В понедельник я встал пораньше, чтобы успеть вернуться вертолетом в Сан-Педро. Шарлен поехала со мной до Авалона, где собиралась прикупить кое-что из бакалеи. Небо было депрессивно-хмурым, в такой день хочется вернуться в кровать и не вылезать оттуда до полудня, пока не распогодится. Шарлен держалась с отсутствующим видом, а может, была занята своими мыслями — но было очень рано, может, она просто еще не проснулась до конца.
— Я позвоню тебе днем, — пообещал я, когда мы добрались до Метрополь-стрит. День только начинался, местные открывали магазинчики — в основном тут были рыбаки, но попалось и несколько щеголеватых типов вроде яхтсменов. Народу на улице было полно, словно Метрополь была основной улицей городка на Старом Западе. Мимо прошел шериф, внимательно оглядел Шарлен. Я решил, что это было обычной мужской реакцией — слишком уж он был молод, чтобы знать, кто она такая.
— В любом случае, здесь ты, вроде бы, в безопасности, — сказал я.
Секунду она смотрела на меня, чем-то озадаченная:
— Что ты имеешь в виду? — она выговаривала слова очень осторожно. — Зачем ты это сказал?
Господи, она была под дозой. Валиум?
— Я хочу сказать, если он и начнет тебя искать, шансов отыскать тебя здесь у него почти что нет.
Ее взгляд облетел всю улицу. Если она приняла валиум, чтобы не нервничать, то он явно не помогал. Что, все эти люди вызывали у нее паранойю, так или нет?
— Зачем ему меня искать? — спросила она.
— Шар, с тобой все в порядке?
— Ага. Почему бы нет? — она выдавила смешок. — Если хочешь знать правду, я что-то немного нервничаю. Я буду рада, когда сегодняшний день закончится. У меня все еще предчувствие, что что-то идет не так.
— Хочешь, я останусь? Позвоню в студию и…
— Нет-нет, все хорошо, правда, — она пыталась говорить мило и добродушно. — Поверь, я не так уж беспомощна, как тебе кажется. Я вполне могу позаботиться о себе. Серьезно.
Ее улыбка меня не убедила. Двое парней, переходя дорогу позади нас, резко расхохотались, и она вся сжалась. Я обнял ее:
— Я люблю тебя, Шар, — я надеялся, что это прозвучит весело. Не получилось.
— Знаю, — она высвободилась. — Знаешь, мне лучше бы поскорей вернуться в дом. Майк может позвонить.
— А, да, точно, — я глянул на наручные часы. — Блин, мне уже пора бежать.
Я рванул к автобусу, идущему к вертолетной площадке. Когда я оглянулся, она уже исчезала за углом, направляясь в магазин.
Когда я приехал в «Тропикану», хмарь уже рассеялась, и грязно-синее небо пылало жестким жаром пустыни. По возвращении в падший мир — иссохшие улицы Содома после чудесной идиллии Эдема — вернулись тревоги, которые я подавлял в течение почти всего уикенда. К пяти мне надо было в студию, на совещание. Хэнк тоже будет, и он наверняка снова поднимет вопрос об интервью с Контреллом. Тормозить его будет бесполезно. Пожалуй, лучше всего будет сказать, что все обломилось, и покончить с этим. Он захочет узнать, что случилось. Надо будет что-то придумать. Но это была самая ерундовая из моих забот.
Серьезная проблема заключалась в Деннисе, и в том, как мне остаться в живых, когда он выяснит, что я помог Шарлен бежать. А выяснит он обязательно; вопрос только в том, как скоро. У него было достаточно доказательств, чтобы быстро сложить из них картинку. В конце концов, однажды он уже обвинил меня, даже если сейчас отрекался от своих слов. Но вторжение Большого Уилли в туалет во время нашего разговора оставалось серьезным свидетельством. Несмотря на то, что Деннис тогда истолковал все это в собственном извращенном смысле, я был уверен — уж Большой Уилли сумеет сложить два и два и получить разумный точный ответ.
Кроме того, оставалась еще одна возможность (причем такая, что при мысли о ней я чувствовал себя совсем неуютно), что, по крайней мере, сначала он будет далек от подозрений в мой адрес, от мыслей, что я могу тайком действовать против него — и вот тогда он придет ко мне за утешением. Разве он не твердил мне без конца, что я — его единственный настоящий друг? Я представил себе, как он заявится ко мне оскорбленный и униженный: Скотт, я не знаю, как мне теперь жить, у меня мозги плавятся, сердце бьется в судорогах, как лягушка с ободранной кожей, единственная женщина, которую я когда-либо любил, покинула меня, и у меня внутри все горит, словно кишки выжигают паяльной лампой, скажи мне, Скотт, что мне делать?
Еще я нарисовал в воображении картинку: я плаваю в бассейне «Тропиканы» лицом вниз, а люди смотрят на меня сквозь щелочки в занавесках — это как только он узнает о моем предательстве. А, да ладно. Все равно я уже несколько месяцев подумывал найти нормальную квартиру. Какое-нибудь укромное место в Дуарте, например. Почтовый ящик без фамилии и дробовик у дверей.
Еще я подумывал поговорить с ним начистоту, повести себя по-мужски. Честно и прямо. Да, я помог твоей жене скрыться, Деннис, но это ни в коей мере не умаляет моего огромного, искреннего уважения к твоей неадекватной гениальности, хотя для твоего же блага должен сказать тебе, что вне всяких сомнений, ты — совершеннейший псих и самый полный мудак из всех, с кем мне доводилось встречаться на этой планете; и скажу еще, как твой друг, что единственное твое спасение — в пересадке всего мозга целиком и годах двадцати жесткой психотерапии, да еще в торазине — по тысяче миллиграммов три раза в день до конца твоей жизни. Я мог представить себе, как говорю ему все это, но при условии, что я буду в Буэнос-Айресе, а он — в цепях и в клетке, как Кинг-Конг.
Ну, в любом случае, у меня было несколько дней на то, чтобы подумать обо всем. Он должен был вернуться не раньше пятницы. А если у меня разыграется паранойя, я всегда смогу пожить у Нила.
По крайней мере, Шарлен была в безопасности на Каталине. Любой детектив легко мог бы разыскать дом моей матери в Палос-Вердесе, но о существовании дома на острове никто не знал. Мама некоторое время крутила роман с одним богатым типом, и лет десять назад он снял этот домик. Печальная была история. Их роман закончился быстро, но он по-прежнему любил маму. А сейчас он лежал в Монтесито, в коме после инсульта, но его поверенный исправно вносил арендную плату за дом на Каталине. И пока он оставался в живых, у Шарлен было тайное убежище, которое практически невозможно было отыскать.
Я срезал путь мимо бассейна «Тропиканы» и поднялся к себе в комнату; из открытой балконной двери соседей снизу разносились скрежещущие звуки «Psychotic Reaction» группы «Count Five», словно вся комната была гигантским матюгальником. Я прикинул, какое время дня сейчас в Швейцарии. Вечер. Вероятно, он сейчас был без сознания, дрейфовал в пентоталовой безвременной неопределенности между прежним и новым Деннисом. Когда он вернется, его будет ждать письмо от адвоката с пометкой «срочно». Исполнительный Большой Уилли будет стоять рядом с ним и все поймет. Деннис поймает взгляд подлых глаз, налитых кровью, и тоже поймет все.
Я отпер свою дверь и вошел. Застоявшаяся жаркая духота. Оставив дверь открытой, я открыл окна и, расхаживая по комнате, стянул рубаху. Хотелось срать. Взяв последний номер «Роллинг Стоун», я пошел в сортир, оставив дверь открытой — для вентиляции. Уселся и раскрыл журнал на статье о «Talking Heads».
С нижнего балкона донеслась «Angel Baby».
Между дверью и стеной пробивались солнечные лучи. Я наклонил журнал, чтобы рассмотреть фотку, но вдруг что-то перекрыло свет. Я поднял глаза. Если бы я не просрался только что — теперь бы точно обгадился. В дверях стоял Большой Уилли.
Я вскочил и начал натягивать штаны. (В моменты вроде этого вся гигиена как-то вылетает из головы.) Большой Уилли схватил меня за руку выше локтя, штаны мои свалились обратно, а он вышвырнул меня из сортира. Я споткнулся и грохнулся на ковер. И увидел еще одну пару ног. Обутых в изящные замшевые «битловские» ботинки, а над ними — поддернутые вверх («где-у-нас-потоп») черные брюки-дудочки. Деннис шагнул ко мне, чтобы Большой Уилли мог спокойно закрыть дверь. Я не шелохнулся.
Видок у Денниса был такой, словно он недавно вколол себе дозу отличного героина и одновременно получил известие о смерти своей матери. Он вовсе не выглядел психом. Скорее, совершенно убитым.
Большой Уилли запер дверь и приступил к закрытию окон.
— Скотт? — жалобно окликнул Деннис. — Скотти?
— Деннис, — спокойно ответил я, — дай мне встать, и поговорим, ладно?
Я начал было подниматься, но Большой Уилли сбил меня на пол, ткнув носком своей «борцовки».
— Как ты мог?! — вопросил Деннис с интонациями Марлона Брандо в роли британского пижона, со слезами в голосе. Он выглядел нелепо и одновременно печально. Сам себя он точно считал дофином, которого предали.
— Ты очень беспокойный человек, Деннис, — сказал я. Какого хрена, мне все равно пришлось бы через это пройти. — Она была просто вынуждена уйти от тебя.
— Но ведь я доверял тебе! — теперь он надул губы, лицо скривилось, будто он вот-вот заплачет. — Ты мне на самом деле нравился, правда, очень. Я открыл тебе такое, о чем никто больше не знает.
Я снова попытался сесть. Большой Уилли снова придавил меня к полу ногой. Трудно было сохранять спокойствие с прижатым к ковру членом, но я старался.
— Все, чего я хотел — это чтобы у меня был друг, — воскликнул Деннис и расплакался.
Он наклонился над коробками из-под молока, в которых у меня хранилась фонотека, и всхлипнул. Отлично. Милый бескровный катарсис.
И вдруг он перестал всхлипывать. Блин. Он едва не уткнулся носом в пластинку, лежавшую на самом верху: «Грезы на впрыснутом топливе». Уставился на фотографию Шарлен.
— Она тебе рассказала? — спросил он сухим, как у мумии, голосом.
— Что рассказала? Я не понимаю, о чем ты…
В неожиданном приступе бешенства он врезал по коробке. Она так грохнула об пол, что вся комната содрогнулась. Норрайн внизу наверняка услышала этот удар — если была дома.
— Она тебе рассказала?
Рассказала — что, Боже милостивый?! Что он избивал ее? Что он делал с ней и кое-что другое, еще похуже? Там, в комнате над гаражом?
— Деннис, серьезно. Я не понимаю, в чем…
Я сел. Большой Уилли с силой пнул меня в грудь.
— Лежать! — рявкнул он.
Я опрокинулся на спину, уверенный, что этот удар сломал мне грудину. Вот мудак! Он ведь мог и в область сердца попасть.
Борясь с болью и тошнотой, я смотрел, как Деннис вытащил пластиковый стержень высотой в фут с «сорокапятками» — самыми ценными в моей коллекции. Он снял с него первую пластинку и изучил этикетку на ней.
— Сколько раз ты ее трахнул? — спросил он.
— Деннис, не хрен баловаться с этими пластинками, ага?
Он запустил пластинкой в меня — жестко, как бросают нож. Она порезала мне бедро.
— Господи.
— Я задал тебе вопрос. Сколько раз ты ее трахнул?
— Деннис, уймись…
Он снял следующую пластинку и крутнул ее на пальце. Я с ужасом узнал желтую этикетку. Элвис, «Baby Let's Play House», запись студии «Sun Records». Бесценная пластинка.
— Деннис, положи ее на место, пожалуйста.
Он все крутил пластинку на пальце, но смотрел на мой член. На мой член! Он что, думал о той старой ублюдочной игре «крутни сорокапятку на члене»? Боже, я в этой игре как-то раз едва не разрезал себе член пополам, кажется, пластинкой «Judy's Turn to Cry».
Он об этом думал, что ли? Он тоже в это играл, да? Ну хватит на мой хрен пялиться, ты, пидор — хотел проорать я.
— Просто не знаю, что делать, — сказал он Большому Уилли.
Убраться отсюда. Вон через ту дверь.
Он вдруг как-то стал опустошенным, озадаченным. Вернул пластинку Пресли на стержень и аккуратно поставил стержень на место, в коробку.
— Я просто не представляю, что делать с парнем, который трахнул жену своего лучшего друга. Действительно не представляю.
Он направился к двери — хорошо, молодец — и после некоторого раздумья объявил Большому Уилли решение:
— Отрежь ему хрен.
Что?! Должно быть, я ослышался. Внизу по-прежнему громко играла «Angel Baby».
— Ты уверен? — переспросил Большой Уилли.
— Да, — Деннис сделал пируэт. — Да, точно. — Он резко рассмеялся, словно чем больше он над этой идеей думал, тем больше она ему нравилась. — Да! Отрежь этому мудаку хрен и спусти его в унитаз. — Он обернулся ко мне: — Вот тогда посмотрим, как ты без хрена будешь трахать мою жену. Думаешь, без хрена у тебя что-нибудь получится? Правда, что ли, так думаешь? А? Да?
Большой Уилли рывком вздернул меня на ноги одной рукой. Другой вытащил нож-выкидуху. Под затихающие аккорды «Angel Baby» он нажал кнопку, и стальное лезвие блеснуло на солнце. Он потащил меня к сортиру, возможно, не желая пачкать ковер. Я взвизгнул, как напуганная девчонка, и метнулся в дверь.
Дверь, как это случается, оказалась заперта. Это была дешевая дверь (наверное, подсознательно я понимал это), полая внутри, из тех, что захлопываются в самый неподходящий момент, например, когда ты вне себя от бешенства, но стараешься этого не показывать. Но не думаю, что это имело значение — будь у меня массивная дубовая дверь, я вышиб бы и ее. Единственной реальностью в тот миг было то, что я наслаждался тем, что давал мне мой конец, уже много лет, и был уверен, что без него качество моей жизни заметно ухудшится. Прорываясь наружу, с болтающимися на лодыжках штанами, я смутно видел людей вокруг бассейна там, внизу. Увидел на своей груди кровь, она капала откуда-то с головы, но боли я не чувствовал — времени на это у меня не было. Увидел Денниса и Большого Уилли, кинувшихся за мной. Потом я увидел ступеньки, ведущие на покрытый искусственным газоном «Астротурф» бетон, и понял, что падаю. И упал.
Джек Лорд двигал своей тяжелой челюстью на экране телевизора, подвешенного к потолку в ногах моей кровати. У окна стоял Нил с выражением жалости на лице. За ним я разглядел Голливудские холмы и понял, что нахожусь в госпитале «Седарс».
Голова у меня была набита ватными демероловыми шариками, но, несмотря на это, я чувствовал тупую боль в плече и груди. Потом накатил приступ паники. Я полез себе в промежность, едва не сорвав капельницу. Клятвоприносящей рукой потянул с себя простыню. Увидел выпуклость. Убедился через пижаму, что мой член остался при мне.
— Как я? — спросил я Нила.
— Жить будешь. У тебя сотрясение после падения с лестницы.
— Его арестовали?
Нил поколебался, подбирая слова:
— Нет. Не смогли.
— Не смогли? Что значит «не смогли»? Господи Иисусе, Нил. Они хотели отрезать мой член!
— Никто ничего такого не видел, Скотт. Ты проломился сквозь дверь и навернулся с лестницы. Это все, что видел каждый, кто был там.
— А, ну конечно, я каждый день так развлекаюсь. Задолбался открывать двери — это, знаешь ли, такая мутота. Особенно в спешке, — я чуть не взвыл: — Нил! Он собирался отрезать мне член и спустить его в унитаз!
На соседней койке кто-то хрипло откашлял мокроту через трахеотом.
Я не стал туда смотреть.
— Мой тебе совет — оставить все как есть, — спокойно сказал Нил.
— На хрен твои советы. Я его по судам затаскаю. Он у меня в «Фолсом» отправится. И пусть его там черные в жопу имеют своими двадцатидюймовыми членами! А когда он оттуда выберется, сможет сделать новую версию песни «Back Door Man».
От бешенства я покрылся испариной, а голова закружилась. Что-то стягивало кожу на черепе. Я тронул это место. Швы. Такое же ощущение было над левым глазом. Тоже швы. Я увидел бежевый телефон на шарнирном подносе, вне моей досягаемости.
— Дай мне телефон, а? Хочу позвонить Шар.
— Ты ее не застанешь.
— Что ты несешь?
— Она вернулась к нему, Скотт.
— Что?! Ты рехнулся, что ли? Совсем с катушек съехал? Дай сюда телефон.
— Послушай, я только что говорил с Майком. Я собирался попросить его, чтобы он позвонил ей и сообщил, что с тобой случилось, — на миг он замялся. — Но он сказал, что она сама звонила ему сегодня утром и велела остановить процесс.
— Гонишь!
— Она сообщила ему, что возвращается домой… оттуда, где вы оба провели весь уикенд, где бы это ни было. Очевидно, считала, что сможет попасть обратно в дом и просто сделать вид, что ничего не было. Она знать не знала, что для этого уже слишком поздно.
— Поздно? Почему?
Он пожал плечами:
— Ну, похоже, кто-то дал знать Деннису, что она смылась. Видимо, он получил это известие в субботу днем и вернулся ближайшим рейсом.
Тот парень, что приходил кормить собак. Блин!
— Мне жаль, — сказал Нил.
— Не жалей. В жопу все это. А как Деннис узнал про меня?
— Уверен, она сама рассказала ему все. Не можешь поверить? Как часть налаживания отношений заново.
В тот момент я ничуть не усомнился в этой версии. Я уставился на тяжелую челюсть Джека Лорда.
— На хрен ее, — сказал я.