В основании города Рима лежит убийство. В 753 г. до н. э. братья-близнецы Ромул и Рем, стоявшие во главе небольшой группы беглецов и отщепенцев, возвели оборонительные укрепления вокруг деревушки, которой суждено было стать столицей империи, простиравшейся от Шотландии до Сахары и даже далее. Но радость первопоселенцев вскоре была омрачена трагедией. Близнецы повздорили, и Ромул убил своего брата.

Вскоре ему пришлось решать и другие вопросы. У Ромула была лишь горстка преданных людей. Кто же составит население задуманного им города? Ответ оказался прост: все желающие. Ромул провозгласил свой город «убежищем», готовым приютить любых изгнанников и скитальцев, беглых рабов и преступников, готовых поселиться в нем. Рим возник как город, населенный исключительно нуждавшимися в убежище — в древнем понимании этого термина (который, впрочем, не сильно отличается от современного).

Итак, с мужчинами выход был найден. Но откуда взялись женщины, без которых в новообразованном государстве не было бы ни жен, ни матерей? Здесь Ромул прибег к хитрости. Он пригласил некоторые соседние племена на языческий праздник и во время него дал сигнал своим людям схватить и увести женщин, находившихся среди гостей. Это событие, получившее название «похищение сабинянок», для многих писателей и художников последующих эпох стало образом, в котором соединились насилие, похоть и циничный политический прагматизм.

Мы не знаем, насколько правдива вся эта история. Датировкой основания Рима — 753 г. — мы обязаны кропотливым и, по правде говоря, малодостоверным вычислениям, произведенным пятью столетиями спустя римскими учеными, которые так же стремились выяснить, когда именно началась история Рима, как и их нынешние собратья; в любом случае их версия не противоречит сведениям о начальных этапах жизни города, полученным в результате археологических раскопок. При этом следует понимать, что Ромул является ничуть не более историческим персонажем, нежели английский Король Артур.

Соответствует действительности представленный выше рассказ или нет, но именно так древние римляне на протяжении всей своей тысячелетней истории повествовали об истоках Рима. Они видели здесь многое из того, что лежало в основе их политической жизни, — того, что, следует признаться, остается существенным и для нас. Эти волнующие темы красной нитью идут через всю книгу. Как следует управлять государством? Может ли насилие быть политически оправданным? У кого есть право на гражданство и пользование соответствующими привилегиями?

Размышляя о гражданских войнах, грубо вторгавшихся порой в ход политической жизни, римляне вспоминали ссору Ромула и Рема, видя в ней предопределение для города, с самого основания обреченного страдать от жесточайших междоусобиц. Смерть Ромула также добавила пищи для размышлений. Они никак не могли решить, был ли он в знак признательности богов взят на небо или же его в порыве гнева убили собственные сограждане. С особым пылом по этому поводу спорили после убийства Юлия Цезаря в 44 г. до н. э. (см. Главу II): враги закололи его во имя свободы — за то, что он узурпировал власть; в то же время люди, которые поддерживали его, обожествили Цезаря и почитали его как бога в специально сооруженном в центре города храме.

В книге прежде всего пойдет речь о шести центральных эпизодах в римской истории со II в. до н. э. по V в. н. э. — в период, полный драматических, подчас революционных изменений. Так, Рим из полиса-государства превратился в державу, главенствующую над всем Средиземноморьем и куда более дальними территориями (на Востоке следы присутствия римлян обнаруживаются даже в Индии). Относительно демократическая республика сменилась автократической империей. И — самое, пожалуй, важное изменение — Рим в конечном счете превратился из языческого города в оплот христианства. Формально крещенный лишь на смертном одре в 337 г., Константин (см. Главу V) стал первым римским императором, открыто поддержавшим христианство. Кроме того, он основал несколько храмов и соборов, и ныне определяющих церковный облик Рима: например, им был построен первый собор Святого Петра.

Каждый из этих центральных эпизодов касается важнейших вопросов смены государственного устройства и связанных с этим политических конфликтов. Так, история Тиберия Гракха (см. Главу I) и его противоречивых попыток передать часть земель безземельным крестьянам поднимает тему разрыва между богатыми и бедными и того, кому достаются блага процветающего государства. История Нерона (см. Главу III) показывает, до каких безумств может доходить автократическое правление. Но эти примеры были избраны также и по другой причине. В них живо предстают некоторые ключевые фигуры римской истории. Через них мы можем приблизиться к пониманию личностей этих людей, их человеческих мотивов, раздумий по поводу политического выбора, попыток изменить окружающий мир.

Современные историки склонны подчеркивать, насколько мало нам известно о мире древних римлян. И правда, мы можем только догадываться, что собой представляла жизнь беднейших слоев городского населения или крестьян, борющихся за кусок хлеба. Не больше известно и о том, как воспринимал и свою жизнь женщины или рабы, и как в действительности работала финансовая система Римской империи, и даже что носили римляне под тогами или как они избавлялись от нечистот (подозреваю, что чудесное устройство канализации в Древнем Риме сильно приукрашено). Но по целому ряду прочих аспектов мы все же обладаем куда более широкими знаниями о жизни Рима, чем о любом другом обществе вплоть до XV в. У нас есть прямой доступ к сочинениям, мыслям и чувствам римских политиков, поэтов, философов, историков.

Возьмем, к примеру, Юлия Цезаря и его решение идти походом на Рим — решение, ознаменовавшее начало гражданской войны, которая привела к краху демократической системы и началу единоличного императорского правления (см. Главу II). Мы располагаем его собственным автобиографическим описанием этих событий — «Записками о гражданской войне», представленными среди его многотомных мемуаров. В чем-то это сочинение довольно странное — так, он везде пишет о себе в третьем лице: «Цезарь решил…», а не «я решил». Но в целом это волнующее повествование, в котором все его поступки оказываются хитроумно обоснованными.

Однако им наши источники не исчерпываются. Сведения о предшествующем войне периоде вплоть до ее начала, а также о самом противостоянии можно почерпнуть из частной переписки одного из самых влиятельных государственных деятелей Рима (по крайней мере, он себя таковым считал) — Марка Туллия Цицерона, который также известен как философ и оратор и который был приверженцем Помпея, противника Цезаря. Поразительно, как эти письма (основная часть написана им самим, но некоторые адресованы ему) смогли дойти до нас. Благодаря им мы можем посмотреть на те события глазами человека, знающего ситуацию изнутри: мы видим его сомнения и нерешительность при выборе того, на чью сторону встать; затем, когда выясняется, что он оказался в стане проигравших, его попытки свести на нет последствия своего выбора — и все это вперемешку с частным и делами и заботами, такими как развод, смерть дочери, непокорность рабов, сомнительные имущественные сделки.

Так случилось, что Цезарь в свойственной ему манере проявил к Цицерону великодушие: каким бы безжалостным он ни был в политическом отношении, «снисходительность» числилась среди императивов его правления. Но после убийства Цезаря его приближенный Марк Антоний (в уста которого Шекспир вложил знаменитые слова «О римляне, сограждане, друзья!..») без лишних церемоний «избавился» от Цицерона. Причем после казни, как известно из истории, руки и язык Цицерона (его наиважнейшее политическое оружие как литератора и оратора) были вывешены на обозрение в римском Форуме, и жена Антония с особым удовольствием проткнула их своими заколками. Эта деталь не только подчеркивает ненависть Антония и его жены к Цицерону, но и ярко рисует образ римлянки того времени.

Конечно, с этими источниками не все так просто. Ни мемуары Цезаря, ни письма Цицерона ничуть не более достойны доверия, чем аналогичные им творения современных политиков. Мы не можем принимать их на веру. Но они переносят нас в самую сердцевину римской истории и политики. И не только они. В нашем распоряжении имеется подробное и яркое описание неудачного восстания Иудеи против римлян (см. Главу IV), которое закончилось разрушением Иерусалимского храма в 70 г. н. э. История восстания написана одним из его участников Иосифом Флавием, который из повстанца превратился в перебежчика и последние годы жизни провел в Риме, пользуясь покровительством императора Веспасиана. Историю восстаний, потерпевших крах, обычно пишут победители. Пожалуй, до недавнего времени это описание восстания против имперской власти было единственным в своем роде, принадлежащим перу одного из повстанцев.

Пусть до нас не дошло никаких речей либо сочинений, которые можно было бы приписать непосредственно императору Нерону — все же у нас имеются замечательные произведения, созданные членами его двора или ключевыми политическими игроками печально известного периода его правления. Примером может служить философское сочинение, адресованное Нерону его наставником Сенекой, в котором тот дает ясные и рассудительные советы о том, как должен вести себя хороший правитель. Общий посыл был в духе Юлия Цезаря — что снисходительность и милосердие эффективнее жестокости. Как мы увидим позже, Сенеке не суждено было дождаться милосердия от своего бывшего ученика — по приказу Нерона ему была уготована медленная мучительная смерть.

Некоторые полагают, что язвительная сатира на обожествленного предшественника Нерона, императора Клавдия, была написана Сенекой, пока он еще пользовался расположением Нерона. По римским стандартам Клавдий едва ли мог считаться особо подходящей кандидатурой на звание небожителя (он был хромым, заикался и слыл дураком). И сатира, известная как «Отыквление» (в названии обыгрывается слово «обожествление»), ехидно и очень остроумно высмеивает как его самого, так и всю римскую традицию обожествления хороших (и не только) императоров. Среди персонажей сатиры — первый император Август, служивший идеальным образцом для всех последующих императоров. Его провозгласили богом сразу после смерти в 14 г. н. э., но и десятилетия спустя, шутит Сенека, он никак не осмелится выступить с первой своей речью в небесном сенате — настолько благоговеет он перед «собственно» богами. Это один из очень немногих образцов юмора древних времен, который до сих пор может вызвать приступ хохота. Хотя комическое с трудом пересекает межкультурные границы, «Отыквление» вполне справляется с этой задачей (по крайней мере в отношении меня).

В дополнение к богатым и разнообразным свидетельствам, восходящим непосредственно к некоторым ключевым историческим фигурам, имеются также труды позднейших римских историков, в деталях описывающих события, рассматриваемые в этой книге. Прежде всего следует назвать имя Тацита — римского сенатора конца I — начала II в. н. э., который в своих «Анналах» и «Истории» без прикрас и умолчаний представил анализ начальных стадий развития Римской империи. Его труды содержат не только исторические описания, но и размышления о порче нравов и обвинения в адрес власти. В них содержится, например, леденящая душу история убийства Нероном своей матери Агриппины (с нее начинается Глава III этой книги). После неудачной попытки избавиться от матери, отправив ее в море на корабле, который распался на части, Нерон прибегает к помощи наемных убийц. Убийство матери на шаг отстоит от братоубийства, которым было отмечено начало римской истории.

Но Тацит — только один из представителей древней исторической традиции. Примерно к тому же времени, что и его труды, относится «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, который некоторое время служил при дворе и, очевидно, имел доступ к императорским архивам. Затем имеются нравоучительные жизнеописания, принадлежащие Плутарху, греческому подданному Рима, написавшему серию биографических очерков о знаменитых римлянах начиная с Ромула. Для большинства из них подбирались соответствующие сравнения из греческого мира. Юлий Цезарь, например, предстает биографическим двойником Александра Македонского, самого успешного завоевателя в истории человечества, чья жизнь также кончилась трагически и — предположительно, хотя и недоказуемо — в результате убийства.

Итак, мы многим обязаны тем средневековым монахам, которые, не давая пресечься традиции, шедшей с древних времен, кропотливо переписывали все эти древние тексты и таким образом донесли их до эпохи Возрождения, которая дала им новую жизнь, а теперь и мы можем осмыслять и переосмыслять эти тексты.

Именно благодаря драгоценным свидетельствам, оставленным представителями древнеримского общества, авторы телепроекта на канале Би-Би-Си смогли ярко и захватывающе воссоздать некоторые ключевые моменты из истории Рима. Конечно, нам не суждено в точности узнать ощущения живших тогда людей, реконструировать все те сложные мотивы и устремления, которые двигали действующими лицами описываемых событий. Следует также признать, что древние историки, на которых мы отчасти опираемся в своих оценках, сами подчас прибегали к фантазиям и догадкам — как иначе можно объяснить, например, тот факт, что Тацит подробно описывает обстоятельства убийства матери Нерона, если оно было совершено тайным образом? Но имеющегося у нас материала достаточно для того, чтобы попытаться проникнуть в мысли древних римлян, их глазами увидеть стоявшие перед ними проблемы, трудности выбора того или иного решения, сомнения и внутренние колебания. В наших силах создать очень интересную, и исторически корректную, картину той эпохи.

Данная книга не только служит дополнением к серии телепередач, но и сама по себе является замечательным чтением. Исследуя те же самые ключевые сюжеты, Саймон Бейкер помещает их в более широкий контекст. Под каждый из них он подводит солидную историографическую базу, особо останавливаясь на некоторых наиболее любопытных аргументах, позволяющих строить захватывающие гипотезы. Порой мы оказываемся между противоположными версиями одного и того же события. Какую из них принять? В некоторых случаях доказательной основы явно недостаточно. Тогда мы, подобно Тациту и другим историкам, вынуждены прибегать к догадкам, задействуя воображение. В результате получается история Рима, совмещающая живость драмы и увлекательность сюжета с глубоким вниманием к серьезным научным проблемам, при общей установке на создание четкой картины событий, полученной из древних источников: с одной стороны, очень выразительных, с другой — сложных и неоднородных.

Начиная с античности, люди на Западе вновь и вновь истолковывали историю Рима, используя ее для воплощения собственных художественных образов в литературе, живописи, опере, а затем — в кино и на телевидении. У кого-то это получалось лучше, у кого-то хуже: наряду с набившими оскомину стереотипами встречаются яркие, запоминающиеся образы. Фигура Юлия Цезаря особенно часто вдохновляла творцов на подобные попытки. Благодаря этому появилось немало глубоких исследований природы власти и свободы, в которых поднимался вопрос, остающийся важным и поныне: можно ли оправдать убийство по политическим мотивам?

Пьеса Уильяма Шекспира «Юлий Цезарь», созданная на основе «Жизни Цезаря» Плутарха, — одно из многочисленных произведений, рассматривающих положительные и отрицательные стороны убийства Цезаря. Внимание зрителей сначала привлекает заглавная фигура императора, но, после того как в середине пьесы его убивают, оно переключается на судьбу убийц Цезаря, которой посвящена вторая часть драмы. Чувствуем ли мы себя на стороне Цезаря — легитимного правителя, незаконно преданного смерти? Или убийца Брут — это герой, убивший своего друга во имя всеобщей свободы? Могут ли патриотизм и политические принципы заставить нас презреть закон и предать узы дружбы и верности?

Нет ничего удивительного в том, что особенно актуально эти запутанные исторические и литературные вопросы звучали в период Французской революции. Например, Вольтер представил собственную драматическую версию событий — при этом, оправдывая убийц Цезаря, он не мог не намекать на убийство королевской семьи. Политические события XX века также дали обильную пищу для сопоставлений с тем, что произошло в мартовские иды 44 г. до н. э. В частности, дебютной постановкой Орсона Уэллса в знаменитом нью-йоркском театре «Меркюри» в 1937 г. стала пьеса «Юлий Цезарь», отмеченная смелым экспериментом с использованием современной одежды, причем последователи Цезаря были выряжены молодчиками Муссолини в фашистской форме.

Далеко не все герои этой книги оставили по себе столь долгую славу. Имя Тиберия Гракха, например, мало что скажет современному обывателю. Напротив, имя его матери Корнелии куда лучше сохранилось в памяти потомков (напомню, речь идет не о трудах ученых, а об обычных людях). Являя пример преданной (и честолюбивой) любви к детям, она с презрением отвернулась от драгоценностей, предложенных ей одним из друзей, и указала на сыновей как на свое «сокровище». В качестве символа слепой материнской любви она появляется на целой серии живописных полотен XVIII века: обычно рядом с ней изображают двух мальчиков (выглядящих весьма самодовольно), а сама она с откровенным высокомерием рассматривает нити жемчуга и другие предметы роскоши, принесенные ей. И в том же образе любящей матери она предстает на знаменитом мемориальном витраже в Гарвардском университете — наряду с другими героями западной цивилизации: от древнегреческого драматурга Софокла до императора Карла Великого и Христофора Колумба. Но даже сам Тиберий не так давно вернулся в поле общественного зрения, так как с ним стали сравнивать некоторых современных политиков, известных своими радикальными, революционными взглядами (прежде всего это касается президента Венесуэлы Уго Чавеса).

Столь же долгой жизнью в истории западной культуры, как и Цезарь, может похвастать император Нерон. Одна из самых ранних и величайших итальянских опер — «Коронация Поппеи» Монтеверди (1624 г.) — развивает тему глубоких и сложных отношений между императором и его любовницей Поппеей. Эта женщина ассоциируется как со способностью к хитроумным манипуляциям, так и со всесокрушающей любовной страстью: ее изображают хладнокровно устраняющей все преграды на пути к супружеству с императором, в том числе сопротивление добродетельного морализатора Сенеки. Опера оканчивается пышной коронацией Поппеи как императрицы Рима. Но осведомленная часть публики прекрасно знает, что Поппее не суждено было долго наслаждаться плодами своей победы: вскоре она погибнет от руки самого Нерона (эта сцена ярко отражена в телепроекте Би-Би-Си). Произведение Монтеверди представляет собой леденящее душу и непреходящее во времени исследование страсти, безжалостности и бессмертия.

Более часто, правда, имя Нерона муссируется в современной поп-культуре, особенно в кино. Его классический обрам — императора-декадента, утопающего в роскоши, — эксплуатировался бессчетное число раз, при этом Нерона обязательно изображают на фоне бесконечных оргий, поедающим какую-то странную пищу (блюда из сони и певчих птиц — это обычные клише, когда речь заходит о древнеримской кухне), хвастающим грандиозными планами перестройки Рима после великого пожара 64 г. н. э. или «музицирующим на фоне пылающего Рима». Эти образы по большей части появились недавно, они стали проекцией наших стереотипов о древнеримских роскошествах на весьма подходящую для этого фигуру Нерона. Однако тема «музицирования» (имеется в виду игра на лире — отнюдь не «пустая забава», как это часто пытаются представить) восходит к еще античной истории о том, что, когда Рим был объят пламенем, император взобрался на башню, откуда открывался потрясающий вид на пылающий город, и спел песнь о разрушении легендарной Трои. Правда это или нет, но легенда, без сомнения, пытается представить императора погруженной в себя артистической натурой, полностью отстраненной от практических забот. На самом деле, как будет показано в Главе III, Нерон, несмотря на все свои артистические наклонности, предпринял самые что ни на есть благоразумные меры для устранения последствий пожара.

Согласно другой легенде, он решил найти козлов отпущения, на которых можно было бы спихнуть вину за пожар, и избрал на эту роль представителей ранней христианской общины, причем их ожидание скорого конца света вполне могло сыграть ему на руку. Чтобы примерно наказать христиан, он, если верить Тациту, распинал их и сжигал живьем (используя распятые тела, как сказано в тексте, в качестве светильников, освещающих город в ночное время). Таким было первое «преследование» христиан, а святой Петр мог стать одной из его жертв.

Благодаря этой истории современная трактовка образа Нерона обогатилась еще одной темой. Западный кинематограф и литература с упоением предаются малореалистичным фантазиям о героизме, проявленном христианами перед лицом тирании Нерона, при этом особо часто эксплуатируется образ прелестной девушки-христианки, обращающей из язычества в христианство своего друга и идущей с ним вместе на славную, хотя и кровавую гибель (обычно в ней оказываются задействованы львы). Подобные истории в основном являются парафразами знаменитого романа польского писателя Генрика Сенкевича «Камо грядеши?», опубликованного в XIX веке и в скором времени переведенного на подавляющее большинство европейских языков (заглавие романа, означающее «куда идешь?», взято из Евангелия и представляет собой слова апостола Петра, обращенные к Иисусу).

Самая знаменитая экранизация этой книги состоялась в 1951 г., в главной роли в ней снялся Питер Устинов, в результате чего злодей Нерон говорит с акцентом английского аристократа (в то время как положительных героев играли американцы). Но и здесь, даже будучи мерзким злодеем, Нерон сохранил романтический ореол. Так, создатели фильма — компания Эм-Джи-Эм — сопроводили его выпуском ряда сопутствующих товаров. В частности, в продажу поступили броские мужские трусы и пижамы под рекламным лозунгом «Почувствуй себя Нероном!». Может, он и был преследователем христиан, но все равно — казалось, хотели сказать создатели рекламы — не забавно ли почувствовать себя властителем мира, надев нижнее белье «от Нерона»?

Если посмотреть на опыт предыдущих поколений (даже сравнительно недавних), мы увидим, что некоторые детали того, как они представляли себе древних римлян и римскую историю, выглядят странно, маловразумительно, а порой просто смешно. Можно ли представить себе в роли римлян шекспировских актеров, важно передвигающихся по сцене в нарядах елизаветинской эпохи? При этом многие, я подозреваю, вполне готовы «принять» фашиствующих молодчиков из постановки Орсона Уэллса. Почти столь же сложно относиться серьезно ко всем этим ходульным персонажам, изображающим добродетель в многочисленных голливудских фильмах, укутанным в белые простыни и ведущим напыщенные речи — словно они только что вышли из английской Палаты общин XIX века или со страниц школьного учебника латыни.

Но мы по-прежнему питаем слабость к потрясающим картинам римской распущенности и жестокости в антураже роскошных ванн, пиршеств и амфитеатра. В фильме Ридли Скотта «Гладиатор», например, имеется несколько чрезвычайно ярких сцен кровавой резни и буйства толпы в Колизее, который, к слову, был воссоздан в большей степени на основе картин XIX века, нежели с использованием подлинных развалин древней арены (Скотт посчитал, что картины убедительнее и выразительнее оригинала). Довольно любопытны и художественные попытки описать жизнь древнеримской прислуги, такие как, например, классический мюзикл «Забавная история, случившаяся по дороге на Форум» (впервые поставлен на Бродвее в 1962 г., экранизирован в 1966 г., заново поставлен в лондонском Национальном театре в 2004 г.). Этот мюзикл несет на себе печать собственно античной комедии, но во многом его привлекательность для публики объясняется тем, что в нем отражена жизнь, скрытая за сверкающей мраморной оболочкой города.

Отчасти то, что устаревшие представления о Риме кажутся нам таковыми, вызвано недавними изменениями в наших знаниях о римской истории и культуре. И новые сведения продолжают поступать. Например, за последние годы картины армейского быта в Древнем Риме стали вырисовываться иначе благодаря частным письмам и прочим бумагам (в том числе знаменитому приглашению на пир по поводу дня рождения, которое одна замужняя женщина отправила другой), обнаруженным в форте Виндоланда на севере Англии. Одно из наиболее впечатляющих археологических открытий XX века в Италии принесли раскопки в Оплонтисе рядом с Помпеями, в результате которых была найдена большая вилла, принадлежавшая, судя по всему, семейству второй жены Нерона — Поппеи. Ее изучение позволяет нам с большей достоверностью представить то, что окружало Поппею в жизни. И только в середине XIX века мы получили полный, заслуживающий доверия текст автобиографии императора Августа, который был обнаружен в Анкаре начертанным на стене древнеримского храма (посвященного обожествленному Августу).

Ничуть не менее значительны изменения в трактовке древних свидетельств. Один из научных споров, напрямую касающихся исторической связи Тиберия Гракха с Юлием Цезарем, затрагивает скрытые мотивы поступков римских политиков, особенно тех из них, кто жил примерно за сто лет до прихода к власти Юлия Цезаря. Одна точка зрения, преобладавшая в прошлом столетии, состоит в том, что между политическими противниками разница была несущественной. Все, что стояло на карте, — это личная власть в чистом виде. Если некоторые политики (такие как Гракх или Цезарь) в большей степени опирались на народное мнение, нежели на аристократический Сенат, то это объяснялось исключительно тем, что такой путь к власти казался им наикратчайшим. Однако новому поколению ученых подобное толкование природы политических споров и борьбы в тот период постепенно стало казаться все более неверным (как, кстати говоря, и нашим предшественникам в XVIII и XIX столетиях). Едва ли жестокие столкновения, связанные с фигурой Тиберия Гракха, можно объяснить без учета стоявших на кону имущественных интересов. Именно такой точки зрения придерживаются создатели телепроекта и автор этой книги.

Конечно, изменчивый образ Древнего Рима есть во многом результат того, что каждое новое поколение ищет что-то свое в римской истории. С другой стороны, кое-что остается незыблемым. Например, едва ли мы когда-нибудь откажемся от нашего понимания феномена Древнего Рима как цивилизации-исполина, хотя оценивать ее можно по-разному. Одна протяженность границ империи и размеры римских сооружений, таких как Колизей, всегда будут служить зримым подтверждением величия этой цивилизации. Но современных историков тянет к освещению таких аспектов жизни Древнего Рима, которые их предшественники оставили практически незатронутыми.

К примеру, была предпринята попытка заглянуть за пределы монументального центра города. Как известно, начиная с периода правления Августа, сердце Рима стало плотно застраиваться храмами, театрами, всевозможными общественными сооружениями, причем они строились не только из белого мрамора, но и из драгоценных видов разноцветного мрамора с золотой отделкой, порой инкрустированной драгоценными камнями. На любого приезжего из «варварских» провинций, таких как Британия или Германия, это должно было производить ошеломляющее впечатление. Но была и другая, менее фешенебельная, сторона жизни города. И речь идет не только о нищих закоулках, чей мир попытались оживить создатели «Забавной истории…». Вплоть до Августа (который горделиво заявлял, что на месте кирпичного Рима возвел мраморный) весь город был куда менее блестящим и величественным, в нем точно не было продуманных ансамблей, широких улиц, особых архитектурных изысков. Откровенно говоря, за исключением пары кварталов он в большей степени походил на современный Кабул, нежели на Нью-Йорк. И был ничуть не менее опасным.

Наряду с прочими изменениями, разумеется, набирает силу тенденция ставить под сомнение мысль о том, что древние римляне были очень похожи на нас самих (или, скорее, на наших предков империалистической викторианской эпохи), отличаясь только тем, что носили тоги и ели пищу возлежа на ложе (что, конечно, выглядит живописно, но едва ли так уж удобно). Нынешние историки все больше вдохновляются различиями, нежели сходствами римлян в сравнении с нами. Их нормы сексуального поведения, подход к взаимоотношению полов, представления об этнической принадлежности сильно отличаются от наших. Они жили в мире, «полном богов» (по меткому выражению одного историка), а небольшую элитную прослойку обслуживала армия рабов — огромный срез населения, полностью подчиненный и находившийся вне каких-либо правовых норм и преимуществ человеческого сообщества. Подобным отличиям между нами и древними римлянами уделено некоторое внимание в книге С. Бейкера (равно как и в телепроекте).

Конечно, всякая реконструкция неокончательна по своей сути. И то, что наши представления о римской культуре меняются (и будут меняться дальше), означает, что, как бы ни было исторически обосновано наше видение Древнего Рима, скорее всего через сто лет оно будет выглядеть столь же устаревшим, как ныне выглядят реконструкции ученых XIX века.

Но может возникнуть вопрос: зачем вообще уделять такое внимание древним римлянам? Затем отчасти, что по крайней мере в Европе они по-прежнему среди нас. Их сокровища, произведения искусства, разного рода предметы быта (совсем не обязательно изысканные) хранятся в наших музеях. Здания и сооружения, построенные по воле некоторых персонажей этой книги, до сих пор во многом определяют городской пейзаж Рима: триумфальные арки Тита и Константина — самые известные в городе; Колизей, построенный на богатства, полученные от победы в Иудейской войне, ежегодно посещают миллионы туристов; сумасбродный Золотой дом Нерона, ушедший под землю, до сих пор открыт для изучения. И вдали от Рима по всей империи отчетливо видны следы их деятельности: будь то сети дорог, планировка городов, названия населенных пунктов (любой британский город или поселение, чье название заканчивается на слово «честер», вероятнее всего, расположен на месте бывшего римского лагеря — «кастры»). Наконец, дошедшая до нас древнеримская литература — от изящной любовной лирики до велеречивого эпоса, от бесстрастных исторических трактатов до тщеславных мемуаров — остается, безусловно, одной из самых впечатляющих, изощренных и вдохновляющих литератур мира, достойной самого пристального внимания.

Кроме того, у древних римлян многому можно поучиться. Я не имею в виду возможность прямых совпадений и безусловных аналогий. Несмотря на все сходство венесуэльского президента Уго Чавеса с Тиберием Гракхом, различий между ними куда больше. В то же время мы разделяем с древними римлянами многие фундаментальные политические проблемы, и изучение того, как они справлялись с ними, может быть небесполезным . В конце концов, они были одними из первых, кто задался вопросом о том, как адаптировать модели гражданства и политических прав и обязанностей к широким общностям людей, выходящим далеко за пределы маленького, замкнутого на себе города. К I в. до н. э. численность жителей одного только Рима, не считая всей Италии и более отдаленных территорий, составляла около миллиона человек.

Одним, хотя и наиболее известным, из найденных ими решений является принцип единоличного правления, воплощенный в фигуре императора (который мог оказаться плохим или хорошим). Это решение представляется наименее пригодным для нас. Куда более важным кажется то, что римляне скорректировали идею гражданства таким образом, что их государство максимально близко для древних времен подошло к понятию всемирного. В отличие от радикальной избирательности, имевшей место, например, в древних Афинах, которые признавали своими гражданами только лиц, рожденных или воспитанных в Афинах, в Риме развилась идея объединения империи путем наделения гражданскими правами всех ее свободных жителей. Даже рабы, получившие вольную от своих хозяев, становились полноправными гражданами. Статус гражданства постепенно распространялся по всей империи, пока в 212 г. император Каракалла не даровал его всем свободным жителям Римской империи. Другими словами, Рим был первым поликультурным сверхгосударством.

Следует также заметить, что Древний Рим служил и служит источником вдохновения для многих из тех, кто так или иначе определял и определяет политические очертания мира, в котором мы живем. Отцы-основатели Соединенных Штатов брали за образец римских политиков-республиканцев тех времен, которые предшествовали установлению единоличного правления. Отсюда — американские «сенаторы» и дом правительства «Капитолий» (названный в честь римского Капитолийского холма). В Британии лейбористское движение увидело схожие моменты в своей борьбе против крупных землевладельцев и промышленников и борьбе простых римлян против аристократов-консерваторов. Отсюда — «левая» газета «Трибьюн» (названная в честь должности народного трибуна, которую занимали Тиберий Гракх и другие радикальные политики) и леволейбористская группа газеты «Трибьюн» в британском парламенте. Современный мир невозможно понять без учета того, как он укоренен в культуре Древнего Рима.

Мы во многом продолжаем нести на себе бремя оправдания убийства Ромулом Рема.

Мэри Биэрд Июнь 2006 года