Том Йорк. В Radiohead и соло.

Бейкер Тревор

Обожание миллионов поклонников со всего света, мультиплатиновые тиражи дисков, безусловное уважение музыкальных критиков — все это Radiohead. А в центре всеобщего внимания к этой без преувеличения культовой группе находится фигура ее солиста, загадочная и странно притягательная. Его перфекционизм и экстраординарный подход к творчеству вошли в легенду; каждым новым альбомом своей группы он открывает целую эру в современной музыке.

 Перед вами первая биография Тома Йорка: рассказ об одном из самых нетипичных рок-идолов последних десятилетий. В многочисленных интервью бывших одноклассников, университетских друзей, музыкантов, продюсеров, режиссеров видеоклипов прослеживается путь солиста Radiohead от непонятого изгоя-подростка до одной из самых влиятельных и уважаемых персон на рок-небосклоне.

 

 

Благодарности

Автор хотел бы выразить благодарность следующим людям за оригинальные и эксклюзивные интервью, которые были даны специально для этой книги:

Мартин Брукс (участник Headless Chickens)

Энди Буш (сессионный музыкант«The National Anthem»)

Марк Коуп (товарищ по оксфордской музыкальной сцене)

Эйлин Доран (сокурсница)

Лора Форрест-Хэй (участник Headless Chickens)

Грант Джи (постановщик фильма

Дэив Гудчайлд (глава звукозаписьявающего лейбла Headless Chickens)

Ричард Хэйнс (звукорежиссер ранних демо-версий Radiohead)

Стив Хэмилтон (сессионный музыкант на записи песни «The National Anthem»)

Стэн Хэррисон (сессионный музыкант на записи песни «The National Anthem»)

Эшли Китинг (ударник The Frank And Walters)

Пол Кью Колдери (сопродюсер диска «Pablo Honey»)

Джон Маnnиас (участник Headless Chickens)

Шон Маккриндл (сосед в Эксетерском университете)

Софи Мюллер (режиссер видеозаписи «I Might Be Wrong»)

Найджел Пауэлл (школьный товарищ, ударник и осветитель)

Шон Слейд (сопродюсер диска «Pablo Honey»)

Джеми Трейвс (режиссер видеоклипа «Just»)

Чел Уайт (режиссер видеоклипа «Harrowdown Hill»)

 

Введение 

У многих известных певцов есть своя история о том, как они заявили учителю, что однажды станут звездой, и услышали вежливый — или не очень — совет подумать еще раз. Если права поговорка «хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах», еще лучше она подойдет любителям давать советы. Том Йорк впервые столкнулся с подобной ситуацией в семилетнем возрасте. Он услышал, как играет на гитаре солист Queen Брайан Мэй, и объявил преподавательнице музыки, что намерен стать «рок-звездой».  

Понятное дело, та рассмеялась и сказала: «Ну конечно, дорогой». Похоже, точно так же она отвечала малышам, которые сообщали ей о своих больших планах стать Бэтменом или Суперменом. Но Тома ответ учительницы не смутил. Он скорее рассердился, что она не принимает его всерьез. Одиннадцатью годами позже, застенчивым, нелюдимым подростком прибыв в университет Эксетера, он продолжал с колоссальной внутренней уверенностью твердить, что станет рок-звездой.  

Именно рок-звездой — не художником, не музыкантом. Это помнят все, кто знавал его в те годы. Можете представить, чтобы Дж. Д. Сэлинджер написал «Над пропастью во ржи» только потому, что кто-то сказал, будто это добавит ему популярности среди девушек?  

Ведь среди великих рок-звезд последних десятилетий вряд ли найдешь человека, который радуется славе меньше Тома Йорка, известного затворника и пессимиста. Он воспринимает свой колоссальный успех как плевок в лицо. Возможно, проблема в том, что успех пришел к Тому с песней «Сrеер» («Урод»), где он предстает классическим неудачником. Он сразу превратился в нелепую карикатуру на самого себя, злое отражение в кривом зеркале. Но хуже всего — Том отлично понимает, что должен быть благодарен «Сrеер». Песня дала ему все, чего он желал: она позволила его расхристанной, шумной группе уцелеть, когда остальные их синглы провалились и само существование коллектива оказалось под угрозой.  

С выходом «Сrеер» успех Radiohead резко пошел вперед и вширь, так что толпы фанатов и практически вся пресса по нескольку месяцев переживали выход каждого их нового альбома. Со времен The Beatles не найдется хоть сколько-нибудь значимой музыкальной группы, способной так решительно меняться с каждым альбомом. Когда появился «ОК Computer», Radiohead стали самой критикуемой командой в мире и, судя по всему, именно в этот момент создали для себя трамплин для прыжка к статусу самой известной группы на свете. Это было полной реализацией того, во что верил Том.  

«Когда играешь в группе, то будто мстишь всему миру, — сказал он в интервью «The Times» в самом начале своей карьеры. — Все равно как если тебя бросила первая девушка, и говоришь себе: ничего, однажды я стану знаменитым, и тогда она еще пожалеет...» Девушка явно пожалела бы, когда Radiohead стали самым громким событием в мире, — но еще больше пожалел сам Том. Ему выпала возможность, которой он так отчаянно жаждал в шестнадцать: стать гигантской, всенародной Мегазвездой — с большой буквы. Стать новым Боно. 

И он отверг эту возможность. Он повернулся спиной к року как жанру, как жизненной позиции и даже звуку как таковому. Он страдал от мучительного творческого кризиса, и побочные эффекты «рок-звездности» давались ему еще тяжелее. Необходимость делать записи не облегчала ситуацию. У Тома появились новые идеи. Он поставил перед собой абсурдную задачу сообщить группе, в которой было не менее трех гитаристов, что он вообще разочаровался в гитарном звуке. Что самое смешное, рискованный эксперимент под названием «Kid А» дебютировал в США сразу на первой строке чартов и сделал группу еще более популярной.  

С тех пор Radiohead совершили невозможное и изменили сам смысл того, что подразумевается под рок-группой. Большинство групп, носят они на самом деле «косухи» или нет, все равно хранят их глубоко под кожей. Но карьера Radiohead представляет собой битву против изначальной концепции Тома о настоящей рок-звезде или, по крайней мере, битву за освобождение самой сути этого образа от всякой шелухи.

На протяжении всей восемнадцатилетней истории группы Том с каждым новым альбомом переосмысливает сам процесс рок-творчества. В последнее время он пытается найти новый путь донести музыку из студии прямиком к слушателю, минуя бездушную антитворческую машину шоу-бизнеса. Причина, по которой Radiohead действует именно таким образом, состоит в том, что внутренний стержень группы, сложившийся за годы, когда она еще не была столь успешной, оказался крепче любых препятствий.

Но ненамного.

Эта книга начинается с дошкольного этапа в жизни Тома Йорка, когда ему пришлось выдержать серию опера ций по коррекции глаза, и надо признать, что с тех самых пор ничто не давалось ему без борьбы. Результатом его отчаянных усилий стала группа, которая, если не считать первого провального альбома, ни разу не опустилась ниже высшего сорта. Потому что Том, при всей его склонности к сомнениям и неопределенности, твердо держится одного правила: или всё, или ничего.

 

1. Всевидящее око 

Многие считают, что история Тома Йорка начинается с его пораженного амблиопией глаза. «Ленивого глаза», который, согласно мифологии музыкальных изданий, ускользает в сторону, теряет фокус, когда Том сердится или испытывает иные сильные эмоции. Этот «убегающий» глаз стал символом странности, своего рода ускользания, аномалии — и в то же время способности видеть вещи особенным образом, не так, как это доступно другим людям.  

Конечно, Том — далеко не первый легендарный персонаж такого рода. Классики, от Шекспира до Диккенса, придавали облику антигероев те или иные видимые физические деформации; но, что поразительно, и в наши дни подобные предрассудки остаются живучими и агрессивными. И кое-кто предпочитает называть внешность Тома Йорка «зловещей». Сколько раз приходилось ему бороться, бунтовать, годами преодолевая образ странного и «аномального» персонажа!  

Том родился 7 октября 1968 году в Уэллингборо (графство Нортхемптон), и его левый глаз при рождении был полностью парализован. Сначала доктора сказали родителям мальчика, что он никогда не сможет видеть этимглазом. Однако хирургия стремительно развивалась, и вскоре нашелся специалист, который сумел пересадить к неработавшему веку новую мышцу.  

Процедура была чрезвычайно сложной, так что в возрасте от двух до шести лет Том перенес целых пять операций. Когда ему сделали первую, он только учился говорить; очнувшись от наркоза, малыш лишь сжался в комок и заплакал. А потом, раз за разом, приходя в сознание, маленький Том лежал в палате и слушал, как старики в соседнем гериатрическом отделении разговаривают сами с собой, как кого-то громко выворачивает наизнанку. «Больница — жуткое место», — мрачно резюмировал он позже.  

На первых порах операции были вполне успешными. Глаз у Тома стал открываться, зрение удалось сохранить, но во время последней операции все пошло не лучшим образом, и он остался полуслепым. Врачи говорили, что причина амблиопии — «ленивый глаз», который так и не привык к нагрузке. И тогда было вынесено решение: мальчик должен носить повязку. Повязку на здоровый глаз.

«Больше всего меня раздражало то, что я постоянно натыкался на предметы, поскольку идея врачей не приносила никакой пользы, — рассказывал Том корреспонденту «Hot Press». — В конце семидесятых существовала теория, что если у пациента „ленивый глаз", нужно закрыть здоровый глаз повязкой, чтобы заставить невидящий работать усерднее, но все это полная чушь, как позднее выяснилось. На целый год я превратился в несчастного ребенка, который постоянно на все натыкался».

Не облегчило ситуацию и то обстоятельство, что отец Тома работал коммивояжером и за первые полгода, когда Том носил повязку, семья дважды переезжала. Каждый раз мальчику приходилось заново объяснять очередной компании любопытствующих ровесников, почему он является в школу, словно одноглазый пират. Кто-то дал ему прозвище «саламандра», и весьма чувствительный к обидам Том немедленно ввязался в драку. Но насмешки не прекращались.

«Только представьте: если бы мой ребенок вынужден был в течение года носить такую повязку, я бы обеспокоился тем, каким станет он к концу этого года. Понимаете, о чем я?» — продолжает свой рассказ Том.

Несмотря на все испытания, он не сломался. У него даже появилась подружка. В возрасте семи лет Том впервые поцеловал девочку. Характерно, что даже многие годы спустя он помнил ее имя: Кейт Гэнсон. Самое странное — если учесть его позднейшее неприязненное отношение к автовождению, — что он запомнил марку машины отца девочки: это был огромный «лотус».

Много лет спустя мама описывала его как спокойного, счастливого ребенка, который готов был целыми днями сидеть в углу комнаты и играть с конструктором «Лего». Именно мама являлась творческим центром семьи, в то время как отец был энергичным трудягой, боксером-любителем — он тщетно пытался втянуть в занятия боксом и старшего сына, Тома.

«Одной из первых его покупок, сделанных специально для меня, была пара боксерских перчаток, — сказал Том корреспонденту «Rolling Stone» Джону Уидерхорну. — Он постоянно пытался тренировать меня.. . но каждый раз, когда он наносил удар, я тут же шлепался на задницу».

Впервые Том взял в руки гитару, когда ему было всего четыре года, однако, порезав пальцы о струны, швырнул инструмент о стену и сломал. Первая, но далеко не последняя гитара, погибшая таким образом! К семи годам та первая вспышка гнева, вероятно, была забыта, поскольку в качестве очередного подарка на день рождения мальчик получил испанскую гитару, а вскоре уже принял решение стать новым героем — вроде Брайана Мэя из Queen. Но преподаватель быстро охладил его пыл, заставив долго и методично разучивать «Кumbауа». Тем не менее Том преодолел это первое препятствие и к десяти годам собрал свою первую музыкальную группу. Это был дуэт: Том играл на гитаре, а его соавтор создавал как можно больше шума; однажды они так перегрузили сеть, что взорвался телевизор. Такой результат хорошо согласовывался с сюжетом их песен — первая из них называлась «Грибовидное облако». Том позднее заметил: «Она больше говорила о том, как такие облака выглядят, чем об их смертоносности».

Но это начинание завершилось, когда семья в очередной раз переехала, на этот раз в графство Оксфорд. Брат Тома Энди как-то оценил город Абингдон как «совершенно ужасный... Абингдон тонет в океане культурной пустоты».

Местная средняя школа оказалась еще хуже, чем город в целом. Хотя там и царило всеобщее увлечение музыкой, что для Тома было удачей, в школе нагнеталась атмосфера консерватизма и старых традиций. А тот факт, что Том пошел в платную школу, означал, что он решительно перешагнул невидимую черту классового деления Британии. Его новые одноклассники не особенно высоко его ценили, а старые друзья категорически отвернулись от него.

«Они просто вычеркнули меня, — заявил Том в интервью журналу «Blender». — Я привык болтаться по улицам, и как-то один из прежних друзей подговорил старшего брата избить меня и кинуть в реку, только потому что я ходил в платную школу».

К тому времени будущий музыкант впервые почувствовал напряженное внимание окружающего мира, которое оказалось пугающим и в то же время приятным. Ему начинало казаться, что все смотрят на него, — возможно, так оно и было, а может, Том выдавал желаемое за действительное. Он выделялся. Не только из-за глаза. Скорее из-за манеры поведения. Пока все остальные отчаянно стремились не отличаться от толпы, он словно делал все возможное, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность. После увлечения Queen его новым музыкальным пристрастием стала группа Japan, а любимым певцом Дэвид Сильвиан — подражая ему. Том отрастил длинные волосы и осветлил их. Потом он создал свой стиль: длинные стариковские пальто и самые экстравагантные костюмы, какие только удавалось отыскать в благотворительных лавках Оксфорда. «В школе Тома запомнили вечно хмурым парнем в длинных пальто, — заметил его товарищ по Абингдонской школе Найджел Пауэлл. — Именно так он сам хотел подавать себя окружающим».

Затем он нашел для себя новый образ — фаната не самых популярных групп, вроде Magazine и Joy Division. В 1983 году в Абингдоне никто не находил подобные увлечения крутыми. Даже ребята, которые крутились в музыкальных отделах, предпочитали классический рок или авторов-исполнителей вроде Саймона и Гарфанкела. Том оказался предметом презрительных насмешек.

«В школе он был весьма заметен благодаря своему внешнему виду, — рассказал мне другой соученик Тома по Абингдону Алекс Кайзер. — Он привык к наездам со стороны старших мальчиков. Над ним вечно издевались — то сумку выкинут, то камнем бросят».

Единственным убежищем Тому служили звукоизолированные кабинки позади музыкального класса. Он нашел союзника в лице преподавателя музыки Теренса Гилмора-Джеймса. «В то время я был своего рода прокаженным, и только Теренс относился ко мне по-человечески, — рассказал Том позднее корреспонденту «New Yorker» Алексу Россу. — Я сумел вытерпеть школу лишь благодаря тому, что музыкальное отделение было отгорожено от остальной территории. Там стояли пианино в маленьких отсеках, и я проводил массу времени после занятий именно там, дожидаясь, пока отец придет домой с работы».

В том же интервью и в других воспоминаниях о детстве Том не раз негативно отзывался об Абингдоне. Он охарактеризовал школу как инкубатор, куда амбициозные родители посылают своих отпрысков, чтобы в них воспитали нездоровое стремление к материальному успеху. Однажды Том обрисовал доминирующую установку британских частных школ: «Достижение результата — превыше всего, и если кто-то стоит у вас на пути, убейте его». Более позитивно та же установка была сформулирована директором Абингдонской школы Майклом Сент-Джоном Паркером в качестве главной миссии школы: «Соревнование поощряется, достижения восхваляются, индивидуальный динамизм поддерживается».

Тем не менее опыт, приобретенный Томом в школе, сыграл большую роль в формировании его мировоззрения. С одной стороны, он принадлежал к привилегированным семи процентам британских школьников, которые посещают платные школы, где есть даже пианино в звукоизолированных отсеках. Однако в предельно стратифицированной британской системе элитных школ Том был недостаточно аристократичным и роскошным. Перед учениками скромных частных школ вроде Абингдона всегда стоял при мер более «шикарных» слоев выше уровнем, скажем Итона и Хэрроу. Но даже в Абингдоне Том чувствовал себя«деревенщиной», ведь его отец был простым торговцем. Если справедливо утверждение, что английские классыпребывают в состоянии постоянной «холодной войны» отягощенной периодическими вспышками конфликтов, Том по выражению «Magazine», «подвергался обстрелу с обеих сторон».

Каникулы предоставляли ему некоторую передышку, особенно счастливым оказалось одно лето, когда Том посещал Национальный юношеский музыкальный лагерь возле Милтон-Кинс в графстве Букингем. Лагерем руководила дама по имени Аврил Дэнкуорт. Она была сестрой знаменитого джазмена Джонни Дэнкуорта и преподавателем попризванию. Аврил придерживалась философии «всей музыки», не отрицая никаких пристрастий и вкусов своих подопечных. Том провел в лагере неделю, интенсивно занимался по классу гитары, пробовал разные инструменты и регулярно выступал вместе с другими ребятами.

Сара Шримптон, которая тогда работала куратором, а теперь занимает пост арт-директора лагеря, рассказала мне, что «в то время школы были сильно ориентированы на классическую музыку. Так что у нас люди искали музыку другого рода. В лагере не было жанровых предпочтений. Там плечом к плечу могли работать музыканты всех направлений. Просто невероятно, чего им удавалось добиться его за неделю. Сначала шли занятия по основному инструменту, а потом отправлялись на репетиции чего-нибудь такого, с чем они раньше вообще не имели дела, или при желании играли в коллективе — рок-группе или фольклорном ансамбле. Затем они показывали свои авторские произведения».

В лагере ребята ничем не напоминали типичных школьников. Хотя Том и здесь не вполне вписался в общий круг, его артистические способности дали ему возможность проявить свою индивидуальность, которая внезапно оказалась интересной и привлекательной для слушателей.

Один из других участников музыкальных сессий в лагере, Мартин Брукс, рассказал автору этой книги, что Том все же держался особняком. «Он одевался совершенно иначе, чем остальные, — говорит Мартин. — Все ходили в джинсах и футболках, а он намеренно носил жилеты. Он явно хотел одеваться не как все. Это был своего рода сельский шик: твидовые костюмы, галстуки и все такое. Немного похоже на Кевина Роуленда. Он открыто демонстрировал иронию по отношению к самому себе и своему стремлению выступать на сцене. Даже в том возрасте он не был одержим собой, он имел четкую, сознательную установку „вот кто я". У него было твердое понимание, кто он есть и что хочет делать».

Собственно, Том хотел лишь одного: играть! К концу недели ему представился шанс дать публичное выступление по своему выбору, и он выдал («болезненно», по определению Мартина) версию песни «Roxanne» из репертуара The PoLice. И хотя Том не особенно блистал с технической точки зрения (пока!), он держался на сцене с уверенностью, не свойственной ему в обычной жизни.

«Впервые нашел нечто такое, что мне действительно нравилось; полагаю, нравилось мне именно внимание, — заметил Том позже, рассказывая о своем первом опыте сценических выступлений. — Я хотел быть знаменитым, я хотел внимания. Что в этом плохого?» (Характерно, что он сам и отвечает на собственное суждение: «Во всем этом всегда есть нечто чертовски нездоровое».)

В то время в его жажде публичности не было ничего нездорового. Он завел новых друзей, хотя бы на неделю, он узнал, что на свете есть люди, так же страстно любящие музыку, как и он сам. Обнаружил, что можно быть фанатом Joy Division или Стинга, но не обязательно при этом сидеть в своей комнате наедине с гитарой и записями.

«Было по-настоящему здорово пробовать нечто новое, познакомиться с кучей ребят, — рассказал Мартин. — Когда отправляешься на неделю в лагерь, настраиваешься со всеми общаться, буквально поглощать информацию о других людях. Мы не были близкими друзьями, в лагере было примерно 70 ребят, но запомнились один-два, которые выделялись либо своим внешним видом, либо яркостью выступлений, и среди них, безусловно, был Том. Он очень уверенно держался на сцене, но вне ее как-то сразу терял отвагу».

«Дети приезжают к нам с установкой, полученной в повседневной жизни, — говорит наставник Майк Оливер, который преподавал в лагере в 1980-х гг. — В лагере они видят другое отношение к миру. Иногда прежняя установка исчезает, и они обнаруживают, что без нее гораздо легче понимать окружающих и свои проблемы».

Когда Том вернулся осенью в школу, он был твердо намерен и дальше заниматься музыкой. Он начал записывать песни, но его несколько обескуражила реакция подруги, которой он дал их прослушать. «Твои стихи — барахло! — безапелляционно заявила она. — Они слишком честные, слишком личные, слишком прямолинейные, не остается места для воображения».

Позднее в интервью «Q» Том признался: «Она была права. Когда я только начинал, меня не слишком интересовало написание стихов. Это довольно странно, ведь если мне самому не нравились тексты чужих песен, если они ничего мне не говорили, я больше эту запись не ставил. Но в шестнадцать сочиняешь совершенно сырые вещи, потому что не надеешься всерьез, что их кто-нибудь услышит, так что о словах не особенно беспокоишься».

В то время в Абингдонской школе пользовалась определенной популярностью панк-группа, известная как TNT. Самым талантливым ее участником был басист Колин Гринвуд. Том стал в ней вокалистом (поскольку, как обычно объясняют вокалисты, «больше петь было некому»), и, объединенные мыслью, что никто из них не находит себе настоящего места в Абингдоне, подростки стали друзьями. Колин обычно носил комбинезоны в обтяжку, сознательно провоцируя наиболее консервативных преподавателей и учеников. Том отдавал предпочтение блузкам с рюшами и костюмам, которые покупал в оксфордских секонд-хендах (мама подгоняла их по его фигуре). Когда Том покинул группу TNT, устав от недостатка амбиций и оригинальности у других ее участников, Колин вскоре последовал за ним, и они задумали создание новой, лучшей группы. И хотя Том отдавал предпочтение кумирам крутых ребят-аутсайдеров, например Magazine и Joy Division, он также был фанатом U2 и незадолго до того безумно увлекся тогда еще не слишком известной REM. Он хотел делать нечто подобное. Нечто более серьезное и эмоциональное, чем панк. Месяц спустя Том встретил Эда О'Брайена, который шел по улице с гитарой, только что полученной в качестве подарка на шестнадцатый день рождения.

«Он подумал, что я похож на Морисси, — рассказал Эд в интервью журналу «The Plain Dealer». — Я и вправду был фанатом группы Морисси, а также The Smiths, и Том сказал, что я должен присоединиться к его группе». Позднее сам Том говорил: «Никто не хотел брать нас в свою группу, так что нам пришлось создать собственную». Кстати, Эд уже видел Тома раньше — он помнил его по школьному спектаклю «Сон в летнюю ночь». Эд, высокий, красивый и обладавший прекрасной дикцией, был одним из ведущих актеров. Том со своей гитарой сидел, скрючившись, на вершине башни из стремянок. Он должен был обеспечивать музыкальное сопровождение, но во время первой же костюмированной репетиции начал извлекать довольно странные звуки, неприемлемые с точки зрения организаторов представления. Эд описывает его музицирование как «нечто вроде импровизации». Наконец учитель не выдержал. Он резко приказал Тому прекратить и попытался выяснить, что происходит, а Том выкрикнул в ответ: «Понятия не имею, что за хрень мы тут должны играть!» И это, подчеркивает Эд, было сказано учителю!

На первых порах группа включала трех участников и драм-машину «Воn Теmpе», купленную в благотворительном магазине: среди ровесников юных музыкантов не нашлось достаточно крутого парня, которому можно было бы доверить барабанные палочки. Все шло прекрасно, пока не наступило время первого концерта. Он состоялся в городском зале в присутствии родителей. На середине каждой песни ударная установка либо давала сбой, либо производила странный убогий дребезг. Том нервничал все больше и больше, пока окончательно не впал в отчаяние и не прокричал в микрофон нечто нецензурное, на чем исполнение и закончилось. Оставалось одно: искать четвертого участника. И ребята вынуждены были пригласить единственного знакомого ударника — Фила Селуэя.

В то время сама перспектива переговоров с Филом приводила Тома в уныние. Он был на два года старше, а в таком возрасте это кажется разрывом поколений. Позднее Колин рассказывал: «Мы все побаивались Фила. Он учился старше нас, он играл в группе Jungle Telegraph, так что мы называли его „Граф"».

В качестве переговорщика послали Эда, самого уверенного из троих, но даже он не решился задать вопрос прямиком. «Было страшновато обращаться к нему, — признался он позже журналистке Клэр Кляйнедлер. — Это напоминало сцену из фильма „Бриолин". Я пробормотал что-то вроде: „Ну чего, как дела?", а Фил в ответ: „Все путем, а как там ваше вчерашнее выступление?" А я ему: „Ага, круто, приятель. Но была куча проблем с ударной установкой". Фил такой: „Да?", а я: „Мы тут будем репетировать на следующей неделе, не хочешь присоединиться?" И он согласился! Фил пришел в назначенный день и был ошарашен, когда Том послушал его и проворчал: „Неужели, на хрен, нельзя играть хоть чуть-чуть быстрее?"»

Фил рассказал в интервью журналу «Modern Drummer»: «У них была такая ударная машина „Dr. Rhythm", которые обычно глохнут после десятой отметки. Конечно, если у вас есть настоящий ударник, он сломается только после одиннадцатой».

Возможно, в некоторых ситуациях Том был застенчивым и скованным, но когда дело касалось музыки, он никогда не стеснялся открыто выражать свои мысли. Даже в самый ранний период он был весьма критично настроен по отношению ко всему, что делал, и, хотя порой испытывал приступы нарциссизма, прослушивая записи собственных песен, чаще терзался тем, что они звучат не так, как ему бы того хотелось. Он был заинтригован, услышав запись другой школьной группы — Illiterate Hands. Это был гораздо более профессиональный звук, чем в любой из его собственных записей. Запись сделал еще один их соученик, Найджел Пауэлл. В то время Найджел был гораздо более продвинутым в музыкальной технике, чем большинство ребят в Абингдоне. Он прибыл туда из Лондона, где с 11 лет вместе со своим братом играл в группах.

«Том решил: „Почему-то это просто здорово", — говорит Найджел о той записи Illiterate Hands. — Прослушивая ее сейчас, я даже не понимаю, что ему там так понравилось! Он позвонил мне и спросил, не подтяну ли я его группу до такого же уровня, что я и сделал».

Вероятно, Найджела можно назвать первым продюсером Тома Йорка, хотя сам он таких претензий не имеет. Но он точно знал, где поставить микрофоны. Он также стал советчиком и слушателем, в котором так нуждался Том.

«Не так уж много удалось сделать, мне ведь было всего пятнадцать! — признается Найджел. — Одним из немногих моих достижений было английское произношение в песнях Тома. Он в то время был фанатом REM и потому пел с нарочитым американским акцентом. Пожалуй, это единственный творческий вклад, который я внес, помимо расстановки микрофонов и прочих технических нюансов». 

В конечном счете Том переманил и ключевого участника группы Illiterate Hands — младшего брата Колина, Джонни Гринвуда. Джонни хотел присоединиться к группе старшего брата с самого начала. Он слышал песни Тома и искренне считал, что они не хуже записей Элвиса Костелло и REM, которыми он как раз тогда был сильно увлечен. Джонни уже в те времена отличался заметным талантом и играл на нескольких инструментах: пианино, альте, скрипке и гитаре. Он даже выступал с Молодежным оркестром долины Темзы. Видно, для рок-группы это не являлось особым достижением, потому что, согласно легенде, Джонни много раз как бы случайно приходил с разными инструментами на репетиции группы в тщетной надежде, что ему разрешат играть с остальными. В конце концов Колин уступил, так что однажды воскресным утром все согласились, что им не помешает, если Джонни кое-где подыграет на губной гармонике.  

Неделю спустя он впервые выступал с группой в баре «Jericho» в Оксфорде. Ребята выбрали название On А Friday («По пятницам») и начали давать концерты в местных заведениях. Список выступлений по-прежнему был невелик, обычно площадками служили городские клубы и школьный зал. К сожалению, вскоре и школа стала для них недоступна. Другая группа исполнила номер, который — по консервативным стандартам — был слишком скандальным, и директор немедленно запретил всю «поп-музыку» любого рода. Вероятно, именно поэтому, вспоминая те годы. Том всегда рисовал картину, напоминающую школьный бунт из фильма Линдсея Андерсона «Если». Том делал акцент на подростковой ненависти к директору, человеку суровой морали и старомодных взглядов.

«В нашей школе считалось обязательным каждое утро посещать церковь, что сегодня кажется довольно странным, — сообщил Джонни в интервью на радио, — даже диким». «Директор определенно был человеком, отставшим от времени, — признает учитель Энди Буш, который преподавал раз в неделю музыку в Абингдоне. — Из другой эпохи. Просто невероятно, насколько традиционной была тогда британская частная школа, которая с тех пор изрядно изменилась. Она представляла собой абсолютную противоположность всему, что утверждает Radiohead в художественном и политическом плане».

Том ненавидел директора и саму школу, и часть этой ненависти отразилась в стихах, которые он тогда писал. К моменту присоединения к группе Джонни Том тщательнее работал над текстами. Они служили основой для написания мелодий и диктовали тип музыки, которую Том тоже сочинял сам. Результат мог быть самым разным — от четырехтрековых демо в ритме группы Soul-II-Soul с кое-каким вокалом до попыток подражать U2 и REM. Ребята постоянно экспериментировали, пытаясь найти нечто такое, что могло сработать. Они не были великолепной группой, изначально Том и Колин ненамного опережали сверстников по техническим навыкам, но они работали больше и усерднее остальных.

«Для школьной команды они были просто очень хороши, — рассказывает Найджел Пауэлл. — Но если взять в любую группу по-настоящему классного вокалиста, звук станет в сотню раз лучше. Они, возможно, оставались бы вполне обычным школьным ансамблем, если бы не Том, и, честно говоря, вновь прослушивая те записи, могу сказать, что Колин владел инструментом заметно лучше остальных. Он был по-настоящему хорошим басистом». Но именно Том был наиболее яркой личностью в группе.

Найджел говорит: «Том и тогда был поразительным певцом. Помню, как в те времена, когда мы еще учились в школе, сказал кому-то: „Мы все стараемся что-то сделать, записать песни, но если Том не участвует, нет смысла и пытаться". У него замечательный голос, и даже в то время я осознавал, что вокал — самое важное, что есть в группе».

Все пятеро участников не стали бы друзьями, если бы не группа. Том был весьма непрост в общении, а в любознательном и творческом Джонни присутствовало нечто от «безумного ученого», но остальные трое выглядели обычными, приветливыми ребятами. Фил был самым старшим, а Эд и Колин — наиболее коммуникабельными и дружелюбными, но все они чрезвычайно различались по характеру. Позднее все участники группы ненавидели общие фотографии — уж слишком нелепо они выглядели вместе, к тому же Эд О'Брайен, под метр девяносто пять ростом, возвышался над Томом, рост которого составлял метр семьдесят.

К тому времени, когда Тому исполнилось 16 лет, окружающие считали его довольно непонятным. Он был очевидно застенчивым, но в то же время находил огромное удовольствие в вызывающей одежде. Он хотел, чтобы люди обращали на него внимание, но при этом любил одиночество. У него было острое чувство социальной справедливости, его беспокоила ситуация в мире, собственное здоровье и самочувствие друзей, но иногда он бросался в музыку, забывая обо всем и обо всех на свете.

Склонность Тома к неврозу и рефлексии обострилась, когда в 17 лет он завел машину. К тому времени его родители снова переехали, покинув Оксфорд, и он уехал с ними, так что ему приходилось регулярно кататься туда-обратно, чтобы встречаться с остальными участниками группы. Однажды, после бессонной ночи, Том ехал в машине со своей тогдашней подругой и попал в серьезную аварию, в которой едва не погиб, а девушка получила тяжелые травмы. На следующей машине, старом «моррис-майноре», Том боялся ездить со скоростью выше 50 миль в час. В интервью журналу «Addicted То Noise» он признался, что с тех пор дела с автовождением пошли у него все хуже и хуже.

«На дороге от моего дома до Оксфорда тогда было чертовски много маньяков, — утверждает Том. — Люди мчались на работу на скорости сто миль в час, а я в своем „моррис-майноре" как будто стоял посреди дороги, полностью беззащитный. И я очень нескоро научился контролировать свои эмоции».

Эта ситуация затем нашла выражение в серии песен: «Stupid Саг», «Lucky» и «Airbag» — все про аварии и смерть. Том избегал говорить «прощай» друзьям, когда они ехали домой, да и сам продолжал испытывать периодические приступы паники при необходимости садиться за руль.

Так же глубоко на Йорка повлияли события 19 августа 1987 года, когда безработный рабочий Майкл Райан вооружился двумя полуавтоматическими винтовками и пистолетом и отправился на улицы Хангефорда. Он застрелил шестнадцать человек, включая свою мать, а затем покончил с собой. Тому было тогда 16 лет, и он написал песню «Sulk», позднее она вошла во второй альбом Radiohead — «The Bends». В косвенной форме она повествовала о той перестрелке.

И все же образ чувствительного аутсайдера несколько преувеличен. У Тома была девушка, компания друзей. По крайней мере, его отчужденность и разочарование не превышали обычного защитного барьера, который воздвигают против мира многие подростки. Все, кто знал Тома тогда и позже, утверждают, что за драматическим образом скрывался отличный парень, с которым было легко общаться.

Благодаря группе On A Friday Йорк создал своего рода кокон вокруг своей творческой деятельности. Это была не просто дружеская компания: все участники уважали поразительный музыкальный талант своего лидера. Они также обеспечили ему безопасность, которую он так ценил, и подтверждение того, что его песни по-настоящему хороши. Как многие люди с артистическим даром. Том отчаянно метался между абсолютной верой в свое великое предназначение и ужасным чувством, что, возможно, все его песни ничего не стоят. Даже в юности это превращало создание музыки в мучительный процесс. Вероятно, тогда музыкант надеялся, что ощущение неадекватности пройдет, но сочинение музыки оставалось все той же мукой, а с годами становилось еще тяжелее...

Согласно популярной классической психологии, во всем виноваты нездоровый глаз, трудное детство, автокатастрофа и жестокие насмешки сверстников. В действительности Том вырос бы таким же неуклюжим, но творческим парнем, будь у него оба глаза в порядке. Его младший брат Энди, родившийся на четыре года позже, в 1972 году, во многом похож на Тома. Он тоже создал музыкальную группу (имевшую мимолетный успех под именем Unbelievable Truth), тоже боролся с противоречием между стремлением быть «рок-звездой» и оставаться частным человеком. Энди называл Тома «Додо», и для обоих была характерна одинаковая уязвимость, ощущение, что они выглядят «белыми воронами» из-за отказа подражать толпе. Тем не менее уже много лет спустя, когда детство осталось далеко позади. Том снова и снова пытался объяснить свои поступки и поведение обстоятельствами прошлого.

«Когда мне было восемнадцать, я работал в баре, — рассказал он в интервью журналу «Rolling Stone», — и одна безумная тетка сказала мне: „У тебя красивые глаза, но совсем неправильные". Когда меня одолевает паранойя, я просто вспоминаю ее слова». 

 

2. On A Friday 

Сегодня, когда все давно встало на свои места, можно смело признать: Тому повезло, что он не стал звездой в 18 лет. Он был достаточно талантлив, и такая возможность существовала. У него уже тогда накопилось достаточно песен, и многие из них в последующие годы в том или ином варианте вошли в альбомы. Например, басовая мелодия, которую Йорк написал в 16 лет, послужила основой для «The National Anthem» — песни, завершенной лишь в 1999 году. Но On A Friday была не просто командой подростков, увлеченных музыкой. On A Friday целиком принадлежала 1980-м. Группу отличали парадоксальные нотки белого фанка, что противоречило доминирующему влиянию стиля U2 и REM. Так что On A Friday вполне могли бы достичь уровня Fine Young Cannibals, если бы прорвались к успеху в 1987-м.  

Разнообразие их звучания отчасти объясняется тем фактом, что пять основных участников группы On A Friday понимали: им чего-то не хватает. Тому еще было далеко до того харизматичного фронтмена, каким он стал впоследствии, и на сцене они пока выглядели всего лишь компанией из пяти ребят, исполняющих музыку. Решение, предложенное Колином, состояло в том, чтобы добавить медные инструменты: трое его знакомых играли на тенор-саксофоне.  

«В школе так и бывает, когда играешь в группе, — объясняет Найджел Пауэлл. — Сталкиваешься с кем-нибудь и спрашиваешь: „Умеешь играть?", а он отвечает: „Да, на металлофоне", а ты ему: „Круто, давай к нам!" Так случилось, что среди наших ровесников нашлись три саксофониста, так что они присоединились к группе. Кстати, двое из них были симпатичными сестрами, что пришлось очень кстати».  

Три новых участника On A Friday — Расмус Петерсон, Лиз Коттон и ее сестра Шарлотта — оказались тоже весьма талантливыми. К 1987 году группа как коллектив становилась все лучше и лучше. Они могли бы выступать чаще, но Том сомневался в их уровне. Может, сказывался все тот же недостаток уверенности, который преследовал его на протяжении всей карьеры. Один из концертов состоялся в 1987-м на старой пожарной станции в Оксфорде (Том вспоминает: «похоже, это место проектировали дизайнеры сети придорожных ресторанов „Little Chef". Сцена совершенно устаревшая — такое ощущение, что играешь в салат-баре»). Но Найджел оценил возросший уровень группы.  

«Я просто записал для них демо-диск, и они устроили его презентацию, — рассказывает он. — Сделали много копий, собирались продавать их на концерте. Особенно мне запомнились духовые. Они звучали тем вечером особенно хорошо. Просто ритм-энд-блюз».  

Эта тенденция к улучшению и усложнению музыки проявилась в другой демо-записи, сделанной на студии «Wood-worm» в 1988 г., в небольшой деревне Барфорд Сент-Майкл в Оксфордшире. Студию основал Дэйв Пег, басист группы Fairport Convention, игравшей фолк-рок. Он также выступил в качестве звукорежиссера и проделал большую работу по выстраиванию звука в трех совершенно различных композициях. Первая, «Нарру Song», — лихой ритм калипсо в сочетании с многоголосием гитар наподобие REM. Вторая, «То Be A Brilliant Light», начиналась с соло на саксофоне, звучавшем в духе Duran Duran, а потом сменялась опять же мелодией в стиле REM, а третья, «Sinking Ship», — нечто среднее между The Wonder Stuff и Violent Femmes.  

Конечно, песни нельзя назвать великими, но для подростковой группы, сыгравшей всего несколько концертов, они означали серьезное продвижение вперед. Большинство подростковых команд изо всех сил стараются держаться какого-то одного жанра, но Том с самого начала перескакивал с одного стиля на другой с каждой новой композицией. Это было не только признаком его таланта, но и показателем того, что он, вероятно, еще не нашел собственный голос. Для того, кто настолько любит публичные выступления, удивительно, что он не пытался добиться для своей группы большего числа концертов, однако они еще оставались детьми, а на музыкальной сцене Оксфорда доминировали студенты, и, вероятно. Тома это пугало. Том жил в Оксфорде с восьмилетнего возраста, но его отношение к городу оставалось весьма неоднозначным. В интервью «The Observer» он как-то сказал, что всегда чувствовал себя там аутсайдером — ведь в Оксфорде участники Radiohead, получившие весьма дорогое и престижное образование, все-таки не дотягивали до среднего класса.

«Понятие о среднем классе весьма относительно, — объяснил Йорк журналисту Эндрю Смиту. — В Оксфорде нас считали офигенно низким классом. Там куча самых несносных, самых самодовольных, самых напыщенных снобов на всем свете, и чтобы нас признали средним классом.. . вот уж вряд ли. Надо побывать там на майские праздники, когда они выкатываются из пабов часов в пять утра, блюют и вопят „Хо-хо-хо", а еще пытаются приставать к вашим девушкам».  

Тем не менее в своем первом интервью журналу «Curfew» Том также упомянул, что, хотя это «странное место», оно «было очень важным для моего творчества». Он частенько сидел и наблюдал за людьми, записывая мысли в блокнот. Вдохновение юноши в тот период питалось исключительно негативными источниками. Он научился презирать некоторые круги студенческого сообщества, и это чувство подогревалось тем фактом, что в более бедных южных районах города его воспринимали скорее как студента, чем как простого обывателя. Том отчаянно стремился отмежеваться от раздражавших его типичных учеников частных школ, каждый год вновь и вновь наводнявших город.

«Только поглядите на этих засранцев, которые шляются по улицам в вечерних костюмах и насмехаются над аборигенами,— рассказывал он корреспонденту «Q». — Они не знают ничего даже про самих себя, а еще собираются управлять страной. Это отвратительно. Из всех городов страны Оксфорд являет собой один из самых ярких примеров классового неравенства».  

В какой-то момент Том подумывал поменять название группы с On A Friday на Jude, по имени главного героя романа Томаса Гарди «Джуд Незаметный». Вообще говоря, это история человека, отчаянно пытавшегося попасть в Оксфордский университет и сошедшего с ума из-за провала. К тому времени Том и вправду устал от повторявшихся рассуждений, что название On A Friday ужасно. Однако по разным причинам ребятам не удавалось придумать ничего получше. Одно время они хотели назвать группу просто Music («Музыка»), что свидетельствует о серьезности их отношения к своему увлечению. Но название On A Friday закрепилось, несмотря на отсутствие сложившегося и определенного музыкального стиля. Юные музыканты пробовали себя в таких жанрах, как кантри, ска, фанк, панк и рок. «Мы меняли музыкальный стиль каждые два месяца», — заметил однажды Колин Гринвуд.  

Если бы они хотели быстро привлечь внимание, проще всего было бы черпать вдохновение в альбоме 1988 года группы My Bloody Valentine — «Isn't Anything». К тому моменту целая череда команд в Оксфорде и прилегающих окрестностях подражала именно этому образцу, работая на сцене в стиле «шугейзинг». Некоторые из этих команд, например Ride, вскоре удостоились громких похвал в музыкальной прессе. Их звук базировался на сочетании стены гитар и мистического, почти неземного вокала. Но Том всегда был слишком упрям и скептически настроен, чтобы интересоваться чем-то столь откровенно «блаженно-счастливым». Вместо этого он склонялся то к одному типу звука, то к другому, постоянно черпая вдохновение в менее известных музыкальных стилях за пределами мейнстрима. Его последним открытием стала американская группа Miracle Legion. Том и его брат Энди были буквально одержимы ими и особенно вокалистом Марком Мулкахи. Miracle Legion напоминал REM, но звучал более мрачно и напряженно. Том хотел, чтобы его собственная музыка задавала то же эмоциональное настроение, но он не понимал, как этого добиться. Хотя творчество по-прежнему давалось ему мучительно, практическим результатом стал невероятно плодотворный взрыв энтузиазма и каскад новых песен, продолжавшийся несколько лет кряду.  

«Они твердо держались своего принципа, — говорит Найджел Пауэлл. — Все остальные восклицали: „Я попробую вот это, я попытаюсь сделать то или другое!" — и пока новые участники, скажем саксофонисты, приходили и уходили, сменяя друг друга, ядро группы упорно следовало принципу: „Давайте попробуем нечто новое". Даже в те времена, когда выступления группы являлись редкостью, Джонни и Том брали аппаратуру из школы и делали нехитрые записи в спальне Джонни, используя ударную установку и приемы Soul II Soul. Казалось, эти двое способны смотреть вперед лучше, чем многие другие». 

Вероятно, они могли бы прорваться к успеху в 1988-м или 1989-м. Все могло сложиться по-другому. Но, с другой стороны, они же не были рок-н-ролльными маргиналами, у которых есть лишь два пути: играть свою музыку или голодать. Они получили хорошее образование, на них оказывалось немалое давление: от ребят ждали амбиций и высокой общественной и профессиональной самореализации. Так что ни для ко'го не стало сюрпризом, когда старший в группе Фил отправился в Ливерпульский университет изучать английский. На следующий год Колин, Том и Эд тоже вынуждены были принимать решение, что делать дальше. Перед Колином открывалась многообещающая академическая карьера. Он получил отличные оценки на экзаменах и поступил в Кембридж на английское отделение, а Эд собирался в Ливерпуль, чтобы изучать политику. Том колебался, не испытывая большого желания следовать за ними. Он посвящал больше времени написанию песен в компании с Джонни (который был младше всех и еще учился в школе). К тому же у Тома в это время были запутайные и напряженные личные отношения, которые он не мог просто разорвать. («Вы смотрели „Кто боится Вирджинии Вульф"? Нечто подобное происходило со мной в течение полутора лет, — сказал он в интервью «Melody Макеr», — бесконечная борьба на публике».)  

Он отказался от места в университете и провел год занимаясь низкооплачиваемой работой, непрерывно сочиняя новые песни и делая записи вместе с Джонни. В частности, он продавал костюмы. Когда босс спросил Тома, почему ему так и не удалось продать ни одного, тот ответил: «Потому что они дерьмовые и никто не хочет их покупать».

Такого рода честность не могла обеспечить ему успешное место в торговле. Босс превратился в воображении юноши в записного негодяя, опередив в рейтинге ненависти даже директора школы в Абингдоне. День, который Том отметил в своих записках — после ложного обвинения в краже товаров со склада, — стал великим моментом освобождения, но молодой человек был непривычно сдержан. Позднее он сказал: «До сих пор жалею, что не послал босса подальше. Он вечно кривил свой маленький ротик — сразу видно, что он просто жаждет превратить чью-нибудь жизнь в кромешный ад».

И все же это был тяжелый год. Группе удавалось репетировать и играть лишь время от времени. Покинув магазин. Том — с характерной для него тягой к трудностям — нашел работу в психиатрической лечебнице в качестве дежурного. Он по-прежнему ненавидел больницы, которые напоминали ему о поразивших его в детстве человеческих страданиях. Больше всего его удивляло, что многих пациентов выписывали.

«Я некоторое время работал в психиатрической клинике примерно в то время, когда правительство решило озаботиться наведением порядка в стране, — рассказал он в интервью «The Times» в конце 1990-х, — и все знали, что должно произойти. Это одна из самых отвратительных вещей, случавшихся в этой стране, потому что многие выписанные из клиник вовсе не были безвредными и тихими пациентами».

После работы еще в одном месте, в баре, Том наконец отправился в университет Эксетера, чтобы изучать английскую литературу и искусство. Это был тоже весьма странный выбор. Йорк постоянно твердил, что ненавидит испорченных богатых детишек из Оксфорда, но в то время университет Эксетера был известен как место для выходцев из среднего класса, недостаточно умных, чтобы поступить в Оксфорд или Кембридж, так что там была примерно та же среда. Эксетер расположен достаточно далеко от Оксфорда, но в социальном смысле разрыв невелик. То же самое, только в более скромном масштабе.

Тем не менее в таком выборе были свои преимущества. В месте, подобном Эксетеру, намного проще сохранять образ «альтернативной личности». Прибыв в университет, Том обнаружил, что, хотя там не так уж много людей, разделяющих его вкусы, единомышленники образуют гораздо более плотное и целостное сообщество, чем где бы то ни было. Итак, когда в 1988-м он появился в Эксетере, его «альтернативность» внезапно стала модной и гораздо более близкой к мейнстриму.

Как и юные влюбленные, расстающиеся, чтобы учиться в разных университетах, участники группы наверняка размышляли о том, сумеют ли они сохранить свои отношения. Что случится, скажем, если один из них встретит «другого»?

 

3. Headless Chickens

Одним из первых, кого Том встретил в университете Эксетера, был Мартин Брукс: несколькими годами раньше они познакомились в Национальном юношеском музыкальном лагере. Новая встреча произошла во время Недели новичков, которую в Эксетере неофициально называют «Расплющивание новичков». Мартин сидел за стойкой в фойе колледжа и вдруг увидел легко узнаваемый силуэт Тома Йорка, входившего в зал.

«Я редактировал университетский журнал, — рассказал мне Мартин, — и старался привлечь новых людей, которые могли бы писать [для него]. Я увидел Йорка в дальнем конце зала, узнал и окликнул: „Том!"»

В то время Том носил длинный пучок осветленных волос. Он смотрел в пол с обычным видом, словно не желает ни с кем разговаривать, но при этом откровенно стремился сделать так, чтобы его заметили. Обнаружив, что в университете у него уже есть знакомый, Том испытал явное облегчение. После опыта пребывания в Абингдоне перспектива оказаться в очередном учебном заведении представлялась ему пугающей.

«Он выглядел весьма хилым и вошел в фойе, словно стесняясь заговорить с кем-либо, — рассказывает Мартин. — Он был как будто погружен в себя и слишком застенчив, но твердо намеревался стать рок-звездой. В университете полно ребят, которые повсюду ходят с гитарой, заявляя: „Я собираюсь стать знаменитым". И зачастую при всей их уверенности совершенно ясно, что это никогда не случится. Но Том не шутил, когда говорил: „Я собираюсь стать рок-звездой", — не нужно было даже спрашивать его о будущем, и так все ясно».

Но за этой убежденностью Тома в своей звездности Мартин узнал в нем того скромного паренька, с которым познакомился когда-то в юношеском лагере. «Мое главное воспоминание о нем, оставшееся от университетского времени, — говорит Мартин, — что он был симпатичным парнем, очень дружелюбным и желающим быть приятным». Мартин учился на втором курсе. В течение предыдущего года он играл в группе вместе с другим студентом, старым школьным приятелем Саймоном Шэклтоном (Шэком). Они играли кавер-версии чужих песен, но планировали создать новую группу с собственным репертуаром. Шэк намеревался петь и играть на бас-гитаре, а Мартин умел работать на ударных, однако им нужен был гитарист. Том казался очевидным выбором. «Я знал, что он умеет играть на гитаре, знал его отношение к музыке и помнил, что он хорошо смотрится на сцене», — сообщает Мартин.

К моменту появления Тома группа имела типично «студенческое» название: Git («Мерзавец»). Том охотно согласился принять участие в репетициях. О лучшем начале университетской жизни и мечтать не приходилось. И все это сильно отличалось от его тягостного школьного опыта. Особенно комфортно он почувствовал себя на отделении искусств, где мрачный и творческий образ был в порядке вещей. Том быстро завел множество друзей — гораздо больше, чем у него было в школе. Он все еще сознательно поддерживал имидж «чужака», но в университете таких было в избытке. Его желание заявить нечто своим демонстративным поведением вдруг оказалось в пределах общепринятого.

«Обожаю это чувство, когда входишь в комнату и все на тебя обращают внимание, — позднее признался он в интервью Эндрю Коллинзу для журнала «Select». — Это было отлично. Чистое тщеславие, сплошной эпатаж. Когда я пошел в художественный колледж, впервые в жизни я оказался среди людей, которые вели себя так же, как я: они эффектно одевались и даже в автобус садились эффектно».

Том понял, что Эксетерский университет располагает всем, что ему нравится, и всем, что он ненавидит. Он не выносил ленивое самодовольство, столь свойственное многим ученикам частных школ, однако курсы по искусству предоставили ему огромную свободу. На первых порах даже слишком много свободы. Ему разрешили заниматься чем угодно, но в течение большей части первого года он ничем не отличился. Альбомы для набросков постепенно заполнялись стихами и рисунками для обложек возможных будущих альбомов. Тогда Том был сильно увлечен творчеством Фрэнсиса Бэкона и изредка все же брал в руки кисть, создавая в итоге крупные, почти патологические картины с густыми мазками черного и красного. Однажды он пошутил, что лучшим образцом его живописи за весь первый курс был портрет «человека с вывороченными наружу мозгами».

В течение первого года Йорк жил при колледже и вращался в кругу людей, которые чувствовали, что не подходят для доминирующего в Эксетере аристократического сообщества «Слоуни». Группа вскоре отказалась от названия Git а вместо него придумала новое, ничуть не лучше: HeadLess Chickens («Безголовые цыплята»); тем не менее они обеспечили себе более или менее активную общественную жизнь. В течение первого года, помимо Тома, Шэка и Мартина, группа включала двух талантливых скрипачей: Джона Маттиаса и Лору Форрест-Хэй. Все они считали себя независимой художественной элитой. Хотя Том никогда не принимал Headless Chickens всерьез, он был доволен тем, что группа дает ему шанс занять определенное положение в Эксетере, а также приобрести новых друзей.

«Он был несколько неуклюжий, как будто чувствовал везде свою неуместность, так что, когда люди были приветливы к нему, он высоко ценил это, — рассказывает Мартин. — Я ни на мгновение не думал, что беру его под свое крыло, но сам факт, что на второй или третий день пребывания в университете нашелся кто-то, знавший его и пригласивший поиграть в группе, кое-что означал. Полагаю, он ценил это. Я везде таскал его с собой, говорил ему, где что находится, и он был благодарен».

К немалому собственному удивлению. Headless Chickens вскоре стали очень успешной группой, хотя и всего лишь в крошечном мирке студенческого Эксетера. Тому, может, и не все нравилось в университете, но определенная консервативность облегчала ему возможность заявить о себе.

«Поскольку Эксетер был таким типичным университетом, это имело свою дурную сторону, — рассказала автору скрипачка Headless Chickens, Лора. — Всех богатых ребят, принадлежавших к верхней части среднего класса, которые не могли поступить в Оксфорд, родители посылали в Эксетер, и было очевидно, что они недостаточно умны для университета. У них всегда был избыток денег, они жили в сельских домах, за территорией колледжей, постоянно собирались по вечерам для азартных игр. Но это означало, что мы, прибывшие в Эксетер из более скромных слоев среднего класса, или даже из вполне обеспеченных семей, но не такого размаха, естественным образом тянулись друг к другу. Все, кто не принадлежал к „Слоуни", но интересовался искусствами, образовывали свое, несколько странноватое сообщество людей, не входивших в другие студенческие организации. Мы постоянно тусовались вместе, и это было очень здорово. Мы ездили в Эдинбург, устраивали вечеринки в стиле "Дада", и у нас были Headless Chickens, куда "Слоуни" ходу не было.

Занять в Эксетере позицию альтернативного круга логично, потому что нормы тогда были слишком консервативны, — продолжает она. — Настолько консервативны, что это ужасно раздражало. Но там была хорошая публика. В качестве участников Headless Chickens мы оказывались в самом центре альтернативной сцены! Для неуверенных в себе изгоев просто здорово заработать популярность тем, что играешь в группе».

Несмотря на консервативную репутацию учебного заведения, та эпоха Эксетерского университета породила целый ряд людей, позднее добившихся большого успеха. Дж. К. Роулинг училась там за пару лет до Тома, а Феликс Бакстон из Basement Jaxx одновременно с ним, равно как и скульптор Джон Айзакс и телеведущий и автор документальных фильмов Тоби Эмис.

«Эксетер был вполне провинциальным местом, и в большинстве заведений жизнь заканчивалась в час ночи, — рассказывает другой скрипач группы, Джон Маттиас. — Но кое-где не засыпали так рано. Существовало шесть или семь по-настоящему хороших студенческих групп, были клубы, основанные студентами. Шесть-семь энергичных человек собирали остальных вокруг себя, и благодаря этому в маленьком Эксетере все время что-то происходило. Колледж искусств был полон очень талантливых людей».

Лора добавляет: «Оглядываясь назад, я думаю, что такая неформальная среда генерировала общую живую обстановку. Мы стали выпускать журнал. Предполагалось, что он будет несколько альтернативным и совсем не о том, что считалось главным в Эксетере: все эти трикотажные джемперы под пиджак и жемчуга. Я хочу сказать, что та атмосфера отталкивала всякого заинтересованного в общей альтернативной деятельности. Я жила рядом с Мартином, Тоби Эмисом и Джоном,Айзаксом. Феликс часто заходил к нам, позднее он играл в Basement Jaxx. Мы занимали два домика с общей стеной, постоянно планировали что-то вместе. У нас все время что-то происходило».

В первые месяцы Том также писал для университетского журнала «3rd Degree». Мартин вспоминает его хвалебную статью про альбом U2, вышедший годом ранее: «The Joshua Тгее». «Он долгие годы обожал Боно, — говорит Мартин. — я помню, что U2 была для него группой номер один, самым важным в жизни. Он также был страстным Фанатом REM». Но изначально Headless Chickens звучали грубее и громче. Ребята интересовались внешними эффектами не меньше, чем музыкой. Том выглядел подходяще, и его приняли даже без прослушивания, но уже на первой репетиции остальные поняли, насколько он талантлив.

«Я помню, что подумала: у него такой красивый голос, хотя он исполнял бэк-вокал, когда я играла в группе, — говорит Лора. — Его голос уже тогда отчетливо выделялся».

«Мы были шумной группой, в которой доминировали гитары, — рассказывает скрипач Джон Маттиас. — Но у Тома всегда было отличное чувство поп-музыки, и он просто не мог не писать классные мелодии, точно в стиле поп. Восхитительная музыка, типа The Pixies and Fugazi. Именно такое мы играли тогда в клубах. Наша группа напоминала нечто в том же духе, но более английский вариант и немного ближе к поп-музыке, чем к року».

В то время группы вроде The Wonder Stuff были широко распространены в Британии, а с двумя скрипачами звук Headless Chickens был все же немного особенным, непохожим на стандартные «ученические» группы. «Думаю, все были довольны, но Шэка привлекал более тяжелый, экспериментальный звук, — говорит Лора. — На одной из наших видеозаписей есть целые десять минут, где Шэк сел за клавишные и устроил импровизацию, а Том играл на гитаре, и никто по-настоящему не знал, что получится. В этом был и намек на The Wonder Stuff, но еще и тяжелый гитарный звук, и трэш, и спецэффекты. Но в целом вышло странно. Такая диковатая смесь!»

На первых порах Headless Chickens считалась по преимуществу группой Шэка. Он был ее фронтменом, а Том оставался на бэк-вокале. Как ни удивительно, учитывая его талант. Том практически не предпринимал усилий для того, чтобы заявить о себе — по крайней мере, на начальном этапе. Он был просто счастлив иметь выход творческой энергии, лишившись On A Friday. И на этот раз даже не пытался взять на себя лидерство в группе.

«Довольно нелепо, что мы с самого начала не дали ему возможность петь соло, — признается Мартин. — Нередко в группе пел я, что еще более нелепо, потому что голос у меня паршивый, а у него был по-настоящему хороший вокал! Но он очень любил сценическую жизнь, буквально жил ею. Можно сказать, когда он был на сцене, его чуть неуклюжая и слабая составляющая исчезала, а наружу выходила яркая и безумная рок-персона».

«Том никогда не был заносчивым или самоуверенным во время выступлений или репетиций, — рассказывает Лора. — Он не пытался доминировать в музыкальном плане, на что я последовательно наталкивалась в группе с остальными ребятами. Иногда появляется человек, и даже в его музыке слышится высокомерие. Он кажется вполне милым, а потом ты осознаешь, что он врубил усилитель на полную громкость, и никто никого не слышит, кроме его самого. С Томом такого не случалось. Конечно же, на сцене он высокомерным не бывал. Когда я вспоминаю сейчас то время, мне кажется интересной его уникальная способность оставаться на заднем плане, несмотря на весь его талант. Он не возражал против роли бэк-вокалиста, и я бы сказала, что это отличное свидетельство его характера. Но ведь опыт у него уже был [с On A Friday], а нам тогда казалась забавной его манера держаться в университете».

На тот момент, несмотря на то что у него уже были серьезные отношения до университета. Том оставался застенчивым с девушками, сам он зачастую винил в этом обучение в школе для мальчиков. Лора Форрест-Хэй не всегда знала, чего следует от него ожидать.

«Не могу сказать, что он был угрюмым, скорее каким-то рассеянным, — говорит она. — Я объясняла это его застенчивостью, сочетавшейся с очень сильной внутренней уверенностью в себе, которая иногда производит впечатление заносчивости. Думаю, я в то время неправильно истолковывала его застенчивость».

Мартин полагает, что Том отчасти наслаждался своей репутацией аутсайдера и отверженного. «Думаю, что он получал от этого своего рода удовольствие, — говорит он. — И определенно поддерживал такой образ. Вместо того чтобы войти в комнату и сказать „Привет всем!", он появлялся, уставившись в пол, и выглядел чрезвычайно загадочным и многозначительным».

В то же время Том был по-настоящему застенчивым и скромным по характеру. Несмотря на его неразговорчивость, в Эксетере у него появилось несколько добрых друзей, и, что еще важнее, Том встретил девушку, надолго ставшую его подругой, — Рэйчел Оуэн. Рэйчел также изучала двойной курс: изобразительное искусство и, в отличие от Тома, итальянский.

«Она действительно считала меня чудаком, — сказал Йорк позже в интервью «Melody Макеr». — Она думала, что со мной невозможно разговаривать, что я очень угрюмый, трудный в общении, неприятный и вообще идиот. Полагаю, таким я и был. Но она выбила из меня много этой дури».

Рэйчел серьезно увлекалась музыкой. Шон Маккриндл, учившийся в Эксетере одновременно с ними, вспоминает, что именно Рэйчел впервые привела его на концерт Pixies. «Мое первое воспоминание о Томе — как он входит в зал, когда Pixies как раз поют „Gigantic", — рассказывает Шон. — Рэйчел только что представила им Тома».

Если первоначальные попытки Тома ухаживать за Рэйчел были безуспешными, то участие в Headless Chickens, которые становились все более популярными в маленьком мирке Эксетерского университета, явно помогло. Вскоре Том с некоторым неудовольствием обнаружил, что эта «случайная» для него группа гораздо более успешна и популярна, чем «настоящая», в Оксфорде. Мартин, развернувший активную рекламную кампанию в Интернете, усердно трудился, продвигая их музыку, и группа временами собирала на концертах по нескольку сотен слушателей.

«Мы стали воспринимать свою музыку более серьезно, — рассказывает Лора. — Нас все чаще стали приглашать играть на всяких дурацких балах, которые каждый семестр устраивают в местах вроде Эксетера. На некоторых концертах мы считались хедлайнерами, и они были достаточно большими, может, человек по 500, и нам платили за это, так что мы постоянно практиковались и отрабатывали свой репертуар. Шэк кипел энтузиазмом. Он уделял большое внимание своей музыке, и для него это был настоящий выход энергии».

«Когда мы там учились, в Эксетерском университете числилось семь-восемь тысяч человек, и многие из них были типичные богатеи, арендовавшие большие дома за городом и плевавшие на всех остальных, — говорит Мартин. Что означало: если хочешь что-то делать, собрать аудиторию вполне реально, потому что там не так-то много мест, куда пойти. Выяснилось, что круг знакомых из полусотни сокурсников может гарантировать еще сто пятьдесят слушателей, которые придут, что бы ты ни делал. Если бы дело происходило в Манчестере или Лондоне, мы никогда бы такого не добились. Но эта ситуация послужила мощным стимулом для нашей уверенности в себе как группы, ведь на самый первый наш концерт пришло множество людей. У нас и в самом деле были поклонники, которые знали наши песни и по-настоящему любили некоторые из них».

Основное, что сделало Headless Chickens столь популярными в их небольшом мирке, это огромное количество усилий, которые вкладывали ребята в свои представления. В отличие от On A Friday, они уделяли зрелищной стороне не меньше внимания, чем музыке.

Мартин рассказал: «Том собирал волосы в длинный светлый хвост, которым яростно мотал во время выступлений. У Шэка были очень длинные волосы, а я косил под гота, так что красил волосы в черный цвет и зачесывал их назад. Мы неплохо выглядели, на сцене были полны энергии и напора, буквально орали на аудиторию. Слушатели тоже визжали и кричали, сплошное веселье. Все эти вечера были скорее прикольными и энергичными, чем этакими „тут у нас группа, давайте будем принимать их всерьез". У нас была веселая команда, в которой Том мог чувствовать себя свободно».

«Мы сделали кучу глупейших каверов, — вспоминает Лора Форрест-Хэй. — Вроде реально тяжелой, трэшевой версии „Postman Pat". А еще мы играли „Raspberry Beret" Принса в четыре раза быстрее обычного. Шэк был совершенным панком, увлекался анархической музыкой. Мы с Джоном Маттиасом привносили во все это мелодику».

«Еще мы сочинили тяжелый, гранжевый кавер "Funky Town", — продолжает Мартин. — Том метался туда-сюда... хотя его присутствие на сцене было весьма профессиональным в плане музыки, он определенно валял дурака. Мы также привлекали танцовщиц, которые раздевались и раскрашивали друг друга в прикольные цвета, и все такое. Если группа визуально яркая, можно запросто устроить концерт, публика обязательно придет. Я помню пару выступлений, когда у нас было от четырех до шести танцовщиц, покрытых флуоресцентной краской до самого белья. Мы давали пару концертов на фермах, в полной глуши, причем со вполне достойным световым шоу. Вокруг царил настоящий ажиотаж... Я никогда не был по-настоящему хорошим ударником, а потому не мог отвлекаться и во время концерта воспринимать происходящее со стороны. Но мы были действительно популярны, так что многие отлично помнят те времена, независимо от последующих заслуг Тома. У нас получилась довольно хорошая студенческая группа, и она устраивала качественные сценические шоу, так что люди могли сказать: „Да, была такая группа Headless Chickens, они были крутые, и мы классно повеселились". Мы поднялись выше уровня обычной студенческой команды».

Это подтверждается тем фактом, что ребятам удалось добиться того, к чему и близко не подошла группа On А Friday: они сделали собственную запись. Местный промоутер Дэйв Гудчайлд владел звукозаписывающей компанией, которая называлась «I Don't Want To Go To Woodstock» («Не хочу ехать в Вудсток»), и Дэйв пригласил ребят в студию в расположенном неподалеку Хонитоне.

Другие три группы, которые записывались для того же альбома, Jackson Penis, Beaver Patrol и собственная группа Дэйва Mad At The Sun, придерживались совершенно другого звука: более громкого и тяжелого. Headless Chickens были бесспорно студенческой группой и заметно выделялись на этом сборнике.

«Они были не похожи на другие популярные панк-группы Эксетера, — рассказал автору Дэйв Гудчайлд. — В то время в Эксетере большое влияние имел хардкор. Мы ориентировались на эмо-группы вроде Fugazi, причем тогдашнее понимание эмо сильно отличалось от существующего сейчас: они двигались в другую сторону, играли более авангардные вещи. Они больше напоминали стиль инди-рок».

«Том делал некоторые демо-записи и прежде, но никто из нас не участвовал в чем-то подобном, — объясняет Джон. — Это было здорово. Настоящее веселье. Мы отправились в студию в Хонитоне, она называлась "Daylight Studios". День был классный. Я помню, как Том тщательно работал, чтобы выровнять звук всех гитар, громких и чересчур быстрых. Затем мы подогнали к ним звучание скрипки. Я думаю, мы все сделали часа за четыре, а потом еще часа полтора ушло на микширование записи в целом. На следующий день сделали мастер-копию, вот и все».

Хотя у записи был буквально микробюджет, участники группы пережили фантастический момент, когда услышали окончательную версию. Песня представляла собой выпад против хиппи, который начинался с тирады Шэка: «С цветами в волосах / они говорят, что им ни до чего нет дела», а заканчивался словами: «Не дайте хиппи заполучить меня». Наибольшее влияние оказал на эту песню черный юмор Майлза Ханта из The Wonder Stuff. И в этой записи отчетливо слышен бэк-вокал Тома — фальцет, который впоследствии стал столь знаменитым.

«Это было великолепно, просто великолепно, — говорит Мартин. — Я раньше никогда не слышал запись собственной игры в качестве ударника. Уверен, она вовсе не была идеальной, но вместе все звучало здорово. Просто фантастика, особенно вокал Тома поверх голоса Шэка — он звучал по-настоящему хорошо. Такой вибрирующий звук; я помню, что подумал: как будет здорово сделать еще нечто подобное».

«Очень высокий бэк-вокал Тома, вероятно, был самым лучшим, как я могу судить, оглядываясь назад! — сказала Лора. — Помню, как у меня порвалась струна, и пришлось играть на трех струнах, как Паганини, потому что запасной струны для скрипки у меня не было. Все происходило невероятно быстро».

В результате получился странноватый инди-рок, который можно было исполнять для аудитории полных энтузиазма, а в идеале еще и пьяных студентов. Джон заметил: «Звук был как у The Wonder Stuff или вроде того. Очень в Духе времени, 1989 год, такой привязчивый гранжевый английский поп-рок».

Дэйв Гудчайлд договорился о печати впечатляющего тиража в 1000 дисков на заводе в Чехословакии. Однако по получении тиража оказалось, что часть его потеряна. «Вот как это вышло: коробка дисков побилась в пути и потерялась где-то между чешским заводом и Эксетером, — поясняет Дэйв. — Пожалуй, пропала большая часть: мы заказали тысячу дисков и чуть ли не шестьсот потеряли».

Впрочем, группа не особенно пострадала. Тираж в 1000 экземпляров — достаточно много для первого ЕР, и такое было возможно только в случае реально существующего интереса в достаточно узком кругу любителей альтернативной музыки в маленьком городке. Кроме того, цена на производство альбома была распределена между четырьмя группами и компанией «Hometown Atrocities», так что все обошлось не так дорого, как могло бы, по словам Дэйва. Он добавляет: «Конечно, в итоге все получилось дороже, чем мы планировали. Прибыла одна коробка вместо пяти, но, поскольку запись была коллективной, никто особо не напрягался».

Однако, при всем юношеском оптимизме, это означало, что диск стоил кучу денег. Он существует в двух вариантах упаковки, и одна из них особенно редкая. Над изображением клыкастой дамы-зомби помещена надпись: «„Ноmetown Atrocities" представляет... „А Disgrace То The Corpse Of Kylie" („Поругание трупа Кайли").. . „The Hometown Atrocities EP"». Слишком панковский образ для группы, которая имела больше общего с инди, чем с остальными композициями альбома, однако альбом и особенно песня Headless Chickens встретили энергичный отклик в Эксетере. В их собственном крошечном мире они теперь были поп-звездами, и когда альбом стали продавать в местных магазинах, число фанатов увеличилось.

«После мини-альбома у нас появились поклонники не только в университете, но и в самом городе, — рассказывает Мартин. — Дэйв Гудчайлд принадлежал к местному, а не к университетскому сообществу, и он сумел построить мост между двумя сферами жизни. Купили альбом немногие, но им по-настоящему понравилось, как мы играем, нас вызывали на бис и все такое».

Как группа они обрели большую уверенность. То, что начиналось как развлечение, на глазах превращалось в нечто более серьезное. В тот момент Том не сильно выделялся по уровню таланта среди своих товарищей по группе. Талантливы они были все. Но он обладал особенными установками и несколько иной рабочей этикой.

«Он был очень хорошим гитаристом, на том же уровне, что и все остальные ребята в группе, — говорит Мартин. — Отличие тогда состояло главным образом в его установках и энергии, в его вере, что он обладает особым предназначением, а не в действительных способностях. Хотя он учился на отделении искусств, у него не было особых пристрастий или видов деятельности, которым бы он себя посвящал. Примерно такая установка: „Я хочу отличаться от всех остальных". У него было общее желание что-то создавать, выплескивать свои страсти, но он был не вполне уверен, чему именно хочет себя посвятить. Позднее он, вероятно, получил импульс от дружбы с другими ребятами [по On A Friday], и тогда его усилия приняли определенное направление. Он чертовски усердно работал, чтобы стать музыкантом. Мы придумывали песню, а в следующий раз уже видели, что он довел ее до ума и продолжал работать, прилагал усилия, чтобы сделать ее как можно лучше. У него сегда было множество идей. И он прекрасно умел сотрудничать. Могло показаться, что он сосредоточен лишь на самом себе, но это не так. Он был одержим группой и улучшением качества музыки, а также тем, чтобы все достигали результата. Любопытно, что Том совершил полный круги теперь снова обрел образ застенчивого парня, который не любит говорить о себе, которому больше нравится пойти и что-нибудь сделать, а не строить из себя некую необычную личность или поп-звезду. А ведь какое-то время назад он был реально занят самим собой. Теперь он стал отличным гитаристом, пробовал силы в вокале, уверенно держался на сцене, но все это не ради славы, а ради дела».

По мере того как Том начинал чувствовать себя более уверенно в Headless Chickens, он стал предлагать свои песни. Одна из них, нечаянная отсылка к его первой, еще детской песне «Mushroom Cloud» («Грибовидное облако»), называлась «Atom Bomb» («Атомная бомба»). «Это было типичное инди», — утверждает Мартин. Но одновременно песня показывала, что Том не случайный человек в музыке. Тем не менее, даже когда он набрался уверенности и стал привносить в группу больше своего личного творчества, случались моменты, которые напоминали, что он пока еще не рок-звезда.

«В первые годы все мы были еще зелеными, — рассказывает Лора. — У меня сохранилась видеозапись концерта, где мы отчаянно стараемся выглядеть крутыми, и Том там в таких коротеньких штанишках, как парень из AC/DC, и все мы на сцене, и тут он вдруг кричит в микрофон: „Эта песня специально для тех, кто из Моберли", а это было наше общежитие. Просто ужас! Мы все набросились на него: „Заткнись! Ты только что уничтожил весь наш имидж!"»

 

4. Диджей Суперстар

На втором году обучения Том переехал из общежития в съемный дом. Там жило 12 человек, и они решили разделиться на две группы по шесть соседей. Том поселился в подвальном этаже большого трехэтажного здания на улице Лонгбрук в самом центре Эксетера. Неудивительно, что окружение было весьма артистическое. Вероятно, даже слишком артистическое. Один из соседей, Шон, снимавший любительские фильмы, вспоминает, что, хотя они иногда работали вместе, бывали между ними и разногласия.

«В том доме порой случались забавные вещи, — рассказал Шон в интервью для этой книги. — Я обычно готовил материал для своих фильмов прямо там. Мы доводили друг друга до идиосинкразии! Я бы сказал, что мы с Томом во многом похожи, но я был немного более беззаботным и откалывал разные номера. Мои фильмы и прочие чудачества производили вокруг ужасный беспорядок. Он считал меня просто сумасшедшим. Полагаю, многие думали, что сам Том спятил на почве музыки! Но дело было не столько в музыке, сколько в его характере».

Тем не менее Том был счастлив сотрудничать с соседями в работе над их проектами. Как-то раз Том и Шон посетили расположенный неподалеку городок Даулиш, чтобы сделать очередной фильм для занятий в художественном классе университета, и там едва не попали в ловушку прилива. В другой раз Том спел «10 Green Bottles» («Десять зеленых бутылок») для одного из фильмов Шона. «Здорово, что он был так счастлив участвовать в подобном проекте», — отметил Шон. Совсем не похоже на стереотипный образ напряженного, депрессивного парня!

Остальные жильцы дома регулярно слышали, как Том репетирует у себя внизу, а иногда и как Шон и Том работают вместе. Том по-прежнему экспериментировал и не имел ясного представления о том, какого рода музыкой хочет заниматься. Шон говорит, что в результате получалась смесь альтернативы и дроун-рока вроде Loop или Spacemen 3, плюс вокал в стиле Принса.

Он продолжает: «Мы попробовали джемовать на паре песен, и пока мы играли, у него все время возникали новые идеи, а я подстраивался к нему на гитаре, и в итоге мы соорудили нечто действительно стоящее. Том просто напевал под музыку: „Детка, давай приколемся", — как Прис или типа того».

В художественном классе Том тоже экспериментировал. К концу первого года, вернувшись наконец к регулярным занятиям. Том обнаружил, что администрация закупила множество «Макинтошей». После этого он стал проводить большую часть времени за сканированием образов, игрой с фрагментами текстов. Но даже тогда он чувствовал, что большинство однокурсников сомневается, можно ли вообще рассматривать его занятия как «искусство». Исключением был один из его лучших друзей по Эксетеру, Дэн Риквуд. У него, как и у Тома, было довольно мрачное чувство юмора и та же зацикленность на темах войны и катастроф. В разговоре с Крэйгом Маклином из «Observer» он вспоминал Тома как «напыщенного, раздражительного — такого, с кем я мог работать вместе!». Позднее, под именем Стенли Донвуд, Дэн разработал в сотрудничестве с Томом почти все визуальные произведения для Radiohead.

«Думаю, моя одержимость ядерным апокалипсисом, вирусом эбола, глобальными катаклизмами отлично сочеталась с тревожными мелодиями Radiohead», — сказал он позже в интервью для веб-сайта «Antimusic». Как и большинство других студентов, молодые люди испытывали ощущение, что остаются аутсайдерами. Том все еще не сумел преодолеть неприязнь к студентам, приобретенную в Оксфорде.

«Меня угнетала необходимость быть студентом, из-за того что вытворяли эти маленькие засранцы, — сказал Йорк в интервью «Q». — Ходить по улицам и постоянно наталкиваться на блевотину, на тележки из магазинов и полицейские ограждения. Просто ад! Ничего удивительного, что все нас ненавидели».

В одном случае эта ненависть обывателей оказалась направлена непосредственно на Тома. Он обычно разгуливал в длинном пальто и стариковской шляпе. Когда группа местных жителей стала насмехаться над ним, Том развернулся и послал им воздушный поцелуй, и они тут же вытащили припрятанные в куртках палки и избили его. Прежде всего, Том попытался избавиться от традиционных студенческих клише. Он выпивал, но не относился к числу тех, кто поглощал по десять кружек пива за один прием, а потом бегал как безумный по улицам, нацепив на голову дорожный сигнальный конус. Мартин вспоминает: «Выпивоха из него был никакой! После полутора кружек засыпал. Таков он был за выпивкой — не болтал, не стремился развлекать окружающих. Он определенно был из тех, кто держался на заднем плане, пока не приходило время выйти на сцену».

Тем не менее в Эксетере Том пережил один из лучших периодов в жизни. Много лет спустя его спрашивали в разнообразных интервью о лучшей вечеринке, в которой он принимал участие, и он вспомнил о хеппенинге на холмах под Эксетером. Они собрались в пабе «Красная корова» и поехали в сторону Дартмура, где в безлунную ночь было темно как в могиле. Ребята шли пешком через болото, пока не добрались до края заброшенного карьера. Тогда кто-то включил свет, и все вокруг стало видно. Они колотили по брошенным автомобилям, пока не расколотили инструменты на мелкие кусочки, а потом в изнеможении отрубились в спальных мешках. Шон тоже вспоминает эту поездку как одно из самых ярких событий за время пребывания в Эксетере.

«В то время в числе хитов была композиция „Info Freako" группы Jesus Jones, и я пытался танцевать под них на неровной почве вместе с Томом и другими друзьями, в окружении телевизоров, по которым шел культовый фильм „Коянискаци"! — вспоминает он. — После этого рейва мы устроили перформанс на прудах карьера и наконец устроились спать под открытым небом, сгрудившись вокруг костра».

По поводу подобных развлечений в Оксфорде Том за пару лет до того презрительно фыркал, но теперь, несмотря на свое устойчивое негативное мнение, он закрутился в вихре студенческой жизни. И все же музыка была для него, как и прежде, важнее всего остального. Он брал с собой на вечеринки гитару, он постоянно сочинял, а его песни вышли на новый уровень. Его вдохновляло новое направление, избранное REM и близкое к классическому песенному звучанию.

«Я обратил внимание на страсть, звучавшую в его пении во время выступлений в студенческом баре, когда услышал, как он исполняет композицию REM „The One I Love", — рассказывает Шон. — Благодаря его манере исполнения я понял, насколько он хорошо поет. Это было по-настоящему эмоциональное выступление — и вокал, и гитара».

Несмотря на то что Headless Chickens по-прежнему были популярны, становилось ясно, что, постоянно практикуясь, Том начинает все больше выделяться даже среди не менее талантливых участников группы. К концу первого года обучения Тома в Эксетере Лора Форрест-Хэй и Мартин Брукс закончили университет и покинули группу, так что на смену им пришли ударник Линдсей Мур и новый басист Энди Хиллз. Вклад Тома заметно возрос.

Джон рассказывает: «Я считаю, что он невероятно талантливый музыкант. Не знаю, доводилось ли вам наблюдать, как он играет на гитаре, но это совершенно потрясающее впечатление, честное слово. Во многих композициях [дебютного альбома Radiohead] „РаЫо Honey" он играет партию акустической гитары».

Среди прочих, Йорк сочинил песню «Stop Whispering», ставшую абсолютным фаворитом в его группе. Но именно в Эксетере он впервые подошел к созданию будущей песни Radiohead — «High And Dry». «В то время все перетекало от одного проекта к другому, мы метались между Разнообразием групп и произведений, — рассказал Джон Маттиас. — и Том постоянно вспоминал прежних друзей. Иногда он говорил: „Эту песню я написал для Джонни" или „Эту песню я сочинил дома вместе со своей группой". Обычно мы репетировали один раз, а потом выступали с композицией на вечеринке или еще где-то. Потом мы долго не встречались, а затем репетировали в общежитии и давали новый концерт. Все было исключительно спонтанно. Но, между прочим, мы играли „High And Dry" еще с Headless Сhiсkens».

Это приведет к путанице в головах фанатов Headless Chickens, когда появится второй альбом Radiohead, «The Bends». Одна из студенток Эксетера того же периода. Эйлин Доран, вспоминает: «Когда я впервые услышала „High And Dry", песня мне очень понравилась» но показалась ужасно знакомой; тогда я подумала, что она одна из тех, что напрямую задевает наши чувства. А потом поняла, что уже слышала ее, и не раз! У меня была видеозапись с ее исполнением, в очень интересной версии. Она немного быстрее, и еще там была такая черная девушка на бэк-вокале, и это придавало версии Headless Chickens особое звучание. Когда они играли „High And Dry", бэк-вокал там был просто замечательный».

Том все крепче верил, что поп-музыка с ее прямотой и безграничными возможностями сулит намного больше, чем самый элитарный мир изобразительного искусства. Хотя Том все еще усердно изучал тексты по английской литературе, он стая задумываться о том, имеет ли смысл оставаться в художественном классе. Помимо всего прочего, у него проста не хватало времени. «Просто поразительно, — говорит Шон. — Он посещал занятия, играл в Headless Chickens, да еще собирался вернуться в Оксфорд, чтобы возродить On A Friday».

Том всегда знал, что ему не хватает художественной техники. «Он не слишком хорошо рисовал, — поясняет Шон. — Он не был силен как академический, традиционный художник. Его больше привлекало аутсайдерское искусство. Искусство, создаваемое нездоровыми людьми или самоучками без привычного профессионального образования. И все это сказалось в тех работах, которые он создавал вместе со Стенли Донвудом. Это „плохо нарисованные", небрежные картинки, но они чудесные. Том просто хотел найти свой стиль. Он был одним из немногих, кто начал использовать компьютеры в искусстве».

«Мне объявили, что я не способен рисовать на уровне художественного колледжа, — признался Том в интервью «Q». — По крайней мере, я тут совершенно честен. Моя главная установка в художественном колледже состояла в том, что нет никакого смысла уродоваться и рисовать такой-то предмет таким-то образом, если можно купить камеру за пару фунтов и все снять. Зачем тратить силы на рисование? Понятия не имею, как мне вообще удалось просочиться в художественный колледж».

Хотя у него всегда было сильное самосознание и чувство цели, именно в Эксетере представления Тома о мире сложились окончательно. Он разочаровался в художественной карьере, решив, что эта область искусства слишком элитарна, что она представляет собой фальшивую площадку для задавак и их богатеньких покровителей.

«Я кое-что делал на компьютере, — говорит он. — Но большую часть времени проводил, похваляясь своим будущим в качестве поп-звезды».

И это не преувеличение.

Мартин рассказывает: «С Томом буквально так и было: „Что ты собираешься делать, когда закончишь университет?" — „Стану рок-звездой". Это буквальная цитата. Помню, как его спрашивали об этом, в качестве дежурной шутки: „Ах, не могу вообразить, а кем же станет Том?"».

Лора тоже помнит такие разговоры про Тома Йорка. «Он был абсолютно убежден, без тени сомнения, что станет рок-звездой, — говорит она. — Для него тут не было вопросов. Он изучал искусство, и многие, кто также занимался изучением искусства, рассматривали это как своего рода карьеру. Но я помню, как все мы разговаривали вечером о наших планах после университета, и Мартин, кажется, хотел пойти в политику, разные ребята имели свои амбиции, но Том просто сказал: „Я собираюсь стать рок-звездой", и я подумала: „Ну точно!" Сегодня, оглядываясь назад, я скажу, что он полностью сосредоточился на этом, не было даже предположений, что он может заняться чем-то другим».

Для окружающих эта заявка казалась все более и более оправданной. Эйлин говорит, что Том всегда был особенным: «Это похоже на мнение, которое складывается пост фактум, но одно я помню совершенно точно: когда мы видели Тома на сцене, все мы понимали, что ему суждено стать рок-звездой. Он был полностью в своей стихии. Он находился на сцене вместе с другими талантливыми ребятами; они с Шэком были ведущими вокалистами, Шэк и после имел немалый успех, но в поведении Тома на сцене чувствовалось нечто особенное, он там буквально оживал. Он выглядел как человек на своем месте. Мы постоянно шутили, что только на сцене он чувствует себя как дома! Он и тогда выглядел как рок-звезда. Но мы понятия не имели, что у него будет такая потрясающая группа и что он достигнет такого уровня успеха».

«Думаю, едва ли не самое впечатляющее его достижение — то, что он точно знал, чем будет заниматься, — рассказывает Шон Маккриндл. — Он знал, что предназначен для музыки, все то время, пока учился в университете. В нашем доме от музыки было некуда деться. Когда мы собирались на вечеринки, обязательно кто-нибудь вопил: „О нет! Он снова берет с собой гитару!" Сейчас это звучит забавно. Он не играл классику Radiohead, но, очевидно, оттачивал свое мастерство».

«Когда я услышала об успехе Radiohead, я была взволнована и удивлена, — признает Лора. — Не то чтобы я не верила в Тома, но и не воспринимала его слишком всерьез. Кое-кто был ничуть не хуже его, и я была удивлена, что у него все пошло так хорошо. Я всегда посмеивалась про себя, потому что не принимала его всерьез, хотя он-то был куда как серьезен. И поглядите на меня теперь: ну и кто смеется последним? Теперь я могу смеяться только над своим тогдашним зубоскальством: „Том говорит, что собирается стать крутой рок-звездой! Ну да, как же!" Позор мне. Но я в искреннем восторге, ведь Том этого заслуживает. Вокруг было полно других ребят, твердивших нечто подобное, но он действительно сделал это, настоящая фантастика».

По иронии судьбы именно в то время Том был, вероятно, больше обычного занят другими делами. Он устроился на работу диджеем в главный бар Эксетерского университета «Лимонная роща». Его сеты в пятницу вечером в основном состояли из гитарной музыки, а в другие дни Феликс Бакстон, который позднее стал участником невероятно популярного дуэта Basement Jaxx, играл танцевальную музыку. Сейчас, благодаря развитию рейва и клубной сцены, диджеи вызывают немалое уважение. А в середине 1980-х диджей с мигалкой и пачкой пластинок был не в почете. Он постоянно покупал выпивку в баре, так что к моменту закрытия клуба так напивался, что едва мог поставить пластинку на вертушку. Но, несмотря на это, это уже была карьера, причем неожиданно многообещающая.

«Когда мы только появились в Эксетере, „Лимонная роща" была не тем местом, куда особо хотелось пойти, — рассказывает Эйлин Доран. — Но когда Том стал там ди-джеем, клуб завоевал популярность». Когда он только начинал, там бывало около 250 человек, и он играл ограниченное количество мелодий из своей коллекции — порядка двадцати альбомов и несколько синглов. Затем, по мере роста престижности заведения, он стал работать там каждую неделю и понял, что люди быстро устают от повторов. Он взял кредит в банке на 250 фунтов и отправился в магазин аудиозаписей. Вероятно, это была одна из его самых прозорливых инвестиций. Несколько месяцев спустя в «Лимонную рощу» приходило уже до тысячи посетителей и Том стал получать изрядные для студента деньги.

Сеты Йорка вовсе не состояли сплошь из композиций Joy Division и элитарного арт-рока, как можно было бы предположить. Эйлин вспоминает, что он часто ставил «Push It» Salt-N-Pepa. У Тома обнаружился особый дар угадывать, что люди хотят услышать, и своеобразный популизм, так что годы спустя, когда Том уже далеко ушел от истоков, в его музыке сохранилась откровенная поп-составляющая, хотелось ему того или нет.

«Он взял в долг целое состояние и спустил его на дерьмовые записи!» — как-то сказал Колин Гринвуд. В то же время группа Headless Chickens стала разваливаться. С самого начала участники понимали, что это временный проект. На их пути было слишком много препятствий. «Том всегда был привязан к своей „настоящей" группе. On А Friday, — говорит Мартин. — Я помню, как наши репетиции на выходных частенько срывались, потому что Том ехал в Оксфорд, чтобы повидаться с Эдом и другими ребятами».

В то время было уже ясно, что, несмотря на отсутствие прямых конфликтов или провалов, сосуществование Шэка и Тома в одной группе нереально. Они оба были органическими лидерами и солистами, но в совершенно разном стиле.

«Шэк еще со школы слыл меломаном, — рассказывает Мартин. — Он был очень техничным, мог бы даже оркестром дирижировать. Хотя с тех пор он посвятил много лет сумасшедшему гранжу и прочим изящным штучкам, сценическая, зрелищная сторона дела и образ рок-звезды в целом никогда не были для него так же важны, как для Тома».

«У нас было два фронтмена, — говорит Джон, — и это стало одной из реальных проблем группы. Они все время спорили, что сильно вредило публичным выступлениям. Они оба были исключительно харизматическими лидерами, и это стало одной из причин, почему группа не могла развиваться дальше. Каждому из них нужна была собственная команда».

Headless Chickens не были главным делом ни для одного из них. Шэк больше интересовался электронной музыкой, а для Тома в центре внимания оставалась его группа On А Friday. «В университете складывается множество ансамблей, но Headless Chickens были по-настоящему популярны, — рассказывает Эйлин. — В них чувствовалось нечто такое, что позволяло надеяться, что они пойдут гораздо дальше, но Том постоянно твердил: „Нет, я вернусь в свою оксфордскую группу, это для меня очень серьезно"».

«Мы все не воспринимали наши музыкальные занятия в университете всерьез, — признается Мартин. — То есть все было серьезно, когда мы давали концерт или репетировали, но у нас никогда не было претензий на серьезные записи. Хорошие группы должны иметь определенную цель. Как и в большом искусстве. Надо иметь идею, которая коренится в сердце. А у нас такого не было. Мы просто занимались этим, потому что было весело, мы получали удовольствие. Но люди приходили нас послушать, и все крутилось само собой. Если бы мы дали три концерта и никто бы туда не пришел или если бы выступления прошли неудачно, мы наверняка все бросили бы. Не то чтобы мы горели желанием выплескивать свой юношеский протест. Просто мы учились в университете, играли в группе, и все было прикольно. Если на то пошло, здорово, что у Тома оказались и другие интересы».

Несмотря на это, когда Шэк по-настоящему устал от всего этого инди и перешел в новую, электронную группу Flickernoise, Том и Джон последовали за ним. К моменту появления Flickernoise классический рок совершенно вышел из моды. Группы вроде Stone Roses в прессе называли крутыми, а на инди-сцене Великобритании считалось дурным тоном, когда гитарные команды вставляли в свои песни сэмплы, электронный бит и прочие танцевальные штучки. Следующая волна в рок-музыке, гранж, все еще оставался по большей части подпольным направлением, которое только-только начинало просачиваться в Великобританию благодаря группе Nirvana, которая как раз выпустила дебютный альбом «Bleach». Это было время рейва и экстази, и, хотя никто из участников Flickernoise не был настоящим рейвером, они испытали сильное влияние того, что в те дни звучало со сцены.

«У них была композиция под названием „MDMA", — вспоминает Шон, — она много может сказать о том времени, о начале девяностых. По-настоящему красивая песня. А еще была одна песня („Apocalypse"), где Том исполнял соло на гитаре, которое произвело на меня сильное впечатление. Я подумал: „Ух ты, он и это может!" Меня восхищал его вокал, но оказалось, что он еще и отличный гитарист».

«Он исполнил просто замечательное соло на гитаре, — соглашается Джон Маттиас. — По-настоящему изумительное». Но Том никогда не чувствовал себя вполне комфортно в составе Flickernoise, он продержался там всего несколько выступлений. Позднее он описывал эту группу как «компьютер и дреды». Как бы высоко он ни ценил элементы электронной музыки, в глубине сердца он все еще был «дитя инди» и как раз в тот период написал много песен, позднее вошедших в альбом «РаЫо Нопеу». Том знал, где ждет собственная судьба, и она точно не была связана с Шэком.

«Шэк больше не хотел играть на гитарах, — рассказал Джон. — В течение некоторого времени мы работали все вместе, а потом Том вернулся в Оксфорд и.. . деваться некуда». Несмотря на его страстное желание воссоздать On A Friday, взгляды Тома в Эксетере существенно расширились. Хотя новые влияния не сказывались на его собственной музыке еще почти десять лет, в альбоме 2000 года, «Kid А», он все-таки начал экспериментировать с электронным звучанием.

«То время и в самом деле оказало на нас огромное влияние, — сказал Том Йорк в интервью Марку Бинелли для журнала «Rolling Stone». — The Happy Mondays. The Stone Roses. Наконец, Nirvana. Это был интересный переходный период: много электроники, куча групп в стиле инди, и вполне допускалось смешивать это все в одно целое».

Том принимал участие в представлении под названием Фестиваль современной музыки, организованном Джоном Маттиасом. Это был артистический хеппенинг, весьма далекий от гранжа, который Джон обычно слушал. Джон и Шэк написали композицию «Flickernoise», построенную на математической формуле, обнаруженной во многих звуках природы. Это было почти спонтанное выступление, и роль Тома заключалась в том, чтобы петь за занавесом — практически завывать на самых высоких нотах.

Шон Маккриндл вспоминает: «Это было интересно. Джон, Шэк и Том работали вместе, чтобы создавать почти спонтанную, импровизационную музыку. Там все определялось случайностью. Том за занавесом имитировал пение муэдзинов, созывающих народ на молитву. Получалось очень убедительно».

На третий год обучения в Эксетере Том тоже увлекся политикой. Подходило к концу правление Маргарет Тэтчер в качестве премьер-министра, страна менялась. В 1990-х гг. Тэтчер ввела районное налогообложение, больше известное как «подушный налог». Том был одним из почти 200 000 граждан, которые собрались на Трафальгарской площади в Лондоне, с чего началось едва ли не крупнейшее городское восстание XX в. То, что увидел юный музыкант, поразило его. Полицейские не смогли рассеять толпу, испугались и еле-еле сумели пробраться к незадолго до того установленной решетке и воротам перед резиденцией Маргарет Тэтчер на Даунинг-стрит. Наконец конные полицейские и водители полицейских фургонов смогли изгнать толпу из центра города. Пострадало около пяти тысяч человек. Ничего подобного Том прежде не видел, и образы запечатлелись в его памяти навсегда. Несколько лет спустя он использовал материалы видеосъемки для своего сингла «Harrowdown Hill» в качестве символа нарастающего правительственного давления на общество. Том участвовал в акциях протеста против изменения системы студенческих ссуд, произведенного правительством консерваторов в 1990 году.

Период обучения в Эксетере оказал на Тома огромное влияние в разных смыслах. Он познакомился с новыми течениями в искусстве, приобрел интерес к политике, написал десятки песен для акустической гитары. Джон Маттиас не единственный, кто считает, что они и сегодня звучат вполне современно.

«Вероятно, появилось около двадцати новых песен, которые Том написал для будущего альбома, — сказал Джонни. — Не вижу причин удивляться. У него хранились сотни песен, многие из них стали абсолютной классикой. Одна из моих любимых — „Stop Whispering". Он играл ее множество раз, но, похоже, в конце концов постепенно разрушил ее. Или она была не настолько хороша, как мне казалось в мои восемнадцать лет!»

Почти мимоходом, с изрядной легкостью Йорк сдал экзамены и по искусству, и по английскому. В одном из Ранних пресс-релизов Radiohead утверждается, что он провалил экзамены по искусству, вероятно, чтобы создать образ классического рокера-недоучки. Но на самом деле оценки свидетельствуют, что Том сумел грамотно сканировать изображение росписи потолка Сикстинской капеллы и в компьютере поменять все цвета. Но самое важное, что случилось с Йорком в Эксетере, — это встреча с Рэйчел Оуэн. Двадцать лет спустя они все еще вместе, и у них двое детей. Почти все упоминания о Рэйчел в его интервью посвящены тому факту, что она вдохновляла его в тех нередких случаях, когда он страдал от кризиса неуверенности в себе. Странно, что встреча произошла примерно в то время или вскоре после того, как Том написал «Сгеер» — не менее важная веха в эксетерском периоде его жизни. Он написал эту песню благодаря долгому увлечению одной девушкой из Оксфорда. Она часто прогуливалась со всякими красавцами по модному кварталу Оксфорда — Кларендон-стрит.

«Когда я написал эту песню, — позднее рассказал Том Джону Харрису из «NME», — я был в самом разгаре серьезной, очень серьезной одержимости, которая совершенно вышла из-под моего контроля. Это продолжалось около восьми месяцев. И совершенно безуспешно, что делало ситуацию еще хуже. Она знает, что речь о ней».

Та девушка одновременно привлекала и отталкивала его, в том числе и своим образом жизни, и кругом друзей. «Я испытывал чудовищное чувство вины при любых сексуальных эмоциях, — признался он в интервью «Rolling Stone», — так что постепенно вся моя жизнь свелась к тому, что я чувствовал вину, увлекаясь кем-либо. Даже в школе я считал девочек такими прекрасными, что боялся их до смерти. Я много мастурбировал. Так я справлялся с этим».

«Не думаю, что он сам считал себя жалким, — заметил Джон Маттиас. — Но я полагаю, он мог связывать часть своей личности с образом жалкого типа, что и помогло ему написать песню. Не думаю, что это было нечто вроде: „Я неудачник, лучше меня к чертовой матери". Одна из легенд гласит, что эта песня была написана в туалетной кабинке в клубе «Лимонная роща», где Йорк работал ди-джеем. Это может быть правдой, может и не быть. Шон определенно помнит, как Том оттачивал звучание этой песни в их общем доме в Эксетере. «Он пел на самых высоких нотах там у себя в подвале, а я был на верхнем этаже, — рассказывает он. — Я спустился и спросил его: „Нельзя немного потише? Я там наверху читать пытаюсь!"»

Где бы и когда бы ни была написана композиция «Сгеер», кажется, происхождение ее связано с чувством собственной неадекватности, которое Том испытывал со времен Абингдона. К последнему году обучения в Эксетере он стал успешным диджеем, завел подругу, с которой в дальнейшем проведет вместе не одно десятилетие, а его музыкальный талант достиг новых высот. Позднее он говорил, что предположение о том, что в песне «Сгеер» представлена реальная персона, доставило ему «кучу неприятностей». К тому времени, когда песня была закончена, «одержимость» той девушкой стала историей. Однако эта песня вскоре вывела Тома и его группу к высотам стратосферы.

 

5. Снова On A Friday

Участники Radiohead однажды сказали, что их дебютный альбом «РаЫо Нопеу» был своего рода сборником лучших песен их бесславного времени. На протяжении всего периода, пока они учились в разных университетах, несмотря на расстояние, разделявшее членов группы, они продолжали пополнять общую копилку новых песен. Но при том, что возможности играть вживую у них были, группа, похоже, не спешила с выступлениями. Тем не менее летом 1990-го они приняли одно из самых важных решений: Джонни перешел с клавишных на гитару. Это произошло, когда они начали играть песни, впоследствии вошедшие в репертуар Radiohead.

«Фил тем летом отсутствовал, и я заменял его, играя на ударных, — рассказывает Найджел. — Они репетировали „How Can You Be Sure?" которая в завершенном виде представлена на оборотной стороне альбома „The Bends". Вся группа продвигалась вперед и не хотела оглядываться на прошлое, поэтому ребята старались избавляться от старого материала по мере появления нового. Именно тем летом они впервые начали звучать как Radiohead. Джонни внезапно сказал: „Я хорошо играю на гитаре, так, может, пусть у нас будет три гитариста?" Они так и сделали, обеспечив характерную волну звука».

«Раннее воплощение On A Friday звучало как Haircut 100 или нечто подобное, — говорит Шон Маккриндл. — Я помню, как Том поставил мне демо-запись On A Friday, песню „What Is That You Say?" в списке треков я ее видел под названием „What Is That You See". Кажется, это была одна из первых записей, где Джонни играет на гитаре. У них уже присутствовал этот особый гитарный звук. Он сильно отличался от фанковой гитары в стиле Haircut 100, которая была у них раньше».

Запись включала 14 песен того периода с этикеткой «демо-версия On A Friday / Shindig», и она показывает разнообразие их тогдашнего звука. Первая композиция «Climbing Up A Bloody Great Hill» доведена до готовности, но это весьма примитивный фанк-рок с жизнерадостным медным звуком, характерная для 1980-х басовая линия и резко выделяющийся вокал Тома. Если бы это была песня вроде тех, что принесли ему звездную славу, Тому никогда не пришлось бы отбиваться от ярлыка угрюмого меланхолика! И хотя трек был записан в зале деревни Клифтон-Хэмпден в графстве Оксфорд, несмотря на мрачный текст, кажется, что Том в мечтах находится на пляже в Санта-Монике.

Остальная часть записи отличается фантастическим разнобоем: самые яркие композиции «The Greatest Shindig In The World» и «How Can You Be Sure?» позже были записаны на оборотной стороне сингла «The Bends» (первая из них получила там новое название «Maquiladora»). Обе песни безошибочно соответствуют стилю Radiohead. Другие треки, такие как «Something» и «Life With The Big F», больше напоминают no звуку Headless Chickens. В них слышится тот же бодрый вибрирующий ритм конца 1980-х, в стиле Wonder Stuff.

Кроме того, в альбом вошли треки «Rattlesnake In The Big City» и «Everyone Needs Someone To Hate», отличающиеся простым ритмом установки «Casio» и вокалом Тома, в данном случае немного напоминающим рэп. Ни один из них не звучит слишком серьезно. Одна композиция, «Tell Me Bitch», имеет темп ска, с характерным резким вокалом, который предвосхищает композицию другой оксфордской группы Supergrass — «We're Not Supposed То». Эти песни показывают богатство воображения, но не более того.

Часть перемен в звучании объясняется решением основных участников группы отказаться от духовых инструментов. Для Колина это стало непростой ситуацией. «Мне выпала обязанность сообщить им [музыкантам], моим друзьям, об их исключении — мы и сейчас друзья, потому что они с уважением отнеслись к моей честности, — рассказывал он позже. — Когда дело пошло по новой, стало ясно, что непрактично оставлять в группе три альт-саксофона».

«Просто на сцене было слишком много народа, — сказал мне друг группы из Оксфорда, Марк Коуп из The Cаndyskins. — В любом случае, теперь они сосредоточились на гитарах. Они поняли, что можно создавать совершенно другие звуки с помощью гитары и спецэффектов».

Должно быть, невыносимо иметь множество песен и столь малые возможности исполнять их или работать над ними. Тем не менее в конце 1990-х ребята стали посылать свои записи разным музыкальным компаниям, и одна из них попала в руки Криса Хаффорда и Брюса Эджа. Они оба имели собственную группу в 1980-х гг., Aerial FX, но с начала 1990-х основали звукозаписывающую студию в Оксфордшире, получившую название «Courtyard». Они дважды обожглись при попытках войти в музыкальную индустрию. Один раз они подписали договор о записи, но дело провалилось после первого альбома, и второй раз — когда только создавали компанию «Courtyard». Они открыли офис в 1987 году, в оксфордской деревне Саттон-Куртеней, но, как и многие другие студии, сразу вступили в жесткую борьбу за выживание. Хотя в конце 1980-х в Оксфордшире была масса талантливых молодых групп, лишь немногие из них достигали коммерческого успеха. В конце концов Крис и Брюс продали свой бизнес, уступили компанию «Courtyard» новым владельцам, а затем основали собственную выпускающую и продюсерскую компанию. В 1990-м, когда Крис и Брюс впервые услышали On A Friday, они как раз искали хорошую группу, которая могла бы помочь им преодолеть уже знакомые препятствия.

Первое впечатление не было исключительно позитивным. 14 песен — гораздо больше, чем предоставляли на демо-записях другие группы, но ни одна из них не выделялась из общего ряда. Том неистово сочинял, однако ребята понимали, что еще не нашли собственный голос. «Некоторые мелодии были хороши, но в основном они были неровными, рваными», — сказал Крис в интервью «Q»

Когда у них появился шанс записать новую демо-версию, Том решил, что им нужно быть более избирательными сделать адекватную запись. Во время пасхальных каникул 1991 года, вскоре после окончания Томом университета, музыканты заказали сессию у местного продюсера Ричарда Хайнеса в студии «Dungeon» под Оксфордом. Студия была построена на холме, и аппаратная выходила окнами на холмистый сельский пейзаж Оксфордшира. По стандартам студий, с которыми им пришлось работать впоследствии, место было самое примитивное, но для On A Friday это был значительный шаг вперед. Все вместе они собрали 300 фунтов стерлингов, этого хватило на три дня работы над звукозаписью, за которые музыканты успели подготовить три песни: «What Is That You Say?», «Give It Up» и «Stop Whispering».

«Две песни были рядовыми, а то и средненькими образцами рока восьмидесятых, — рассказал для данной книги Ричард Хайнес, — но текст в „Stop Whispering" Том пел просто прекрасно. Это был один из тех моментов, когда мороз по коже. Я подумал: „Боже, это нечто совершенно особенное". Другие две композиции особенными не были. Отлично сделанные, очень профессиональные. Но всего лишь достойные записи. Они четко показывали, что группа сложилась. Все было очень гармонично. Музыканты прекрасно соответствовали друг другу. Том управлял кораблем — полагаю, именно это он всегда и делал. Но в их компании не было антагонизма. Ему не приходилось ни тянуть остальных, ни осаживать. Они были сплоченной командой, понимали роль каждого. Было совершенно очевидно, что это отличная группа в процессе становления».

Когда Крис Хаффорд получил новую запись, он все еще не подозревал, что держит в руках нечто эпохальное, хотя радикальные изменения, тем не менее, привлекли его внимание, и он решил поехать и посмотреть их следующий концерт. «Крис услышал про нас от общего друга и приехал взглянуть на нас в „Джерико", — рассказал Колин в своем первом интервью глянцевому журналу «Curfew». — И вот тут он был буквально потрясен. Он заявил, что мы — лучшая группа, которую он видел за последние три года».

В то время Крис был известен своей работой с группой «Slowdive». В 1991-м он выпустил их дебютный альбом и регулярно просматривал выступления начинающих групп направления «шугейзинг», которые пока редко появлялись на сцене или вовсе не выступали. Если вообще существовало такое явление как «оксфордский звук», его стандарт задавали группы вроде Ride, которая, хотя и имела ярко выраженный собственный стиль, совершенно не выстраивала свой сценический образ. Безусловной доминантой «волны звука» был вокал.

On A Friday существенно отличалась от общих тенденций. Голос Тома в миксе звучал выше, чем в обычном режиме. Он не боялся признать, что U2 нравятся ему больше, чем My Bloody Valentine. На свой, уникальный лад он был рок-звездой в городе, который годами не видел никаких рок-звезд. Когда On A Friday закончили тот знаменательный концерт, Крис был просто оглушен. На демо-записи ребята не сумели передать мощный звук трех электрогитар — живьем они звучали совсем иначе. При первой же возможности Крис пришел за кулисы и сказал: «Я буду работать с вами».

К тому моменту группа On A Friday оказалась в странной ситуации. Они были вместе уже пять лет и все еще оставались относительными новичками на оксфордской сцене. Многим обитателям города, которые видели их тогдашнее выступление в «Джерико», могло показаться, что группа явилась внезапно, полностью сформированная и сыгранная. Благодаря неутомимому сочинению Томом песен, у ребятуже имелся изрядный список композиций в репертуаре.

Их энергия питалась напряжением, накопившимся за годы ожидания такого вот момента.

Когда университеты закончили все участники группы, кроме самого младшего — Джонни, они приняли решение съехаться. И неизбежно выбрали Оксфорд. Участники On A Friday очень сильно отличались от других групп города, но круг их фанатов постепенно рос. На рок-сцене все знают друг друга, но, в отличие от многих более крупных городов, другие группы были настроены по отношению к новичкам и коллегам вполне дружелюбно.

«Все собирались вместе выпить, и мы ходили [на концерты] в „Зодиак" и другие пабы. Все гуляли каждый вечер, все группы, Supergrass и другие, мы все тусовались вместе, — рассказывает Марк Коуп из The Candyskins. — Все старались совершенствоваться, превзойти друг друга, и музыка становилась лучше. Это было не соревнованием в дурном смысле слова, а по-настоящему приятным и хорошим делом. Я помню, как мы слушали людей из Лондона, и они рассказывали, что там носят. Для нас было обычным делом зайти к кому-то в гости с гитарой. Главным для всех оставалась музыка. В Оксфорде тогда была великолепная атмосфера и славные люди».

Нельзя сказать, что On A Friday были «заточены» для сцены. На тот момент казалось, что они едва ли смогут найти для себя подходящую площадку. В течение первых пяти лет они постоянно меняли стиль. Оглядываясь назад, следует признать: то, что они не были прочно связаны с определенным стилем, обернулось удачей. Ведь группы, посвящавшие все силы танцевальному року, стали выглядеть смехотворно и нелепо, когда примерно год спустя манера «шугейзинг» вышла из моды.

«Когда мы поступили в колледж, появились Ride и началась история Thames Valley. К тому моменту, когда мы заканчивали, всему этому пришел конец! Время совпало абсолютно — мы попросту пропустили лодку», — рассказывал Колин в интервью «NME». Танцевальная музыка заполнила большинство чартов, диджеи управляли новыми «суперклубами», напоминавшими по виду пустые складские помещения, но успех группы Nirvana вернул в моду рок. Том знал, куда дует ветер.

«Том вполне мог некоторое время следовать новой моде или попытаться хоть немного опережать ее, — говорит Найджел Пауэлл. — Как и Мадонна в начале ее карьеры, он всегда старался понять, что произойдет дальше. Думаю, что причина того звука, который появился на „РаЫо Нопеу", заключалась именно в том, что Том очень рано заметил приближение того, что получило название гранж. Помню, как он поставил мне первую двенадцатидюймовку Nirvana. „Эти парни по-настоящему хорошо звучат", — сказал он; а вскоре после этого их собственные песни стали намного громче. В то время Том был очень амбициозен. Может, все было не так цинично, но он пытался добиться баланса между созданием настоящих художественных произведений и коммерческими соображениями».

Джон Маттиас не вполне согласен с этим утверждением. «Вкусы участников группы всегда были весьма эклектичны, — говорит он. — На многих треках „Pablo Honey" есть cоло Тома на акустической гитаре. Это не похоже на окончательное решение — скорее просто отражение определенного этапа».

On A Friday несомненно приходилось считаться с тем, что слушатели пока не готовы воспринимать звук, приближенный к гранжу. Еще в то время, когда Том учился в университете, они продвигались именно в эту сторону. Но сами они любили музыку разного рода, и их пристрастия нашли выражение в том, что они играли. С самого начала внутри группы были заметны отчетливые различия.

В противовес мнению Ричарда Хейнеса, Найджел Пауэлл утверждает: «У меня сложилось впечатление, что между членами группы существовало напряжение. Эд и Колин любили довольно прямолинейные и очевидные вещи, в то время как Том и Джонни предпочитали нечто более маргинальное». Но им пришлось научиться жить с этими различиями, в особенности в течение примерно года, который они провели вместе. «Это напоминало кошмарную версию The Monkees, — как-то раз сказал Колин. — Никому бы такого не пожелал».

Участники группы в любое время заходили друг к другу, они порой даже жили у товарищей. Одно лето Том спал на полу, потому что совершенно поиздержался. Он потратил все деньги на свою работу диджея, точнее, на покупку записей.

«Он все спустил на паршивые записи, — рассказывает Колин. — Он и сам признавал это. У него была наихудшая коллекция пластинок... Думаю, он гнался за числом, а не за качеством. Так что в итоге он оказался на полу в моей квартире!»

По большей части один дом делили Фил, Эд и Колин (Колин называл их компанию «практичной троицей»), но Джонни тоже иногда жил с ними, а Найджел вспоминает, что Фил вскоре съехал, потому что «стал слишком зрелым, чтобы так вот болтаться со всеми».

Как и во всех случаях подобного общежития, между соседями возникали некоторые конфликты. Найджел помнит первые дни: им удавалось справляться с большими проблемами, но постоянно возникали пререкания из-за банальных пустяков. «Я вспоминаю, что время от времени все внезапно шло не так и атмосфера становилась по-настоящему тяжелой, причем без особых причин, — рассказывает он. — Это было как в частной школе: кто-то извиняется недостаточно быстро за то, что разлил чью-то выпивку, ну или вроде того. Мелочи. Но вдруг никто не разговаривает друг с другом».

Как-то раз Фил пришел домой впервые за несколько недель и обнаружил, что Колин съел весь его мед, и, как впоследствии утверждал Колин, впал в ярость... Так они и жили. Если участники группы не репетировали и не сочиняли песни, они по большей части игнорировали друг друга, однако, несмотря на нищенское существование, это была весьма творческая среда. Прежняя обитательница дома вроде бы умерла прямо здесь, и ребята развлекались, сочиняя истории о том, что именно могло с ней случиться. Однажды они нашли за диваном кусок недоеденного свиного пирога, и, «будучи полными психами, — как заявил Колин в интервью «Select», — мы убедили себя, что она подавилась именно этим куском».

Опыт совместного проживания некоторым образом оказался полезным в последующих долгих турах, но участники группы приобрели и некоторые дурные привычки. Вместо того чтобы разрешить конфликт, когда атмосфера накалялась, один или двое из них просто уходили из дома. Может, именно поэтому Фил, вместо того чтобы снимать комнату в доме, предпочитал почти никогда не бывать там.

Том обладал особым талантом на широкие жесты, что выделяло его среди других участников группы. Говорят, он был невероятно чувствительным, вероятно, даже сверх меры, но Найджел Пауэлл считает это лишь полуправдой.

«Отчасти так оно и было, — сказал он. — Но в то же время Тому нравились драматические ситуации, что представляет собой плохое сочетание. Он был по-настоящему чувствительным как личность, но иногда ему нравилось, что дела идут чрезвычайно напряженно, и при желании он всегда мог добавить драматизма. Не могу сказать, что он был просто сверхчувствительным, потому что иногда серьезные события совершенно выбивали его из колеи».

Например, никто из группы особо не беспокоился по поводу растущей популярности On A Friday и коммерческого интереса к ней. Для Тома, в частности, было очевидно, что они станут успешной группой. А как же иначе? Ведь больше Том ничем всерьез не занимался. Вернувшись в Оксфорд, он какое-то время поработал в архитектурном бюро, но у него не было никакого серьезного альтернативного плана, кроме занятий музыкой. Каждую свободную минуту он посвящал написанию песен, репетициям или концертам. Большинство вечеров они проводили в репетиционной студии «Cold Room» на фруктовой ферме возле Оксфорда и часами практиковались. По соседству репетировали и другие местные группы, например The Candyskins.

«Мы были в одной комнате, а они в другой, а потом мы устраивали перерыв, сидели и болтали, разговаривали о музыке и о том, что с нами станется, — рассказывает Марк Коуп. — Не было никакого напряга, мы просто тре пались и строили планы».

Постепенно они стали давать концерты все дальше от дома, в три часа утра возвращаясь на студию «Cold Room», чтобы оставить там аппаратуру. Казалось, все идет своим чередом. Не было такого момента, когда все мгновенно превратилось бы из детского увлечения в призвание. В 1991 году они продолжали заниматься тем же, что делали с подросткового возраста. Только теперь они играли намного чаще. Правда, концерты проходили с переменным успехом. На одном из выступлений, в нескольких милях от Бэнбери, к финалу в зале остался лишь один человек — по словам Джонни, некий тип, напоминавший обликом Ноэля Кауарда; якобы он сказал Тому: «Ты был прекрасен, дорогуша, ты играл на гитаре так, словно это твой пенис».

В Оксфорде круг их фанатов рос, хотя и очень-очень медленно. По большей части он состоял из участников других музыкальных групп, но постепенно они вовлекали все больше своих друзей и знакомых. «Не было ни малейшего шанса на внезапный прорыв, чтобы вдруг раз — и попасть в десятку, — говорит Найджел. — У них был собственный темп. В чем еще они были хороши, все пятеро, так это в реакции: „Круто, еще один концерт!" Иногда они с легкостью преодолевали стрессовые ситуации, а в другой раз выглядели полными тупицами, так что окружающие просто в осадок выпадали. Но тот факт, что на их концерты приходит все больше народу, совершенно их не напрягал».

Не напрягло их и приглашение Криса сделать запись на студии «Courtyard» после концерта, который они дали в «Иерихоне». Речь в очередной раз шла всего лишь о демо-записи, но она поддержала их уверенность в себе. Они перезаписали многие песни с пасхальной демо-версии 1990 года — на этот раз без медных инструментов — и дали некоторым из них новые названия. Позднее в том же году они вернулись на студию, чтобы сделать более профессиональную демо-запись, получившую известность как «Manic Hedgehog» (так назывался магазин, где она продавалась). Это первая запись, безошибочно узнаваемая по стилю для всех поклонников Radiohead. Композиция «I Can't» максимально приближена по звучанию к направлению «шугейзинг» с его неровным гитарным ритмом, а голос Тома полон необычного придыхания. Другая песня «Nothing Touches Ме» впечатляет еще больше. Она рассказывает историю художника, заключенного в тюрьму за жестокое обращение с детьми, запертого в одиночке и непрерывно рисующего. Том сказал как-то раз: «Она про то, как можно изолировать себя настолько, что однажды обнаруживаешь, что у тебя не осталось друзей и никто больше не разговаривает с тобой».

Эта песня убедила Криса Хаффорда и Брюса Эджа в том, что стоит предложить музыкантам свой менеджмент. Помимо всего прочего, она раскрыла все таланты группы, в частности чередование мягкой и жесткой басовой линии Колина. Хотя Крис и Брюс прежде не выступали в качестве продюсеров, на Тома их энтузиазм и идеи произвели большое впечатление.

В то время Колин работал в отделении «Оur Рriсе» и часто сталкивался с одним из торговых представителей компании, Китом Уозенкрофтом. Однажды Колин узнал, что Кит нашел работу пиарщика в EMI , и передал ему экземпляр записи «Stop Whispering», в шутку сказав: «Ты должен подписать контракт с нашей группой!»

Кит тогда активно искал группы для заключения контрактов, так что прослушал запись. Как и все остальные, он обратил особое внимание на песню «Stop Whispering» и потому решил взглянуть, как они играют вживую. Концерт проходил на открытой площадке в парке близ Оксфорда. Музыкантов слушала лишь пара подружек, но, как и в случае с Крисом и Брюсом, их энергетика произвела на гостя сильное впечатление. Вокруг группы быстро нарастал ажиотаж. В один из вечеров Кит был единственным PR-представителем в «Иерихоне», а две недели спустя группа играла снова и в зале присутствовало уже 25 профессионалов. Впрочем, на меньшее Том и не рассчитывал — он ждал именно этого.

«Я помню, как в „Иерихоне" собралось множество агентов из продюсерских компаний. Сразу стало ясно, что процесс пошел», — рассказывает Найджел Пауэлл. Ребята могли почивать на лаврах, но по мере того как возрастало мастерство группы, росли и ожидания Тома. Он испытывал крайнее разочарование, если не мог добиться правильного звука или если он сам или другие участники допускали ошибки. На одном из концертов в качестве поддержки группы выступала Money For Jam, и их басистка Ханна Гриффит сказала в интервью журналу «Record Collector»: «Том, как маленький ребенок, мог вспылить от ярости прямо на сцене». Йорк знал, что группа близка к прорыву, хотя еще не полностью готова.

Когда в ноябре 1991-го была опубликована запись «Manic Hedgehog», группа дала первое интервью местному музыкальному журналу «Curfew», проявившему исключительный пророческий дар. Редактор издания, Ронан, был несколько удивлен мрачным настроением песни «Nothing Touches Me», потому что в то время большая часть музыки была относительно оптимистичной или, по крайней мере, энергичной и быстрой. Статья в журнале содержит высказывание Тома, которое четко выражает его установки.

«Иногда люди говорят, что мы слишком всерьез все воспринимаем, — сказал Йорк, — но это единственный способ хоть чего-то добиться. Мы не собираемся рассиживаться и радоваться, если что-нибудь произойдет само собой. Мы честолюбивы. Иначе никак».

Вот почему всего через пять месяцев после окончания Томом Эксетера они решили подписать контракт с Китом Уозенкрофтом и EMI. Это было гораздо более спорное решение, чем можно себе представить. On A Friday — по крайней мере, по звуку — оставалась инди-группой. В начале 1990-х гг. контракт с таким крупным агентством для подобного коллектива был не то чтобы неслыханным делом, но свидетельствовал об определенных намерениях. Борцами за чистоту стиля инди, вроде журналов «NME» или «Melody Маkеr», такой контракт расценивался как серьезный поворот в сторону. Это означало, что группа беззастенчиво жаждет славы и успеха, что в инди-кругах активно порицалось. Позднее этот шаг создал для группы проблемы в прессе, и, хотя ребята уважали многих людей, с которыми работали в EMI, вскоре последовали многочисленные разногласия. Однако в тот момент контракт давал группе возможность сделать следующий шаг — огромный прыжок вперед.

Первая встреча музыкантов с новыми партнерами не была однозначно удачной. Колин рассказал позже в интервью NME, что глава компании Руперт Пери выглянул из двери кабинета и заявил: «Вы больше меня не увидите, пока не продадите пятьсот тысяч экземпляров, а затем пожмем друг другу руки и сделаем общий снимок. Кстати, мне и вправду понравилась та песня, „Phillipa Chicken"». Характерно, что группа больше никогда не играла «Phillipa Chicken».

Сотрудники EMI не замедлили предложить музыкантам некоторые перемены. В особенности их раздражало название группы. В довольно раннем обзоре «NME» название On A Friday вызвало пренебрежительную оценку: Джон Харрис, автор статьи, в остальном оценивший группу весьма неплохо, решил, что оно представляет собой вульгарное напоминание о традиционных попойках вечером в пятницу, накануне выходных. По его словам, «в названии, намекающем на пьяный разгул, содержится оттенок экстрима». Если бы он только знал, что на самом деле название отсылает к единственному дню, который ученики частной школы могли посвятить репетициям, его замечания могли прозвучать еще резче. Компания была права. On A Friday звучало ужасно.

«Помню, как они сменили название на On A Friday, — рассказывает Марк Коуп, — и все им говорили: „Люди решат, что вы играете только по пятницам. Если концерт придется на понедельник, ничего хорошего не выйдет. Вы бы еще назвались «Пиво даром!»". Но когда они решили стать Radiohead, все подумали: тоже ерунда какая-то! Название-то нормальное, но ничего не означает. Хотя вообще-то все названия групп — полная ерунда, пока они не на слуху».

В 1991 году все новые группы старались выбрать названия в одно слово. Ride, Lush, Blur, Curve. On A Friday пошли другим путем. Они хотели подобрть нечто такое, что могло бы суммировать особенности создаваемого ими звука. Перепробовав крайне неудачные названия вроде Shindig и Gravitate («Вечеринка» и «Свободное падение»), ребята остановились на Radiohead: это было название довольно невнятной песни их любимой группы Talking Heads из альбома «Тruе Stories». «Мы всегда чувствовали сильнейшую близость с ними, — заметил Эд О'Брайен. — Они ведь тоже белые ребята, которые развлекаются на безумный студенческий лад и все же играют не хуже Эла Грина».

На продюсеров вечно валятся все шишки — их клянут за плохие советы и никогда не благодарят за хорошие; однако группа понимала, что на этот раз EMI знает, о чем говорит. «Radiohead — это было круто тогда и круто по сей день, — говорит Том, — потому что название суммирует всю эту фигню про прием информации, типа как в Америке куча людей может принимать радиоволны зубами. У них там такие металлические коронки, которые ловят радио».

В то время Том также воспользовался возможностью брать уроки вокала. От природы, с самого юного возраста, Йорк был отличным вокалистом, однако преподаватель, весьма впечатлившись тембром его голоса, пришел в ужас от некоторых привычек начинающего певца. Том тогда еще курил. Он понятия не имел, как следить за голосом, а преподаватель вокала каждый раз срывался на крик, поскольку от юноши на весь класс разило табаком. Он объяснил Тому, что если он не будет осторожным, то уже через несколько лет не сможет петь.

Джонни тоже вынужден был принять важное решение. Пока остальные участники группы благополучно приобретали ученые степени в университетах, он занимался музыкой в Оксфорд-Брукс. Когда группа собралась снова, они стали больше играть, чаще давать концерты, проводить больше времени за сочинением песен и репетициями, так что учеба превратилась для Джонни в проблему. Особенно трудной стала ситуация после того, как группа занялась записями на студии. Джонни перешел на гитару, и его роль в группе заметно возросла, он был теперь ключевым партнером Тома в написании песен. Он привнес в группу больше любого другого гитариста, потому что избежал традиционных маний «профессионала». Он никогда не воспринимал себя исключительно как гитариста, не фетишизировал свой инструмент. Позднее в интервью для журнала, посвященного игре на гитаре, он шокировал журналиста тем, что даже не знал марку своей гитары. Для него она была просто средством извлекать звуки. Контракт с EMI, помимо прочего, означал, что теперь Джонни, всегда хранивший незыблемую веру в песни Тома, может бросить колледж и посвятить все свое время группе.

 

6. Radiohead

Первое, что сделали Крис и Брюс для Radiohead, — снова отправили группу на студию «Courtyard», чтобы сделать больше записей песен. Опыт оказался не совсем успешным. Проблема заключалась в том, что Крис и Брюс никогда прежде не имели дела с такой музыкой, как у Radiohead. Со своей стороны, Тому раньше никто не указывал, как должны звучать его песни. И он не был уверен, что ему нравится то, что у них получается. Позднее Крис описал ситуацию с предельной честностью: «Колоссальный конфликт интересов. Думаю, Том сомневался в необходимости моего участия... возможно, я держался в студии слишком властно и самоуверенно».

Тем не менее ЕР «Drill» оказался не лишенным удач. Первая композиция «Prove Yourself» точно отражает особенности звука того времени. Такую композицию могла сыграть любая группа в стиле инди, с характерной смесью британских и американских влияний, но песня отличается сильным припевом и запоминающимся центральным рефреном. А вот другие композиции, в частности «You» и «Stupid Саr», оставляют желать лучшего: три гитары, которые вживую создавали отличное сочетание, в записи зазвучали сумбурно и беспорядочно.

Музыканты знали, что способны на большее. Они не собирались показывать песни с «Drill» в таком варианте. Треки должны были служить лишь демо-версиями для подготовки настоящей профессиональной записи. Опыт выпуска в свет грубых набросков под именем известного лейбла — совсем не то, на что они рассчитывали. Музыкантам нужно было привыкнуть к переходу от статуса маленькой независимой группы к преимуществам и изъянам среды, где вращаются большие деньги. Прежде чем представить прессе альбом «Drill», Том связался со старыми друзьями по колледжу искусств университета в Эксетере, чтобы обсудить с ними идеи обложки. Уже через несколько лет они будут постоянно сотрудничать с Дэном Риквудом, но пока участники Radiohead не были уверены, в ком или в чем нуждаются.

«Том спросил некоторых из нас, не хотим ли мы сделать обложку для альбома „Drill", — рассказывает Шон Мак-Криндл. — Он написал нам письма, чтобы посмотреть, какие идеи мы ему предложим». Однако либо представители EMI разубедили Йорка, либо идеи оказались не блестящими. В конце концов лейбл привлек профессиональную дизайнерскую компанию. Это обошлось в тысячи фунтов стерлингов, и ребята были не особенно довольны результатом. Затем, по странному стечению обстоятельств, первые три тысячи экземпляров альбома были потеряны, как уже произошло с большей частью экземпляров «Hometown Atrocities». Официальный выпуск отложили на две недели. И даже хуже: промо-версия вышла под новым названием группы Radiohead, но в действительности там была музыка другого исполнителя, работавшего с EMI, Джо Кокера. Трудноназвать такую ситуацию обнадеживающим началом карьеры под эгидой крупной музыкальной компании.

Когда ЕР «Drill» наконец вышел, он вызвал сравнительно малый интерес. Стив Ламак, позднее сотрудничавший с «NME», высказался наиболее позитивно. «Означает ли это конец эры шугейзинга?» — спрашивал он, заявив, что именно эта музыка звучала в его стерео в течение двух недель. Однако песни не крутили по радио, и в чартах они поднялись всего лишь до номера 101. После радостных ожиданий, связанных с подписанием контракта, это казалось почти провалом, хотя никто и не рассчитывал, что Radiohead сразу сможет прорваться в верхние строки национальных рейтингов. В ту эпоху, в начале 1990-х, группы раскручивались несколько дольше, чем нынче. Тем не менее представители EMI остались не в восторге. Они считали, что производство дальнейших записей будет неразумно для их компании.

Как раз в это время проявился взрыв интереса к гранжу, и EMI хотела, чтобы группа Radiohead стала британской версией Nirvana, а Том и остальные участники коллектива были счастливы сотрудничать (по крайней мере, на поверхности все выглядело именно так). «Понять, что мы чувствовали, можно по песне „Smells Like Teen Spirit", — сказал Том позднее Джону Харрису во время своего первого интервью общенациональной прессе. — Когда ее начали крутить по радио, выбора уже не было: оставалось только слушать ее. Нельзя пройти мимо и проигнорировать такую песню, она сама является к вам. Надеюсь, мы будем звучать из всех динамиков таким же образом».

Том оставался фанатом таких групп, как The Pixies и Throwing Muses, и он хотел, чтобы Radiohead в той мере приближалась к рок-музыке. Если британские инди-группы в 1980-х — начале 1990-х гг. поголовно были весьма легкими и чудаковатыми, а американские рок-группы — не менее стереотипно маргинальными по стилю и более прямолинейными, The Pixies и некоторые другие команды нашли третий путь. Проблема On A Friday еще до подписания контракта заключалась в том, что участники группы никак не могли определиться с направлением. Джон Харрис сказал в интервью журналу «Q», что, когда новый глава продюсерской компании «Hall Or Nothing» впервые привел его прослушать их выступление, группа произвела на него весьма неровное впечатление. «Они выглядели ужасно, — вспоминает он. — Том был в коричневом джемпере с круглым вырезом, коротко стриженный и казался очень маленьким, в нем не было того артистизма, которым он славится сейчас. С музыкальной точки зрения царил полный разнобой. Начали они с чего-то вроде Rickenbackery с отголосками The Jam времен альбома „Аll Mod Cons", а затем перескочили на Нечто в духе The Pixies. Все это был сырой материал, они еще не нашли собственного стиля». Однако общее впечатление оказалось довольно позитивным. И Харрис заметил: «Группа кажется многообещающей, но пока не вышла на свой уровень».

В живых концертах их самой выигрышной чертой было сочетание трех гитар Джонни, Эда и Тома. Позднее Том описал свой музыкальный вклад в группу как «неслышную гитару» — когда звук микшировали, для его гитары почти не оставалось места. Но три весьма разных стиля в то время давали группе уникальное звучание, хотя во многом оно оставалось вполне банальным. Именно это слияние гитар они хотели зафиксировать в записи, но никто не знал, как это сделать.

По чистой случайности в тот момент в стране оказались два американских продюсера, Пол Кью Колдери и Шон Слейд. Они были из Бостона и делали записи для The Pixies, а также Throwing Muses, Dinosaur Jr и Buffalo Tom.

«Мы летели через Англию, — рассказал мне в интервью для этой книги Пол Колдери. — Запись, которую мы сделали для группы Clockhammer, лежала на столе Ника Гэтфилда (директора EMI в рамках рекламной кампании), и мы сказали ему: „Вот наша запись". А он спросил в ответ: „Вы действительно сами ее делали?" В то время в Англии было обычным делом приписывать себе чужие заслуги. Делаете микс и заявляете: „Я сделал запись". Ник спросил: „Звучание гитар тоже сами проработали?" И мы ответили: „Да", а он: „Знаете, мы взяли тут одну группу и попытались привести в порядок звучание гитар, но мне нравится саунд в этой записи. Может, попробуете поработать с ними?" А мы: „Конечно, идея хорошая". И тогда Ник поставил нам пару песен. Полагаю, это были демо-версии, подготовленные Крисом. Думаю, там была песня „I Can't".

Мое первое впечатление: у парня [Тома] отличный голос, почти ангельский, как у мальчика-хориста. Это поразило меня. Самое важное — найти стоящего вокалиста. Хороших басистов в мире полно, знаете ли! Но надо искать солиста. Я понятия не имел, как ребята выглядели на сцене, но мы сказали: „Звучит здорово, мы как раз ищем работу, и если вы думаете, что мы сможем сделать для них что-то, отлично". Так мы оказались в деле».

«Если вы спросите меня, где труднее всего найти работу, я бы назвал EMI, — сказал его сопродюсер Шон Слейд. Оказавшись в легендарном офисе и слегка рисуясь, я заявил: „Отлично, эти ребята — настоящее рок-открытие Англии". Уж не знаю, что они там про меня подумали. Мы уже сделали серию записей американского инди, и я не знал, на что они рассчитывали».

Но Шона тоже зацепила запись. «Ник поставил нам две песни, — говорит он, — и я вспоминаю, что на меня мгновенно произвел впечатление голос Тома. Я просто сидел и говорил себе: „Боже мой, а парень умеет петь! Похоже, дело выгорит!"»

Когда участники Radiohead впервые встретились с Полом и Шоном, обе стороны не понимали, что делать друг с другом. На Тома произвело впечатление то, что эта пара продюсировала Miracle Legion, а также The Pixies, Buffalo Tom и других. Но американцы были слишком необычными типажами для ребят из Radiohead. В их бэкграунде тоже был опыт учебы в престижном учебном заведении, оба закончили Гарвард, но они были уверенными в себе и коммуникабельными, в то время как участники британской группы отличались замкнутостью и молчаливостью. Сначала американцам с трудом давалось общение с ними, они не понимали, что у Radiohead на уме. Вся пятерка была менее опытной, чем музыканты из американских групп, с которыми продюсеры работали прежде.

„На первых порах всё шло с трудом, — вспоминает Шон. - Они были очень, очень юными. У них ведь прошло не так уж много концертов. Они представляли собой скорее зачаточное состояние группы, чем готовый коллектив. Я мгновенно почуствовал это обаяние. И подумал: „У этой группы есть шанс", потому что парни действительно любили друг друга и хотели играть. Но им не доводилось выступать перед большой аудиторией. Они только начинали, два успели ощутить атмосферу. Кроме того, сам факт нашей „американскости" несколько шокировал их, казался странным. Они дали нам шанс сделать дело, потому что мы уже записывали музыку инди, которая имела вес в Англии. Но в то же время наши манеры явно казались им слишком американскими. Порой придешь к ним, а они звонят менеджерам и говорят (с таким безупречным английским произношением): „О, американцы..." Думаю, в нашем облике и речи было на их вкус слишком много самодовольства — полагаю, им это даже нравилось, но самим этого не хватало.. . Не знаю! В культурном плане это была настоящая золотая жила. Но я думаю, они ценили тот факт, что мы действительно хотели добиться результата и сделать рок-запись — три гитары, ведь именно для этого нас пригласил Ник Гэтфилд».

«По первой встрече я не помню ничего особо хорошего или плохого, — рассказывает Пол. — Они выглядели компанией школьных друзей, каковыми и являлись. Очень разношерстная команда: Эд — высокий и красивый. Том — крутой на вид и невысокий, братья Гринвуд — типичные англичане со взъерошенными волосами; все такие разные. Но они несомненно были друзьями. Они в то время отлично ладили между собой. И определенно были серьезно настроены вместе двигаться дальше. Прямо горели желанием записываться: „Давайте сделаем это!"»

Но после относительного провала «Drill» EMI не хотела рисковать. Вместо того чтобы нанять Пола и Шона на Целый альбом, представители компании предложили им по работать всего с двумя песнями. «Когда они пригласили нас в первый раз, то попросили спродюсировать „Inside My Head" и еще одну вещь, — рассказывает Пол. — Не самые выигрышные песни. Я был очень разочарован, ведь нас практически кинули. У нас были пленки с куда лучшими песнями, а вдруг оказалось, что мы подписались на вытягивание худших по качеству треков, которые выбрали в качестве меры безопасности, чтобы посмотреть, что мы сможем с ними сделать. Позднее выяснилось, что Уозенкрофту одна из них по-настоящему нравилась, но мое субъективное мнение, что те песни были не особенно хороши».

«Кит Уозенкрофт думал, что Inside My Head" — потенциальный хит, — вспоминает Шон. — Но это было не так». Том склонялся к тому же выводу. Когда они попытались записать «Inside My Head» и вторую песню, «Million Dollar Question», попросту ничего не вышло.

«Я был всерьез расстроен, и дело шло не ахти как хорошо, — продолжает Пол. — Они не блестяще играли, никто не горел желанием записывать именно эти песни, все просто сказали „угу" . Композиция "Million Dollar Question" давно была исключена из актуального репертуара группы, она относилась к периоду, когда ребята выступали под именем On A Friday. Мелодия не представляла собой ничего выдающегося. Инструменты просто гремели и звенели, не оставляя паузы для вокала. В лучшем случае эта вещь могла заставить вас подумать: „Ну, наверное, вживую звучит получше". Песня Inside My Head" была посильнее, однако вокал Тома звучал ужасно, слишком бесстрастно и холодно, а гитара Джонни тоже на этот раз не впечатляла. Явно не та вещь, которая может потрясти мир"

Чтобы немного взбодрить компанию, Пол предложил сыграть кавер Скотта Уокера, который ребята показывали ему на репетиции. По крайней мере, Пол решил, что это кавер песни Уокера. «Еще до начала записи мы готовили аппаратуру, и парни как раз начали играть песню, и Том пробормотал: „Вот наша песня под Скотта Уокера", — рассказывает Пол. — Но я думал, что он сказал: „Это песня Скотта Уокера". Ведь есть куча его записей, у меня были далеко не все. Слейд взглянул на меня и сказал: „Плохо, что их лучшая песня — чужая". Так что, когда я хотел попросить сыграть ее для разогрева, я просто сказал: „Давайте-ка ту песню Скотта Уокера, которую вы играли накануне"».

Конечно же, речь идет о «Сrеер».

«Они сыграли ее один раз, — говорит Пол, — а потом все пошли обедать. Когда они вернулись с обеда, я предложил: „Давайте поработаем над ней". Когда они доиграли, повисла тишина, а затем все в студии принялись аплодировать. Один из таких диких моментов, когда думаешь: „Ух ты, что это было?!" И я работал над этим материалом весь остаток дня, а потом позвонил Уозенкрофту и попросил его приехать из Лондона, потому что у нас есть другая песня. Но он отнесся к известию недоверчиво, потому что нам платили только за две песни. Я не виню его — могло показаться, что мы просто хотим получить с него больше денег. Так что он был полон подозрений».

«Когда мы пришли к Киту в EMI и заявили, что выбираем эту песню и сделаем настоящий хит, в отличие от двух других, которые нам предложены компанией, он подумал что мы просто пытаемся получить больше денег, — подтверждает Шон. — Потому что нам платили отдельно за каждую песню, а мы добавляли к списку третью композицию, что выглядело очевидной мотивацией. Но дело не в этом. Просто нас разочаровали те две песни, которые навязала нам компания».

Несмотря на свое неудовольствие, Кит после работы все же поехал в студию «Chipping Norton», чтобы послушать, о чем идет речь. Чутье у него было отличное, и он сразу согласился, что эта песня лучше двух других. «Когда [Кит] принес ее в офис и поставил для сотрудников, — говорит Пол, — все вскочили с мест. Первая запись была своего рода черновым прослушиванием, контракт с нами еще не заключили. И после „Сrеер" нам сказали: „OК, мы нанимаем этих парней, чтобы сделать остальную часть записи"».

Представители EMI согласились, что на студии «Chipping Norton» следует записать целый дебютный альбом. Это был шаг вверх по сравнению с «Courtyard», но и на этот раз никто из участников группы не зациклился на успехе. «Пол и Шон — этакие крутые бостонские американцы, — говорит Найджел Пауэлл, — что облегчало их задачу. „Chipping Norton" — отличное местечко. Это прекрасная студия, в которой очень удобно работать».

«В восьмидесятые это была симпатичная и довольно знаменитая студия, — рассказывает Пол. — Построили ее в конце семидесятых; именно здесь записаны „Stuck In The Middle With You" группы Stealers Wheel и „I Just Died In Your Arms Tonight" Cutting Crew. Хорошо оборудованная, качественная студия с двадцатью четырьмя дорожками и всем прочим».

Иначе говоря, антураж соответствовал серьезному лейблу. Позднее участники Radiohead испытывали усталость и раздражение при встрече с такими местами. «Это ужасно депрессивно. - сказал Джонни в 1997-м. — Когда приходишь на все эти студии, там чувствуется запах тел и везде валяются экземпляры „Playboy", оставшиеся от предыдущей группы, так что с трудом подавляешь желание чесаться».

Но вернемся назад: когда музыканты впервые попали на «Chipping Norton«, им очень там нравилось. В некотором отношении, при том что через плечо им заглядывала EMI, ребята будто снова оказались школьниками, но они все еще радовались контракту и совсем не хотели вступать в конфликты. И еще они верили в то, что юность на их стороне.

«Они ничуть не тушевались, — говорит Пол. — Джонни был настоящим музыкантом, и все они хорошо играли, так что инструменты были под их полным контролем, а вопросы технологии они оставляли нам».

Обе стороны вполне ладили и вместе продвигались вперед. Пол и Шон вышли из среды инди. Они привыкли записывать сырой альтернативный рок очень быстро, без всяких выкрутасов, и на их счастье эта манера внезапно стала важнейшим приемом для рок-музыки. Тем не менее Шон утверждает, что никто напрямую не говорил, что Radiohead станет «британской Nirvana».

«Я никогда не думал о них в таком ключе, — продолжает он. — Это не было холодным расчетом. Главное, что им самим нравился такой звук. Они были увлечены Sonic Youth и вообще идеей предельного звука электрогитары и усилителя. Мы делали записи Dinosaur Jr и Buffalo Tom обе эти группы использовали сокрушительный объем гитарного звучания как часть музыкального самовыражения. Еще одна важная вещь, связанная с этой записью, заключалась в том, что, хотя она и делалась для EMI, избранный нами еще раньше подход предполагал быструю запись. Мы поступали подобным образом по целому ряду причин. С одной стороны, мы привыкли работать с низким бюджетом. С другой — существует определенная эстетика: приходишь, играешь, сводишь запись и получается твоя собственная музыка. Так и случилось. Я знаю, что нас с Полом критиковали за такой подход но именно так мы работали».

Но именно поэтому EMI и наняла американцев. Их способ работы неожиданно оказался намного более выгодным, чем другие. Несомненно, это было столкновение культур: сырого стиля звукорежиссуры, перфекционизма Тома и привычки EMI все контролировать, но «Creep» доказала, что партнерство все же складывается. Даже когда речь шла о демо-версии, большинство людей, слышавших ее, соглашались, что это большой шаг по сравнению со всем, сделанным раньше.

«Я помню акустическую версию песни „Сrеер", Том прислал мне кассету из Эксетерского университета, — говорит Колин. — Я прослушал ее и сказал: „Вот что я хочу делать". Это моя судьба: помогать распространять эту музыку и внедрять ее в современную популярную культуру, потому что это очень важно».

Трудно сказать, насколько серьезно он это говорил. Позднее он заметил, что текст «Сrеер» заставил его «фыркнуть», но в целом песня несомненно его впечатлила. Как и всех остальных. Всех, кроме Джонни. Он считал песню слишком слабой и упрощенной. Когда они исполняли ее, он злился и буквально терзал гитару, извлекая из нее визг и злобные стоны. Но к тому времени, когда Пол и Шон услышали песню в первый раз, остальные участники группы уже решили, что она звучит намного лучше, если все в ней довести до предела.

«Когда мы записывали эту песню, мы как само собой разумеющееся говорили: „Ну что же, время пошуметь!" — вспоминает Пол. — И это стало завершающим штрихом. Первая попытка была отличной, но дальше потребовалось множество подходов, чтобы записать вторую. Сегодня, конечно, мы бы просто сделали сэмпл, но тогда ситуация была иной».

Это было ключевое решение для дальнейшей карьеры группы. «Если бы гитара не взрывалась там, где взрывается, вряд ли нам удалось бы попасть на альтернативный радиоканал, — признался Том в интервью журналу «Rolling Stone» в 1997 году. — И мы бы никуда не пришли».

Том всегда имел особые планы на «Сrеер». Песня выражала те чувства, которые повседневно испытывает множество людей, но о которых никто не любит говорить. Вложить их в песню, открыть для всего мира — означало возможность высказаться, почувствовать себя понятым. К тому времени Том уже некоторое время встречался с Рэйчел, поэтому суть песни — одержимость героя девушкой, с которой он даже не разговаривал ни разу, — выглядела особенно нелепо.

«Та песня отражала его состояние на тот момент, — говорит Пол. — Она выражала истинные чувства, именно те болезненные переживания, о которых никто никогда не желает говорить вслух. Это типично для ребят в старших классах или в колледже. Том написал песню в колледже о девушке, которая не дала ему времени объясниться, и эта история берет за душу каждого. Такое юношеское самовыражение. Не сказал бы, что в песне есть ирония. Тому было по-настоящему больно, когда он писал ее, но теперь он уже стал другим и мог говорить о своих переживаниях открыто».

Смысл песни довольно болезненный. И хотя на первый взгляд она о любви, в ней ощущается больше ненависти, чем нежных чувств. Кажется, что герой готов взорваться и уничтожить объект своей страсти, чтобы избавиться от собственной униженности и неполноценности — того, что названо словом «сrеер» . Такой взгляд на песню подкреплен знаменитым — и самым спорным — высказыванием Йорка, что он ни разу не встречал красивую женщину, которая ему по-настоящему нравилась.

В интервью «Melody Макеr» он сказал: «Сталкиваясь с красивой женщиной, я стараюсь как можно скорее уйти или спрятаться. Не то чтобы я боюсь красавиц. Но просто отвратительно, как все вокруг них вертятся.. . Красота — это незаслуженная привилегия и власть».

Позднее, несмотря на то что он признавал, что произносил эти слова, он все же пошел на попятный. «В этом много высокомерия, — признался он в интервью «Q» . — Грубо. Глупо. Я испытываю нормальное, искреннее влечение к красоте, чувство совершенно бесконтрольное и пугающее, и все это в максимальной степени воплощено в женщинах».

«Сrеер» выражает те же чувства в предельно мощной форме. Ее текст говорит о глубочайшей обиде. Вполне объяснимо, что позднее Том пришел к полному отрицанию самой песни. Но сперва она, можно сказать, спасла карьеру Radiohead и безусловно спасла их дебютный альбом Pablo Honey.

 

7. Pablo Honey

«Раblo Honey» теперь кажется сиротой в длинной карьере Radiohead, нежеланным детищем, почти забытым своими родителями, хотя альбом был продан в количестве двух миллионов экземпляров и помог им стать по-настоящему значимой группой. По сравнению с ним второй альбом, «The Bends», на первых порах выглядел провалом, поскольку в первый месяц разошлось гораздо меньше экземпляров. Однако, как и все их последующие записи, создание первого альбома потребовало борьбы. Проблема заключалась в том, что у них просто не хватало качественных песен. Том отказался перерабатывать многие из своих старых композиций времен On A Friday. Он был убежден, что группа должна развиваться и разрабатывать новое звучание в стиле гранж.

«Я не говорю, что мы подбирали остатки, но материала реально не хватало, — говорит Пол. — Не то чтобы мы купались в заготовках и решали: „Возьмем вот это", скорее уж „ладно, берем то, что есть"».

К тому же группа не была в должной мере оснащена и подготовлена технически. Том в то время лишь стремил-ся достичь стандартов вокала, которые установил для себя, а Фил еще не стал тем отменным барабанщиком, которым его узнали позже. «Они были юными. И совершенно неопытными, — говорит Шон. — Хотя Колин был просто чудо, у нас оставалось много проблем с поиском песен, которые могли правильно преподнести группу публике, и дело было именно в неопытности ребят».

«В течение некоторого времени [Фил] держался на заднем плане, — поясняет Найджел. — Я отлично помню посещение студии: и Пол и Шон были завалены тонкими магнитными лентами, накрученными вокруг шеи, поскольку собирали воедино разные варианты партии ударных. Этот прием в те дни был типичным для изготовления любой записи. Даже с Филом Коллинзом, вероятно, пришлось бы соединять пару записей ударных, чтобы составить цельную партию для альбома. Фил довольно болезненно относился к этому процессу, что еще больше осложняло ситуацию. На самом деле он был отличным ударником, просто нервничал из-за многократных дублей» .

Однако Том тоже переживал глубокую депрессию, если дела шли не так, как хотелось. «Том очень эмоционален. Если привести его в правильное настроение, вокал дается ему легко, — объясняет Пол. — Но если он не в духе, могут возникнуть осложнения. Но он фантастический вокалист в техническом отношении. В детстве он пел в хоре и все такое. Но вообще самое трудное в работе продюсера — добиться от певца хорошего вокала. Когда мы работали над Creep, результат получился сам собой. Такое иногда случается - вроде даже и усилий никаких не прикладываешь, а потом оглядываешься и думаешь: „Что это было?" Потому что остальной альбом шел не так-то легко. Трудно было его закончить».

Том позднее признавал, что был «невыносим» во время сессий звукозаписи для «РаЫо Ноnеу» . Остальные участники группы знали о его перфекционизме и гиперкритическом подходе, но с таким напряженным, стрессовым периодом столкнулись впервые. В отличие от всех остальных альбомов, которые группа записала за все время карьеры, на этот раз график был очень жестким. У музыкантов не было времени беспокоиться о деталях — в их распоряжении оставалось всего три недели. Приходилось действовать с наскока, и если что-то не очень получалось, то увы. Но зато ребята немало повеселились при работе над некоторыми композициями — они ведь не были суровыми пуританами.

«На [первой записи] „You" мы забуксовали, — вспоминает Пол. — Никак не могли ее запустить. Помню, один из их друзей заглянул к нам с травкой.. . мы отлично проводили время. И гитара Эда вдруг обрела новый смысл. Он играл свою партию, которая проходит сквозь всю песню, и неожиданно мелодия зазвучала так, как надо. Я не говорю, что наркотики — хорошая вещь, но порой они могут изрядно вдохновить!»

В другой раз, работая над «Апуопе Can Play Guitar», ребята решили сверить впечатления. «Каждому человеку в студии, даже повару, дали попробовать сыграть эту песню, — продолжает Пол. — Каждому, кого мы смогли найти: садовнику, помощнику звукооператора. Каждый должен был сыграть гитарную партию, потому что общая идея состояла в том, что на гитаре может играть любой. Было очень забавно наблюдать, какой у кого подход. Некоторые вполне справились с партией гитары, Шон просто устроил шум, дергая струны. Это было нечто вроде теста Роршаха на характеристику личности. Джонни играл монеткой. Сам я кое-как пытался выдержать ритм. Отдельные версии там и не расслышишь, все слилось в полную какофонию. Зато было реально весело. С технологической точки зрения мы никуда не продвинулись. Это был такой эксперимент в стиле Брайана Ино, просто для прикола. Мы же не какие-нибудь загнанные старые пердуны, которые вопят: „Пошли в паб, к черту все это, ненавижу!" Процесс нас действительно увлекал. Мы знали, что группа отличная, и пытались сделать для них отличную запись. Эти парни очень умные, они многому научились на опыте, в качественной студии, наблюдая и делая выводы, что работает, а что нет» .

Опыт записи альбома «Раblо Ноnеу» для Тома и других участников группы стал крутым поворотом в карьере. В то же время опыт этот оказался тяжелым и изматывающим. Том научился лучше писать песни, но сочетание напряженного графика работы и более чем скромного бюджета ли шали их возможности вкладывать в запись каждой композиции необходимое время. Некоторые номера, например «Prove Yourself», казались лучшими произведениями Radiohead, когда Пол и Шон впервые услышали их, но вскоре их превзошли новые, более эффектные композиции.

«Я думаю, "Prove Yourself" была одной из первых песен, которые мы видели на демо-версии. Сначала мы считали ее одной из лучших вещей из услышанных, но по мере того как шла работа над записью, оценка сменилась на „в целом подходящая"», — рассказывает Пол. А когда Тому наконец Удался пронзительный вокал в песне «Vegetable», продюсеры поняли, что начинают продвигаться вперед. «Мы Долго мучились, и однажды вечером Том наконец сделалвсе, как надо. Для него это была одна из самых трудных для исполнения партий. Не знаю почему. Справившись с этой вещью, мы даже сделали перерыв на один вечер. Этот переломный момент нужно было преодолеть».

Но существовали и другие композиции, которые даже в то время не вызывали ни у кого заметного восторга. Особенные опасения были связаны с шумной и резкой вещью, которая шла прямо вслед за «Creep» и называлась «How Do You?».

«Некоторые песни не нравились группе с самого начала, — вспоминает Найджел. — Совсем недавно, во время записи последних двух альбомов, мы с Джонни обсуждали их состав, и он говорит: „Сейчас нам просто надо понять, какие песни стоит включать в новый альбом. Мы будто снова играем в игру «Стереть ли „How Do You?"»". Никто не был доволен той песней. Мы и сами понимали, что это не высшее наше достижение».

«Мне песня казалась забавной, но британская пресса порвала нас на куски за этот „поддельный панк", как они ее называли, — рассказывает Пол. — Это всего лишь короткая, слегка безумная песенка. Полагаю, мы поставили ее после „Creep", чтобы сделать альбом более динамичным. Возможно, имело смысл отделить ее от „Creep", потому что она слишком раздражает слух, я так полагаю. Помню, пресса вывалила на нее целую гору дерьма. Они не врубились».

Из всех ранних демо-записей в «How Do You?» наиболее сильно чувствовался оксфордский дух. По мнению Най-джела, именно поэтому Том принял решение все-таки включить песню в альбом: «Думаю, Тому нравился текст песни. Он связан с Кевином Максвеллом, сыном Роберта Максвелла (который жил в Оксфорде), и Том ценил ярость этих строк, но я не считаю, что музыка была на том же уровне».

Последняя из записанных песен стала завершающей в альбоме; это была «Blow Out». Получился весьма хаотичный финал того, что составляло общий хаотический процесс работы над альбомом. Когда приехали друзья музыкантов, оксфордская группа The Candyskins, были добавлены окончательные штрихи. В студию набилась куча народу, и в общей неразберихе и суете динамики, установленные на подставках, неожиданно с грохотом рухнули на пульт. Целый ряд переключателей был буквально отрезан от системы.

«Пульт не сломался, но беспорядок получился изрядный, — рассказывает Пол. — Пришлось вызывать инженера, и он был в полном шоке. Трудно вообразить более хаотическую сессию звукозаписи — кругом толпа посторонних, аппаратура повреждена. Но всем было ужасно смешно. Полагаю, это последнее, что мы сделали во время той записи!»

Но, хотя группа и продюсеры по большей части хорошоладили во время сессий, на следующем этапе их отношения подверглись серьезному испытанию. Пока шла запись, Том мог надеяться, что из хороших исходников получится качественный результат, главное — все правильно смонтировать. На практике дело обстояло совсем не так. Когда музыканты прослушали то, что получилось, их иллюзии начали рассеиваться.

«У нас не случалось настоящих споров, но было немало [кислых гримас]: „Честно говоря, нам не особо нравится микс", — признает Пол. — В процессе записи я нелюблю говорить: „Мы все исправим при монтаже", но всегда есть масса вещей, которые откладываешь на потом и повторяешь: „Знаю, вам это не нравится, но потом мы все переделаем". В реальности же рано или поздно наступает момент, когда все это накапливается и надо что-то предпринимать. И если кому-то по-прежнему не нравится результат, ограниченный бюджет не всегда позволяет что-либо поменять. Если [продюсер] Def Leppard Матт Ланж захочет вернуться и переписать песню, никто не станет из-за этого сходить с ума, однако у нас на том этапе бюджет был практически исчерпан».

Единственная вещь, которую решили исправить, была все та же песня «Creep». Никто не сомневался, что у нее нет ни малейшего шанса стать хитом, поскольку текст для этого явно не подходил. В 1993-м песни с нецензурной лексикой не допускались на радио, даже с «бипом». Sonic Youth тоже поменяли тексты при сходных обстоятельствах, так почему бы Radiohead не согласиться? Музыканты признавали необходимость стратегии «продажи», но Том, как и следовало ожидать, вернувшись в студию для записи радиоверсии, пропел «очень» вместо «гребаный» самым язвительным тоном. По иронии судьбы версия со словом «очень» звучит еще более антагонистически и саркастически по отношению к предмету лирического повествования. Единственное преимущество такого переписывания песни заключалось в том, что она дала Йорку шанс вернуться и улучшить первоначальную версию. Ведь поначалу слова песни были совсем не те, что появились в окончательном варианте.

«Этот текст был сделан как заменитель, — объясняет Шон. — Знаете, как The Beatles в песне "Yesterday" изначально пели про взбитые яйца [прежде чем Пол Маккартни принес окончательную версию]. Что-то в этом роде».

«Мы и в самом деле поспорили, — говорит Пол. — Я сказал: „Теперь у вас есть шанс сделать все лучше" , а Том ответил: „Нет, дело сделано, все написано, хватит возвращаться к пройденному". Но я несколько надавил на него, насколько вообще на Тома возможно надавить. Я сказал ему: „По-моему, песня может стать шедевром, но для этого надо постараться"».

На Тома слова продюсера не произвели никакого впечатления. Он считал, что песня закончена. С него было довольно, он не хотел возвращаться и переписывать ее. «Он состроил свою обычную гримасу, очень забавную, — вспоминает Пол, — и ушел, а потом вернулся с первой частью текста, заметно улучшенного. Моя самая большая продюсерская удача!»

«Я понимаю, почему Шон и Пол сказали: „Может, стоит попробовать здесь другие строчки", — чтобы сделать смысл яснее, — вспоминает Найджел. — Но когда я спросил Тома об этом, он ответил, что это отсылка к бытовухе, как будто ты уже женат на ком-то и возишься на кухне с кастрюлями».

К началу сведения веселая часть процесса работы над записью определенно подошла к концу. Группа с нарастающим унынием слушала то, что им удалось сделать, и в отчаянии пыталась что-то изменить, но было уже слишком поздно. На каком-то этапе Том решил, что ему не нравится звук записи. Она слишком сильно напоминала другие альбомы в стиле инди, существовавшие к тому времени. В панике он потребовал, чтобы продюсеры сменили курс.

«Это было в тот момент, когда мы сводили „Blow Out", — рассказывает Шон. — Когда мы начали работать над миксом, Том заявился с утра и сказал [резко]: „Никакого искусственного эха!" И мы ответили [мрачно]: „Ну хорошо". А поскольку эхо, реверберация звука, — душа и тело музыки в записи, задача была не из легких. В итоге микс получился сухой как кость. Когда парни из звукозаписывающей компании пришли прослушать нашу работу и мы поставили им запись, они сидели надувшись, и я им сказал: „Ладно, мне тоже не нравится". Пришлось поговорить с Китом [Уозенкрофтом] и сказать ему, что так дело не пойдет. Мы микшировали в этой ужасной, ужасной студии. Пульт был кошмарный, вибрации отвратительные, да еще и люди из звукозаписывающей компании всем скопом приперлись нас критиковать. Полный абзац. Помню, как повернулся к Киту и сказал: „Послушай, приятель, я понимаю, что никому не нравится это дерьмо. Давай-ка мы с Полом вернемся в [нашу студию] «Fort Apache» и нормально сведем весь материал и пришлем сюда". Так и по

явился альбом „Pablo Honey"» .

«Было очень трудно закончить эту запись, — признается Пол. — Мы монтировали треки, а люди постоянно приходили и спрашивали: „Можно вот тут поменять?" или „А что с моей партией?" В этот момент „Creep" была уже готова, но в „Fort Apache" мы работали без группы, и они давили на нас, пытаясь вмешаться в процесс, и были весьма недовольны тем, что их отодвинули. На том этапе компания потратила уже много денег, представители лейбла требовали готовый продукт. Насколько я знаю, группа не хотела, чтобы „Pablo Honey" выходил в свет в том виде, в котором существовал в студии. Мы никогда по-настоящему не обсуждали это, потому что к тому моменту отношения наши стали несколько натянутыми после долгой совместной работы над записью. Музыканты не хотели выпускать его в том виде, потому что знали: он не совершенен, но звукозаписывающая компания — как все подобные компании — решила, что пора вмешаться, и заявила: „Ребята, пора заканчивать, у нас есть сингл, и надо двигаться дальше". И я категорически уверен в том, что они были правы. Существует лишь один шанс сделать первую запись, и если бы у парней не было „Creep", альбом мог кануть в неизвестность, но у них была эта песня. Компания знала, что у них есть нечто ценное, что именно выступления и живые концерты помогли им созреть как группе и что пора выходить на сцену на новом уровне».

Несколько торопливый характер работы над «Раblо Нопеу» сказался и на выборе названия альбома («Дорогуша Пабло») . Ощущение, что это было первое, что пришло в голову. Название ничего особенного не означало и не имело отношения к содержанию альбома. Оно было инспирировано телефонными шутниками 1990-х гг. — The Jerky Boys. Один из их звонков включал монолог пожилой испанской мамаши, которая обращается к сыну и умоляет: «Пабло, дорогуша, возвращайся домой» . Radiohead получили запись от приятеля по Оксфорду из группы Chapterhouse, и музыканты решили использовать фразу из розыгрыша.

«Некоторые их шутки совершенно психованные, — признался Том в интервью для журнала «Select». — Некоторые я просто не переношу. Но такие игры со звонками незнакомым людям были типичны для девяностых. Настоящее кощунство. „Шутники" вторгались в жизнь посторонних, и те ничего не могли с этим поделать».

Учитывая богатое воображение и изобретательность участников Radiohead, трудно поверить, что им всегда плохо удавались названия, но так оно и было. Долгие мучения по поиску названия самой группы говорят сами за себя. Возникает ощущение, что, если бы они иногда слушали чужие советы, например, когда представители EMI требовали согласования названия дебютного альбома, оно могло оказаться совсем другим. Но к тому моменту, вероятно, всем надоела неопределенность. На запись оставили всего три недели (несравнимо малый срок, если учесть время работы над последующими альбомами), и музыканты были разочарованы. Однако мысль, что вскоре у них появится возможность записать больший по объему и более проработанный альбом, помогала им держаться.

Участники группы ценят альбом «РаЫо Ноnеу» за то, чем он стал для них, — поворотом к статусу рок-группы, обеспеченным не в последнюю очередь Полом Колдери и Шоном Слейдом. В интервью для «Mojo» несколько лет спустя Ник Кент спросил Тома: «Вы бы не предпочли другого продюсера?» — «О нет, — ответил Том. — Это было здорово, настоящий рок-н-ролл. Они отличные парни».

Их постоянный продюсер Найджел Годрич тоже защищал Пола и Шона от обвинений в том, что они подвели Radiohead. Ведь у Radiohead на тот момент просто не было опыта записи, да и времени на обучение тоже. «Они очень быстро подписали контракт и очень быстро отправились в студию, — сказал Годрич журналисту Нику Патону Уэлшу. — Ситуация требовала участия людей, способных взять все в свои руки, иначе запись вообще не состоялась бы. В результате парни почувствовали, и совершенно справедливо, что им не удалось в должной мере подчинить себе процесс. Они не смогли сделать запись, которую бы чувствовали совершенно своей, ведь даже художественное оформление делал другой человек».

Пол и Шон испытывали ту же смесь депрессии и вдохновения, чувствуя, что Radiohead способны на большее. «Когда они посадили меня в машину и доставили в аэропорт, я помню, как подумал: эти парни действительно обладают особенным даром, и если бы они могли просто выступать регулярно, они вскоре стали бы отменной группой, — говорит Шон. — Я нутром чуял, что они способны на это. Могу сказать одно: „Creep" чертовски мощная вещь, и ее дух, точно соответствующий времени, дал им возможность выйти на публику и стать сильной группой, создавшей впоследствии альбом „The Bends"».

Пол считает симптоматичным, что альбом вышел в один год с «Loser » Бека: «Вокруг было много подобного. Что касается первой записи, ребятам нужно было оторваться от земли. Подняться в воздух. Она обеспечила им концертное турне и пронесла их по всему миру, помогла играть вместе и превратиться в настоящую группу».

Оба продюсера согласны, что «Рablo Ноnеу» — ничто по сравнению с тем, что Radiohead сделали впоследствии. Но при этом они считают, что процесс записи дебютного альбома помог группе подняться на новый уровень. И все же, вероятно, продюсерам было немножко обидно, когда в самом конце сессии, в тот момент, когда было уже поздно что-то дописывать, Том принес еще две демо-записи. Это были «The Bends» и «High And Dry».

Альбом «Pablo Honey» и последующий тур преподали Тому еще один важный урок: как не надо делать дела. Этот опыт научил его не слушать, что говорят представители звукозаписывающей компании, не пытаться никому подражать, не оглядываться на прессу или других музыкантов. Дебютный альбом стал своего рода одноразовой ракетой, которая выводит космический корабль на орбиту. И он сослужил свою службу — оторвал их от земли. Но когда музыканты закончили работу над записью и откатали тур, они не желали больше думать о первом альбоме. «Когда я слышу тот вокал, я даже не узнаю себя», — жаловался Том Нику Кенту. Участники группы действительно не отдавали себе отчета в том, что проведут следующие два года, исполняя те же самые песни снова и снова, прежде чем смогут вернуться в студию и предпринять новую попытку создать альбом.

 

8. Сrеер

«Creep» стал первым синглом, выпущенным в поддержку альбома «Pablo Honey», и после неудачи «Drilb> ожидания были не слишком высоки. Но даже при этом условии после продажи начального тиража в 6000 экземпляров и достижения 78-й строки в чартах Великобритании участники группы, их менеджеры и компания были разочарованы. Проблема состояла в том, что сингл слишком мало крутили по радио. В частности, ВВС Radio 1 решило, что песня слишком мрачная. Другие группы в аналогичной ситуации получали поддержк у музыкальной прессы, Radiohead же уделяли не слишком много внимания, хотя сингл и удостоился положительных отзывов. Группа оказалась в невыгодном положении, поскольку ее сочли слишком странной и выпадающей из мейнстрима, а в качестве протеже известного лейбла они казались чересчур альтернативными.

К счастью, серия высказываний в поддержку группы Удержала музыкантов от чрезмерной сосредоточенности на коммерческом успехе (или его нехватке). Они давали все больше концертов, становились все лучше и луч ше, пусть и не успели еще реализоваться на британской музыкальной сцене. Сначала они выступали вместе с Kingmaker, более известной группой, солист которой. Лоз, часто упоминался в прессе. Затем музыканты отправились в турне вместе с ирландской группой Frank And Walters. Именно во время этих гастролей они сделали еще один важный шаг вперед. Сейчас, оглянувшись назад, можно признать, что сочетание двух групп — бесшабашной Frank And Walters и «мрачной» Radiohead — вызывало довольно странное впечатление, хотя в то время никто об этом не думал. Frank And Walters успешно продавали свои записи и наслаждались весьма доброжелательным, хотя и несколько покровительственным вниманием прессы. «Перед началом концертов были организованы продажи записей, так что турне шло отлично, — рассказал автору книги ударник Frank And Walter Эш. — Групп было немного. А поскольку мы видели Radiohead на The Venue в „New Cross" и они нам понравились, мы сказали нашим менеджерам: „Давайте откатаем программу вместе". И там мы услышали „Creep". Они играли ее третьей по очереди или около того, и это был просто шок!»

«Отличный получился тур! — говорит Найджел Пауэлл, который ставил освещение для Radiohead в этом и многих других турах. — Frank And Walters были симпатичными ребятами, очень дружелюбными. А ведь в то время Radiohead еще не стала одной из знаменитейших групп в мире! Они были просто очередной группой, подписавшей контракт с лейблом и пытающейся прорваться вперед». Дл я Frank And Walters встреча с группой вроде Radiohead стала настоящим открытием. Ирландский коллектив тоже был очень молодым, и они воспринимали рок-н-ролл как бесконечную вечеринку. Для Эша стала откровением встреча с таким человеком, как Том, отчаянно стремящимся улучшить свои песни и совершенствоваться в поиске сценического образа.

«Они определенно отличались от других известных нам групп, — рассказывает Эш. — Мы переехали в Лондон примерно в девяностом, и большинство музыкантов, с которыми мы встречались, варились в обычном рок-н-ролль-ном котле: напивались и цепляли девушек. Но эти ребята были совершенно иными. Большинство других групп считало: „Отлично, мы захватили синекуру, звукозаписывающая компания дает нам деньги на поездки и организацию концертов, мы классно оттягиваемся". Но Radiohead.. . сразу чувствовалось, что у них в рукаве еще куча козырей. За весь тур они всего раза два позволили себе напиться и расслабиться. Саундчек перед выступлениями они использовали именно для проверки звука, как это и предполагается, они репетировали песни, стремились все наладить. Другие группы дожидались, пока менеджер турне не вытолкнет их пинками на сцену, страдали от тяжелейшего похмелья, выдавали нестройный шум в надежде, что звукооператор сумеет из этого что-то вытянуть. Но эти парни отличались от остальных групп, с которыми мы были знакомы, это правда».

Во время тура с Frank And Walters увидел свет первый выпуск «Creep». Эш полагает, что относительный провал Диска стал для ребят сильным ударом. «Все это было странновато, — вспоминает он. — Они работали с EMI, на представлении была парочка пиарщиков лейбла, но ребята едва вышли со своим синглом на средний уровень [продаж] в неделю, так что все представлялось совсем не в розовом свете. Они находились под изрядным давлением.

Мне кажется, если ты работаешь с EMI, на тебя так или иначе возлагают надежды, поскольку речь идет об очень крупной и известной компании. Я и сам бывал в таком положении: сидишь в фургоне, и тут звонят и говорят, что сингл еле дотянул до шестьдесят первой строчки, и начинаешь думать: ну все, конец карьере, собираем чемоданы и сваливаем.

В субботу вечером мы играли в Оксфорде, их родном городе, а сингл „Creep" вроде бы вышел в понедельник, и результаты продаж считали в четверг, так что они уже знали, что песня вообще не попала в чарты. Менеджер турне тогда сказал, что представители EMI весьма недовольны сложившейся ситуацией».

Это был самый неподходящий момент для плохих новостей. Несколько первых концертов тура прошли недурно, но особого успеха не было, а теперь ребятам предстояло играть в родном городе — именно тогда, когда над ними сгущались тучи. Они знали, что терпение EMI недолговечно. А еще они понимали, что «Creep» — лучшая песня альбома, и если уж она не попала в чарты, то какие перспективы могут быть у других синглов? «Группа могла замкнуться и жалеть себя, — рассуждает Эш, — а могла устроить потрясающее шоу, и мне кажется, именно тогда я впервые посмотрел на них и подумал: „Черт, эти ребята — нечто особенное". На предыдущих концертах они были хороши, но не было такого полета. Джонни Гринвуд вывел группу на новый уровень. Том в то время еще не был столь харизматичен. Казалось, именно Джонни ведет группу за собой. А в тот вечер я увидел, как из рядового гитариста Том превращается в центральную фигуру. Они исполняли те же песни, но совершенно иначе, чем на предыдущих концертах.

В начале турне они держались перед публикой довольно отстраненно. Как будто не знали, как общаться со слушателями. Но в тот вечер в Оксфорде и на последующих концертах турне все пошло иначе; их сингл помог группе занять свое, особое место. В течение двадцати с чем-то выступлений в рамках турне после Оксфорда они были потрясающими. Помню концерт в Глазго, одной из тех областей Великобритании, где живет много ирландцев [и где] многие знали нас по передачам ирландского радио. Radiohead выступали перед аудиторией, совершенно с ними не знакомой, более того, вообще ими не интересовавшейся. Но после одной-двух песен стало видно, что они мгновенно приобретают фанатов».

Живые выступления Radiohead сильно отличались от шоу других групп, популярных в то время. В них были энергия и страсть, которые придавали обаяние даже второстепенным песням. Тогда большинство хорошо продававшихся композиций в стиле инди успешно звучало под пиво, на веселых вечеринках, но Radiohead пытались создать нечто максимально близкое к духовному опыту.

«На мой взгляд в самом начале девяностых царило настроение в духе „как здорово, что все мы здесь сегодня собрались", — говорит Эш. — Концерты превращались в бурные танцы, всеобщий слэм и веселье под Ned's Atomic Dustbin и Carter The Unstoppable Sex Machine. Radiohead исполняли музыку, под которую так вот просто не попляшешь. Никакого „где же ваши ручки" и песен вроде „You Fat Bastard" (вступительная композиция Carter USM). Они отличались от групп, которые проводили гастрольные турне, но все же им удавалось завести зал. Раньше я считал, что зацепить публику можно только прыгая туда-сюда, выделывая на сцене всякие безумные номера. Но впервые я видел, как группа может завоевать аудиторию, которая просто слушает исполнение песен».

По мере продолжения турне Radiohead почти незаметно становилась все более значительной группой. Хотя «Creep» по-прежнему продавался не особенно хорошо, у Radiohead теперь образовался прочный круг поклонников, которые активно продвигали их музыку. Создавалось впечатление, что каждый, кто видел их выступление, отправлялся домой и рассказывал как минимум троим друзьям, что они должны послушать эту группу.

«Пошли слухи, — продожает Эш. — Не знаю, как они распространялись, потому что в то время еще не было мобильных телефонов, Интернета и прочих подобных штук. Думаю, в начале тура, где-нибудь в Челтнеме, на концерт приходило человек двести, и тридцать из них слушали Radiohead, а остальные отправлялись в бар. А потом все изменилось — безусловно, после концерта в Оксфорде, — и публика хотела видеть именно их. Не знаю почему. Ведь проблема с „Creep" с первого дня заключалась в том, что песню не крутили по радио. EMI [билась за то, чтобы] протолкнуть ее на радио, но песня не проходила там отбор, однако к концу турне они все равно стали значительной группой. Помимо людей, которые вылезали послушать „Creep", а потом возвращались в бар, находились и такие, кто был на месте уже за полчаса до начала их выступления. Мы, по возможности, старались давать шанс местным ребятам выступить в начале концерта, и, пока они играли, в зале собиралось человек триста, которые не хотели пропустить Radiohead. Мы даже беспокоились: „Останутся ли они на наше выступление?" Не знаю, как это происходило, вероятно, молва передавалась из уст в уста, если, конечно, люди не посылали дымовые сигналы и не писали друг другу письма. Мы завершили турне в „Astoria" в Лондоне, на этом концерте зал был набит битком, отличный звук, полторы тысячи зрителей, и все они жаждали слышать только Radiohead, на протяжении всего концерта, от начала до конца. Не было обычной чехарды групп на разогреве. Люди смотрели и напряженно вслушивались. Это было поразительное турне, и для нас тоже. Не всегда удается правильно выбрать разогревающую группу, но в тот раз мы попали в яблочко!»

Несмотря на совместные выступления. Том оставался для коллег по сцене своего рода загадкой. Он ценил дружбу с ирландской группой, но в то же время для него турне было чем-то вроде миссии. Целью были не вечеринки и не дружеское общение с группой-партнером. Целью была музыка. Только она.

«Других ребят мы знали хорошо, — объясняет Эш, — но когда мы давали интервью или общались. Том уходил в сторонку со своей гитарой, менял струны, бренчал на ней, готовил инструмент к проверке звука. Они все вкладывали массу усилий и энтузиазма в исполнение песни во время саундчека, не меньше, чем на концерте, и меня это восхищало. Ведь когда долгое время находишься в турне, музыкой уже сыт по горло и начинаешь делать все на автопилоте. А они — и это легко было заметить — по-настоящему оттачивали каждую вещь и работали над своим мастерством.

Нет, Том не был ни странным, ни грубым, ничего подобного! Если вы заговаривали с ним, он откликался, и я сам много раз беседовал с ним о том о сем, но сам он едва ли когда-нибудь был инициатором беседы. Он не из тех, с кем можно запросто поболтать за чашечкой кофе. Том выглядел очень сосредоточенным и собранным. Мне кажется, он был немного застенчив. Трудно предположить, что рок-звезда такого масштаба, икона для миллионов людей, может отличаться застенчивостью, но, оглядываясь назад, я думаю, что он был просто робким молодым парнем, который всего лишь пытался что-то сделать со своей жизнью, написать песни и сыграть их как можно лучше».

Эш рассказал, что все они невольно испытывали влияние Тома и его товарищей по группе в смысле их отношения к музыке. «К концу тура мы во многом подражали Radiohead: как и они, шли пораньше домой, старались хорошенько выспаться ночью, а с утра как следует позавтракать, — признается он. — И никаких раздавленных пивных банок в карманах куртки! В компании с Radiohead мы рано возвращались в отель. Они обычно брали с собой инструменты и начинали работать над своими песнями. Джонни вечно таскался с гитарой. У него так устроена голова: ему обязательно надо разобраться, как добиться правильного звука, чтобы результат его устраивал, и вообще как все работает. Так и вижу, как он сидит у себя в комнате и разбирает пресс для брюк, чтобы привести его в рабочее состояние. Или терзает гитару, сочиняя интро для следующих двадцати альбомов. Они все вставали рано утром, всегда завтракали, всегда заранее приходили к месту выступления. Буквально образцовая группа. В то время участие в группе было юношеским увлечением, временным занятием, пока не найдешь настоящую работу; для них же все было по-другому».

Но и Radiohead 8 свою очередь учились у Frank And Walters. Пока дела не ладились, записи не продавались, a EMI дышала им в спину, успешные концерты поддерживали их уверенность в себе. Frank And Walters, вероятно, научили ребят тому, как важно уметь расслабляться. Безусловно, в последующих турне музыканты не всегда возвращались в свои номера в отеле сразу после выступлений, чтобы работать над песнями. И еще одну особенность ирландской группы высоко оценили участники Radiohead. В то время, когда считалось нормой, что разогревающая группа должна покупать себе место в подобном гастрольном туре, Frank And Walters отказались брать с них деньги.

«ЕМI обратилась к нам с вопросом: „Сколько вы хотите получить за турне?" — рассказывает Эш. — А мы никогда не сталкивались прежде с подобной практикой, чтобы нам платили за участие в нашем турне, мы были в шоке: нет ничего хуже, когда группе приходится платить, чтобы играть. Так что мы ответили: „Боже! Ничего! Они отличная группа, мы ничего с них не хотим". [Люди] удивлялись: „Чертовы идиоты! Могли бы получить за это десять или пятнадцать штук!" Но мы отказались наотрез. Зато пару лет спустя было ужасно приятно читать в интервью с парнями, как они упоминают нас и рассказывают, что мы взяли их в турне бесплатно, ведь никому неохота платить за право играть на концертах. Радует, что какая-то часть их вдохновения пришла и от нас».

Показателем того, что аудитория Radiohead росла в ходе турне, стал релиз их следующего сингла, «Апуоnе Саn Play Guitar». Песня была неплохая, но, конечно, не дотягивала до уровня «Creep» — и все же она оказалась гораздо более успешной, став их первым треком, который вошел в Топ-40. На уровне текста эта песня суммировала уже сложившуюся честолюбивую установку Тома на то, какой должна быть рок-звезда. Позднее он жаловался, что ее восприняли как выражение сарказма, в то время как он имел в виду прославление гитары. Но, видимо, в ней было и то, и другое. «Я действительно хочу оказаться на вершине вместе с группой, — поделился он в интервью. — Это лучшее, что можно сделать в жизни» . Правда, он также заметил, что «рок-н-ролл напоминает мне о людях, у которых есть проблемы с личной гигиеной и которые готовы отсосать у первого встречного».

Как и «Creep», песня «Апуоnе Can Play Guitar» демонстрировала одновременное восхищение красивыми людьми и гламурной жизнью — и горечь от осознания того, что герой песни никогда не станет частью этого мира. Какая-то часть личности Йорка стремилась подражать Джиму Моррисону, но он все яснее понимал, что не испытывает к этой части особого уважения.

Вскоре после тура вышел тираж дебютного альбома «Раblo Ноnеу». Альбом оказался весьма успешным и занял 25-е место в чартах. Но группа все еще не достигла уровня, на который рассчитывала EMI. Вдобавок музыканты настаивали на выпуске сингла «Рор Is Dead», не вошедшего в альбом. Это был их первый рывок к независимости, хотя и не слишком успешный. Они решили записать его со своим звукорежиссером живых концертов, без привлечения, по словам Тома, «дорогих продюсеров». В итоге на записи получился мощный, сырой гитарный звук, но он вышел слегка смазанным. Казалось, что Том хочет выплеснуть нечто, рвущееся из груди, но ему не хватает сил. Стихи были посвящены тому, что звукозаписывающие компании убивают поп, сосредоточившись на составлении каталогов и рейтингов, а не на музыке как таковой. Тома очень волновала эта проблема, но публика осталась равнодушной. Провал сингла спровоцировал вспышку уныния в группе.

«„Creep" никто не считал провальным, когда он только вышел, — вспоминает Найджел. — ЕР „Drill" занял 101-е место в рейтинге, а „Creep" поднялся на 88-е, так что все думали: ого, мы на двадцать пунктов выше, чем в прошлый раз! С „Creep" проблем не было. А вот что реально разочаровало их и сделало атмосферу более мрачной, так это сингл „Рор Is Dead". Песня „Апуопе Can Play Guitar" заняла 35-е или 38-е место, как мне кажется, но „Рор Is Dead" даже не попал в Топ-40. Они устроили тур с выступлениями в относительно больших залах и не смогли их заполнить. Все ожидали, что „Рор Is Dead" будет принят лучше, чем прежние записи, они ожидали большего успеха, а народу собиралось меньше, так что они задумались: „А это не так уж весело!"»

Музыканты даже забеспокоились, что с ними могут разорвать контракт, если дела не наладятся, но человек, заключивший их договор с EMI, Кит Уозенкрофт, сегодня отрицает, что существовала серьезная угроза. «„Parlophone" и EMI вообще-то славились верностью своим артистам и долгим периодом их поддержки, — утверждает он. — Я не верю, что мы стали бы разрывать контракт после одного альбома, в особенности с такой группой, которая по-настоящему хорошо играет и успела завоевать изрядное количество поклонников».

EMI могла, конечно, предъявить претензию, что представители компании не советовали выпускать сингл, который не входит в альбом. Такая позиция лейбла была бы справедлива, но менеджеры Radiohead, Крис и Брюс, всегда ориентировались на дальнюю перспективу. Пол Колдери убежден, что их вклад в успех группы сильно недооценен.

«Стратегия, выбранная менеджерами с самого начала, заключалась в том, чтобы нанять американского продюсера и, быть может, отчасти сместить фокус внимания на Америку, — рассказывает Пол. — Сперва они должны были поехать в Америку и таким образом добиться успеха. Что я хотел бы отметить, и думаю, это важно для истории Radiohead, так это то, что с самого начала рядом с ними были менеджеры. Когда мы с ними впервые встретились, Крис и Брюс подробно рассказали, как они сами играли в группах в восьмидесятые. Так что они были в теме и не собирались давать Radiohead в обиду.. . они дали мне понять это совершенно четко. Так родители невесты объясняют жениху: если собираешься забрать [нашу] девочку, будь любезен оказаться на высоте. Я должен был оказаться на высоте!

Все говорят, что для создания хорошей группы необходимо найти отличного ударника — это верно; но не менее важно найти отличного менеджера. Не случайно, что у U2 потрясающий, невероятно умный менеджер. Даже у The Beatles. У каждой группы, добившейся успеха, был человек, который делал для них эту работу, потому что без правильного менеджмента многого не добьешься. Группа просто не найдет верное направление. Это своего рода брачный союз. Нельзя работать со случайным человеком, но и в одиночку Radiohead не справились бы с этим».

Но, прежде чем группа получила шанс отправиться за большим успехом в Америку и смогла пережить относительный провал «Рор Is Dead», к ним пришла неожиданная удача из другого источника. «К счастью, именно в это время „Creep" завоевал популярность в Израиле, — рассказывает Найджел, — так что мы немедленно отправились туда. А тогда это было довольно опасное место. В аэропорту действовала невероятно свирепая служба безопасности, множество вооруженных людей на улицах. Даже дико: спрашиваешь подростков после выступлений, чем они собираются заниматься, и слышишь ответ: „Да вот, иду в армию на полгода"».

Поскольку это была совсем маленькая страна, в Израиле диджей обладал колоссальной властью. Когда тамошний эквивалент Джона Пила поставил «Creep» и начал постоянно крутить эту песню, она сразу же стала настоящим хитом.

Именно в Израиле Radiohead внезапно стали поп-звездами.

«Я думаю, тот факт, что лишь немногие группы давали там концерты, сыграл нам на руку, — рассказывает Найджел. — Все билеты были распроданы, к нам по-настоящему хорошо относились. Всегда видно, когда группа добивается успеха, потому что даже технический персонал в Израиле принимали очень приветливо. Это случилось сразу после турне с синглом „Рор Is Dead", когда дела пошли наперекосяк, а [Израиль] вернул все на свои места.

В Израиле началось европейское турне, которое плавно перешло в американские гастроли. Это оказалось полезным для группы, потому что им было некогда концентрироваться на мыслях о провале „Рор Is Dead". Тот самый случай, когда надо наплевать и забыть, чтобы двигаться вперед».

Перед первым концертом в Израиле один из поклонников спросил их, нельзя ли ему попробовать сыграть басовую партию в «Creep». Это был первый признак появления фанатов совершенно нового типа. Музыканты растерялись, но Колин решил дать парню поиграть на саундчеке. Он-то знал, что для него самого значила бы возможность сыграть на басу, например, в одной из песен New Order. В тот вечер толпа буквально билась в истерике еще до того, как они вышли на сцену. Когда Том склонился к публике на середине песни, переполненные энтузиазмом фанаты стали дергать его за волосы, а любимый браслет на запястье сломался. Ничего подобного в Великобритании с ними не случалось. До этого Radiohead выступали самое большее перед 1200 человек и здесь надеялись собрать не меньше, но в Израиле их ждал эквивалент фестиваля Гластонбери. «Creep» немедленно занял первую строчку в чартах на территории Израиля, а «Раblо Ноnеу» завоевал второе место. Для Тома это стало явным доказательством того, что если люди услышат его песни, они тут же их полюбят.

Найджел согласен с Полом Колдери, что успех Radiohead за морем был не просто случайным подарком судьбы. «Я полагаю, Крис и Брюс действовали абсолютно правильно, — говорит он. — Они оценили ситуацию и решили: „Хорошо, пора выдвигаться на новые территории, потому что в Великобритании мы сделали все, что могли. Мы должны покорить новые горизонты, чтобы убедить „Parlophone" в правомерности выпуска следующего альбома". Именно после этого они смогли всецело сосредоточиться на работе в Америке. И когда „Creep" стал хитом, песню заново представили в Англии».

В США «Creep» впервые прозвучала в Сан-Франциско в эфире радиостанции «Live 105», которая получила экземпляр сингла из-за океана. Телефоны буквально взорвались заявками на эту песню, и станция включила ее в горячую ротацию. В течение нескольких дней композиция появилась на других станциях Западного побережья и даже на весьма влиятельной станции KROQ, где она заняла второе место по популярности. Это означало, что американская звукозаписывающая компания «Capitol» гораздо больше заинтересована в группе, чем EMI в Великобритании, но в то же время и ее ожидания были намного выше. Участники группы и менеджеры отдавали себе отчет в том, что нельзя терять ни минуты. Radiohead должны немедленно отправляться в США. С концерта в Париже музыканты отправились на пароме в Кале, а оттуда прямиком в аэропорт Хитроу в Лондоне, откуда вылетели в Нью-Йорк. По прилету они были поражены тем, что их встречали на белом лимузине, в котором даже был бар. В офисе компании «Capitoi» весь персонал был в футболках с надписью Radiohead. Из Нью-Йорка участники группы выехали в Бостон. Когда совершенно измотанный Том прибыл в семь утра в отель, он включил MTV и услышал «Creep».. .

Но внимание, похвалы и восторги появились не на пустом месте. Во-первых, сработали знакомства лейбла с главами различных розничных компаний и радиостанций. Затем последовала целая серия интервью, в которых Тома вновь и вновь спрашивали о девушке, которую он благополучно забыл много лет назад. В конце концов он просто настоял, чтобы люди сами делали выводы, о чем эта песня. Забавно, что в одном из интервью он предсказал появление музыкальных файлов за семь лет до их распространения, пошутив: «О каком виниле может идти речь? Мы теперь экспериментируем с факс-машинами. Думаю, люди должны научиться копировать и передавать песни по факсу, а не только слушать их. Пора подключать факс к системе хай-фай».

В интервью для «KROQ FM» Йорка попросили напеть джингл радиостанции, которая была «столь любезна», что крутила «Creep» . Когда он отказался, диджей принялся глумиться: «Вы ведь не сами поете на записях, правда?» В будущем никто уже не приставал к нему со столь нелепыми предложениями, но тогда Том уступил. Во время того турне ребятам пришлось пройти через множество подобных моментов, которые им не хотелось бы повторять.

В основном же интервью получались еще менее занимательными, да и концерты не вполне соответствовали тому, на что ребята надеялись. Они устраивали шоу для толпы, которая желала слышать одну-единственную песню. Говоря об этом периоде, музыканты рисуют мрачную картину, и в некотором смысле так оно и было, но все же именно этого Том всегда желал. Исполнительный менеджер группы по маркетингу Кэрол Бакстер позднее говорила: «Никогда не буду заставлять моих подопечных проходить через такое». А тогда Том и остальные участники группы выполняли все, о чем их просили, — в рамках разумного, конечно. Но рекламная кампания все равно стала для них изматывающей.

Впрочем, студия «Capitol» знала, что делает. Решение MTV включить видеоклип группы в свой эфир оказалось ключевым, и популярность «Creep» стремительно возросла. Группу приглашали играть для передачи «Веасh Раrtу» на MTV, где они исполняли все ту же песню в окружении моделей в бикини. На свой эксцентрический лад такой фон был идеален для песни о чувстве неадекватности и стеснительности в присутствии красоты.

«Не думаю, что люди окончательно утратили способность иронизировать, — заметил Том. — Представьте: роскошные девушки в бикини, потрясающие своими женскими прелестями, — и тут мы, все такие страшненькие, играем „Creep"».

К счастью, определение «страшненький» лучше всего подходило к образу героя «Creep». Музыкантов даже пригласили на популярное шоу «Arsenio Hall». За кулисами, перед выходом, Том так нервничал, что его буквально трясло, но он дал исключительное представление песни, резко произнося слова и двигаясь как помесь Горбуна собора Парижской Богоматери и Призрака Оперы.

Тот факт, что Америка приняла их, отвергая многие другие группы, скажем Suede, стал колоссальной реабилитацией. Это было гораздо значительнее, чем новый выпуск «Creep» в Великобритании и включение этой песни в десятку хитов на радиостанциях, прежде игнорировавших песню и считавших ее «неправильной». Казалось, чем слабее ребята выглядели внешне, тем крепче становился успех «Creep». Покорив одну территорию, песня сразу же становилась хитом в другой. Если «Рор Is Dead» сгинул в Великобритании без следа, альбом «Pablo Honey » подошел к уровню продаж два миллиона экземпляров (большинство в США). Но живые концерты, которые составляли едва лине половину смысла существования группы, становились раз от раза все более мучительными.

«Между США и Великобританией существует заметная разница, — говорит Найджел. — Хотя в Британии аудитория намного меньше, зрители обычно остаются на весь концерт, в то время как в Америке, во время соответственно названных турне, Radiohead исполняла песню „Creep", и сотня-другая человек восклицали: „Ага, «Creep» , эта вещь мне нравится", — и тут же уходили после ее окончания. Они стали группой одного хита. Для Америки у них существовала одна грандиозная песня, а все остальное не прокатывало; например, они представили там „Stop Whispering", но такого эффекта, как „Creep", она не имела, [так что] многие американские поклонники знали только одну их песню».

Группа отдавала себе отчет, что успех в Америке периода «Creep» был раздут прессой. «Все было сильно поляризовано: будучи знаменитыми в Америке, мы оставались едва известными в Англии, — признался Джонни в телеинтервью. — В реальности мы находились где-то между этими двумя точками».

Музыкантам нравилось подчеркивать, что из первого выпуска «Creep» в Великобритании удалось продать 20 000 экземпляров в ходе турне — пусть это был не такой уж большой хит, но результат весьма неплох. И он совсем не соответствует заголовку «Evening Standard»: «Неизвестные британские поп-музыканты поражают США».

Турне «Раblo Ноbеу» продолжалось в общей сложности два года и едва не подорвало силы участников. Впервые с момента подписания контракта с компанией они стали задаваться вопросом, а стоит ли все это потраченных усилий. «К самому концу тура с „Раblо Ноnеу" казалось, что накопилась усталость и чувство неопределенности относительно будущего, — рассказывает Найджел. — Но я думаю, все, что им было нужно, это перерыв на отдых. Полагаю, выдержать помогло то, что они уже долго были вместе и многое сделали. Конечно, когда достигаешь такого пика раздражения и подавленности, в голову приходит мысль: „Хочу ли я заниматься всем этим дальше?", и если ты в группе месяцев шесть, говоришь: „К черту все! Ухожу в другую группу!" Но если ты провел в группе восемь лет или около того, тебе есть что терять».

Больше всего в турне «Раblо Ноnеу» участников подавляло то, что у них уже были новые песни, лучше прежних, а ими мало кто интересовался. У них уже давно была готова «High And Dry» и другие композиции, требовавшие реализации.

«Они начали играть „The Bends" в туре „Апуопе Can Play Guitar", — говорит Найджел, — хотя на самом деле могли бы исполнять ее уже в ходе тура „Creep". Это была самая ранняя из сыгранных ими вещей. Я болтался в студии, когда они делали демо-версию „High And Dry", и мне показалось, что это по-настоящему хорошая песня. В тот момент Том решил, что теперь будет делать то, что интересно ему самому. И если „Раblо Ноnеу" слишком заваливался в гранж — чтобы удовлетворить ожидания музыкальной индустрии, — то „The Bends" был совершенно независимым самовыражением: „Нет, я хочу сделать вот так..." »

Но в течение долгих двух лет никто не давал музыкантам шанса поступать так, как они считали нужным и правильным. «Creep» задала образ группы — и Тома в особенности, — и этот образ стал сильнее самой реальности.

Успех имеет свою негативную сторону, хотя, в конце концов, светлая сторона гораздо важнее. «Creep» по-прежнему остается блестящей песней. Но проблема в том, что значительная часть ее успеха заключалась в эпатаже, почти шоковом воздействии. Песня сочетала классическую мелодию и жесткий текст, что отлично подходило для эпохи MTV. Это прекрасно схвачено в сериале «Бивис и Батхед» , когда Бивис объясняет, почему песне необходимо «немножко отстоя», — можно сказать, такова была главная тенденция рока 1990-х гг. Став широко известной, «Creep» потеряла изрядную долю шокового воздействия, но с нами остался тот исключительный момент, когда Том поет: «Ruuuuuuuun!» и тянет ноту так долго, что, кажется, вот-вот сорвется.. . и затихает, чтобы возвращаться снова и снова.

 

9. Железное легкое

27 августа 1993 года группа Radiohead должна была выступать на фестивале в Рединге. Однако утром Том Йорк проснулся с ларингитом, от голоса остался лишь слабый хрип. Рэйчел позвонила Крису и Брюсу сообщить, что Том петь не сможет, а сам он тем временем мрачно сидел и бренчал на акустической гитаре, сочиняя новую песню. Мелодия получалась очень красивой, но последовавшие за ней стихи входили в контраст с ее гармоничностью. Они вобрали в себя горечь предшествующих месяцев в карьере Radiohead, погружения в «Creep» — песню, которая их одновременно спасла и измучила. И вот это странное, почти изможденное состояние подарило Тому и его поклонникам незабываемую метафору «Му Iron Lung» («Мое железное легкое») .

Этот образ Том хранил в голове с тех пор, как в университете увидел рисунок ребенка с «железным легким». Такие приборы в первой половине XX в. позволяли дышать больным, перенесшим полиомиелит. Несчастный ребенок помещался внутрь гигантской металлической трубы, так что только его голова оставалась снаружи; внутри трубы создавался вакуум, который заставлял поврежденные легкие расширяться и втягивать воздух. Устройства спасали жизнь, но некоторые люди проводили годы в плену металлического каркаса.

В сентябре 1993 года, когда «Creep» в Великобритании вышел заново, а Том полностью восстановил голос, Radiohead ничто не держало в своей стране. Музыканты вернулись в Америку, где Том по большей части сидел в хвосте гастрольного автобуса и сочинял песни. Теперь участники группы не так уж много разговаривали между собой. Вернувшись к песне «Му Iron Lung», Том решил, что мелодия слишком красивая для такого текста. Со злорадным удовольствием он дописал вторую половину песни, такую же жесткую и необузданную, как и слова. Как позднее заметили многие слушатели, примерно то же самое Курт Кобейн сделал с «I n Utero» — смешал сахар своих мелодий с толченым стеклом, словно намеренно саботируя любую возможность успеха в мейнстриме.

К концу года, когда Radiohead наконец надолго вернулись домой — впервые за два года, — Том купил «дом, который построил „Creep"», на проценты, полученные от проката песни. Но он был совершенно вымотан.

«Стоит добиться какого-либо успеха, проваливаешься в собственную задницу и теряешься там навсегда, — заявил он в интервью Стюарту Бейли для «NME» . — По возвращении в Оксфорд я был невыносим. Я уверился в своей роли чувствительного творца, который должен пребывать в одиночестве, этакая мелодраматическая, страдальческая личность, только и способная создавать музыку. Это абсолютно противоположно правде. Такие вещи случаются с каждым, но нельзя позволять этому состоянию наваливаться на тебя. Иначе ты просто не человек».

Давление на Тома, олицетворявшего для многих «парня из „Creep"», сильно отличалось от того, что переживали другие участники группы. «Эд, Колин и Фил оставались вполне бодрыми и свежими, — вспоминает Найджел, — потому что они меньше находились в лучах рампы, и им удавалось легче справляться с ситуацией. Они оставались теми же симпатичными и застенчивыми парнями. Том, может быть, несколько отличался от них по настроению из-за внимания к его персоне, но все же нельзя сказать, что его личность изменилась в мгновение ока».

Позднее Колин описывал тот период в конце турне «Раblо Ноnеу» скорее как «надлом», нежели «распад». Но они не рухнули в бездну. Просто после двух лет скитаний им нечего было сказать.

Несколько месяцев они ждали возвращения в студию, но когда тур закончился, они были совершенно не в состоянии начинать следующую запись. К счастью, успех «Pablo Honey» обеспечил им немного времени. Они также успели связаться с одной из ключевых фигур в музыке инди, продюсером Джоном Леки. На него «Раblо Ноnеу» не произвел особого впечатления, а вот демо-версии других песен, вроде «High And Dry» и «The Bends», присланные ребятами, — совсем наоборот. Леки только что закончил серию изматывающих, невероятно затянувшихся сессий записи припозднившегося второго альбома Stone Roses, но если он искал для себя на будущее задачу полегче, он ошибся. В конце февраля 1994 года группа Radiohead пришла в студию «RAK» в западной части Лондона, но почти сразу дела пошли не лучшим образом. Стороны просто не желали слышать друг друга.

«У нас была одна песня, требовавшая активного участия струнных инструментов и тяжелых гитар. Она была весьма эпической и звучала почти как „November Rain" Guns N'Roses, — рассказывал Эд О'Брайен Стиву Малинсу из «Vox» . — Том в тот период пытался отрешиться от всего. На нас сильно давили, требуя громкую, помпезную запись, а мне хотелось делать полностью противоположные вещи».

Из всех композиций, составивших в итоге второй альбом, на первых порах у них были только демо-версия «High And Dry», давно отложенная в дальний ящик и почти забытая, а также сырой вариант «Nice Drеаm».

«Мы буквально боялись собственных инструментов, — говорил Том в том же интервью для «Vox» . — Возможно, это звучит чересчур драматично, но так сложилось. Наверное, смотреть на нас было мучительно. Я понимаю, что для Джона Леки это было тяжело, он не знал, что за ерунда с нами происходит. Мы без конца спрашивали его: „И что ты думаешь? Что мы должны делать?" А он отвечал что-то вроде: „Откуда я знаю, это ваше дело. Можете делать любую фигню, только делайте, вместо того чтобы сидеть и размышлять"».

К счастью для них, Джон Леки уже такое повидал. Он работал со многими звездами, начиная с отдельных участников The Beatles и заканчивая The Verve, и знал, что надо просто подождать, пока музыканты будут готовы. Запись нельзя брать наскоком.

«Джон Леки казался самым расслабленным человеком, которого я когда-либо встречал, — рассказывает Найджел Пауэлл. — В то время я задавался вопросом, чем он вообще занимается, потому что каждый раз, когда я к ним заглядывал и заставал его в студии „RAK" и паре других мест, казалось, будто единственное его занятие — сидеть в глубине аппаратной.. . а тем временем другой, маленький коротко стриженный парень по имени Найджел Годрич (которого тогда никто не знал), делал всю работу, суетился и следил за установкой микрофонов. Но сегодня, оглядываясь назад, я могу понять, что делал Джон Леки: он создавал атмосферу спокойствия. Просто сидел на заднем плане и говорил: „Да, это звучит отлично..." Он сдерживал всеобщее напряжение: „Звучит классно, может, сделаем еще один вариант?" Он руководил процессом записи, но пытался делать это в максимально расслабленной манере».

Однако звукозаписывающая компания не может расслабиться. Один из представителей лейбла, прослушав материал, покинул студию в ярости: «Я не намерен выпускать какой-то там прогрессив. Какого черта здесь происходит?»

Напротив, сейчас Кит Уозенкрофт из EMI утверждает, что с самого начала было ясно: «The Bends» станет блестящей записью. «Песни вроде "Street Spirit", "Nice Dream", "Fake Plastic Trees" и другие были тому свидетельством, — говорит он. — Я не припоминаю, чтобы кто-то критиковал эти тексты. И вообще, это никакой не прогрессив».

Но, собирались представители лейбла давить на группу или нет, у музыкантов складывалось чувство, что от них ждут нечто подобное новому «Creep». Джон Леки говорит, что EMI прежде всего хотела получить ударный сингл, а уж потом доделывать альбом. «Это изрядно влияло на первые недели записи, — сказал Леки в интервью «Melody Макеr». — Потому что каждые три-четыре дня представитель звукозаписывающей компании или их менеджер появлялись у нас, чтобы прослушать будущий хитовый сингл, а у нас была только партия ударных или нечто в том же роде». Наконец Том просто отказался отвечать на звонки из компании, что вызвало еще большую озабоченность, но Джон Леки сумел уладить дело.

«Он ко всему относился спокойно, никогда не нагнетал пафос, — поделился Том позднее в интервью с Ником Кентом для «Mojo» . — И, слава богу, ему это удавалось! Он занимался этим делом так долго, что понимал: продюсер — это человек, способный создать правильную атмосферу, в которой происходят нужные события. В каком-то смысле он стал для нас заботливым дядюшкой. Будто мы его маленькие племянники, которые пребывают в офигенном раздрае, а он создает условия, чтобы мы самостоятельно с этим справились».

«Джон замечательный человек, — признался Том в одном телеинтервью. — Когда мы пришли, чтобы сделать этот альбом, мы реально были в ужасном состоянии, слишком напряженные, не готовые к работе, а он сумел сделать студию пространством, стимулирующим к творчеству и труду. Многие продюсеры говорят музыкантам, что и как делать, и те топчутся на месте и бормочут:„Да-да". А тут мы носились по студии и спрашивали: „Джон, что ты думаешь?", а он нам в ответ: „Я не знаю, решайте сами, ведь вы группа! Я скажу вам, если что-то не получится"».

Тем временем в Америке компания «Capitol» задавалась вопросом, не пошли ли дела наперекосяк. Ходили слухи, что группа не сможет выпустить второй альбом. Казалось, музыканты почивают на лаврах после успеха «Creep» и вот-вот выпадут из обоймы. Проблема заключалась и в сложностях общения, возникших во время турне и перенесенных в студию. Том нуждался в партнере, способном отбрасывать лишние идеи, но напряжение в отношениях с товарищами лишь нарастало. Он описывает процесс принятия решений в Radiohead как «подобие ООН, причем я выступал в роли США». Наконец наступил момент, когда участники группы восстали. Они больше не могли выносить диктат Йорка.

В то время было намечено мировое турне. Изначально оно предполагалось для продвижения альбома, который они едва начали записывать. Том хотел отменить гастроли и оставаться в студии, пока они не сделают все как следует, но Джонни, Колин, Фил и Эд предложили куда-нибудь поехать. Джон Леки согласился с ними. Было ясно, что музыканты зашли в тупик. Пара месяцев перерыва пошла бы им только на пользу.

«В конце концов, у нас было полно обязательств, связанных с этим турне, и я решил: „Да пошло оно все, я хочу остаться в студии еще на три месяца", — рассказывал Том позднее. — Но парни сказали мне: „Нет, тебе нужно выбраться отсюда", и они были совершенно правы».

Однако, когда они отправились в путь, атмосфера стала невыносимой. Их дружба и раньше казалась случайным стечением обстоятельств. Изначально ребят соединило желание стать музыкантами, а не наличие каких-то общих взглядов или интересов. Они всегда справлялись с ситуациями чисто по-английски, сдерживая свои чувства и проглатывая неприятные эмоции. Между ними не случалось споров или конфликтов, признался Джонни в интервью журналу «В-Side». Просто они постепенно забыли, что значит быть друзьями.

«"Противостояние" предполагает споры, швыряние предметов, — говорит он, — но у нас все пошло намного хуже. Это был молчаливый, холодный конфликт, отдаление друг от друга. Практически никто ни с кем не разговаривал, и мы лишь пытались продержаться еще год... не было никаких вспышек, перебранок, но от этого ситуация только усугублялась. Все мы постепенно расходились».

Примерно посередине турне, в Мехико, что-то сломалось. Они не могли спать. Двенадцать человек были заперты вместе в небольшом гастрольном автобусе. И внезапно Том решил, что они больше не являются хорошей группой, способной играть вживую. Их первый концерт должен был пройти в маленьком грязном клубе, сильно отличавшемся от площадок, к которым они привыкли. Там была низкая сцена, а перед ней столики, выставленные в качестве барьера между музыкантами и не слишком многочисленной аудиторией. Из клуба пришлось выбираться через окошко за сценой. За несколько месяцев до этого они нашли бы ситуацию забавной, даже увлекательной, но теперь они ужасно устали, злились и не желали терпеть друг друга и все вокруг.

«Все вдруг вышло из-под контроля, — рассказал Том Энди Ричардсону в интервью для «NME» . — Годы и годы напряжения и молчания, практически все, что накопилось с момента первой встречи, выплеснулось наружу одним махом. Мы плевались, дрались и орали, мы выкрикивали друг другу такое, о чем не хочется говорить вслух».

Они могли покончить с совместной деятельностью прямо там, но вместо этого вдруг ясно осознали, что впервые за несколько лет они по-настоящему вместе. По окончании турне участники группы пришли в другую студию, «Мапоr» в Оксфорде, твердо зная, что все уже высказано. Барьеры были сломаны, и внезапно новая запись обрела контуры. Они понимали, что если их огорчает то, как идет процесс работы над записью, так лишь потому, что они все слишком дорожат своим делом и слишком переживают за результат.

«Если кто-то не соглашался с Томом, он расстраивался, потому что доверял нам, — сказал позднее Джонни в радиоинтервью. — Это совсем не означало: „Нет, все гениально, я не стану вас слушать". Он реагировал наоборот: „Может, вы правы, может, это и вправду не слишком удачно". Подобное выводит из равновесия. Ведь иногда чужие суждения оказываются неверными, но иногда совершенно правильными».

 

10. The Bends

Решение музыкантов вернуться к гастрольным выступлениям было со всей очевидностью оправдано концертом в мае 1994-го в лондонской «Астории». Большинство фанатов ожидали от них повтора песен из «Pablo Honey», но в итоге группа представила им добрую половину будущего альбома «The Bends». Сегодня кажется странным, что на концерте Radiohead «Street Spirit» получит менее восторженный прием, чем «Рор Is Dead», но на DVD того шоу видно, что публика буквально озадачена, слушая новые песни. Еще почти год эти композиции не исполнялись — вплоть до выхода альбома «The Bends».

«Это просто еще одна новая песня», — с долей иронии заметил Том, представляя потрясающую версию «Му Iron Lung». Она была так хороша, что, прослушав ее некоторое время спустя, музыканты решили, что не будут делать другой, студийный вариант. Том только перезаписал вокал, а все остальное сохранили для ЕР и полноценного альбома.

«Они, кажется, всегда полностью выкладываются в работе, когда наступает правильный момент и приходит вдохновение, — рассказывает Найджел. — Правда, для этого им, судя по всему, иногда требуется много времени. Стоило им ухватить „Му Iron Lung", они дружно сказали: „Эй, возможно, что-нибудь и выйдет", и дело пошло очень быстро».

То, что поначалу казалось мучительным сочетанием паранойи и творческого паралича, обернулось индивидуальным методом работы Radiohead. Это выяснилось лишь при попытке записать следующий альбом. «The Bends» стал первым опытом абсолютной свободы — музыканты делали то, что сами хотели. Выяснилось, что это намного труднее, чем они думали. Вероятно, это был самый трудный для них альбом, потому что они понятия не имели, что получится. Показательно, что Том называл своим героем художника Алена Дэви, поскольку тот не боялся признавать, что искусство может быть подавляющим, депрессивным опытом.

«Дэви все время говорит о том, насколько творческим он находит болезненный опыт, — объяснял Том в интервью «NME». — Как он презирает самого себя, когда занимается творчеством, и как много времени оно у него отнимает, как порой он по полгода не может придумать ничего хорошего, а затем все вдруг приходит к нему разом; да, я действительно идентифицирую себя с ним».

Вторая ключевая тема альбома родилась, когда они вернулись в студию для записи «Fake Plastic Trees». В тот день, вспоминает Фил, у них ничего не получалось. Характерно, что Том описывает ситуацию в более мелодраматических терминах. «Я был совершенно расплавлен», — говорит он. Джон Леки предложил им сделать перерыв и пойти посмотреть Джеффа Бакли в «Garage» в Хайбери, Лондон.

Вдохновленный исключительным вокалом Бакли, Том вернулся к своей песне и записал прекрасный, пронзительный фальцет, который и вошел в альбом. После нескольких месяцев нерешительности и паралича они записали большую часть «The Bends» за одну-две сессии. Когда они поняли, чего именно хотят добиться, внезапно все стало намного легче. Вступительная композиция «Planet Telex» была записана Томом в состоянии опьянения: он выдавливал слова, скорчившись в углу, поскольку почти не мог стоять. «Bones» записали в тот же день, что и заглавную песню «Тhе Bends». «Black Star» состоялась в отсутствие Джона Леки; по словам Джонни, это была типичная ситуация «кот из дома, мыши в пляс» . Еще недавно музыканты боялись прикоснуться к инструментам, но неожиданно стали писать по песне в день. «Я отправился в студию „Маnоr" и сляпал чертов альбом буквально за две недели, поскольку понял, что прежде мы все делали неправильно, — рассказывал Том позднее. — Элементарно до тошноты!»

Оглядываясь назад, следует отметить, что в тот момент они и вправду чувствовали, что делают нечто особенное, в частности, когда записывали последнюю композицию альбома — «Street Spirit (Fade Out)» . День начался вяло, казалось, ничего не выйдет. Но затем мелодия буквально полилась. Том позже признался, что такие моменты оправдывают долгое, мучительное время поиска. Эти две-три минуты полного счастья, когда песня складывается в единое целое после долгих вечеров в гастрольном автобусе и недель студийного безумия, делали все их страдания ненапрасными.

На этом этапе они также вернулись к «High And Dry». Том позднее сказал, что ему «выкрутили руки» , чтобы включить в альбом эту песню. Вероятно, кто-то в звукозаписывающей компании решил, что им необходимо нечто простое и открытое в качестве контрапункта к таким композициям, как «Му Iron Lung». Группа не была в этом убеждена, однако, единственный раз за время работы над «The Bends», они уступили — к ужасу Тома. В дальнейшем он совсем отказался от этой песни — возможно, из-за волны подражаний, например у ранних Muse и Coldplay, испытавших очевидное влияние этого периода творчества Radiohead. Но после великолепной «Fake Plastic Trees» мы видим здесь один из лучших текстов во всем альбоме. Отчасти это слегка завуалированная биография самой группы, поданная как история дерзкого мотоциклиста, помешанного на риске.

«Она про Ивела Канивела, но не совсем, — пояснил Том в телеинтервью, посвященном выходу сингла. — Одна из первых деталей, на которые я обратил внимание, когда мы начали заниматься музыкой, так это то, что люди вокруг нас, другие группы и мы сами превращались в совершенных идиотов, теряли друзей, быстро утрачивали связь с реальностью. Я видел, как с нами происходило то же самое».

Это не совсем верно. Когда Том писал «High And Dry», он еще учился в университете и группа Radiohead не существовала. В интервью «Billboard» Йорк признался, что «текст изначально говорил об одной сумасшедшей девушке, с которой я встречался, но через некоторое время образ смешался с мыслями об успехе и провале в целом».

Но вообще-то многие стихи альбома кажутся до странности пророческими. «The Bends» звучит как автобиографическое описание того, что случилось после выхода в свет «Creep». Совершенно ясно, что это аллегория истории группы, которая слишком быстро поднялась к вершинам и испытала надрыв от давления извне. Однако многие песни были написаны ранее, ведь и задолго до старта «Creep» в Америке группе не раз сопутствовал успех.

«У меня уже была четырехдорожечная запись „The Bends", когда мы работали над „Pablo Honey", — рассказал Том в 1995 году в телеинтервью. — Не знаю, почему мы не довели ее до ума... Я слил всю дрянь в эту песню. А потом все это действительно начало происходить, что выглядело совершенно дико. Когда я писал текст, это было издевательство чистой воды. А потом шутка оказалась слишком тонкой».

К моменту окончания «The Bends» Том чувствовал, что группа вернулась в форму. В еще одном интервью он сказал: «Где-то по дороге мы утеряли радость от того, чем занимались, и все это стало казаться идиотизмом. Но когда мы заканчивали Thе Bends", мы думали: „Да, вот почему мы во все это ввязались"».

Другой вдохновляющий момент наступил, когда ребята добавили струнные инструменты к основе «Fake Plastic Trees». Тогда они в первый раз сделали совместную запись с другими музыкантами и собрали необычный ансамбль с Кэролайн Лавелл, виолончелисткой, которая играла партию в песне «Unfinished Sympathy» группы Massive Attack, и Джоном Маттиасом, молодым скрипачом, с которым Том познакомился в Эксетере.

«Впервые они привлекли других музыкантов на этом альбоме, — рассказал автору книги Джон Маттиас. — Думаю, это помогло сделать его в некотором смысле более реальным. У меня сложилось впечатление, что это оживило процесс». С тех пор Джон создал немало собственной музыки, заслужившей признание, но в то время не все были довольны решением Тома пригласить старого университетского приятеля.

«Когда они прибыли, я осознал, что нам достались студент-скрипач из Оксфорда и, вероятно, лучшая виолончелистка на свете, — заявил Джон Леки в интервью журналу "Melody Maker". — Так что атмосфера стала слегка напряженной».

«Я не был студентом, — говорит Джон, — но не был и настоящим профессионалом, а вот она [Кэролайн Лавелл] была просто великолепна. Она была потрясающим музыкантом. Том чуть в лепешку не разбился, чтобы оставить меня в команде, полагаю так. Думаю, ему пришлось поспорить с EMI. Он заявил: „Нет, я хочу Джона Маттиаса". И это было довольно смело для того времени и в его положении. Я был им совершенно неизвестен. Вероятно, у него на эту тему состоялся спор и с Джонни, так мне показалось. И я высоко ценил его внимание».

Утром назначенного дня Джон встретился с Томом на выставке фотографа Анни Лейбовиц. Маттиас был удивлен тем, насколько возбужденным и радостным был в тот момент фронтмен группы. Не было ни малейшего признака гнева или смущения, которые стали неотъемлемыми элементами более ранних сессий.

«Не знаю, какая атмосфера была у них прежде, — продолжает Джон, — но у меня сложилось впечатление, что записи давались им нелегко, к тому же на них все давили. Но они были в восторге от своей работы. Некоторые композиции для второй стороны синглов были только что записаны и звучали просто великолепно».

Однако, как и в случае с «Раblо Ноnеу». мучения еще не закончились. Музыкантам по-прежнему приходилось собирать песни из кусочков. Первоначальные миксы при прослушивании звучали, на их взгляд недостаточно хорошо. Группа и представители лейбла не знали, что делать. А потом кому-то в голову пришла парадоксальная идея пригласить продюсеров «Раblо Ноnеу» Пола и Шона, чтобы те взглянули, чем можно помочь. Это было спорное решение: хотя музыкантам нравились эти два американца, процесс сведения «Pablo Honey» шел не так уж гладко. К концу той работы отношения музыкантов с продюсерами стали довольно напряженными. Лишь в ретроспективе участники группы стали понимать, что у них с Полом и Шоном сложилась отличная команда, особенно учитывая качество материала, с которым приходилось иметь дело.

«Это была одна из тех тупиковых ситуаций, когда возникают всякие мысли: неужели хоть кто-то может тут помочь? — вспоминает Пол. — И кто-то поднял руку, не знаю даже, кто именно, и сказал: „Слушайте, эти парни сделали треки, продаваемые миллионными тиражами, настоящие хиты. Давайте позовем их". Думаю, это было сказано наугад... просто они старались найти хоть какое-то решение и вдруг оказалось, что оно отлично сработало.

Самой первой мы начали сводить „Bones" и подумали: „Да, точно как у Pixies", и сделали ее именно в таком стиле, а потом послали им обратно — и попали точно в яблочко. Так и пошло: они подбрасывали нам материал, а мы возвращали готовые треки. Процесс занял некоторое время, а кое-какие композиции переделывали по нескольку раз. "Just " пришлось перезаписывать раз пять. Группа... могла сказать: „Нет, давайте еще разок, эта часть должна звучать громче или как-то иначе". И мы посылали им новый вариант, и вскоре они сгружали обработанную версию в раздел „Готово". Это продолжалось довольно долго, и мы параллельно занимались другими вещами». Некоторые миксы Джона Леки тоже пошли в дело — например, «Street Spirit» и «Iron Lung», — и наконец все записи были приведены к идеальному балансу.

Независимо от степени собственного участия в процессе, Шон признает, что профессиональные навыки Леки, а также его инженеров (ныне неизвестных) и Найджела Годрича стали ключевыми факторами успеха «The Bends».

«Одной из причин, почему мы с Полом взялись за „The Bends", было удовольствие от работы со столь безукоризненными записями, — продолжает Шон. — Вообще-то нам С Полом могли бы дать и чуть больше свободы, потому что фактически треки были уже готовы — полноценные записи на двадцати четырех дорожках, никакого вшивого ..Pro-Tools". Мы всего лишь пропускали их через нашу аппаратуру и говорили себе: „Давай сделаем звук как у Van Halen!" Конечно, говорилось это скорее в шутку, но полагаю, они действительно хотели вывести на первый план мощь гитары, которой обладали. Когда они начали работать с Найджелом, они сказали: „Мы не хотим больше всей этой гитарной муры". И это было отлично. „The Bends" стал предпоследним альбомом Radiohead как сугубо гитарной группы. Для этого и позвали нас с Полом, потому что мы умели работать с настоящими рок-н-ролльными гитарами».

В какой-то момент работы над сведением альбома Эд слетал в Америку на выходные и заодно посетил студию Шона и Пола «Fort Apache». Они были поражены, когда он Рассказал им, насколько близко группа была к тому, чтобы завязать с музыкой. «Они чуть не бросили работу, пока записывали „The Bends", — вспоминает Пол. — По словам Эда, они действительно считали, что сделали никудышные записи и упустили свой шанс». «Нас одолевала настоящая паника, — признавался Джонни позднее. — Мы думали: „О нет, какие же мы идиоты, да и музыка наша — полное дерьмо! Настоящий провал"».

«Они вышли на ту стадию работы в студии, когда все, на что раньше не обращали внимания, становится отчетливо видно, — объясняет Пол. — Чем больше стараешься, тем хуже все выходит. Поскольку они считали, что все потеряно, то в итоге выиграли. А они верили совершенно искренне. Не просто сомневались, не бросить ли все это к черту, а думали: „Мы все испортили и упустили. С нами покончено. Radiohead больше не существует". Но как раз в это время от нас из Америки пошли миксы, и они реагировали примерно так: „Постойте, а вроде ничего!" И все хлопали друг друга по спине и восклицали: „Здорово!" И ситуация сразу изменилась. Но они и в самом деле успели опуститься до самого дна, вплотную подошли к осознанию конца. Тот факт, что записи отвечают их ожиданиям, казался им просто чудом. Это было словно повторение чуда „Creep" — как могло случиться, что все обернулось удачей после такого ужаса? По-настоящему важная история группы состоит в том, как они боролись за то, чтобы выбраться из этой ловушки».

Хотя Шон шутил, когда говорил, что они хотят звучать как Van Halen, альбом, без сомнения, имеет прямое отношение к року. Пол считает определяющим в «The Bends» тот факт, что многие песни были написаны, когда группа могла завоевать новых поклонников исключительно живыми концертами. Им был нужен альбом с песнями, которые могли бы хорошо работать в таком контексте. Они хотели превратить стадионный рок из раздутой пустой оболочки в нечто интимное и теплое.

«Я думаю, дело в том, что они совершили целую серию гастрольных турне, много играли и буквально уже были готовы убить всех этих людей, — говорит он. — Ребятам тогда хотелось врезать им посильнее. Сегодня Том не стал бы сочинять песню вроде „The Bends". Там четко выступает на передний план орнаментальная, пафосная гитарная тема, в которой нет особой нужды. Но поскольку они на время записи выпали из контекста живых выступлений, требовалась тяжелая артиллерия. Некоторые из этих песен, полагаю, иллюстрировали мысли Тома: „Раз уж я таскаюсь по всему свету и пытаюсь удержать внимание людей, мне нужны песни, которые бьют наповал».

Первые же миксы из Америки оказались именно такими. Впервые со времен юности Том и Джонни слушали готовые вещи снова и снова. После записи «Раblо Ноnеу» они едва успели оценить конечный результат, но на этот раз Том был уверен, что получилось хорошо. И он не ошибался.

Однако, когда материал второго альбома, «The Bends», вышел в свет, сперва его встретили весьма неласково. Для начала музыканты представили сингл «Му Iron Lung», как сделали и с «Creep», но составители радиопрограмм прослушали один раз и уверенно заявили: «Нет» . Первые две минуты записи они счастливо кивали, радуясь приятной мелодии, а затем наступал резкий сбой — и включалась жесткая, даже жестокая тема гитары, которая подчиняла себе последние две минуты. В одном телеинтервью Том сказал: «Я написал стихи и подумал: отлично, это красиво, так что теперь просто нужно вывернуть это наизнанку, чтобы внести новый ритм». Он сделал это намеренно, чтобы люди забыли «Creep», но уловка не сработала.

«Был устроен прием, на котором они представили „Му Iron Lung", [и] Том и Джонни полетели в США, чтобы устроить живое шоу, — рассказывает Пол Колдери. — Я был в трейлере с ними, потому что дружил с диджеем, и тут одна журналистка говорит: „Есть ли что-нибудь такое, о чем вы хотите или не хотите говорить?", а Том в ответ: „Что угодно, только не говорите про «Creep», я не хочу ее сегодня играть, я хочу исполнить новые вещи". И она согласилась. Затем началось интервью, и первое, что журналистка сделала в присутствии большой толпы наблюдателей, так это заявила: „Знаете, они говорят, что не будут сегодня играть «Creep»! Что вы на это скажете?" Конечно же, все закричали: „Безобразие! Идите к черту!" Том побелел как полотно. Сначала покраснел, потом побелел. И говорит: „Я хочу немедленно уйти отсюда!" Вскочил с места и был таков. Мы с Джонни кое-как закончили интервью, но в такой ситуации так и тянет воскликнуть: „Мы же только что договорились! Вы думаете, это шутка?" Том был совершенно взбешен, но в итоге выдал отличное шоу. Эта ситуация странным образом наполнила его энергией. И я не обвиняю его. Разные люди могли бы по-разному реагировать на такую подставу, но Том взорвался, и все вокруг буквально понеслось вскачь. Для него это сработало именно так».

«Главное, чего мы хотели избежать, так это самоповторов, — сказал Том в телеинтервью. — Многие были бы счастливы, исполни мы дюжину версий „той самой песни", но в тот момент с нас было довольно. Даже при всем желании мы не смогли бы повторить ее».

Именно тогда многие фанаты «Creep» отвернулись от группы, зато появилась новая генерация поклонников Radiohead, которая постепенно вытеснила прежних. Несмотря на бойкот радиостанций, сингл «Му Iron Lung» был принят публикой гораздо лучше, чем опасалось руководство лейбла, и стало ясно: даже без особой поддержки радио и прессы музыканты уже приобрели надежную базу фанатов. Это был важный прорыв после крайне трудной пары лет, и успех помог им набраться отваги для выпуска альбома «The Bends».

 

11. Выход в эфир

Во втором альбоме Radiohead не было заметно никаких признаков столь долгой и мучительной записи. Он получился монолитным и мощным, как сжатый кулак. Несмотря на повторяющиеся темы отвращения и физического распада, он излучает энергию кипучей жизни, в которую погрузилась группа.

«Концепция „The Bends" восходит к песне „Му Iron Lung" и ее неровному дыханию, — говорит Пол. — Не думаю, что ребята намеревались создать какую-то концепцию альбома, но именно это они в некотором роде и сделали. Получились размышления о клаустрофобии, чувстве замкнутости и неспособности дышать».

Песни «The Bends», «Fake Plastic Trees», «Bones», «High And Dry» и «Му Iron Lung» можно рассматривать как экскурсы в ненавистное для Тома больничное детство, хотя сам он всегда яростно отрицал автобиографический характер альбома.

«Это не какой-то чертов дневник моей жизни, — заявил он в интервью «Melody Макег». — Это не моя жизнь. Стихи не являются прямым самовыражением, и „The Bends" — не моя исповедь. И я не хочу, чтобы альбом использовали для пустого трепа, оправдания собственной тупости и тормозов. Я не желаю знать о вашей депрессии — если вы напишете мне об этом, я злобно отвечу, чтобы вы заканчивали с этим дерьмом».

Йорк особенно подчеркивал, что многие стихи были написаны им в саркастическом ключе или в приступе веселья. «Величайшая битва, которую я веду сейчас, — сказал он в телеинтервью в конце 1990-х гг., — направлена на то, чтобы убедить людей: большинство моих стихов — смешные».

В то время многие согласились бы с саркастическим ответом Колина: «„Стремные" — совсем не то же самое, что „смешные"». Но нет сомнения, что во многих луч ших текстах Тома в той записи присутствует юмор. Даже «Му Iron Lung» очевидно может служить образцом черной комедии. Немногие слушатели отважились бы на такую черную неблагодарность, чтобы посчитать шуткой главный хит альбома. Но Том обладал способностью многих творческих людей одновременно испытывать эмоции и насмехаться над ними.

Эту его способность разделял старый университетский друг Дэн Риквуд. Искусство Дэна тоже зачастую касалось серьезных сюжетов, которые он доводил до абсурда. В университете друзья считали Дэна «шутником», и его произведения отличались тем же ядовитым чувством юмора. Том был не в восторге от предыдущих решений EMI по поводу дизайна конвертов, и когда подошло время оформления сингла «Му Iron Lung», он позвонил Дэну.

«Radiohead не устраивало количество денег, которые компания заплатила за дизайн, — рассказывает Джон Маттиас. — [Раньше] люди из шоу-бизнеса вечно пытались подделаться под гранж. Только начиная с „Му Iron Lung" группе удалось начать движение к независимости. Думаю, когда они только подписали контракт, они делали то, что им велели, и это немного напоминало школу. Постепенно музыканты осознавали, что представители EMI далеко не все знают, и они понятия не имеют, что хотят делать парни из Radiohead. Это было очень постепенное движение в сторону от зависимости. Осознание того, что участники группы могут сами контролировать собственные идеи и произведения».

Именно тогда они начали принимать решения не только по поводу музыки. Они были разочарованы художественным оформлением и качеством видео, равно как и организацией продвижения группы на музыкальном рынке. Обложка «The Bends» стала первым альбомом, отражавшим более широкие эстетические установки, в которых Дэн — теперь работавший под псевдонимом Стенли Донвуд — сыграл существенную роль. На обложке он изобразил манекен, который оксфордская больница Джона Рэдклиффа использовала для обучения персонала методам реанимации. Тому и Дэну нравился широко открытый рот манекена. Трудно сказать, был то экстаз или агония, но образ отлично подходил для стиля Radiohead.

С этого времени художественное оформление и музыка были тесно связаны друг с другом. Зачастую Дэн присоединялся к музыкантам в студии, предлагал идеи, слушал, как они играют. «Он находился либо в маленькой смежной комнате, либо на балкончике над нами, либо прятался по углам, — вспоминает Эд О'Брайен в интервью «AV Club». — Он всегда был с нами, и мы нуждались в его участии в творческом процессе. Не только из-за его дизайна, но и потому, что он мог сказать: „Ничего не понимаю в музыке, но вот это — офигенно круто!"».

Когда альбом «The Bends» увидел свет, большинство критиков пришли к такому же выводу. Диск получил две восторженных рецензии в главных музыкальных изданиях: «NME» и «Melody Maker», а потом появился в многочисленных списках «альбом года». Несмотря на это, к 1995 году отношения Тома с прессой, никогда не отличавшиеся особой теплотой, еще больше испортились. Первое болезненное столкновение произошло в 1992-м во время раннего интервью «NME» в прямом эфире. Журналист Кит Кэмерон описал Radiohead как «хлипкий суррогат рок-группы». Допустим, он высказал свое личное мнение, но комментарий сопровождался подборкой весьма нелицеприятных кадров с изображениями Тома, озаглавленной «Уродец? О да!» .

С выпадом Кэмерона музыканты сумели справиться. Они даже превратили формулировку «хлипкий суррогат рок-группы» в некое ироническое кредо. А в марте 1995-го Том — который имел привычку во всеуслышание зачитывать статьи из музыкальной прессы — с ужасом обнаружил в «Melody Maker» заметку, где у читателей спрашивали, есть ли у него шанс стать следующей великой рок-потерей после Курта Кобейна и Ричи Эдвардса из Manic Street Preachers (который тогда месяц назад пропал без вести).

«Когда они напечатали, что я собираюсь покончить С собой, я бросил читать рок-прессу, — сказал Том в конце того года в интервью «NME» . — И моя девушка позвонила мне ужасно расстроенная и спросила: „Что все это значит? Что ты им наговорил?" Знаете, именно тогда я прекратил читать рецензии. С меня было достаточно».

В действительности журналисты «The Stud Brothers» не говорили, что он собирается покончить с собой. Но в тексте были такие строки: «Том Йорк, 26 лет, имеет склонность к саморазрушению. Но сам он так не считает. Честно говоря, мы тоже» . Это была сознательная провокационная попытка подогреть нездоровое пристрастие рок-фанатов к подобным темам, намекнув на знаменитых мучеников вроде Ричи и Курта. К несчастью, все тонкие уловки, которые пытались использовать авторы этой статьи, терялись на фоне строки подзаголовка, описывавшей Тома как «человека, который вскоре познает цену славы и который уже в курсе, что значит родиться уродом».

Одержимость музыкальной прессы предполагаемым «уродством» Тома всегда была нездоровой. Под «уродством» они подразумевали то, что один его глаз не открывался как следует. Подобного рода неуместное оскорбление и вправду можно считать «ценой славы».

На деле, «The Bends» вышел в тот момент, когда музыкальный мейнстрим перемещался в сторону от мрачных альбомов вроде «I n Utero» или безрадостной классики Manic Street Preachers «The Holy Bible». Ключевыми альбомами той эпохи были «Parklife» группы Blur и «Definitely Мауbе» от Oasis. Их отличал радостный, оптимистичный звук, который и близко не лежал к звучанию «The Bends». Но зато люди наконец перестали обсуждать, почему группа больше не исполняет «Creep». Решение музыкантов — по крайней мере на время — вычеркнуть эту песню из плей-листа больше не воспринималось как каприз примадонны.

«В то время могло показаться [именно так], — говорит Пол, — но потом стало ясно, что это отвага, рожденная убежденностью. Как будто они заявляли: „Мы сумели оставить это в прошлом!" Оставить в прошлом — именно это они и сделали». Их амбиции никуда не делись. После выпуска «The Bends» группа отправилась в Америку, чтобы провести целых пять потрясающих турне. Когда у Тома поинтересовались, зачем столько концертов, он ответил: «Черт побери, не надо меня спрашивать, это была не моя идея!» В США «The Bends» в течение первых двух месяцев ждал определенный провал по сравнению с «Pablo Honey», однако музыканты были решительно настроены снова утвердиться в своем статусе. Летом 1995 года им представился наилучший шанс: группа REM пригласила их провести совместное турне. В то время у ребят была дежурная шутка, что единственные группы, у которых они согласны выступать на разогреве, — это U2 и REM. Когда им позвонили от имени Майкла Стайпа, Том не мог поверить. Стайп со школьных лет был для него одним из величайших героев.

«Я ужасно боялся встречи с Майклом, — поделился он позже, — потому что в детстве я связывал с ним слишком многие мечты». Но когда встреча все же произошла, Майкл был взволнован сильнее. «Я очень рад, что вы сможете сделать это, — сказал он Тому. — Я ваш большой фанат». Том просто остолбенел. «Я не страдаю особым благоговением перед знаменитостями, — записал он в гастрольном дlневнике, — но, должен признаться, у меня перехватило дыхание».

REM предоставили Тому своего рода ускоренный курс обучения «поведению культовой группы». Йорка поражало их умение непринужденно вести разговор, не теряя цели и смысла. Он размышлял: «Похоже, задача в том, чтобывсегда располагать к себе людей. Возможно, я даже могу пустить в ход свою кривую улыбку».

Однако вскоре он понял, что участники REM — обычные люди. Это помогло ему осознать, что чувствуют поклонники, которые подходят к нему самому с просьбой об автографе. «Теперь у нас с Майклом хорошие отношения, — сказал он Алексу Россу в интервью «New Yorker». — Установив дружеские отношения со своим идолом, понимаешь, как офигенно важно оставаться самим собой».

Помогло и то, что участники REM были настроены поддерживать своих молодых коллег. Майкл Стайп как-то вечером во время тура заявил, что группа Radiohead настолько хороша, что «даже страшно». В другой раз Том буквально онемел от изумления, когда к столу, за которым ужинали участники обеих групп, подошла девушка и попросила автограф именно у него, а не у фронтмена REM.

Вообще-то Том не любил выступать на разогреве у других групп. Он отдавал себе отчет в том, что тут не приходится рассчитывать на равное внимание публики. Но совместный тур с REM — совсем другое дело. Все должно было пройти идеально. После одного из шоу в Норвегии Том сыграл для остальных участников группы новую демо-версию, которую сочинил для акустической гитары. Называлась песня, как он записал в своем дневнике, «No Surprises Please». По словам Тома, Колин просто обалдел, услышав ее.

К тому моменту приложенные группой усилия стали приносить плоды. «The Bends» вошел в десятку топ-альбомов в Великобритании и стабильно хорошо продавался по миру пошли слухи об их новой пластинке. Это был один из тех альбомов, которые на первых порах воспринимаются не очень легко, но с каждым прослушиванием нравятся все больше. Даже Пол и Шон признали, что не сразу поняли, насколько это прекрасный альбом.

«Когда мы получили записанные композиции, они оказались отличного качества, хотя при такой вовлеченности в процесс трудно судить объективно, — рассказывает Пол. — Думаю, запись действительно была хороша. Мне она показалась шагом вперед. Я не понимал, насколько велик этот шаг, пока не увидел, как уверенно запись сразу после выхода начала прокладывать себе путь в культуре. „Creep" тоже безусловный хит, но из тех, которые при первом прослушивании безумно нравятся и сносят башню, а через некоторое время надоедают. Я подошел к осознанию этого, когда мне самому расхотелось ее слушать. Но „The Bends" стал прокладывать себе путь в культуре, и этот процесс занял около года, а в итоге альбом оказался одним из самых успешных среди всех, которые мне удалось сделать, он был буквально повсюду. Приходишь на вечеринку, в клуб, в ресторан, и везде звучит этот альбом, потому что все согласны: это очень хорошая запись».

Когда вышел альбом «The Bends», небольшой круг фанатов поспешил приобрести новинку. У Radiohead уже были поклонники, которых не заботило, играют ли песни группы по радио и появляются ли ее клипы на телевидении. Они активно искали и покупали все, что выпускала в свет группа. «Альбом вышел, и буквально через пару дней весь мир уже знал слова всех наших новых песен, — сказал Том в телеинтервью в 1995 году. — Вот почему мы сделали альбом, и это чудесно».

Год спустя круг фанатов изрядно расширился. Опора и поддержка, которую теперь могли оказать поклонники, сделали возможным для музыкантов идти дальше и экспериментировать, чем группа и занималась все последующие годы, избавившись от тревоги о том, что думает об их творчестве музыкальная индустрия или пресса.

Но к концу последнего турне, связанного с новым альбомом, все музыканты очень хотели домой. Они наслаждались живыми концертами, но находили круговорот кампании по продвижению альбома весьма утомительным и опустошающим. Некоторые журналисты, приходившие взять интервью, по-прежнему мало знали о них, за исключением того, что это «группа, которая сыграла „Creep"».

К счастью, существовал более простой путь продвижения музыки. Участники группы всегда противоречиво относились к музыкальным видеозаписям. Тому претило, что обычно клипы представляли собой вульгарные рекламные ролики. На MTV «High And Dry» соседствовала с рекламой «Кока-Колы» или «Найка», и видимой разницы между ними не было. Но одно хорошее видео могло выполнить огромную работу, сравнимую с эффектом от длительной гастрольной поездки. Когда стартовала промо-кампания «Тhе Bends», идея о значимости видеороликов уже укрепилась в сознании музыкантов. Вероятно, первым в длинном ряду видеороликов Radiohead стал «Fake Plastic Trees», сюрреалистическое действо в супермаркете, где Том и другие участники группы катаются в торговых тележках. Это был первый сингл, выпущенный в Штатах (второй в Великобритании, где раньше появился «High And Dry»), и клип на него оказал огромное воздействие на MTV. Однако лишь видеоролик к третьему синглу, «Just» , обеспечил массовый успех альбому «The Bends».

Ролик снят ранним утром перед железнодорожной станцией «Ливерпуль-стрит » и показывает совершенно расстроенного пассажира, который отчаялся, лег на землю и отказывается двигаться с места. К ужасу прохожих, он отказывается объяснить, что с ним случилось. Когда наконец в финале ролика он сдается и называет причину своего состояния, люди ложатся на землю вместе с ним. Ролик получился шокирующим, умным и забавным, как раз для Radiohead.

«Идея видео изначально предназначалась для моего короткометражного фильма, — объяснил автору книги режиссер ролика Джейми Трейвс. — Когда я снова и снова прослушивал песню, пытаясь найти главную идею, в голове у меня крутились мысли о короткометражке, и поначалу я придумывал два совершенно разных сюжета, но песня стала проникать в мой фильм и наоборот, и внезапно они слились воедино, и это был упоительный момент. Radiohead блестящие музыканты и очень контактные ребята, со мной они пошли на риск, но предоставили полную свободу делать такой клип, какой я посчитаю нужным».

Именно так работали участники Radiohead. Они воспринимали других художников как партнеров в творчестве. Для Джейми Трейвса совместная работа стала фантастическим опытом, но успех видеоролика оказался палкой о двух концах. Клип создал режиссеру репутацию, но даже несколько лет спустя его донимали вопросами, что же все-таки сказал прохожим человек в конце песни. Многие предполагали, что сюжет не несет особого смысла, но Джейми отрицает это.

«Правда заключается в том, что я действительно подразумевал некий смысл в ответе героя клипа, — объясняет он. — Не думаю, что видео сработало бы без этого, но я никогда не говорил о содержании ответа никому, даже своей жене. С самого начала подразумевалось, что слова остаются неизвестными, создавая загадку: некоторые характеры остаются незавершенными в отсутствие загадки, и всякого, кто смотрит клип, манит эта загадка. Я даже представить себе не мог, что сюжет вызовет столько спекуляций. Самое забавное, что я совершенно не умею хранить секреты, обязательно нечаянно проговорюсь. Правда в том, что я бы хотел раскрыть тайну, потому что мне хочется поделиться, это своего рода бремя, но я знаю, что, если дам ответ, видео превратится в прах, так что у меня нет выбора, это практически мое проклятие. Я чувствую себя как герой Патрика Макгуэна в сериале „Пленник". По большому счету реакция на видеоролик была прекрасной. Люди до сих пор спрашивают, что говорит человек в конце, и это меня радует. Сначала их вопросы меня немножко раздражали, но теперь уже нет, мне даже нравится повторять дежурный ответ: „Не просите меня объяснить, вы не хотите это знать, пожалуйста, поверьте мне"».

И, как обычно, если Том верил в какую-либо идею, он был готов пройти весь путь до конца, чтобы заставить ее работать. Группа играла лишь вспомогательную роль в собственном видео, но музыканты с энтузиазмом взялись за этот эксперимент.

«Все говорят об этом человеке и о его словах — сказанных или нет, — продолжает Джейми. — Лишь немногие всерьез обсуждают, насколько отлично сделана песня, как прекрасно работали участники группы, в особенности Том. Radiohead сыграли весь трек свыше ста раз, но каждый дубль звучал свежо и искренне. Музыканты были готовы ловить правильный момент. На нескольких последних концертах Том едва нащупал свою безумную дерганую манеру поведения, и они хотели запечатлеть ее на пленке, и это зрелище завораживало. Поскольку велась круговая панорамная съемка, места едва хватало для оператора и двух его помощников, а я собирался следить за процессом на мониторе, установленном в соседней комнате. Каждый раз, когда заканчивалась песня, секунду или две все молчали, словно на мгновение теряли дар речи. Когда я вошел в студию, помню, в воздухе будто витало электричество, а Том все еще двигался в ритме песни».

Возможно, часть проблемы заключалась в отношении Тома к концепции музыкального видео. Он сопротивлялся тому, чтобы вкладывать много усилий и энергии в то, что рассматривал как еще один вид продажи готового продукта. Но лучшие видеозаписи Radiohead можно назвать самостоятельными произведениями искусства. Джейми по сей день так и не раскрыл слова персонажа того знаменитого ролика, и, очевидно, группа Radiohead согласилась хранить тайну. Единственное, что сказал режиссер: «Чтение по губам вам не поможет».

Постепенно, мало-помалу Radiohead выходила на уровень успеха, выпавшего на долю «Creep». «The Bends» по всему миру стал золотым, и, как это было с «Creep», группа оказалась в странной ситуации, когда их приглашали, хотя и с опасениями, в мейнстрим рок-музыки. Особенно необычным опытом стало выступление на вечеринке «Poll Winners Party» для подросткового поп-журнала «Smash Hits». Естественно, поскольку аудиторию составляли дети и их настороженные родители, музыканты играли бурную, тревожную песню «Му Iron Lung». «Маленькие дети плакали, — вспоминал Том, — и надо было видеть некоторых родителей, они были в гневе! Получилось здорово. Я по-настоящему горжусь тем, что мы сделали!»

Через год после выхода «The Bends» альбом без явных причин вернулся в десятку топ-альбомов Великобритании. Очевидно, успех был обеспечен системой слухов. Но проблема Radiohead заключалась в том, что медленный, поступательный прогресс требовал продолжения гастрольных туров. У ребят появлялись новые поклонники, которые хотели видеть своих кумиров. В последние месяцы туров музыканты отчаянно стремились домой, но, едва вернувшись, понимали, что им трудно привыкнуть к обычной жизни. Йорку было тяжело вернуться в реальность даже дома.

«Корень проблемы кроется в том, что к концу турне чуть не каждый день напиваешься до отключки, — сказал он в интервью журналу «Select». — А потом возвращаешься домой и продолжаешь пить. Казалось бы — ура, турне закончилось! А ты просто не знаешь, что делать дальше».

Он многократно сожалел о том, что в начале своей карьеры они играли с образом представителей среднего класса, этаких джентльменов за чаем. Он знал, что это не было точным отражением их сущности. Большая часть текстов «The Bends», как говорил впоследствии Том, была написана, когда он был пьян и сидел в конце гастрольного автобуса во время долгого и утомительного тура после выхода «Pablo Honey», когда, казалось, все лишено смысла.

«Реальность состояла в том, что мы, вероятно, глотали не меньше наркотиков, чем все остальные, — сказал он в интервью «Vox» . — Я не собираюсь идти на ток-шоу и обсуждать там свои проблемы, потому что дл я нас это было всего лишь развлечением. Я обожаю как следует нажраться, это лучшая вещь на всем долбаном свете».

Они кое-что записывали в состоянии опьянения или под наркотиками, иногда это помогало, но чаще — делало процесс работы медленным и болезненным, а порой провоцировало взрывы паранойи. Когда они подошли к порогу создания нового альбома, знаменитого «ОК Computer», любой дополнительный источник паранойи был им категорически противопоказан.

 

12. OК Computer

Когда в 1996-м группа начинала работу над третьим альбомом, «ОК Computer», Том уже пять лет воспринимал Radiohead как «постоянную работу». Иногда из-за этого ему казалось, что он теряет связь с реальным миром. Большую часть года он находился в окружении журналистов и агентов, на гастролях или рекламных акциях, так что иногда чувствовал себя не то торговцем, не то политиком. Даже дома он зачастую вынужден был убеждать друзей, что совершенно не изменился. А иногда они его в этом убеждали. Чувство потерянности плюс наследство XX века — постоянный гул компьютеров, телевидения и радио, который Том называл «жужжанием холодильника», — все это нашло выражение в следующем альбоме.

Музыканты Radiohead начали с того, что пообещали себе любой ценой сделать нечто непохожее на прежние записи. Не будет больше долгих изматывающих сессий в звукозаписывающей студии, когда они мрачно смотрели друг на друга пустыми глазами. Они не помчатся сломя голову к продюсерам за свежими идеями, как только им покажется, что свои иссякли. Джон Леки научил их, что продюсер не обязан диктовать музыкантам, что они должны или не должны делать. Участники группы были уверены, что теперь всю работу возьмут на себя.

«Я буду вечно благодарен ему за то, что студия больше не казалась своего рода научной лабораторией, — сказал Том в одном телеинтервью. — Джон сумел сорвать с процесса записи покров таинственности и превратить его в источник радости, настоящую игру».

Прежде всего им нужен был человек, который знает, на какие кнопки нажимать. Найджел Годрич, инженер, работавший над «The Bends», идеально подходил на эту роль. Музыканты подружились с ним за время долгой тяжелой работы в студиях «RAK» и «The Manor». Он был их ровесником, так что не выглядел слишком авторитетной фигурой, но его присутствие избавляло музыкантов от соблазна искать других советчиков. Кроме того, самые приятные воспоминания от сессий «The Bends» касались того периода, когда первоначальное напряжение схлынуло и музыканты вместе с Найджелом взялись за работу над оборотной стороной диска. Одна из композиций альбома, «Black Star», была записана настолько хорошо, что именно в таком виде и вошла в «The Bends».

Найджел Годрич разделял антипатию Radiohead к студиям. «Я и сам ненавижу студии, — признался он на своем веб-сайте . — Сама мысль о том, что нужно приходить в то место, где еще двести миллионов человек занимаются тем же, что и ты, ужасна; это все равно что посещать общественный туалет. Невозможно почувствовать это место своим».

Участники группы считали, что, если удастся избежать элементарных ошибок, допущенных при работе над «Pablo Honey» и «The Bends», следующий альбом обойдется куда меньшей кровью. Они уже знали, как просто и легко можно сделать запись песни, поскольку им удалось удачно записать «Lucky» для благотворительного сборника «Неlр» в помощь детям, пострадавшим от боснийского конфликта. Они играли эту песню на гастролях на протяжении нескольких месяцев, и тут им предложили внести свой вклад, сделав запись. Джонни поддержал идею, но Том сомневался. Ему не нравились многие группы, также участвовавшие в благотворительном альбоме, и он терпеть не мог похлопываний по плечу и фальшивых речей, неизбежно сопровождавших благотворительные церемонии.

«Нас попросили принять участие, и мы согласились: кроме того, Эд интересовался Балканами, — сказал Том. — Мы чувствовали, что сделать такой жест будет правильно. Мы понимали, что нас все подряд начнут хвалить и одобрительно хлопать по плечу, но мы также знали, что дело не закончится фарсом вроде „Live Aid". Честно говоря, нам в любом случае не терпелось сделать запись песни, так почему бы не принять участие в проекте».

Когда музыканты пришли в студию вместе с Найджелом, они обнаружили, что времени у них немного. Идея благотворительного альбома состояла в том, чтобы каждая песня была записана и обработана в течение дня. Задача выглядела посильной: в случае удачи — к чему подталкивало само название песни «Lucky» («Счастливчик») — они могли сразу записать готовый трек для сборника. Но когда музыканты пришли в студию, оказалось, что вся первая половина дня будет посвящена разговорам с прессой и телеинтервью. Том постоянно смотрел на часы и с раздражением думал: «Хм, может, наконец, приступим к записи?»

Но, когда дошло до дела, больших усилий не потребовалось. Песня относилась к разряду типичных для Тома «катастрофических баллад» . Это история о человеке, который пытается выбраться из разбившегося самолета, и в итоге ему удается спастись. «Все произошло как-то само собой, — рассказывает Том. — Песня сама собой написалась, и запись прошла легко, никакого лишнего времени, никаких специальных усилий» .

Суметь записать подобную песню без постоянных переделок и критического анализа — редкая для Radiohead радость. Теперь Том вспоминал первые их с Джонни опыты записи на четыре дорожки как счастливое время. Хотя в те дни Том и не мечтал о том, чтобы получить доступ в профессиональную студию. Зато тогда он не мог и вообразить, насколько утомительным может стать процесс записи.

«Противно сидеть в студии в окружении кучи пиарщиков и первоклассных кондиционеров и при этом тупо таращиться на те же стены и те же микрофоны. Это просто безумие, — заявил Йорк в интервью на веб-сайте «Launch». — Мы хотели достичь другого настроения, понятного и близкого нам».

Доверие музыкантов к Найджелу Годричу было так велико, что они передали ему 140 000 долларов, выделенных EMI для закупки мобильной арт-студии. Найджелу уготовили роль «богатенького баловня», который может пойти и купить все, что считает нужным. Они выбрали подход, опробованный героями юности Тома U2 в их альбоме «The Unforgettable Fire». Такой способ давал возможность делать записи в разных местах, но без необходимости каждый раз осваивать новую аппаратуру.

Сначала казалось, что весь период работы над их следующим альбомом получится таким же простым и легким, как запись «Lucky» . В интервью канадскому радио в начале 1996-го Джонни высказал мнение, что альбом уже почти готов.

«Мы намеревались потакать своим слабостям и посвятить записи весь год, — сказал он. — Но за четыре дня в студии мы уже сделали три песни, так что я думаю, что и дальше дело пойдет чудовищно быстро».

«Я помню первые сессии работы над альбомом „ОК Computer", которые проходили на студии „Fruit Farm", недалеко от того места, где я живу, — рассказывает Найджел Пауэлл. — В течение первых недель я прослушал версии композиций „Paranoid Android" и „No Surprises" и подумал: „Похоже, дело пойдет легко, они сделали уже половину". А затем, девять месяцев спустя, они записали еще четыре варианта „No Surprises", но что-то было потеряно. „Может, послушаем еще раз самую первую?" — и они послушали ее и решили: „Она в самом деле хороша, правда?" Судя по всему, именно такой у них подход» .

Место их репетиций раньше служило хранилищем яблок при фруктовой ферме «Canned Applause», и они проводили много времени то играя с лупами, то доводя до совершенства фоновые шумы, которые должны были составить важную часть нового альбома. В течение первых четырех месяцев музыканты в основном репетировали, пока не добились нужного звучания. Можно было бы взять сэмплы, но предпочитали более органичный аналоговый звук магнитной ленты. Затем, когда были закончены четыре песни, они решили сделать то же, что уже пробовали во время сессий работы над «The Bends»: довести композиции до совершенства в ходе гастрольного турне. На этот раз они играли на европейских фестивалях, а потом путешествовали в качестве разогревающей группы при Аланис Морисетт. Это был довольно странный выбор, хотя и весьма выгодный, учитывая, насколько популярной была она в то время. Она продала огромное количество экземпляров дебютного альбома «Jagge d Little Pill » и была дл я Radiohead и предостережением, и образцом того, что они сами могли бы достичь при сильном желании. Том не был уверен, что стоило идти именно этим путем.

Тем не менее музыкантов весьма воодушевляла идея превращения в группу, собирающую стадионы. Исполнение новых песен в просторных, лишенных декора бетонных коробках придало им иное чувство перспективы. «Многие песни нужно было проработать, чтобы они звучали более мощно и сложно, как будто звук отражается от стен, — объяснял Том в интервью порталу «Jam Showbiz». — Когда мы вернулись в студию, мы действительно старались воссоздать эффект саундчека в гараже или на бейсбольной площадке, чтобы не звучало как у чертовых Def Leppard или вроде того. Это было по-настоящему важно для тех песен».

Вернувшись домой, они обосновались в поместье под названием Сент-Кэтринз-Корт, расположенном в уединенной долине к северу от Бата. Построенное в XVI в., оно представляло собой впечатляющее серое здание в готическом стиле, до окон заросшее плющом. Дом принадлежал актрисе Джейн Сеймур, которая купила его за 300000 фунтов в 1984 году, а затем вложила 3 000 000 фунтов в его переоснащение. Последние несколько лет здание обычно арендовали для проведения грандиозных свадеб и корпоративных вечеринок, но в 1996-м The Cure сняли его для записи альбома «Wild Mood Swings». Прибыв туда со своим новеньким оборудованием, только что приобретенным для них Найджелом Годричем, участники группы Radiohead сразу почувствовали себя намного лучше, чем в любой профессиональной студии. «Там не ощущаешь себя лабораторной крысой, над которой все время проводят эксперименты, как это бывает в студиях», — заявил Том в телеинтервью.

Стены просторных каменных помещений покрывала красивая деревянная обшивка. Акустика и общая атмосфера сильно отличались от любой знакомой им студии. Кроме всего прочего, их немало позабавило то, что они нашли картины, принадлежавшие хозяйке дома, спрятанные в нижнем белье в ее ванной комнате. The Cure в качестве аппаратной использовали столовую, но там были и обитый деревянными панелями бальный зал, и полностью каменная комната, обладавшие совершенно уникальной акустикой. Фил установил ударную установку в детской игровой комнате, посреди мягких игрушек. Сессии звукозаписи проходили гораздо более неспешно и расслабленно, чем при работе над «The Bends». Даже слишком неспешно и расслабленно. The Cure в итоге провели в Сент-Кэтринз-Корт целых шестнадцать месяцев, создавая далеко не лучший свой альбом. Казалось, Radiohead могут попасть в ту же ловушку. «У нас было сколько угодно времени на работу, и ситуация отчасти вышла из-под контроля», — признается Том.

После той травмы, которую они пережили при записи «The Bends», музыканты хотели на этот раз организовать простой и понятный процесс. Без бесконечного анализа и самокритики. Без мрака «The Bends».

«Знаете, конечно круто, что мы в состоянии записать еще один агонизирующий, злосчастный, болезненный и негативный альбом, — восторженно заявил Том в интервью для «NME» перед началом записи. — Но на самом деле именно этого я не хочу. И я преднамеренно записываю все позитивные вещи, которые вижу или слышу. Но я пока не способен все это вложить в музыку. Я не хочу насильственно форсировать свои чувства, потому что иначе получится, что я потакаю всем тем, кто считает, будто мы играем поп-рок».

Но когда начались сессии, Том понял, что запись проходит не совсем так, как он ожидал. Как будто она жила собственной жизнью, а музыканты лишь следовали за процессом. У них даже появилась дежурная шутка — когда все становилось слишком запутанным, Том или Джонни говорили: «Разве мы не собирались записать альбом типа „77" (дебютный альбом Talking Heads)?»

Но это им вряд ли грозило. Том не слушал подобную музыку. Он был одержим альбомом «Bitches Brew» Майлза Дэвиса. В то время никто из участников группы не слушал ни поп, ни рок. Джонни увлекся мрачной атональной музыкой классического композитора Пендерецкого, которого массы больше знают по музыке к фильмам «Экзорцист» и «Сияние», а также по невероятно жесткому и душераздирающему «Плачу по жертвам Хиросимы». Сама мысль о том, что они станут работать над чем-то легким и доступным, сегодня может показаться абсурдной.

Том сочинял песни о странном, деперсонализированном мире залов ожидания аэропортов, номеров в отелях и баров. В течение более трех лет они служили для них домом. Это был мир, где люди создавали альтернативные культы, молились на знаменитостей, где бесконечные путешествия на машинах и самолетах для Тома означали присутствие постоянного, приглушенного страха смерти. «Никогда не думал, что смогу написать об этом альбом», — заметил Том позднее.

Некоторые из наиболее жестоких образов той записи пришли к Тому из опыта одного вечера в Лос-Анджелесе в 1996 году. Он пошел в бар и был немедленно окружен группой обдолбанных, истеричных и чрезмерно возбужденных фанатов в дорогой дизайнерской одежде. Одна женщина пролила на себя выпивку, и Тома поразило и шокировало ее мгновенное превращение из гламурной дамы в истерящую гарпию.

«В глазах той женщины было такое выражение, которого я никогда прежде не видел, — рассказывает он. — Может, все дело в том, что я был истощен и подвержен галлюцинациям... нет, я знаю, что увидел в ее лице. [Я] не мог спать той ночью из-за всего увиденного». Позднее Том обессмертил ее как «свинку Гуччи». Остальные завсегдатаи того бара описаны им в «Каrnа Police»: женщина со стрижкой, как у Гитлера, мужчина, который гудит, как холодильник.

Но если предмет разговора был скверным и неприятным, опыт записи «Paranoid Android» оказался совершенно иным. Он олицетворял все то, ради чего они и занимались музыкой. Воспоминания Тома подобны тому, как изобретатель мог бы описывать процесс создания чудесного нового продукта. Помимо чистой радости художественного самовыражения, в работе присутствовал элемент решения технической проблемы, поиск идеального баланса между гармонией и хаосом. Как и «Му Iron Lung», песня начинается красивой мелодией, которая внезапно делает резкий поворот, и еще один, и еще, пока не заканчивается, судорожно трепыхаясь, как рыба на суше.

В некоторых отношениях «ОК Computer» продолжал темы «Тпе Bends». Тема путешествий и перемещений оставалась приоритетной, например в композициях «Airbag» и «Lucky». Этот альбом мог быть создан лишь теми, кто в течение нескольких последних лет провел массу времени в машинах, автобусах и самолетах. В песне «Subterranean Homesick Alien» присутствует также тема сверхъестественного появления инопланетян.

«Как и большинство людей, я мечтаю быть похищенным, — заявил Том на веб-сайте Yahoo. — Хотя это совершеннейшее безумие. Множество людей просто теряют рассудок оттого, что их похищали, верите вы в это или нет. Но если убрать слово „инопланетянин" и поставить „призрак", картина станет менее истерической. Все верят в призраков. Конечно, они значительно популярнее и эффектнее маленьких зеленых человечков, не правда ли?»

Джонни предпочитал более логическое объяснение той же песни. «Я ужасный циник, — сказал он в интервью «Launch». — Эта песня в большей мере о том, как все меняется для каждого поколения. До появления НЛО была Дева Мария, а еще раньше — что-то иное. Люди ездят со своими камерами по местам аномалий в надежде увидеть то же самое. Полагаю, песня скорее о надежде и вере, чем об инопланетянах».

Для Тома это тоже отчасти шутка («насколько вообще мои шутки бывают смешными»), а отчасти метафора одиночества и отчужденности. Это рассказ о стремлении к чему-то экстраординарному, которое стало лейтмотивом песни «The Bends». Однако новые его песни, кажется, гораздо более поверхностны, чем композиции альбома «The Bends», гораздо менее обращены внутрь его собственного мира. Например, «Electioneering» повествует о цинизме и лицемерии политиков. Впрочем, и здесь в подтексте лежат явные автобиографические элементы, от которых Том не мог избавиться. Песня основана отчасти на впечатлениях от гастрольного турне, когда приходилось постоянно здороваться с незнакомыми людьми и чувствовать себя почти мошенником.

«Я прошел этот американский тур, в ходе которого мы, кажется, все время только и делали, что пожимали руки, — сказал Йорк в интервью «Jam Showbiz», — и меня начало тошнить от этого. Так что в итоге я стал уже подшучивать над этой мишурой, я пожимал людям руки и повторял: „Надеюсь, я могу рассчитывать на ваш голос?" А они: „Ха-ха-ха" — и смотрят на меня, как на психа».

Одна из главных целей Тома, когда он сочинял тексты для «ОК Computer», состояла в том, чтобы не попасть в ловушку сентиментальности. В результате песни вроде «Каrmа Police», «Paranoid Android» и «Electioneering» приобрели налет мрачноватого сарказма. В них не слишком много эмоций, за исключением, пожалуй, душераздирающей «Exit Music (For A Film)». Но даже в этом случае герой песни очевидно предпочитает мысли о групповом самоубийстве, отказываясь потакать слушателям в жалости к нему, а заканчивается песня вызывающими строчками про удушье, позднее включенными в оформление альбома.

И все же по мере записи альбома песни развивались по своим собственным законам, постепенно сдвигаясь к потаенной печали. Позднее Том пояснил: «„The Bends" предназначался для утешения. А этот альбом вышел печальным. Не знаю почему». Несмотря на все эти мрачные мысли, начальные этапы записи проходили в оживленной обстановке. Настроение в стиле «кот из дома» — вот что они переживали, когда Джон Леки покинул их после окончания записи альбома «The Bends». С ними был Дэн Риквуд, а также Найджел, им всем было около 25 лет, и все они, по крайней мере изначально, двигались в одном направлении.

Первые две недели оказались самым прекрасным периодом в работе Radiohead над записями. За это время музыканты заложили основу всего альбома, а затем, как обычно, принялись раздирать на части уже созданное. «Это был рай и ад», — говорит Том.

Поместье, где проходила работа над альбомом, из дружеского, приветливого места внезапно превратилось в странное и зловещее. Они стали замечать, что происходит нечто необычное. «В доме, где мы делали запись, ощущалось чье-то непонятное присутствие, — рассказал Том в интервью «The Times». — Я совсем не мог спать. Мне что-то стало мерещиться, слышаться... Конечно, мы пытались шутить на эту тему, но повсюду витал страх, словно исходивший от самих стен и полов».

Часть проблемы состояла в том, что дом располагался в глубокой долине и там было невероятно тихо. Том, который прежде жил в самом центре Оксфорда, не привык к такой мертвенной тишине. Всю ночь напролет он лежал без сна, мучаясь вопросами, как выстроить последовательность треков или получить определенные звуки. Это может объяснить, почему он попытался наделить дом жуткой сущностью.

«Дом действовал подавляюще, — сказал он в интервью Пэт Блэшил для «Spin» . — На первых порах он проявлял к нам любопытство. Потом мы ему наскучили. И он начал создавать нам проблемы: например, аппараты в студии стали самопроизвольно включаться и выключаться, перематывая пленку».

Но участники Radiohead не нуждались в призраках, чтобы пережить новые трудности. Чем ближе они подходили к окончанию записи, тем сильнее их беспокоили мысли о том, что подумают про альбом другие люди. Том описывал работу над «ОК Computer» как попытку построить космический корабль в сарае в уголке собственного сада. Сначала музыканты были полностью поглощены непосредственной задачей. Они получали большое удовольствие от каждого мельчайшего эффекта, например, когда гитара Колина воспроизводила звуки автокатастрофы в начале песни «Airbag» или звон детской игрушки в «No Surprises». В какой-то момент они вышли из состояния транса и в растерянности взглянули на то, что создали. И как теперь закончить столь грандиозный проект?

Уже имеющиеся песни получились чрезвычайно сложными и многоуровневыми. Стихи пронизывались упоминаниями инопланетян, смерти и насилия. Все те «позитивные» вещи, о которых Том, по его словам, хотел написать, либо были отброшены в сторону, либо разрушены иронией и смятением. К октябрю 2006-го участники группы были мучительно близки к финишной черте, но никак не могли адекватно принять свою работу: их терзали сомнения. Порой Тому казалось, что все записанное ими нельзя считать вполне готовым. «В последнюю минуту, когда мы поняли, что сделали, — рассказывает он, — то испытали угрызения совести, что создали столь отвратительного монстра».

Чересчур суровый вердикт. Характерно, что первым человеком, восставшим против идеи, что «ОК Computer» — лучший альбом 1990-х гг., а может, и всех времен, стал тот, кто его сочинил. Но если внимательно вслушаться в запись, можно понять, что имел в виду Том. Если «The Bends» говорил о болезни, то новый альбом сам звучал болезненно. Он сбивал с толку, морочил голову, провоцировал клаустрофобию. «Полагаю, люди чувствовали себя скверно, когда слушали „ОК Computer", — сказал Том позднее. — Тошнота была частью того, что мы пытались создать».

Именно эта задача сделала последние недели работы над записью невероятно трудными. Сомнения, которые испытывал Том по поводу альбома, были связаны не с тем, хорош он или плох, а с тем, можно ли довести его до состояния «нормального продукта». Выстраивание последовательности композиций и сведение звука превратилось в настоящую головную боль. «Записывали мы треки с удовольствием, но окончание работы стало просто кошмаром, — заявил Том в интервью немецкому телевидению. — Альбом развивался спонтанно, но затем пришлось сводить записи, и тут все пошло неправильно».

В течение двух недель Том каждый день вставал в пять утра и включался в мучительный процесс выстраивания последовательности песен в альбоме, проигрывая треки в разном порядке на своем плеере. «Я не мог найти решение, которое соответствовало бы моим собственным ожиданиям, — рассказывает он. — Две недели я находился в постоянной панике. Я совершенно не мог спать, потому что ждал, что вот-вот придет решение... а оно не приходило» . К этому времени остальные участники группы очень хорошо знали, что нужно просто оставить Тома в покое и дать самому справиться с проблемой. Он вручал им груды дисков, и они вежливо принимали их и выбрасывали в мусорную корзину. «Они знали, что я совершенно растерялся!» — признавал он позднее.

И все же логика в альбоме «ОК Computer» есть. Как и «The Bends», это концептуальный альбом, в котором «концепция» присутствует на подсознательном уровне, передаваемом особыми текстурами музыки наравне со словами песен. Это то самое «гудение холодильника», электрические помехи конца XX в., преобразованные в нечто прекрасное и динамичное. Наиболее очевидна логика альбома в том, чего сами авторы, по их словам, даже не заметили в процессе работы. Альбом начинается с песни «Airbag» , где человек выбирается из машины после автокатастрофы, и заканчивается треком «The Tourist», где в припеве Том умоляет притормозить.

Что касается сессий звукозаписи, то у них не было определенного, очевидного конца. В январе Джонни понял, что с него достаточно. Пока Том все еще мучился, поставить ли «Fitter Happier» в начало альбома, в середину или в финальную часть, Джонни вошел в студию и заявил, что им пора остановиться. Том все еще был не уверен, готов ли «ОК Computer», но одновременно испытал большое облегчение от того, что кто-то велел ему прекратить работу. Он сомневался в своем новом детище и в том, как его воспримут на радио. Как и после окончания записи «The Bends», он всерьез опасался, что никто больше ему руки не подаст. И возможно, это будет и к лучшему.

«Когда мы закончили и собрали альбом, я был совершенно убежден, что мы все запороли, но все равно радовался, потому что процесс записи стал настоящим потрясением», — сказал Том в интервью «Launch».

На первых порах реакция на альбом варьировалась очень широко. Когда «Capitol» получила первичные миксы, сотрудники компании немедленно решили сократить вдвое общий тираж альбома. Как и в случае с «Тhе Bends», окончательное сведение звука оказалось более трудным, чем ожидалось. И снова записи отправили Шону и Полу в «Fort Арасhе», но на этот раз американцы не были единственными специалистами, к которым обращалась группа. «Они послали записи в разные места, — говорит Пол. — Мы сделали микс "Climbing Up The Walls", и я помню, как подумал: „Что за дичь! И это их новая запись? Ничего не понимаю!" Все это отдавало мраком и даже деградацией». Едва успев порадоваться окончанию работы, Том погрузился в болезненное состояние, вызванное тем, что запись больше не находилась в его руках. От мыслей о том, нравится или не нравится ему та или иная песня, и о том, как ее воспринимают остальные участники группы, его отбросило назад, к размышлениям о том, понравится ли она внешнему миру.

«Неожиданно ты выходишь к людям с готовой вещью, и теперь приходится думать о том, какое дерьмо с ней случится дальше, — сказал он в телеинтервью. — Ты вынужден задуматься о британской прессе, о том, что твои совершенно искренние слова могут понять с точностью до наоборот. Теперь твое творение вышло из-под контроля, и приходится сказать ему „прощай"».

Никто не был потрясен больше Тома, когда появились обзоры. Все в один голос называли альбом шедевром. Внезапно от полного пренебрежения и даже осмеяния британские критики перешли к потоку восхвалений; Radiohead превозносили как величайшую рок-группу. Еще больше Тома удивило количество людей, прослушавших альбом и отметивших отдельные нюансы его структуры и формы, над которыми музыканты так тщательно трудились. Тем не менее участники группы не могли избавиться от циничного восприятия прессы, выработанного прежним отношением к ним. «Что касается людей, назвавших его альбомом года, так они все время говорят нечто подобное, — заявил Том в интервью «Launch» . — В Британии в течение двух недель наш диск был „альбомом года", а теперь так же называют новый альбом Prodigy. Еще две недели — и появится следующий. Просто так говорят».

Но через две недели после выхода своей новой работы Radiohead давали концерт в Гластонбери. Это было их первое публичное выступление в Великобритании с песнями «ОК Computer», и их агент провел год в переговорах о позиции хедлайнеров. Многие еще относились к группе с подозрением. Ее эстетика не соответствовала фестивальному духу мира, любви и хиппи. Ситуацию не облегчала и погода: впервые за десять лет в Гластонбери шли проливные дожди, а поле перед основной сценой превратилось в болото. Две сцены вообще утонули, а многие зрители наверняка заработали синдром траншейной стопы, который случался у солдат Первой мировой. Том, очевидно, вспомнил времена своей старой группы Headless Chickens и песню антихиппи — «I Don't Want То Go То Woodstock» («Не хочу ехать в Вудсток») .

Когда Radiohead начали свое выступление, все шло нормально. Две песни — и они снова завоевали аудиторию. А потом монитор Тома взорвался. Он в панике уставился на темную массу людей, но вскоре уже не мог даже различить лиц. Свет неправильно настроенных прожекторов бил ему прямо в лицо.

«Я готов был убить кого-нибудь, — сказал он позднее в интервью «Q» . — Просто убить. Если бы я нашел того, кто налаживал в тот день световую систему, я бы отвел его за сцену и придушил. Все шло наперекосяк. Все взрывалось и выходило из строя. И я стоял один, впереди всех, перед лицом сорока тысяч слушателей, пока вокруг творилось полное безобразие. Стоишь и думаешь: „Спасибо, что вы изгадили мою жизнь прямо перед всеми этими людьми"».

Они сыграли шесть песен, не имея возможности как следует слышать себя или видеть, что происходит. Наконец Том повернулся, чтобы уйти, будучи уверен, что едва ли не самый важный концерт в его жизни безнадежно испорчен. А потом ему пришла в голову новая мысль. Он крикнул осветителю, чтобы тот направил свет на публику, а не на него. К своему полнейшему изумлению, Том вдруг увидел на лицах промокших, перепачканных грязью людей выражение восторга. Группа продолжила выступление, смущенная, но решительно настроенная во что бы то ни стало Довести программу до конца. После завершения сета Том решил разобраться, в чем причина неполадок, но, прежде чем он успел найти звуковика, наткнулся на Рэйчел.

«Я буквально ворвался за кулисы, готовый рвать и метать, — поделился он с журналистом Эндрю Мюллером, который поместил текст на веб-сайте . - И тут моя подруга схватила меня, остановила и говорит: „Послушай!" И тогда я услышал, что толпа буквально обезумела. Это было потрясающе».

Ощущение колоссального провала исчезло, и Том поверил слову тысяч поклонников, что это один из лучших концертов в их карьере. «Я сказал им после концерта: „Это было лучшее ваше выступление", — говорит Марк Коуп, — но ни один из них не радовался по-настоящему. Ужасно отыграть такой концерт и не получить никакого удовольствия. Даже странно. Но я думаю, они на этом опыте кое-чему научились. Что действительно поражает, так это их скромность. Они все еще не верили, что действительно настолько хороши. Не в последнюю очередь именно скромность заставляла их двигаться дальше и выйти на передний план».

Это выступление укрепило позиции Radiohead как наиболее признанной группы в стране. Если «The Bends» многие музыкальные журналы в свое время проморгали, теперь все бросились обсуждать новый альбом — вероятно, в порядке сверхкомпенсации. В течение нескольких лет «ОК Computer" в разных рейтингах назывался лучшим альбомом всех времен. Характерно, что это заставляло участников Radiohead чувствовать себя весьма дискомфортно. Но, что ни говори, «ОК Computer» действительно исключительный альбом. Он объединяет предельно простые, почти детские мелодии вроде «No Surprises" и «Каrmа Police" и сложный, будоражащий прогрессив «Paranoid Android". «После пары первых прослушиваний альбом превратился для меня в одну из тех вещей, которые слушаешь и слушаешь в течение следующего месяца и никак не можешь остановиться, — признался Пол Колдери. — Сталкиваешься с людьми, и тебя спрашивают: „Что слушаешь?" — ,,«OК Computer". И больше ничего. Только его и слушаю". И практически все отвечали: „Да, и я тоже". Это была одна из тех вещей, которые буквально пришпиливают к стенке. Если „Pablo Honey" принять за единицу, тогда „The Bends" десятка, а „ОК Computer" тянет на все сто. Десятикратный рост с каждым альбомом».

Первым синглом с нового альбома стал блестящий и совершенно чокнутый трек на шесть с лишним минут «Paranoid Android". На этот раз Том собирался категорически подчеркнуть тот факт, что, помимо всего прочего, песня должна быть смешной. Все участники группы были большими поклонниками аниматора Магнуса Карлссона и его мультяшного персонажа Робина — странного, слегка чокнутого типа, который бродил по ярко раскрашенному миру, где с ним случались разные безумные вещи. Музыканты обратились к Магнусу с просьбой сделать видео для песни «Paranoid Android" с участием Робина. Художник согласился, заперся в комнате и прослушивал песню снова и снова. «Мы по-настоящему позабавились, создавая эту песню, — говорил Том, — так что ролик должен заставить зрителя улыбнуться. В смысле, при этом он еще должен быть слегка противным».

Результатом стало сочетание того и другого — блестящий комический и сюрреалистический видеоряд. Один из персонажей отрубает себе топором руки и ноги, его спасают русалки, затем он превращается в младенца, которого кормит птица, а также там появляется множество других запоминающихся образов. Характерно, что, когда клип вышел, руководство MTV было счастливо продемонстрировать сцены насилия, но настаивало на том, чтобы прикрыть обнаженные груди русалок купальными костюмами.

По словам Найджела Пауэлла, одним из признаков нового статуса Radiohead в Великобритании, их превращения в «RADIOHEAD, самую значительную группу в мире», стало решение радио ВВС-1 включить «Paranoid Android" в плей-лист дневных программ. «Каждый раз, когда я слышал ее, я думал о людях, которые выполняют сложную работу на фабриках, — шутил Том в разговоре с Ником Кентом для «Mojo», — на промышленных токарных станках и получают травмы, когда их накрывает нашей песней».

Так или иначе, сингл стал величайшим хитом Radiohead в Великобритании, заняв третье место в чартах, хотя в других частях света он достиг меньшего успеха. Изначально планировалось создать видеоклипы для каждой композиии альбома, но относительный коммерческий провал «Paranoid Android» в Америке вынудил музыкантов изменить свои планы. В конце концов они сделали видеоролики только для синглов: сначала для «Каrmа Police", а затем «No Surprises". «Полагаю, у них было около полумиллиона фунтов стерлингов на изготовление каждого видео,— рассказывает Грант Джи, режиссер «No Surprises". — Первым видеороликом стал „Paranoid Android" Магнуса Карлссона; следующим „Каrmа Police" Джонатана Глейзера. На эти два ролика ушла [большая] часть пятисот [тысяч], и тогда, думаю, они воскликнули: „Вот дерьмо!"»

Видеоролик «Каrmа Police» не столь впечатляет, как «Paranoid Android», но это тоже в своем роде произведение искусства. В центре внимания оказывается машина, которая медленно следует за человеком, а он все больше устает, убегая по пустынной дороге. Примерно на середине ролика камера разворачивается и показывает заднюю часть машины, в которой сидит отрешенный Том, периодически повторяющий слова песни. Режиссер видеоролика Джонатан Глейзер позднее описывал его как «полнейший провал». Он старался использовать минималистские и предельно субъективные средства, но чувствовал, что в ролике недостает желанной драматической силы. Тем не менее то, как переключается сочувствие зрителя с бегуна на человека в машине, весьма эффектно. Сначала кажется, что автомобиль представляет собой карму, преследующую нарушителя правил, но, когда испуганный бегун разворачивается к машине, поджигает вытекшую из него дорожку бензина и взрывает автомобиль, в голову приходит мысль, что все совсем наоборот. Для Тома характерно, что он предпочел роль не бегуна, которого преследует машина, а образ человека, скорчившегося в салоне автомобиля. Его отрешенное выражение лица, когда он сидит и шевелит губами, проговаривая слова песни, лишь подчеркивает тот момент, когда автомобиль загорается и салон постепенно заполняется угарным газом.

Однако самым запоминающимся и значительным клипом с альбома «ОК Computer" стал видеоролик на песню «No Surprises", где удалось достичь по-настоящему минималистского эффекта. Тревожащий воображение образ — голова Тома помещена в стеклянный сосуд, медленно заполняющийся водой, — отражал как раз то представление публики о Radiohead, которое нравилось самим музыкантам. Этот образ был поддержан и документальным фильмом, сделанным тем же Грантом Джи и иронически озаглавленным «Meeting People Is Easy» («Встречаться с людьми легко») .

 

13. Встречаться с людьми легко

Должно быть, они сами задавались вопросом, о чем думают все эти люди. В отеле в Барселоне участников Radiohead буквально окружили журналисты. Журналисты торчали в каждом коридоре, сидели в холле, ждали в баре с диктофонами в руках и делали заметки в блокнотах. Для продвижения альбома «ОК Computer» музыканты решили организовать все интервью одним залпом, но не отдавали себе отчета в том, как много их будет. Участники группы оказались в положении ребенка, который пытается побыстрее доесть противные овощи, залив их кетчупом и напихав полный рот, чтобы проглотить за один присест.

«В Барселоне они устроили совершенно безумный всеобщий пресс-марафон, — вспоминает Грант Джи. — Так чтобы во время гастрольного турне, если начнутся вопросы, можно было отвечать: „Отвалите, мы уже все сказали". Они дали около сотни интервью за три-четыре дня да еще успели провести два шоу. И все в одном отеле. Вот это было зрелище — полные коридоры журналистов!»

Грант находился в странном положении. Он был частью медиашумихи, но как бы с изнанки. Его роль заключалась в том, чтобы снимать на пленку весь этот хаос для некоего неопределенного будущего DVD. В то время Грант Джи был относительно неизвестным человеком. Он выступал как режиссер видеороликов для группы Spooky, которая очень нравилась Тому, но еще не приобрел такое громкое имя, как Джонатан Глейзер. Тем не менее, когда музыканты искали режиссера, чтобы отснять материал для прессы, Дилли Джент, которая готовила видео для EMI, предложила им Гранта.

«Они знали, что ожидается совершенное безумие — сотни направленных на них камер. И тогда их специальный агент, Дилли, которая была исключительно умной женщиной и крайне важным персонажем для всего предприятия, говорит: „Может, имеет смысл найти человека, который стоял бы со своей камерой с этой стороны?" Вот так я и получил эту работу», — вспоминает режиссер.

Съемки планировались как однократная акция, но, просмотрев исключительный материал, который удалось отснять в Барселоне, Грант понял, что в нем содержится перспектива чего-то большего. «Меня просто наняли на четыре дня, и я отснял пленку и показал ее Дилли, а ей материал понравился, — рассказывает Грант. — И я сказал: „Слушай, если ты оставишь меня на этой работе, я смогу сделать нечто по-настоящему интересное". И потом ушло еще четыре или пять месяцев, прежде чем кто-то что-то сказал. Я написал сценарную заявку и объяснил: вот что я хочу сделать, и наконец мне ответили: „Хорошо, поезжай и снимай их во время тура"» .

Решение было смелым и даже диким, особенно для группы, которая до крайности привержена к уединению. Помимо Тома и, возможно, Джонни, остальных участников группы редко узнавали в лицо даже в их родном Оксфорде.

Тем не менее, когда музыканты встретились с Грантом, он им понравился и вызвал доверие. Как и всем, кто с ними работал, ему предоставили полную свободу делать то, что он хочет. Помогло и то, что Грант в некотором смысле походил на ребят по характеру — вежливый, застенчивый представитель среднего класса.

«Дело в мелочах: они были из Оксфорда, и я учился в колледже в Оксфорде, — говорит Грант. — Эд вспомнил, что видел меня в том инди-клубе, куда мы обычно ходили. Он был года на четыре младше меня, но вспомнил: „Да, думаю, я тебя видел"» .

Когда музыканты отправились в тур, Грант поехал с ними, но путешествие оказалось совсем не таким, какого он ожидал. «Это было своего рода безумие, — поделился режиссер. — Там постоянно возникали ситуации, которые сводят с ума, бесконечные репетиции, длинные приступы скуки.. . сплошь одно и то же. Ты встречаешь новых людей, а они говорят давно тебе знакомые вещи. Приезжаешь в новый город, а он выглядит точно так же, как предыдущий, и люди там говорят то же самое. Знаю, так скажут все, кто участвовал в подобных турах, но я никогда прежде такого не видел. Они ведь были трепетными ребятами чуть за двадцать, и это читалось в их глазах, а вокруг завертелась такая кутерьма, что они за год превратились в культовую группу, поэтому ситуация чувствовалась еще острее».

Результатом съемок стал документальный фильм «Meeting People Is Easy», который показывает музыкантов в отчаянных попытках справиться с бесконечными требованиями рекламной машины. Даже мелочи казались слишком значимыми. В какой-то момент, во время записи церемонии вручения наград «NME» , Том выглядит несчастным малышом, которого родители заставляют благодарить троюродную тетушку за связанный ею пуловер. Трудно сказать, из-за чего больше переживают другие участники группы, сидящие за его спиной, — из-за своего лидера или общего идиотизма ситуации.

Подобные моменты выглядели как модель ада, но Грант не отрицает, что в поездке у них случалось немало приятных вещей. «Шоу проходили отлично, — говорит он. — Я прекрасно проводил время. Мы слушали музыку, ходили в бары и прочие места, но постепенно я понял, что невозможно без конца зажигать. Если вы чувствительный и умный человек, вы сообразите, что им это только во вред. Но ничего ужасного тут нет. Отели тоже были отличные, и еда по-настоящему хорошая».

Позднее Джонни отметил, что фильм особенно точно описывает особенности гастрольной жизни, которые могут удивить несведущих людей. «Понятное дело, наша жизнь не всегда такова, — сказал он в интервью «JAM» . — Порой проводишь выходной день на пляже в Австралии и думаешь: вот это круто, круче не бывает. Полагаю, Грант был удивлен тем, как оно все происходит на самом деле, и он снял фильм именно об этом. Поэтому история вышла куда интереснее, чем просто съемки парней, которые пьют пиво за кулисами и смеются». В телеинтервью Том заметил: «Мы могли бы отредактировать фильм так, чтобы казалось, что мы исключительно приятно проводили время, на это вполне хватило бы отснятого материала».

Главная проблема, для Тома в особенности, заключалась в том, что он не из тех, кто без вопросов будет исполнять Распоряжения, если ему не предоставят для этого основательную причину. Тем более мучительным для него был процесс продвижения альбома, значительная часть которого состоит из нелепых и не всегда приятных действий, повторяющихся снова и снова. Как и многие другие, кто был знаком с Radiohead, Грант вспоминает, что остальные участники группы казались очень милыми и приветливыми, но Том, при всей своей вежливости и благовоспитанности, никогда не был легким в общении.

«Он мог показаться весьма пугающим, потому что был предельно погружен в себя и полон внутренней энергии, — говорит Грант. — Не знаю, каков он сейчас, но прежде я не встречал никого, чьи нервы были настолько обнаженными. Как будто у него вообще нет кожи. Что бы ни чувствовали другие, он чувствует в несколько раз интенсивнее. В этом он весь. Именно поэтому он стал такой фантастической рок-звездой».

Но по той же самой причине Том всегда умудрялся создавать проблемы. Временами точно так же поступала вся группа. Найджел Пауэлл не уверен, что «Meeting People Is Easy» достаточно точно отражает реальную жизнь Radiohead в путешествии, но признает, что в фильме есть моменты, которые действительно могут показаться весьма странными.

«Я уверен, что при том огромном объеме материала, который был отснят, фильм можно было сделать гораздо веселее того, что у Гранта в итоге получилось, — утверждает он. — Но существовала редакторская установка: подчеркнуть, какой горой дерьма могут обернуться гастроли. Единственный раз, когда мне показалось, что Джонни действительно устал, так это когда они отправились в Америку в двухнедельный рекламный тур, без концертов — только разговоры с людьми. В середине этого периода я разговаривал с Джонни, и он сказал: „Это просто кошмар". Я могу их понять, потому что сам занимался такими вещами [в "Unbelievable Truth"]: в какой-то момент ты просто забываешь, что ты музыкант. Даешь по восемь или десять интервью в день, и все задают одни и те же вопросы. Просто крыша едет» .

В конечном счете Radiohead придумали некую игру — чтобы добавить интереса, да и просто чтобы не спятить. «Они передавали друг другу по телефону мелкие правила для предстоящего интервью. Например, сказать „нет" пятнадцать раз подряд. И вот в какой-то момент они начинали : „Нет, нет, нет.. . нет, нет, нет, нет, нет.. . нет, нет, нет, нет, нет, нет, нееееет". Ну и всякие прочие фокусы, — рассказывает Найджел. — Один из классических образцов продемонстрировал Эд в интервью журналу „Good Times": кто-то из ребят, вроде бы Джонни, предложил ему вести себя так, будто он разговаривает с представителем журнала "High Times" (издание субкультуры марихуаны), и на протяжении всего интервью Эд ссылался на их тематику, пытаясь приспособить беседу к уровню целевой аудитории того журнала!»

Конечно, всем остальным участникам было куда проще дурачиться, чем Тому. Он был лидером группы, лицом Radiohead, именно с ним все хотели поговорить в первую очередь. Даже игра на концертах вживую, самая любимая для него часть работы, отнимала слишком много сил.

«Ты будто погружаешься в совершенно другой мир, с другими правилами, — объяснял он в интервью «Pitch-fork». — Все это здорово, но все эти суперштучки, с которыми я в обычной жизни не имею дела, ужасно подавляют. Теперь я вроде уже начинаю привыкать, но все равно иногда выпадаю. Это по-настоящему дико и совершенно неестественно. Может показаться, что я жалуюсь, но я отдаю себе отчет в том, что сам к этому стремился, и я совсем не жалуюсь».

«Можете говорить что угодно о хрупкости личности Тома, — сказал Колин в интервью Yahoo, — но тот, кто столько трудится, а затем выступает перед десятитысячной аудиторией едва ли не каждый вечер, выворачиваясь наизнанку до глубины души, — это физически сильный человек. Но в то же время эмоционально он очень чувствительный. Люди думают, что Том хрупкий и слабый, но я вовсе так не считаю. Проведите мировой тур длительностью в восемнадцать месяцев, и посмотрим, как вы будете себя чувствовать».

Через восемнадцать месяцев Том был совершенно разбит. После торжества в Гластонбери он хотел лишь одного: домой. Он даже не предполагал, что они все-таки справятся. Каждый день он твердил остальным участникам группы: «Я больше не могу!» И менеджеры, и музыканты вынуждены были умолять его. Ему говорили, что вот еще один разочек — и все. Такое положение вещей сильно отличалось от обычной ситуации внутри группы. Как правило, именно Том задавал темп остальным, это он твердил, что нужно сделать еще одну попытку, работать усерднее, когда все готовы были махнуть рукой и остановиться. «Думаю, ребята были правы, — признался он впоследствии в интервью «О» . — Иди и загоняй себя до смерти, сделай как можно больше. Но мне кажется, в той ситуации мы поступили не очень мудро. Потому что играли мы плохо и уже не заботились о результате. Если уж начистоту, к концу тура мы вообще друг друга не слушали».

Одна из проблем заключалась в том, что, пережив необыкновенный душевный подъем во время записи альбома и выступлений с масштабными шоу, музыканты возвращались к обычной жизни, которая теперь казалась слишком приземленной. «После Гластонбери любое событие выглядит мелким, — рассказал Том Нилу Калкарни в интервью «Melody Макеr» в 1998-м. — Когда я прокричал инженеру по свету, чтобы он перенаправил прожекторы на толпу, потому что мы вообще ничего не видели, а потом я увидел.. . там было сорок тысяч человек, и все они стояли на склонах холма с горящими зажигалками в руках, пытаясь укрыться под навесами, — вряд ли я когда-либо чувствовал что-то подобное в своей жизни. Это не обычные человеческие чувства, а нечто особенное».

После такого потрясения относительно заурядные концерты в ходе тура, вечер за вечером, никак не дотягивали до подобного уровня. К тому же Том всегда испытывал ужас перед съемками. Это видно в одном из эпизодов фильма «Meeting People Is Easy», где Том рассказывает остальным участникам группы, что ему трудно справляться с обстоятельствами. Грант не уверен, что присутствие камеры влияло на музыкантов. Он вспоминает: «В фильме есть эпизод, где Том говорит: „Давайте просто откажемся от этой затеи. Не знаю, сколько я еще выдержу". Сейчас я не могу сказать точно, насколько их состояние зависело от моего постоянного присутствия. Возможно, я ошибаюсь, но не исключено, что Том хотел сказать это вслух и оставить на пленке. Но в то время у меня не было ни малейших сомнений, что он говорит искренне».

Режиссер твердо убежден, что в фильме «Meeting People Is Easy» не было установки на отбор материала, однако его статус «инсайдера» в команде Radiohead предполагал осторожность в выборе объектов и сцен для съемки. «Любопытный момент — момент выбора того, что подходит для камеры, а что нет, — рассуждает он. — Насколько вы доверяете другому человеку, чтобы позволить ему делать подобный выбор? Было множество ситуаций, когда что-то происходило, а я не мог включить камеру. Я знаю, это ужасно, нужно ведь быть эдаким военным корреспондентом, который мгновенно реагирует: „Вот оно, снимай!" Было много забавных ситуаций. И ситуаций, которые я снимал буквально вот так [держа камеру на вытянутых руках, когда невозможно посмотреть в видоискатель]» .

Что Грант оставил в фильме, так это эпизод с появлением за кулисами Мэрилина Мэнсона. Выходя со сцены после выступления, музыканты получили известие от «людей» американской звезды, что он хотел бы встретиться с ними. Когда чуть позже появился сам Мэнсон, они вздохнули с облегчением: он оказался совершенно нормальным и приятным в общении человеком. Пока не вручил Тому весьма эксцентричный подарок — ювелирное изделие.

«Этакая готичная безумная вещица, — рассказывает Грант. — Создалась неловкая ситуация: Том озадачен, а Мэрилин пытается быть милым. Никто из них по-настоящему не понимал друг друга. Было очень забавно. Может сложиться впечатление, будто мы подшучиваем над американской рок-звездой, но это не так. Хотя вышло действительно забавно».

На тот момент Том все еще не мог привыкнуть к тому, что звезды мировой величины хотят с ним познакомиться. Radiohead уже вышли на принципиально иной уровень по сравнению со своим прежним статусом. Даже когда «Creep» была на пике популярности — тогда еще ребят не начали приветствовать знаменитости. Теперь они выступали на самых крупных площадках и были всего-навсего в шаге от того, чтобы играть на стадионах, как U2. Том одновременно ждал и боялся этого. Больше всего его пугало, что у него разовьется страх сцены. Иногда ему казалось, что это может произойти довольно легко. По сути, на одном концерте в Ирландии это почти случилось.

Тогда собралось около 33000 человек, почти столько же, сколько было на их самом большом концерте. Позже Том поделился с «Hot Press», что «буквально обделался от страха». Накануне ему приснился невероятно яркий сон, который позднее он описал как самое отчетливое воспоминание года: он бежал вдоль реки Лиффи в Дублине «совершенно голый, а его преследовала огромная приливная волна».

Грант не знал, в каком состоянии находился Том, но видео для песни «No Surprises» можно рассматривать как метафору человека, который собирается нырнуть в пучину. Кадры, которые вошли в «Meeting People Is Easy», где Том погружается в воду и ловит ртом воздух, стали, возможно, самым ярким отражением состояния певца в тот период. Грант не мог даже представить, как трудно будет ему удерживать камеру под водой, одновременно сдерживая дыхание.

«Он совсем не педант, — говорит Грант. — Он всегда заботится лишь о хорошем качестве работы. Но когда пришло время погружения, мне стало немного не по себе. Его Же в этот момент заботила только одна вещь: „На сколько я должен задержать дыхание?" — „Примерно на пятьдесят секунд". — „Без проблем". Он не беспокоился. Пока не наступил момент погружения».

На деле все оказалось гораздо сложнее. Раз за разом Том старался удержать дыхание, но после каждой попытки выныривал с громким плеском, выдерживая под водой не больше 30 секунд. В конце концов он начал ужасно ругаться. Он не мог понять, почему ничего не получается.

«Было бы гораздо легче, не напрягайся он так, — размышляет Грант. — Ведь напряжение провоцирует выброс адреналина в кровь, и дыхание тут же учащается и становится более поверхностным. Так что мы начали думать о том, чтобы использовать статистов. Мы знали, что Том мог бы удержать дыхание достаточно долго. Но как только на человека направляют софиты и говорят „мотор".. . в фильме видно, что получается в результате. Это было просто ужасно. Он сделал четыре или пять попыток, и стало ясно, что ничего из этого не выйдет. Он удерживал дыхание секунд десять, не больше».

Атмосфера в студии постепенно сгущалась, съемочная группа не знала, что делать; никто уже не был уверен в том, что подобное вообще стоило затевать. «Дл я меня все это было ужасно еще и потому, что я ничего не мог поделать, — вспоминает Грант. — Единственное, что мне оставалось, — не режиссировать. Из меня вообще не очень хороший режиссер в таких ситуациях. Я умею фиксировать происходящее, записывать на пленку. Главное — придумать идею, а потом просто берешь камеру и снимаешь. Так что после включения софитов мне вообще нечего было делать. Я только сказал Тому: „Если ты чувствуешь радость, когда выныриваешь, не бойся показать это". И еще: „Не надо выпевать всю душу наружу, нужно всего лишь говорить ею". Все же было крайне неуютно наблюдать за тем, как он страдает. Чем яснее становилось, что все попытки тщетны, хотя изначально задача была Тому вполне по плечу, тем сильнее он нервничал. Его буквально трясло от ярости. Находиться рядом с ним в тот момент было не так-то приятно». Если уж человек перфекционист, то себе он ставит самые сложные задачи.

Но Том доверял Гранту и не хотел подвести его. Причина неудач отчасти была в том, что раньше, работая вместе над созданием видеороликов, они никогда не привлекали к процессу съемок незнакомых людей.

«В производстве клипов меня совершенно убивают две вещи — это безумная цена роликов и то, что с режиссером встречаешься лишь однажды, чтобы больше никогда его не увидеть, — сказал Том в интервью журналу «Spin» . — Все равно что переспать с человеком, которого больше никогда не встретишь. Видео должна создавать группа людей, которые знают друг друга, общаются между собой. Меня очень нервирует ситуация, когда постоянно приходится

работать с разными людьми».

«Там была одна американка-клипмейкер, — вспоминает Джонни Гринвуд. — Она постоянно таскалась с нами на съемки и вечно говорила что-то вроде: „Нельзя ли попросить вон того приятеля немного попрыгать?"».

По крайней мере. Гранта Том уже знал. Он понимал, что, если справится с задачей, получится нечто уникальное, хоть и пугающее. Только это и имело значение. И наконец он смог добиться желаемого.

«Помощником режиссера на съемках был этакий добродушный американский великан по имени Барри Вассерман, отличный специалист в области поп-видео, — рассказывает Грант. — Он весь день провел с Томом и заявил: „Хорошо, Том, давай поступим так: по десять секунд за прием, и будем прибавлять по пять секунд в каждый следующий заход. Так и наберем материал". А потом командовал: „Хорошо, Том, пора нырять! Отлично, пять секунд!" Когда они отсняли сорок пять секунд, Барри сказал: „Отлично, у нас уже есть сорок пять секунд. Сейчас снимем выход из воды. В следующий раз вы снимаете, как Том выныривает. Ты сделаешь это, парень!" Так мы и поступили. Том все сделал и — бац! Отлично получилось. Затем они сняли все это еще раз, и я сказал: „Ладно, первый вариант лучше", и в клипе мы использовали первый дубль» . В итоге все выглядит легко, но на самом деле съемки заняли целых два дня. Позже Том сказал, что это было «самой ужасной вещью, которую приходилось делать в жизни».

Знаменитый видеоролик производит впечатление отчасти благодаря совершенно искреннему облегчению на лице Тома, когда наконец ему удалось продержаться под водой в течение 50 секунд. При кажущейся простоте результат получился завораживающим.

Вероятно, Том испытал похожее чувство два или три года спустя, когда сумел справиться с раскруткой «OК Computer» и завершить бесконечный тур в поддержку этого альбома, но тогда, в 1998 году, худшее было еще впереди. Он рассказывал Эндрю Мюллеру: «С турне „ОК Computer" мы очутились в ситуации, когда нас пытались убедить продолжать гастроли еще шесть месяцев; мы должны были сказать „нет", но не сделали этого, и к концу поездки я чуть не сошел с ума».

Это лишь поверхностный взгляд на то, как Том тогда себя чувствовал, но даже после окончания тура ему не стало легче. Он вспоминал, что все было как в тумане. Ему не верилось, что столько времени всей группы и его личного времени было потрачено на дела, которые не имели никакого отношения к музыке или к чему-то, что его по-настоящему интересовало. Ситуацию усугублял еще и тот факт, что тогда Йорку казалось: «ОК Computer» — это тупик. Дальше некуда двигаться. В 1998 году музыканты сыграли только один большой концерт в пользу «Международной амнистии». Это был самый долгий период бездеятельности с момента возникновения группы. Даже когда они учились в университетах, им удавалось играть чаще. В начале 1999 года впервые в жизни Том ощутил, что он не может выразить себя обычным для него способом — через музыку.

«Конец девяносто восьмого, канун Нового года, был худшим временем в моей жизни, — рассказал он Дэнни Экклстону в интервью журналу «Q» . — Мне казалось, что я схожу с ума. Каждый раз, беря в руки гитару, я испытывал ужас. Я начинал сочинять песню, останавливался на шестнадцатой строке, прятал недописанное в ящик стола, потом смотрел на запись еще раз, рвал лист, все уничтожал.. . Я шел ко дну» .

Тому не в первый раз приходилось бороться с сомнениями в правильности своего пути, но в этот раз все складывалось гораздо хуже. «Я был разбит, совершенно разбит, — признался он позднее в голландском документальном фильме. — Я оказался там, где не хотел находиться, я сам себя не узнавал, я понятия не имел, что мы должны Делать дальше. Внутри было пусто. Два года я писал и выбрасывал написанное. Это было похоже на потерю любимого человека». В конце концов он стал проводить многовремени, гуляя в окрестностях Оксфорда, наблюдая за людьми, пытаясь снова обрести внутренний стержень. Позже он скажет: «Это было ужасно. Полная переоценка реальности».

Однако, в отличие от периода, когда создавался «The Bends», у Radiohead не было и мыслей о роспуске группы. Они уже заявили о себе на сцене и понимали, что следует держаться друг друга. «Они производили впечатление людей, которые знают друг друга всю жизнь, — отметил Грант. — Они провели вместе одиннадцать или двенадцать лет. Тогда они уже были очень зрелой группой. Сегодня от участников некоторых групп, достигших сорока- или пятидесятилетнего возраста, можно услышать: „Раньше я его не выносил, но теперь это уже в прошлом". В противном случае группы распадаются. А эти ребята еще до тридцати лет сумели преодолеть внутренние разногласия».

Но что же делать, если, с одной стороны, они не собирались распускать группу, а с другой — Том больше не хотел быть рок-звездой и писать рок-песни? Ему нужно было принять решение. Остальные участники группы оказались в ситуации, когда никто не знал, что будет дальше. Громкий успех альбома «ОК Computer» должен был помочь им, но.. . не помог.

«Меня переполняло чувство одиночества, которое сидело во мне с рождения, — сказал Том в интервью журналу «Rolling Stone» . — Возможно, многие сталкивались с подобными переживаниями, но я не собирался бегать туда-сюда по улице, спрашивая каждого встречного, одинок ли он, как и я. Такие вещи я предпочитаю держать в себе».

К тому же Том так и не привык к статусу рок-звезды, Ему не нравилось ощущение, что он стал своего рода общественным достоянием. «Как-то я пошел в супермаркет, — рассказывал он в интервью «Launch» , — а день выдался просто дерьмовый, я все время выпивал, чего обычно не делаю. И вот я пошел за покупками, иду себе со всеми сумками, ворчу под нос, и какая-то дама средних лет подходит ко мне и говорит: „Он и правда отличный. Не беспокойтесь. Это действительно хорошая запись. Не нужно так переживать". И с этими словами она уходит. Это было очень странно».

В другой раз фанат раздобыл адрес его электронной почты, хотя Том пользовался псевдонимом и думал, что его никто не знает. А однажды к его дому пришла какая-то безумная поклонница и стала настаивать на встрече. Марк Коуп вспоминает: «Том тогда спросил: „Ну и что мне делать?", а я ответил: „Пошли ее к черту, иначе ты больше не сможешь заниматься музыкой". Он сказал: „Почему я сам об этом не подумал?!"».

Но не от всех можно было так легко отделаться. На вечеринках и приемах, организованных музыкальной индустрией, знаменитости внезапно стали вести себя как лучшие друзья Йорка — исключительно из-за того, что все они были на виду у публики. На каком-то приеме один известный артист даже прочитал ему лекцию о том, как надо себя вести, когда Том в грубой форме отказался выслушивать его сентиментальные комплименты.

«Я так не могу, понимаете? — рассказывал Том. — Я просто не способен общаться ни с кем, кроме людей, которых я по-настоящему знаю. Мимолетные знакомства быстро наскучивают, и я становлюсь похожим на угрюмого ребенка, на день рождения которого устроили большой праздник, но не принесли подарок, о котором он мечтал. Ребенок дуется, и кто-то обязательно должен его отшлепать. Тот парень именно это и пытался сделать».

Том подозревал, что поучавший его человек на самом деле никогда не испытал бы особого желания поговорить с ним, если бы Том не был звездой. Он чувствовал себя как миллионер, который постоянно прикидывает, не заинтересованы ли окружающие исключительно в его деньгах. В одном телеинтервью Том сказал: «От чего меня реально тошнит и с чем я не могу примириться, так это с тем, что тусовка является смыслом существования. Когда достигаешь определенного уровня, вдруг оказывается, что ты должен общаться с другими знаменитостями и мельтешить туда-сюда с вечным „Привееееет!" Мне кажется, что это довольно странно».

Ситуацию усугублял еще и привычный метод работы Radiohead. Однажды ребята прочитали, что у Брайана Ино на стене в звукозаписывающей студии висит карточка с текстом: «Никогда не повторяй того, что уже делал! » Этот девиз стал их основным принципом творчества, но он означал, что каждый альбом был своего рода вещью в себе. Каждый раз им приходилось начинать с чистого листа. После завершения работы над «ОК Computer» Тома волновало одно: в следующий раз все должно быть совершенно иначе.

 

14. Kid А

«Да пошла она, эта чертова рок-музыка! — воскликнул Том в телеинтервью 2000 года. — Я ненавижу ее! Я чертовски устал от нее. Это идиотская трата времени».

Он не имел в виду, что игра на гитаре, басу или ударных была пустой тратой времени (хотя в тот момент он уже не был так зациклен на музыке, как раньше). Он имел в виду все то, что рок-музыку сопровождает: мифологию и маркетинг. В работе над новым альбомом он каждый раз заставлял Radiohead заново искать себя, но в тот момент было трудно понять, в каком направлении им следует двигаться. Том даже не мог заставить себя слушать «ОК Computer». Он перечитал все статьи, говорившие об их последней пластинке сначала как о лучшем альбоме года, а затем как о лучшем альбоме всех времен, но проблема заключалась в том, что влияние Radiohead было слышно во многих новых записях Других музыкантов; Тому это совсем не нравилось.

«После „ОК Computer" был период, когда я слышал, как Другие люди имитируют то, что сделали мы, и мне, честно говоря, не нравилось это звучание, — заявил музыкант в интервью немецкому телевидению. — Я думал: „Господи, вот что значит потакать своим желаниям. Неужели я во всем виноват? Это действительно ужасно".

Когда я слышал по радио людей, подражающих мне, то самого себя не мог больше слушать, — добавил Том. — Я готов был на что угодно, лишь бы не быть похожим на себя» . Конечно, он не отвечал за тех, кто имитировал Radiohead, и на самом деле гораздо больше повлиял на других музыкантов их предыдущий альбом, «The Bends». Они слушали его и понимали, что смогут повторить эту запись, если приложат достаточно усилий. А скопировать «Paranoid Android» пытались немногие. Искатель талантов звукозаписывающей компании «Fierce Panda» Саймон Уильямс отметил, что после «ОК Computer» ему стало попадаться гораздо меньше новых групп в стиле инди. Так продолжалось до того момента, когда «The Strokes» нашли способ упростить задачу, снова сыграв рок-песни на трех струнах, и это повлекло за собой массовую продажу гитар.

В 1995 году, еще до записи «ОК Computer», Том говорил, что хотел бы начать заниматься электронной музыкой. «Я по-хорошему завидую, когда слышу альбом Трики или какой-нибудь отличный джангл лейбла „Warp", — сказал он Теду Кесслеру в интервью для «NME» . — Такое ощущение, что они работают практически в одиночестве, и им не приходится сражаться за свое гитарное соло, как обычно бывает в традиционных рок-группах».

Однако реакция на «ОК Computer» совершенно выбила Тома из колеи, и даже после года бездействия он еще не был готов снова сочинять музыку. Тем не менее в феврале 1999 года пять участников Radiohead собрались в студии в Париже. В первый раз ребята пришли на запись, не имея понятия о будущем направлении работы. Эд и Колин хотели, чтобы следующий альбом стал возвратом к простоте. «Мое предложение состояло в том, что после „ОК Computer" нужно сказать: „Давайте-ка вернемся к старым добрым песням на три с половиной минуты"», — говорит Эд. Колину к тому же казалось, что электронная музыка, которой Том теперь увлекался, слишком претенциозна и лишена эмоций.

Все это привело к тому, что встреча была довольно неприятной, а сессии показались им худшими за всю их творческую карьеру. Том пока не определился с тем, что им нужно делать дальше, но совершенно четко знал, чего он делать точно не хочет. Они пытались что-то играть, но Тому не нравилось буквально все, он носился туда-сюда по студии, останавливал запись, настаивал на том, чтобы они попробовали что-то другое. Но что? Он не знал. Камнем преткновения оказались две вещи: звук гитар и звук его собственного голоса — эти составляющие прежде были крайне важны для успеха Radiohead.

«Я не хотел использовать свой голос, — заявил он в телеинтервью. — Мне казалось, мы по-прежнему способны писать хорошие песни, но нельзя же все время полагаться только на надрывный юношеский вокал. Давайте попробуем что-то другое. Может получиться не хуже» .

Том чувствовал, что сложившееся преставление о Radiohead становится серьезной помехой. «В конце концов теряешь способность создавать что-то новое, — говорит Том. — Идентичность постоянно встает у тебя на пути» . Изначально ложный угол зрения, который появился благодаря альбому «The Bends», окончательно превратился в кривое зеркало и начал мстить своим создателям. Остальные участники группы поняли и оценили позицию Тома. Они осознавали, что он не хочет повторять то, что уже делалось в предыдущих альбомах, но они также интуитивно понимали, что его перфекционизм мешает им сделать хоть что-нибудь. Что еще хуже, многие из их споров относились совсем не к музыке.

«Это был просто срыв, — пояснил Том в разговоре с Ником Кентом. — Кошмар. Если честно, я вел себя как гребаный идиот. Стоило кому-нибудь что-то мне сказать, как я тут же огрызался в ответ и обрушивался на него со злобной критикой. Я был в полном раздрае».

Найджел Годрич начал терять терпение. В интервью с Ником Кентом для «Mojo» он сказал, что они вели себя как «группа актеров разговорного жанра». Иногда роль звукорежиссера, особенно по отношению к Тому, заключалась в том, чтобы выступать «обвинителем на суде». «Моя работа напоминает работу психолога, — признался Найджел в 2006 году в интервью журналу «Rolling Stone» . — Человеческие отношения — очень сложная штука. Эл во многом дипломат. Джонни — замечательный парень, он легко взрывается и легко отходит. А вот Том, как мне кажется, по большей части король саморазрушения. Так что я просто пытаюсь мешать ему уничтожать собственные создания, ведь зачастую он сам не понимает их ценность».

Radiohead попали в замкнутый круг. Лишив себя эмоциональной разрядки, функцию которой выполняла музыка, Том впал в депрессию, а его депрессия препятствовала сдвигу ситуации с мертвой точки. Группе оставалось только ждать. Главная проблема состояла в том, что ему надоела так называемая «эмоциональная музыка». После длительного турне Тому казалось, что вся она насквозь фальшива, и, когда он пел свои песни, у него было ощущение, что он всех обманывает. Именно поэтому он так увлекся Autechre или Aphex Twin — они находили новые пути самовыражения, избегая того, что он называл теперь розовыми соплями, столь популярными в рок-среде. Это означало, что Том вообще больше не хотел писать стихи. Тексты всегда были краеугольным камнем и основой для музыки Radiohead, еще со времен первого мини-альбома «Drill»; теперь все изменилось. Том был сыт по горло тем, как поклонники ковыряются в его текстах, пытаясь найти в них ключ к его внутреннему состоянию. Теперь он собирался тщательно спрятать свои чувства. «Даже сейчас большинство интервью крутятся вокруг подтекста моих песен, — говорил он. — Меня без конца спрашивают: „Вы поете о себе?" Но ведь ясно же, что если я использую чужие голоса, то пою не о себе».

На самом деле среди поклонников группы всегда были одержимые фанаты, которые искали в песнях Radiohead своего рода инструкцию, превращая композиции вроде «Exit Music» и «The Bends» в некое подобие повседневных мантр. Бесконечное механическое воспроизведение его собственных чувств казалось Тому безнадежно жалким занятием. Его беспокоили более важные вещи. Он был захвачен идеей влияния глобального рынка на искусство, когда художественное произведение приравнивается к банке кока-колы и паре кроссовок, превращаясь в товар. Он читал книги либеральных и левых авторов вроде Ноя Хомски и Наоми Кляйн. Книга «No Logo» Кляйн, полемика о вездесущности рекламы, произвела такое сильное впечатление на группу, что они даже собирались назвать так очередную запись.

Но все-таки для Тома именно музыка всегда была способом выражения эмоций. Добровольно и намеренно исключив ее из своей жизни, он обрек себя на движение по спирали вниз, в бездну. Для чего еще нужна музыка, как не для выражения чувств? Остальные участники группы не знали, что делать с солистом, они вообще не понимали, чем заниматься в студии.

«Фил, Колин, я — все мы на разных этапах стояли перед подобной дилеммой, — сказал Эд в разговоре с Ником Кентом. — Как можем мы внести вклад в новую музыку? Мы все невольно размышляли, не лучше ли просто уйти. Так что поначалу все шло очень мучительно».

После месяца пребывания в Париже группа сдалась и стерла большую часть того, что удалось записать. «Вскоре все мы оказались в безвыходном положении, — рассказывает Фил. — Париж стал для нас ловушкой, в которую мы сами себя загнали». Тогда они перебрались в «Меdlеу Studio» в Копенгагене, но и там сессии продолжались лишь две недели, а дела шли еще хуже. Что делать в студии группе с тремя гитаристами в составе, если на записи гитары вообще не предусмотрены? «Две недели в Копенгагене стали для нас сущим кошмаром, —- заявил Эд журналу «Q» . — В результате у нас на руках оказалось пятьдесят катушек двухдюймовой пленки, каждая по пятнадцать минут звучания музыки. И ни одной законченной композиции».

Раньше, когда Том приносил в студию демо-версию, ребята понимали, что им делать. Как правило, работа состояла в том, что Йорк играл на акустической гитаре и пел, а остальные участники пытались выстроить вокруг мотива песню, добавляя бас-гитару и ударные. На этот раз демо-версии Тома зачастую представляли собой набор сэмплов и странных шумов и шелестов. Никто не понимал, как с этим работать.

В апреле 1999 года они переехали в Басфорд-парк в Глостершире в попытке возродить успех начального периода работы над «ОК Computer», но медленный, мучительный процесс проб и ошибок, отбраковки результатов продолжился и там. Словно издеваясь над собой, Том поставил в студии офисную доску и записал на ней названия композиций, над которыми они работали. Их было пятьдесят или шестьдесят. И практически ни одна не закончена. Некоторые он даже не показал остальным участникам, другие оставались не более чем идеями.

Как ни странно, с наибольшим энтузиазмом к новому направлению Radiohead отнесся Джонни Гринвуд. К 1998 году он был признан одним из самых оригинальных и выдающихся гитаристов своего поколения, но начинал он на клавишных и явно не хотел застревать в традиционном роке. Как-то раз он сказал, что часто ощущал Radiohead как отдельную сущность, шестого участника коллектива, который начинал кричать «надоело!», если они повторялись, и заставлял группу в следующий раз делать принципиально иное.

Конечно, были моменты, когда остальные музыканты думали: раз уж Том и Джонни так хотят создать электронный альбом, может, лучше оставить их наедине с этим замыслом? Но Том был непреклонен в своем желании сделать альбом именно Radiohead. Он говорил, что ему не хватит уверенности, чтобы работать в одиночку. Дела стали понемногу налаживаться, когда он купил пианино. Он не мог сочинять песни на пианино с той легкостью, с которой делал это на гитаре, однако новый способ работы помог ему выйти из творческого тупика. Подобно Тому, Джонни почти полностью отказался от гитары в пользу игры на древней версии синтезатора «Ondes Martenot».

По крайней мере теперь они точно могли не опасаться того, что повторяются. Темп работы ускорился. В июне 1999 года Эд О'Брайен начал вести студийный онлайн-дневник, и первая запись заканчивалась примечательной строчкой: «Офигенная репетиция. Как здорово игратьв нашей группе».

Неделю спустя оптимизм сошел на нет, ситуация вернулась в прежнее русло. «Удивительно депрессивный день, — написал Эд 27 июля, — но теперь у нас хватает опыта, чтобы понимать: все не может складываться так, как на прошлой неделе».

К тому моменту многие в группе, особенно Джонни, стали подумывать над тем, что, возможно, работать было бы легче, если установить срок сдачи записи звукозаписывающей компании. 4 августа состоялся очередной разговор «по душам». И снова музыканты осознали, что за все это время они усвоили только одно — как не надо работать. Но сколько можно учить один и тот же урок? «Семь лет ушло на то, чтобы обрести подобную свободу, — говорит Эд, — мы действительно всегда этого хотели; но как же хотелось послать все это к чертям».

Неудивительно, что работа отнимала столько времени. Представьте, что группа людей, никогда не игравших на музыкальных инструментах, внезапно решила записать диск. Прежде всего участникам группы пришлось освоить новые инструменты. «Я потратил целый год только на то, чтобы научиться работать на компьютере», — позднее сказал Колин.

В сентябре 1999 года наконец была готова новая студия в Оксфордшире, и ребята почувствовали себя гораздо комфортнее. Это был удачно переоборудованный живописный амбар в сельской местности, неподалеку от того зала, где они впервые репетировали вместе. Там был высокий сводчатый потолок, превосходная акустика и натуральная реверберация звука. К этому времени все музыканты освоились в новом формате группы. После многомесячных терзаний внезапно все встало на свои места. Единственным источником тревоги теперь служило наличие собственной студии: группа опасалась, не убьет ли удобство их творческие порывы.

«Вы обустраиваете свою студию, и первое, о чем приходится думать: „Ну все, теперь мы так глубоко залезли в собственную задницу, что вряд ли вылезем с другого конца", — рассказывал Том в интервью «Нот. Press». — Думаю, в связи с этой мыслью на всех иногда накатывал панический страх. Мы всегда мечтали о студии, но когда наша мечта исполнилась, все были сильно ошарашены тем, что можно прийти поработать в любое время и никому за это не надо платить».

Тем не менее работа закипела. Хотя много времени и сил тратилось на цифровую обработку композиций, вся музыка писалась вживую. Способ работы отличался от традиционного, когда песни сначала записываются, а потом микшируются на компьютере. Том придумал странный, неожиданный прием для изменения звука своего голоса: он стал записывать его непосредственно через антикварный синтезатор, на котором они работали. Эффект превзошел все ожидания: ничего похожего на привычное звучание, а ведь этого Том и добивался. Его раздражал собственный вокал и набившие оскомину гитарные пассажи, но теперь нашелся способ это преодолеть.

Кроме того, Том придумал прием, позволявший сохранить тексты, которые раньше неизменно оказывались в мусорной корзине. Он просто разрезал их, положил в шляпу, а затем хорошенько перемешал. «Получилось по-настоящему круто, — признался он в интервью голландскому телевидению, — потому что.. . я сумел сохранить эмоции изначальных текстов, но зато теперь в них не было никакого надрыва».

По иронии судьбы в это время «надрывность» стала необычайно популярна среди групп, черпавших вдохновение в альбомах «The Bends» и «ОК Computer»; о худшем развитии событий Том не мог и помыслить. Он осознал, что, какими бы искренними ни были твои переживания, они кажутся насквозь фальшивыми, пройдя сквозь машину музыкальной индустрии. Прошло много времени, прежде чем Том привык к тому, что изо дня в день, концерт за концертом ему нужно выдавать давно переставшие волновать его проблемы за что-то, что его действительно заботит на данный момент. Это серьезно подорвало его уверенность в себе, но запись «Тhе National Anthem» помогла вновь ее обрести.

В основу композиции лег рифф, который Том освоил еще в 16 лет. В середине 1990-х группа записала вариант этой песни, но музыканты решили, что она слишком хороша для обратной стороны сингла. К тому же им никак не удавалось ее как следует свести. Сейчас Том много слушал Чарльза Мингуса и хотел добиться того же агрессивного звука, который присутствует на пресловутом альбоме «Town Hal l Concert» 1962 года. Предполагалось, что это всего лишь репетиция к альбому Мингуса, но вместо этого запись была целиком опубликована в качестве концерта. Большинство присутствовавших в зале думали, что слушают презентацию нового альбома, а не плохо отрепетированный истерический джем «кто во что горазд», во время исполнения которого Мингус призывал публику требовать возврата денег за билеты. Тогда это было расценено как полная катастрофа, но для Тома концерт был тем самым вдохновенным хаосом, к которому он стремился.

К сожалению, он знал, что будет трудно объяснить, чего он хочет, музыкантам, привыкшим к классическим сессиям. В прошлом его приводили в отчаяние некоторые профессиональные исполнители, которые приходили в студию, делали ежедневную работу и уходили. Ему нужен был принципиально иной подход. Тогда Джонни обратился к главе музыкального отдела Абингдонской школы, сменившему Теренса Гилмор-Джеймса, и спросил его, не знает ли тот хороших музыкантов, играющих на медных духовых. Новый руководитель порекомендовал учителя той же школы, Энди Буша, отличного джазиста.

«Мне кажется, сначала они попросили своего лондонского агента найти им парочку струнных музыкантов, но тот опыт оказался не слишком удачным, — поделился Энди с автором этой книги. — Я уверен, что в музыкальном плане они получили бы то, что хотели, но их раздражала работа по расписанию, к которой привыкло большинство сессионных музыкантов. Иногда случалось так, что человек приходил, ждал часа три и просто уходил, ничего не сделав. Ничего личного. Ребята уже не раз не смогли найти общий язык с теми, кто работает строго по часам. Они хотели отыскать человека, которому будет близок их способ Работы. В идеале — того, кому интересна их музыка. Я оказался таким человеком и, соответственно, привлек других Ребят, которым нравилась группа Radiohead еще до нашей встречи».

Итак, Энди собрал группу из восьми музыкантов, и они прибыли в Оксфордшир, чтобы помочь основному составу. Дл я всех это был странный, но вдохновляющий опыт. Джонни передал приглашенным музыкантам партии, которые предполагалось сыграть, но вскоре стало ясно, что в этом не было никакой необходимости. Саксофонист Стив Хэмильтон, игравший в джазовых сессиях, рассказал автору этой книги, что они были вольны делать все, что пожелают.

«Джонни Гринвуд показал нам наши партии, которые были рассчитаны буквально на пять минут, — вспоминает он, — и мы быстро их сыграли. Там была ключевая партия, которую ребята хотели слышать, но, как мне кажется, на таком, подсознательном, уровне. Мы лишь очень поверхностно переварили это, а потом принялись играть собственную версию и создавать дополнительный шум».

Поначалу такой подход не работал. Духовые музыканты не привыкли играть в столь свободной, импровизационной манере, и им трудно было понять, чего хотят от них Джонни с Томом. В первую очередь, потому, что те и сами не понимали, чего хотят.

«Нам никак не удавалось собрать все воедино, — рассказывает сакс-баритон Стэн Харрисон, который также принимал участие в записи. — Не было единства. Тогда я сказал Тому и Джонни Гринвуду: „Решение есть — вы должны дирижировать нами. Если хотите, чтобы мы играли громче, — покажите рукой вот так, мягче — вот так, более неистово — еще как-нибудь. Так, по крайней мере, мы лучше поймем общий замысел"».

Однако Том и Джонни сомневались. Во-первых, главной идеей была импровизация, а во-вторых, оба чувствовали себя слегка неуютно при мысли о том, что им придется дирижировать группой талантливых, профессиональных музыкантов. [С похвальной скромностью] они понимали, что их творческая энергия и воображение зачастую превосходят их технический уровень как исполнителей. Да кто они такие, чтобы «дирижировать» кем-либо? Но когда они признали, что сессия нуждается в управлении, дело сдвинулось с мертвой точки.

«Кто-то из них признался: „Раньше я никогда не делал ничего подобного и понятия не имею, что из этого выйдет", — рассказывает Стен. — Мы начали играть, и несколько секунд они просто прыгали на месте, крутились вокруг. Кажется, с моей стороны был Том, а с другой — Джонни. Мне жаль, что тот момент никто не снимал на камеру. Это было ужасно забавное зрелище. Совершенно внезапно они взяли на себя роль дирижеров, а ведь буквально десять секунд назад отчаянно сопротивлялись и сходили с ума от одной мысли об этом!»

День был жарким, но Том окунулся в роль дирижера с энтузиазмом и энергией, которые заразили и вдохновили музыкантов. «Казалось, он изображает Джексона Пол-лока, — вспоминает Стив. — Он скакал вверх-вниз, вел себя как на сцене, но в откровенно преувеличенной манере. Это выглядело слегка чудно. По природе своей музыканты обычно замкнуты и погружены в себя, но так все и было. Своими движениями он в точности пытался показать, чего ждет от нас. Мне вообще сложно сказать, что именно он делал! Но это заводило нас. Он обливался потом, поскольку прыгал уж очень активно».

Том действительно так энергично прыгал и метался, что — как сам позднее признался — кончилось тем, что он подвернул ногу. Тем не менее он был доволен результатом. Он хотел создать нечто противоречивое, жесткое и энергичное, подобное нервному состоянию, которое человек испытывает в пробке, и музыкантам удалось достичь желаемого. В окончательной версии можно четко расслышать яростные автомобильные гудки.

«Однажды я сказал им: „Вы же знаете это чувство, когда часа четыре стоишь в пробке и в ответ на неосторожную реплику готов придушить человека?"», — объяснил Том в интервью журналу «Juice» .

Приглашенные музыканты не смогли избежать и пресловутого перфекционизма группы. Том и Джонни были в восторге и полны энтузиазма по поводу услышанного, но продолжали думать, что можно сделать композицию еще лучше. «Они приходили и говорили: „Это очень здорово, просто блестяще, нам нравится эта запись", — рассказывает Стив. — А потом: „Может, еще разок?" Это для них обычное дело: „Отлично получилось, а теперь давайте-ка попробуем еще раз по-другому"».

Тем временем остальные участники группы продолжали приходить на репетиции и восхищаться результатом. «Работать с ними — настоящее удовольствие, — говорит Стив. — Они были такими доброжелательными. Они все время повторяли: „О, просто восхитительно, спасибо за то, что приехали и помогли нам". Было даже неудобно, как они нас расхваливали. Ведь, честно говоря, получалось не так уж замечательно. Мы просто топтались вокруг инструментов и пробовали то одно, то другое».

Всех гостей особенно поразили творческие отношения между Томом и Джонни. «Том не слишком много с нами общался, — рассказывает Стив. — Он как бы вел корабль, а Джонни выполнял роль первого офицера, отвечающего за то, чтобы доносить до нас художественные задачи. Я помню, мы работали очень интенсивно, но никогда еще мне не приходилось участвовать в записи, где по-настоящему можно делать все, что хочешь, не ограничиваясь никакими рамками.

Помню, как-то после очередной сессии мы садились в машину с одним из музыкантов. Обычно после репетиции все ворчат и чем-нибудь недовольны, но тут мы делились друг с другом: „Как-то странно, даже пожаловаться не на что". Они действительно очень симпатичные ребята. Они приготовили для нас отличный обед, и музыка была хорошая, и сами парни просто чудо! »

Вкупе с необычайно цепляющим басовым риффом, сделанным Томом, трек «The National Anthem» доказал, что электронная музыка Radiohead ничуть не уступает их рок-композициям. Несколько месяцев спустя, когда они играли его вживую для французского телеканала, ребята показали сессионным музыкантам, насколько ценят их вклад.

«В Париже приятной неожиданностью для меня стало представление всех нас по случаю выхода платинового диска „Kid А", — рассказал Стив. — Многие группы не заботятся подобных вещах, а они сочли необходимым благодарить нас лично. Я помню, что был очень доволен этим. Они пригласили нас в комнату, где были представители [французского телевидения] „Canal Plus", и Том сказал: «Я рад поблагодарить вас за усердную работу и подарить вам эту пластинку". Исключительно приятно! Я был искренне тронут. В наше время так почти никто не поступает».

 

15. Передвижной цирк

К концу 1999 года группа Radiohead закончила шесть песен; складывалось впечатление, что все участники работают на одной волне. Том был приятно удивлен, когда Джонни подхватил его идею для композиции «How То Disappear Completely», дописав партию струнных, дирижируя приглашенными музыкантами и играя на «Martenot», так что Том мог просто сидеть и слушать. В этот альбом — который получит название «Kid А» — Том вложил больше всех, но он вздохнул с облегчением, когда понял, что остальные участники группы действительно разделяют его взгляды.

«Именно Том определил структуру и тему альбома, — впоследствии сказал Эд в интервью «Q» . — Он открыл мне глаза. У него было сильно развито чувство художественной этики. Он занимался искусством в университете и обладал особой внутренней энергией: добившись чего-нибудь, он тут же готов двигаться дальше. Я полагаю, что могу претендовать на объективность, и мне кажется, что Том — музыкант одного порядка с Джоном Ленноном, Дэвидом Боуи; он часть культурного наследия. Он невероятно одарен».

На тот момент все музыканты Radiohead увлеченно экспериментировали с электронными сэмплами и рваным ритмом, они наконец-то нашли для себя новые роли. У них был лишь один крупный скандал 1 февраля, но уже весной 2000 года неожиданно выяснилось, что готово уже тридцать песен. Что показательно, в большинстве своем это были песни, забракованные во время сессий в Копенгагене и Париже, когда уверенность музыкантов в себе была практически на нуле. Они заново прослушали композиции вроде «Morning Bell» и «Spinning Plates» и внезапно поняли, насколько они хороши. По словам Тома, все недоумевали: «Просто удивительно, какого черта мы бросили над ними работать?» Причиной ускорения работы отчасти стало еще и то, что многие песни нуждались в минимальных изменениях, ведь зачастую, когда они были в шаге от финиша, Том резко менял направление и брался за что-то другое. «Я занимался этим проектом около шести месяцев, — сказал он в интервью «Hot Press», — потому что на самом деле не хотел доводить до ума эти песни и перекладывал их на чужие плечи, а сам сосредоточился на том барахле, про которое мы давно забыли».

Многие недели и даже месяцы они практически ничего не делали, но в конце концов Том понял, что бездействие тоже часть творческого процесса. Когда у них появилась своя студия, работать стало значительно легче, ведь теперь не надо было думать о том, какой счет им предъявят по окончании сессии. Но, как и в случае с «ОК Computer», самая трудная часть работы была впереди. Нужно было выбрать, какие песни войдут в альбом и в каком порядке их расположить. Для Тома это каждый раз превращалось в мучение.

«Составление трек-листа всегда тяжело давалось мне, — сказал он «NY Rock». — Это ужасно трудно, почти болезненно. Песни для меня как дети, как бы избито это ни звучало. Мои песни — мои дети; некоторые из них остаются со мной, других я должен выпустить в большой мир, на войну».

Как ни странно, остальные участники группы были согласны с тем, насколько важно правильно составить трек-лист, хотя они и не были так помешаны на этой мысли, как Том. «Могу заверить вас: это просто ад, — говорит Колин. — Мы проводили чуть ли не круглые сутки, занимаясь только одним: составлением порядка песен».

«Думаю, никто и не подозревает, насколько важно правильно выстроить треки, — продолжает Эд, — пока сам не споткнется об это, как мы во время создания первого альбома». Вероятно, он имеет в виду ту злополучную историю с «Creep» и «How Do You?», но тогда вторая песня вообще никуда не влезала.

Избыток материала рождал противоречия в группе еще и потому, что они никак не могли решить, стоит ли выпускать двойной альбом. Поскольку смена направления была довольно радикальной, некоторые участники группы думали, что не стоит включать в альбом слишком много треков. Но затем они поняли, что вложили в эти песни так много сил, что было бы странно просто сложить их в стол. Только над «Knives Out » они работали в течение 373 дней, хотя, как написал Эд в дневнике студии, это была одна из самых простых и стройных композиций за все время их творческой карьеры. Казалось, они вообще не были уверены, можно ли выпускать такую простую песню. Несколько месяцев они ходили вокруг да около, что-то меняли, пока наконец не решили, что песня хороша и без доработки.

Тем временем за стенами студии всем не терпелось узнать, чем же ребята были так долго заняты. Журнал «Меlody Макег» даже направил репортера в Оксфорд, чтобы он расспросил об этом их друзей и соседей. Такое внимание слегка озадачило Radiohead. Они никак не могли понять энтузиазм, с которым аудитория отнеслась к «ОК Computer», и не были готовы к тому, что от «Kid А» все ждут чего-то выдающегося. Особенно их обеспокоило, что статья в «МеЫу Макег» обещала, что Radiohead собирается «вернуть нам рок». На тот момент музыканты вообще не знали, как будет звучать их новый альбом, но были твердо уверены в том, что никакого «возвращения» уж точно не будет.

Когда работа над альбомом была завершена, все наконец вздохнули с облегчением. Сразу после окончания сессий Том получил предложение записать с Бьорк дуэт для фильма с ее участием «Танцующая в темноте», и это стало для него совершенно новым опытом работы в студии. Словно груз свалился с его плеч. Бьорк разделяла взгляды Тома на музыку. Оба они были перфекционистами, их подход к работе сильно отличался от манеры многих других музыкантов. Однако, как оказалось, соединить богатый голос Бьорк с мягкими обертонами Тома совсем не просто. Песня «I've Seen It Аll» получилась довольно странной, но несомненно запоминающейся. Бьорк поет гораздо ниже обычного, она почти шепчет, в то время как голос Тома кажется потусторонним. Работа с Бьорк напомнила Йорку, что создание музыки не обязано быть пыткой, какой часто оборачивались сессии Radiohead.

Возможность отправиться в турне также должна была принести облегчение, но Том не был уверен, что готов снова стать «странствующим продавцом искусства». Еще задолго До чтения «No Logo» он испытывал серьезные трудности, когда нужно было принять участие в громком рекламном туре, спонсируемом звукозаписывающими компаниями. Но Крис и Брюс заверили его, что на этот раз все будет организовано совершенно иначе. Им не придется играть в обычных пивных отстойниках. Они смогут сделать все по-своему, арендовать огромный шатер и играть в удобном пространстве, с самым лучшим звуком, смогут сами контролировать ситуацию. Но Том все еще сомневался.

«Если бы я мог, я бы наверняка отказался, — сказал он в телеинтервью. — Но остальные говорили: „Да ладно, это будет здорово, тебе понравится!" Я же был в ужасе, когда пытался представить себе этот шатер и все остальное, мне казалось, что мы сошли с ума».

Это была совершенно безумная идея. Тур обещал стать дороже, чем обычные гастрольные шоу. И в разы дороже, чем те концерты, что они играли в поддержку предыдущих альбомов, поскольку предполагал выступления на крупных площадках Европы. Первые два концерта было решено провести в римских амфитеатрах Франции. Один из них — в Арле — чуть не сорвался из-за чудовищного ливня, но ребятам удалось справиться. Второй оказался менее удачным. Они приехали в Вэзон-ля-Ромен, где находится большой амфитеатр, расположенный на склоне холма; вид оттуда открывался потрясающий. Сначала сияло солнце, но вскоре стал накрапывать дождь. Постепенно он усиливался, вода струилась по проходам и заполняла сцену, подбираясь все ближе к оборудованию. В предыдущем году наводнения стали причиной гибели одиннадцати человек, так что музыканты решили не рисковать. Почти всю ночь гастрольная команда потратила на то, чтобы высушить фенами технику и декорации перед их отправкой в Барселону.

Однако дальнейшее путешествие по Европе складывалось успешно, и музыканты поверили в свои силы. Семь новых песен вызвали восторженную реакцию фанатов, а первые рецензии были исключительно положительными. На больших концертах они звучали как никогда хорошо. Возможность самим полностью контролировать звук привела к тому, что выступления в «Victoria Park» в Лондоне, в Уоррингтоне и в Глазго стали одними из самых блестящих в их карьере. А новое музыкальное направление, избранное группой, было принято с таким энтузиазмом, на который вряд ли может рассчитывать коллектив, добившийся успеха в традиционном стиле.

Хорошо было и то, что поклонники уже знали некоторые песни или их версии. Это была принципиально иная ситуация по сравнению с 1997 годом, когда группа презентовала альбом «ОК Computer». Napster совершил глобальный переворот в мире музыки: как минимум 14 песен с альбома «Kid А» нелегально попали в сеть примерно за два года до официального выхода альбома. Представители музыкальной индустрии были в шоке, Крис и Брюс также были крайне обеспокоены.

«Это было даже забавно, — заявил Том в интервью «New Yorker», — потому что когда мы работали над „Kid А"... наши менеджеры — ну, вы понимаете, они часто ездят в Штаты, всегда в курсе всех дел, — приходили в студию И болтались там, сетуя: „Все меняется"».

Однако, как выяснилось, такие перемены были им только на руку. Новые песни оказались в правильное время и в правильном месте. У фанатов появилась возможность привыкнуть к необычному звучанию «Kid А» еще до концертов, так что они были готовы к восприятию новых Radiohead. По иронии судьбы по-настоящему шокированы новизной альбома были только профессиональные критики ведущих музыкальных изданий. Они писали хвалебные отзывы, но многое их все же смущало. Даже песни вроде «The National Anthem», которая благодаря захватывающей басовой теме стала фаворитом живых концертов, в прессе характеризовались как странные аберрации звука. Отчасти проблема была в том, что из-за утечки информации руководство EMI решило не рассылать ознакомительные материалы журналистам. Вместо этого они пригласили прессу на прослушивание, в конце которого участникам раздали по экземпляру нового альбома, чтобы стимулировать написание отзывов. К 2008 году такая практика, к сожалению, стала нормой, но в то время так еще никто не делал, и это вызвало недоумение. «Все обозреватели говорили: „0, это уже совсем не тот Radiohead, который мы знали, может, это и хорошо, но сейчас я не могу понять, как к этому относиться"», — утверждает Том.

Сегодня, слушая «Kid А» , трудно представить, какое недоумение вызвал выход этого альбома. Отчасти даже его успех зависел от того, что он заставил поклонников изменить представление о звучании Radiohead. На YouTube можно найти озадаченный комментарий юного фаната к песне «High And Dry»: «Это, конечно, круто, но я бы никогда не подумал, что это Radiohead». Целое поколение выросло с мыслью, что группа занимается смелыми экспериментами в области звука и ничем больше. Но «Kid А» не был для Radiohead аналогом «Metal Machine Music» Лу Рида, сознательным плевком в лицо музыкальной индустрии, композициями, которые невозможно слушать. Заглавная песня, без сомнения, поражает необычностью. Но «Everything In Its Right Place», «The National Anthem», «Idioteque» и «0ptimistic» — это вполне нормальные поп-песни с запоминающимися мелодиями, хотя и они заметно отличаются от прежних приемов группы.

После шумихи, вызванной альбомом «ОК Computer», многие журналисты требовали от Radiohead возврата к привычному формату. Но это уже не имело значения. Альбом занял первое место в рейтингах Великобритании и во многих странах по всему миру, имел невероятный успех в Америке — британская группа впервые за три года одержала столь грандиозную победу в Штатах. Музыканты немедленно отправились туда и начали с концерта в Нью-Йорке, в знаменитом зале «Roseland Ballroom». Реакция была ошеломляющей. «Накануне мы давали концерт в „Roseland", вокруг здания стояла очередь в три кольца, все хотели приобрести билеты, — рассказывает Энди Буш. — Прямо как у The Beatles. Это было колоссально».

Америка приветствовала «Kid А» так же горячо, как ранее Великобритания принимала «ОК Computer». В США «ОК Computer» не вызвал столь масштабного отклика. Альбом был принят на ура другими группами, но в прессе он не вызвал сильного резонанса. Многие радиоведущие и журналы, боясь вновь недооценить ребят, торопились опубликовать похвалы группе. Так что Radiohead со своей новинкой «Kid А» мгновенно стали в Штатах героями дня, их Даже пригласили на популярнейшее шоу «Saturday Night Live».

Это шоу — типично американская передача. Она постоянно выходит в эфир с 1970-х годов, благодаря ей путевку в жизнь получили многие мировые знаменитости. На первый взгляд, это развлекательное и гламурное шоу, но в его основе лежит серьезный профессиональный подход и точный расчет. Майкл Стайп предупредил Тома, что выступать там будет довольно трудно. Но музыканты решили усложнить себе задачу и выбрали для исполнения «The National Anthem» с партией из восьми медных инструментов.

«Вышло очень по-американски, — вспоминает саксофонист Стив Хэмильтон. — По мнению группы, очень интенсивно. Десять минут выступления, потом минута отдыха, и затем еще десять минут на площадке, в общем, трудновато, но не думаю, что это было не по силам намили группе. [Актриса] Кейт Хадсон, которая вела шоу, была практически обнаженной, так что наверняка все получили массу удовольствия!»

«Я был поражен тем, насколько скромно вели себя участники Radiohead перед лицом истерического энтузиазма, исходившего буквально отовсюду: от аудитории, от ведущих, от менеджеров, — продолжает Энди Буш. — В них было что-то такое суровое, истинно британское. Об их невозмутимость, как о скалу, разбивалась американская восторженность. Выглядело довольно забавно. Аудитория бушевала, а Том и другие ребята сидели совершенно спокойно, как будто ничего особенного и не происходило».

Хотя Том и не разделял всеобщего энтузиазма, он понимал, что наступил великий момент. Приехать в страну, столь далекую от родных мест, и покорить ее, — это было просто невероятно. Именно о таких мгновениях Том мечтал в детстве, когда полушутя-полусерьезно воображал себя «особенным». «Высшей точкой всей кампании „Kid А" было наше выступление в шоу "Saturday Night Live", — позднее рассказывал Том. — Я так гордился этим, что всю следующую неделю летал как на крыльях — я был просто на седьмом небе!» Стив Хэмильтон добавляет: «Мы скользили вслед за ребятами на гребне волны их успеха. Сначала мы дали концерт в „Roseland Ballroom", потом им присвоили первое место в рейтинге музыкальных групп. Это был настоящий кайф. Все были счастливы и рады. Это было луч шее время, которое мы провели вместе. Я чувствовал, что они на самом деле довольны собой».

Теперь казалось, что никогда и не было всего того кошмара, через который музыкантам пришлось пройти в процессе работы над «Kid А» . Они снова наслаждались тем, что делали, радовались обществу друг друга. Сейчас они воспринимали прошлые трудности как длинную войну, из которой они вышли безусловными победителями. «„РаЫо Honey" был записан за три недели, — сказал Эд в телеинтервью. — На „The Bends" у нас ушло шестнадцать недель, „ОК Computer" записывали шесть месяцев, a „Kid А" занял.. . целую вечность».

«Мне кажется, в группе тогда царил полный мир, — говорит Стив. — Я ни разу не видел, чтобы они повышали голос или спорили. Они вели себя как лучшие друзья. И в голову не приходило, что между ними могут быть какие-то распри, — кроме разве что Тома, все были расслаблены и спокойны. И они охотно хвалили нашу работу. Это такая редкость! Есть неписаное правило: не стоит перехваливать музыкантов, иначе они начнут требовать больше

денег».

Единственное разочарование — в отличие от «ОК Computer» или «The Bends», «Kid А» невероятно быстро исчез из чартов. Лишь некоторые треки все еще транслировали по радио, а большинство фанатов раскупило альбом за первую неделю. Не помогло и то, что группа отказалась от выпуска синглов и видеоклипов. К последнему виду искусства они всегда с сомнением относились. Хотя на счету у группы было несколько сильных, запоминающихся видео, Том продолжал считать их «коммерческим продуктом». Он полагал, что по клипам невозможно составить адекватное мнение об альбоме.

«Музыкальные видеоклипы заставляют меня вспомнить „Sledgehammer" [Питера Гэбриела], — сказал он в интервью «Jam» , — который действительно был новым словом. Это как чечетка — у нее тоже был свой звездный час.. . Думаю, подражать этому — бессмысленное занятие».

Его возмущал сам факт, что приходится тратить сотни тысяч долларов на съемки клипов, а ведь этого хватило бы еще на один альбом и его раскрутку пo MTV и другим каналам. «У меня крутилась в голове одна мысль: приходишь домой, включаешь телевизор — и понимаешь, что эти сраные рекламные ролики про банки и автомобили похожи на клипы гораздо больше, чем видео на MTV, — заявил он в интервью журналу «Juice» . — Мне казалось, что это тупик. Любая твоя идея через неделю превратится в чертову рекламу очередной машины». Он и сам не догадывался, насколько был близок к истине.

«Я записал довольно много музыки для рекламы, — рассказывает Стив Хэмильтон. — И часто люди называли какой-нибудь рекламный ролик и просили, чтобы я сделал для них нечто подобное. Когда я говорил, что зацепивший их трек — моя работа, они удивлялись: „Ух ты! Да это круто!"»

Вместо клипов Том и Стэнли Донвуд сделали для «Kid А» несколько коротких, одноминутных видеороликов, представляющих содержание альбома. «Четыре минуты — слишком много для рекламы автомобиля, а значит, слишком много и для клипа», — заявил Том.

Том все еще расстраивался, что «Kid А» продается хуже, чем «ОК Computer», игнорируя тот факт, что на его раскрутку группа потратила гораздо меньше сил. Казалось, он забыл, как помогла продвижению предыдущего альбома двухлетняя рекламная кампания, обернувшаяся для него психологическим срывом. «Подпишите меня на девятимесячный тур, и я вернусь домой через неделю, как Лайам [Галлахер]», — сказал Том в телеинтервью. Но подсознательно он понимал, что люди должны каким-то образом узнавать о его музыке. «Я был разочарован тем, что в Великобритании „Kid А" не сумел продержаться в чартах столько же, как Робби Уильямс и прочая ерунда», — признал он.

Но у него оставался в запасе «Kid A: Part II — Amnesiac».

 

16. Kid В

Сейчас можно с уверенностью сказать, что пятый студийный альбом Radiohead, «Amnesiac», не стал удачным маркетинговым ходом. Это первый из дисков Radiohead, ничем радикально не отличающийся от предыдущих. Задолго до его выхода пошли слухи, что в следующем альбоме ребята вернутся к традиционной роковой манере исполнения. Впоследствии тот факт, что в альбом вошли первоклассные песни вроде «Pyramid Song» и «I Might Be Wrong», помог хоть как-то смириться с отсутствием на пластинке шедевров типа «Paranoid Android» или «Fake Plastic Trees». Кто-то говорил, что альбом можно было бы назвать «Kid В» . Эту точку зрения подтверждал неверно истолкованный рассказ Колина о том, каким образом формировался список треков для новой записи.

«Не уверен, что это два разных диска, — сказал он в интервью «Jam» . — Из того материала, что был у нас, мы отобрали песни для одного альбома, другие же остались невостребованными. Скажем, у нас было двадцать три песни, а нужно было уложиться в сорок семь минут звучания, так что мы выбрали те вещи, которые хорошо сочетались между собой (для „Kid А") , а прочие остались на скамейке запасных и ждали, когда их включат в следующий состав игроков».

Получается, что «Pyramid Song» и «Knives Out » были недостойны включения в первую пластинку — как очкарик, который мечтает попасть в футбольную команду, но не имеет на это шансов. По версии Тома и Джонни, все было проще: многие песни всего лишь не сочетались с теми, что вошли в «Kid А» .

«Составить „Kid А" было довольно легко, там все казалось очевидным. С „Amnesiac" дело обстояло иначе», — говорит Том. На самом деле в этом альбоме тоже есть превосходные песни. В онлайн-дневнике Эд буквально дразнит фанатов постоянными упоминаниями песни «Cuttooth», которая, по его словам, вот-вот будет дописана. Он так часто говорил о ней, что складывалось впечатление, что именно она станет центральной композицией. Оригинальная версия длилась восемь минут. В итоге же ее сократили до пяти минут и поместили на второй стороне альбома. Сегодня она кажется интересным, но мимолетным намеком на то, какую разную музыку может записывать Radiohead.

«Cuttooth» скорее напоминает Primal Scream времен «Xtrmntr» , чем любую композицию «Kid А» или даже «Amnesiac». В ней есть рокот, агрессия, нечто жестко-индустриальное. Часть ее перешла позднее в песню «Myxomatosis», вошедшую в альбом «Hail То The Thief», — Том позаимствовал оттуда несколько стихотворных строк.

Только одна композиция, вошедшая в «Amnesiac», была создана уже после выхода «Kid А» , — потрясающая, сбивающая с толку «Life In A Glass House». Это откровенно автобиографичный рассказ о человеке, который чувствует, что все постоянно находятся под прицелом камер, за ними наблюдает пресса, и это оказывает влияние даже на его партнера. В песне есть очевидные параллели с жизнью Тома. Она была написана в период создания фильма «Meeting People Is Easy», и режиссер Грант Джи считает, что его долгое и пристальное внимание к певцу волей-неволей стало причиной подобных переживаний.

«В первом варианте была строчка „маленькие камеры в каждой комнате / они следят за мной", — рассказывает он. — Безусловно, речь шла о нас, ведь мы болтались повсюду: в их гримерных, да и везде, постоянно мигали красными огоньки портативных камер за сорок девять фунтов. Да мы вообще снимали их постоянно. Это была одна из новинок, помогающая избежать вечной проблемы, когда вваливаешься в комнату с возгласом: „Привет! Я сейчас вас буду снимать! Сделайте вид, что меня здесь нет". Мы просто прикрепили камеры скотчем по углам комнат».

Сам Том утверждал, что строки песни были вызваны интервью жены одной знаменитости, которое он прочитал. Ее дом постоянно осаждали журналисты, и она вырезала из газет свои портреты и повесила их в окнах, так что папарацци смотрели не на нее, а на сделанные ими самими снимки.

Когда они сделали демо-запись «Life In A Glass House», Джонни заметил, что из нее может получиться все, что угодно: «Она может звучать как плохое подражание Cure, а может стать шедевром». На самом деле в тот момент у них не было ни единого шанса вообще написать что-то похожее на Cure. Ребята решили, что, как и в случае с «The National Anthem», необходимо использовать джазовые элементы, но им нужен был совершенно другой звук, нежели в «The National Anthem», поэтому они обратились к одному из мэтров британского джаза Хамфри Литтлтону. Колин как-то приглашал его выступить в Кембриджском университете, когда отвечал там за развлекательную программу для студентов, но в 2000 году знаменитому джазмену было уже за 70. Когда-то он учился в Итоне, имел опыт работы на ВВС и получил известность как глава эксцентричного разговорного шоу на Radio 4 — «I'm Sorry I Haven't A Clue».

И все же у него было много общего с парнями из Radiohead. Он являлся непременным элементом эстетики Radio 4 и сочетал безукоризненный аристократический шик с анархическими замашками. В 1941-м он воевал в южной Италии; ходили слухи, что он появился в битве под Салерно с пистолетом в одной руке и трубой в другой. Его главный хит, «Bad Penny Blues» 1956 года, был записан независимым поп-продюсером Джо Миком. Когда ребята из Radiohead связались с Литтлтоном и спросили, не согласится ли он с ними поработать, он послушал альбом «ОК Computer», оказавшийся у одного из его внуков, и сразу сказал «да» . Когда он со своими товарищами прибыл на сессию звукозаписи, группа была в шоке: один из музыкантов Литтлтона накануне выписался из больницы после операции на сердце.

Саксофонист Стив Хэмильтон увидел Хамфри, когда тот присоединился к Radiohead для представления «Life In А Glass House» в телепередаче «Later With Jools Holland». Стив рассказал автору книги, что, хотя сотрудничество Литтлтона с группой поначалу казалось сущей нелепицей, в результате оно дало удивительные плоды. «Я знал Хамфри раньше, мы болтали в столовой, и то, что он будет работать с Radiohead, казалось мне слегка странным, — говорит Стив. — Да что там — это и было довольно странно, но они сотрудничали, вместе создавали музыку. Думаю, для Хамфри это что-то вроде приключения. Передача шла на ВВС, так что он был в своей стихии. Вероятно, там он чувствовал себя лучше, чем кто бы то ни было. Мне кажется, он искренне наслаждался всем происходящим. Это как наркотик — каждый раз испытываешь кайф, вновь оказываясь на сцене или в телестудии. Хамфри снова был на ВВС, он играл со своим квартетом, играл музыку в своем стиле. Да еще и выступает вместе с суперсовременной группой. Он был полностью доволен происходящим».

«У Radiohead возникла идея использовать в своей музыке мотивы нью-орлеанских похоронных мелодий, — рассказывает Энди Буш. — Они решили, что для этого им нужны самые лучшие парни. Думаю, Хамфри понравилось это предложение. Уж не знаю, насколько ребята нового поколения чувствовали и понимали этот жанр, но они определенно уважали старого джазиста за его действительно шикарные идеи. Уверен, они были искренно счастливы, что все сложилось именно так. Весьма неоычный опыт — написать текст, музыку, включающую столь разнородные элементы, и ведь что потрясающе: все получилось, по-настоящему получилось!»

Семь лет спустя, когда Хамфри умер, Джонни написал на сайте Radiohead: «Мы все расстроились, когда услышали о смерти Хамфри Литтлтона; с ним было здорово работать, и без его руководства мы бы не смогли записать и выпустить „Life In A Glass House". Так что найдите-ка песню „Bad Penny Blues" и почтите его память заводным джазом». Когда «Life In A Glass House» впервые прозвучала в эфире, она слегка смутила поклонников, но такое уже случалось со многими песнями Radiohead, и этот эксперимент окупился сполна, становясь все более популярным по мере раскрутки. Тот факт, что Том наконец-то смог создать песню с логичным сюжетом, историю во многом автобиографическую (или нет — невелика разница), позволяет предположить, что страх саморазоблачения, который полностью сковал его во время работы над «Kid А» , начал понемногу проходить.

Но когда вышли первые рецензии, Йорк был поражен тем, сколько журналисты сумели вычитать между строк текста. И это несмотря на то, что он давно отошел от прямого повествования о себе и своих чувствах, как это было в «Creep», к более завуалированным посланиям. В песне «High And Dry», когда он хотел написать о группах, потерявших свой внутренний стержень, он использовал историю Роберта «Ивела» Книвела. Большинство композиций «ОК Computer» — это наблюдения за жизнью, истории, которые Том видел в прежние годы и сумел запечатлеть в песнях. Ко времени создания «Kid А» и «Amnesiac» даже это уже казалось ему слишком личным. Большинство текстов в этих альбомах намеренно туманны.

«С „Amnesiac" все было похоже на то, будто попадаешь на чей-то чердак, залезаешь в старый сундук и находишь чьи-то заметки о путешествии, — сказал Том в интервью Нику Кенту. — Это история, но не литературный сюжет, ты только выхватываешь отдельные фрагменты мозаики. Ты понимаешь, что с героем случилось нечто такое, что полностью его изменило, но что именно — остается загадкой».

Это отлично представлено в видеоклипе «I Might Be Wrong», первом сингле, выпущенном в Америке. «Они хотели, чтобы он казался сделанным давным-давно и случайно найденным, — рассказывает режиссер клипа Софи Мюллер. — Как будто ему уже лет тридцать-сорок, и пленку подпортили черви и сырость».

Клип намеренно сделан смазанным, черно-белым, с темными, расплывающимися силуэтами Тома и Джонни, которые мелькают перед камерой в огромной пустой комнате. Задачей было создать нечто отталкивающее, полную противоположность традиционного музыкального видео. «Я предложила использовать камеру малого диаметра и отказаться от дальнейшей обработки кадра, — вспоминает Софи. — В такой камере нет линз, это просто лист бумаги с маленькой дырочкой для съемки, картинка получается благодаря отражению луча света на задней стенке камеры. Нужен очень яркий свет, чтобы вообще хоть что-то снять. И источник света должен быть очень близко. Мы перепробовали все варианты, замедляли песню в четыре раза. Я сама уже не узнавала мелодию. Это было нужно, чтобы мы смогли как можно дольше держать кадр. Том увлекся экспериментом. Он считал его невероятно ярким и волнующим, потому что делать нормальное видео казалось ему ужасно скучным занятием».

Результат Тому понравился: в отличие от других клипов группы, этот не претендовал на «красоту » и «зрелищ-ность» . Если он и должен был донести некую мысль до сознания зрителей, так исключительно о мрачных подземельях человеческого духа. Название альбома отражало состояние Тома: ему казалось, что он попал в замкнутый круг, изо дня в день делает одно и то же и нет ни единого шанса хоть чему-то учиться на своих ошибках.

«В „Amnesiac" почти все песни — о чувстве или мысли, от которых никак не получается отделаться», — говорил Том в одном из телеинтервью. Нечто подобное творилось с ним после записи «ОК Computer», когда в его голове постоянно крутились одни и те же мысли. Но помимо этого, «Amnesiac» вскрывает страстное желание избавиться от преследующей музыканта навязчивой идеи. Аналогичная тема возникнет позже и в его сольном альбоме «The Eraser».

«Песня [„ I Might Be Wrong"] родилась во многом благодаря моей давней спутнице Рэйчел, которая вечно повторяет мне: „Гордись тем, что ты сделал. Не оглядывайся назад, не зацикливайся на прошлом. Просто отпусти всякие плохие вещи", — рассказал Том в интервью Нику Кенту. — Если кто-то старается тебя спасти, а ты хочешь выразить нечто по-настоящему ужасное, то отчаянно пытаешься разобраться в самом себе и не справляешься — просто не можешь этого сделать. А потом, в один прекрасный день, ты наконец слышишь спасительные слова и после долгих месяцев мучений понимаешь: вот о чем эта песня».

Волнение и страх пронизывают атмосферу альбомов «Kid А» и «Amnesiac», но второй звучит мягче и медленнее. За пределами Америки первым синглом была «Pyramid Song», и многие были слегка озадачены, особенно после статей, утверждавших, что Radiohead превратилась в арт-роковую группу и ее музыку совершенно невозможно слушать. Песня мелодичная и богатая по аранжировке, голос Тома в ней звучит особенно пронзительно. Она была написана после того, как певец провел в музее целый день, рассматривая египетские статуэтки, и создает экзотическое, мечтательное настроение.

«У египтян были такие гребные лодки, знаете, они верили, что после смерти их души отправляются на них по Млечному Пути, — рассказал Йорк в интервью Yahoo. — Песня основана на этой идее и на впечатлениях, которые у меня возникли.. . Еще я как-то прочитал „Тибетскую книгу мертвых", вот эта штука кого хочешь заставит обосраться со страха».

Несмотря на то что в эфире «Pyramid Song» крутили редко, с момента появления «Paranoid Android» она стала наиболее популярной песней Radiohead в Великобритании, заняв пятое место в национальном рейтинге. Такой успех укрепил уверенность Тома в том, что это «лучшая вещь, которую они когда-либо записывали». Подтвердил это и единственный в том году большой концерт в Великобритании, прошедший в родном для группы Оксфорде. Концерт состоялся в рамках открытого фестиваля в Южном парке, на окраине города, с участием команды Хамфри Литтлтона, а также выдающегося исландского новичка Сигура Роса, Бека и местной группы Supergrass. Кое в чем ситуация напоминала представление в Гластонбери четыре года назад. Как по заказу, с неба лил дождь. Такое ощущение, что стоило группе наметить крупное выступление, как в том месте сразу начинался ливень. И хотя сейчас это было их собственное шоу, они столкнулись с теми же проблемами с оборудованием, что и в 1997 году. «Ну конечно, единственный концерт в Великобритании — и никакого внешнего напряга», — заметил Том саркастически, когда его синтезатор окончательно отказал.

Тем не менее начиная с первых нот басовой партии «The National Anthem» ребята убедительно доказали, насколько хороши песни «Kid А» и «Amnesiac». Сама идея, что их музыка — всего лишь чудаковатые эксперименты или преднамеренная усложненность, была смыта дождем. Они продемонстрировали, что сумели наконец примириться со своим прошлым, впервые за долгое время исполнив легендарную «Creep» . Даже для группы, которая всегда настаивала на том, что Оксфорд для них — не более чем случайное место жительства, это был момент сильного эмоционального потрясения. Концерт стал кульминацией трех невероятных лет, когда они во второй раз потеряли свой путь в музыке и вновь обрели его.

Второй сингл альбома «Amnesiac», «Knives Out», транслировался по радио чаще любой другой песни Radiohead. Эта композиция была более традиционной, с четким гитарным звуком, напоминавшим треки The Smiths. «Knives out» даже вошла в двадцатку лучших песен Великобритании: во многом этому помог блестящий и необычный клип, снятый французским режиссером Мишелем Гондри.

И все же изнурительный процесс звукозаписи совершенно измотал ребят. Они клялись, что в следующий раз будут стараться сделать альбом быстро и особо не загружать голову мелочами. «Amnesiac» был посвящен «Ною и Джеми», старшим сыновьям Тома Йорка и Фила Селуэя, и надо сказать, что дети занимали теперь главное место в жизни музыкантов. Рождение первенца стало моментом, когда политические интересы Тома обрели новую серьезность и глубину. Еще во время учебы в университете он занимал активную социальную позицию, но теперь многое стало казаться ему вопросом жизни и смерти.

 

17. Electioneering

18 июня 1999 года решимость Тома заняться политикой обрела как никогда конкретную форму. В это время происходила встреча «большой восьмерки» в Кёльне (Германия), и Том присутствовал там в составе делегации, включавшей Боно, Боба Гелдофа, Юссу Н'Дура и Перри Фаррелла из Jane's Addiction. Предполагалось, что музыкантов сфотографируют всех вместе на фоне здания, где проходили заседания, а затем они подадут петицию германскому канцлеру Герхарду Шрёдеру с призывом к лидерам Запада простить к 2000 году долги странам третьего мира.

Но когда германская полиция оттеснила их в переулки еще на дальних подступах к залу заседаний, Том вдруг задумался, имеет ли акция смысл. «По д петицией стояло семнадцать миллионов подписей, — написал он в статье для организации «Jubilee 2000» (международная коалиция, боровшаяся за прощение долгов беднейшим странам). — Вокруг Кёльна выстроилась живая цепь из пятидесяти тысяч человек, и все же нами пренебрегали, нас игнорировали и лидеры „большой восьмерки", и средства массовой информации». На протяжении всего дня власти меняли маршрут движения колонны, создавая невыносимое напряжение. Он постоянно искали у музыкантов оружие; потом наконец разрешили встретиться с канцлером на ступенях музея, вдали от места заседаний «большой восьмерки». Йорку показалось, что это своего рода игра: политики стараются дать как можно меньше, хотя делают вид что согласны с каждым словом обращения. Том всегда с подозрением относился ко всяким PR-акциям политиков, а печальный опыт в Германии в тот день лишь укрепил его убеждения.

«Том Йорк совершенно не переносит политиков, — писал Боно в своем онлайн-дневнике, посвященном акции протеста. — Тот клип, где он выглядит как Джонни Роттен и катается в тележке из супермаркета («Fake Plastic Trees»), гораздо ближе к его истинному „я", чем хор сладкоголосых городских ангелов. Он такой колючий и нервный, что поневоле задумываешься, не припрятана ли у него в сумке ракетная установка».

«Политики кивают и говорят „да", но в том-то и есть самый ужас, — рассуждал Том в интервью каналу ВВС. — Мы ждали, что в конце саммита „большой восьмерки", после вручения нашей петиции, они предложат пакет программных решений по вопросам, с которыми мы к ним обращались, но ничего подобного не случилось — все оказалось надувательством».

Перед поездкой в Кёльн Том провел несколько часов, изучая факты и цифры, связанные с долгами стран третьего мира, чтобы подготовиться к серьезному разговору. Но в итоге обнаружил, что журналисты путают кампанию «Jubilee 2000» с радикальным экологическим движением «Reclaim The Streets». Газетчиков мало интересовало содержание петиции, их привлекала лишь скандальность публичных протестов. Йорк видел, как умело политики пытаются завоевать доверие собеседников, давая туманные обещания и избегая любой конкретики в вопросе о проблеме долгов. Едва ли не главным объектом гнева Тома Йорка стал премьер-министр Тони Блэр.

«И вот этот Блэр улыбается и заявляет: „Все будет прекрасно, мы сейчас урегулируем все эти долги" , — говорил Том в интервью Ireland's Hot Press». — Он позирует с Боно и Бобом Гелдофом, и его помощник Алистер Кемпбелл суетится вокруг, чтобы журналисты не дай бог чего не пропустили, но толку все равно никакого. Знаете, сначала я даже типа на что-то надеялся, но встреча развеяла все мои иллюзии» . Конечно, Йорк был из того поколения, которое видело деятельность Боно в организации «Live Aid» и понимало, что одной благотворительности недостаточно, так что нельзя сказать, будто до вступления в «Jubilee 2000» Том страдал особой наивностью. Чуть не каждый месяц случались благотворительные концерты, и в 1997-м группа даже приняла участие в одном из них, в защиту «Свободного Тибета», но коренные причины проблем никуда не делись. В качестве процентов по кредитам с развивающихся стран Запад получал куда больше денег, чем давал им в качестве благотворительной помощи. Том сравнивал западные страны со стаей акул и называл их подход к делу «чистым вымогательством».

Поначалу Том возлагал определенные надежды на метод воздействия, который использовали Боно и Боб Гелдоф в конце 1990-х. Они исходили из посылки, что политики — нормальные люди, сочувствующие чужим бедам, открытые к обсуждению проблем. Вместо гневных обвинений в адрес глав государств музыканты предлагали диалог с мировыми лидерами в надежде убедить их, изменить изнутри. Но когда и этот метод не сработал, Том пришел в ярость. Это заметно в его песнях, вроде «You And Whose Агту? » из альбома «Amnesiac», чуть ли не напрямую указывающей на Блэра и его окружение. И если в 1999-м Йорк считал, что дела плохи, в 2000-м, после избрания президентом США Джорджа Буша, все стало еще хуже. Как гласил пророческий заголовок статьи про Америку того периода в сатирической газете «The Onion»: «Наш долгий национальный кошмар мира и процветания наконец окончен».

В тот год Том погрузился в полную безнадежность, лишь изредка прерывавшуюся вспышками праведного гнева. Он мог бы бросить попытки участвовать в политических кампаниях, но существовало нечто более важное для него, чем «Jubilee 2000». Специальное издание «Kid А» включало тексты, предупреждавшие об опасности таяния ледников в мировом масштабе, что по тем временам еще было редкостью. Множество людей все еще отрицали научную теорию глобального потепления, но проблему было все труднее игнорировать, и Том не понимал, почему никто ничего не предпринимает. «Как многие мои друзья, да и любые родители, я столкнулся с трудной проблемой, — сказал он позднее в интервью, посвященном поддержке организации «Друзья Земли». — Просыпаешься посреди ночи и думаешь об этом. Смотришь в глаза своим детям и надеешься, что им не придется расти в мире, который сотрясают бунты из-за нехватки топлива, постоянных наводнений и коллапса инфраструктур».

Депрессия Йорка в промежутке между выпуском альбомов «OК Computer» и «Kid А» отчасти была порождена этим чувством безысходности. Каждое новое научное исследование давало все больше свидетельств глобального потепления и его масштабной угрозы состоянию планеты но казалось, что никто не может или не хочет ничего с этим поделать. Том метался между периодами отчаяния и энтузиазма.

Подобные проблемы волновали музыканта еще с университета, где он активно участвовал в политических дебатах. «Он всегда интересовался политикой и чувствовал свою личную ответственность за происходящее, принимал участие в политических акциях и отстаивал свои убеждения, — рассказала студентка Эксетерского университета Эйлин Доран автору книги. — Многие из нас были вовлечены в эту деятельность. Тогда шла борьба против грабительских студенческих кредитов и прочей несправедливости. Том всегда был среди тех, кого волновали события, происходящие в мире. Он и сейчас такой же. Насколько я могу судить, он не так уж изменился с тех пор».

Впрочем, политические взгляды Тома редко влияли на его музыку. Цинизм «Electioneering» и угрозы «You And Whose Агmу?» представляют собой исключение, но в целом он предпочитал более уклончивые и косвенные описания чувств и мыслей. Примером может служить новая композиция конца 2001 года, которая попала в живой альбом, получивший название «I Might Be Wrong: Live Recordings». Песня «True Love Waits» была адресована тем фанатам, которые призывали группу отказаться от электронных штучек и вернуться к более «традиционным» вещам. Эта нежная акустическая композиция частично основывалась на прочитанной Томом истории о ребенке, которого родители, уехав на праздники, обрекают на диету из леденцов и чипсов. Здесь Том чувствовал себя в своей стихии. Но для следующего альбома он все же выбрал название, которое возвращало политические вопросы во главу угла.

 

18. Hail To The Thief

«Закончив с альбомами „Kid А" и ..Amnesiac", мы стали думать: в какую сторону нас теперь занесет?» — так рассуждал Том в интервью «The Daily Telegraph» после выхода в свет шестого альбома, названного «Hai l То The Thief». Теперь он знал, что группе необходимы «заносы», чтобы порадовать публику и успокоить прессу. В этом заключалась новая и весьма причудливая форма давления на музыкантов: делайте что хотите, лишь бы новые работы радикально отличались от предыдущих. Том провел шесть месяцев в безделье, целиком посвятив себя обязанностям отца, пока Рэйчел не предложила: «Да запишитесь вы просто так, как получится. Без всякой программы и сроков». И это сработало. Эд О'Брайен рассказывает: «Идея состояла в том, чтобы записать альбом быстро и не слишком много думать о деталях. Для нас это было в новинку».

Прежде участникам группы и в голову не приходило собирать альбом за такой короткий срок, но на этот раз они твердо решили попробовать новый метод. Они не могли позволить себе еще три года мучений вроде тех, что предшествовали альбомам «Kid А» и «Amnesiac». Музыканты вернулись на репетиционную площадку и в течение трех месяцев, как когда-то перед альбомом «ОК Computer»,

подготовили несколько песен, каждый день записывая результаты, а по вечерам прослушивая пленки. Но на этот раз Том отказался от привычки многократно переделывать одно и то же, доводя себя и окружающих до исступления. Вместо этого он позволил Джонни взять доработку деталей в свои руки. Он хотел избавить новую работу от бремени бесконечного анализа, свойственного предыдущим альбомам. Когда прошел слух об этих сессиях звукозаписи, фанаты приободрились, ожидая чего-то в духе ранних вещей группы.

«Громкий звук и сплошные гитары, — объяснял Джонни. — Было просто здорово снова писать громкую музыку. Песни звучали свежо и красиво». В одном интервью он даже признался, что группа сделала кавер на «Сinпаmоn Girl Нила Янга, заново открывая для себя прелесть гитарных риффов. «За два дня репетиций мы раз десять или пятнадцать сыграли эту песню, — восторженно рассказывал он. — Громкие минорные аккорды, дисторшн — просто фантастика!»

А затем, как и раньше, они отправились в путешествие с новыми песнями, начав гастрольный тур по Испании и Португалии. Том писал и переписывал песни непосредственно в ходе поездки, и нельзя было с уверенностью сказать, станет ли сегодняшняя версия песни окончательной.

«Мы организовали небольшой тур, еще не зная, что в точности будем играть, — признался Том в интервью «Launch», — потому что только так можно было достаточно быстро собрать материал и привести его в порядок. Конечно, я зачастую писал ерунду, поскольку просто не хватало времени сочинять нормальные стихи. Но что вышло, то и вышло». А когда песни были готовы, музыканты собрались вернуться в студию, выбрав на этот раз Лос-Анджелес — столицу вампиров, населявших «Paranoid Android». Голливуд, пластическая хирургия, тяжелый рок и хэйр-метал — не самое подходящее место для Radiohead. Тем не менее Том был совершенно счастлив. Найджел Годрич предложил им записать очередной альбом на знаменитой студии «Осеап Way» в Голливуде. Именно там Брайан Уилсон чуть не спятил, пытаясь закончить «Good Vibrations» The Beach Boys, что идеально гармонировало с кропотливым подходом Radiohead. Хотя Том часто говорил о своей нелюбви к профессиональным студиям, шанс поработать в столь престижном месте он упустить не мог. К тому же у музыкантов остались не лучшие воспоминания о предыдущих сессиях в Копенгагене в середине зимы. Калифорнийское солнце выглядело более привлекательным. Будучи семейными людьми, участники группы не могли позволить себе тратить годы на следующую запись. После долгого периода вне студии Том жаждал вернуться туда. «Теперь я месяцами предвкушаю поход в студию, будь то наша собственная студия или какая-нибудь другая, — рассказал он в интервью «Launch». — Меня это ни в коей мере не раздражает, напротив, я радуюсь: ура, наконец-то!» Участники группы даже совершили небольшую вылазку в мир знаменитостей, посетив премьеру фильма и последующую вечеринку. «Мы прибыли в Лос-Анджелес за солнечным светом и за гламуром», — шутил Том.

Однако, в отличие от большинства групп, они не слишком поддались безумию Лос-Анджелеса. Музыканты воспринимали его как место работы. В течение двух недель они регулярно посещали студию и работали с утра до вечера. Их жизнь в этот период мало отличалась от той, что они вели во время записи предыдущих альбомов. Не хватало лишь предварительных месяцев терзаний и последующих месяцев панических попыток собрать разрозненные треки в альбом. Участники группы просто не дали себе такой возможности.

У них не было плана, не было распорядка работы, не было правил относительно инструментов, которые можно или нельзя использовать. Если им казалось, что для какой-то песни нужна гитара, они брали гитару, а если где-то требовались компьютерные звуки, значит, использовали компьютер. Единственный план, которого они придерживались, — сделать все как можно быстрее, не увлекаясь самоанализом, осложнявшим создание предыдущих трех альбомов. Том также хотел, чтобы песни на этот раз были короче. И никакого сходства с прог-роком.

«После очередной пробы я бежал в аппаратную к зву-коинженеру [Дарреллу Торпу] и спрашивал: „Сколько минут, Даррелл?" — рассказывал Том в телеинтервью. — А он отвечал: „Пять минут тридцать секунд". Тогда я говорил: „Отлично, отрезаем две минуты"».

В свое время Тома поразило, что The Beatles умели втиснуть экспериментальные многоходовые мелодии вроде «Happiness Is A Warm Gun» в трек на три с половиной минуты. Так почему бы не попробовать Radiohead? Для Тома шестиминутные песни теперь представлялись потаканием собственным слабостям.

В результате новый альбом оказался не похож ни на торжество гитары, которое анонсировали музыканты, ни на вторую версию «ОК Computer», которой ждали многие поклонники. В «Hai l То The Thief» клавишные Тома звучат даже более отчетливо, чем гитары, которые лишь задают общую текстуру и фон мелодии. Альбом включает бесспорные рок-композиции вроде «Where I End And You Begin» и блюзовую «Go To Sleep», но есть там и масса сложных электронных треков, которые отличали «Kid А» и «Аmnesiac».

Сам Том, в противовес общему мнению, считал «Hai l То The Thief» самым радостным поп-альбомом группы. В интервью «Blender magazine» он сказал: «По-моему, если удалось пропихнуть какую-нибудь песню на радио, значит, она звучит попсово. Но нас почему-то считают „альбомной группой" и слушают диск целиком, трек за треком — изучают, препарируют, чуть ли не под лупой разглядывают. Если бы вы знали, как мне это надоело! Сколько можно уже» .

Весьма экстраординарное заявление для лидера одной из самых «серьезных» рок-групп: прекратите так внимательно вслушиваться в наши записи! Но оно имеет смысл: «Hai l То The Thief» не тот альбом, который можно прослушать залпом. Он резкий и грубоватый, большинство песен до отказа заполнено сбивками ритма. Но если слушать их отдельно, в них чувствуется энергия, которая заметно отличает их от композиций других, более гладких альбомов. Каждый такт «There There», «The Gloaming», «Myxomatosis» и «A Wolf At The Door» так же хорош, как предыдущие работы группы. Особенно удачна последняя композиция — мрачная сказка, жуткая и веселая одновременно. Вокал Тома поразительно бесстрастен. Он звучит так, словно вокалист читает по бегущей строке и постепенно впадает в прострацию от тех слов, которые он вынужден произносить. Этот эффект усиливается хором, который тонет в гулком тревожном рокоте и напоминает саундтрек диснеевского мультфильма. Это последняя композиция альбома и, наряду с «Street Spirit», один из лучших финалов всех альбомов Radiohead.

Одна из рецензий в газете «The Guardian» критикует «Hail То The Thief» за общую тональность смутной тревоги. Том мог бы парировать, что именно такое чувство он испытывал после рождения сына. Он даже написал песню для Ноя — «Sail То The Мооn» — одну из наиболее личных вещей, когда-либо им написанных, хотя стихи там несколько сомнамбулические и не очень простые для понимания. Ни одну из записей Radiohead невозможно интерпретировать напрямую, но эта песня кажется особенно туманной. Довольно странно и то, что Том решил назвать весь альбом «Hail То The Thief » («Привет, вор!») , причем считал его непосредственной реакцией на избрание президентом США Джорджа Буша.

В интервью немецкому телевидению Йорк объяснил выбор названия «Hail To The Thief»: «Самая могущественная страна мира оказывается под властью человека, который подтасовал результаты выборов. Сейчас все плохо. Плохо для всех. В особенности если учесть, что Буш купил выборную должность благодаря влиятельным компаниям, у которых куча денег». Но в других интервью Том старался уклониться от ответа на вопрос об этом, вполне очевидном, толковании названия альбома. Музыканта отталкивала сама мысль, что его сочинение могло быть охарактеризовано столь легковесно и плоско, как «альбом протеста». Еще больше его беспокоила собственная безопасность и положение его семьи.

«Меня огорчали возможные последствия вольного толкования „Hail То The Thief", — сказал он. — Личные нападки, угрозы.. . это может кого угодно выбить из колеи. Так что я не хотел бы упираться в одну версию». Том отдал предпочтение более сюрреалистическому объяснению. В телеинтервью он утверждал, что название альбома подразумевает похитителей душ. «Данте высказал идею, что некоторые люди совершают ужасные поступки потому, что сами они еще здесь, но их души уже исчезли. Не знаю, как вы, а я встречал подобных людей. И это в большей мере относится к сюжету альбома, чем история с Бушем».

Похоже, Том выдвинул такое толкование названия альбома в ответ на обсуждения в прессе: «Меня раздражает, когда люди говорят, что это напрямую политический проект. Но я совершенно убежден, что мы не писали альбом протеста». В то время такие слова звучали весьма нелепо. Сама фраза «Hai l To The Thief» изначально происходит от шутки XIX века про президента США Джона Куинси Адамса, который, по слухам, купил результаты выборов. Фраза содержала игру слов — по аналогии с песней «Hail То The Chief («Привет, вождь!») , которую исполняли на церемонии инаугурации президента США. Когда Джордж Буш победил на выборах 2001 года, многие протестовавшие распевали «Hail То The Thief». Конечно, есть изрядная доля чудаковатости в том, чтобы сначала назвать альбом столь известной фразой, а затем возмущаться, когда люди напрямую связывают ее с Бушем. Том будто хотел, чтобы слушатели истолковали его выбор в политическом контексте, но сам не отдавал себе в этом отчета, даже не задумываясь, что тем самым Radiohead делает открытое заявление. «Кое-кто предлагал нам деньги за расклеивание листовок со словами „hail to the thief » на стены по всему свету, — заявил он в интервью «Blender». — Я не мог удержаться от смеха».

Существовал и альтернативный вариант названия — «The Gloaming» («Сумерки»), но Том не был уверен, что оно подходит. Он считал, что слово звучит слишком мрачно — в отличие от самой музыки. «Безусловно, в середине альбома есть довольно мрачная часть, — говорил он, — но ведь не все же целиком сделано в таком духе» .

В то время, обернувшись назад, Том уже мог признать, что тревога и страх, выраженные в «ОК Computer» и «Kid А», во многом оправдались. События 11 сентября, последовавшая война в Афганистане и нарастание конфликта в Ираке сокрушили оптимизм и самоуспокоенность 1990-х гг. На место смутной тревоге конца тысячелетия, звучавшей, в частности, в песне «Lucky», пришли впечатления от реальных событий в мире, пусть Том и не писал о них буквально.

«Когда мы записывали „Kid А" и „Amnesiac", мне казалось, что мы вступаем в очень темную полосу, — сказал Йорк Эндрю Мюллеру. — Но я понимал, что ситуация когда-нибудь взорвется, так или иначе».

Однако для Radiohead альбом «Hail То The Thief» представлял своего рода конечную точку. Это был последний из шести альбомов, на которые они заключили в 1991 году договор с компанией «Parlophone». В отличие от подавляющего большинства других групп, Radiohead завершили сделку, не имея обязательств на дополнительный диск или сборник хитов, так что с легкостью окупили аванс и вышли в прибыль. Альбомом «Hail То The Thief» группа собиралась распрощаться с традиционной «бизнес-моделью» ведущих лейблов звукозаписи. Но сначала пришлось разобраться с заключенными ранее соглашениями по промоушену последних двух альбомов. Были сделаны видеоклипы для трех синглов: «Go То Sleep», «2+2=5» и особенно удачный ролик «There There»: мультяшный Том оказывался в темном волшебном лесу. В рамах промо-кампании музыканты даже вернулись к публичным выступлениям, причем с явным удовольствием. Апогеем стала передача «В пятницу вечером с Джонатаном Россом», в ходе которой участники группы весело шутили и прикалывались, а интервьюер ВВС отчаянно пытался скрыть изумление, что они вообще согласились прийти на шоу. Передача выглядела осмысленной попыткой изменить сложившееся общественное мнение о них как о мрачных рокерах. Том даже согласился на предложение Росса, что группа стала бы достойным участником от Британии в следующем конкурсе «Евровидение». «Мы пытались убедить звукозаписывающие компании, что, продвигая „Kid А", рассчитываем не на телевизионные шоу, а на „Евровидение"», — пошутил Том.

Впоследствии в интервью «Pitchfork» он сказал, что «Hail То The Thief» был попыткой «заново установить отношения с монстром» (музыкальной индустрией в целом, а не с Джонатаном Россом) и что «это было не слишком приятно». Что характерно, они сожалели о решениях, принятых в связи с «Hail То The Thief», и, как обычно, клялись, что никогда больше не будут делать ничего подобного. Они считали, что запись прошла слишком быстро. Том жалел, что не может вернуться назад и доработать песни. Он не считал этот диск шедевром и полагал, что группа никуда не продвинулась по сравнению с прежними записями. Отчасти это правда, но тем не менее «Hail То The Thief» — отличный альбом. Его, конечно, затмевает «Kid А», а также более поздний «In Rainbows», но и здесь можно найти превосходные песни. Проблема состояла в том, что Том и остальные участники Radiohead впервые начали повторяться. Резкие, рваные электронные звуки, так поражавшие слушателей «Kid А» и «Amnesiac», превратились, по словам самих музыкантов, в еще один привычный инструмент наряду с гитарой.

«Величие „Kid А" заключалось в том, что он провозглашал новый период, а значит, перед нами открывались новые, прекрасные дали, — позднее сказал Эд О'Брайен Джейку Коулу в интервью для «Associated Press». — Но была и темная сторона: в тот самый период и вплоть до окончания работы над „Hai l То The Thief" мы приобрели некоторые скверные привычки». «Мы шли в определенном направлении, а потом внезапно, после „Hail То The Thief", поняли: больше в эту сторону идти невозможно, — добавляет Том. — Для меня самым трудным было найти причину продолжать работу». Том отрицал, что для каждого последующего альбома выбирается новый «занос в сторону», но, похоже, он больше всех нуждался в свежих идеях. Правда в том, что Йорк все еще не оправился от трех лет работы над «Kid А» и «Amnesiac». Когда пришло время делать новую запись, он оказался не в состоянии затевать длинную историю, так что музыканты решили пойти на оправданный эксперимент и записаться предельно быстро. Идея сработала, но вскоре Том понял, что не испытывает удовлетворения, выпустив свои песни в мир в сыром виде, без доведения до совершенства. Он оказался в тупике. Если он не готов к необходимым усилиям, без которых, по его мнению, нельзя сделать альбом Radiohead, в чем тогда суть деятельности всей группы? Конечно, музыкантам удалось преодолеть сессии звукозаписи без желания поубивать друг друга, но «Hail То The Thief» не получился таким же концептуальным, как другие альбомы. В сотый раз за свою историю Radiohead погрузились в очередной кризис, который, как всегда, застал участников врасплох. «Одним из важнейших результатов, не только для меня, но и для всех остальных, оказалась полная утрата уверенности в себе к концу записи „Hail То The Thief", — сказал Том в телеинтервью. — Странное чувство, и крайне неприятное».

После выхода альбома группа Radiohead отправилась в тур, который завершился на фестивале «Coachella» в США в мае 2004 года. Они путешествовали «вокруг света неверной дорогой», как назвал Том впоследствии эту поездку, — с востока на запад — в течение трех недель, в постоянных пересадках с самолета на самолет. Как и в прежних турах, Том мучился бессонницей. Это было болезненное напоминание о том, почему группа отказалась от подобных глобальных гастролей после «ОК Computer». Музыканты снова были как на автопилоте. Первоначально планировалось после тура вернуться в репетиционный зал и взяться за работу над новым материалом. Но ничего не вышло. В течение нескольких недель они пробовали разные вещи, но поняли, что снова не знают, куда двигаться. С равным успехом можно было разойтись по домам. В 2004-м Том во второй раз стал отцом — Рэйчел родила дочь, Агнесс, — и снова его поразила мысль, что в жизни есть более важные вещи, чем Radiohead. В сентябре 2004-го Том присодинился к акциям протеста в Флингсдейл в Северном Йоркшире против решения Тони Блэра позволить США вовлечь Великобританию в противоракетную программу «звездных войн». Так начался новый период жизни группы, когда Том опять активно погрузился в политические интересы. И, хотя сам Йорк еще об этом не знал, начался новый этап оптимизма, который однажды мог изменить всё.

 

19. Большой вопрос

Тот период, когда Radiohead записывали и выпускали в свет «Hail То The Thief», был ознаменован войной в Ираке и введением туда войск союзников, а также многочисленными политическими скандалами. Особенно поразила Тома смерть советника министерства обороны Дэвида Келли . Появлялись и новые подтверждения неизбежного глобального потепления. Том даже отметил в интервью «LA Times», что обстановка на планете беспокоит его «д о безумия». По мере того как его сын Ной становился старше, Том все чаще задавался вопросом, в каком мире придется мальчику жить. «Мой сын по-настоящему любит природу, любит рисовать белых медведей, — говорит Том. — И каждый раз, когда он рисует белого медведя, мне хочется рассказать ему, что они, возможно, исчезнут как дикий вид к тому времени, когда он достигнет моего возраста».

Научные данные выглядели настолько тревожными, что напрашивался вывод о безнадежности ситуации. В 2003 году, после доклада ООН об изменениях климата планеты, Том обратился в организацию по охране окружающей среды «Друзья Земли», чтобы принять участие в кампании «Большой вопрос». К тому времени правительства разных стран мира признали реальность глобального потепления и необходимость сокращения промышленных выбросов в атмосферу, однако фактического улучшения не наблюдалось. Британское правительство даже объявило о существенном снижении выбросов к 2020 году. Но организации по охране окружающей среды опасались, что до тех пор, пока подобные обещания не обретут конкретику, ничего не получится. Какая бы администрация ни находилась у власти в далеком 2020 году, она сможет попросту обвинить предшественников в недостатке усилий. «Большой вопрос» призван был добиваться сокращения углеродных выбросов в атмосферу на 3 % каждый год.

Вероятно, за несколько лет до этого простота и разумность этой задачи не произвели бы на Тома особого впечатления. Однако после опыта, приобретенного в ходе акции «Jubilee 2000» и попыток изменить мир через существующие демократические институты, он стал прагматичнее. Но в 2005 году ситуация выглядела настолько бесперспективной, что любые средства были хороши. «Ис чезло чувство бессилия, которое я испытывал в течение длительного времени, — сообщил Йорк прессе. — Новая акция казалась первым здравым, резонным предложением по вопросу, имеющему международное значение».

Тем не менее Том не желал выступать в качестве рекламного лица кампании, о чем просили его участники организации «Друзья Земли». Он прекрасно осознавал, что, будучи солистом активно гастролирующей группы, наносит куда больший вред окружающей среде, чем любой средний человек, даже на энергетически и технически насыщенном Западе, хотя его убеждали, что это не имеет значения. Определенная доля лицемерия тут неизбежно была, но ее нельзя считать оправданием для бездеятельности.

«Нечего указывать пальцем, — заявил Том позднее в телеинтервью. — Да, я лицемер. Все мы лицемеры, потому что родились в эпоху электричества и выбросов углекислого газа. Все мы в этом участвуем. Само наше существование основано на постоянно расширяющейся энергетической базе. Так что каждый из нас лицемер».

Но при всей своей браваде Том порой задавался вопросом, оправданы ли последствия деятельности такой группы, как Radiohead, для окружающей среды. Исследования организации под названием «Эдинбургский центр по управлению углеродной опасностью» (ЕССМ) утверждают, что 545 000 фанатов Radiohead, посетивших концерты по продвижению альбома «Hail То The Thief», обеспечили за время тура выброс 5335 тонн С02. Перелеты пяти участников группы добавляют к этой цифре еще пять тонн.

«В США состоялись одни из лучших наших шоу, — сказал Том в интервью «The Guardian», — но туда съехались восемьдесят тысяч зрителей, и все они стояли в транспортных пробках по пять-шесть часов, а моторы их автомобилей продолжали работать, и это отвратительно!»

Такая раздвоенность сделала Тома отличным оратором для организации «Друзья Земли». Его озабоченность насущными проблемами планеты и объективное положение солиста влиятельной группы позволяли ему лучше справляться с обвинениями в лицемерии. Когда в интервью Channel 4 ведущий новостей Джон Сноу спросил Тома, что он сделал, чтобы исправить ситуацию, певец ответил: «Я сделал слишком мало».

«Никто не ждал такого ответа, — заметил он позже в интервью «The Guardian». — Они, наверное, думали, что я начну отчитываться: „Я делаю то, я делаю это, сажаю деревья и все такое", но ведь это неправда! Я вообще делаю слишком мало! Да и никто не делает достаточно». ЕССМ рассчитала, что понадобится высадить 50 000 деревьев и ждать сто лет, прежде чем будет полностью переработан весь углекислый газ, выброшенный в атмосферу в результате гастрольного тура «Hail То The Thief». В любом случае, Том сильно сомневался в эффективности мер по «переработке углекислого газа» для борьбы с парниковым эффектом. Единственным полезным инструментом, который певец мог предложить, был его авторитет как знаменитости.

Йорк испытывал давнюю инстинктивную антипатию к самой идее, что известные люди стоят как бы на более высоком уровне, чем остальные, и что они якобы имеют право учить людей жить, но в то же время он видел, что в реальном мире знаменитости имеют практическую возможность оказывать влияние на людей. «У меня нет ни навыков, ни специальных знаний, чтобы убеждать толпу, но меня просто тошнит, когда я слышу, как всякие неучи утверждают, будто никакого глобального потепления не существует, — сказал Том, рассуждая о феномене знаменитостей, выступающих от имени тех или иных общественных движений. — Ну что ж, я и сам такой же неуч, так что вполне могу высказать свое мнение».

Между 2003 и 2006 годами Том активно участвовал в кампании «Большой вопрос». На его веб-сайте висело послание: «Если вас тревожат изменения климата, если они лишают вас дара речи и заставляют просыпаться по ночам, если вас волнуют бесконечные наводнения и ураганы или тот факт, что в наши дни можно в октябре разгуливать в футболке, пожалуйста, узнайте больше о кампании „Большой вопрос"».

Но, несмотря на попытки Тома избежать обвинений в лицемерии, признавшись в нем первым, Radiohead все же попали под огонь критики. Вокалист Blur Дэймон Ол-борн сказал в интервью «The Sun»: «Radiohead — я ни на кого не хочу показывать пальцем, но группы, которые так заботятся о защите среды, а потом снова едут на полтора года в тур по стадионам, они просто лицемеры.. . Изображают этаких гуманистов, а потом собирают на стадионах целые толпы, которые готовы им в рот смотреть. И где здесь гуманизм? Чистое идолопоклонство».

Ответ Тома звучал весьма саркастически: «Ты прав, Дэймон, вероятно, мне стоит все бросить». Не исключено, однако, что в глубине души у него мелькали мысли о том, чтобы именно так и поступить. «Перед каждым новым туром мы решаем: „На этот раз не станем сорить деньгами, сделаем все максимально скромно", — объяснил Йорк в совместном с Дэвидом Бирном из Talking Heads интервью журналу «Wired». — А потом начинается: „Ой, ну нам же нужны вот эти клавиши. И новый свет нужен". В настоящее время мы в основном зарабатываем деньги именно в гастрольных турах. И мне очень трудно примирить эти противоречия, потому что мне не нравится ни чрезмерное энергопотребление, ни поездки. Путешествия, разъезды — это настоящая экологическая катастрофа».

В любом случае, Йорк не имел особого желания отправляться в очередной тур. В 2005 году музыканты Radiohead редко собирались вместе, они даже не были уверены, что станут записывать еще один альбом. Летом состоялась двадцатая годовщина фестиваля «Live Aid» , и по этому случаю Боб Гелдоф с соратниками устроил римейк памятного концерта под названием «Live 8» («Живая восьмерка») . Несколькими годами ранее Том уже стал первым в списке участников. Поскольку фестиваль представлял собой расширенную версию «Jubilee 2000», Йорк неизбежно был глубоко вовлечен в его подготовку. Но теперь он стал намного трезвее и практичнее. К тому же не ясно было, можно ли считать Radiohead реально существующей группой. «Мы, собственно, не могли решить, продолжать нам играть или нет, — рассказывает Том. — Никак не удавалось снова собраться».

Музыкант также испытывал большие сомнения насчет того, станет ли «Live 8» наилучшим ответом на такое явление, как глобальная нищета в мире. «По большому счету это развлечение, — сказал Том Крэйгу Маклину из «The Observer». — Такой масштабный концерт, да еще и последующий выпуск пластинок на самом деле обходится слишком дорого».

Несмотря на готовность принять участие в народном движении, Том по-прежнему старался держаться в стороне от политических игр. В 2006 году его пригласили на встречу с Тони Блэром, чтобы обсудить проблемы окружающей среды. Ситуация была крайне щекотливой. С одной стороны, именно такого уровня дискуссии добивались «Друзья Земли», но с другой — Том все еще не был уверен, что в этом есть хоть какой-то смысл.

«Не собираюсь превращаться в марионетку в руках кукловодов, которые изображают бурную деятельность, а сами только болтают, — написал он на веб-сайте Radiohead. — Я не обладаю силой убеждения, у меня есть только характер и острый язык».

Он понимал, что сложилась тупиковая ситуация: он будет чувствовать себя виноватым в обоих случаях — и если встретится с премьер-министром, и если откажется. Также он понимал, что его при любом раскладе подвергнут критике. В конце концов Том отказался. Он не хотел стать новым Боно.

«Различие между мной и Боно заключается в том, что он совершенно счастлив, когда ублажает людей и заставляет их делать то, что ему надо. И он отлично умеет это делать, а я не умею, — сказал музыкант Брайану Дрейперу в интервью журналу «The Third Way». — Возможно, я чаще бью их по морде, чем пожимаю руку, так что лучше пойду и дальше своим путем». Окружение Тони Блэра тоже опасалось появления Тома на встрече с премьером. Политики допускали диалог только на своих условиях. «Они желали знать, что я буду держаться в рамках, — заявил Йорк Крэйгу Маклину. — Меня загнали в зависимое положение: стоило мне сказать что-нибудь не то после встречи, „Друзья Земли" лишились бы всех привилегий. Обычно такие вещи называют шантажом».

В 2006 году Том и Джонни дали акустический концерт в пользу кампании «Большой вопрос» на лондонской площадке «Коко». Это выступление привлекло много внимания. К этому времени группа Radiohead уже три года не выпускала свежих записей, и поклонники гадали, как будут звучать их новые песни. В качестве посланника «Друзей Земли » Том написал лидерам трех крупнейших политических партий, приглашая их на концерт. Но Тони Блэра он не позвал, отдав предпочтение его помощнику Гордону Брауну. Гордон, впрочем, не явился, отправив на концерт молодого министра Дэвида Милибэнда, а вот новый лидер тори Дэвид Кэмерон охотно согласился. В то время он активно пропагандировал свои экологические устремления, не говоря уже о том, что в юности он увлекался музыкой инди, был фанатом «The Smiths» и любил песню Radiohead «Fake Plastic Trees».

«Я послал им письмо с благодарностью за приглашение и попросил исполнить мою любимую песню, что они сделали», — сказал Кэмерон в интервью Сью Лоули для «Desert Island Discs» через четыре недели после концерта в пользу «Большого вопроса».

После того выступления Том пообщался с политиками и с удивлением обнаружил, что они ненамного старше его самого. Они взрослели, слушая ту же музыку, а жены обоих— и Дэвида Милибэнда, и Дэвида Кэмерона — являлись поклонницами Radiohead. Теперь было понятно, как люди вроде Боно оказывались затянуты в этот круг: ведь поддержание такого же образа жизни необходимо в интересах сохранения влияния на политиков.

Однако Том был не таким. Он не видел смысла «приручать» людей, которые могли представлять для него проблему. После повторного прихода к власти Джорджа Буша в 2004-м Том пришел к выводу, что в этом есть и своя польза: ситуация будет способствовать радикализации взглядов в обществе и побуждать людей к политической активности.

Если раньше Том еще не укрепился в своих убеждениях, то в следующем альбоме — дебютном сольнике «The Eraser» — он ясно показал, что у него сложилось совершенно зрелое мировоззрение.

 

20. Голова-ластик

«В этой группе нет будущих солистов», — торжественно заявил Джонни Гринвуд в 1997 году. Хотя Том всегда был движущей силой Radiohead, все вместе они представляли собой сплоченный коллектив. Они принимали его идеи и придавали им форму. Когда в 2000 году Йорка спросили, взялся бы он сделать «Kid А» как сольную запись, если бы остальные участники группы не захотели принять участие в проекте, он ответил: «Нет , мне бы не хватило уверенности».

Однако к 2005 году уверенность, которую придавало Тому участие в составе Radiohead, оставила его. У него накопилась груда песен, которые, казалось, не требовали вклада со стороны Джонни, Фила, Колина или Эда. «Не было смысла идти к другим и говорить: „Фил, не хочешь попробовать вот это?" или „Колин, хочешь вот тут сыграть басовую партию?" Потому что звуки и идеи были совсем из другого теста», — признался Йорк в журнале «Rolling Stone».

Пришло время воплотить в жизнь его мечту о полном контроле — таком, как у Aphex Twin или Squarepusher. Тяжелее всего было сообщить об этом группе. Решение стало предельным выражением всего, что чувствовали все участники группы: Radiohead выдохлась, музыканты испытывали опустошенность. «Я официально спросил всех ребят, насколько это будет круто, хотя сам не надеялся на какой-нибудь результат, — сказал он в телеинтервью. — Я просто хотел знать, что означает принять на себя всю ответственность за музыку. Кроме того, мы все устали от Radiohead. Я и сейчас не могу точно сказать почему. Никто из нас не был в настроении двигаться дальше».

Они уже четырнадцать лет играли вместе в составе Radiohead, а знали друг друга и занимались музыкой еще дольше. Неудивительно, что понадобился перерыв. «Мы остановились два с половиной года назад, я имею в виду Radiohead, — рассказал Том в интервью по случаю выхода его сольного альбома «The Eraser». — Почему мы остановились? Я чувствовал себя вымотанным и опустошенным. Как будто все мы занимаемся музыкой не по собственному желанию, а по принуждению».

Когда Йорк поговорил с остальными участниками группы, они были только рады отпустить его и некоторое время посвятить собственным делам. Перерыв казался всем наилучшим решением, которое позволяло в далекой перспективе сохранить Radiohead. Музыканты так долго играли вместе, что самостоятельная работа стала для Тома настоящим испытанием. Он знал, что и без своих соратников по группе может написать отличные песни. Он записал многие демо-версии композиций Radiohead один, без товарищей. И хотя Том всегда мог положиться на группу в доведении его идей до ума, именно он решал, когда песни готовы к выпуску. Отказавшись от подобной поддержки, Том взамен получил новый импульс, источник волнения и вдохновения, которое в период создания «Kid А» обеспечило отказ от гитар и усложнение задачи. Если все шло слишком легко, Том совершенно не мог творить. «Я хотел поработать в одиночку, — заявил он Дэвиду Фрике из журнала «Rolling Stone». — Дело не в том, что товарищи мне мешали, вовсе нет. Я всего лишь хотел посмотреть, каково это. К счастью, мне повезло участвовать в группе, где никто не видел в проблемы в сольной работе. На самом деле, я думаю, они даже испытали некоторое облегчение, когда наконец я принял такое решение. Главным образом от того, что я сказал все напрямую и не морочил им голову».

На первых порах Йорк даже не был уверен, что сделает полноценный альбом. Он отправился в студию Radiohead в Оксфордшире вместе с Найджелом Годричем и попытался сделать несколько песен, но постепенно, очень медленно, в ходе сессий в новом доме Йорков у моря и студии Найджела в Ковент-Гарден в голове музыканта стал складываться целостный план. Сначала появилось собрание отрывков, идей и разрозненных ритмов; Том прослушивал их на ноутбуке в каждую свободную минуту, во время поездок и дома. В студии он прослушал их еще раз, чтобы принять решение о том, с чем именно работать дальше, а что оставить. Одна из композиций, «Black Swan», включала сэмпл, где Эд и Фил играли в студии в 2000 году; другая, «The Eraser», содержала пассажи на пианино в исполнении Джонни, записанные Томом на диктофон. Когда Том закончил работу над треками, они совершенно преобразились. Мелодии стали еще более резкими и неровными, чем те, что вошли в последний по счету альбом Radiohead. Еще одно важное отличие заключалось в том, что Найджел Годрич сумел убедить Тома, впервые после «ОК Computer», поставить партию вокала во главу угла, не пряча голос за звуковыми эффектами или отвлекающими маневрами. «Я умолял Найджела применить реверберацию звука, — рассказывал Йорк Дэвиду Фрике. — Но он был тверд: „Нет, никакого ревербератора". — „Прошу, прикрой мой голос" . — „Нет!" »

Любопытно, что при всем ультрамодном электронном звучании «The Eraser» в некотором роде ближе к ранним записям Тома, сделанным в одиночестве на четыре дорожки. Возможно, технология со времен «Rattlesnake» ушла далеко вперед, но суть не изменилась. Одна композиция, «Analyse», уходит корнями в еще более далекое прошлое. Она была написана, когда Том однажды вернулся домой в центр Оксфорда и обнаружил, что там отключена вся электроэнергия. Улица была темной, в окнах домов мерцали свечи, как будто квартал внезапно переместился в ранние викторианские времена, когда здешние дома были только построены. Или наоборот — в будущее, когда топливные ресурсы планеты будут исчерпаны. Как бы то ни было, в песне возник прекрасный образ; в остальном композиция такая же беспокойная и нервная, как все другие вещи в этом альбоме.

Другая композиция, «Atoms For Реасе», вновь демонстрирует борьбу Тома с собственной неуверенностью в себе. «Если ты рок-звезда, все думают, что ты неизменно уверен в себе на все сто, — сказал певец в интервью Дэвиду Фрике. — Но обычно только жена может заставить меня собраться с силами».

По мере продвижения процесса звукозаписи Том обретал все большую уверенность. Придумав басовую партию для «And It Rained Al l Night», он стал в восторге звонить друзьям: «Только послушайте!» Бывали моменты, когда он задавался вопросом, не лучше ли все-таки выпустить «The Eraser» как альбом Radiohead. «Я обнаружил, насколько поверхностно и небрежно я работаю, — признался он в одном телеинтервью. — Обычно именно группа собирала разрозненные части и приводила их в целостную форму.. . бывали такие странные периоды в процессе записи, когда я думал: не пора ли остановиться, позвонить всем ребятам и попросить собраться и прослушать то, что уже сделано, — вдруг что-нибудь из этого выйдет».

Но эти мысли всегда были мимолетными. К тому же нельзя с уверенностью сказать, существовала ли на тот момент принципиальная возможность совместной работы. Все понимали, что Тому необходимо вырваться из устоявшейся системы. Основная часть альбома «The Eraser» действительно производит впечатление большей эскизности, чем любой коллективный альбом Radiohead. Это непосредственный продукт фантазий Тома; запись пульсирует нервной энергией. Однако композиции вроде «And It Rained Al l Night» и «Analyse» обладают собственной тревожной и напряженной силой. А сингл «Harrowdown Hill) стал одной из лучших песен Тома.

Эта песня была написана под впечатлением от смерти правительственного эксперта по вооружению Дэвида Келли. Самый сильный момент в том, что повествование идет как бы от лица самой жертвы, когда Келли идет в лес, где его ждет смерть. Позднее, рассуждая об этой композиции, Том, кажется, был удивлен тем, как быстро люди уловили смысл песни, но, в отличие от многих других его композиций, эта была болезненно прямой. Хэрроудон-Хилл, давший название песне, — место в Оксфордшире, где нашли тело Дэвида Келли. Очевидно, ученый принял анальгетики, а потом перерезал себе запястья.

Среди ближайших последствий этого события можно назвать многочисленные теории заговора. Кое-кто утверждал, будто возле тела было слишком мало крови, что ставило под сомнение версию о смерти от кровопотери. Том упомянул об этом в тексте песни, но его разгневала даже не мысль о предполагаемом участии британских секретных служб в его убийстве: в первую очередь Том был возмущен тем, что Келли немедленно превратили в козла отпущения для правительства. Перед смертью ученый сказал журналисту Эндрю Джиллигану, что утверждения правительства о наличии химического оружия в Ираке и способности этой страны запустить его в дело «в течение 15 минут» являются фальшивкой. Позднее это отрицали, но Том полагал, что правительство бросило Келли на произвол судьбы, прекрасно понимая, под каким давлением он находится. «Меня ужасно расстроило, что министерство обороны или правительство в целом считает нормальным использовать бедолагу как козла отпущения для оправдания недостойных действий страны» — так Йорк сказал в телеинтервью.

Неудивительно, что Том не счел нужным выпускать эту песню под маркой Radiohead. Не все участники группы разделяли его политические взгляды. Текст песни слишком прямолинеен, и, если бы она попала в чарты, Тому пришлось бы поволноваться из-за ее воздействия на семью Келли. Тем не менее это отличная вещь, где «горячая тема» не эксплуатируется намеренно, а действительно затрагивает чувства. Как и в случае с более ранней композицией «Sulk», написанной несколькими годами раньше, Том не мог избежать воздействия событий, происходивших вокруг. Его сверхчувствительность — одна из особенностей, превративших его в великого автора песен.

Закончив запись, Том некоторое время держал ее в тайне от всех, кроме самых близких людей. Он дал ее прослушать остальным участникам Radiohead, и они осторожно поинтересовались, что он собирается с этим делать. Не было и речи о том, чтобы издать диск в EMI. К тому же Том не хотел спровоцировать волну публикаций о развале Radiohead. В конце концов он решил немного придержать материал. К моменту окончания записи он чувствовал, что вновь испытывает жажду творчества. От записи «The Eraser» он мгновенно перешел к работе над следующим альбомом вместе с группой. «The Eraser» мог подождать, пока Radiohead снова не заявит о себе, доказав всем и каждому, что они по-прежнему вместе.

Том ждал подходящего момента для выпуска сольного альбома, но в мае 2006 года он поместил на своем вебсайте типичное ворчливо-смущенное послание о новом альбоме (): «Не желаю больше слышать все это дерьмо, что я предатель, что я откололся и всякое такое.. . все было сделано со всеобщего согласия, и вообще нельзя назвать это сольной работой. На самом деле это не так» .

В свое время Йорк уже пытался объяснить публике, что «Hail То The Thief» вовсе не про Джорджа Буша, теперь его объяснения звучали не менее странно. Если это не сольный альбом, то что? Том и сам не мог сказать. Одно время он играл с определением «сайд-проект», но и оно не сработало: складывалось представление, что он занимался проектом в свободное время, а не вложил в него много сил и энергии, как было на самом деле.

Том попытался оправдать первоначальный пост на сайте новым заявлением: «Если бы это был сольный альбом, я должен был бы покинуть Radiohead, а ведь очевидно, что такого не произошло».

В некотором роде альбом явился продолжением того, что Йорк делал в рамках группы. Название «The Eraser» восходит к тому же кругу образов и воспоминаний, что и «Amnesiac». Одним из вариантов названия для альбома «Hai l То The Thief» (его, впрочем, никогда не рассматривали всерьез) служила фраза «Little Man Being Erased» («Маленький человек, которого стерли») .

«Сквозь всю запись проходит одна сквозная тема — попытка забыть о некоторых вещах, — рассказывал певец о своей работе, — попытка упорядочить воспоминания и невозможность достичь этого».

К счастью, большинство людей понимали, что «The Eraser» не означает конец группы Radiohead. Когда в июле 2006 года альбом наконец увидел свет, он сразу получил позитивные отзывы. Критики из «The Guardian» и «The Times» приветствовали его как знак того, что Том вернулся к музыке. «Исторический опыт подсказывает, что сольный альбом обычно ведет к расколу внутри группы, охлаждению отношений между музыкантами, — рассуждал Пит Пафидес в «The Times». — Однако в случае с Radiohead „The Eraser" может означать всего лишь жизненный поворот» . Алексис Петридис в «The Guardian» был в целом не так вдохновлен записью, как его коллега, но согласился с тем, что новинка приободрит поклонников группы Radiohead. «„The Eraser" больше всего похож на пробу голоса Тома Йорка, который явно готовится к чему-то замечательному», — написал Петридис.

Эти характеристики были тем дороже, что запись вышла без особой рекламы, совсем тихо. Вместо сингла альбому предшествовало появление композиции «Analyse» в анимационном фильме Ричарда Линклейтера «Помутнение». А вместо рекламной машины EMI новый альбом вышел при поддержке независимого лейбла «XL» . «Было бы нелепо выпускать его в свет через EMI, — сказал Том Крэйгу Маклину из «The Observer». — Он был создан в другом контексте, так что я решил, что и продвижение его должно происходить иначе».

Тем не менее имя певца по-прежнему обладало весом, будь то в составе Radiohead или нет, ведь альбом сразу занял второе место в чарте «Billboard» и третью позицию в британских чартах. Том достиг той завидной позиции, когда огромное количество людей интересовались информацией о нем на многочисленных неофициальных сайтах и на его собственной веб-странице, пусть даже традиционные каналы информации игнорировали Тома и его действия. При любом раскладе люди получали сведения о певце из первых рук, от него самого.

Помогло и то, что выпуск «Harrowdown Hill» сопровождался отличным видеороликом, сделанным американским аниматором Челом Уайтом, который использовал технику покадровой съемки и монтажа. Том посмотрел короткометражку Чела «Переход» и был поражен тем, как он сопоставляет сновидческие образы людей под водой с кадрами войны и жестокостей. Именно такой подход требовался для визуального воплощения «Harrowdown Hillv — нечто, отражающее гнев, горе и странную красоту, сплавленные в песне. Однако Том, как всегда, предоставил режиссеру полную свободу творчества для создания произведения искусства по его собственному усмотрению. «Я обрадовался возможности интерпретировать песню, которая мне по-настоящему нравилась, — рассказал Чел автору данной книги. — Очень трудно, когда слушаешь песню, а она не вызывает у тебя никаких образов, а потом приходится бороться с собой, чтобы найти нечто соответствующее. Но с этой вещью у меня не было проблем. Возможно, даже наоборот: у меня возникало слишком много образов. Я поговорил с [исполнительным редактором] Дилли о том, чтобы использовать технику коллажа, которая могла бы выразить безумный калейдоскоп образов-вспышек, но потом понял — думаю, мы оба поняли, — что этого будет недостаточно».

Вместо этого видеоролик начинается с силуэта орла, летящего над идиллической английской сельской местностью. А затем появляются руки, которые хватают орла за крылья, и он летит вдоль шоссе, над промышленным городом, а потом в кадр врываются сцены из бунтов 1990-го против подушного налога. Кульминацией становится сцена, где Том, в рубашке и при галстуке, ныряет в темную воду. То, как в ролике соединены политика и сюрреалистические образы, идеально соответствует духу и сюжету песни.

«Как только я услышал песню, я понял, что она не может напрямую рассказывать о деле Дэвида Келли, — говорит Чел. — Мы работали с образами, которые лишь косвенно соприкасались с текстом, а не иллюстрировали его. Мы попытались шире взглянуть на секретность и правительственный контроль в связи с вторжением в Ирак и с другими ситуациями. Для меня видеоролик был скорее обращением к сознанию зрителей, чем призывом к оружию. Мне не нравится бить людей по голове метафорами, но орел — отчасти метафора Дэвида Келли».

Для съемки подводных сцен Том прилетел в Лос-Анджелес. Это было неприятным напоминанием о прежнем опыте работы над клипом «No Surprises» восемью годами раньше. Йорка подвесили и погрузили в глубокий бассейн, окрашенный изнутри черным. «Он был примерно двадцать футов глубиной, а потом они опустили туда же „хаммер" и сняли его снизу, — рассказывает Чел. — Мы старались, чтобы результат был максимально далек от буквальной интерпретации». Для человека, страдающего легкой формой клаустрофобии, задание было нелегким, и, хотя дело пошло на этот раз проще, чем с «No Surprises», Том все равно заранее напрягался. Бассейн был окрашен черным, чего обычно не бывает, так что под водой легко было потерять ориентиры.

«У меня сложилось впечатление, что Том принуждает себя, а он был явно подавлен, — продолжает Чел. — Думаю, он был не уверен, что готов к прыжку в бассейн, но ему пришлось справиться со своим страхом. Я даже не могу судить, насколько комфортно или дискомфортно он себя чувствует перед необходимостью быть подвешенным и опущенным в глубокий бассейн. Полагаю, на первых порах он сильно беспокоился. Насколько помню, мы сделали восемнадцать дублей, и последние три получились просто отлично. В ходе этой работы он все больше успокаивался, я думаю, к концу он стал превосходным ныряльщиком! Том настоящий перфекционист. Немножко освоившись и перестав бояться, он посмотрел отснятый материал и сказал: „Хорошо, давайте попробуем еще раз, по-другому"».

Одна из наиболее незаметных и недооцененных особенностей Тома, которой он обладал на протяжении всей карьеры, начиная с Headless Chickens и вплоть до настоящего времени, — это способность отойти в сторону и позволить талантливым людям самостоятельно делать то, в чем они особенно хороши. Йорк признавал, что не очень-то видит кадр и не имеет талантов к видеорежиссуре, но с помощью исполнительного редактора Дилли Джент он удачно подбирал нужных людей. Чел Уайт говорит, что ему была предоставлена полная свобода снимать и монтировать клип для «Harrowdown Hill».

«Во многих отношениях ситуация была идеальной, — признается он. — Йорку нравились мои идеи, мы обсуждали их и приходили к согласию. С его стороны почти не было редакторского контроля. И это было прекрасно. Думаю, он искал художника, который мог бы действовать самостоятельно и реализовывать нечто, соответствующее его замыслам. Этот проект принес мне глубокое удовлетворение, потому что в нем много моего личного видения».

Видеоролик для песни «Harrowdown Hill» был лишь одной частью рекламной кампании в поддержку альбома «The Eraser», которая имела много сходных черт с прежними аналогичными акциями Radiohead. Независимая компания «XL» , вероятно, хотела бы, чтобы Том дал несколько выступлений, но тот уже отправился в дорогу вместе с Radiohead: они обкатывали песни, которые вошли в следующий альбом группы — «In Rainbows».

 

21. In Rainbows

В августе 2005 года Том Йорк в своем характерном спонтанном стиле написал на веб-сайте Radiohead, что «на меня накатывают гигантские волны сомнений в себе, и если бы я мог облегчить это состояние простой пилюлей.. . думаю, я бы сделал это» .

Одной из таких «пилюль » стал альбом «The Eraser», но в течение долгого времени оставалось неясным, хватит ли его. «Я столько старался собраться с силами и оторваться от дна, — сказал Том позднее в интервью «New York Times». — Потому что я и в самом деле был в разбитом состоянии. Как бы поточнее сказать — тонул.. . шел ко дну, бездействовал и не мог ничего поделать. Такой бесконечный внутренний монолог, когда твердишь себе какую-то ерунду».

Даже после того, как Том отошел от лихорадочного ритма «The Eraser», ему было трудно вернуться к медленному и мучительному процессу работы, привычному дл я Radiohead. В интервью Джулиану Маршаллу для «NME » Oн сказал, что в начале записи следующего альбома группы ему пришлось заново убедиться, что у Radiohead есть собственная индивидуальность. Иногда она может быть дружественной, иногда нет. Однако в то время Том описывал эту коллективную личность как чудовище, и в его словах было немало горечи.

«Лично для меня труднее всего оставаться частью Radiohead, — признался он. — И я больше в этом не заинтересован. Я пытаюсь понять, что заставляет меня по-прежнему играть в группе. Никто из нас не хочет быть частью Radiohead и больше никем, потому что такое коллективное существо становится настоящим монстром. А кому захочется порождать монстра? Должен быть другой путь, что бы это ни значило!» Однако бездеятельность тоже не являлась выходом из ситуации. Том провел некоторое время вне рамок Radiohead и обнаружил, что не представляет, как заниматься чем-то другим. Группа была его образом жизни с двадцатилетнего возраста. Единственным решением оставалось возвращение в студию, но на этот раз они решили наконец-то сделать все как следует. В последнем альбоме, «Hai l То The Thief», музыканты провели эксперимент, стараясь записать все как можно быстрее, но сейчас они намеревались вернуться к педантичному перфекционизму.

Итак, в феврале 2005 года снова началась знакомая история. Группа вернулась в репетиционный зал с привычной простой программой: создать нечто, радикально отличающееся от предыдущего альбома. Первые несколько месяцев они потратили на попытки сообразить, чем же они хотят заниматься. Но реального прогресса не было. Затем 17 августа, впервые с 2004 года, они пришли в студию. На четвертый день вроде бы наметилось первое продвижение вперед, но это был последний всплеск оптимизма, за которым наступила мрачная полоса.

Тома отвлекало множество разных дел: и работа в организации «Друзья Земли», и приглашение на встречу с Тони Блэром, и запись «The Eraser», и, что более важно, двое маленьких детей. Позднее Джонни Гринвуд заметил, что у них в общей сложности появилось шесть детей со времени последней сессии Radiohead. К 30 сентября музыканты добились единственного, да и то несерьезного признака прогресса — приобретенная ранее «классная доска» была исписана названиями песен. Как и в случае с «Kid А», у ребят были десятки новых идей, но они толком не понимали, что со всем этим делать.

В октябре 2005 года Колин написал на веб-сайте, в блогe «Dead Air Space», что в течение недельной сессии звукозаписи они записывали по одной песне в день. В конце месяца Эд добавил, что они сделали «Bodysnatchers», а Том сказал, что блиц-запись стала «настоящим развлечением».

Среди записанных треков была одна актуальная «идейная» песня, которую поклонники могли купить прямо сейчас. Это был вклад музыкантов в благотворительную акцию «Дитя войны», продолжение идеи композиции 1996 года «Lucky» . Красивая баллада с ведущей партией пианино называлась «I Want None Of This» и давала некоторые подсказки к тому, чего следует ожидать в дальнейшем. По ней ни за что не скажешь, что группа тогда находилась на грани развала. Мелодия медленная и простая, бэк-вокал звучит очень мягко, оттеняя голос Тома, не измененный и ничем не украшенный, так что возникает эффект валлийского хорового пения.

Однако, когда Том прослушал остальные композиции, которые они успели записать, у него возникли сильные сомнения в правильности избранного направления. В январе 2006 года он решил, что пора сосредоточиться и всерьез взяться за работу. Они провели изрядную часть года в пустых усилиях. Найджел Годрич не был в это время с ними, он продюсировал Бека, так что они пригласили в качестве продюсера Марка «Спайка» Стента, и тот немедленно стал тормошить их, упрекая в расфокусированности. Для начала именно это ребятам и было нужно, «чтобы перестать болтать по телефону и придумывать поводы смыться из студии, вместо того чтобы заняться делом», как написал сам Том в блоге «Dead Air Space». Они осознали, насколько расслабились при Найджеле Годриче. Участникам группы стало слишком легко повторяться, потому что они в точности знали, что сработает, а что нет. Стент был известен как один из наиболее успешных авторов миксов, но он также продюсировал альбомы Бьорк, Massive Attack и многих других исполнителей.

Когда новый продюсер пришел в студию Radiohead, он очень удивился, что там, по выражению Тома, «было сплошное дерьмо». На полу валялись сломанные инструменты, царил полнейший беспорядок и хаос. Стент сразу взял ситуацию под свой контроль и навел везде порядок, расставив все оборудование по местам, так что теперь студия, по определению Тома, «выглядела как офис NASA». Стент напомнил музыкантам, как им повезло с набором оборудования и студией: у них было все, что могло понадобиться для записи, не говоря уже о том, что в их распоряжении было все время мира. Но это и стало частью проблемы. Не имея договора со звукозаписывающей студией, без поддержки продюсера участники группы получили столько свободы, что это их буквально парализовало. Том сравнивал их ощущения с тем, как в мультфильмах какой-нибудь персонаж бежит по кромке утеса и вдруг бросает взгляд вниз. У них было слишком много времени для размышлений. Никто не стоял у них над душой, не было определенной даты окончания работ, не было никаких рамок. Они даже не знали, куда девать запись, когда она будет завершена.

«Я думаю, это ненормальная ситуация, когда нет никакой системы выпуска альбома, — признал Том в интервью «NME» . — Когда не являешься частью музыкальной индустрии, это дает мощное чувство свободы. Состояние удивительно приятное, но при этом ситуация становится очень странной. Вскоре выясняется, что ты никому ничем не обязан, но определенные обязательства все равно нужны, потому что иначе начинаешь плевать на дела, и процесс растягивается на века».

В первом квартале 2006 года участники группы с неохотой признали, что все еще не готовы выпустить альбом. Отчеты из студии за февраль и март производят мрачное впечатление. Единственным утешением в очередном кризисе могло служить то, что музыканты старались не унывать. Но к марту положение не наладилось. Все было так же скверно, как в самые худшие периоды работы над «The Bends» и в начале записи «Kid А» .

Музыканты вынуждены были согласиться с Марком «Спайком» Стентом, что дела идут плохо. Они так привыкли к присутствию Найджела Годрича, что им трудно было привыкнуть к методам работы Спайка, сильно отличавшимся от стиля Найджела. «Нам нужен человек, которого я назвал бы надзирателем, — перед которым нужно нести ответственность», — сказал Том в интервью «NME» .

Ирония судьбы, что в этой роли выступал Найджел. Они работали с ним прежде всего потому, что он казался им ровней, а не традиционным продюсером или «классным наставником». Но он был одним из немногих, кому они доверяли настолько, что позволяли судить, что получилось хорошо, а что плохо. Они отчаянно жаждали доброго совета, но упрямо отказывались принять его от кого-либо, выходящего за пределы их узкого круга.

«Со Спайком мы себя чувствовали „в присутствии взрослых", — сказал Джонни в интервью журналу «Тhе Word». — С Найджелом можно было поболтать о старых играх на „ZX Spectrum". Он из нашего поколения. Мы воспринимали его „своим"».

Но Колин Гринвуд возражает: «Нам требовался продюсер, ведь впервые за время карьеры у нас не было контракта со звукозаписывающей компанией. Мы не хотели подписывать договор с лейблом, а просто собирались нанять специалиста-продюсера». Не установив срок сдачи работы, они запланировали гастрольный тур, как многократно делали в процессе работы над прежними записями, когда подходили к середине альбома. Это тоже был своего рода срок. Но теперь, вместо того чтобы маяться в студии, они могли вернуться к репетициям и не беспокоиться о результатах звукозаписи.

«Недавний кошмар обернулся изрядным весельем, — сказал Том в интервью «New York Times», — потому что все мы вдруг стали действовать спонтанно, не анализируя себя непрестанно, мы ведь не были в студии. Так приятно жить в свободном режиме, работая всего лишь четыре-пять часов в день. Как будто нам снова было по шестнадцать лет» . Фил Селуэй дополняет его: «Ключевой фигурой, продвигавшей дело вперед, всегда был Найджел, остававшийся на заднем плане. Однако без него наши дела шли не луч шим образом. Нам необходимо было поднять планку».

Некоторые песни, например «Nude» , лежали в их багаже в течение ряда лет. Все та же старая проблема: зачастую участники группы не могли довести до завершения свои замыслы. Слишком большое напряжение требовалось, чтобы сказать: «Отлично, песня готова». Том обычно предпочитал работать над чем-нибудь новеньким. Свежие идеи и новые мелодии вдохновляли его гораздо больше, чем мучительный процесс доработки начатого в студии.

К счастью, когда группа играла вживую, реакция на песни всегда давала толчок к творчеству. Заполненные залы по всему миру также служили источником энтузиазма по поводу нового репертуара; так бывало и раньше. Первый концерт Том и Джонни сыграли в пользу «Друзей Земли» в Лондоне, в «Коkо». Для них это была сравнительно маленькая площадка, и цены на билеты взлетели на интернет-аукционе «еВау» до безумных высот, пока Том не предупредил, что каждый продавец билета должен будет отдать 30 % на благотворительность. Концерты оказались едва ли не самыми длинными в карьере музыкантов: на фестивале «Воппаrоо» в Теннесси (США) они сыграли 28 песен, созданных на разных этапах существования группы.

На другом выступлении в Америке они с удивлением узнали, что среди зрителей присутствует одна из дочерей президента Буша в сопровождении целой команды телохранителей. Когда наступила очередь финальной песни, музыканты заметили суматоху в глубине зала, а позже узнали, что причиной стали фанаты, которые сопротивлялись попыткам охранников президентской дочки вытолкать их вон.

Тур прошел веселее, чем когда бы то ни было. Музыканты сыграли тринадцать новых песен, одновременно оттачивая их, набираясь уверенности в себе и в ценности того, что они делали. Естественно, вскоре все тринадцать песен появились в Интернете. Но это Тома не волновало. «Сначала мы повсюду играли „Аll I Need", и вдруг — раз! — песня уже на YouTube, — рассказывал Йорк в интервью «New York Times». — По-моему, это просто фантастика. Едва успеваешь закончить вещь, порадоваться ей, испытать гордость и понадеяться, что кто-то ее услышит, и вдруг так и случается. Это хорошо, потому что мелодия кочует по мобильным телефонам и видеоплеерам. Пусть записи нелегальные и некачественные, но дух песни в них присутствует, и это здорово. На этом этапе большего и желать не надо».

Участники Radiohead все еще были довольно застенчивы, так что им льстило, когда люди записывали и распространяли их песни; они ценили, что их могло слушать огромное число поклонников по всему миру, даже те, кто не попал на шоу. Это тоже способ раскрутить песни, причем любители записывали звук, который мог никогда больше не повториться в такой версии. Единственный недостаток таких записей заключался в том, что группа не всегда хотела сохранить свои песни именно в таком виде. «Я считаю комплиментом для себя, когда люди желают сберечь результаты нашей работы, — заявил Том Марку Бинелли в интервью для журнала «Rolling Stone» . — Но это все не окончательные версии, концы часто обрезаны, сами мы никогда бы их не выпустили в таком виде».

После окончания тура, в октябре 2006 года, участники группы приняли неотвратимое и призвали Найджела Годрича, чтобы наконец уловить и использовать магию живых концертов. Однако тут же обнаружили, что в результате бесконечного исполнения новых песен ужасно утомились от них. Казалось, музыканты снова попали в полосу застоя. «Мы сыграли эту программу раз восемьдесят или около того и зарепетировали ее до смерти», — сетовал Эд О'Брай-ан. Им вспоминался горький афоризм Брайана Ино: «Никогда не повторяй того, что уже сделал» .

Тем не менее Найджел предложил воспользоваться другим старым трюком: провести запись за пределами традиционной студийной обстановки. На этот раз они выбрали Тоттенхем-Корт-Хауз в Мальборо, в графстве Уилтшир. Тоттенхем-Корт не походил на роскошно обставленное поместье Джейн Сеймур. Это было ветхое, облупленное строение 1830-х годов. Жить там было невозможно. Музыканты арендовали несколько «домиков на колесах» и поселились в них, запись проводили в библиотеке, а по вечерам развлекались исполнением каверов, чтобы вновь почувствовать удовольствие от совместного творчества. Как и в случае с предыдущими альбомами, наступил момент, когда внезапно все встало на свои места. Музыканты как раз собрались в библиотеке и приступили к ритуалу, знакомому им с Абингдона: все играли на ударных, чтобы разогреться и раскрепоститься. В результате получился изящный, вдохновенный перестук «Reckoner». Эта песня впервые была исполнена в живом концерте в 2001 году, но никогда прежде так не звучала. Том описал ее позднее как «с утра пораньше» и подарил ей одну из самых прекрасных вокальных партий, где его фальцет взлетает над общим ритмом. Как и композиция «Му Iron Lung» из альбома «Тhе Bends», эта песня позволила им почувствовать, что они наконец куда-то продвигаются.

Но в этом месте было и некое сходство с Сент-Кэтринз-Корт. Том утверждал, что оба дома населены привидениями. И это вдохновило его на еще одну песню, которую они закончили именно здесь: «Bodysnatchers» («Похитители тел») . Она появилась в тот период, который Том охарактеризовал как «манию гиперактивности»: в песне действительно есть нечто маниакальное, в стиле научной фантастики 1950-х годов. Помимо викторианских историй о привидениях. Том вдохновлялся фильмом «Степфордские жены», а также ощущением неспособности вступать в контакт с кем бы то ни было.

Через несколько недель Том сообщил, что альбом скоро выйдет. Песни, написанные многие годы назад, встали по местам. Даже «Nude» , которую они впервые сыграли во время тура «ОК Computer», наконец была закончена.

После Тоттенхем-Корта они переехали в другое здание — Халсвел-Хауз в Тонтоне, а затем в студию Найджела в Ковент-Гардене и наконец вернулись в собственную студию в Оксфордшире. Закончился еще один невероятно сложный и мучительный процесс звукозаписи, но результат — получивший название «In Rainbows» — оказался, вероятно, самым целостным альбомом группы со времен «ОК Computer». Хотя песни, составившие его, звучат то мягко и утонченно, как «Nude» , то резко и страстно, как «Bodysnatchers», и имеют мало общего между собой, во всех композициях альбома чувствуется некая особая отстраненность и отчужденность.

Этот эффект достигается разными средствами. Трек «House Of Cards» посвящен теме свингерства, тотального одиночества и даже конца цивилизации. В интервью «New York Times» Том сказал, что альбом был во многом вдохновлен «внезапным осознанием повседневной неуловимой материи жизни. Большую часть времени я действительно по-настоящему старался не судить те вещи, которые происходят вокруг. Я не то чтобы пытался одолеть их, я просто не хочу умничать. Вот и все».

Некоторые стихи Йорка весьма необычны. Например, «Videotape» рассказывает о том, как снимают на пленку счастливые моменты жизни, которые можно просмотреть даже после смерти персонажей, запечатленных на ленте. Это очень тонкая, минималистская песня, и, как это часто бывало с самыми простыми композициями Radiohead, у группы ушли месяцы на то, чтобы записать ее как следует.

По завершении работы они наконец получили результат, который их устраивал. В записи нет и намека на долгий период создания. Несмотря на характерную для Тома мрачноватость стихов, темы этого альбома звучат более уверенно и не так тревожно, как в прежних четырех дисках включая «The Eraser». В процессе записи музыканты испытывали немалое давление, но впервые это только играло им на руку. Никакая звукозаписывающая компания их не ждала. Однако многочисленные компании, включая EMI, были заинтересованы в результате их работы.

Продолжительность «In Rainbows» заставила Криса Хаффорда и Брюса Эджа задуматься над тем, как его выпускать. Они встречались с представителями EMI, основной капитал которой принадлежал теперь бизнесмену по имени Гай Хэндз, но переговоры оказались не слишком продуктивными. Крис и Брюс выдвинули предложение: если EMI захочет снова подписать с группой контракт, необходимо будет предоставить им больший контроль над прежними записями Radiohead. Позднее EMI заявила, что речь шла о миллионах долларов отступных. «Я просто офигел, — возмущенно сказал Том Эндрю Коллинзу в интервью для журнала «The Word». — Сама мысль, что мы требуем такую кучу денег, это уже ни в какие ворота.. . и я вот вам что скажу: они мне все Рождество испортили!»

Тот факт, что следующий договор музыканты заключили с независимым лейблом «XL» , показывает, что деньги никогда не были для них решающим фактором. Они только хотели самостоятельно контролировать свою музыку. A EMI никогда не предоставила бы группе такую возможность. «Мне нравятся люди в нашей звукозаписывающей компании, — сказал Том в 2005 году в интервью журналу «Time» , — но приходит время, когда спрашиваешь себя, зачем тебе нужен тот или другой человек. И к тому же есть особое удовольствие в том, чтобы сказать: „Да пошли вы!" этой гнилой бизнес-модели».

У музыкантов всегда были противоречивые отношения с EMI. С одной стороны, они глубоко уважали многих сотрудников компании. Они понимали, что без поддержки EMI, оплатившей их двухлетний мировой тур еще до того, как группа добилась настоящей известности, они могли никогда не покинуть Оксфорд. Несмотря на это, в отношении музыкантов к лейблу оставалось немало горечи по поводу некоторых решений. В начале своей деятельности музыканты доверяли компании, но потом наступил период разочарования, когда они стали осознавать: EMI не всегда ведает, что творит. И еще они стали понимать, что, если бы не удача с «Creep», возможно, их вычеркнули бы из списка перспективных групп. Это чувство они нередко испытывали во время ранних гастрольных поездок. «В их нынешнем отношении к звукозаписывающему бизнесу я вижу своего рода реванш за то давление, которое на них прежде оказывали», — заметил Эш из Frank and Walters, с которыми Radiohead выступали в начале своей карьеры.

В 2007 году звукозаписывающие лейблы сильно отличались от того, какими они были в 1991-м. «Акционеры жадничают, — говорил Том. — Компании отравлены и развалены до крайности. Если они идут ко дну, то и отлично, скатертью дорога!» Джонни вслух высказывал сомнения, сумела бы Radiohead хоть чего-то добиться при существующей ныне системе. «Они полагаются на трансляцию по радио и видеоклипы [а не на гастрольные поездки]. Нас ужасает то, как все устроено на радио, именно они ответственны за развал многих групп. Мы бы никогда не выбрались из Оксфорда без первоначального спонсирования». Существует множество примеров групп и музыкантов, которые боролись со звукозаписывающими лейблами, среди них Принц и Джордж Майкл, но они редко добивались успеха. Зачастую, когда артисты начинают думать, что им не нужна ничья помощь, в проигрыше оказывается музыка. Но Radiohead пошли другим путем. В их вежливой, но решительной манере поведения таилось достаточно сил для того, чтобы вступить в борьбу с музыкальной индустрией... и победить.

 

22. Сокрушая стены

Первая идея Radiohead о том, как вырваться из клещей звукозаписывающей индустрии, заключалась в том, чтобы попросту прекратить запись в традиционном смысле слова. После «Kid А» участники группы всем говорили, что с них довольно уже давления извне с требованиями сделать «величайший альбом всех времен». Они собирались выпускать синглы и мини-диски или каким-то образом «публиковать» свою музыку в сети.

«Мы действительно хотели бы наладить более регулярное общение с публикой, — сказал Колин Гринвуд, — вместо того чтобы устраивать мощную загрузку раз в два с половиной года, под фанфары и трубы» . Но по причинам, которые никогда в полной мере не были раскрыты, периодическая «мощная загрузка», как сами музыканты определяли выпуск каждого из альбомов, продолжалась. Фактически каждый раз, когда они приходили на студию, пусть даже с перерывом в несколько лет, они появлялись перед публикой с новым альбомом. «Наихудший сценарий — подписать еще один договор, получить кучу денег, а затем вновь попасть в машину, которая нетерпеливо дожидается, пока ты поставишь на рынок свой продукт, — рассуждал Том в интервью для «New York Times», — и тогда они смогут добавить его в перечень других культовых продуктов, и так до бесконечности». Даже деньги больше не привлекали музыкантов. Том считал, что они парализуют деятельность группы, в то время как надо искать новые пути, а не воспроизводить одно и то же.

Непосредственным толчком для революционного решения поставить «In Rainbows» в онлайн-распространение на основе «заплатите, сколько сочтете нужным» стал разговор между Крисом и Брюсом. Radiohead предоставили им массу времени для обдумывания ситуации, пока шли сессии звукозаписи. Однажды вечером, во время философской дискуссии о ценности музыки, менеджеры группы сформулировали мысль о необходимости определить, какова реальная цена произведений. Отсутствие необходимости в звукозаписывающей компании и вытеснение традиционного маркетинга интернет-связями Radiohead вместе означали, что теперь участники группы тратили гораздо меньше, чем в прошлом. У них были также прямые контакты с тысячами фанатов, регулярно посещающими их веб-сайт.

На первых порах Том был не вполне уверен в успехе сетевого распространения. «Все мы думали, что он [Крис Хаффорд] спятил, — рассказывал он Дэвиду Бирну в их совместном интервью для «Wired»- — Когда мы помещали материалы на сайт, мы все еще говорили: „Ты убежден, что это правильно?" Но идея и вправду оказалась отличной. Она освободила нас от множества ненужных вещей. Мы далеки от нигилистских утверждений, что музыка ничего не стоит. Дело обстоит совсем наоборот. И люди поняли смысл акции. Возможно, потому, что они все-таки немножко верят в то, что мы делаем».

Поступок музыкантов тогда и впрямь казался безумием. В 2007 году мысль о том, что люди должны платить за музыку, находилась под угрозой. Появилось целое поколение музыкальных фанатов, которые редко покупали компакт-диски, если вообще покупали их. Они скачивали музыку из сети, использовали самые разные каналы, в том числе нелегальные и полуофициальные, бесплатные. Для них не существовало таких вещей, как дата выхода нового альбома, а музыка для них перестала считаться материальным продуктом. Том во многом сочувствовал таким взглядам, но в то же время он отдавал себе отчет в том, что выложить запись на сервер и открыть доступ к «In Rainbows» всем желающим означало для группы потерю денег. Музыканты не могли позволить себе платить из своего кармана за то, чтобы доставлять свое творчество людям. Тем не менее вопрос был не в деньгах. Как музыкальный фанат, Том понимал, что самые нелегальные «пираты» — это одержимые поклонники, такие же фанаты, которые просто хотят слушать его музыку.

«По-моему, причина, по которой музыка так активно циркулирует в сети, состоит в том, что люди не имеют доступа к ней другим способом, ведь радио превратилось в полное дерьмо, — сказал Йорк в телеинтервью. — Забавно, что звукозаписывающая индустрия предпочитает обвинять Интернет в своих неудачах, в то время как все отлично знают: проблема в том, что они не крутят вещи, которые люди хотят слушать».

В прошлом группы и музыкальные компании могли выкрутиться, добавляя в альбомы композиции-«наполнители», но с появлением Интернета это стало намного труднее. «Все эти диски, где есть две хорошие песни и десяток всякого шлака, сегодня уже не могут существовать», — сказал Джонни в том же интервью. Вероятно, от внимания Radiohead не ускользнуло, что, хотя Интернет существует с 1993 года, вряд ли они сумели бы продать через него два миллиона экземпляров «Раblо Ноnеу». Конечно, этот альбом никак не соответствовал определению «две хорошие песни и десяток всякого шлака», но и в нем были своего рода «наполнители», что трудно не признать, оглядываясь назад.

А вот в «In Rainbows» никаких «наполнителей» не было. Это альбом, которым Том гордился даже в то время, когда запись лишь готовилась к выходу в свет; совершенно новый опыт для самого певца. Говорят, что он называл его своим «Transformer», «Revolver» или «Нunку Dory». Альбом действительно выпадал из контекста. Это был компактный и целостный сборник, напоминающий в этом отношении классические вещи Лу Рида, The Beatles и Дэвида Боуи, даже если их трудно сравнивать в других смыслах.

Благодаря целому ряду разнообразных версий, циркулирующих в Интернете, фанаты уже знали, что «In Rainbows» — альбом совершенно особенный, но вот вопрос: готовы ли они были платить за него? Здесь сработал новаторский по типу релиз альбома: намеренно или нет, он стал крупнейшим маркетинговым ходом, который когда-либо предпринимали участники Radiohead. Объявление было простым и нарочито скромным: «Всем привет. Ну что же, новый альбом завершен, он выйдет в свет через десять дней; мы назвали его „In Rainbows". С любовью ото всех нас, Джонни». Но эти несколько строк впервые со времен «Kid А» стали главной новостью недели. Статьи о новом альбоме появились даже в деловой прессе, а не только в музыкальной.

На практике все работало очень просто: покупатели могли загрузить «In Rainbows» напрямую и бесплатно (за исключением небольшого административного взноса) с сервера Radiohead или, при желании, могли заплатить сумму в пределах 99.99 фунтов. Тем не менее это был смелый эксперимент, который Крис Хаффорд называл «виртуальным представлением». Изначально Крис и Брюс хотели выпустить только цифровую версию альбома и не производить дисков вообще. Но Том и остальные участники группы были против такого подхода. Они понимали, что существует достаточно широкая база фанатов, которые предпочитают получить нечто материальное. Кроме того, в некоторых частях света Интернет все еще не стал вездесущим. Так что сошлись на компромиссе: запись была выложена в цифровом виде, затем появилась в роскошном издании и лишь потом — в качестве обычного CD.

Для Radiohead же лучшим подарком стало само завершение записи: теперь они могли ее отпустить. Теперь даже не потребовалось долгого ожидания, характерного для выпуска материального продукта. Кое-кто может задаваться вопросом, станут ли люди покупать альбом, который можно скачать бесплатно, но Том заявил, что в течение последних лет уже происходит аналогичный процесс. «Kid А», «Amnesiac», «Hai l То The Thief» и «The Eraser» широко разошлись по неофициальным каналам, прежде чем стали доступны на фирменных дисках. Такие утечки стали неизбежностью, и теперь музыкантам оставалось только устроить «утечку» своими силами.

Однако участники группы не были готовы к реакции на их решение. Их американский лейбл предпочел назвать акцию «грандиозным прослушиванием» — вероятно, в надежде, что люди поймут намек и будут все же покупать альбом в качественном виде и на официальном материальном носителе.

Но происходившее можно было рассматривать и как масштабный научный или социологический эксперимент. Разница между интернет-распространением и обычным диском состоит в том, что раньше люди вынуждены были платить еще до того, как услышат мелодии. Какую цену назначат слушатели за музыку Radiohead? Некоторые даже похвалялись тем, что хоть и скачали альбом, но он им не понравился, так что они из принципа ничего не заплатили. Другие производили тщательные расчеты и определяли, какую сумму разумно дать за скачанный альбом при условии, что он не проходит через руки производителей и розничных торговцев. Менеджеры Radiohead никогда не публиковали цифры, характеризующие объемы таких электронных платежей, так что сторонние оценки очень сильно различаются. Онлайновый обзор компании comScore предполагает, что примерно три пятых пользователей скачали альбом бесплатно, а остальные заплатили в среднем по 6 долларов. Это дает среднюю цену каждой загрузки 2.26 доллара — гораздо больше, чем музыканты получали в качестве стандартного пятнадцатипроцентного отчисления лейбла. Если эти данные верны, группа заработала на электронных продажах «In Rainbows» больше, чем на продажах всех прежних записей. Группа отказалась подтвердить те или иные цифры, но эксперимент оказался явно успешным. «Люди делают собственный выбор — платить или не платить деньги, — сказал Крис Хаффорд. — Они говорят: „Мы хотим участвовать". Если продукт хорош, люди охотно кидают монету в горшок». Единственная реальная проблема состояла в том, что участники группы обрекли себя на бесконечные шуточки продавцов в музыкальных магазинах: «„Заплатите, сколько сочтете нужным"? Ха-ха-ха!» В первый раз это может показаться смешным. А ведь предстояло все же выпустить и материальный альбом. Никто не знает наверняка, пойдут ли люди покупать диск, если его можно скачать бесплатно. «Звукозаписывающая компания была в растерянности, — рассказывает Колин Гринвуд. — Они звонят в наш офис и говорят: „Мы собираемся выпустить такое-то количество дисков, этого достаточно?" А наш менеджер отвечает: „Я не знаю"».

Диск «I n Rainbows» увидел свет 1 января 2007 года. Не то время года, когда выходит много записей, так что он сразу занял первое место в рейтинге. Многие могли прослушать его и решить, достаточно ли он хорош, чтобы заплатить за качественную версию с художественным оформлением. Это был самый неожиданный успех в карьере Radiohead. Они даже не думали становиться бизнесменами. Именно поэтому с самых ранних дней Том находил процесс выпуска песен на рынок совершенно невыносимым. Он не понимал, как это происходит, он не думал, что все эти действия эффективны, как он сам говорил.

Синглы на основе «In Rainbows» продемонстрировали дальнейшую готовность группы ломать стереотипы. Музыканты подготовили видеоролики, сильно отличающиеся от всего, что они делали прежде. Первые два клипа, «Jigsaw Falling Into Рlасе» и «Nude» , были полностью самодельными. Первый снимался на камеры, закрепленные на головах участников группы, так что в кадре мы видим то, что происходило вокруг, когда они играют песню; вторая композиция снималась со стороны в замедленном темпе. Третий видеоклип, «House Of Cards», как ни странно, был сделан сканером, а не камерой: на основе отпечатка было сформировано 3D изображение лица Тома, фрагментов вечеринок и других сцен. Четвертый, «Reckoner», был сделан еще более оригинальным способом: музыканты объявили конкурс, и победитель, Клемент Пайкон, представил прекрасную анимацию, которая и стала официальным видео.

Любопытно, что на основе «Reckoner» было выпущено и несколько дополнительных роликов под инструментальные мелодии, которые также стали широко доступны всем желающим. Группа пришла к выводу, что невозможно контролировать музыку с того момента, когда она уже создана. Музыканты понимали, что люди могут делать с музыкой все, что захотят, и приветствовали это. Старая модель выпуска музыки исчерпала себя.

Альбом «In Rainbows» стал лишь последним логичным шагом в долгом путешествии, которое совершила группа Radiohead от первых концертов до признания потенциала Интернета. Еще в период подготовки альбома «Kid А» сессионный музыкант Стив Хэмильтон был поражен количеством времени, которое Том проводил в сети. «Он стал настоящим интернет-маньяком, — заявил он автору, — и постоянно отвечал на послания фанатов на веб-сайте. Интернет-общение было для них еще в новинку, и Том доставлял массу радости поклонникам, лично отвечая на их письма».

Сначала казалось, что сеть — всего лишь способ обойти традиционные средства массовой информации. Обычно, если группа хочет сделать заявление, она говорит со своим представителем, который пишет пресс-релиз и передает его журналистам. «К тому моменту, когда фанаты прочитают эту информацию, она проходит уже человек через пять», — заметил Джонни.

Благодаря своему постоянному блогу «Dead Air Sрасе» участники группы перестали нуждаться в релизах и интервью. Их нечастые размышления, опубликованные на сайте, являются ответом на неспешное течение жизни в музыкальных журналах и на веб-сайтах по всему миру. Том сознательно выбрал нарочито безграмотный, лишенный пунктуации стиль — отчасти, возможно, для того, чтобы фанаты не пытались что-нибудь вычитать между строк. Но этот прием явно не работает: что бы ни писали участники группы, это мгновенно подвергается анализу музыкальной прессы — так в свое время западные дипломаты пытались интерпретировать загадочные для них послания Кремля.

Очевидно, музыканты не просто стремятся прожить без прессы. Они хотят обойтись без всех посредников. Интернет стал для них способом доставки музыки из студии прямиком к фанатам, причем за считанные дни. Участникам группы удалось выставить музыкальную индустрию избыточной и ненужной. Это был триумф, которым они откровенно наслаждались. Марк Коуп из The Candyskins хорошо знал участников группы в самом начале их карьеры; встретив их осенью 2008 года, он был поражен тем, насколько они изменились. «Том — великий человек. Я видел его на прошлой неделе, и он выглядел счастливее, чем прежде. Стресс от участия в группе действительно отпустил его. Мне кажется, они начали по-настоящему наслаждаться жизнью. И обществом друг друга. Я слышал истории о том, какое напряжение царило в их компании. Значительная часть гастрольной команды работала с ними с самых первых дней карьеры, и роуди признаются: „Иногда бывает здорово, а иногда совсем наоборот". Но Том понимает, что это всего лишь группа: не вопрос жизни и смерти, а проблема взросления. Думаю, в какой-то момент он слишком серьезно относился к самому себе. Но теперь у всех у них есть дети, хорошие дома, они гордятся тем, что сделали, а также тем, что никогда не шли на компромиссы в творчестве. Но, может быть, оглядываясь назад, ребята думают: надо было веселиться чуть побольше. Они хорошо известны тем, что совершенно не умеют устраивать вечеринки за кулисами! [Однако] последняя по счету получилась просто отличной, хотя там была всего одна бутылка пива. Они такие не-рок-н-ролльные — но сейчас вроде бы начали понемногу учиться радоваться жизни!»

Приступив к репетициям перед гастролями конца 2007 года, участники Radiohead начали с того, что перепробовали множество каверов. Не то чтобы они действительно собирались сыграть все эти каверы — у группы и так слишком много отличных песен, чтобы составить внушительный сет. Большинство их концертов сопровождается почти немедленными комментариями на веб-сайте: «Выступили потрясающе, но почему не сыграли...» А дело всего лишь в том, что музыканты откровенно радуются возможности постоянно что-то менять. Они знают, что никогда больше не станут устраивать туры вроде тех, что были после «Раblо Нопеу» , «The Bends» и «ОК Computer». Участие в Radiohead для Тома всегда означало одновременно «рай и ад» и лишь в последние годы становится ближе к идеалу.

«Мне кажется, теперь они просто радуются возможности вместе создавать музыку, — говорит Марк. — И вряд ли им когда-нибудь надоест. Том, несмотря ни на что, делает свое дело. Как я слышал от гастрольной команды [по поводу последнего тура], каждый концерт был очень, очень хорош, и все они отлично провели время. Ребятам больше ичего не нужно самим себе доказывать — похоже, они уже все себе доказали. Они выполнили условия контракта со звукозаписывающей компанией и вышли из него с прибылью, что удается далеко не всем группам. При этом они завершили контракт без всяких сборников „лучших песен". А это случается не часто».

Кроме того, для человека, который столько переживал, что успех меняет его самого и его друзей, Том поразительно хорошо сохранил здравый смысл. Может быть, ему помогло то, что он был неплохо готов к тому, что случилось. Уже в ранней юности и чуть за двадцать, сочиняя «The Bends» и «Fake Plastic Trees», Йорк прекрасно понимал пустоту звездного статуса — куда лучше большинства людей, варившихся в этом котле. В течение многих лет он размышлял о том, что значит быть рок-звездой. Еще в школьные годы он рисовал картины того, как будет выглядеть его группа. Не забывайте: он готовился к звездному статусу с семилетнего возраста. Возможно, он меньше всех подходил для роли рок-звезды, но зато он очень хорошо подготовился.

Конечно, каждый раз, входя в студию, Том забывал обо всех своих размышлениях и чувствовал себя новичком. В данное время Radiohead снова в студии, работает над восьмым альбомом, и нет сомнений, что процесс и сейчас достаточно болезненный. «Это всегда ужасно», — со вздохом признался Колин Гринвуд Гранту Джи в самом начале сессий звукозаписи для альбома «In Rainbows». Их принципиальный отказ повторяться в творчестве, так блестяще сработавший в прошлом, означает, что в начале каждого нового этапа они проводят целые недели в беседах о том, куда двигаться дальше. А поскольку бывают времена, когда участники группы не слишком часто встречаются, помимо сессий и гастрольных поездок, эти первые несколько недель становятся настоящим праздником общения, который они помнят еще со школьных лет. «Благодаря таким посиделкам я понимаю, что [запись с Radiohead] куда ближе к веселухе, как мы это называем, чем что-либо еще», — сказал Том в интервью «Pitchfork».

Если участие в Radiohead не всегда давалось легко, то лишь потому, что именно в самые тяжелые времена рождаются лучшие песни. Как говорят многие в фильме «Meeting People Is Easy», можно запросто сделать снимок группы, веселящейся на пляже, но выйдет слишком скучно. Редкие авторы песен берутся за темы, привычные и родные для Тома Йорка: сдвиг, замешательство, тревога; а он умеет представить их мощно, прекрасно и победоносно. Стереотипное представление о Томе как о мрачном и вялом типе может удовлетворить лишь тех, кто ни разу не видел его во время публичного выступления. Энергия, которую он вкладывает в живые шоу Radiohead, неприкрытая радость от представления, — совсем не этого ожидают от легендарного мизантропа. После величайших моментов, пережитых Radiohead во время живых концертов или в студии, певец имеет все основания вспоминать о мечтах семилетнего мальчика, обладавшего столь невероятной уверенностью в себе и честолюбием. Возможно, не все случилось, как он воображал, но Том Йорк все же стал рок-звездой. Более того, он сумел сделать то, что удается немногим рок-звездам: он изменил представление о том, что значит «быть звездой», что значит играть в группе, и даже о том, что значит выпускать в свет записи. После пятнадцати с лишним лет работы, наверное, не стоит ждать, что он совершит еще один переворот, но, когда речь идет о Томе Йорке, ни за что нельзя ручаться.