Когда на следующее утро Келли вышла из вигвама, ей показалось, что все индейцы, жившие по эту сторону Миссури, прибыли в резервацию. В самом центре, так сказать, на площади, толпилось множество мужчин в оленьих накидках и высоких мокасинах, с причудливо раскрашенными лицами.

Глядя на них, Келли не могла унять трепет ужаса, охвативший ее. Это были те же самые индейцы, что участвовали в жуткой резне под Кастером несколько лет назад. Только вчера эти люди казались ей забитыми, угнетенными и полностью подчиненными белым захватчикам; сегодня же они выглядели столь же воинственно, сколь их расписывали репортеры западных штатов.

Куда же делся Калеб? Ни свет ни заря вышел куда-то из вигвама и до сих пор не появлялся. Ей совсем не хотелось сейчас оставаться одной; никогда еще она так явственно не ощущала себя женщиной, да к тому же – «белой».

Высокий, стройный индеец отделился от толпы и направился к ней. Сердце Келли нервно задергалось в груди. Она уже повернулась было, чтобы нырнуть в спасительную прохладу вигвама, как внезапно услыхала свое имя.

Боже всемилостивый, это был Калеб! Наряженный в короткую накидку из лоскутов оленьей кожи и мокасины, на щеках какие-то полосы, нанесенные черной краской, под горлом тоже черта, похожая на удавку, роспись и на обнаженной груди, а на боку устрашающего вида кинжал.

– Что это?.. Зачем ты так вырядился?

– Я отправляюсь на охоту. Большинство этих людей мне незнакомы, но мне бы не хотелось, чтобы они считали меня человеком со стороны. Я же все-таки из их племени, Келли, – добавил он, перехватив недоуменный взгляд девушки, – один из них. Самая лучшая часть моего существа принадлежит лакотам. Вот именно, моя лучшая часть, – повторил он.

Келли внимательно слушала; ей очень хотелось его понять. К Калебу стали подходить молодые индейцы, и сердце Келли замирало. Все происходившее было похоже на праздник. Женщины, стоявшие поодаль, нарядились в лучшие одежды, рядом весело резвились детишки, гонявшиеся друг за дружкой.

Появился пожилой индеец, чью голову украшали бизоньи рога, что-то сказал нараспев и стал посыпать присутствующих какой-то пыльцой.

– Что это он делает? – охрипшим от волнения голосом спросила Келли.

– Благословляет нас перед охотой, осыпает землю священной пыльцой, чтобы была нам помощницей.

– То есть молится?

– Ну, можно сказать и так.

– Но ведь индейцы, насколько я знаю, безбожники.

– Нет, их бог – Вакан Танка.

– У всех только один Бог.

– У лакотов по-другому. Они верят во множество богов, верят в то, что всем сущим управляют различные духи. Горами, деревьями, ручьями… Они считают, что у всех животных есть на этой земле побратимы и что необозримый жизненный путь мы все завершим, вернувшись на круги своя.

Келли собралась сказать, что это нелепо, но взгляд Калеба ее остановил. Ну да, он же метис и наверняка верит в эту чушь, вдруг поняла она.

В считанные секунды индейцы повскакивали на лошадей. Калеб подсадил Келли и сам вспрыгнул на коня. Вслед за воинами они выехали из деревни.

Вскоре вся кавалькада добралась до места, где мирно пасся пригнанный скот.

– А где же бизоны? – нахмурилась Келли.

– Там, – указал Калеб в сторону стада.

– Глупости, там нет никаких бизонов.

– Правильно, нет. – В его голосе прозвучали горечь и злость.

Келли покачала головой.

– Я тебя не понимаю.

– Сейчас поймешь. Белые истребили практически всех бизонов в погоне за шкурами и языками, которые считают деликатесом. Вот индейцам и приходится довольствоваться охотой на то, что осталось, – на рогатый скот.

– Бизоны белых людей… – наконец начала догадываться девушка.

То, что последовало далее, Келли не забыть до конца дней. Несколько индейцев выстрелили в воздух, чем обратили животных в паническое бегство, и тогда остальные воины, размахивая пиками, улюлюкая и стреляя из допотопных ружей, у кого они были, погнались за бычками.

Келли, не спуская глаз с Калеба, следовала за женщинами. Они тоже были верхом и вели на поводу навьюченных лошадей. Длинные волосы Калеба развевались на ветру, мускулистое тело блестело в лучах солнца.

Время от времени она теряла его из виду в клубах пыли, поднятой копытами животных, но снова и снова ее взгляд выхватывал знакомую фигуру среди других всадников. Келли не переставала восхищаться его гордой осанкой и посадкой на лошади. Зажав вожжи в крепких зубах, он правил кобылой мощными коленями. И как только он умудрялся держаться на разгоряченной лошади? – удивлялась Келли. Из своего ружья одного за другим он уложил двух бычков.

Так же внезапно, как и началась, охота прекратилась. Человек шесть воинов окружили остаток стада и погнали его в сторону деревни; остальные вернулись к своей добыче и стали дожидаться женщин, чтобы приступить к разделке убитого скота.

С ликующим видом Калеб подскакал к Келли, следившей за ним сияющими глазами. Тело его сверкало бисеринками пота. При приближении метиса Келли снова почувствовала знакомое покалывание внизу живота. В этом обилии потных мужских тел было что-то возбуждающее, затаившиеся где-то глубоко инстинкты пробуждались. Только слепой мог не отметить размах широких плеч, врожденную мощь бицепсов, живую стать бедер, горделивую посадку головы, голубовато-черный отлив волос. Таким Калеба она еще не видела – это был свободный, гордый воин с неостывшим жаром от победной гонки в потемневших глазах. Настоящий сын своего народа.

Он соскользнул с потной лошадиной спины и подошел к Келли. И тут же снова защемило сердце – он рядом! В ноздри ударил запах мужского тела. С ней рядом стоял настоящий мужчина, воин, принадлежащий первобытному, примитивному племени. Противоречивые чувства обуревали Келли. Ей хотелось бежать отсюда за тысячи миль, но в то же время она безумно мечтала обнять его обеими руками и тесно прижаться к крепкой груди. Она тяжело сглотнула. Нет, Калеб не только первобытный индеец, он еще и властный представитель правительственных служб, выслеживающих провинившихся перед законом.

Когда наконец ей удалось справиться с собственным срывающимся голосом, она спросила:

– Скажи, зачем надо было поднимать скот в галоп вдали от резервации? Почему вы забили его здесь? Чтобы потом резать мясо на куски и везти в стойбище?

Калеб сухо усмехнулся:

– Ну, частично из-за врожденного инстинкта охоты. Пойми, сотни лет воины лакотов охотились на диких бизонов. Но дело не только в этом. Лакоты считают, что, прежде чем есть мясо добычи, животных следует хорошенько погонять по прерии, иначе мясо будет слишком жестким.

– Господи, вот оно что!

Взгляд Келли скользнул за плечо Калеба, туда, где женщины уже приступили к освежеванию убитого скота, но, на мгновение остановившись на ножах в проворных руках, отрезающих куски еще дымящегося мяса, она отвела глаза.

– Я тоже должна… – Она беспомощно взмахнула рукой в сторону поверженных животных. – Ну, ты понимаешь.

– Свою добычу я отдал Могучему Теленку. Его женщина позаботится о ней и поделится со своей сестрой, мужа которой убили в Литл-Биг-Хорн.

Келли с облегчением перевела дыхание. Ей никогда не приходило в голову, что у индейцев могут быть сестры, о которых надо заботиться и с которыми нужно делиться, если они нуждаются. Так, может, они не такие уж безбожники, не такие бессердечные, безжалостные дикари, какими их повсюду представляют?

Вечером состоялось грандиозное празднество. Воздух наполнился вкуснейшим, густым ароматом от поджаривающихся на кострах говяжьих туш; собаки бросались друг на друга и ссорились из-за брошенных на землю костей. Женщины разделывали мясо и улыбались, их лица светились в предвкушении трапезы. Мужчины разложили посреди площади огромный костер. Сидя рядом с Калебом, Келли смотрела, как вокруг костра танцуют разукрашенные воины.

Сначала их воинственный вид и примитивный наряд отвращали от себя девушку, но постепенно она привыкла и стала понимать значение ритуальной пляски мужчин. Она символизировала торжество жизни над смертью.

Больше всего ее потрясло, что Калеб вдруг поднялся и вступил в круг танцующих. По какой-то непонятной причине ей казалось, что среди этих дико отплясывающих вокруг костра людей он будет выглядеть нелепо, неуместно, в глубине души ей даже хотелось этого. Но он органично вписался в их компанию. Плотью и кровью он был частью этого народа. Движения его были так же замысловаты и отточены, кожа так же отливала бронзой, а голос звучал не менее ликующе и громко.

Келли наблюдала за ним, и ее обдавало теплом, и тепло это исходило не от дыхания вечернего ветерка и не от разгоряченных тел танцующих.

Она резко поднялась и пошла к вигваму. Захотелось побыть одной, вдали от Калеба, от грохота боевых барабанов, в их ритме билось и ее сердце. До сей поры ей удавалось сохранять невинность, и она не намеревалась расставаться с ней сейчас. Пусть сначала наденет ей на палец обручальное кольцо и даст подписать брачный контракт.

Не раздеваясь, она растянулась на шкурах, грудой наваленных в углу вигвама, повторяя про себя, что он такой же мужчина, как и все остальные, и, как бы ни был привлекателен, ему тоже нельзя доверять.

– Вот именно, обыкновенный мужчина, – вслух произнесла Келли. А в голове билось: «Но такой желанный!»

– Нельзя ему доверять, – сказала она более твердо. «А какие мускулы! Так и переливаются под смуглой кожей. Таких ни у кого нет».

– Самый обычный. Не доверять ему!

Но ведь скоро они поженятся, и это все изменит.

Веки девушки отяжелели, и, несмотря на гром барабанов и терзающие ее сомнения, она крепко заснула.

Проснувшись утром, она обнаружила, что в вигваме никого нет. Рядом с собой увидела аккуратно сложенное платье из оленьей кожи кремового цвета и мокасины на толстой подошве.

И еще нашла записку, начертанную углем, и тоже на куске оленьей кожи:

«С добрым утром, соня. Платье и мокасины – подарок женщины Могучего Теленка. Она очень обидится, если ты все это не наденешь».

Внизу стояла одна-единственная буква «К».

Келли встала, стянула с себя рубаху, штаны, сняла лифчик и обрядилась в индейское платье. Как ни странно, оно оказалось мягким, как бархат, и приятно холодило кожу. Надев мокасины, Келли улыбнулась. Жаль, что здесь нет зеркала, ей так хотелось увидеть, как она выглядит в столь необычном облачении.

Из седельного мешка вытащила гребень, расчесала волосы. Теперь она чувствовала себя намного уверенней. Келли подняла полог и вышла из вигвама.

Солнце стояло уже высоко; в прозрачное небо, закручиваясь спиралями, лениво тянулись дымки костров, на которых готовилась еда. Несколько женщин склонились над растянутыми на земле с помощью колышков телячьими шкурами. Чуть поодаль кучка мужчин собралась вокруг одного из вигвамов; они целиком погрузились в какую-то азартную игру, в которой, как ей удалось разглядеть, использовались тросточка и два разноцветных камушка. Троица совсем несмышленых девчушек расположилась рядом, баюкая примитивных куколок, слепленных из пшеничной муки и дикого меда. Калеба нигде не было видно.

Только Келли принялась раздумывать, что делать дальше, как увидела идущего к ней метиса, едва прикрытого тесной набедренной повязкой, в которой он накануне ночью отплясывал в общем кругу. Обут он был в мокасины, и больше на нем ничего не было. Совсем ничего. Волосы, убранные со лба и поддерживаемые узкой красной повязкой, красиво падали на плечи. Келли внутренне содрогнулась от злости – не на него, нет, на свою реакцию, на затрепетавшее в груди сердце. Надо держать себя в руках, а то вспыхнула от одного его вида…

Но сделать с собой девушка ничего не могла. Как было не восхититься мощной обнаженной грудью, широким размахом плеч, освобожденных от одежд, мужской притягательностью отточенной фигуры! Никакие заклинания тут, увы, не помогут.

– С добрым утром, – произнес Калеб и протянул ей плошку. – Уверен, ты ужасно проголодалась.

– Спасибо. – Келли подозрительно уставилась в плошку, на ее лбу прорезалась морщинка.

– Что смотришь? Бисквиты на десерт у них, знаешь ли, все вышли, – усмехнулся метис.

– Никогда не ела тушеную говядину на завтрак, – медленно проговорила Келли. – Это ведь… говядина, не так ли? Мне часто говорили, что индейцы употребляют в пищу мясо своих собак…

– Это говядина, Келли, – посуровев, сказал Калеб, – а собак они едят только тогда, когда больше есть нечего.

Келли, так до конца и не верившая в то, что индейцы питаются собачьим мясом, в ужасе уставилась на Калеба.

– Если сильно проголодаешься, съешь что угодно. – Голос Калеба стал резким. – Он помолчал, потом глухо добавил: – Извини, я не хотел быть грубым.

Ему вспомнились жуткие суровые зимы, когда у индейцев почти не было пищи, а из каждого вигвама раздавался жалобный крик детей, и крик этот не давал заснуть по ночам. Припомнилось и то, как его родной дед напрочь отказался от еды, чтобы семье его дочки не пришлось погибнуть от голода.

Калеб с трудом отогнал безрадостные воспоминания и вернулся в сегодняшний день.

– Знаешь, а тебе идет это платье, ты в нем такая красивая.

– Правда?

– Да.

Сверху платье было облегающим, что выгодно подчеркивало грудь девушки, и свободно падало вниз, лишь слегка обрисовывая линию талии и мягко обтекая стройные бедра. Проймы на рукавах и кайму подола украшала легкая бахрома, колыхающаяся при малейшем движении.

Под восхищенным взглядом метиса Келли покраснела. Как же приятно услышать, что он находит ее привлекательной!

– Ты тоже очень миленький, – вырвалось у нее, и она тут же вспыхнула до корней волос. Надо же ляпнуть такое!

– Миленький? – хохотнул Калеб. – Уж кем меня только не называли, но «миленьким» никогда.

– А где… где ковбои, которые приехали с нами?

– Я с ними расплатился и отослал домой. Им не терпелось убраться восвояси, да и индейцам не нравилось их присутствие.

Келли кивнула, уселась на землю и приступила к еде. Мясо было на удивление мягким и сочным, подлива приправлена шалфеем и диким луком. Жаль только, что нет хлеба и молока, подумала Келли, но сразу устыдилась своей неблагодарности. У индейцев и так небогато с продовольствием, а тут такое щедрое угощение. На миг стало неловко, что она отрывает у них эту миску с мясом, даже если мясо это – подарок ее жениха.

Чтобы снять напряжение, она указала ложкой на работавших неподалеку женщин.

– Им приходится так трудно. Никак не могу взять в толк, почему бы им не отказаться от старых привычек и не начать жить, как все цивилизованные люди.

– В добрые старые времена жизнь здесь была прекрасна, Келли. Тогда индейцы не просили, чтобы белые обеспечили их мясом. Летом мужчины охотились, а женщины собирали съедобные коренья, ягоды и растили детей. Осенью устраивалась последняя большая охота, после которой женщины сушили мясо на зиму, и его, поверь, хватало на всех с лихвой.

Мне нравились здешние зимы. Мы разбивали стойбища у подножия Черных Холмов, надежно укрывавших нас от ветров. Там было достаточно деревьев для дров и воды для питья. Долгими зимними вечерами старики рассказывали древние предания о нашем великом народе, о его обычаях, об Унхтехи – Великом Чудовище Реки и Иктоме – Человеке-Пауке. Больше всего я любил слушать о Вакане Танка, Птицах Грома и существах, охраняющих священную гору.

– Что это за существа? – заинтересовалась Келли, хотя никогда не верила в колдовство, духов и неведомых волшебных птиц.

– Медведь, олень, бобер и бабочка.

– Что? Бабочка?

– Да, но совсем необычная бабочка.

На лице Келли появилось скептическое выражение. Однако причудливые, непривычные для уха имена индейских духов действовали на нее завораживающе.

– Скажи, ты собираешься пригонять сюда скот ежегодно?

Калеб кивнул.

– Да. А что?

– Просто подумала, что в следующий раз мы могли бы привезти хотя бы небольшое количество одеял и простыней, – сказала Келли, глядя, как в пыли и грязи возятся два совершенно голых мальчугана. – А может, удастся собрать кое-что еще. Сахар, муку, ситец… Стоить это будет недорого, но зато мы будем уверены, что они все это получат в целости и сохранности и никакой бессовестный посредник их не обворует.

Она перевела взгляд на Калеба и встретилась с его напряженными, внимательными глазами.

– Что такое? Тебе не по душе моя идея?

– Напротив, Келли, твоя идея великолепна, – мягко ответил Калеб.

От искреннего восхищения, отразившегося на его лице, от ласкового звука голоса по ее телу вновь прошла теплая волна.

Еще две с половиной недели пролетели как радостный праздник. Мужчины стряхнули с себя вековое спокойствие и невозмутимость, их жены отложили в сторону повседневные дела, забыли о заботах, и для всех без исключения настало время беззаботных развлечений и веселых состязаний: кто быстрее пробежит установленную дистанцию, кто проворней управится с копьем и луком…

Однажды ранним утром состоялась гонка на лошадях, самая длительная и изнурительная из тех, что приходилось видеть Келли. Местность была пересеченная, пролегала через неглубокую речушку, густо поросшую деревьями по берегам, а потом круто поднимавшуюся в гору. Всадникам нужно было преодолеть препятствия – огромные бревна, валуны и речные завалы; соревнующимся предстояло справиться с нелегкой задачей.

Келли, естественно, «болела» за Калеба и кричала так же пронзительно, как и окружавшие ее индианки, то есть ничем от них не отличалась. Калеб полностью слился с конем, низко пригнувшись к лоснящейся шее великолепного животного, словно был его частью, его органичным продолжением.

Горящими глазами следила Келли за тем, как мощная лошадь метиса галопировала к линии финиша. Теперь девушка отлично поняла, каким образом Калеб раньше догонял тех, кого ему надо было догнать. Гнедая кобыла мчалась как ветер, легко обставляя лошадей соплеменников хозяина.

Едва линия финиша была пересечена – первым, конечно, пришел Калеб, – Келли запрыгала как дитя от радостного возбуждения. С обоих тел – человеческого и конского – стекали капли воды после прохождения водного препятствия; с шеи гнедой спадали хлопья пены. Как же они оба восхитительны! – залюбовавшись этой парой, подумала Келли.

Калеб осадил четвероногого друга около Келли, широко улыбнулся и вдруг подхватил ее и усадил на лошадь впереди себя. Келли, в пылу переполнявшего ее восторга, порывисто улыбнулась, обвила Калеба двумя руками за шею и поцеловала прямо в губы. И только тогда, когда подъехавшие индейцы заулюлюкали в знак величайшего одобрения, смущенно покраснела.

Смутившаяся девушка сделала движение, чтобы спрыгнуть с лошади. Собственно говоря, растерялась она от того, что раньше никогда не видела, чтобы замкнутые, невозмутимые индейцы выражали чувства на публике, хотя и заметила однажды, как Могучий Теленок обнимал жену, когда счел, что их никто не видит в эту минуту.

А Калеб не терял времени даром. Он быстро улыбнулся Келли и, к радости остальных, схватил ее в охапку и запечатлел на губах девушки долгий поцелуй.

– Только победителю достается главная добыча, – прошептал он прямо ей в ухо.

– Но ты же не победитель в битве, – освобождаясь от его объятий и соскальзывая со спины лошади, проговорила Келли. – Ты выиграл в конных скачках.

– Значит, придется победить в настоящей битве, – как бы между делом заметил Калеб и бросил на Келли такой взгляд, от которого ее вновь захлестнула жаркая волна желания.

В эти долгие, беззаботные дни суженый Келли предстал перед ней в новом свете. Он так же непринужденно сбросил с себя личину цивилизации и органично слился с племенем лакотов, как легко и быстро расстался с одеждами белого человека. Со странным чувством, зачарованная преображением, она наблюдала, как день ото дня он все больше походил на воинов своего гордого народа. Это было восхитительно.

К тому же Келли стала постепенно понимать, что эти люди не столько праздновали сейчас появление в резервации стада бычков, сколько от души радовались возвращению Калеба к племени, из которого вышла его мать.

Каждый вечер индейцы устраивали грандиозное пиршество. Безумное обилие всевозможной пищи, а после трапезы – танцы до самого рассвета. Мужчины облачались в яркие накидки, мокасины и рубахи с нашитыми по горловине бусинками; женщины наряжались в платья из отбитой оленьей кожи и украшали шею ожерельями из лосиных клыков и ярких разноцветных камушков.

Теперь Келли уже нравились их ритуальные танцы. Нравился гипнотический бой барабанов и ритмичное пение индейцев. Но больше всего на свете ей нравилось смотреть на Калеба, выглядевшего таким загадочным и таинственным в мерцающем отблеске костра. Кожа его гладко отливала медью, волосы мягкими локонами спадали на плечи, сливавшиеся с темнотой лунной ночи.

А однажды вечером Калеб крепко взял Келли за руку и неожиданно ввел в круг танцующих. Девушка страшно напряглась – ведь надо было попасть точно в такт. Но, как ни странно, она довольно быстро уловила ритм и вскоре совершенно расслабилась. Движения индейцев были достаточно незамысловаты, к тому же никто не думал смеяться над неумехой-белой; а уж стоило взглянуть в глаза Калеба, как стеснительность исчезала сама по себе.

Они танцевали, стоя лицом к лицу, то наступали друг на друга, то отступали, то поворачивались боком, а барабан все стучал и стучал, и в унисон ему стучало сердце Келли. Когда барабанный бой затих, Келли даже стало жаль, что все закончилось, но тут Калеб перехватил ее руку и повел прочь из толпы.

Какое-то время они шли в полном молчании мимо других пар, обнимавшихся, как ей показалось, в темноте и так же прятавшихся от красных отблесков костра.

– Знаешь, – тихо проговорила Келли через несколько минут, – мне кажется, я понимаю теперь, почему тебе так нравилось жить с индейцами. Это очень дружелюбные люди, я такого даже не ожидала.

– А что же ты ожидала здесь увидеть? Келли пожала плечами.

– Сама не знаю.

– Дикарей в воинственной раскраске? Варваров, способных только на мычание, поедающих все, что найдут под рукой или, вернее, под ногой?

– Ничего подобного! – воскликнула Келли. – Я не скрываю, что долгие годы мне вдалбливали, будто индейцы отличаются от нас, что они совершенно не способны любить и заботиться о ближнем. Но теперь я вижу, что все это ложь. Могучий Теленок любит свою жену и детей, это же очевидно. И мне бы очень хотелось что-нибудь сделать для этих прекрасных людей.

– Ну тогда, Келли, у тебя сердце больше, чем весь штат Техас, – пробормотал Калеб. Он был искренне тронут тем, что она прониклась сочувствием к его народу.

Подняв на метиса глаза, Келли увидела, что он смотрит на нее так, словно она – самый удивительный в мире человек. В горле возник комок; она судорожно сглотнула и набрала в легкие воздух. Сейчас, вот сию минуту он ее поцелует; в этом не оставалось никакого сомнения. И действительно, он обвил рукой ее тонкий стан и прошептал:

– Пиламайя, Келли.

– Что это такое? – тоже почему-то шепотом спросила она.

– На языке лакотов это означает «спасибо».

– За что спасибо?

Голова Калеба медленно склонилась к ее щеке, и девушка нервно облизнула вмиг пересохшие губы.

– За то, что ты полюбила мой народ. За то, что хочешь помочь мне сделать их жизнь легче. За то, что ты такая красивая…

Последние слова были произнесены почти беззвучно. Он прикоснулся к ней теплыми, нежными губами, и в этом поцелуе она почувствовала всю силу его благодарности.

Можно было бы только гадать, что последует дальше, если бы стайка весело улюлюкавших детей, играя в салки, случайно не забежала за дерево, так уютно укрывшее их от нескромных глаз.

Калеб взял руку Келли в свою, а из груди его вырвался разочарованный вздох. Ну вот, подумал он, опять помешали, ведь только что Келли была совсем готова. В лунном свете ее глаза сверкали, как драгоценные сапфиры, а раскрывшиеся нежные губки так и просили поцелуя. Но… не место и не время, как он любил повторять.

Мальчишки окружили их тесным кольцом. Калеб усмехнулся и стрельнул в их сторону самодельными патронами из тонких струганых палочек. Потом сказал:

– Уже поздно, спать пора. – Провожая взглядом разыгравшихся ребятишек, он тепло улыбнулся. – Ну-ка, провожу я тебя, пожалуй, домой, а то с нас сейчас того и гляди снимут скальпы.