Одним из первых, кого Том встретил в университете Эксетера, был Мартин Брукс: несколькими годами раньше они познакомились в Национальном юношеском музыкальном лагере. Новая встреча произошла во время Недели новичков, которую в Эксетере неофициально называют «Расплющивание новичков». Мартин сидел за стойкой в фойе колледжа и вдруг увидел легко узнаваемый силуэт Тома Йорка, входившего в зал.
«Я редактировал университетский журнал, — рассказал мне Мартин, — и старался привлечь новых людей, которые могли бы писать [для него]. Я увидел Йорка в дальнем конце зала, узнал и окликнул: „Том!"»
В то время Том носил длинный пучок осветленных волос. Он смотрел в пол с обычным видом, словно не желает ни с кем разговаривать, но при этом откровенно стремился сделать так, чтобы его заметили. Обнаружив, что в университете у него уже есть знакомый, Том испытал явное облегчение. После опыта пребывания в Абингдоне перспектива оказаться в очередном учебном заведении представлялась ему пугающей.
«Он выглядел весьма хилым и вошел в фойе, словно стесняясь заговорить с кем-либо, — рассказывает Мартин. — Он был как будто погружен в себя и слишком застенчив, но твердо намеревался стать рок-звездой. В университете полно ребят, которые повсюду ходят с гитарой, заявляя: „Я собираюсь стать знаменитым". И зачастую при всей их уверенности совершенно ясно, что это никогда не случится. Но Том не шутил, когда говорил: „Я собираюсь стать рок-звездой", — не нужно было даже спрашивать его о будущем, и так все ясно».
Но за этой убежденностью Тома в своей звездности Мартин узнал в нем того скромного паренька, с которым познакомился когда-то в юношеском лагере. «Мое главное воспоминание о нем, оставшееся от университетского времени, — говорит Мартин, — что он был симпатичным парнем, очень дружелюбным и желающим быть приятным». Мартин учился на втором курсе. В течение предыдущего года он играл в группе вместе с другим студентом, старым школьным приятелем Саймоном Шэклтоном (Шэком). Они играли кавер-версии чужих песен, но планировали создать новую группу с собственным репертуаром. Шэк намеревался петь и играть на бас-гитаре, а Мартин умел работать на ударных, однако им нужен был гитарист. Том казался очевидным выбором. «Я знал, что он умеет играть на гитаре, знал его отношение к музыке и помнил, что он хорошо смотрится на сцене», — сообщает Мартин.
К моменту появления Тома группа имела типично «студенческое» название: Git («Мерзавец»). Том охотно согласился принять участие в репетициях. О лучшем начале университетской жизни и мечтать не приходилось. И все это сильно отличалось от его тягостного школьного опыта. Особенно комфортно он почувствовал себя на отделении искусств, где мрачный и творческий образ был в порядке вещей. Том быстро завел множество друзей — гораздо больше, чем у него было в школе. Он все еще сознательно поддерживал имидж «чужака», но в университете таких было в избытке. Его желание заявить нечто своим демонстративным поведением вдруг оказалось в пределах общепринятого.
«Обожаю это чувство, когда входишь в комнату и все на тебя обращают внимание, — позднее признался он в интервью Эндрю Коллинзу для журнала «Select». — Это было отлично. Чистое тщеславие, сплошной эпатаж. Когда я пошел в художественный колледж, впервые в жизни я оказался среди людей, которые вели себя так же, как я: они эффектно одевались и даже в автобус садились эффектно».
Том понял, что Эксетерский университет располагает всем, что ему нравится, и всем, что он ненавидит. Он не выносил ленивое самодовольство, столь свойственное многим ученикам частных школ, однако курсы по искусству предоставили ему огромную свободу. На первых порах даже слишком много свободы. Ему разрешили заниматься чем угодно, но в течение большей части первого года он ничем не отличился. Альбомы для набросков постепенно заполнялись стихами и рисунками для обложек возможных будущих альбомов. Тогда Том был сильно увлечен творчеством Фрэнсиса Бэкона и изредка все же брал в руки кисть, создавая в итоге крупные, почти патологические картины с густыми мазками черного и красного. Однажды он пошутил, что лучшим образцом его живописи за весь первый курс был портрет «человека с вывороченными наружу мозгами».
В течение первого года Йорк жил при колледже и вращался в кругу людей, которые чувствовали, что не подходят для доминирующего в Эксетере аристократического сообщества «Слоуни». Группа вскоре отказалась от названия Git а вместо него придумала новое, ничуть не лучше: HeadLess Chickens («Безголовые цыплята»); тем не менее они обеспечили себе более или менее активную общественную жизнь. В течение первого года, помимо Тома, Шэка и Мартина, группа включала двух талантливых скрипачей: Джона Маттиаса и Лору Форрест-Хэй. Все они считали себя независимой художественной элитой. Хотя Том никогда не принимал Headless Chickens всерьез, он был доволен тем, что группа дает ему шанс занять определенное положение в Эксетере, а также приобрести новых друзей.
«Он был несколько неуклюжий, как будто чувствовал везде свою неуместность, так что, когда люди были приветливы к нему, он высоко ценил это, — рассказывает Мартин. — Я ни на мгновение не думал, что беру его под свое крыло, но сам факт, что на второй или третий день пребывания в университете нашелся кто-то, знавший его и пригласивший поиграть в группе, кое-что означал. Полагаю, он ценил это. Я везде таскал его с собой, говорил ему, где что находится, и он был благодарен».
К немалому собственному удивлению. Headless Chickens вскоре стали очень успешной группой, хотя и всего лишь в крошечном мирке студенческого Эксетера. Тому, может, и не все нравилось в университете, но определенная консервативность облегчала ему возможность заявить о себе.
«Поскольку Эксетер был таким типичным университетом, это имело свою дурную сторону, — рассказала автору скрипачка Headless Chickens, Лора. — Всех богатых ребят, принадлежавших к верхней части среднего класса, которые не могли поступить в Оксфорд, родители посылали в Эксетер, и было очевидно, что они недостаточно умны для университета. У них всегда был избыток денег, они жили в сельских домах, за территорией колледжей, постоянно собирались по вечерам для азартных игр. Но это означало, что мы, прибывшие в Эксетер из более скромных слоев среднего класса, или даже из вполне обеспеченных семей, но не такого размаха, естественным образом тянулись друг к другу. Все, кто не принадлежал к „Слоуни", но интересовался искусствами, образовывали свое, несколько странноватое сообщество людей, не входивших в другие студенческие организации. Мы постоянно тусовались вместе, и это было очень здорово. Мы ездили в Эдинбург, устраивали вечеринки в стиле "Дада", и у нас были Headless Chickens, куда "Слоуни" ходу не было.
Занять в Эксетере позицию альтернативного круга логично, потому что нормы тогда были слишком консервативны, — продолжает она. — Настолько консервативны, что это ужасно раздражало. Но там была хорошая публика. В качестве участников Headless Chickens мы оказывались в самом центре альтернативной сцены! Для неуверенных в себе изгоев просто здорово заработать популярность тем, что играешь в группе».
Несмотря на консервативную репутацию учебного заведения, та эпоха Эксетерского университета породила целый ряд людей, позднее добившихся большого успеха. Дж. К. Роулинг училась там за пару лет до Тома, а Феликс Бакстон из Basement Jaxx одновременно с ним, равно как и скульптор Джон Айзакс и телеведущий и автор документальных фильмов Тоби Эмис.
«Эксетер был вполне провинциальным местом, и в большинстве заведений жизнь заканчивалась в час ночи, — рассказывает другой скрипач группы, Джон Маттиас. — Но кое-где не засыпали так рано. Существовало шесть или семь по-настоящему хороших студенческих групп, были клубы, основанные студентами. Шесть-семь энергичных человек собирали остальных вокруг себя, и благодаря этому в маленьком Эксетере все время что-то происходило. Колледж искусств был полон очень талантливых людей».
Лора добавляет: «Оглядываясь назад, я думаю, что такая неформальная среда генерировала общую живую обстановку. Мы стали выпускать журнал. Предполагалось, что он будет несколько альтернативным и совсем не о том, что считалось главным в Эксетере: все эти трикотажные джемперы под пиджак и жемчуга. Я хочу сказать, что та атмосфера отталкивала всякого заинтересованного в общей альтернативной деятельности. Я жила рядом с Мартином, Тоби Эмисом и Джоном,Айзаксом. Феликс часто заходил к нам, позднее он играл в Basement Jaxx. Мы занимали два домика с общей стеной, постоянно планировали что-то вместе. У нас все время что-то происходило».
В первые месяцы Том также писал для университетского журнала «3rd Degree». Мартин вспоминает его хвалебную статью про альбом U2, вышедший годом ранее: «The Joshua Тгее». «Он долгие годы обожал Боно, — говорит Мартин. — я помню, что U2 была для него группой номер один, самым важным в жизни. Он также был страстным Фанатом REM». Но изначально Headless Chickens звучали грубее и громче. Ребята интересовались внешними эффектами не меньше, чем музыкой. Том выглядел подходяще, и его приняли даже без прослушивания, но уже на первой репетиции остальные поняли, насколько он талантлив.
«Я помню, что подумала: у него такой красивый голос, хотя он исполнял бэк-вокал, когда я играла в группе, — говорит Лора. — Его голос уже тогда отчетливо выделялся».
«Мы были шумной группой, в которой доминировали гитары, — рассказывает скрипач Джон Маттиас. — Но у Тома всегда было отличное чувство поп-музыки, и он просто не мог не писать классные мелодии, точно в стиле поп. Восхитительная музыка, типа The Pixies and Fugazi. Именно такое мы играли тогда в клубах. Наша группа напоминала нечто в том же духе, но более английский вариант и немного ближе к поп-музыке, чем к року».
В то время группы вроде The Wonder Stuff были широко распространены в Британии, а с двумя скрипачами звук Headless Chickens был все же немного особенным, непохожим на стандартные «ученические» группы. «Думаю, все были довольны, но Шэка привлекал более тяжелый, экспериментальный звук, — говорит Лора. — На одной из наших видеозаписей есть целые десять минут, где Шэк сел за клавишные и устроил импровизацию, а Том играл на гитаре, и никто по-настоящему не знал, что получится. В этом был и намек на The Wonder Stuff, но еще и тяжелый гитарный звук, и трэш, и спецэффекты. Но в целом вышло странно. Такая диковатая смесь!»
На первых порах Headless Chickens считалась по преимуществу группой Шэка. Он был ее фронтменом, а Том оставался на бэк-вокале. Как ни удивительно, учитывая его талант. Том практически не предпринимал усилий для того, чтобы заявить о себе — по крайней мере, на начальном этапе. Он был просто счастлив иметь выход творческой энергии, лишившись On A Friday. И на этот раз даже не пытался взять на себя лидерство в группе.
«Довольно нелепо, что мы с самого начала не дали ему возможность петь соло, — признается Мартин. — Нередко в группе пел я, что еще более нелепо, потому что голос у меня паршивый, а у него был по-настоящему хороший вокал! Но он очень любил сценическую жизнь, буквально жил ею. Можно сказать, когда он был на сцене, его чуть неуклюжая и слабая составляющая исчезала, а наружу выходила яркая и безумная рок-персона».
«Том никогда не был заносчивым или самоуверенным во время выступлений или репетиций, — рассказывает Лора. — Он не пытался доминировать в музыкальном плане, на что я последовательно наталкивалась в группе с остальными ребятами. Иногда появляется человек, и даже в его музыке слышится высокомерие. Он кажется вполне милым, а потом ты осознаешь, что он врубил усилитель на полную громкость, и никто никого не слышит, кроме его самого. С Томом такого не случалось. Конечно же, на сцене он высокомерным не бывал. Когда я вспоминаю сейчас то время, мне кажется интересной его уникальная способность оставаться на заднем плане, несмотря на весь его талант. Он не возражал против роли бэк-вокалиста, и я бы сказала, что это отличное свидетельство его характера. Но ведь опыт у него уже был [с On A Friday], а нам тогда казалась забавной его манера держаться в университете».
На тот момент, несмотря на то что у него уже были серьезные отношения до университета. Том оставался застенчивым с девушками, сам он зачастую винил в этом обучение в школе для мальчиков. Лора Форрест-Хэй не всегда знала, чего следует от него ожидать.
«Не могу сказать, что он был угрюмым, скорее каким-то рассеянным, — говорит она. — Я объясняла это его застенчивостью, сочетавшейся с очень сильной внутренней уверенностью в себе, которая иногда производит впечатление заносчивости. Думаю, я в то время неправильно истолковывала его застенчивость».
Мартин полагает, что Том отчасти наслаждался своей репутацией аутсайдера и отверженного. «Думаю, что он получал от этого своего рода удовольствие, — говорит он. — И определенно поддерживал такой образ. Вместо того чтобы войти в комнату и сказать „Привет всем!", он появлялся, уставившись в пол, и выглядел чрезвычайно загадочным и многозначительным».
В то же время Том был по-настоящему застенчивым и скромным по характеру. Несмотря на его неразговорчивость, в Эксетере у него появилось несколько добрых друзей, и, что еще важнее, Том встретил девушку, надолго ставшую его подругой, — Рэйчел Оуэн. Рэйчел также изучала двойной курс: изобразительное искусство и, в отличие от Тома, итальянский.
«Она действительно считала меня чудаком, — сказал Йорк позже в интервью «Melody Макеr». — Она думала, что со мной невозможно разговаривать, что я очень угрюмый, трудный в общении, неприятный и вообще идиот. Полагаю, таким я и был. Но она выбила из меня много этой дури».
Рэйчел серьезно увлекалась музыкой. Шон Маккриндл, учившийся в Эксетере одновременно с ними, вспоминает, что именно Рэйчел впервые привела его на концерт Pixies. «Мое первое воспоминание о Томе — как он входит в зал, когда Pixies как раз поют „Gigantic", — рассказывает Шон. — Рэйчел только что представила им Тома».
Если первоначальные попытки Тома ухаживать за Рэйчел были безуспешными, то участие в Headless Chickens, которые становились все более популярными в маленьком мирке Эксетерского университета, явно помогло. Вскоре Том с некоторым неудовольствием обнаружил, что эта «случайная» для него группа гораздо более успешна и популярна, чем «настоящая», в Оксфорде. Мартин, развернувший активную рекламную кампанию в Интернете, усердно трудился, продвигая их музыку, и группа временами собирала на концертах по нескольку сотен слушателей.
«Мы стали воспринимать свою музыку более серьезно, — рассказывает Лора. — Нас все чаще стали приглашать играть на всяких дурацких балах, которые каждый семестр устраивают в местах вроде Эксетера. На некоторых концертах мы считались хедлайнерами, и они были достаточно большими, может, человек по 500, и нам платили за это, так что мы постоянно практиковались и отрабатывали свой репертуар. Шэк кипел энтузиазмом. Он уделял большое внимание своей музыке, и для него это был настоящий выход энергии».
«Когда мы там учились, в Эксетерском университете числилось семь-восемь тысяч человек, и многие из них были типичные богатеи, арендовавшие большие дома за городом и плевавшие на всех остальных, — говорит Мартин. Что означало: если хочешь что-то делать, собрать аудиторию вполне реально, потому что там не так-то много мест, куда пойти. Выяснилось, что круг знакомых из полусотни сокурсников может гарантировать еще сто пятьдесят слушателей, которые придут, что бы ты ни делал. Если бы дело происходило в Манчестере или Лондоне, мы никогда бы такого не добились. Но эта ситуация послужила мощным стимулом для нашей уверенности в себе как группы, ведь на самый первый наш концерт пришло множество людей. У нас и в самом деле были поклонники, которые знали наши песни и по-настоящему любили некоторые из них».
Основное, что сделало Headless Chickens столь популярными в их небольшом мирке, это огромное количество усилий, которые вкладывали ребята в свои представления. В отличие от On A Friday, они уделяли зрелищной стороне не меньше внимания, чем музыке.
Мартин рассказал: «Том собирал волосы в длинный светлый хвост, которым яростно мотал во время выступлений. У Шэка были очень длинные волосы, а я косил под гота, так что красил волосы в черный цвет и зачесывал их назад. Мы неплохо выглядели, на сцене были полны энергии и напора, буквально орали на аудиторию. Слушатели тоже визжали и кричали, сплошное веселье. Все эти вечера были скорее прикольными и энергичными, чем этакими „тут у нас группа, давайте будем принимать их всерьез". У нас была веселая команда, в которой Том мог чувствовать себя свободно».
«Мы сделали кучу глупейших каверов, — вспоминает Лора Форрест-Хэй. — Вроде реально тяжелой, трэшевой версии „Postman Pat". А еще мы играли „Raspberry Beret" Принса в четыре раза быстрее обычного. Шэк был совершенным панком, увлекался анархической музыкой. Мы с Джоном Маттиасом привносили во все это мелодику».
«Еще мы сочинили тяжелый, гранжевый кавер "Funky Town", — продолжает Мартин. — Том метался туда-сюда... хотя его присутствие на сцене было весьма профессиональным в плане музыки, он определенно валял дурака. Мы также привлекали танцовщиц, которые раздевались и раскрашивали друг друга в прикольные цвета, и все такое. Если группа визуально яркая, можно запросто устроить концерт, публика обязательно придет. Я помню пару выступлений, когда у нас было от четырех до шести танцовщиц, покрытых флуоресцентной краской до самого белья. Мы давали пару концертов на фермах, в полной глуши, причем со вполне достойным световым шоу. Вокруг царил настоящий ажиотаж... Я никогда не был по-настоящему хорошим ударником, а потому не мог отвлекаться и во время концерта воспринимать происходящее со стороны. Но мы были действительно популярны, так что многие отлично помнят те времена, независимо от последующих заслуг Тома. У нас получилась довольно хорошая студенческая группа, и она устраивала качественные сценические шоу, так что люди могли сказать: „Да, была такая группа Headless Chickens, они были крутые, и мы классно повеселились". Мы поднялись выше уровня обычной студенческой команды».
Это подтверждается тем фактом, что ребятам удалось добиться того, к чему и близко не подошла группа On А Friday: они сделали собственную запись. Местный промоутер Дэйв Гудчайлд владел звукозаписывающей компанией, которая называлась «I Don't Want To Go To Woodstock» («Не хочу ехать в Вудсток»), и Дэйв пригласил ребят в студию в расположенном неподалеку Хонитоне.
Другие три группы, которые записывались для того же альбома, Jackson Penis, Beaver Patrol и собственная группа Дэйва Mad At The Sun, придерживались совершенно другого звука: более громкого и тяжелого. Headless Chickens были бесспорно студенческой группой и заметно выделялись на этом сборнике.
«Они были не похожи на другие популярные панк-группы Эксетера, — рассказал автору Дэйв Гудчайлд. — В то время в Эксетере большое влияние имел хардкор. Мы ориентировались на эмо-группы вроде Fugazi, причем тогдашнее понимание эмо сильно отличалось от существующего сейчас: они двигались в другую сторону, играли более авангардные вещи. Они больше напоминали стиль инди-рок».
«Том делал некоторые демо-записи и прежде, но никто из нас не участвовал в чем-то подобном, — объясняет Джон. — Это было здорово. Настоящее веселье. Мы отправились в студию в Хонитоне, она называлась "Daylight Studios". День был классный. Я помню, как Том тщательно работал, чтобы выровнять звук всех гитар, громких и чересчур быстрых. Затем мы подогнали к ним звучание скрипки. Я думаю, мы все сделали часа за четыре, а потом еще часа полтора ушло на микширование записи в целом. На следующий день сделали мастер-копию, вот и все».
Хотя у записи был буквально микробюджет, участники группы пережили фантастический момент, когда услышали окончательную версию. Песня представляла собой выпад против хиппи, который начинался с тирады Шэка: «С цветами в волосах / они говорят, что им ни до чего нет дела», а заканчивался словами: «Не дайте хиппи заполучить меня». Наибольшее влияние оказал на эту песню черный юмор Майлза Ханта из The Wonder Stuff. И в этой записи отчетливо слышен бэк-вокал Тома — фальцет, который впоследствии стал столь знаменитым.
«Это было великолепно, просто великолепно, — говорит Мартин. — Я раньше никогда не слышал запись собственной игры в качестве ударника. Уверен, она вовсе не была идеальной, но вместе все звучало здорово. Просто фантастика, особенно вокал Тома поверх голоса Шэка — он звучал по-настоящему хорошо. Такой вибрирующий звук; я помню, что подумал: как будет здорово сделать еще нечто подобное».
«Очень высокий бэк-вокал Тома, вероятно, был самым лучшим, как я могу судить, оглядываясь назад! — сказала Лора. — Помню, как у меня порвалась струна, и пришлось играть на трех струнах, как Паганини, потому что запасной струны для скрипки у меня не было. Все происходило невероятно быстро».
В результате получился странноватый инди-рок, который можно было исполнять для аудитории полных энтузиазма, а в идеале еще и пьяных студентов. Джон заметил: «Звук был как у The Wonder Stuff или вроде того. Очень в Духе времени, 1989 год, такой привязчивый гранжевый английский поп-рок».
Дэйв Гудчайлд договорился о печати впечатляющего тиража в 1000 дисков на заводе в Чехословакии. Однако по получении тиража оказалось, что часть его потеряна. «Вот как это вышло: коробка дисков побилась в пути и потерялась где-то между чешским заводом и Эксетером, — поясняет Дэйв. — Пожалуй, пропала большая часть: мы заказали тысячу дисков и чуть ли не шестьсот потеряли».
Впрочем, группа не особенно пострадала. Тираж в 1000 экземпляров — достаточно много для первого ЕР, и такое было возможно только в случае реально существующего интереса в достаточно узком кругу любителей альтернативной музыки в маленьком городке. Кроме того, цена на производство альбома была распределена между четырьмя группами и компанией «Hometown Atrocities», так что все обошлось не так дорого, как могло бы, по словам Дэйва. Он добавляет: «Конечно, в итоге все получилось дороже, чем мы планировали. Прибыла одна коробка вместо пяти, но, поскольку запись была коллективной, никто особо не напрягался».
Однако, при всем юношеском оптимизме, это означало, что диск стоил кучу денег. Он существует в двух вариантах упаковки, и одна из них особенно редкая. Над изображением клыкастой дамы-зомби помещена надпись: «„Ноmetown Atrocities" представляет... „А Disgrace То The Corpse Of Kylie" („Поругание трупа Кайли").. . „The Hometown Atrocities EP"». Слишком панковский образ для группы, которая имела больше общего с инди, чем с остальными композициями альбома, однако альбом и особенно песня Headless Chickens встретили энергичный отклик в Эксетере. В их собственном крошечном мире они теперь были поп-звездами, и когда альбом стали продавать в местных магазинах, число фанатов увеличилось.
«После мини-альбома у нас появились поклонники не только в университете, но и в самом городе, — рассказывает Мартин. — Дэйв Гудчайлд принадлежал к местному, а не к университетскому сообществу, и он сумел построить мост между двумя сферами жизни. Купили альбом немногие, но им по-настоящему понравилось, как мы играем, нас вызывали на бис и все такое».
Как группа они обрели большую уверенность. То, что начиналось как развлечение, на глазах превращалось в нечто более серьезное. В тот момент Том не сильно выделялся по уровню таланта среди своих товарищей по группе. Талантливы они были все. Но он обладал особенными установками и несколько иной рабочей этикой.
«Он был очень хорошим гитаристом, на том же уровне, что и все остальные ребята в группе, — говорит Мартин. — Отличие тогда состояло главным образом в его установках и энергии, в его вере, что он обладает особым предназначением, а не в действительных способностях. Хотя он учился на отделении искусств, у него не было особых пристрастий или видов деятельности, которым бы он себя посвящал. Примерно такая установка: „Я хочу отличаться от всех остальных". У него было общее желание что-то создавать, выплескивать свои страсти, но он был не вполне уверен, чему именно хочет себя посвятить. Позднее он, вероятно, получил импульс от дружбы с другими ребятами [по On A Friday], и тогда его усилия приняли определенное направление. Он чертовски усердно работал, чтобы стать музыкантом. Мы придумывали песню, а в следующий раз уже видели, что он довел ее до ума и продолжал работать, прилагал усилия, чтобы сделать ее как можно лучше. У него сегда было множество идей. И он прекрасно умел сотрудничать. Могло показаться, что он сосредоточен лишь на самом себе, но это не так. Он был одержим группой и улучшением качества музыки, а также тем, чтобы все достигали результата. Любопытно, что Том совершил полный круги теперь снова обрел образ застенчивого парня, который не любит говорить о себе, которому больше нравится пойти и что-нибудь сделать, а не строить из себя некую необычную личность или поп-звезду. А ведь какое-то время назад он был реально занят самим собой. Теперь он стал отличным гитаристом, пробовал силы в вокале, уверенно держался на сцене, но все это не ради славы, а ради дела».
По мере того как Том начинал чувствовать себя более уверенно в Headless Chickens, он стал предлагать свои песни. Одна из них, нечаянная отсылка к его первой, еще детской песне «Mushroom Cloud» («Грибовидное облако»), называлась «Atom Bomb» («Атомная бомба»). «Это было типичное инди», — утверждает Мартин. Но одновременно песня показывала, что Том не случайный человек в музыке. Тем не менее, даже когда он набрался уверенности и стал привносить в группу больше своего личного творчества, случались моменты, которые напоминали, что он пока еще не рок-звезда.
«В первые годы все мы были еще зелеными, — рассказывает Лора. — У меня сохранилась видеозапись концерта, где мы отчаянно стараемся выглядеть крутыми, и Том там в таких коротеньких штанишках, как парень из AC/DC, и все мы на сцене, и тут он вдруг кричит в микрофон: „Эта песня специально для тех, кто из Моберли", а это было наше общежитие. Просто ужас! Мы все набросились на него: „Заткнись! Ты только что уничтожил весь наш имидж!"»