Рэйчел медленно открыла глаза, поморгала и огляделась. Где она? У ее ног горел огонь то ли костра, то ли очага, а над головой поднималась как купол высокая крыша. Хмурясь, она всматривалась в боевой щит, стоявший у стены, потом заметила копье, ряд глиняных горшков и кувшинов.

Встревожившись, Рэйчел сделала попытку сесть, но упала обратно: бок ее пронзила острая боль. И тут пришли воспоминания о скачке в Мексику, о схватке у рудника, о Тайри. Где же Тайри?

Чуть позже в помещение вошел сморщенный старик, одетый в штаны и безрукавку из шкур. Он одарил Рэйчел беззубой улыбкой и стал собирать какие-то предметы в глубине хижины. Бормоча что-то на гортанном языке апачей, он поспешил выйти.

Она все еще тревожно размышляла о том, где находится, и об ужасной боли в боку, когда в хижину вошел Тайри. От одного только его появления Рэйчел почувствовала себя много лучше. Он был побрит и чист, волосы у него были аккуратно причесаны, и она подумала, что никогда еще он не выглядел лучше и никогда его появление не было для нее желаннее.

– Где мы? – спросила она.

– В Самшитовом каньоне, милях в семидесяти от рудника. Индейцы откочевывают сюда на зиму. – Он сел возле ее ложа скрестив ноги. – Как ты?

– Когда ты рядом, то прекрасно.

Тайри улыбнулся. Приятно видеть, что она пришла в себя и так оживилась. В течение двух дней она была без сознания и горела в лихорадке, и только искусство индейского врачевателя спасло ее. Тайри знал, что никогда не простил бы себе, если бы она умерла.

– И как давно мы здесь? – спросила Рэйчел. – Когда мы сможем тронуться в путь?

– Пока об этом не может быть и речи. Отдыхай.

– Я уже устала отдыхать. И, право же, чувствую себя прекрасно.

– Не важно. Все равно не двигайся, лежи. Вдруг Тайри широко улыбнулся:

– Может быть, мне забрать твою одежду, чтобы ты не пыталась встать с постели, пока я тебе этого не разрешу?

Рэйчел рассмеялась, но тут же ее бок окатила новая волна острой боли.

– Со мной все будет хорошо, – пообещала она. В течение следующих нескольких дней она ела, спала, просыпалась и снова ела. Благодаря старому индейскому врачевателю ее бок заживал быстро, к концу следующей недели Рэйчел уже могла встать, хотя Тайри еще не разрешал ей долго оставаться на ногах. И все же как чудесно было сидеть на воздухе и кожей чувствовать тепло солнечных лучей!

Подумать только: сидеть возле хижины индейского врачевателя в лагере апачей! Среди этих людей вырос Тайри, и она внимательно за ними наблюдала. Женщины этого племени, как правило, были коротконогими и склонными к полноте. С длинными, прямыми, черными волосами, черными глазами и кожей цвета меди. Они носили длинные рубахи из оленьих шкур, доходившие до щиколоток, или хлопчатобумажные блузы и широкие юбки, закручивавшиеся вокруг ног при ходьбе. Рэйчел удивилась, заметив, что индейские женщины мало чем отличались от белых. Они заботились о своих мужьях и любимых, нянчили малышей и иногда бранились. Они ухаживали за своими маленькими огородиками и плели красивые корзины из ивовых прутьев. Иногда вплетали в них черные прутья дьяволова когтя, чтобы узор получился покрасивее.

Мужчины-апачи проводили время на охоте, за починкой оружия или за картами. Они играли со своими ребятишками и учили молодых воинов, а также защищали свое поселение от врагов. Они носили широкую одежду, мокасины и жилеты из оленьей кожи. Свои длинные черные волосы они часто украшали перьями или кусочками меха.

Дети их выглядели благополучными и счастливыми: их любопытные глазенки ярко блестели. Они разглядывали Рэйчел с невинным и бесстыдным любопытством, очарованные ее золотыми волосами и синими, как небо, глазами. Маленькие девочки играли с куклами, сделанными из кукурузных початков, или помогали матерям в домашней работе и присматривали за младшими братьями и сестрами, мальчики играли в охоту и войну.

Индейцы были гордым и грозным народом, и Рэйчел содрогалась, вспоминая слышанные ею истории об их коварстве. Ведь апачи считались самыми опасными из индейцев юго-востока. Известно было, что их вождь Чирикахуа вел долгую и кровавую войну с белыми, продлившуюся целых десять лет. А Джеронимо до сих пор воевал против регулярной армии, но сейчас он откочевал далеко на юг и там устраивал постоянные набеги на белых, убивая их без зазрения совести. Ходили слухи, что апачи безжалостны, что они кровожадны и проливают кровь с радостью. Но при всей своей неустрашимости и суровости они были чрезвычайно суеверны. Они боялись только что умерших собратьев, стараясь не находиться среди мертвых и не произносить их имена вслух, чтобы их духи не спустились на землю. Апачи не ели рыбы, которой кишела река, потому что рыба считалась сродни змее, а змея была проклятой тварью.

Рэйчел оглядывала лагерь. Сами апачи называли себя «дайних», что означало «избранные». Слово же «апачи» происходило из языка зюни и означало «враги».

Когда Тайри подошел и сел рядом с ней, Рэйчел приветствовала его нежной улыбкой.

– Ты в порядке? – спросил он. От беспокойства, которое Рэйчел прочла в его взгляде, у нее потеплело на сердце.

– Я чувствую себя прекрасно.

– Ты чертовски отважная женщина. Это надо же: отправиться за мной да к тому же еще и вызволить меня!

Рэйчел пожала плечами.

– Не могла же я оставить тебя там.

– Могла, – спокойно возразил Тайри. – Как, черт возьми, ты узнала, где меня искать?

– Спросила у Аннабеллы.

– У Аннабеллы?

Тайри выругался. У него зачесались руки – так ему не терпелось всадить нож в коварное сердце женщины с огненными волосами, продавшей его в этот адский рудник.

– Если бы не Аннабелла, я никогда не нашла бы тебя, – как бы между прочим заметила Рэйчел.

Тайри фыркнул.

– Черт! Если бы не Аннабелла, тебе не надо было бы меня искать. Что было, к слову сказать, ужасной глупостью с твоей стороны.

– Можешь пользоваться плодами моей глупости, – сухо отозвалась Рэйчел.

– Ты понимаешь, о чем я. Стоящий Буйвол рассказал мне, как встретил тебя. Черт возьми, Рэйчел, тебя могли убить!

– Пришлось рискнуть. Но если ты сожалеешь, что я тебя нашла, скажи только слово, и я отвезу тебя обратно!

– Ладно, – смеясь, отозвался Тайри. – Я вовсе не хотел тебя сердить.

Он положил руку на ее плечо, и пальцы его заскользили вверх по гладкой коже, к шее, к нежной щеке. Какая она мягкая и теплая. Он смотрел в ее глаза, синие, как небо над их головой, и думал, как она осмелилась отправиться ему на выручку. Его ноздри учуяли присущий только ей аромат, подстегнув желание, и он пожалел о том, что Рэйчел недостаточно здорова и ее нельзя подхватить на руки, унести в свою хижину и заняться с ней любовью. Он так давно томился по ней, желал ее! Его взгляд остановился на ее лице, и Тайри нашел его совершенным. Он медленно перевел глаза на ее рот, – чуть приоткрытый, нежный, теплый, будто приглашающий к поцелую. И снова Тайри подумал обо всех днях и ночах, когда так скучал по ней, и наклонился поцеловать ее.

Где-то поблизости прозвучал тихий смех. Рэйчел тотчас же отпрянула. Щеки ее запылали. Она обернулась и увидела нескольких индейских ребятишек, наблюдавших за ними. Тайри скривился.

– Пошли прочь, чтоб вам пусто было! – сердито пробормотал он, и ребятишки разлетелись в стороны, а Рэйчел рассмеялась.

– О Тайри! – сказала она. – Как хорошо быть живой!

Когда силы Рэйчел начали понемногу восстанавливаться, они стали совершать вместе долгие прогулки, отдыхали, если она уставала, иногда дремали в тени покореженной ветром сосны. Тайри были очень к лицу оленьи шкуры, одежду из которых он теперь носил. Волосы, не стриженные последние шесть месяцев и свисавшие теперь ниже плеч, не оставляли ни малейшего сомнения в том, что в его жилах течет индейская кровь. Теперь, когда он не проводил весь день под землей, кожа его приобрела свойственный ей здоровый цвет, и издали Тайри трудно было отличить от других индейцев.

Несмотря на то что Рэйчел была окружена дикарями и жила в обычной сложенной из веток индейской хижине, несмотря на то что ей приходилось есть непривычную пищу и слышать гортанную речь, которой она не понимала, Рэйчел чувствовала себя счастливее, чем когда бы то ни было прежде. Тайри был жив и здоров. Когда он смотрел на нее, его янтарные глаза светились желанием, и она с нетерпением ожидала момента, когда достаточно окрепнет и сможет доказать ему, как сильно его любит. Старый знахарь переселился из своей хижины к сестре, предоставив свое жилище Тайри и его женщине. Порой Рэйчел казалось, что только они двое и живут на свете, особенно это ощущалось поздно ночью, когда все индейское селение засыпало, и она лежала в объятиях Тайри, и ее голова покоилась у него на плече, и она чувствовала на щеке его теплое дыхание.

Первая ночь, когда они занимались любовью, была похожа на сон. Костер отбрасывал на стены хижины жутковатые тени. Шкура буйвола, служившая им постелью, была мягкой и теплой. Рядом с ней лежал обнаженный Тайри, его темно-бронзовая кожа блестела в свете костра. И глаза его сияли ярче, чем огонь, когда он склонялся над нею и касался ее губами. Она чувствовала, что сгорает от желания. Она шептала его имя, ее руки обвивались вокруг его шеи, губы тянулись к его губам, бедра приподнимались, готовые принять его. Их тела сливались воедино, и она чувствовала, что нашла все, чего в жизни искала, нашла свою половину, и вот они соединились в одно существо. И воспарили вместе к небесам, оставив землю с ее заботами…

Часто, после того как вечерняя трапеза бывала окончена, а дети уложены спать, апачи собирались вокруг большого костра в центре селения, чтобы потанцевать, попеть и послушать легенды.

Рэйчел, зачарованная, наблюдала, как воины танцевали вокруг костра, слушала, не понимая, истории их великих битв, рассказы о поверженных врагах и прочих подвигах. Медная кожа ярко блестела в свете трепещущего пламени. Уродливо раскрашенные лица напоминали о духах, вырвавшихся из недр преисподней. Ритмы барабанов, пронзительный напев, восторженные лица женщин и стариков – все это сливалось перед глазами Рэйчел, и ей начинало казаться, что она находится в каком-то ином, нереальном мире.

Однажды вечером, к изумлению Рэйчел, Тайри присоединился к танцующим. Теперь он казался ей подлинным индейцем. Его длинные, до плеч, волосы были перехвачены надо лбом красной тряпицей. Кожа его цветом не уступала апачам. Одет он был только в короткую рубашку из волчьей шкуры и мокасины. Глядя, как он танцует, Рэйчел почувствовала, как что-то дрогнуло у неё внутри. Он их породы, он здесь свой, подумала она мельком. Он плоть от их плоти, он часть «избранных». И он был так красив, так мужествен, что внезапно она ощутила, как ее охватило бурное желание. В этот момент он как раз проходил в танце мимо нее, его янтарные глаза сияли радостью, и внезапно он откинул голову назад и издал пронзительный крик.

Как хорошо, думал Тайри восторженно, хорошо танцевать вместе с «избранными», быть частью их. Это лучше, чем стоять на обочине и смотреть со стороны. Он рассмеялся вслух, полный радости жизни. Как, оказывается, легко сбросить этот тонкий налет цивилизации! Как легко вернуться к старому образу жизни, к древним обычаям. Внезапно он осознал, что хочет испытать восторг боя, почувствовать, как ветер овевает лицо, когда выходишь на тропу войны в поисках скальпов и славы.

Его ноги легко приноравливались к ритму, задаваемому боем барабанов, и к его губам подступали апачские слова, и он запел вместе со всеми. Ночь расцвела звездами, воздух был полон ароматом полыни и запахом дыма костра. Огонь плясал на стенках хижины, и тени танцоров подпрыгивали и раскачивались в такт бою барабанов. Глаза Тайри отыскали лицо Рэйчел, и когда она улыбнулась ему, он почувствовал, что бедра его отяжелели от желания. Ее синие глаза были широко раскрыты. Он видел, что она смотрит, как он танцует, и гадал, что она при этом думает. Считает ли эту пляску устрашающей, отвратительной, мерзкой? Ноги и ритм танца донесли его до того места, где она сидела вместе с другими женщинами и, поймав ее взгляд, он издал дикий крик. Ее не отвратило то, что она увидела. Бой барабанов, танцы, пот, струящийся по его телу, – все это не оттолкнуло ее, но пробудило в ней первобытное извечное желание. Он прочел это в ее глазах.

Позже, когда они остались одни, он овладел ею яростно, заставив и ее почувствовать себя дикой и первобытной, не ведающей ни скромности, ни стыда. И Рэйчел отдавалась Тайри с полным самозабвением, она с радостью дарила ему все, что могла дать, все, чем могла его одарить.

Правда, на следующее утро она была смущена и ей было трудно посмотреть ему в глаза. Что он подумал о ней? Ни одна леди, заслуживающая этого звания, не вела бы себя подобным образом, не позволила бы себе до такой степени забыться. Она прикасалась к его телу и ласкала его так, как никогда прежде, бесстрашно изучая его и находя все новые способы зажечь его страсть. Под покровом ночи все это казалось совершенно правильным и естественным, но теперь она уже не питала такой уверенности. Возможно, она зашла слишком далеко. Но когда наконец она встретилась с Тайри взглядом, она прочла в его глазах только нежность.

Шли дни, сменяя друг друга. Они гуляли по лесам, плавали в ледяной воде реки и занимались любовью под ослепительно синим небом.

Однажды вечером Тайри потянул ее в круг танцующих мужчин и женщин. Рэйчел смущалась и краснела, сознавая свою неуклюжесть и неловкость, но Тайри не позволил ей уйти.

Движения были простыми, и их было немного. Она быстро освоила этот немудреный танец. И улыбнулась Тайри, довольная своими успехами, не переставая покачиваться в такт мягкому бою барабанов. Она знала, что желанна, она только что прочла в глазах Тайри это желание.

Они пробыли в лагере индейцев около трех недель, когда состоялось празднество по случаю достижения зрелости несколькими молодыми девушками племен. Девушек нарядили в тщательно расписанные и расшитые бисером одежды, и те исполняли перед всем племенем свои танцы. Празднество продолжалось четыре дня. Четыре, как объяснил ей Тайри, считалось магическим числом у индейцев, потому что существовало четыре страны света и четыре времени года.

Во время праздника исполнялось множество ритуальных песен и танцев, время от времени прерываемых пиршествами, весельем, играми и обменом подарками. Рэйчел с почтением и некоторым страхом смотрела на четырех апачских воинов, ступивших в круг света, отбрасываемого пламенем костра. Облачены они были в особого вида короткие юбочки, а их головы венчали деревянные головные уборы. На лица были надеты черные маски. У каждого в руках деревянный меч. Их называют ганза, сказал ей Тайри, и они изображают духов гор. Обычно такие ритуальные танцы исполнялись, чтобы отвратить зло от племени и исцелить больных, но в ту ночь их танцевали просто ради удовольствия.

На исходе четвертого дня девушки вернулись в свои хижины. Как странно, думала Рэйчел, что индейцы почитают за праздник такие вещи, о которых белые женщины если и упоминают, то только шепотом.

Наступил январь, и Рэйчел начала подумывать о возвращении домой. Как ни приятна была жизнь среди индейцев, нельзя было оставаться с ними бесконечно. Близилось время, когда ее отец и Клер должны были вернуться из Сент-Луиса. К чему было заставлять их волноваться попусту? Но дело было не только в этом. Она начала скучать по привычным удобствам – горячей ванне, чистому постельному белью и мягким пуховым подушкам. Ей хотелось иметь на завтрак свежее молоко, сыр и хлеб. Хотелось надеть красивое платье и отправиться в нем по городским магазинам, хотелось купить новую шляпку, навестить Кэрол-Энн, пойти в церковь, почитать Библию… Столько всего хотелось! Раньше она не задумывалась над тем, что всего этого может не быть, и даже не помышляла, что ей так будет недоставать привычного комфорта. Итак, настала пора вернуться домой. Позже, той же ночью, когда они остались в хижине вдвоем, она сказала об этом Тайри.

– Домой! – сказал Тайри, пристально вглядываясь в горящие уголья. – Для меня это и есть дом. Я никогда и не представлял раньше, что мне так этого не хватало.

Он бросил на Рэйчел взгляд искоса и прочел ужас в ее глазах.

– Не волнуйся, – сказал он, криво усмехнувшись. – Я отвезу тебя обратно в Йеллоу-Крик. – Голос его стал жестким, а лицо мрачным. – У меня все равно есть одно незаконченное дельце к одной сучке с черным сердцем.

– Аннабелла… – выдохнула Рэйчел, даже не сознавая, что произнесла это имя вслух.

– Да, – решительно подтвердил Тайри. – Аннабелла.

– Тайри, я думала, что мы, что ты и я… я хочу сказать, – она беспомощно смотрела на него. Он ни слова не говорил о любви к ней, не упоминал о браке. А теперь вдруг она не смогла себя заставить заговорить об этом.

– Ты понимаешь, о чем я?

– Поговорим об этом позже. А сейчас нам лучше немного поспать. Рано утром мы уезжаем.