совершить самоубийство, выпив чашу с ядом. Платон в своём произведении «Федон» приводит беседы с Сократом в день его смерти, причём это не репортаж с места события, а воображаемый диалог, основанный на том, что Платон знал о Сократе и его мировоззрении.

Естественно, разговор заходит о смерти и о том, как относится к ней философ. Платон устами Сократа объясняет, что хотя широкая публика может об этом не знать, что «те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним — умиранием и смертью». Затем он подчёркивает, что философские занятия как раз и состоят в том, чтобы отделить душу от тела и освободить её. На самом деле истинные философы постоянно упражняются в умирании.

Описание, приписываемое трактату Фемистия (вполне возможно, что на самом деле оно принадлежит Плутарху) «О душе», раскрывает секрет обучения — посвящённый должен получить те же знания, что и умирающий, но с той лишь разницей, что он возвращается в наш мир.

В момент смерти, полагает Фемистий, «душа испытывает такие же ощущения, что и те, кого посвящают в великие мистерии».

Это утверждение может быть воспринято как свидетельство человека, который сам был посвящён в великие мистерии. Это не просто абстрактная вера, а опыт, приобретённый во время такого путешествия в мир мёртвых.

«Поначалу ты беспокоишься и устало мечешься туда-сюда, — продолжает Фемистий, — и с опаской пробираешься сквозь тьму, как при обряде посвящения; затем приходит ужас перед последним посвящением — вместе с ознобом, потом и изумлением. Потом тебя ошеломляет божественный свет, и ты попадаешь в чистейшие луга, наполненные голосами и танцами, волшебством божественных звуков и форм. Прошедший посвящение прогуливается среди них, свободный и раскрепощённый, и присоединяется к божественному сообществу, беседуя с благочестивыми и святыми людьми».

Затем Фемистий описывает унижение тех, кто никогда не стремился к посвящению: путник может видеть тех, «кто живёт здесь без посвящения… мучимых страхом смерти и неверием в здешнее блаженство».

Римский государственный деятель и мыслитель Сенека, живший в первом веке н.э., понимал смысл и значение посвящения, отворяющего «не городское святилище, но огромный храм всех богов, именуемый миром». Платон утверждал, что «умереть значит быть посвящённым». Мирча Элиаде, который на протяжении многих лет занимал должность профессора религиозной истории Чикагского университета, объяснял, что, в сущности, посвящение — это встреча с божественным.

Как и в Древнем Египте, в Древней Греции посвящение лежало в основе духовной жизни, которая нашла отражение в самых древних из дошедших до нас источников, хотя впоследствии этот факт был забыт или сознательно вычеркнут из памяти.

Период между Гомером и Платоном — это загадочное время в греческой истории. Тогда философы не просто сидели и дискутировали друг с другом за кувшином вина, а вели активную жизнь: врачевали, учили, пели, писали и декламировали стихи, участвовали в священных обрядах, медитировали, применяли известные только им приёмы, чтобы перенести ищущего истину к глубочайшим божественным истокам реальности. Выше всего они ставили молчание и неподвижность. Вместо того, чтобы рассуждать о философии, они постигали её; они жили в реальном мире, а не в идеализированном мире узкого круга интеллектуальной элиты. Сегодня мы называем этих первых религиозных наставников досократиками, но это всего лишь название, современный нонсенс, порождённый нашим навязчивым стремлением к классификации.

История сохранила для нас имена философов этой группы: Парменид, Эмпедокл, Гераклит, Пифагор. Их изучал Платон, который некоторое время жил в общинах их последователей на острове Сицилия и в самой Италии. Он воспринял их идеи и превратил в научную теорию, отсеяв все экспериментальные аспекты. Ученик Платона Аристотель завершил процесс обожествления человеческого разума, утверждая, что все наши знания могут быть получены только путём рассуждений и что истина выявляется посредством дискуссий и логических построений. Признавая обучение на основе опыта, он ограничивал опыт источниками знаний, считавшимися приемлемыми. Досократики рассмеялись бы ему в лицо.

И мы согласились бы с ними. Истина, как мы могли убедиться, это нечто такое, что постигается непосредственно, а не выводится при помощи рассуждений. Можно верить, что пламя причиняет боль, но, не поднеся руку к огню, невозможно почувствовать боль. Само собой разумеется, что знания надёжнее веры.

Всё это не очень хорошо известно — благодаря политикам, как древним, так и современным. Платон и Аристотель были афинянами; Парменид, Пифагор и другие являлись гражданами греческих поселений на юге Италии и на Сицилии, которые часто воевали с Афинами. Кроме того, они поддерживали тесные контакты с мистическими и шаманистическими течениями, проникавшими в бассейн Эгейского моря из Малой Азии. Эти города также поддерживали связи с египтянами, и самые известные их философы нередко обучались в египетских храмах. Сам Пифагор в возрасте двадцати двух лет уехал учиться в Египет, где на протяжении тринадцати лет жил в храмах, прежде чем его увезли в Вавилон захватившие Египет персы.

Современные университеты «афиноцентричны» в своём подходе к древней истории и философии — то есть они ориентируются на политику и философию, родиной которых были древние Афины. Этим идеям придаётся гораздо большее значение, чем они того заслуживают, а из-за веры современного человека в разум и мыслительные способности это искусственно преувеличенное значение Афин и афинской философии считается самоочевидным и не подлежащим обсуждению. Критика этой точки зрения приравнивается к радикализму и даже подрывной деятельности. Но на самом деле, утверждает специалист по философии досократиков Питер Кингсли, «многие культурные центры Греции принимали сторону Персии, а не Афин. Они считали персов более цивилизованными».

«Совершенно очевидно, — добавляет он, — что Платон и Аристотель не были самыми главными фигурами греческой философии и не все дороги вели в Афины» [345] .

Я с удовольствием вспоминаю речь, которую Кингсли произнёс перед группой из примерно двадцати университетских преподавателей — все они были специалистами по классической философии — в Олл-Соулз-Колледж в Оксфорде. Кингсли говорил о Пармениде. «Невозможно не учитывать, — вежливо сказал он слушателям, ловившим каждое его слово, — эмпирическое в трудах Парменида». Затем его кулак с грохотом опустился на стол, так что все присутствующие вздрогнули. «Как смеете вы игнорировать эмпирическое в трудах Парменида?» — прорычал он, открыто бросая вызов всему, чему учились и чему учили других его слушатели. Они с изумлением смотрели на Кингсли; такого в колледже Оксфорда ещё не видели.

Мысль Кингсли очень важна. Парменид не просто один из первых «философов», что соблаговолили признать афиняне — в снисходительной манере, сохранившейся до наших дней. Он не просто предшественник интеллектуальных игр, которые они называли философией.

Значение Парменида состоит в том, что он сам совершил путешествие в загробный мир и вернулся назад. И он написал об этом путешествии удивительную поэму.

Кингсли объясняет: «Труды Парменида не оставляют сомнений, что знания, которыми он обладал, получены в мире мёртвых. Сделать это можно было, умерев раньше, чем пришёл его срок, — по собственному желанию».

Парменид начинает свою философскую поэму следующими словами: «Кони, несущие меня, куда только желание достигает…» Следует обратить внимание на смысл, который вкладывает Парменид в слово «желание» — это внутренняя потребность вернуться в наш настоящий дом.

Далее Парменид говорит, что кони «мчали, вступивши со мной на путь божества многовещий, что на крылах во Вселенной ведёт познавшего мужа».

Это был путь в другой мир.

В 1879 году итальянский археолог, проводивший раскопки в окрестностях древнего города Фурии, который был основан греческими колонистами приблизительно в 444 г. до н.э., обнаружил большое количество могил. Четыре могилы были необычно большими, и археолог исследовал их.

В двух могилах рядом с телами умерших было найдено несколько золотых пластин. Они были сложены, наподобие амулетов, широко распространённых в ту эпоху. Когда пластины развернули, оказалось, что на них нанесён текст на древнегреческом языке.

Как это ни удивительно, надписи на золотых пластинках не только были предназначены для того, чтобы облегчить умершему путешествие в загробный мир, но и оказались очень похожими на египетскую «Книгу мёртвых» и другие тексты, рассказывающие о путешествии в загробный мир. Поэтому не увидеть связи между ними было просто невозможно. Похоже, что древнегреческие культы, нашедшие отражение в этих текстах, и особенно те, которые существовали в Италии, либо происходили от египетских храмовых культов, либо каким-то образом использовали почерпнутые у них знания.

«О счастливый и благословенный, ты уже больше не смертный, а бог», — читаем мы обращение к умершему человеку на одной из пластин из Фурии, датированной третьим или четвёртым веком до н.э. Эта фраза почти слово в слово повторяет изречения «Текстов пирамид», которые на две тысячи лет старше.

В городке Петелия на юге Италии была найдена ещё одна золотая пластина той же эпохи с чрезвычайно интересным текстом. Рассказывая о неких стражниках, охранявших священный источник и, по всей видимости, требовавших от пришедшего в загробный мир, чтобы он назвал своё имя, текст советует:

«Скажи: я дитя Земли и звёздного Неба, но род мой принадлежит только Небу» [350] .

На золотой пластине, найденной в могиле недалеко от города Пелинней в греческой Фессалии, упоминается некий праздник или ритуал, который происходит под землёй под руководством «посвящённых»:

«…и ты спускаешься под землю и совершаешь обряд с другими посвящёнными» [351] .

Упоминание о «посвящённых» очень показательно: в пьесе «Лягушки» греческого комедиографа Аристофана, сочинявшего свои комедии в четвёртом и пятом веке до н.э., Геракл рассказывает о путешествии в подземный мир и о весёлом празднике. Дионис спрашивает его: «А кто же там?». «Собранье посвящённых», — отвечает Геракл. Очевидно, он имеет в виду тех, кто прошёл обряд посвящения в мистерии.

Ничего не поделаешь: мы просто вынуждены серьёзно отнестись к идее инициации в подземных святилищах, и к тому, что посвящённые знакомились с тайными обрядами и тайными знаниями, доступными только мёртвым. Это довольно странные для современного человека идеи, но чтобы понять древних, мы должны взглянуть на вещи их глазами: именно так они объясняли происходящее, причём нисколько не сомневались в верности своих представлений. Тот факт, что нам в это трудно поверить, ещё не причина считать, что древние неправильно понимали происходящее или, того хуже, делали его частью «лжи во спасение». Все имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства подталкивают к выводу, что люди, прошедшие обряд посвящения, не обманулись в своих ожиданиях. Никто не потребовал «вернуть деньги».

Теперь, наверное, пора посмотреть, как жрецы это делали — как они помогали тем, кто проходил обряд посвящения, покидать свои тела и перемещаться в мир мёртвых.

На первый взгляд эти таинства не имеют никакого отношения к нашему рассказу об Иисусе и источнике его знаний. Однако Иисус, как мы вскоре убедимся, также исповедовал эмпирический подход к своему мистицизму. Может быть, мыслители, подобные Пармениду, перенесли эти идеи в эпоху классицизма, то есть во времена Иисуса?

Может быть, эти идеи внесли свой вклад в формирование благодатной смеси мистических практик, центром которой была Александрия, а также в мировоззрение еврейской секты терапевтов, община которой, как писал Филон Александрийский, обосновалась недалеко от города?

В 1958 году в Италии археологи сделали удивительное открытие. При раскопках древней Велии, родины философа досократика Парменида, они обнаружили в древнем здании остатки тайной галереи. Там находились каменные постаменты трёх статуй. Сами статуи, разумеется, давно исчезли, но на постаментах сохранились надписи, которые свидетельствовали о существовании в Велии целой династии жрецов-врачевателей бога Аполлона, основателем которой был не кто иной, как сам Парменид. Последняя надпись была сделана через 446 лет после смерти Парменида — то есть в начале христианской эры. Возможно, династия жрецов существовала и позже, поскольку нам неизвестно, была ли найденная на каменном постаменте надпись последней.

Следует отметить одно важное для нас обстоятельство: этих жрецов-врачевателей называли Pholarchos, или «хозяином убежища». То есть они специализировались на технике посвящения, которая была широко распространена в Древнем мире и носила название «инкубация».

«В древности самым надёжным способом установить контакт с божествами или с загробным миром была «инкубация» — ожидание сна или видения у человека, спящего на земле или под землёй» [354] .

Обряд инкубации предполагает, что человек должен лежать тихо и неподвижно в подземной комнате или пещере, чтобы вызвать вещий сон или впасть в промежуточное между сном и бодрствованием состояние. Именно в этих тёмных, скрытых от глаз помещениях происходил переход в потусторонний мир, где человек получал видение от божественного источника всего сущего. Богом инкубации считался Аполлон.

Богом-покровителем священных рощ в окрестностях озера Аверн, которые генерал Агриппа приказал вырубить, чтобы построить флот, тоже был АПОЛЛОН. Таким образом, можно ожидать, что и в этой местности проводились обряды инкубации. Что вновь приводит нас к подземным туннелям в Байе.

Путешествие в загробный мир предпринимали либо ради исцеления от болезни, либо для получения божественных откровений. Жрецы-врачеватели Аполлона специализировались на инкубации, и, как поясняет Кингсли, «использовали магию для перехода в изменённое состояние сознания».

Как мы можем видеть, эти древнегреческие обряды, использовавшие подземные туннели, как в Байе, или пещеры и галереи, как в Велии, очень похожи на ритуалы, проводившиеся в подземных святилищах под храмами Древнего Египта. В тёмных, скрытых от посторонних глаз помещениях после соответствующей подготовки жрецы проводили обряд посвящения, после чего инициат оставался лежать неподвижно, переходя в изменённое состояние сознания. Нам ничего не остаётся, кроме как серьёзно рассматривать возможность, что душа в форме ба (по египетским поверьям) или psyche (как считали греки) действительно отделялась от тела и отправлялась в загробный мир.

Во времена Иисуса эти две традиции, египетская и греческая, сблизились ещё больше.

И действительно, в эпоху греческого и римского владычества египтяне изо всех сил старались сохранить свои тайные знания. В герметическом тексте «Асклепий», датируемом вторым веком н.э., мы читаем:

«…придёт время, когда будет казаться, что египтяне напрасно с таким благочестием соблюдали культ богов и что все их святые воззвания окажутся тщетны и не исполнены. Божество покинет землю и вернётся в небо, оставляя Египет, своё старинное обиталище, вдовою религии, лишённой присутствия богов. Чужестранцы наводнят страну и землю и будут не только пренебрегать вещами святыми, но, что ещё более прискорбно, религия, набожность, культ богов будут запрещены и караемы законами. Тогда земля сия, освящённая столькими святилищами и храмами, будет изрыта могилами и усеяна мертвецами. О Египет, Египет! От твоих верований останутся только неясные рассказы, в которые потомки уже не будут верить, набожные слова, высеченные в камне» [357] .

Очевидно, египтяне принимали меры для сохранения секретов: философ Ямвлих сообщает, что египетские жрецы обучались выражать свои взгляды греческими философскими категориями, что привело к появлению целого собрания текстов, «которые находятся в обращении как принадлежащие Гермесу» и уходят корнями в египетскую традицию. Как это ни удивительно, это собрание мудростей является квинтэссенцией тайн ещё более древних источников, таких как «Тексты пирамид», «Тексты саркофагов» и «Книга мёртвых», а также содержит не всегда последовательную космологию древних египтян.

Эти произведения приписывались древнему египетскому богу Тоту, который в классическую эпоху был известен под именем Гермеса Трисмегиста, то есть Гермеса Трижды Величайшего. До нас дошло большое количество этих текстов, но первым — и во многих отношениях основополагающим — считается «Пэмандр» — в оригинале Poimandres.

В этом названии почти ничего не говорит о его египетском происхождении, однако «Poimandres» представляет собой греческую транслитерацию древнеегипетского выражения P-eime nte-re, что означает «знания Ра» — бога солнца в пантеоне Древнего Египта. Можно показать, что картина сотворения мира, описанная в этом тексте, имеет египетское происхождение. В герметических текстах также нашла отражение египетская традиция магического освящения статуй и других олицетворений богов. И самое главное для нашего исследования — согласно герметическим представлениям, человек «скорее космическое, чем земное существо». Лучше всего эта мысль выражена на греческой золотой пластине:

«…род мой принадлежит только Небу» [364] .

Особую ценность герметическим текстам придаёт то обстоятельство, что они — несмотря на относительную новизну — происходят из самого древнего источника мистерий и поэтому могут играть роль линзы, через которую нужно смотреть на более древние тексты, чтобы понять их истинный смысл. Примечательно, что в самой основе герметических текстов лежит концепция мистического посвящения: «…я поднялся, обретя силу, познав природу Всего в великом видении».

Ещё более удивительным можно считать факт, что книги Гермеса начали появляться во времена Иисуса, параллельно с развитием христианства. В конце второго века н.э. Климент, епископ Александрии, писал, что они «содержат всю философию египтян». Языческий философ Ямвлих, живший после Климента Александрийского, тоже признавал их значение:

«Наши предки приписывали ему открытия собственной мудрости, подписывая именем Гермеса все свои сочинения» [367] .

Собрание текстов, приписываемых Трисмегисту, оказало огромное влияние на мышление западного человека, причём влияние это трудно переоценить. Не будет преувеличением сказать, что без них развитие западного мира пошло бы в другом направлении. Сама наука не развивалась бы без того импульса, который ей придали мужчины и женщины, вооружённые содержащимся в этих трудах знанием. Герметические тексты были заново открыты в эпоху Возрождения и переведены с греческого Марсилио Фичино в 1463 году по заказу богатого флорентийского банкира Козимо ди Медичи. Когда эти манускрипты попали к Козимо, он решил, что до своей смерти обязательно должен прочесть их. Тогда он пригласил к себе Фичино, приказал отложить в сторону все другие переводы и сосредоточиться на герметических текстах. Такое им придавалось значение.

Тексты, обнаруженные в эпоху Возрождения, носили фрагментарный характер, но с тех пор были найдены новые фрагменты и новые тексты. Выяснилось также, что в Средние века их подвергли цензуре — почти всё, что относилось к магии и обрядам, было удалено, чтобы сделать тексты более «философскими». Однако это уже не так важно, поскольку суть этих трудов сохранилась. И мы многое можем из них почерпнуть.

Одно из самых важных открытий, которое мы делаем в первых строках «Пэмандра», состоит в том, что человек, ищущий знаний, которому в видении впервые открывается истина, оказывается в компании других посвящённых, для которых остальные люди находятся в состоянии, похожем на сон или опьянение. В конце этого текста становится понятной задача, которая стоит перед каждым из них — это «обожествление», когда душа возвращается в материальный мир, чтобы показать другим путь в мир божественный.

Нам предстоит убедиться, что именно такую цель ставил перед собой Иисус.