На следующее утро Кэтлин проснулась с улыбкой. Она лежала и с радостным удивле­нием смотрела на мужчину, который доставил ей такое наслаждение этой ночью. Ее муж. Раньше она не понимала, какое это чудесное слово: муж.

Ее сердце громко стучало, пока она внима­тельно рассматривала его лицо. Она скользну­ла взглядом по очертаниям стройной фигуры под складками одеяла. «Он очень красив», – подумала Кэтлин, покраснев от смущения. Се­годня ночью она узнавала его тело, отбросив все условности, и осталась несказанно доволь­ной тем, что видела и к чему прикасалась. Ее пальцы гладили и ласкали его, а он удивлялся тому, что ее неопытные руки доставляют ему такую радость. Кэтлин почувствовала, как к щекам прилила кровь, когда вспомнила о его ласках и том наслаждении, которое она от это­го получала. Вдруг она поняла, что не может больше смотреть на него. Все ее ощущения были так новы и неожиданны, что ей захоте­лось побыть одной.

Выскользнув из постели, Кэтлин надела ха­лат и на цыпочках вышла из спальни. Нужно приготовить завтрак. Вскоре кухня наполнилась ароматом жареного бекона и сваренного кофе. Она стояла у плиты, взбалтывая яйца, ког­да почувствовала, как его руки обвились во­круг ее талии, а губы прикоснулись к шее.

– Доброе утро, женушка, – ласково поздо­ровался Рэйф.

– Доброе утро, муженек, – ответила Кэтлин шутя, но голос не слушался ее, а руки дрожали от ощущения близости. Она глубоко вздохнула его запах, и внезапно ощутила прилив желания.

Ладони Рэйфа скользнули вверх, по животу и накрыли ее груди. Нагнув голову, он зарылся лицом в ее волосы, наслаждаясь ароматом жен­щины и исходящим от нее ответным желанием.

– Кэтлин…

– Ты голоден?

– Я умираю от голода, – он говорил не о еде, и они оба это знали.

– Яичница почти готова, – заметила она.

– Оставь ее.

Кэтлин кивнула, погасила огонь и, повер­нувшись к нему, онемела от изумления и по­краснела, обнаружив, что он в сильном возбуж­дении стоит перед ней голый.

– Ты решил именно в таком виде появлять­ся на завтрак каждый день? – спросила она, подавляя счастливый смех, готовый вырвать­ся из ее груди.

Рэйф улыбнулся.

– А ты против?

– О, нет, – ответила Кэтлин, медленно по­качав головой. – Это как раз то, что надо.

Он широко улыбался, пока нес ее на руках к кровати.

В этот день завтрак они пропустили. И обед тоже.

Рэйф сделал глоток горячего черного кофе и испустил протяжный удовлетворенный вздох.

Кэтлин стояла у кухонной стойки и готови­ла грандиозную закуску. Ее волосы были все еще в беспорядке, губы немного опухли от его поцелуев, а в глазах теплилось воспоминание о том, как они любили друг друга. Она никог­да не выглядела более прекрасной.

Он улыбался, ощущая слабые всплески же­лания. Раньше он думал, что его желание станет слабее, если он хотя бы раз возьмет ее, но все оказалось наоборот. Одного раза не хватило. Вто­рой раз еще больше возбудил его. В третий раз ощущения были острыми, и он снова и снова страстно хотел ее, хотел растворить себя в ней. Кэтлин поставила перед Рэйфом тарелки, доверху наполненные нарезанным ростбифом, картофельным салатом, молодым маисом и сливочными бисквитами с медом.

– Я надеюсь, ты проголодался, – сказала она, улыбаясь, и, поймав его взгляд, отрицательно покачала головой. – Пожалуйста, будь серьез­нее! – воскликнула она. – Погоди. Не так скоро.

– Ты отказываешь мне?

– Нет, но почему бы нам сначала не поесть? Я ужасно проголодалась.

Рэйф взял вилку и подцепил кусок ростбифа.

– Тогда ешь побольше, – посоветовал он, озорно улыбаясь, – тебе еще понадобятся силы.

Поздно ночью Рэйф и Кэтлин сидели на диване перед камином. Ее голова покоилась на плече Рэйфа, а рука лежала на его бедре. Она чувствовала себя замужней женщиной, сидя рядом с ним в одном легком халатике. На Рэйфе были только брюки.

В камине весело горел огонь, отбрасывая длинные тени на стены. Ее желудок был полон, душа счастлива, губы немного покусаны во вре­мя последней любовной схватки. Стоило им один раз убрать все барьеры, как они, казалось, больше не могли насытиться друг другом.

Кэтлин смотрела вверх, чтобы видеть лицо своего мужа. Она любила профиль Рэйфа и лю­била его самого. Она все еще удивлялась своему чувству. Она так долго ждала любви, мечтала о крепком худощавом золотоволосом мужчине, который будет ухаживать за ней, дарить ей кон­феты и цветы, говорить красивые слова пока она, наконец, не примет его предложение, ко­торое он сделает, встав на одно колено.

«Но так лучше», – подумала Кэтлин с легким вздохом. Рэйф был высок, широкоплеч и загадоч­но красив; у него была шаловливая улыбка, кото­рая заставляла ее забыть обо всем остальном.

Ей пришло на ум, что она очень мало знает о человеке, который стал недавно ее мужем. И те­перь, познав его тело, она хотела узнать все о его прошлом, его надеждах на будущее и о его мечтах.

– Рэй, где ты родился?

– В Джорджии.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать пять.

– Когда у тебя день рождения?

– Десятого апреля.

Она запомнила эту дату на будущее.

– Ты сегодня переполнена вопросами, да? – спросил Рэйф. Он поглаживал ее бедро, его тем­ная рука резко выделялась на ее белой коже, но Кэтлин не захотела отвлекаться.

– Кто твой отец?

Рэй пожал плечами.

– Он бродяга, и всегда им был. Вот почему ему нравится жить с лакота. Они никогда не остаются подолгу на одном месте, а у моего отца всегда была охота к перемене мест.

– Ты похож на него?

– Немного, только у него волосы каштановые.

– Ты думаешь, он мне понравится?

– Вероятно. Он нравится почти всем жен­щинам.

– А я ему понравлюсь?

– Безусловно.

Кэтлин молчала довольно долго, и Рэйф по­думал, не исчерпала ли она, наконец, свои во­просы. Но она думала, какой вопрос задать на этот раз.

– Ты когда-нибудь воевал против сиуксов?

– Раз или два, – признался он, зная напе­ред, какой вопрос она задаст следующим.

– Ты когда-нибудь дрался против своего собственного народа?

– Что значит «своего народа»? – сардонически спросил Рэйф. – И белые, и индейцы мой народ, Кэтлин. Я настолько же индеец, насколько и бе­лый. Но я никогда не воевал против армии или против белых поселенцев. Только против воронов, когда они нападали на наше селение.

– Ты был в боевой раскраске и носил перья? – Да.

– Мне кажется это таким… нецивилизованным. Она попыталась представить его в кожаных лоскутах и мокасинах, голова с косами, а на лице – ярко-красные полосы. И, к своему удив­лению, легко представила его в таком обличий.

– Это нецивилизованно, – ответил Рэйф, – но никто никогда не считал индейцев цивили­зованными…

И все же, подумал Рэйф, несмотря на весь свой примитивизм, они единственные, кто при­нял его таким, какой он есть, и для кого его смешанная кровь не имеет никакого значения. Он был хорошим воином, умелым охотником, и они восхищались им и уважали его за это. И когда он сказал им, что не будет воевать про­тив белых, они приняли и это его решение. Ни одного воина никогда не принуждали воевать; каждый человек следовал зову своей собствен­ной совести. Если он хотел воевать, воевал, если не хотел – оставался дома.

– Ты никогда не говорил мне, почему оста­вил индейцев, – спокойно заметила Кэтлин.

Рэйф стиснул зубы, и на секунду она пожа­лела, что задала этот вопрос, потому что он, казалось, нарушил их непринужденное молча­ние. Но потом Рэйф взял ее руку и пожал.

– Меня изгнали из племени за то, что я убил человека, – объяснил он. – Мы оба добивались благосклонности одной девушки и…

– Как ее звали?

Он не хотел углубляться в подробности.

– Летний Ветер.

– Она была красивой?

– Внешне да.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думал, что был у нее единственным муж­чиной, но Горбатый Медведь тоже считал себя единственным, – Рэйф покачал головой. – Гор­батый Медведь был в ярости, когда узнал обо мне. Я бы ушел, но он не захотел этого. Он был рассержен и полез в драку.

– Ты любил ее?

– Мне казалось, что да.

– Ты когда-нибудь занимался с ней любовью?

– Нет.

– Я рада, – сказала Кэтлин. Она не могла бы вынести мысли, что он занимался любовью с какой-нибудь другой женщиной.

– Еще есть вопросы? – поддразнивая ее, спросил Рэйф.

– Нет, не сейчас, – прошептала Кэтлин, – кроме, пожалуй, одного.

Рэйф поднял бровь:

– Какого же?

– Ты думаешь, что когда-нибудь захочешь вернуться к лакота?

– Я не могу вернуться.

– Потому что тебя изгнали?

– Да.

– Ты даже не можешь навестить отца?

– Изгнание как смерть, Кэтлин. Я никогда не смогу вернуться. В худшем случае я запла­чу жизнью, в лучшем – меня жестоко изобь­ют. У индейцев не очень много законов, но те, которые существуют, строго исполняются.

Рэйф широко зевнул и потянулся, улыбаясь.

– Я думаю, что готов лечь спать, – заметил он. – А ты?

Сердце Кэтлин часто забилось, когда его взгляд коснулся ее губ.

– Я тоже, – согласилась она. – Я ужасно устала.

Рэйф изумленно поднял брови и потянулся к ее руке.

– Не настолько устала, – поправилась она, мило покраснев.

Он гладил ее по спине, пока они спускались из зала в спальню. Он закрыл дверь и, очень медленно, стал раздевать ее.

– Черт возьми, – не сказал, а выдохнул он, когда расстегнул халат. – Ты прекраснее всех, кого я когда-либо видел.

Он обнял ее за талию и прижался головой к груди. Кэтлин прерывисто дышала, чувствуя, как внутри нее струятся горячие волны жела­ния. Ее пальцы блуждали в его волосах, а губы легко касались их.

Она услышала, как его дыхание участилось, когда он сбросил халат с нее и быстро вылез из брюк.

– Ты прекрасен, – прошептала Кэтлин в горячке. – Я никогда не думала, что мужчина может быть так прекрасен.

К шее Рэйфа прилила кровь от этого неожи­данного комплимента. Другие женщины тоже говорили о его мужественности, физической кра­соте и о способности удовлетворять их. Но никто никогда не говорил ему, что он прекрасен.

Он взял ее за руку, подвел к кровати и при­тянул к себе. Он хотел заняться с ней любовью медленно, нежно, но ее близость обострила чувства, и он взял ее самозабвенно и мощно.

Они провели три дня в доме, занимаясь любовью и узнавая друг друга. Рэйф вышел из дома только один раз, чтобы заверить Поли, что все в порядке, и сказать, что на следую­щей неделе дела пойдут как обычно.

Поли понимающе улыбнулся:

– Что-то вроде отложенного медового меся­ца, а?

– Можешь называть и так, – согласился Рэйф.

– Я позабочусь обо всем, – сказал Поли, еще шире улыбаясь.

Рэйф кивнул. Он чувствовал, пока шел до­мой, что Поли улыбается за его спиной.

Когда Рэйф вернулся, Кэтлин была в спальне и меняла простыни. Пока он смотрел на нее, мыс­ли о Поли и о ранчо улетучились из его головы.

Кэтлин взвизгнула, когда Рэйф схватил ее сзади и бесцеремонно уложил на кровать. Он стал щекотать ее и засмеялся, когда обнаружил, что она боится щекотки везде, где бы он ее ни тронул.

– Это невозможно! – завопила Кэтлин, ког­да его пальцы добрались до пяток. – Перестань, Рэйф! Пожалуйста, перестань!

– Да, мадам, – сокрушенно сказал он и, от­пустив ее ногу, сложил руки на коленях.

– Что ты делаешь?

– Я перестаю.

– О-о… – она казалась разочарованной.

– Ты ведь велела мне перестать, да?

– Я велела тебе перестать щекотать меня, – сказала Кэтлин, глядя снизу в его глаза, с иг­рающей на губах дразнящей улыбкой. – Мо­жет, ты подумаешь о том, чтобы заняться чем-нибудь получше?

– Я постараюсь, – серьезно сказал Рэйф.

Он так и сделал.

Только в четверг утром Кэтлин вспомнила о своем столкновении с Абнером Уайли. Она весь день думала, стоит ли говорить об этом Рэйфу. Она пыталась точно вспомнить все, что говорил Абнер, и вечером, когда готовила ужин.

– Что случилось, Кэти? – спросил Рэйф, за­метив ее сдвинутые брови, когда она села за стол.

– Ничего, я…

– Ну же, Кэти, скажи мне.

– Ты помнишь нашу поездку в город в прош­лую субботу?

– Да.

– Я видела Абнера Уайли.

Темные глаза Рэйфа немного сузились.

– Где?

– Рядом с магазином «Меркантайл».

– Что он хотел?

– Он сказал, что я должна была выйти замуж за него и что я бы вышла за него, если бы не ты.

– Что еще? Она колебалась.

– Ничего.

– Не обманывай меня, Кэтлин.

– Он попытался поцеловать меня, и я уда­рила его… туда. Ты знаешь. Я сказала ему, что ты убьешь его, если он еще хоть раз дотро­нется до меня, и он сказал, что надеется на то, что ты попытаешься.

– Проклятие, я убью его!

– Нет, Рэйф! Пообещай мне, что ты ничего не станешь делать. Пожалуйста. Это вызовет одни неприятности.

– Кэти…

– Пожалуйста, Рэйф, обещай мне.

– Хорошо, – неохотно согласился он, – я обещаю. Но если он снова сунется к тебе, я шкуру с него спущу, – глаза Рэйфа дико сверк­нули, – я знаю, как это делается.

Следующие несколько месяцев прошли в том же установившемся порядке. Они рано вставали, вместе завтракали, потом Рэйф уходил, а Кэтлин хлопотала в доме. Иногда он приходил домой на обед, а иногда Кэтлин при­езжала к нему с корзиной еды, и они устраи­вались под каким-нибудь тенистым деревом.

Обед был любимым временем для Рэйфа. Кэт­лин отлично готовила, и он жаловался, что толс­теет. Но ему нравилась не сама еда, ему нрави­лась Кэтлин. Она была воплощенной радостью. Он восхищался ее улыбкой, смехом и тем, как она балует его. После обеда они обычно разгова­ривали, Кэтлин что-то штопала или вышивала, пока Рэйф просматривал счета ранчо.

Но лучшим временем дня было время отхо­да ко сну, и с каждым вечером они ложились спать все раньше и раньше, а их страсть друг к другу становилась все сильнее и сильнее. Рэйф не переставал удивляться тому, как он нужда­ется в Кэтлин. Сейчас она принадлежала ему во всех отношениях, и все же его страсть к ней бушевала, как пожар. Если он обнимал ее, то обнаруживал, что хочет большего, но и это означало только короткую передышку.

И Кэтлин чувствовала то же самое. Она, казалось, никак не могла насытиться Рэйфом. Она нуждалась в его прикосновениях, как в воздухе, чтобы дышать, и как в воде, чтобы пить. Его улыбка очаровывала ее, а прикосно­вения заставляли затаить дыхание.

Дни пролетали быстро. Лето пошло на убыль, листья изменили цвет, облачив деревья в вели­колепные платья ярко-оранжевого, золотого и пурпурного цветов. Лошади стали линять, а животы коров раздулись из-за телят, которые должны были родиться весной, и начало разду­вать брюхо у Черного Ветра. Конюшню пере­строили; ее сделали больше, чем раньше.

Хал и Уишфул решили остаться на зиму, и Кэтлин знала, что это из-за Рэйфа. Они больше не считали его посторонним. Он умел общаться с людь­ми, был честен и справедлив, как ее отец; он всег­да охотно выслушивал их жалобы и предложения.

Они собрали остатки урожая и доверху на­полнили сеновал на зиму. Кэтлин чувствовала приливы гордости за хорошо сделанную рабо­ту, когда смотрела на свои стенные шкафы, где каждая полка была заставлена аккуратно помеченными банками.

Зима пришла вместе с порывами ветра и дож­дя, сорвала с деревьев последние листья и за­ставила реки выйти из берегов. Если погода позволяла, Рэйф много времени проводил на улице, ухаживая за скотом, проверяя, не упали ли заборы и не снесло ли в реку их обломки.

Первый снег накрыл землю мантией чис­тейшей белизны. Река замерзла, и ковбои ста­ли носить сено коровам. Это была тяжелая ра­бота. Кэтлин не хотела, чтобы Рэйф выходил на улицу в такой холод, но Рэйф не мог по­слать своих помощников и не пойти сам.

– Он не мог бы поступить лучше, – сказал Поли Кэтлин однажды вечером за ужином. Рэйф работал так же упорно, как и все, и люди уважали его за это.

За несколько дней до Рождества Кэтлин сказала, что хочет елку. Рэйф странно посмот­рел на нее, а потом улыбнулся.

– Рождественскую елку, – сказал он, растя­гивая слова. – Это было бы красиво.

– Похоже, что ты никогда раньше не слы­шал об этом, – заметила Кэтлин, недоверчиво глядя на него.

Рэйф засмеялся.

– Ну, лакота не особенно праздновали Рождество, – напомнил он ей. – В последний раз я видел елку в Новом Орлеане, в публичном доме.

– Рэйф!

– Это правда. Девочки не работали накану­не Рождества. Они украсили елку и потом си­дели вокруг нее, вспоминая лучших клиентов.

– Тебя они не забывали? – спросила Кэтлин с ноткой сарказма в голосе.

– А ты как думаешь, – сказал Рэйф, подми­гивая ей.

– Ты шутишь!

Рэйф смотрел на Кэтлин, не зная, как луч­ше ответить. Если сказать правду, она разо­злится. Лучше было бы соврать, с сожалением подумал он. Но ему не хотелось лгать ей.

– Это было давно, Кэтлин, – заверил Рэйф, глядя на нее очень серьезно.

Она знала, какую жизнь он вел в Новом Орлеане, он упоминал об этом раньше. Но сей­час они были женаты, и ее ужасно ранило то, что он был близок с другими женщинами.

– Кэтлин, прости меня.

– Все в порядке, – сказала она, избегая его взгляда. – Я знаю, что ты не был святым. – Он водил кончиками пальцев по ее руке, вызывая дрожь удовольствия.

– Я не сержусь.

– Ты сердишься. Ты ревнуешь, да?

– Конечно, нет.

– Признайся, моя Кэти. Ты ревнуешь, по­тому что я был с другими женщинами. Но у нас с тобой не так, Кэтлин. Раньше никогда не было так, как у нас с тобой.

– Правда, Рэйф?

– Правда.

Она прижалась к нему, положив голову на плечо. На улице падали кружевные снежинки, но внутри было тепло, очень тепло. Он не ска­зал слов, которые она хотела услышать, но обя­зательно сказал бы. Она знала, что сказал бы.

Слабо горела лампа, и Рэйф начал ласкать ее; тепло его глаз согревало лучше, чем пламя камина; его губы лучше слов говорили, что он любит ее, нуждается в ней.

Она подчинилась его губам, давая себе обе­щание, что никогда не будет ревновать и сомне­ваться в его любви. Она станет единственной женщиной в его будущем, единственной, с кем он захочет быть и без кого не сможет обойтись.