К моменту нашего прибытия Ташкент был под властью большевиков около года. Трамвай и конные извозчики работали, и некоторые вещи еще можно было купить в магазинах. В нашей гостинице мы могли получить весьма приличный обед, и вообще жизнь в этот момент мало чем отличалась от того, что было до революции. Но положение стремительно ухудшалось. Гостиницы и рестораны закрывались или преобразовывались в советские учреждения, скудно опекаемые пролетариатом.

Все автомобили были конфискованы для большевистских руководителей. Театры оставались открытыми. Во время нашего пребывания в Ташкенте гастролировал некий англичанин с дрессированными слонами! Их он потом повез в Кашгар через не слишком легкий перевал Терек Даван. Повсюду попадались австрийские военнопленные. Многие продолжали ходить в своей форме с буквами F.J.I. на своих фуражках. Во всех кафе и ресторанах играли оркестры австрийцев. Наиболее фешенебельный ресторан назывался «Чашка чая». Мы стали вскоре хорошо известны тамошнему оркестру, и они обычно прерывали свою игру и начинали играть «Типперэри», когда мы входили!

В густой тени карагача (вид вяза) или акации мы ели мороженое и пили пиво или заменяли его чаем или кофе под приятное журчание воды в уличных арыках.

В Ташкенте было много зеленых насаждений. Улицы были прямыми с двойными аллеями деревьев — тополей, вязов, чинаров, дубов, тутовника (шелковицы) или акаций. Вдоль улиц бежала в арыках вода, поступавшая в них из ирригационной системы. Струящаяся в тени деревьев вода создавала прохладу и приятное ощущение в жаркий солнечный день, придавая Ташкенту, возможно, только ему присущие черты, отличные от других городов. Люди с ведрами и универсальными жестяными банками из-под керосина разбрызгивали эту воду по пыльным дорогам. Все деревья были промерены и порублены на топливо в конце лета 1919 года. Вы получали купон на топливо по своей продуктовой карточке. Когда вы спрашивали, где вы можете получить дрова, вам показывали на дерево, стоящее на улице и говорили, что вы можете взять его. Целые состояния в бумажных деньгах делали удачливые обладатели пил и топоров. Я надеюсь, что эти посадки акаций, тополей и шелковиц были с тех пор восстановлены, ибо отсутствие деревьев совершенно меняет город и лишает его присущих ему прелестных черт.

Столица Русского Туркестана состояла из большого туземного города с населением свыше двухсот тысяч человек и находящегося рядом с ним русского города с населением пятьдесят тысяч человек. На границе города находилась крепость, радиостанция и Белый дом, в котором некогда была резиденция генерал-губернатора, располагавшаяся в прекрасном парке.

Долгое время русским генеральным консулом в Кашгаре был князь Мещерский, который много лет дружил с сэром Джорджем Макартни. У князя Мещерского была тетя — мадам Угрекилидзе, которая являлась директором школы для девочек в Ташкенте. Сэр Джордж Макартни останавливался у нее несколько раз на своем пути из Европы и в Европу, и наш первый визит был нанесен ей. У нее мы встретились с мистером и миссис Эдвардс. Они были школьными учителями. Они позже исчезли из моего поля зрения, возможно, они были убиты киргизами, как мне позже пересказывали.

Мы также установили контакт с мистером Роджером С. Тредуэлом — генеральным консулом Соединенных Штатов и его временным помощником мистером Шоу. Тредуэл был во всех отношениях украшением своей профессии и своей безупречной работой, безусловно, поднимал репутацию своей страны. Трудно было себе представить, как можно было бы вести дела лучше него. Тредуэл снимал комнату в семье, фамилия главы которой была Ноев. Семья состояла из отца, матери и двух девочек возраста около четырнадцати и семи лет и мальчика в возрасте около восьми лет. Дети находились под присмотром ирландской гувернантки мисс Хьюстон — находчивой и отважной, чья помощь мне и другим, и чье мужественная приверженность своему долгу в минуты высочайшей опасности была вне всяких похвал. Старшая девочка и мальчик ныне британские подданные и преуспели в своей профессии. Мальчик капитан британской армии — военный инженер, а девочка была до самой своей смерти секретарем Эдгара Уолэса. Хотя она была еще только ребенком, когда я знал ее в Ташкенте, она, несмотря на свой возраст, была надежной и очень полезной в чрезвычайных обстоятельствах.

Мистер Ноев ранее имел проблемы с прежней царской властью из-за своих политических взглядов, однако он не испытывал ни малейших симпатий к людям, захватившим ныне власть. Он ухитрялся держаться подальше от политики, и это означало, что, несмотря на то, что он иногда попадал под подозрение и был посажен на несколько дней в тюрьму, власти ему больше не досаждали. Был в Ташкенте также английский учитель по имени Смайле, которого я встретил раз или два. Он прожил в Ташкенте четырнадцать лет и был женат на русской. Он не интересовался политикой, что не помешало ему также позже попасть под подозрение и провести ночь в тюрьме.

Была в Ташкенте очень пожилая вдова, леди, родившаяся в Англии, мадам Кватц. Она приехала около пятидесяти лет назад в качестве гувернантки детей генерала Кауфмана — завоевателя Туркестана, и была замужем за русским. Она почти забыла английский язык, говорила неуверенно, делая ошибки в словах и грамматике, но при этом без иностранного акцента. Даже эта пожилая леди попала под подозрение и была арестована. Я кое-что сделал для ее освобождения, но позже она снова была арестована за воровство, и в конце концов она попала в приют для душевнобольных. Это действительно было лучшее, что можно было сделать для нее, чтобы смягчить бесчувственные гонения на эту бедную старушку.

Во многом русская революция шла путями Французской революции. Многие действующие русские революционеры, будучи молодыми людьми, были сведены с ума своим маленьким временным могуществом и совершали страшные злодеяния. В 1792 году санкюлоты тоже были в основном молодыми людьми.

Многие первые революционеры, как в России, так и во Франции, в конечном итоге стали сами ее жертвами. Мы все знаем о русских чистках. В России именно люди, бывшие сторонниками либеральных реформ, которых царское правительство карало разными способами за их прогрессивные взгляды, «ликвидировались» большевиками, которые считали их реакционерами. До этого произошел рост цен, отказ крестьян продавать продовольствие в городах по фиксированным ценам, установленным большевиками, и множество других вещей.

Когда в Петрограде в феврале 1917 года произошла Первая русская революция, возглавляемая Керенским, население Туркестана, как русское, так и местное, восприняли ситуацию с восторгом, и многие прежние государственные чиновники служили новому Временному правительству.

В ноябре 1917 года, когда большевики совершили свой государственный переворот, они в действительности получили контроль только в центре, в Ташкенте, но чиновники прежнего временного правительства в других областях работали на них, так как не вполне понимали, что им делать, и были экономически зависимы от правительства в Ташкенте. Постепенно в начале 1918 года ненадежные чиновники были заменены большевиками.

В ноябре 1917 года в Ташкенте произошли кровопролитные бои, и после четырех дней боев большевистская партия взяла вверх, и многие сторонники Временного правительства были убиты.

В начале 1918 года была сделана попытка выступить против большевистского режима, и однажды громадное число безоружных мусульман численностью приблизительно в двести тысяч пришла из старого города и окружила местность вокруг русского города и освободила из заключения восемь членов Временного правительства, которые были посажены в тюрьму большевиками, тюремная охрана не оказывала сопротивления. Эта громадная толпа была встречена небольшим подразделением Красной армии, которая открыла по людям огонь. Местные сарты были рассеяны, а заключенные были вновь арестованы и немедленно расстреляны прямо на улице.

Летом 1916 года была предпринята попытка бунта со стороны местного населения. Она была подавлена с величайшей жестокостью царским правительством, и был разрушен поселок Джизак. Местных жителей с других частей страны привозили в Джизак и показывали руины и трупы, лежащие на улицах, говоря им, что, если они устроят волнения, они знают, что их ожидает. Так называемые «джизакские события» оказались эффективными, и местное население было полностью запугано. Население Русского Туркестана, на девяносто пять процентов состоявшее из мусульман и на пять процентов из европейских русских, в целом составляло около семи миллионов. Русские всех без исключения местных жителей называли «сартами», а их язык (тюркский) сартский или даже мусульманский. Словом «сарт», строго говоря, называли жителей городов в противоположность сельскому и кочевому населению, но оно употреблялось русскими довольно небрежно. Сартские писатели иногда называли себя тюрками, но это слово, я думаю, обманчиво; иногда употреблялось более неуклюжее слово «туркестанцы». В целом, я думаю, лучше всего следовать за русскими и употреблять просто слово «сарт», хотя борцы за чистоту языка могут возразить, что оно не употребимо для названия сельского населения.

Хотя люди, живущие в Туркестане, и не родились в седле (а кто, скажите, в седле родился?), они, особенно в деревнях и в маленьких поселках (кишлаках), никогда не ходят пешком, если они могут проехать на чем-то верхом. Вы всегда сможете увидеть, если не маленькую и убогую лошадку, то оседланного пони (ишака) на коновязи, и чем идти пешком даже пять ярдов, местный житель предпочтет проехать их верхом. Они редко ездят верхом быстро, всегда медленной рысью, обычно со скоростью четыре или пять миль в час. Однажды я спросил одного человека, в каком возрасте он научился ездить верхом, и он искренне удивился моему вопросу. Вы не учитесь ездить верхом — вы просто ездите верхом. Я обнаружил то же самое у тибетцев, но они совершенно беспомощны в поло с их высокими седлами и короткими стременами, и, вообще говоря, при соревнованиях с нами в некотором грубом подобии состязаний в гонках они должны были часто начинать сначала.

Русский Туркестан в некотором роде удивительная страна. Здесь железные дороги были построены до постройки обычных дорог, по крайней мере до постройки нормальных дорог. Результатом было то, что, когда железнодорожная линия перерезалась противником, то, как можно было и ожидать, не было никакой возможности установить автомобильную связь. Фактически на автомобиле можно было ездить только на коротком расстоянии от Ташкента.

Другими средствами передвижения были различные варианты конных повозок. Местная повозка арба представляет собой простую телегу на двух очень больших тяжелых колесах, подходящую для движения по неровной поверхности за городом. Возница сидит на лошади, поставив свои ноги на оглобли. Бричка и тележка представляют собой большие русские повозки для загородных поездок и работы в поле и на ферме. Тарантас — это легкий двухместный экипаж с откидным верхом, более комфортабельный для пассажиров, нежели другие вышеупомянутые конные средства передвижения. Обычным видом транспорта, однако, был и верблюд, которого можно было увидеть так же на улицах Ташкента.

Центральное правительство объявило, что программа большевиков включает в себя также и пункт о самоопределении, и местное мусульманское население полагало, что это относилось к ним с их девяносто пятью процентами голосов избирателей. Однако они вскоре обнаружили, что самоопределение с большевистской точки зрения не относится к Туркестану, Финляндии и другим регионам, в которых доминирует Россия, а относится только к Индии и регионам, в которых владычествуют Британия, Франция и другие буржуи.

Сарты полагались на заявления Москвы и верили, что пять процентов русского населения захватили власть вопреки воли центра, и что Москва скоро восстановит справедливость. Где-то в июне 1917 года они сформировали автономное правительство в Коканде и просили Москву ликвидировать пятипроцентное русское правительство и предоставить им автономию в рамках Советского Союза. Москва им фактически ответила «Делайте это самостоятельно, при необходимости силой». После этого правительство в Ташкенте, представлявшее интересы пяти процентов русского населения края, контролировавшее армию, снаряжение и прочее, поняло намек и однажды под руководством Колесова атаковало сартов в Коканде, нанеся им поражения и опустошив город, убив несколько тысяч человек, осквернив и разрушив мечети. Вот такое самоопределение случилось в Туркестане.

Ситуация экономически была очень плохой. Управляющие хлопковых, винных и других производств были устранены, а рабочие вели дела плохо и непорядочно. Туча безграмотных комиссаров была бременем на коммерческих предприятиях. Помимо существовавшей самой по себе дороговизны накладные расходы увеличивались еще и выше всяких пределов повсеместной коррупцией. Серьезной была безработица, еда была в дефиците и дорогой. Положение не улучшалось под прессом требований из Москвы отправить большее количество хлопка, хлопкового масла и фруктов. Туркестан занимался поставками этих товаров, но не имел их достаточных запасов, а в некоторых случаях оказывалось проблематичным получить что-либо из Москвы в замен. До революции хлопковое масло не пользовалось спросом, но сейчас оно использовалось для освещения и, несмотря на свои неприятныи запах, для приготовления пищи. Несколько кусочков скрученных хлопковых волокон (ваты), опущенных в плошку с хлопковым маслом, были обычным способом освещения в Туркестане. В Ташкенте было электрическое освещение, однако оно было неустойчивое, и было трудно раздобыть электрические лампочки.

Существовали также неудобства, вызванные чрезвычайной силой обстоятельств. В такой ситуации часто явное меньшинство силой или страхом пытается принуждать к чему-то большинство. Однажды, прибегнув к защите силой, большевики без колебаний прибегли к запрету многих вещей, борьбу за которые они декларировали, особенно, к примеру, это относилось к свободе печати и свободе публичных собраний.

Мы посетили Министерство иностранных дел 17 августа, в момент, когда, как мы посчитали, что Стефанович должен был достигнуть китайской границы. Мы прождали встречи два дня, так как комиссар был занят. Это было в некотором роде скорее выгодным обстоятельством для нас, а особенно для миссис Стефанович, так как это давало ее мужу два дополнительных дня для того, чтобы избежать опасности.

19 августа у Блейкера и меня состоялась первая беседа с мистером Дамагацким, комиссаром иностранных дел. До революции он работал чертежником в колониальной службе министерства сельского хозяйства. В политике он был левый социалист-революционер — левый эсер (L.S.R.). Они считались более умеренными, чем настоящие большевики, хотя со стороны трудно было обнаружить между ними различия. Я неудачно начал разговор с Дамагацким, ссылаясь на «большевистское правительство». Когда мы вышли из комнаты, переводчик сказал мне «Запомните, комиссар иностранных дел не большевик, а левый социалист-революционер. Это ошибка ссылаться на большевистское правительство, и Дамагацкий обиделся на это. Это «советское правительство», хотя вы можете ссылаться на «большевистскую партию».

К несчастью, для нас британские солдаты из Мешхеда, которые поддерживали антибольшевистское закаспийское правительство, вступили в первое боевое столкновение с большевистскими солдатами 13 августа. Наше прибытие ночью того же дня ставило нас в трудное положение в силу того, малоприятного для нас факта, что британские войска вступили в борьбу против Красной армии. Я осознавал, что это с большой долей вероятности была правда; мы не имели новостей из Индии и вообще из внешнего мира в течение двух месяцев. Случись это первое столкновение между нашими солдатами и большевиками несколькими днями раньше, я был бы предупрежден и с большой вероятностью отозван. Я думаю, что можно было бы найти оправдание большевикам, которые бы интернировали миссию, прибывшую в такой необычный момент. Интернирование на какое-то время означало бы, как я это осознал позже, почти неминуемую смерть. Нас негде было больше держать кроме как в тюрьме, а в тюрьме очень часто происходили несанкционированные расправы с людьми. Толпы пьяных солдат приходили в тюрьму, хватали людей и расстреливали их. Однажды, когда мы шли по улице, мы услышали крики и выстрелы в каком-то доме. Было совершено одно из этих убийств. В оправдание этого можно только сказать, что с этими жертвами так грубо обращались люди, охранявшие их, что расстрел избавлял их от страданий. Немного более законное выполнение формальностей имело место, когда тюрьма становилась переполненной и необходимо было освободить камеры.

Линия поведения, которую я избрал в моих дискуссиях с Дамагацким, заключалась в том, что это было неправдоподобно, что миссия в Ташкент была послана в тот же самый момент, когда в другой части Туркестана мои соотечественники были в состоянии войны с ними. Должно быть, тут была какая-то ошибка. Откуда он знает, что солдаты, воюющие там, на самом деле являются британскими или британо-индийскими? Ответ был простой и лестный. Слишком хорошей была артиллерия, лучше, чем где-либо в России. И также на гильзах были английские надписи. Я резко возражал, что мы продавали снаряды разного сорта людям и посылали их в большом количестве в Россию для помощи в войне; вполне возможно, что они обнаружили английские надписи на снарядах, используемых самой Красной армией! Никакой из этих доводов не являлся доказательным, и до тех пор, пока он не предоставит что-то более убедительное, я не соглашусь с этим утверждением. На это Дамагацкий сказал, что он попытается получить пленного, чтобы убедить меня, и все наши последующие многочисленные беседы я всегда начинал с вопроса, удалось ли ему получить доказательства, которые я желал иметь.

Одно из первых требований Дамагацкого (первое требование, выдвигаемое всеми русскими чиновниками независимо от их рода занятий) было «Покажите мне свои документы!» Предполагалось, что я предъявлю верительные грамоты советскому правительству от правительства Великобритании. У Тредуэла были бумаги, с которыми он направлялся в Ташкент, подписанные послом Соединенных Штатов, кроме того, его консульский патент был подписан президентом Соединенных Штатов. У нас таких бумаг не было. Я надеялся, что мы сможем получить такого рода признание от Туркестанского Совета, что таким образом означало бы установление отношений и связи между Индийским правительством и Туркестанским Советом. Мы ни в малейшей степени не знали ни позиции, ни намерений Туркестанского Совета, и было очень важно их выяснить. Но когда мы не смогли предъявить большинство желаемых бумаг, нас обвинили в занятиях шпионажем. Я сказал Дамагацкому, что он может справиться в Индии о нашем статусе по телеграфу. На это он сказал, что так он и сделает, а тем временем он готов выслушать нас.

Я сказал ему, что мы всецело заняты желанием добиться победы в войне. Ничего большего в настоящий момент мы не желаем, и с этой целью у меня есть три главные и важные просьбы.

Первая, военнопленные должны находиться под контролем. В Туркестане одновременно находилось сто девяносто тысяч военнопленных. Условия их жизни в лагерях были ужасными, главным образом из-за ненадлежащего содержания. Одна из причин посылки такого количества военнопленных в Туркестан была, без сомнения, отдаленность места и трудности побега отсюда; но и, конечно, во внимание принималось количество и дешевизна еды. Несмотря на это, рацион питания военнопленных был настолько скудным, что вспыхивали инфекционные болезни, в то время как медицинское обслуживание было настолько не до статочным и неэффективным, что умирали тысячи. Большую часть военнопленных фактически составляли австрийцы, которые были взяты в плен в Приземсле, и другая часть в Галиции в первый период войны; но также было много немцев.

Капитан А. Г. Брюн из королевской датской артиллерии, будучи в Ташкенте, делал все, что в его силах, чтобы облегчить страдания бедных австрийцев. В его книге «Трудные времена» перечисляются душераздирающие случаи их страданий и описываются трудности его общения с русскими при попытках помочь им. Он также описывает свой собственный арест, и содержание под стражей и постоянное ожидание расстрела, когда его товарищ — мистер Клеберг, швед, выполнявший подобную миссию для немецких военнопленных, на самом деле был взят из камеры и расстрелян.

Перенесенные этими военнопленными кошмары были описаны одним из них — Густавом Кристом. В бараке, полном заключенных, находилось двести восемьдесят человек, умиравших от тифа. Он также описывает чудодейственный эффект среди военнопленных, как моральный, так и физический, который производил визит Датской комиссии к ним. В момент нашего прибытия многие военнопленные были уже перемещены в Сибирь, в то время как около сорока или пятидесяти тысяч военнопленных умерло, и летом 1918 года тридцать три тысячи оставалось еще в Туркестане. После большевистской революции все военнопленные были освобождены. Что попросту означало открытие ворот лагерей, и прекращение выдачи питания.

Военнопленные неожиданно оказались предоставленными самим себе. Вначале во многих случаях условия у них оказались гораздо хуже, чем когда они были заключены в лагерях. Один офицер рассказывал мне, что он в это время вынужден был питаться черепахами.

Многие бывшие военнопленные устроились на работу батраками к местным землевладельцам — русским и сартам. Иногда казалось, что все военнопленные чехи были музыкантами, так как во всех кафе играли чешские оркестры, как это мы могли видеть в далеком Андижане. Где они при этом доставали свои инструменты, было загадкой. Также на улицах можно было видеть просивших подаяние военнопленных. Какая-то их часть заняла места солдат русской армии, которые исчезли или погибли в войне или революции. Они женились на вдовах или брошенных женах и начинали заниматься сельским хозяйством или бизнесом. Многие из бывших военнопленных надолго поселялись в Туркестане.

Однажды произошла забавная сценка в Римско-католическом кафедральном соборе. Поляк — австрийский военнопленный — собрался жениться на ташкентской барышне, и вдруг один из его товарищей встал и заявил, что у жениха уже есть жена в Австрии. Священник остановил церемонию бракосочетания.

Густав Крист описывает, как некоторые бывшие военнопленные стали заниматься серьезным промышленным производством и испытывали чрезвычайные трудности такой деятельности при советской системе правления.

Пока капитан Брюн пытался, как мог, облегчить участь возможно большего числа австрийцев, швед мистер Клеберг с двумя помощниками выполнял ту же работу для немецких военнопленных, которых насчитывалось около трех тысяч. Кроме этого лейтенант Циммерман, сам военнопленный, бесстрашно предпринимал попытки удержать этих немцев под контролем в состоянии порядка, а также предотвратить их вступление в Красную армию. Он даже выпустил воззвание, запрещающее немецким военнопленным поступать на службу в Красную армию и грозящее наказанием тем, кто все-таки это сделает. Наказание обещано было в Германии впоследствии, если они когда-нибудь вернутся туда. Это воззвание было утаено от военнопленных советскими властями.

На большом военном параде в Ташкенте можно было увидеть подразделение численностью приблизительно в шестьдесят немцев, элегантно одетых в черную кожу, под командованием бывшего старшего сержанта со свирепыми усами. Во всех отношениях они были на голову выше других солдат на параде. Бывало, я слышал немецкие слова «Интернационала», который они пели, маршируя. Последние слова они повторяли с огромным энтузиазмом «Und International das macht das Menschenrecht» — «С Интернационалом воспрянет род людской».

С нашей точки зрения, было чрезвычайно важным контролировать этих бывших военнопленных, так как если Циммерман и другие немцы сделают свое дело, то их организованные отряды смогут вторгнуться в Северный Афганистан с возможно чрезвычайно убийственным эффектом для нас в деле ведения войны. Было установлено, что эмир Афганистана согласился присоединиться к Центральным державам во вторжении в Индию, если сформированные отряды оговоренных сил будут введены в Афганистан. Эта опасность показалась нам неминуемой и чрезвычайно серьезной, когда мы узнали, что в Россию были срочно посланы немецкие агенты с целью организации этих военнопленных, чтобы на самом деле захватить Астрахань. И только прерванное железнодорожное сообщение между Ташкентом и центральной Россией предотвратило появление этих агентов в Туркестане.

Давление, оказываемое Тредуэлом и мною на Дамагацкого с требованиями контролировать этих немцев, не добавляло нам популярности у него.

Тредуэл вполне законно негодовал, когда мать переводчика, переводившего его разговор с Дамагацким, в котором он требовал от Дамагацкого контролировать военнопленных, рассказала на следующей день в парикмахерской  миссис Ноевой о чем они говорили. Информация такого рода не делала немцев более дружественными, а война, которая оправдывала любые акты насилия, продолжалась. Однажды я встретился в приемной комиссариата иностранных дел с Циммерманом. Я уверен, что он должен был знать, кто я, но он не стал со мной разговаривать.

Дамагацкий сказал нам, что невозможно поддерживать контакты со всеми военнопленными после их освобождения, хотя они пытаются создать бюро, в котором они все должны будут зарегистрироваться, но они имеют информацию только о двадцати шести тысячах, в то время как установлено, что в стране имеется на несколько тысяч больше освобожденных военнопленных, с которыми связь утеряна. В любом случае, он сказал, не стоит опасаться, что эти военнопленные каким-то образом вооружатся и объединятся. Правительство надеялось увлечь их идеей революции и привлечь в Красную армию. Это делалось с большим размахом, хотя это прямо противоречило разного рода конвенциям, подписанным русским царским правительством. Капитан Брюн упоминает, что он получил подписанный Лениным, Троцким и Чичериным документ, запрещающий принимать на военную службу военнопленных и даже приказывающий увольнять уже принятых ранее. Туркестанское правительство отказалось ему подчиняться. Военнопленные не могут осуждаться за вступление в Красную армию, так как любое правительство в России, которое могло бы сменить советское, интернировало бы их до конца войны. Дамагацкий добавил, что все, кто не вступит в Красную армию, будут отправлены назад в Европу, как только Ашхабадский фронт будет «ликивидирован», что будет сделано, как он ожидает, в течение ближайших дней. Мне представилось, что если это будет сделано, то мы обнаружим этих людей, воюющими снова против нас, возможно, в Турции, и что такой ход событий надо было предотвратить любой ценой. Существовала также опасность, что мы обнаружим энергичных офицеров из бывших военнопленных, пробравшихся в Персию или Афганистан и присоединившихся к немцам, уже организовавшимся там под началом Вассмусса, Нейдермейера, фон Гентига и других, возбуждавших чувства местного населения против нас и даже организовывавших противодействие нам.

Второй важной причиной нашего беспокойства был вопрос хлопка. Власти в центре испытывали острейший дефицит этого важнейшего компонента военного снаряжения. В Туркестане же был его переизбыток. Здесь в военных действиях применялись баррикады из тюков хлопка. Пограничный пост в Иркештаме был, как мы сами видели, оборудован именно таким образом; аналогичным же образом защищали и бронепоезда. Было установлено, что в Туркестане лежало двенадцать миллионов пудов, то есть около двухсот тысяч тонн хлопка, приготовленного на экспорт. Туркестан с внешним миром связывали две железные дороги — Транскаспийская, блокированная русскими антибольшевистскими силами (на короткое время при поддержке британских и индийских солдат), и северная линия железной дороги на Оренбург, блокированная казаками генерала Дутова. До тех пор пока эти две железнодорожные линии оставались перерезанными, никакое ощутимое количество хлопка не могло покинуть регион. Однако нужда в хлопке была столь велика, что была предпринята попытка вывезти хлопок караванами верблюдов. И один такой груженный хлопком караван из семидесяти верблюдов вышел из региона через Эмбу — место, расположенное между Каспийским и Аральским морями. Было намерение организовать систематическую отправку караванов по этому маршруту, и, возможно, это было бы сделано, если бы война продолжалась дольше. Я просил Дамагацкого проследить, чтобы этот хлопок не был отправлен для обеспечения нужд немцев. Он ответил на это требование, что война между империалистическими державами совершенно не касается Советской России, и что любой может приобрести этот хлопок, кто в состоянии заплатить за него и вывести его. В любом случае все империалистические державы скоро будут сметены мировой революцией. Он добавил также, в виде небольшого утешения, что вся партия хлопка, вывезенная из региона (небольшое количество, вывезенное через Эмбу), будет направлена русским коммерческим фирмам в Москву.

Правительство желало и продолжает желать, чтобы население Туркестана выращивало хлопок для того, чтобы Россия могла быть достаточно независимой от его поставок из-за границы.

Даже перед революцией это принуждение было достаточно ощутимым, а с началом шедшей войны оно только усилилось. Местные землепашцы этому противились. Всегда существовало прирожденное беспокойство отсутствия видимой еды и желание выращивать пищевые культуры. Давление оказывалось различными способами; такими как сдача земли в аренду с целью получения налогов; поставка промышленных товаров производителям хлопка; лишения поливной воды, идущей на полив других культур; наряду с этим производителям хлопка помогали всеми возможными способами.

Русское правительство было в этом настойчиво, и сейчас с их точки зрения, положение в Туркестане было вполне удовлетворительным.

Окончательное завершение железнодорожной ветки Туркестан — Сибирь, используя обычное русское сокращение «Турксиб», также содействовало этому. Сквозное движение началось на этой линии в дни ежегодных майских праздников в 1931 году. Большевики под постройку этой железной дороги взяли большой кредит, однако, в действительности, все основные проекты и работы были выполнены перед революцией. Практически не оставалось технических трудностей; оставалось только закончить строительство нескольких мостов через большие реки.

Завершение железной дороги окончательно развеяло все надежды на независимость Туркестана. Эта плодородная земля была вынуждена выращивать хлопок в обмен на пищевые сельскохозяйственные культуры, привозимые по этой железной дороге. Мадемуазель Мэйларт (Ella K. Maillart), хорошо известная швейцарская путешественница по Средней Азии, объяснила, как осуществлялось это принуждение; крестьяне получали зерно пропорционально количеству произведенного ими хлопка. Таким образом, страна, способная самообеспечивать себя продовольствием, была поставлена в зависимость от поставок продовольствия извне, и в любой момент могла легко его лишиться и начать голодать в случае, если народные массы выйдут из повиновения своему правительству. Мадемуазель Мэйларт также упоминала, что в Среднюю Азию из Америки приезжали негры, чтобы обучать, как правильно выращивать хлопок.

Третьим важным пунктом, обсуждаемым с Дамагацким, был вопрос религиозной пропаганды среди мусульман. Немцы использовали свой союз с турками для попыток поднять религиозный дух среди мусульман в целях поддержки центральных держав. Подъем этих религиозных чувств в Средней Азии мог дать неприятный эффект в Афганистане, а также среди племен в северо-западных пограничных областях Индии, и, наконец, среди самого мусульманского населения Индии, где мусульмане Пенджаба и северо-западных пограничных областей являлись нашими самыми главными и надежными поставщиками солдат в Индийскую армию. Эта опасность рассматривалась нами в данный момент не только как очень реальная и крайне серьезная, но мы также прогнозировали в связи с этим опасность серьезных затруднений после войны. Дамагацкий сказал, что любые формы религиозной пропаганды будут подавляться правительством, так как это идет вразрез с политикой советского правительства.

Все эти запросы я делал в тесной кооперации с мистером Тредуэлом — консулом Соединенных штатов, и мы часто вместе наносили визит к комиссару иностранных дел.

Был еще один вопрос трудностей и потерь, понесенных британскими подданными в Туркестане. Такие люди попадались главным образом на юге страны, и эти проблемы были похожи на те, о которых мне рассказывала делегация британских подданных в Андижане. Эти торговцы были, конечно, капиталистами, а потому беззаконные действия в их отношении марксистское правительство считало вполне справедливыми.

Жизнь в Туркестане в это время не была неприятной мы жили в отеле «Регина» и питались там в ресторане. В городе было несколько кинотеатров и цирк. Но за нами повсюду следовали шпионы, и когда мы возвращались к себе вечером после концерта или кинофильма, загадочными миганиями электроламп торшера и звонками извещалось о нашем благополучном прибытии. Полиция устраивала частые обыски днем и ночью, и однажды явилась к нам в два часа ночи. Я каждый раз резко протестовал тут же и позже у Дамагацкого, в комиссариате иностранных дел. Дамагацкий был вежлив и выражал сочувствие, но он реально не имел влияния на полицию, существовавшую в различных организационных формах.

Что касается форм организации полиции, то первой была милиция, руководимая латышом, бывшим пекарем по фамилии Цирюль. Брат Цирюля был казнен царским правительством, а он сам отбывал срок тюремного наказания. Он был яростным революционером, но относился дружески к нам, и позже, когда Тредуэл был посажен в тюрьму и чуть было не расстрелян, именно Цирюль вытащил его из тюрьмы и спас ему жизнь. В другой раз он сделал то же в отношении капитана Брюна. Цирюль даже однажды предложил Брюну убежать обоим вместе. Он был совершенно откровенным с Тредуэлом, и однажды сказал ему, что если он помогает ему в Ташкенте, то он надеется, что, если это будет необходимо, Тредуэл поможет ему с убежищем в Америке. Цирюль был вынужден в какой-то момент улететь из России, и он жил в Уайтчепеле, совершенно не зная английского языка.

Другая организация была обыкновенной полицией, а третья — ЧК. Последняя в момент нашего первого прибытия называлась Особый отдел. Она позже стала называться Следственная комиссия, имеющая дело с контрреволюционерами, укрывателями продовольствия и ценностей и спекулянтами. Затем однажды нам объявили, что она стала называться по-новому — Чрезвычайная комиссия, сокращенно от аббревиатуры ЧК — Чека. Полное ее наименование было «Чрезвычайная комиссия по борьбе со спекуляцией и контрреволюцией», название, безусловно, требующее аббревиатуры, особенно по-русски. ЧК позже стала называться ОГПУ, что было также аббревиатурой, но от другого названия.

Однажды секретные агенты отдела наружного наблюдения милиции, следившие за мной, арестовали агентов ЧК, выполнявших то же задание, так как их приняли за моих секретных агентов! Это происшествие сильно повеселило весь город, у населения которого тогда было так мало поводов для веселья в условиях раннего периода советской жизни.