На следующее утро, проехав около двадцати миль, на значительном расстоянии от нас мы увидели быстро скачущего одинокого всадника. Это был первый человек, которого мы увидели в степи, за исключением людей, встретившихся нам у последних двух колодцев. Мы не придали этому случаю большого значения и через короткое время забыли о нем. Вскоре после этого в поле нашего зрения оказался колодец, около которого мы увидели людей. Казалось, что они готовились к обороне, поскольку мы заметили в их руках винтовки. Мои русские товарищи по путешествию хотели сразу атаковать их — и ничего хорошего это нам не сулило, было безумием пытаться без прикрытия с нашими семью винтовками выбить из зданий вооруженных мужчин, не имея никакой надежды на нормальный уход для раненных, и имея в качестве альтернативы, если бы нам не удалось силой захватить это место, плен или смерть от жажды.

Я взял с собой одного туркмена и подошел к колодцу на расстояние, достаточное чтобы докричаться до людей там, и передал им, что мы не собираемся причинять им вред, но мы должны получить воду. Затем мы обнаружили старика, который, по-видимому, в окрестностях колодца собирал хворост на топливо, и объяснили положение дел ему, и сказали, что если понадобиться, то мы готовы решить вопрос оружием, но лучше бы этого было не делать. Мы не рассказывали ему, как плохо мы были вооружены, и он должен был быть уверен, что у каждого из нас есть винтовка. Он вернулся к своим товарищам и, как мы могли видеть, стал объяснять создавшуюся ситуацию людям у колодца, которые затем стали сигнализировать нам, чтобы мы подошли. Это мы делали осторожно. У колодца мы обнаружили две комнаты, и были рады этому пристанищу. Компания у колодца состояла из двух отъявленных разбойников, трех или четырех их приятелей и странного, подозрительного субъекта в персидском платье. Все они были достаточно вооружены, чтобы не подпустить нас к воде в случае вооруженного конфликта между нами. Мы договорились с ними, что займем одну комнату, а они другую, и, что в любом случае мы не вмешиваемся в дела друг друга.

Спустя некоторое время, Кал би Мохаммад, наш солдат хазареец, сказал, указывая на перса «Я знаю этого человека, его зовут Саид Мохаммед, но он также известен как Ишан, и он хорошо известен в Мешхеде своей дурной репутацией». Это было на редкость удивительным совпадением и, как оказалось, очень удачным для нас. Я отозвал в сторону главаря шайки туркменских разбойников и спросил, кто этот человек. Он ответил «Я никогда его не видел прежде. Он появился за несколько минут до вас и сказал нам, что вы собираетесь напасть на колодец. Он перс».

«В таком случае, — сказал я, — я не нарушу своего слова, если я займусь им».

«Нет, конечно, — ответил он, — вы можете делать с ним все, что угодно».

После этого я подошел к этому человеку и сказал, что я намереваюсь его арестовать на эту ночь. Он начал протестовать, но сделать ничего не мог. Мы его обыскали, разоружили и связали. Мы договорились по очереди нести караул, чтобы следить за нашим арестантом и нашими лихими соседями по пристанищу у колодца. Они сделали то же самое, установив наблюдение за нами. Мы бросили жребий и составили график несения караула, и мне выпало время дежурства в самом конце ночи прямо перед рассветом, которое я провел, наблюдая за их часовым, в то время как он наблюдал за мной!

Утром я объяснил персу, что мы должны будем взять его с собой. Когда он понял, что мы говорим серьезно, он не стал возражать. Однако мы все равно связали его ноги под его лошадью, и ее вел один из наших людей. Чего мы боялись, и в чем потом позже мы были почти уверены, это то, что он был шпионом, посланным большевиками, для наблюдения и сообщений о таких группах, как наша, чтобы можно было подготовить нам надлежащий прием у какого-нибудь колодца. Отчаянное положение отряда, подобного нашему, можно было легко понять, если при достижении колодца мы обнаруживали его занятым врагами, подготовившимися к встрече с нами. Мы не могли никак укрыться от их огня, и мы должны были бы сразу получить воду или погибнуть.

Третьего января мы проехали около шестнадцати верст, когда мы оказались достаточно близко к реке Мургаб, чтобы озаботиться принятием специальных мер предосторожности. По пути мы встретили трех туркмен со стадом овец, а также проехали колодец. Колодцы, естественно, были более многочисленными в окрестностях реки. Вскоре мы остановились и послали вперед человека, чтобы подготовить нашу переправу. Я взобрался на пригорок и смог увидеть реку и некоторые здания. Наш человек вернулся с едой для нас и наших лошадей. Покормив лошадей, мы сами что-то поели и около восьми часов вечера тронулись в дорогу. Мы двигались в темноте и в половине десятого достигли берега реки. Река была шириной приблизительно в двадцать ярдов с крутыми берегами. Мы находились около железной фабричной дымовой трубы. Нашим проводникам-туркменам она была известна как «машина». Они рассказали нам, что это был механизм для подъема воды, и установлен он был одним богатым баем. Мы находились около поселка Сары Язы. Здесь была одна лодка в рабочем состоянии, которая перетягивалась проводным буксиром от одного берега до другого. Лодка была слишком маленькой, чтобы взять на борт лошадь, и лошади переправлялись вплавь по две или три за один раз, удерживаемые и ведомые людьми в лодке. Переправа заняла у нас приблизительно полтора часа. Мы старались не шуметь, как только это было возможно, поскольку опасались большевиков, патрулировавших железнодорожную линию, однако мы произвели достаточный шум, чтобы потревожить фазана, усаживавшегося на насест над нашими головами, который стал громко кричать. Человек, организовавший для нас переправу, превзошел все наши лучшие ожидания, и я поэтому заплатил ему двенадцать тысяч рублей.

Через три версты от реки мы подъехали к железнодорожной ветке Кушка — Мерв. Была яркая лунная ночь, и при свете Луны я смог прочитать цифры на телеграфном столбе у того места, где мы пересекали железнодорожную линию — 167/12/12. Мы путешествовали затем до двух часов ночи, и к этому времени мы снова оказались у колодца в пустыне и остановились здесь на ночной отдых. Перед тем как лечь спать, мы открыли сумки с едой, которую мы купили предыдущим вечером у туркмен, и обнаружили, что еды нам дали очень мало, и оказалось, что у нас осталось только шестнадцать чупатти на двадцать пять человек на четыре дня. Я могу только предположить, что люди, поставлявшие нам еду, воспользовались темнотой и нашей непростительной беспечностью в силу нашей озабоченностью опасностями и прочими проблемами, чтобы обвесить нас. Мы поровну разделили шестнадцать чупатти и легли спать голодными.

На следующее утро мы встали в половине девятого и оказались в очень плотном и холодном тумане. Позже он рассеялся, и мы увидели, к своему страху и разочарованию, что, хотя после пересечения реки мы и проехали достаточно большое расстояние, мы все еще были достаточно близко к реке и могли видеть деревья, растущие вдоль реки. Всегда оставалась возможность, что большевики могли услышать, как мы переправлялись, и послать за нами вдогонку людей. Я был уверен, что обязанность нашего персидского арестанта в том и состояла, чтобы предупреждать большевиков о подходах таких подозрительных групп.

Мы проехали несколько колодцев, у одного из которых мы остановились и попили чай из растопленного снега, и остро почувствовали нехватку еды. Мы видели несколько газелей и зайца, но не смогли подстрелить их. Попадалось также несколько песчаных куропаток. Снова опустился сильный туман. По своему компасу я мог видеть, что мы уклоняемся от маршрута, но наш проводник сказал нам, что все в порядке, и он знает, куда он нас ведет. Внезапно мы поехали по следам большой группы людей, и мне потребовалось минуту или две, чтобы понять, что мы сделали круг и снова едем по своим собственным следам! Теперь проводник признался, наконец, что мы заблудились, таким образом, мы, двигаясь по нашим следам, приехали к колодцу, где мы пили чай. Мы отъехали от него снова в шесть и на полпути снова заблудились, поэтому снова остановились. Была холодная, морозная ночь. Мы проехали в целом двадцать шесть миль, из которых шесть было потрачено на бесцельные блуждания. Это раздражало, учитывая опасность нахождения невдалеке большевиков, охранявших железную дорогу, и нехватку у нас еды.

На следующее утро мы выехали в восемь и проехали рядом с двумя колодцами, которые проезжали предыдущим днем. Через четырнадцать верст мы подъехали к группе из пяти колодцев, называющихся Кокчу, у подножья бросающегося в глаза холма. Мы не смогли набрать воды, так как колодец был слишком глубокий, поэтому, немного отдохнув, мы отправились в путь дальше и в шесть вечера мы подъехали к колодцу с хижиной около него под названием Гумбузли Теке, где мы нашли человека с одним верблюдом, достававшим воду из колодца, которой и напоили наших лошадей. Этот колодец был глубиной сто тридцать пять футов. К этому времени у нас совсем закончились наши собственные продукты, и мы ели зерно, предназначенное для лошадей, которое мы прожаривали или варили. Человек у колодца сказал, что он из соседнего лагеря, и мы уговорили его дать нам немного еды. Мы послали с ним одного из наших проводников, чтобы он взял эти продукты. Мы ждали его возвращения в течение часа, но он не возвращался, поэтому мы пошли в темноте за ним, и через некоторое время увидели впереди огонь. В этой стране очень опасно неожиданно, врасплох подходить к людям в ночное время. Они склонны сначала начать стрелять, а уж потом смотреть и разбираться, что это было; поэтому мы стали им кричать. В ответ они стали кричать «Убирайтесь или мы будем стрелять». Потом наш проводник подошел к нам вместе с одним из тех людей, которой объяснил нам, что они были шайкой разбойников; это объясняло, почему они не остановились около колодца, а остановились лагерем в одной версте от него и послали одного человека к колодцу за водой.

Они боялись нас и, конечно, стали бы стрелять, если бы мы подошли еще ближе к ним. Бороться с ними было бесполезно, поэтому мы отошли немного назад, так, чтобы они не могли видеть нас в свете костра, а они пообещали прислать нам немного еды. Вскоре, как только мы немного отошли, они крикнули нам, что у них ничего нет для нас, и нам лучше убираться совсем. Все это было весьма утомительно и печально, так как мы были очень голодными. Зато у нас была отличная вода, которой у нас, возможно, и не было бы, если бы наткнулись на этих весьма мало приятных людей у колодца.

Мы возвратились на тропу, по которой мы двигались в течение часа и приехали к колодцу с хижиной под названием Крест. Здесь мы в темноте потеряли дорогу, так как вся земля была истоптана следами овец. Мы потратили час впустую на поиски тропы, а затем пошли и заночевали в хижине. Мы думали, что у нас совсем закончилась еда, но тут кто-то обнаружил немного муки. Мой слуга Хайдер, было, собрался испечь для нас чупатти, но госпожа Мандич стала настаивать на том, чтобы испечь что-то еще, что повлекло за собой поиски соды, которая у нее где-то была. Это продолжалось так долго, что я лег спать совсем без всякой еды. Голод сказывался на наших характерах. Я помню, что был весьма раздосадован на нее.

Утром, как раз когда мы собрались уже выезжать, прискакал туркмен. Он направлялся из Пендждеха в Саракс и ему пришлось ужинать вместе со вчерашними разбойниками. Они очень нервничали из-за его появления, думая, что он был нашим человеком, засланным, чтобы разузнать численность их шайки и их вооружение. Этот туркмен рассказал нам, что, как только разбойники прогнали нас прошлой ночью, они собрались и быстро уехали, опасаясь, как бы мы не напали на них ночью.

Наш персидский арестант к этому времени вполне освоился со своим положением, хотя мы и не ослабляли своих мер предосторожности. Он знал немного эту местность — во всяком случае лучше, чем наши проводники. Положение с продовольствием было серьезным, и я подумал, что мог бы, если повезет, подстрелить какую-нибудь дичь. План охоты, предложенный русскими, состоял в том, чтобы направиться всей толпой и всем вместе стрелять по цели, которую видно, пока она не скроется из глаз. Наш арестант, оказалось, лучше был знаком с повадками местной фауны пустыни. Я подумал, что вместе с ним мы сможем преуспеть в охоте настолько хорошо, что взял его с собой, чтобы попытаться добыть немного мяса. Нам встретилось несколько стай песчаных куропаток, которые, вероятно, кормились на участках снега. Я видел несколько лис и около тридцати газелей. Я подобрался к последним на расстояние приблизительно сто пятьдесят ярдов, но мой выстрел оказался неудачным. Я пользовался старой бухарской трехлинейной винтовкой, о которой не очень хорошо заботились в бухарской армии. Это было неутешительно. Но в целом все оказалось хорошо, когда мы позже утром приехали в туркменский лагерь, где мы купили хлеб и баранину, и у нас еще было четыре часа времени, чтобы приготовить еду и поесть.

Вечером мы добрались до колодца, называвшегося Гумбезли, где мы надеялись встретить людей, которые бы помогли нам поднять воду из колодца и дали еды. Однако там никого не оказалось, и у нас возникли трудности и задержка с подъемом воды из шестидесятифутового колодца. У нас ушло три часа на то, чтобы дать каждой из наших тридцати лошадей по одному ведру воды. У нас с собой было одно ведро. Второе ведро сократило бы это время, поскольку можно было бы его опускать в колодец в то время, пока лошадь пьет из другого ведра. Я даже поссорился с одним из русских из-за того, что он хотел дать своей лошади два ведра воды. Если бы мы все так поступили, мы никогда не закончили бы поить своих лошадей. Если бы мы встретили хороших туркмен с одним или двумя верблюдами, мы могли бы заполнить корыто водой всего за несколько минут. И еще я подумал, находясь в этом месте, что в пустыне было так мало хороших мест, которым можно было дать название, что казалось странным и ненужным двум близко расположенным местам давать почти одинаковые названия — Гумбузли Теке и Гумбезли.