Келли сидела у окна и смотрела на пелену дождя. Начавшийся было ливень быстро перешел в настоящую грозу. За окном грохотал гром, небо прорезали вспышки молний, а ветер, казалось, готов был смести все с лица земли. Девушка поплотнее закуталась в плед. Сидеть было так уютно, что не хотелось вставать, чтобы подкинуть поленьев в гаснущий камин. Как обычно, когда Келли не была занята по хозяйству, ее мысли крутились вокруг Калеба и Энжелы. До нее уже дошли слухи, что Энжи поселилась в особняке Страйкера. Интересно, он и сейчас в городе? Сидит, наверное, у окна с Энжелой и любуется на грозу. А может, устроились рядышком на диване и попивают бренди у камина.

Келли попыталась выбросить из головы неприятные мысли, но вместо этого перед ней встало резко очерченное, красивое лицо Калеба, потемневшие серые глаза, горячие, зовущие губы. Она слишком хорошо помнила ночь в хижине. Раньше она никогда не томилась по мужской ласке, не проводила бессонные ночи, мечтая оказаться в объятиях мужчины, не размышляла днями напролет, каково было бы стать женой Калеба Страйкера, но теперь все изменилось…

«В следующий раз, – подумала она, – в следующий раз, когда он меня обнимет, я скажу «да».

С губ девушки сорвался легкий вздох смущения. Господи, и о чем она только думает? Спать с мужчиной, не став его женой, грешно. Один раз она уже совершила ужасную ошибку, но в конце концов это произошло невольно. Однако намереваться совершенно сознательно делать то, что, как она всегда полагала, было неправильно, – худший из грехов. Как же она одинока! Особенно сейчас, когда по крыше барабанит дождь, а в трубе завывает ветер. Келли хотелось, чтобы с ней оказался близкий человек, с которым можно поговорить, кого можно обнять, прильнуть к его широкой груди… Ей был нужен Калеб.

Нет, довольно, надо взять себя в руки. Просто ее охватила тоска: в последние три дня она не видела рядом ни единой души, кроме Большого Джорджа. Келли закрыла глаза и задремала.

Калеб стоял в дверях хижины с сигарой, свисающей с нижней губы, и смотрел на дождь. С утра он был в городе, потом пообедал с Энжелой, но когда небо заволокло тучами, уехал из особняка, чтобы быть на ранчо на тот случай, если грянет буря.

Калеб глубоко затянулся. Он всегда любил грозу, даже если она сеяла разрушения, переполняя водой речки и разгоняя стада. Но сегодня он думал не о ранчо или о скоте, сегодня он думал о Келли, волновался, как она там одна в доме.

И снова почувствовал хорошо знакомую боль, представив, как она сидит перед камином или свернулась калачиком на кровати. Так хотелось обнять ее, поцеловать милые теплые губы! Калеба раздирали сомнения. Он проклинал себя за то, что так по-дурацки отказался от Энжелы, которая прямо горела желанием поскорее прыгнуть с ним в постель. Не то чтобы он хотел Энжелу, просто она была достаточно откровенна, чтобы признаться: она сама хочет его.

На миг Калеб подумал: а не оседлать ли коня, чтобы вернуться в город? Ему осточертело томиться по женщине, которая его отвергала, надоело разыгрывать из себя монаха, когда в особняке ждала красавица, готовая доставить ему удовольствие.

Бормоча проклятия, Калеб отбросил сигару. Он злился на себя, так как знал, что никогда не получит настоящего удовлетворения ни с Энжелой, ни с любой иной женщиной. Он желал Келли – прекрасную, упрямую Келли с ангельским личиком и соблазнительным телом.

Стук в дверь вывел Келли из дремы. Встав, она поплотнее закуталась в плед и подошла к двери, ожидая увидеть Большого Джорджа.

При виде Калеба она заморгала, в первую минуту решив, что это просто игра ее воображения.

– Что-то случилось?

– Нет, просто пришел убедиться, что с тобой все в порядке.

– У меня все хорошо.

Келли не могла оторвать от него глаз. Калеб стоял в дверном проеме, высокий, поджарый, такой же первобытно дикий, как и бушующий вокруг них ураган. Кожа блестела от дождевых капель, глаза были серыми, точно облака. От его близости снова проснулись все чувства, и ей пришлось собраться с силами, чтобы не протянуть руку и не дотронуться до него.

– Не возражаешь, если я войду?

В мозгу Келли забил колокол тревоги. Пригласить его в дом значило впустить неприятности и великий соблазн. И все же она отступила, а когда метис переступил порог, закрыла за ним дверь, словно затворившись от внешнего мира и уколов собственной совести.

– Я думала, ты в городе, – заметила Келли, вновь усевшись у окна и кутаясь в плед.

– И не ошиблась, я там был, но уехал, когда начался дождь. – Калеб улыбнулся. – Я ведь все-таки твой управляющий. Вот и решил, что надо быть здесь на случай, если вдруг понадоблюсь тебе.

Келли кивнула. Он и в самом деле был ей нужен – и не только как управляющий.

– Как ты думаешь, гроза надолго?

– Не знаю, все может быть.

Он снял шляпу, повесил ее на вешалку у двери и устроился на стуле по другую сторону окна.

– Она может кончиться за ночь или зарядит на неделю. Если пойдет снег, я прикажу людям запрячь пару повозок и отвезти сена для скота.

Келли опять кивнула, с трудом понимая, о чем он говорит. Мокрая рубашка облепляла его мощное тело, подчеркивая мышцы рук и груди; в свете огня волосы отливали синевой, а кожа – темной бронзой. И глаза, эти бездонные серые глаза, которые с легкостью срывали с нее пелену притворства и видели всю правду…

Еще и часа не прошло, как она сказала себе, что желает его, что, если Калеб снова придет к ней, даст ему то, чего он хочет. Потому что этого хочет и она сама. И что же? Вот он здесь, а ее опять терзают сомнения. Вот если бы Калеб не обманул ее доверия, если бы повторил, что любит ее…

Калеб набрал полные легкие воздуха, задержал дыхание и медленно выдохнул. Прошло всего несколько дней с тех пор, как он видел Келли в последний раз. Возможно ли, что она стала еще красивей, еще желанней? Он смотрел в ее глаза и видел затаившееся в них одиночество, страсть, которые она так старательно отказывалась признавать. Волосы Келли мягкими волнами падали на спину, мерцая, как языки пламени.

Внезапно Калеб встал и подошел к камину – лучше держаться от девушки на расстоянии. Постоял там с минуту, ухватившись рукой за каминную полку, посмотрел на огонь и подбросил дров.

Не нужно было приходить сюда. Смотреть на нее, желать ее и не сметь прикоснуться к ней – кто придумает более изощренную пытку?

Страйкер повернулся, собираясь пожелать Келли доброй ночи, но так и не смог вымолвить ни слова. Быстрыми шагами пересек комнату, подошел к ней, преклонил колени, взял ее руки и поцеловал сначала одну, затем другую.

– Келли!

Она покачала головой; плед медленно сполз с ее плеч.

– Нет, пожалуйста, не надо, я не могу…

Больше Калеб ничего не сказал, просто стоял перед ней на коленях, по-прежнему не выпуская ее рук. Желание в его глазах было красноречивее слов.

Келли поняла, что больше не в силах сопротивляться; она желала Калеба отчаянно, всем своим телом, всей душой, и они оба знали это.

Только она собралась с духом сказать это вслух, как в дверь настойчиво постучали.

– Мистер Страйкер! Мистер Страйкер!

Калеб поднялся на ноги и направился к двери, шепотом проклиная Большого Джорджа, явившегося так некстати.

– Что еще?

– Конюшня горит. Даже не знаю, как загорелась. Наверное, молния.

Но Калеб не стал слушать объяснений. Сбежал с крыльца и стремглав помчался к конюшне, мимоходом отметив, что именно сейчас, когда для тушения пожара ливень был бы очень кстати, он внезапно кончился.

Люди выбегали из барака, второпях хватали ведра и наполняли их водой из поилки рядом с конюшней. Из разбитого окна вырывалось пламя. Калеб услышал нервное ржание лошадей, запертых в стойлах.

Схватив ведро, метис ворвался в конюшню. После дождя крыша и стены были слишком сырые и не занялись, но внутри огонь разгорался. Калеб выплеснул воду на охапку тлеющей соломы, затем распахнул дверь ближайшего стойла. Достав платок, обернул им морду жеребца и вывел его из конюшни. Мимо с ведрами в руках промчались Большой Джордж и еще несколько человек.

Калеб отпустил жеребца и поспешил обратно в конюшню, чтобы вывести остальных лошадей. Дым стал гуще, ел глаза и мешал смотреть. Калеб схватил следующую лошадь за уздечку, уворачиваясь от ударов копыт испуганного животного. На то, чтобы завязать ему глаза и вывести наружу, ушло несколько минут.

Когда все лошади оказались вне опасности, люди принялись бороться с огнем.

За час пожар был полностью потушен. К этому времени сеновал и внутренние перегородки сгорели. Неповрежденными остались лишь стены и крыша.

– Уф, босс!

Обернувшись, Калеб увидел стоящего позади него кривоногого ковбоя.

– Что там еще, Смитти?

– Может, и ничего, – ответил Смитти, понизив голос, – только за конюшней я нашел пустую банку из-под керосина. Она не той марки, что мы обычно покупаем.

– Спасибо, Смитти. Не говори никому о своей находке, ладно?

– Конечно, босс.

Калеб окинул взглядом других ковбоев. Все были мокры от пота, лица были черны от сажи и копоти. Тощий Маккой сильно обжег руку, Харви Смит порезал в нескольких местах правое предплечье, а Большой Джордж держался за прокушенное плечо, на чем свет стоит проклиная огромного тяжеловоза, которого обычно они запрягали в повозку для сена. Больше, кажется, никто увечий не получил.

– Чтобы эта куча вороньего корма угорела, – бормотал Джордж, вздрагивая и морщась от боли, когда повар начал смазывать ему рану мазью. – Мы бы его ели целый месяц, не меньше, это точно.

Калеб ухмыльнулся: Большой Джордж скорее будет есть грязь, чем позволит упасть волоску с гривы тяжеловоза.

Страйкер снова обвел взглядом ковбоев. На этих парней можно положиться, думал он; все как один примчались на пожар и сделали все, что от них требовалось, несмотря на риск.

– Отличная работа, ребята, – вот и все, что он сказал, и все прекрасно поняли, что он имел в виду.

– Думаю, они заслужили выходной.

Оглянувшись, Калеб увидел Келли. Взглянув на девушку, он почувствовал прилив гордости: спутанные волосы волнами рассыпались по плечам, лицо и руки в темных разводах от пота и грязи, юбка намокла, подол весь заляпан. Впрочем, он не удивился, что Келли бросилась им помогать, поскольку знал, как она относится к ранчо.

– Вы слышали, что сказала хозяйка? – сказал Калеб. – Завтра не работаем.

Ковбои признательно закивали, пожелали Келли доброй ночи и потянулись к бараку.

– Могло быть и хуже, – бросил Калеб, заметив смятение на ее лице. – Если бы не дождь, конюшня могла бы сгореть дотла.

– Да. – Келли вздернула подбородок и распрямила плечи. – Я распоряжусь, чтобы завтра привезли досок и оконное стекло для ремонта.

– Хорошо, мэм.

– И еще я хочу, чтобы ты выдал людям бутылку лучшего бурбона и поблагодарил их от моего имени.

– Хорошо, мэм, – снова проговорил Калеб. Келли терпеть не могла, когда он обращался к ней официально-вежливо, словно один из подручных, словно между ними никогда ничего не было, но она понимала, что виновата в этом не меньше Калеба.

– Сейчас принесу бутылку, – сказала она. Калеб последовал за ней через двор и подождал на террасе, пока Келли ходила за бурбоном.

– Эта достаточно хороша? – спросила она, сунув запечатанную бутылку ему в руки.

Калеб взглянул на этикетку. Надо же, выбрала любимой сорт Дункана Страйкера, который тот специально заказывал из Сент-Луиса.

– Намного лучше, чем то, к чему они привыкли, – заверил хозяйку Калеб.

– Одной бутылки хватит?

Страйкер кивнул.

– Более чем.

Келли взглянула в его глаза и увидела в них отражение того, что недавно произошло между ними. И еще – в них мерцала уверенность в том, что непременно произошло бы дальше, если бы их не прервали. Что же вырвало ее из объятий Калеба – рок или простое невезение?

– Келли…

– Спокойной ночи, мистер Страйкер.

Итак, мрачно подумал Калеб, все осталось по-прежнему.

Возможно, пришло время признать поражение. Пора убираться из Шайенна, пока эта упрямая женщина-дитя не доведет его до полного сумасшествия. Мысль эта сверлила мозг, но Калеб твердо знал, что не сможет покинуть Келли. Она была в его крови, стала неотъемлемой частью его существа.

– Спокойной ночи, мисс Макгир. Добрых снов. Келли кивнула, зная, что не сомкнет глаз до утра.