Камера была пуста. Пленник сбежал. Рано поутру апачи отправились на поиски и вернулись с пустыми руками. Они доложили, что все следы были кем-то аккуратно и искусно уничтожены.

В тот же день местный священник обвенчал Джоша и меня. Церемония была простой и короткой, однако на ней присутствовали полковник Кроуфорд и миссис Кроуфорд, доктор Митчелл и еще около дюжины приятелей Джоша. Я была словно в кошмарном сне, из которого у меня не хватало сил вырваться. Неужели эти люди не понимают, что я уже замужем? Почему они не понимают? Почему Джош не понимает, что я была настоящей женой Тени, какой только может быть жена? Какое это имеет значение, что мы не стояли перед судьей или священником и не давали друг другу никаких клятв? Наши сердца и наши жизни настолько слились, как будто мы поставили свои подписи перед тысячей свидетелей. Я спала рядом с Тенью, я лечила его раны и носила его ребенка. Как же мне быть женой Джошуа, если Тень еще жив?

Несмотря ни на что, всего несколько мгновений – и вот я уже миссис Джошуа Бердин в горе и в радости. Когда мой муж поцеловал меня, я закрыла глаза и попросила Всевышнего, чтобы он помог нам сделать наш брак счастливым. Я твердила себе, что все еще может получиться. В конце концов, разве я когда-то не любила его? Со временем я опять его полюблю.

Потом была вечеринка с шампанским у Кроуфордов. Нам все пожимали руки, дарили подарки и желали всего самого лучшего, а доктор Митчелл поцеловал меня в щеку. Потом мы остались одни.

Голова у меня кружилась от шампанского, и я, стоя посреди комнаты, тупо смотрела, как Джошуа снимает форму. Только теперь до меня дошло, что я натворила. Подарив Тени свободу, я сама лишилась ее. Я принадлежала Джошуа. В это время он подошел ко мне, и я поняла, что он собирается получить свое и не потерпит никаких отговорок. Мне стало страшно, когда он обнял меня и поцеловал в губы. Я ничего не могла поделать. Оставалось только терпеть.

Сама не зная зачем, я отшатнулась от него и сразу осознала бессмысленность своего движения. Глаза Джошуа горели яростным огнем, когда он за волосы оттянул мою голову назад и заставил смотреть прямо ему в глаза.

– Выкинь его из головы, Анна, – сказал он. – Теперь ты моя. Ты принадлежишь мне и не вздумай забыть об этом.

– Джош, ты делаешь мне больно…

– Ты принадлежишь мне, – хрипло повторил они, ухватившись за ворот моего платья, разорвал его на груди.

Я закрыла глаза и стиснула зубы, чтобы не закричать, когда он принялся тискать мои груди.

– Ты принадлежишь мне, – повторил он и потащил меня на кровать.

Он взял меня, потому что я не могу назвать это «любил меня». В его прикосновениях не было ни нежности, ни ласки, словно я была еще одним врагом, которого ему надо было победить. Его руки жестоко расправлялись с моим телом. Его губы терзали мои губы. А когда он коленом раздвинул мне ноги, я заставила себя вспомнить, что если бы не Джошуа, Тень был бы теперь мертв и качался на виселице возле тюрьмы.

Тень…

Я будто наяву видела его на Красном Ветре, гордого и свободного воина, как ястребы, чье имя он носил. Я видела его одетым для битвы, в роскошном головном уборе, с красными полосами на красивом лице. Я видела, как он ползет по полу в доме моего отца, готовый скорее умереть, чем стать калекой. Я видела его на коленях рядом с собой в тот день, когда умер наш сын, и читала в его черных глазах любовь ко мне. Тень! Любимый мой! Пусть меня тошнит от прикосновений Джоша. Пусть мне отвратительны его поцелуи. Тень на свободе!

Передвижной цирк Хансена, украшенный красно-желто-синими флагами, завлекал самыми разными чудесами и новинками всех сортов. Взрослые и дети охали и ахали, переходя из одного шатра: в другой с круглыми, как блюдца, глазами. Пооткрывав от изумления рты, они смотрели на человека, управлявшегося с шестифутовым аллигатором. Не меньший восторг у них вызывали двухголовая змея и шестиногая коза. Женщины толпились возле красивого глотателя шпаг и вздыхали, глядя на расхаживавшего у них над головами акробата. Мужчины свистели, хмыкали и притоптывали, когда черноволосая танцовщица демонстрировала им зажигательный танец живота. Ребятня была в восторге от дюжины клоунов, одетых как пожарные. Там были очень худой мужчина и очень толстая женщина, цыганка, предсказывавшая судьбу, боксирующий кенгуру и пляшущий мишка. А в самом последнем шатре был настоящий живой индеец.

– Спешите! Спешите! Спешите увидеть вождя шайенов! Два Летящих Ястреба! Последний воин-индеец! Спешите! Спешите!

Клайд Стюарт широко улыбался, глядя на длинную очередь городских зевак, привлеченных криками Барни. Старина Барни тоже улыбался, потому что продал последний билет и закрыл кассу. За один день они заработали сотню долларов. Это лучше, чем гоняться за преступниками.

Все еще ухмыляясь, Стюарт отправился в просторный с синими полосами шатер, где в углу, привязанный, сидел их золотой прииск.

– Надевай свои перья, вождь, – приказал он.

Сам он тоже переоделся в белый ковбойский костюм с таким количеством бахромы, что любой настоящий ковбой надорвал бы живот от смеха, но эти горожане все принимали за чистую монету. Не забыл он о белых сапогах и о широком поясе отличной ручной работы. Револьверы, которые он брал с собой на представления, были заряжены холостыми патронами. Клайд посмотрел на себя в зеркало, висевшее на столбе, и остался доволен своим отражением.

– Хорош, дьявол, – похвалил он сам себя. – Эй, Руда, пора!

Зевнув во весь рот, Руда Свенсон встал с охапки сена, на которой провалялся все время после последнего представления. Великан с крошечными карими глазками и буйной, пшеничного цвета, шевелюрой, он был похож на гризли, еще не совсем пришедшего в себя после зимней спячки. Швед взял ружье и пошел к Двум Летящим Ястребам.

– Ложись, – скомандовал Руда, и Тень улегся животом на пол.

Ружье шведа упиралось ему в спину, пока Стюарт связывал ему руки и снимал с ног цепи. Потом швед отступил на шаг.

– Пошли.

Тень послушно поднялся и, все время чувствуя возле спины ружье Руда, зашагал на сцену, выгороженную в передней части шатра.

Послышались аплодисменты, когда на сцену вышел Барни Макколл. Высокий, тощий, с редеющими волосами и сутулой спиной, Барни ничем не отличался от любого человека из толпы до тех пор, пока не открывал рот и не начинал говорить. Словно Природа, чтобы возместить ему внешнюю неприглядность, заградила его великолепным голосом, которым он мог делать с публикой что хотел. Хотел – и она смеялась. Хотел – и она плакала. В давние времена он проповедовал на городских улицах, пока его приятель-негр очищал карманы зевак, остановившихся послушать Слово Божье в пересказе Барни Макколла.

Когда аплодисменты стихли, Барни принялся с чувством живописать, как знаменитый на весь мир охотник на бизонов Клайд Стюарт один и с риском для собственной жизни взял в плен последнего вождя воинов-индейцев по имени Два Летящих Ястреба. Слушая медовые речи Барни, публика сидела как завороженная, а Барни продолжал свой драматический рассказ о зверствах Двух Летящих Ястребов в отношении невинных белых, естественно, в основном женщин и детей. Чуть ли не шепотом он поведал о несравненной храбрости Клайда Стюарта, который преследовал дикаря в бескрайней прерии и не один раз мог сложить голову в смертельной схватке с вождем, которого все же победил.

Барни замолчал и всмотрелся в обращенные к нему лица слушателей. «Сосунки», – с презрением подумал он, сам пораженный тем, с какой охотой эти люда слушают его вздор.

– А теперь, – громко сказал он, – вы увидите грозу Запада, вождя по имени Два Летящих Ястреба, и героя, победившего его, Клайда Стюарта!

Подталкиваемый ружьем шведа, Два Летящих Ястреба поднялся по ступенькам и вышел на середину сцены. Пожилые дамы завздыхали, пораженные его видом, потому что на нем было нечто вроде штанов из волчьей шкуры и высокие мокасины, какие обыкновенно носили апачи. Головной убор его хозяевам продал воин из племени воронов за десять серебряных долларов, и он свисал чуть ли не до земли. На боку у него висели два скальпа, которые были всего-навсего искусной подделкой и куплены у того же воина. Вот только его собственная кожа была неподдельной и сверкала бронзой в неровном свете фонарей.

Шатер сотрясли овации, когда на сцену во всем белом вышел Клайд Стюарт со своей открытой мальчишеской улыбкой. Руди с ружьем, нацеленным в индейца, оставался вне поля зрения публики.

Клайд взмахивал руками, кланялся и опять кланялся, всем своим существом наслаждаясь обожанием, которое читал в глазах толпы. Он знал, что может произвести впечатление, и бесстыдно пользовался всем тем, что ему дала природа: высоким ростом, густыми светлыми волосами, живым взглядом голубых глаз и мальчишеской улыбкой, сводившей с ума женщин и поселявшей зависть в сердцах менее привлекательных мужчин. Подождав немного, Клайд спросил, не хочет ли кто-нибудь задать вопрос, и тотчас над головами взметнулись тридцать рук. Вечер обещал быть приятным.

Пока Стюарт отвечал на вопросы, Два Летящих Ястреба молча стоял с высоко поднятой головой и смотрел куда-то вдаль. В обнаруженной им дырке в шатре он видел синее небо, однако его лицо оставалось бесстрастным и никто не мог бы сказать, о чем думает великий вождь шайенов.

Когда он стоял так на сцене с отрешенным и гордым видом, легко было представить, что Мак-колл не соврал, и он вправду способен совершить все зверства, в которых его обвиняли. Высокий, с широкими плечами и длинными мускулистыми ногами, он мог произвести впечатление на публику, особенно если учесть еще черные волосы до пояса, разделенные посередине пробором. Для жителей восточной части страны он был символом жестокости, так же как Клайд Стюарт – воплощением всех без исключения добродетелей.

– Что ты сказал, парень? – спросил Макколл, призывая остальную публику к молчанию.

– Я спросил, почему он не раскрашен? Он ведь должен быть весь раскрашен.

– Востроглазый ты парень, как я погляжу, – заметил Барни. – Иди-ка сюда, сынок, – улыбаясь, пригласил он его на сцену.

Кто-нибудь обязательно замечал отсутствие краски на лице и теле индейца, а если этого не случалось, Клайд сам приглашал добровольца из публики разрисовать вождя. Это было кульминацией представления.

Мальчишка приблизился к сцене и, совершенно не смущаясь, обернулся, чтобы помахать рукой родителям. Он был маленький, безликий, с редкими светлыми волосенками, и даже веснушки, усыпавшие его щеки и нос, были бледными. Он был бы очень похож на тень, а не на человека, если бы не глаза. В них как бы сконцентрировалась вся живость и любознательность мальчика, с неподдельным интересом вглядывавшегося широко открытыми глазами в вождя индейцев Два Летящих Ястреба.

– Как тебя зовут, сынок? – изображая дружелюбие, спросил его Стюарт.

– Джереми Браун, сэр, – вежливо ответил мальчик, помня наказ матери вести себя как полагается.

– Ну а как, Джереми, ты посмотришь на то, чтобы исправить положение?

– Я? Прошу прощения, сэр.

Клайд Стюарт показал ему на поднос, вынесенный Барни на сцену. На нем стояли два горшка с краской.

– Почему бы тебе самому не разрисовать вождя? Покажи нам, какими они бывают, когда выходят на тропу войны.

У Джереми глаза стали совсем круглыми.

– Ну! Я?!

– Давай, сынок, – подбодрил его, улыбаясь, Стюарт.

Джереми медлил.

– А можно мне поможет моя кузина? Можно?

– Почему бы нет? – разрешил Клайд. – Где твоя кузина?

По толпе прокатился шорох, и на сцену взлетела девочка с косичками, подпрыгивавшими при каждом ее шаге. Подростки пошептались о чем-то, а потом взялись за кисти и принялись разрисовывать широкую грудь индейца. Несколько человек догадались об их намерении и захихикали, а когда Джереми и его кузина отступили в сторону, все дружно расхохотались, потому что они разыграли всем известную игру в «крестики-нолики».

Клайд и Барни, обменявшись веселыми взглядами, присоединились к всеобщему ликованию, а потому вручили подросткам резные луки и отпустили их к родителям.

Все это время лицо Тени было бесстрастным, несмотря на сжигавшие его ярость и унижение. Сколько уже раз он терпеливо сносил издевательский смех толпы? И сколько ему еще терпеть?

Приехав в восточную часть страны, Клайд и Барни, прежде чем присоединиться к ширковому шоу, показывали его в барах, школах да и просто на городских улицах. В церквях – и то бывало. Естественно, за деньги.

Что только ни вытворяли зрители! Они смеялись над ним, толкали его, щипали, даже плевались. Стреляли в него. Однажды паренек лет восьми из игрушечного лука. А в другой раз несчастный отец, чьи сын и дочь были убиты и скальпированы апачами.

Как-то они попали в маленький городишко Айовы. Стюарт и Макколл превзошли самих себя и продали билеты чуть ли не всем жителям. Барни только начал свой душещипательный рассказ о храбром Клайде, с неподражаемой храбростью взявшем в плен вождя индейцев и грозу Запада по имени Два Летящих Ястреба, как один из зрителей в первом ряду вскочил на ноги и разрядил свой пистолет, оцарапав Тени левое предплечье. Прежде чем убитый горем отец успел выстрелить еще раз, Два Летящих Ястреба выхватил у Барни нож и несостоявшийся убийца повалился на пол, как раненый боров, с ножом, глубоко засевшим в правом плече. На мгновение воцарилась тишина, а потом все сразу повскакивали со своих мест и зашумели. Заплакали женщины и дети. Мужчины вытаскивали оружие. Одна дама упала в обморок, а другая что-то истерически кричала, пока муж не ударил ее по лицу.

Чтобы разрядить обстановку, Стюарт выгнал индейца со сцены и предоставил Барни справляться с разбушевавшейся толпой. Макколлу понадобилось довольно много времени, если учесть его способности, чтобы успокоить публику. Еще немалую сумму пришлось выложить стражам порядка. Однако Стюарт и Макколл получили незабываемый урок. С тех пор они не брали с собой на сцену оружие и доверили Руди во все глаза следить за индейцем.

Тень вспомнил еще один случай, и мурашки побежали у него по спине. Это также произошло до того, как они присоединились к шоу. На сей раз они оказались в Сент-Джо. Дело было в салуне и они уже покидали сцену, когда их остановил высокий мужской голос:

– Эй, вы! Ты, в шляпе! Подожди минутку.

Клайд недовольно повернулся к стойке, и Руди тоже повернулся, направив на публику свой винчестер со взведенным курком.

Говоривший поднял над головой руки, как бы сообщая о своих мирных намерениях. У него было багровое лицо и очень дорогой костюм, а в левой руке зажата сигара.

– Эй, – крикнул он шведу, – я тут не для ссоры.

– А для чего? – спросил Стюарт, обратив внимание на бриллиантовую булавку в галстуке и бриллиантовые перстни на жирных пальцах.

– Для дружеского разговора, – успокоил его толстяк. – Рассказ вашего приятеля произвел на меня огромное впечатление, особенно когда он восхваляет хитрость индейцев и их равнодушие к боли. – Он кивнул бармену. – Чарли говорит, что можно засечь краснокожего до полусмерти, а он не проронит ни звука. А я с ним не согласен.

– Ну?

– Ну, я ставлю тысячу долларов на то, что ваш индеец завопит как миленький, когда плетка Чарли пройдется по его спине.

Тысяча долларов! Все смотрели на Клайда. Пианист перестал играть. Руда плотоядно усмехнулся. Барни крепко держал Тень за плечо.

Клайд широко улыбнулся:

– Знаете, мистер…

– Смит. Гомер Кенсингтон Смит.

– Сколько ударов, мистер Смит?

– Сорок будет честно, – предложил мистер Смит.

– Ну нет, – возразил Стюарт. – В конце концов, этот индеец меня кормит. Я не могу позволить, чтобы его убили или засекли насмерть. Вы меня понимаете?

– Конечно. Конечно. Скажем, тридцать…

– Пятнадцать, – сказал свое слово Клайд, не сводя глаз с массивной золотой цепи на животе мистера Смита.

– Двадцать, – тем же добродушным тоном произнес Смит.

– По рукам!

Стюарт с улыбкой протянул ему руку.

На лице Тени не дрогнул ни один мускул, пока белые спорили о количестве ударов, но когда Стюарт и Смит обменялись рукопожатием, у него в горлу подступил комок и его чуть не вырвало. Проклятый Стюарт с его жадностью! Ладно! Он им покажет!

Все посетители салуна одновременно вздохнули, когда бармен Чарли положил на стойку восьмифутовый бич из сыромятной кожи. Даже свернутый, он выглядел устрашающе, и Тень хорошо знал, каков он в действии. Таким бичом можно стряхнуть пепел с сигары, а можно до костей рассечь спину.

От страха у Тени похолодело внутри, и он огляделся в поисках возможного выхода. Стюарт и Смит обсуждали по отдельности все пункты договора и спорили, будет ли стон считаться слабостью и свидетельством о поражении Тени. Руда стоял возле двери со своим любимым винчестером в руках. Оставалось только окно в боковой стене, и, оттолкнув Макколла, он бросился к нему и к свободе, которое оно обещало.

– Держите его! – крикнул Барни.

Четыре человека вскочили со своих мест и помчались за убегающим воином.

Тень сражался неистово, но безрезультатно. Четыре человека скрутили его и не давали даже пошевелиться, пока не были уточнены последние пункты договора. Тогда они вывели его из салуна и привязали за руки к перекладине для лошадей, для чего у проходивших мимо ковбоев была позаимствована веревка.

Под предлогом осмотра узлов Стюарт низко наклонился к Тени.

– Ни звука, индеец, если дорожишь своей шкурой, – угрожающе прошептал Стюарт. – Если я проиграю пари, не жди пощады.

Потом он подошел к Барни, стоявшему в стороне:

– Помните, ни одного удара по лицу.

Толстяк кивнул, разворачивая плеть.

У Тени пот выступил на лбу, и в ожидании первого удара напряглись все мускулы.

Толпа громко считала.

– Раз…

Было хуже, чем он ожидал, и он еще не успел оправиться от первого удара, как позади остались второй и третий.

– Четыре… пять… шесть…

У Тени перехватило дыхание. Спина горела огнем.

– Восемь… девять… десять…

У него было ощущение, словно кто-то разжег костер на нем. Пот и кровь стекали с плеч и со спины, капая на пыльную, высушенную солнцем землю у его ног.

– Одиннадцать…

– Остановитесь!

Плеть замерла в воздухе, а Смит развернулся на каблуках с исказившимся от ярости лицом.

– Чего лезешь не в свое дело? – прорычал он. – Ой, падре, прошу прощения, – совсем другим тоном проговорил он.

– Что здесь происходит? – не унимался отец Сентено. – За что наказывают этого человека?

– А… Мы не наказываем. Это пари.

– Пари! – возмутился священник. – Немедленно отпустите беднягу. Надо же, пари! Никогда не слышал о такой дикости.

– Прошу прощения, падре, – сказал Смит. – Но я поставил тысячу баксов и не собираюсь бросать их на ветер.

– Тысяча долларов! Человеческая жизнь стоит гораздо больше.

– Человеческая, может быть, – с усмешкой заметил Смит. – А это краснокожий.

– Мы все одинаковые в глазах Божьих, – со спокойным достоинством стоял на своем падре.

– Не суйтесь куда не надо, – подошел Стюарт. – Это наше дело с мистером Смитом, так что держитесь подальше. Мне еще ни разу не приходилось драться со священником, но если вы не посторонитесь, придется вам стать первым.

Священник был невысоким, щуплым, на голову ниже Стюарта, но на его лице ни на мгновение не появилось выражения страха. Он выпрямился и по-петушиному задрал голову, готовый на все, но тут из толпы вышли два бугая и увели его.

Наступившая тишина сказала Тени, что попытка спасти его провалилась, и у него перехватило дыхание, когда бич снова засвистел в воздухе.

– Двенадцать… Тринадцать…

Ему уже было трудно дышать.

– Четырнадцать… пятнадцать…

Ноги отказали воину, и он упал на колени. Деревянная перекладина холодила ему щеку. Он закрыл глаза. Горло у него болело от напряжения, не выпуская наружу рвущийся крик ярости и боли.

А было бы приятно крикнуть и посмотреть, как Стюарт проиграет пари. На мгновение эта мысль показалась ему заманчивой, но потом он отказался от нее. Угроза Стюарта ровным счетом ничего для него не значила, но в жилах у него бурлила гордость воина-шайена, и она была сильнее его ненависти и его презрения к толпе зевак и сильнее страха перед тем, что может ему сделать Стюарт. Он покажет им всем, как шайен терпит боль. Он покажет им! Собрав остатки своих сил, он вновь поднялся на ноги, стараясь унять подступившую к горлу тошноту, когда бич вновь обжег ему спину.

– Двадцать!

Смит вложил всю свою ярость в последний удар, и плетка с грохотом ружейного выстрела глубоко рассекла окровавленную спину Тени. Кровь хлынула ручьем из раны, сверкая, как рубины на солнце.

Надолго воцарилась тишина. Смит свернул бич. Толпа не могла оторвать глаз от спины Тени. Кое-кого затошнило. Кто-то обменялся с приятелем дурацкими шутками, чтобы скрыть растерянность и смущение. Теперь, когда представление было закончено, многим стало стыдно. Отвернувшись, они постарались побыстрее забыть о том, что произошло на их глазах и при их участии, и снова засели в салуне.

Смит без всякого удовольствия, с кривой усмешкой на губах заплатил Стюарту и, вернув бич бармену, отправился за стойку запивать свое поражение.

Клайд Стюарт довольно улыбался, когда отвязывал Тень от перекладины. Про себя он думал, что спина у индейца разворочена на совесть, но не настолько, чтобы пришлось держать его в постели. Следующего представления он тоже не пропустит. Ничего, поспит на животе несколько дней. Не страшно. Он сильный малый и быстро поправится, а они разбогатели на тысячу долларов. Это тебе не шутка.

Вежливое покашливание отвлекло внимание Стюарта, и, оглянувшись через плечо, он увидел рядом маленького священника.

– Если вы мне позволите, я принесу кое-какие травы, – предложил отец Сентено.

– Не надо, падре. Я сам о нем позабочусь.

– Да уж, не сомневаюсь, – с нескрываемой иронией отозвался священник. – Если раны загноятся, вам не придется долго о нем заботиться.

Стюарт нахмурился. Падре был прав.

– Знаете, падре, я подумал, наверное, мне лучше воспользоваться вашей помощью…

Тень вздохнул. Благодаря заботам маленького священника спина у него тогда зажила на редкость быстро, хотя шрамы остались. Однако с тех пор Стюарт обходится с ним вежливо и ни в чем не отказывает. Только от этого неволя не становится приятнее.

В конце концов представление закончилось, на ноги ему снова надели цепи и оставили его в покое. Тень растянулся на соломенной подстилке и предался размышлениям. Должен же быть какой-то выход. Он с горечью подумал, что если до сих пор не нашел его, то не потому, что не искал. Не раз и не два он пытался бежать. Так получалось, что каждый раз эти попытки приходились на представления, потому что только в это время Руди не дышит ему в спину и на ногах у него нет цепей. Но и в это время руки у него связаны, Руди держит ружье наготове, следя за малейшим его движением. Тем не менее он мог насчитать уже дюжину попыток вырваться, надеясь на то, что Руди промахнется.

В первый раз ему удалось выскочить из шатра, но он наткнулся на полицейского, который случайно оказался поблизости. Во второй раз Макколл поймал его со сцены веревочной петлей, как лассо, еще прежде, чем он добежал до двери. А сколько раз мужчины из публики заступали ему дорогу, словно он шутил, а не боролся за свою жизнь. В последний раз дело было на прошлой неделе. И все бы получилось, если бы не какой-то хлыщ в белом костюме в дверях.

Разъяренный Стюарт пообещал в следующий раз перерезать ему сухожилия, если он спрыгнет со сцены. Однако никакие угрозы не могли остановить его. Он будет пытаться опять и опять, пока не вырвется на свободу или не околеет в неволе. Тень нахмурился. Три месяца он кормит и поит Стюарта, хотя ему кажется, что гораздо дольше. Гораздо дольше.

Неожиданно ему показалось, что кто-то ползет к нему. Из любопытства он повернул голову на шум и увидел совсем юную девчонку, появившуюся из-под задней стенки шатра. Стряхнув пыль с длинной синей юбки, она постояла насколько мгновений, привыкая к темноте. На вид ей было лет шестнадцать. Длинные каштановые волосы, лучистые глаза, большой красный рот и ладная фигурка, на которую приятно смотреть.

Заметив лежащего на соломе индейца, она робко шагнула к нему.

– Привет, – смущенно проговорила она. – Мы с друзьями были сегодня на представлении. – Она сделала еще один шаг. – Это из-за них я тут.

Тень с любопытством смотрел, как она приближается к нему.

– Я должна принести им перо в доказательство того, что я тут была, – объяснила она, показывая на головной убор, висевший на гвозде.

Два Летящих Ястреба встал, звякнул цепями, и девочка, испугавшись от неожиданности, подалась назад.

– Вы меня испугали! – укоризненно проговорила она и хихикнула, заметив, что он на цепи и не может дотянуться до нее. – Надо же! – вдруг воскликнула она. – А вы еще выше, чем я думала.

В черных глазах Тени мелькнула улыбка, когда он вытащил из головного убора снежно-белое перо. Покрутив его несколько мгновений в пальцах, он протянул его девушке, предлагая ей подойти поближе.

Помедлив, она решительно шагнула к нему и, приняв перо, поблагодарила его улыбкой. Несколько секунд они стояли, откровенно разглядывая друг друга, а потом она протянула руку и коснулась его голого плеча. Осмелев, она ласково провела ладошкой по мгновенно напрягшимся мускулам на руке.

– Интересно, а индейцы умеют целоваться? – спросила девушка и с детской непосредственностью закрыла глаза, представляя, как воин хватает ее сильными руками и тащит в свой угол, где она вынуждена покориться его дикой силе.

Однако ресницы мгновенно взлетели наверх, стоило мечтам оказаться явью. Сильные руки приняли ее в свои объятия, но тут ее одолел страх. Она вся затрепетала, заглянув в его глаза, в которых легко было прочитать, чего он хочет, и вспомнила все слышанные ею когда-то истории о зверски замученных белых женщинах, попавших в руки индейцев. Колени у нее подогнулись… В ожидании грубого натиска, она подалась назад, но он всего лишь нежно поцеловал ее. Его теплые губы коснулись сначала ее губ, потом щек, потом шеи, пробуждая в ней спящие еще желания.

У него уже давно не было женщины, и ему очень хотелось унести ее к себе и насытить свой голод, но она была почти ребенком, поэтому он сдержал себя и с неохотой отпустил ее. Девушка не отошла от него. Она продолжала стоять, запрокинув голову и требуя еще поцелуев, и он с радостью удовлетворил ее желание.

– Ого! Вот это да! – прошептала она, переведя дух. – Наши мальчишки так не умеют.

В первый раз за много месяцев воин Два Летящих Ястреба от души рассмеялся. Потом он с улыбкой снял с гвоздя боевой убор и вручил его девушке.

– Бери, – ласково проговорил он. – Ты заслужила этот проклятый убор.