С началом лета жизнь в Ташкенте стала почти приятной. Продовольственная ситуация облегчилась с появлением фруктов в киосках на углах улиц. Туркестан — великая фруктовая страна. До войны специальные поезда возили их в Центральную Европу, и часть их, возможно, добирались и до Лондона. Эти фрукты появлялись там за несколько недель до южноевропейских фруктов. В начале мая на улицах появилась клубника и черешня. Была в продаже огромная, но довольно безвкусная клубника, называвшаяся «Виктория». Я никогда раньше не видел такого огромного размера ягод. Когда в продаже появились яблоки нового урожая, на складах все еще оставались запасы предыдущего года. Кроме круглогодичного наличия свежих яблок, у нас были хорошие сухофрукты. Горячее солнце делало легким их сохранение. Фрукты просто резали на части и клали осенью на солнце, и таким образом обеспечивали запасы сухофруктов на всю зиму до весны. Именно таким способом в каждом домашнем хозяйстве для собственного использования сушились груши, яблоки, вишни, персики, гладкие персики, ит. д., так же как и изюм.

В Ташкенте часто можно было слышать по ночам пение соловьев, и Яковлев, проводивший весной все ночи на даче, сказал мне, что из-за их громкого пения, никто не мог спать по ночам. Когда я попал за город в июле, они уже петь прекратили.

Одна из самых красивых и примечательных птиц в Индии Райская Мухоловка. Она немного больше, чем трясогузка. В Индии петух этой птицы в полном оперении — замечательный глянцево-черный, или скорее темно-зеленый и белоснежный, с парой струящихся белых перьев на хвосте длиной дюймов пятнадцать, которые придают этой красивой птице вид появившейся кометы, танцующей в пространстве. Курица черно-каштановая, но — и здесь проявляется любопытная вещь — петух этой птицы в Индии в свои первые три или четыре года похож на курицу, черно-каштановый, но с длинными каштановыми перьями хвоста, в то время как в Туркестане, а также и в Индокитае, петух этой птицы никогда не бывает белым, но всю свою жизнь имеет каштаново-черное оперение, как у индийской птицы в ее молодые годы. В чем лежит причина этого?

В качестве примера трудностей установления связей с внешним миром я расскажу об одной такой моей попытке. Заслуживающий доверия человек сказал мне, что ташкентский союз парикмахеров посылает человека в Бухару, где все еще был свободный рынок, чтобы купить различные, необходимые для работы принадлежности бритвы, мыло и прежде всего лекарства, которых не хватало и в которых испытывалась серьезная потребность. Этот посыльный был чехом, и можно было попросить его взять сообщение для меня. Через некоторое время он вернулся назад в Ташкент. Самые большие трудности у него возникли на пути от железнодорожной станции Каган до Бухары. Сначала он должен был ждать момента, когда его друг пошел в караул, а потом он не мог три дня вернуться из города, пока тот же самый часовой снова не заступил в караул.

Он сообщил, что никакой русский не мог показаться в Бухаре, и что его положение было очень опасным. Он передал мое сообщение и привез мне назад следующий ответ «Упомянутый замок получен, но так как у нас нет ключа, мы отослали его в мастерскую; когда его вернут, он будет отослан, или я сам его привезу».

Мое послание должно было быть послано двум британским полковникам Энрюсу и Тимме, которые, как говорили, находились в Керки. Я ничего большего про них не слышал. Как выяснилось потом, никаких британских офицеров с подобными именами не было в Мешхеде, и никаких офицеров вообще не было в Керки. Посыльный не знал, кем был я, и сказал мне, что, когда он уезжал, его спросили, не возьмет ли он с собой британского офицера, укрывающегося в Ташкенте. Он отказался, так как это было слишком опасно. Я никогда потом так и не узнал, кто же так интересовался непосредственно моими делами. Я пришел к выводу, что это был кто-то (возможно, большевистский агент), пытавшийся пробраться в Бухару под моим именем.

Когда началась наша война с Афганистаном, пресса взорвалась изобилием антибританских статей с панисламским душком, а 4 июня в Ташкент прибыл афганский посланник — генерал Мохаммед Вали Хан с многочисленным штатом и в сопровождении эскорта солдат в алых туниках. Большевистское правительство сделало из этого целое событие. Вокзал был разукрашен, посланника встречал почетный караул, и приветствовали фейерверком. Было дано праздничное представление в театре, который был украшен ковриками и коврами, реквизированными у буржуазии. Кстати, ни один из этих предметов художественного оформления так никогда и не вернулся к хозяевам. Посланник дал несколько интервью в прессе.

Его описание причин возникновения афганской войны было довольно наивным Был принят Закон Роулетта, по которому мусульманам было запрещено молиться в мечетях, а индуистам в своих храмах. Народ Индии обратился к Афганистану через свои газеты (это несмотря на тиранический закон о Прессе!) с просьбой о помощи в борьбе против этого жестокого закона. Около афганской границы вспыхнули беспорядки, и афганцы переместили к границе войска, чтобы усилить свои пограничные посты. Восемь самолетов из Индии атаковали эти афганские войска, и пять из этих самолетов были сбиты. Тогда Афганистан был вынужден объявить войну.

Генерал прибыл в Туркестан, чтобы предложить помощь солдатами и попросить помощь оружием, особенно артиллерией. (Конечно, у Туркестанского правительства не было никакого оружия для оказания такой помощи.) Он сказал, что собирался на Мирную Конференцию, а затем намеревался посетить мировые столицы, чтобы объявить им о независимости Афганистана.

Новости о войне — конечно, все об успехах афганцев, — были главными новостями в местных газетах приблизительно недели три. Тем, кто знает, кто такие Моманд, проживающие в пограничной с Индией области Афганистана, будет интересно узнать, что некий господин Хаджи Сахиб Турангзайский (подстрекатель Моманд, с которым я когда-то имел деловые отношения), занял английский город Шабкадар. Город Пешавар был окружен армией мусульман. Но отношения Афганистана с Индией при этом, как заявлялось, были дружественными!

Генерал привез афганский заказ эмиру Бухары. Также полагаю, он попросил у эмира военных инструкторов, а также послал людей из Афганистана в Бухару, чтобы изготавливать патроны и другую военную амуницию. Это должно было быть, конечно, в конце концов направлено и против Советской России. Эта афганская миссия после посещения различных европейских столиц прибыла в Лондон в августе 1921 года.

В это время я жил у Яковлевых в их подвале. По ночам на улице раздавалась стрельба, говорили, что полиция стреляла по грабителям. Однажды я видел, как милиционеры стреляли в кого-то на улице, когда они вели перестрелку с дезертиром. Стрельба продолжалась до тех пор, пока он не убил двух милиционеров и не ранил еще нескольких. Однажды Следственная комиссия на самом деле арестовала одного человека в одной из комнат дома, в котором я жил, но их не заинтересовали скромные люди, живущие в подвале дома. Однажды я услышал, что Следственная комиссия разыскивала на нашей улице человека, который не был военнопленным, но у которого был паспорт военнопленного. Не мог ли это быть я? Это было вполне вероятно. Мадам Данилова, у которой на нашей улице жили друзья, сразу пошла наводить справки. Она выяснила, что разыскиваемый, чья фотография у сыщиков имелась, был, во-первых, рябым, а, во-вторых, русским, и таким образом, я мог не волноваться.

Летом полковник Иванов, которого Дамагацкий — комиссар иностранных дел, одобрил в качестве моего курьера, для передачи моего сообщения в Кашгар, был вызван для допроса для проведения следствия по поводу его возможного участия в «Январских событиях». У него было довольно хорошее алиби, почти безукоризненное, так как он в это время находился в заключении! Предполагалось, что он был в тесной и секретной связи со мной, и, возможно, его и забрали для того, чтобы расспросить обо мне. Мисс Хьюстон также была вызвана, и ей устроили перекрестный допрос. Когда она в последний раз видела меня? Прощался ли я с ней, когда исчез? Говорил ли я, куда собираюсь? Она отвечала на эти и множество других вопросов. Затем ее неожиданно спросили «Зачем вы держите его собаку?» Это была неправильная информация от шпионов. Она ничего такого не делала, собака жила у других людей, но часто прибегала к ним в дом, где дети Ноева кормили и ласкали ее.

На самом деле существовала только одна опасная ниточка между мисс Хьюстон и полковником Ивановым когда Лукашов вернулся из Кашгара с письмами для меня, он спросил Иванова, где он мог бы меня найти. Иванов посоветовал ему спросить об этом мисс Хьюстон. Сама она не знала, где я находился, и всего лишь переадресовала Лукашова к Матвееву. Эта связь между ними не была обнаружена на допросах. В результате Иванову дали три года тюрьмы, но поскольку он ожидал расстрела, Иванов был вполне этим удовлетворен. Его жене дали год «за недонесение на мужа».

Однажды мой хозяин Яковлев сказал мне, что англичанин, полковник Бейли скрывался в кишлаке Хумсан недалеко от Бричмуллы, и что его курьер, Иванов, был арестован, заключен в тюрьму и оголодал в тюрьме. Конечно, Яковлев понятия не имел, кто был я. Я сказал, что был знаком с другом Иванова и хочу узнать, не хочет ли он сделать что-нибудь для него. Через несколько дней я дал Яковлеву денег, чтобы обеспечить Иванову дополнительную поддержку, сказав, что деньги получил от друга Иванова. «Тяжелый труд» Иванова заключался в изготовлении соломенных шляп, и поэтому он должен был примерно раз в две недели выходить из тюрьмы, чтобы накосить нужной ему травы для работы. Однажды мой хозяин сказал, что охранники собираются привести его к нам на обед! Я едва был знаком с Ивановым, но подумал, что лучше все-таки не давать ему возможности узнать меня, поэтому я «пообедал вне дома», то есть купил несколько лепешек и фруктов, которые и ел, гуляя по улицам. Лепешка — это круглый плоский хлеб, похожий на индийский чупатти. Но потом как-то однажды Иванов и его охранник сарты снова пришли к нам на обед уже без всякого предупреждения. И мы сели обедать все вместе.

В тот же самый момент к Яковлевым пришла жена полковника Корнилова, другого сильно разыскиваемого человека. Это был весьма напряженный и затруднительный для меня обед, на котором присутствовали сам Яковлев и его сестра, мадам Корнилова, полковник Иванов, его охранник сарт и, собственно, я. Я не был уверен, что Иванов меня узнал, а за исключением его, никто из присутствующих и не знал, кем был я на самом деле. Я хотел переговорить с ним с глазу на глаз, сказав, что хозяин не знает, кто я есть на самом деле, но мне не представилось такой возможности, и теперь я думаю, что Иванов и сам не знал этого. Мадам Корнилова и Иванов были знакомы, но боялись это хоть как-то показать в присутствии охранника.

Последний же, полагаю, был довольно «безопасным» в этом смысле. Он сам был когда-то богатым человеком, но у него все было конфисковано большевиками, и ему пришлось поступить на службу в Красную милицию в качестве альтернативы голоданию. Сам он сказал нам, что был очень рад хорошему обеду, устроенному моими хозяевами.

Однажды странный сарт, говоривший прекрасно по-русски, приехал днем к нам на обед, и что-то заставило меня предположить, что это должно быть скрывавшийся полковник Корнилов. После того как он уехал, я спросил об этом у Яковлева, и он сказал мне, что я прав, но что никто не должен об этом знать. После этого Корнилов приезжал к нам еще несколько раз, а также и его жена, которая появлялась вполне свободно под собственным именем. Это казалось мне очень опасным. Полиции достаточно было шпионить за ней, чтобы поймать его. Позже он переехал жить к нам в дом, и делил со мной мою крохотную комнату. Мне показалось чрезвычайно опасным, что двое самых разыскиваемых в Ташкенте людей живут в одной комнате. Но так как я не мог настоятельно попросить своего хозяина быть более осторожным, я решил сменить квартиру. Как обычно, на то, чтобы договориться о поиске подходящей квартиры, уходило некоторое время. А через несколько дней Корнилов съехал от нас, поскольку решил жить на даче, в маленьком глинобитном домике, в саду в городском предместье. Русские в Ташкенте, так же как и в Кашгаре, обычно уезжали жить для разнообразия летом за город, и, как правило, селились в местных домах в симпатичном саду, наслаждаясь летним отдыхом на природе. Яковлевы и я обычно по воскресеньям шли на эту дачу и проводили весь день там с Корниловыми.

3 июля я услышал, что Корнилова арестовали. Маленький соседский мальчик сообщил в полицию, что какой-то подозрительный человек, носивший иногда национальную местную одежду, живет на этой даче. Полиция сразу отправилась туда и арестовала Корнилова. Про наши посещения дачи было, конечно, известно и его семье, и соседям, и я боялся, что полиция сможет связать между собой дом Яковлева и Корнилова, и поэтому я съехал от Яковлевых к большому их облегчению.

Мне было жаль покидать людей, которые были так добры ко мне в течение почти трех месяцев, и которые так никогда и не узнали, кем я на самом деле был, и которых я никогда не смог отблагодарить так, как мне того хотелось бы.

Мне всегда казалось что было весьма безрассудно со стороны Корнилова жить таким образом — с частым посещением его женой и детьми. Однажды я сказал об этом Яковлеву. Он ответил, что большевистская полиция слишком глупа, чтобы додуматься выслеживать Корнилова через его жену. К несчастью, он оказался неправ, и Корнилов был арестован, допрошен и признан виновным. Говорили, что Туркестанское правительство запросило Москву об отсрочке исполнения вынесенного ему приговора. Когда из Москвы пришел ответ, что они могут это сделать, было уже поздно, Корнилова уже расстреляли.

В июне я узнал, что капитан Кэпдевил, французский офицер, собирается попытаться выбраться за границу. Я договорился о встрече с ним, чтобы передать через него свое сообщение. Мы до этого мало общались с ним, и виделись с ним только мельком, а сейчас оба были в гриме. Следовательно, остро стоял вопрос о том, как нам узнать друг друга. Было опасно просто назначить определенное место для встречи на улице. Полиция была всегда очень подозрительной к людям, слоняющимся по улице без дела, и если один человек опаздывал на встречу всего на несколько минут, это становилось опасным для другого.

Наша договоренность с ним заключалась в том, что мы должны были начать идти от определенного угла улицы в определенное время и обходить квартал так, что здания должны были находиться у меня с правой стороны, а у него с левой. Каждый из нас должен был нести свернутую трубочкой газету — то есть не сложенную обычным образом. Мои сообщения были завернуты внутри моей газеты. Точно в назначенное время я пришел в указанное место и начал прогуливаться вокруг квартала. Тут же передо мной предстала весьма забавная картинка. Я увидел человека с фальшивыми бакенбардами вида подстриженного барана. Ничего подобного я никогда не видел прежде ни в Ташкенте, ни где-либо еще. Он нес скатанную в трубочку газету. Мы остановились и поговорили несколько минут. Я что-то показал ему в моей газете, и таким образом мы обменялись бумагами. Он попрощался со мной, произнеся взволнованным и громким голосом по-французски, что ситуация невероятная. Позже, как я установил, он был схвачен на пути в Кашгар. Я всегда подозревал, что, возможно, именно его необычные и бросающиеся в глаза бакенбарды могут создать ему проблемы.

У мадам Даниловой был большой дом. Он был реквизирован, но ей разрешили сохранить за собой одну из комнат. Она несколько раз разговаривала на английском языке с Абдулом Гани, переводчиком афганской миссии, который с удивлением узнал, что ее дом и мебель были конфискованы без какой-либо компенсации, и что она со дня на день ждет, что ее выселят отсюда совсем. Надо полагать, большевики скрыли многие свои идеи и большую часть своей программы от своих афганских союзников.

Я имел обыкновение навещать своих немногих друзей в городе, чтобы разнообразить свою жизнь, поговорить и пообедать.

Делать это было до некоторой степени опасно, по тем же причинам, по которым я покидал свои прежние квартиры, то есть из-за опасных подозрений, которые могли возникнуть. Поэтому я приходил, только заранее договорившись, и обычно приходил в строго определенное место твердо известной дорогой так, чтобы (как это произошло в одном случае) я мог бы быть остановлен в случае необходимости. Обычно, приходя в дом, я, как правило, входил разными путями так, чтобы люди не заподозрили во мне частого посетителя. Сначала я чувствовал себя очень неловко, встречаясь с людьми, которых я знал ранее, но позже почувствовал больше уверенности в своей маскировке. Несколько раз я встречал Дамагацкого на улице, но всегда избегал смотреть на него. Одно время почти ежедневно я встречался с миссис Гелодо, владелицей дома на Московской, где я жил на квартире. Она ни разу не узнала меня.

Однажды, когда я был у Павловых, я встретил там мальчика лет шестнадцати из другой семьи, живущей в доме. Он был с Осиповым, но позже был оставлен где-то из-за полученного обморожения. Несколько дней спустя он и его девятнадцатилетний друг были найдены и арестованы, и старший мальчик был приговорен к расстрелу, младший, вследствие своего юного возраста, был приговорен к десяти годам заключения, но позже выпущен. Позже и старшему мальчику отложили исполнение приговора; в первый раз большевики сделали такую вещь. Тот факт, что этот мальчик жил в этом доме, делало его этим очень подозрительным, и это также являлось причиной, по которой мне следовало прекратить здесь бывать. Я думаю, что этот мальчик был преднамеренно освобожден чекистами в качестве приманки для его контрреволюционных друзей. А может быть, в доме поселили двух новых шпионов, и я редко стал его посещать.

14 июня афганская миссия генерала Мохаммед Вали Хана уехала в Москву, оставив вместо себя Генерального консула, который продолжил главное дело миссии — антибританскую пропаганду. В тот же самый день Бравин уехал в Кабул, будучи назначенным первым советским послом в Афганистане. Ни одна из сторон не добралась до места своего назначения. Афганская миссия в Москву добралась только до Эмбы, где они узнали, что порт Александровск на Каспийском море, откуда они надеялись плыть морем, был занят антибольшевистскими силами. Они, должно быть, были удивлены, узнав, что эти антибольшевистские силы, которые помешали им, были военно-морскими силами Великобритании, захватившими порт 28 мая. Афганцы вернулись в Ташкент и уехали снова позже. Группа Бравина поднялась вверх по Оксус на судне, но была вынуждена вернуться вследствие активного противодействия Белой гвардии. Человек, бывший на лодке с Бравиным, рассказал мне, как все случилось.

Оксус протекает по территории Бухары, и Бравин попросил у эмира вооруженный эскорт. После значительной проволочки он был обещан, но в последний момент солдаты сами отказались идти с ним, и Бравину пришлось отправляться без сопровождения. Пароход буксировал баржу, на которой было старое орудие и боеприпасы. В одном месте около Керки пароход должен был пройти под утесом, и с него их внезапно обстреляли, в результате чего они понесли потери двумя убитыми и восемнадцатью ранеными. Возникло страшное смятение, и в добавок ко всему баржа загорелась, и снаряды на борту начали взрываться. Мой информатор, который был русским, сказал, что это Бравин и вся его команда потеряли головы и вели себя ужасно. Единственный человек, который вел себя достойно, был старый туркмен — капитан парохода, который совершенно хладнокровно развернул его и затем перешел на баржу и потушил огонь! Правительство направило серьезную жалобу по поводу этого инцидента правительству Бухары, на чьей территории это произошло, но никакого урегулирования достигнуто не было. Бравин предпринял другую попытку достичь Кабула и на сей раз успешно. Он проехал через Мерв, Кушку и Герат, таким образом, избегая проезда по бухарской территории, где с ним так подло обошлись. В своих отчетах он жаловался на надзор за собой повсюду в Афганистане. Он описал свой прием в Кабуле как «напыщенный, но без сердечности», и свою аудиенцию у короля Амануллы как «неинтересную».

Он советовал своему правительству использовать в своих интересах слабость Афганистана после войны с нами и потребовать уступки определенных пограничных постов и районов, которые имели стратегическое преимущество для России. Он не долго прослужил после своего прибытия в Кабуле, где он был скоро вероломно убит. Он был сменен Суритцем, который позже приобрел выдающуюся известность в качестве посла в Анкаре. У него была специальная задача направить политику объединенного под лидерством России Востока против Запада, где предательский пролетариат ничего не мог сделать со своими потенциальными большевистскими освободителями.